Любимые стихи

[Сапна]

И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там - за дело, в ожиданьи виз.


Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.


Мне меньше полувека - сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним.

Последнее стихотворение Владимира Высоцкого, записанное на двух сторонах бланка парижского туристического агентства 11 июня 1980 года, за полтора месяца до своей смерти и посвящённое Марине Влади.

[lucaCarati]

[cote d'Ivoire]

Зима всегда
длинней себя самой.
Года
и то быстрее тают.
Помрешь,
покамест встретишься с травой.
Предатели грачи,
что улетают…

Пять месяцев
все снег и ранний мрак,
а солнце ходит дальними краями.
И зябнут старики.
И скользок каждый шаг,
особенно для тех, кто с костылями.

Я с ноября
уже вычеркиваю дни,
а с декабря
живу в предчувствии апреля.
Моя весна — не май,
весна — они,
в глубоком январе
случайные капели.

В дни, когда оттепели партизанят
в тылу зимы,
опять даю обет:
где б ни был я
и как бы ни был занят,
узнать весну по первой из примет.

Уж в этот год
успею самым первым
услышать грохот
в трубах дождевых —
обвалы льда
средь ночи бьют по нервам,
но буду слушать их.
И только их.

Пусть дни закружит
ледоход разбитый,
пусть звезды движет циферблат небес.
К апрелю
разом кончу волокиту,
с женой и сыном
вырвусь в синий лес.

Уже блокнот мой
планами исчеркан,
уж в этот раз
упьюсь весной взаглот!

И вдруг в глаза предмайская «Вечерка»:
«Три дня назад окончен ледоход». Апрель!

Остановись
и не кончайся! …Я не успел.

ВЛАДИМИР ФАЙНБЕРГ

[Вениамин Зорин]

Ліна Костенко

* * *

...Полтавський полк готовий у похід.

Годуйте коней. Неблизька дорога.
Благословіть в дорогу, матері.
А що там буде, смерть чи перемога, –
Полтавський полк виходить на зорі!

Тай бій гримить. Там гине наша воля.
Там треба рук, і зброї, і плечей.
І що там варт чиясь окрема доля,
той тихий зойк у безмірі ночей?..

"Вартуй! Вартуй!" – з Курилівської брами.
"Вартуй! Вартуй!" – від Київських воріт.
Уже стоять вози під яворами.
Полтавський полк готовий у похід.


"Маруся Чурай"

...
Коли я йшов, Марусю, у повстання,
я твердо знав, що ти уже моя,
що це любов і перша, і остання,
що не знесе ніяка течія
мене убік. Що я уже нікому,
нікому в світі так не поклянусь.
Що з тих боїв, з таких боїв! — додому
я вже навіки інший повернусь.
Бо вже таке підняв на свої плечі,
такою кров’ю в битвах освятивсь,
що всі оті домашні колотнечі
мене вже не засмокчуть, як колись.
Над Іквою потрапив я в полон.
Як нас вели, до сідел прив’язавши,
той шлях страшний, те крякання ворон
мені у пам’ять врізались назавше.
Вже й не подужав стиснуть кулаки,
як ляхи нас обшукували в полі.
В кишенях тільки ржаві колоски,
одних лиш куль і пороху доволі.
Вночі я втік. Лишатись було згубно.
Зубами якось руки розв’язав.
А тих усіх, три тисячі, під Дубно
Ярема-князь добити наказав.
Ярами йшов, схищався десь у кручі.
Їв ягоди і гриз гірку кору.
Води набралось в чоботи хлипучі.
Не раз вже думав — ляжу та й умру.
І хай що хочуть — і земля стражденна ця,
і все, і всі,— я вичерпавсь до дна.
Але ж у мене мати-порожденниця,
і жде мене невінчана жона!
Зголоджений, я падав серед лісу
і руки дряпав об трухляві пні.
Я звірам заздрив, вовку заздрив, лису.
Тепла хотілось, затишку мені!
Я приблудився до чужої хати.
Була там дівка і гаряча піч.
Вона мене хотіла прикохати,
то я побув там тільки через ніч.
А вранці вийшов — туга моя степом
аж ген за обрій чорна, як рілля.
І я пішов, бо я ішов до тебе,
бо ти мені світила, як зоря.


#Ліна_Костенко_вірші
#МарусяЧурай

[belka=)]

Я завидую
даже Стамбулу
И столу,
за которым ты ешь,
И стулу,
на котором сидишь,
И постели,
в которой ты спишь,
И потеешь,
чашке кофе в руке,
Которую греешь...
Боже, я завидую даже воде,
Стекающей вниз
по твоей спине
Из душа,
И ангелам,
Каждый день охраняющим твоё тело
И спасающим душу.
Я завидую капле духов
На воротничке,
Способной скатиться,
Чтобы раскрыться
в любимой ямочке...
Я завидую всем,
Кто сейчас дышит
рядом с тобой,
Мой шанс на спасенье
Плацебо-
Морской прибой...
Я завидую взглядам всех
проходящих мимо женщин
И не мимо смотрящих дам,-
У них тут же становится меньше морщин,
А либидо растёт не по годам,-
Ты для них, как на шару ботокс,
А мне на всём шаре Земном
Только ты архитектурно-
растительный план
Мой сердечно-строительный комплекс.
Я завидую каждому слову,
Что хранится у тебя во рту,-
Мне бы так вылетать,
Даже когда ты горяч и груб.
Я завидую всем мужикам,
пожимающим твою руку,
Я ещё терплю,
Но уже ненавижу
разлуку..


Анастасия Микульчина

[Шарки]

Алена Васильченко


Разбросало. Раздуло. Развеяло.
Развело далеко-далеко.
И смахнуло поломанным веером,
и спало у разбитых окон.
Разбросало, как пыль, распорошило.
И снегами укрыло во мгле.
И осталось стеклянное крошево
на обеденном нашем столе.
Разметало, разбило, оплавило.
Не оставило даже следа.
И немыслимо было по правилам
умирать от любви и стыда.
Недосказанно было, не понято,
не измерено что-то добром.
Нас бросало с тобою по комнате,
и болело под каждым ребром.
В одеяло закутавшись серое,
от себя подбирая ключи,
через сито густое просеяло,
чтоб муку от зерна отличить.
По дорогам, усыпанным клевером,
по вечернему плачу аллей
нас с тобою раздуло, развеяло,
словно пух городских тополей...

[belka=)]

нас каждого что-то комкает,
и каждого что-то мучает.
для некоторых мучительно —
случившееся вчера.
есть те для кого мучительно —
чужое благополучие,
и долгие, одинокие,
бессонные вечера.

кому-то в себе не нравится
застенчивость и безволие.
квартира у края города
в немилой душе стране!
есть те кого съели заживо
тревога и меланхолия,
и те кому портит радости
на старости боль в спине.

есть те кто не любят жен своих,
стыдятся своих родителей,
боятся чужого мнения,
(сомнительнейший испуг!)
и те, кому чьи-то слабости
покажутся непростительным
явлением, среди множества
явлений других вокруг!

но есть среди всех отчаянных,
и те кого жизнь заставила
любить каждый день и в горести,
и в радости и в беде!
в глазах их простая истина,
и очень простое правило:
не плакаться окружающим,
на тяжесть в своей судьбе!

и этих вот среди тысячи
узнаю по взгляду нежному,
по светлому тону в голосе,
и в самый ненастный день.

они наполняют душу мне
какой-то большой надеждою,
как выросшая на пустоши
в январскую
ночь
сирень.

Ах Астахова

[Маринка.87]

Та девочка, которая во мне, —
Ещё не разучилась улыбаться,
Не разучилась плакать в тишине,
Не разучилась жить и не сдаваться…

Не разучилась верить в чудеса,
Не разучилась Господу молиться,
Душою улетая в небеса,
И там парИть свободной, смелой птицей.

Не разучилась всех вокруг любить…
Не разучилась боль чужую видеть…
Доверчивой не разучилась быть…
Такой открытой, что легко
Обидеть…

Не разучилась нищим подавать —
Другие мимо… быстро… виновато…
Пройти спешат…
А ей бы — всё отдать…
И завтра в новый день войти богатой…

Души богатство —
Нет его ценней —
Раздаст она стихами и делами
В стремящемся потоке
Наших дней…
И радоваться будет
Вместе с вами…

Та девочка, которая во мне,
Строкой стиха не раз к вам прикоснётся…
Та девочка, которая во мне…
Которая моей душой зовётся…

©️Лариса Эллас

[Шарки]

Елене Миленти

А когда заметет суетою сует,

Вдруг прошепчет мой ангел сквозь паводок сна :

Человеку положены - кресло и плед,

И пятнадцать минут помолчать у окна…

И насыплет цветастых прищепок в ладонь,

И пошлет – словно в музыку – вешать белье,

И тогда, заливая соседей водой,

Я расслышу над ветками – сердце твое

[lucaCarati]

[Парусник]

Качели.

За городом, недалеко,
Где липы, ели,
Как-будто маятник Фуко,
В саду – качели.

На тех качелях ты и я,
Одним недугом
Болеем оба, не тая
Любви друг к другу.

Над нами майский небосвод,
Шмелей гуденье,
Паденье – взлет,
Паденье – взлет,
И вновь – паденье.

То ты, то я,
То я, то ты,
Поочередно
Глядим на мир
То с высоты,
То с преисподней.

Себя с безумной высоты,
Как с трона свергнув,
То сверху – ты,
То снизу – ты,
То снова – сверху.

И среди лип
Качелей скрип
Похож на женский
Безумный стон,
Надрывный всхлип,
На крик вселенский.

То в небеса,
То вдруг с небес –
Без парашюта,
Как будто нас
Качает бес –
Любитель шуток.

Незримый бес
Качает нас
Справа налево,
Как будто мы
С тобой сейчас
Адам и Ева.

И этот лес,
И этот сад
Не что иное
Как адский рай,
Как райский ад
В цвету весною.

И ясно нам.
Что код небес,
Яд наслажденья
Нам не постичь
С тобой без
Грехопаденья.

То ты, то я,
То я, то ты
Поочередно
Глядим на мир
То с высоты,
То с преисподней.

Над нами майский небосвод,
Шмелей гуденье,
Паденье – взлет,
Паденье – взлет,
И вновь – паденье.

То явь, то сон
То плач, то смех,
То быль, то небыль,
То вниз, то вверх,
То вниз, то вверх –
Без визы –
В небо.

Юрий Рыбчинский

[cote d'Ivoire]

Море горит зеленым, красным, белым и голубым огнем.
Обычно это происходит ночью, но иногда случается днем.

Не салют, не фейерверк, не праздник, не зороастровы степные костры,
не то, что балуется море и дразнит лунных морей сухие миры…

Эвглена зеленая пятому классу объяснила — это цветет планктон,
бульон, плавучая биомасса. (Синий кит достигает шестидесяти тонн.)

Напитавшись этим морским пожаром, киты уплывают куда-то на юг,
стадами, поодиночке, парами, — плывут под водой и поют,

чтоб оборвать — мгновенно, вместе, — плавный, долгий плывущий стон,
а спустя полгода вернуться в песню — на ту же ноту и в тот же тон.

Над обрывом огромные звезды дышат, купол держит слабый мерцающий ритм.
Даже если море понимает и слышит, море занято — море горит.

Черное — зеленое и голубое, в белом разгуле, в красно-синей шальной гульбе, —
откликается звездам, приемный покой над тобою адресует каждый укол и упрек тебе.

Звезды помнят свой ритм. Влажный пламень коснется руки. Море горит. Киты уплывают, трубя.
И не ты выбираешь длину строки. Она настигает тебя.


Юрий Михайлик

[Сапна]

Она сидела на полу
И груду писем разбирала —
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала —
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела —
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
И сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой —
И сколько горестных минут,
Любви и радости убитой…
Стоял я, молча, в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени…
Ф.Тютчев

1858 г.

[Vikтор]

Хоть я и бабой родилась...

  Показать скрытый текст

-----

В далёком семьдесят девятом, и в юном месяце апреле

Мой молодой и пьяный папа стучал ногой в роддома двери

Стучал ногою и цветами, что падали из рук некрепких

И вверх кричал: «Татьяна! Таня! Ну как же так? А точно девка?

А посмотри ещё разочек! А вдруг врачебная ошибка?»

И мамин голос: «Нет, дружочек. Пять раз смотрела. Это Лидка.

Печальной грустью озарилось в мгновенье папино лицо,

Он стал немного ниже ростом. присев с букетом на крыльцо.

Ну, как же, так?-Сказал он- Таня! Скажи мне, как случилось так?

А как же бокс, рыбалка, баня? А как же ЦСКА, Спартак?

Футбол с друзьями по субботам? Как быть мне с этим не пойму!

Как свечи поменять в шестерке теперь показывать кому?

В душе моей горит обида! Ну я же тоже человек!

Куда теперь мне с этой Лидой? На танцы? Я ж не гомосек!

Как жить теперь мне, слышишь, Таня? Ну почему жизнь не легка?

И не попукать на диване с сыночком, как два мужика.

Косички, платья и колготки войдут в наш дом, ворвутся в дверь...

Но я смирюсь. Ну, что поделать. Пусть будет Лида, что ж теперь?

Я приготовил имя Вова. Или Андрюха на крайняк. Но Вовой девочке хреново

на свете будет. Как-то так.

А сверху мать смотрела строго, вопили где-то малыши

Не прерывая монолога подбитой папиной души.

Но папа всё. Отплакал горе. Хотя не плакал никогда.

И прошептал: мы с ней на море. Поедем. Вырастет когда.

Я ей куплю трусы в горошек, и в парк свожу на карусель.

И покажу живую лошадь… Берём, короче! Где тут дверь?

В тот день, девятого апреля, в старинном парке таял снег,

И кто-то ржавые качели пытался сп***ть на цветмет

В далёком семьдесят девятом, забыв про горе и обиды

Мой молодой и пьяный папа нёс из роддома дочку Лиду

В его мечтах они курили, он провожал её в армейку,

И с воблой они пиво пили, у дома сидя на скамейке,

И обсуждали сиськи тёлок, а также матч Спартак-Динамо…

«Ну почему же ты не Вова??????» — «Не настрогал!» — сказала мама.

Лет пять понадобилось папе, чтоб осознать: кина не будет:

С вот этой фифой в белом платье ты ж не пойдёшь бить морды людям?

Вот был бы сын! Вот был бы Вова! Вот мы бы с ним бы, да, сыночек?

Перекрестившись, папа снова пошёл на дело тёмной ночью

В далёком восемьдесят третьем рыдал гиеной мой папаша

Когда деньком погожим летним ему вручили дочку Машу

Да как же так?! Ведь я молился! И дни высчитывал нарочно!

Чтоб точно Вовка получился! И снова девка? Как так можно?!

Ну пусть не Вова, пусть Андрейка, пусть даже хрен с ним – мальчик Яша!

Кого мне провожать в армейку?? С кем пиво пить мне? С Лидой? С Машей???

За что так Боженька глумится? Что делать с бабским батальоном?

И сердце раненою птицей кричало у дверей роддома…

В желаньях нужно быть скромнее, и не просить всего и сразу

И формулировать точнее, и амулет носить от сглаза

Когда мне стукнуло семнадцать, опять девятого апреля

Я утром тихо постучалась ногою в папочкины двери

«Да заходи, чего уж там уж!» И чтоб не тратить лишних слов-то,

Сказала быстро: «Пап, я замуж!». И папа выдохнул: «Ох, ё**а!

Ты, я смотрю, совсем сдурела? Какое замуж?? Быстро в школу!

И кто жених???» Я заревела, и показала папе Вову.

Вот, папа, Вова. Как мечтал ты. Болеет за Локомотив.

И может пиво пить на даче. Местами нов, чуть-чуть красив.

Ты можешь париться с ним в бане и говорить про баб и спорт,

И даже пукнуть на диване, уж если вдруг совсем припрет.

— Благодарю- ответил сухо мне папа, закурив в затяг —

Мне б завести ещё Андрюху. Чтоб выпить на троих хотя б.

И спорить с папою не смея (Родитель, что ни говори)

Я родила ему Андрея. Примерно килограмма три.

Что вспоминать теперь былое? Не прервалась мужская связь!

И папа мной теперь доволен, хоть я и бабой родилась!



Автор: Лидия Раевская

[Шарки]

Дом под дождем

Игорь Андриенко


В дождь,
в дождь,
в дождь
Дом
бьет
дрожь...
Дом
бьет
дрожь
В дождь,
в дождь,
в дождь...

Дом мой,
карнизами,
словно ресницами,
Хлопает,
тщетно пытаясь смахнуть
Слезы капризные...
дождь
вереницами
Капель несчетных
несет свою суть –
Суть очищения
влагой Небесной...
Стены под них
подставляй же смелей!
С прикосновением
длани чудесной
Чистого ливня
ты станешь светлей.

Но...
вновь
в дождь
Дом
бьет
дрожь...
Дом
бьет
дрожь
В дождь,
в дождь,
в дождь...

[belka=)]

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась Любовь -
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было - сорок сороков...

И чудаки - ещё такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так, -
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья.

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю» -
То же, что «дышу» или «живу»!

И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих - для испытаний -
Всё строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,
Потому что, если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься - сколько ни зови...
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешан на крови...
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...

Их голосам - всегда сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться - со вздохом на устах -
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрёстках мирозданья.

Я поля влюблённым постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!

В. Высоцкий

[cote d'Ivoire]

ПОДПИСИ К ВИДЕННЫМ В ДЕТСТВЕ КАРТИНКАМ


Штрих — слишком накренился этот бриг.
Разодран парус. Скалы слишком близки.
Мрак. Шторм. Ветр. Дождь. И слишком близко брег,
где водоросли, валуны и брызги.
Штрих — мрак. Штрих — шторм.
Штрих — дождь. Штрих — ветра вой.
Крут крен. Крут брег. Все скалы слишком круты.
Лишь крошечный кружочек световой —
иллюминатор кормовой каюты.
Там крошечный нам виден пассажир,
он словно ничего не замечает,
он пред собою книгу положил,
она лежит, и он ее читает.

Лев Лосев 1937

[Козадереза]

Сын! Если я не мертв, то потому
что, связок не щадя и перепонок,
во мне кричит всё детское: ребенок
один страшится уходить во тьму.

Сын! Если я не мертв, то потому
что молодости пламенной — я молод
с ее живыми органами холод
столь дальних палестин не по уму.

Сын! Если я не мертв, то потому
что взрослый не зовет себе подмогу.
Я слишком горд, чтобы за то, что Богу
предписывалось, браться самому.

Сын! Если я не мертв, то потому
что близость смерти ложью не унижу:
я слишком стар. Но и вблизи не вижу
там избавленья сердцу моему.

Сын! Если я не мертв, то потому
что знаю, что в Аду тебя не встречу.
Апостол же, чьей воле не перечу,
в Рай не позволит занести чуму.

Сын! Я бессмертен. Не как оптимист.
Бессмертен, как животное. Что строже.
Все волки для охотника — похожи.
А смерть — ничтожный физиономист.

Грех спрашивать с разрушенных орбит!
Но лучше мне кривиться в укоризне,
чем быть тобой неузнанным при жизни.
Услышь меня, отец твой не убит.

Иосиф Бродский

[Шарки]

генералы

Алена Васильченко

Генералы диванных войск:
Им имеется, что сказать.
Всё увидят они насквозь:
и соринку в чужих глазах.
Лихо входят они в кураж,
и беснуются, и кричат.
И в руке у них - не "калаш",
а пивко или теплый чай.
Генералы диванных войск
не узнали штыков и ран.
но раскроют любой вопрос,
и увидят любой изъян,
зная, видимо, тайный шифр,
аргументов внесут тома,
будто каждый из них решил:
не добавить ли мне ума?
Генералы познали суть.
И у них тяжела война.
Нацепили себе на грудь
и медали, и ордена.
Принимаясь всегда за бой,
ежечастно спеша туда,
генералом сойдет любой,
несмотря на его года.
А в округе - хороший тыл,
не окопы, не пыль и грязь.
не изрытых канав черты,
где тебе суждено погрязть.
Не стреляют тебе в окно,
эфемерна любая боль.
Стынет ужин уже давно,
но еще не окончен бой.
И мессиям они сродни,
и живому глотку воды,
И отважных всегда они
принимают в свои ряды.
И на мягкой своей тахте,
беспокоясь о сне страны,
безупречный из них стратег
удаленной любой "войны".

[belka=)]

Она такая.. Для кого-то странная..
А для кого-то.. и того странней..
В ее груди есть маленькая Нарния..
И вечная весна в ее стране..

А у весны погода переменчива..
То солнце с золотистою каймой,
То ливень.. Что тут странного для женщины?!
И женщины-то, знаете, любой..

А про нее.. твердит молва, что странная..
Глаза горят.. Холодная рука..
А у нее за белыми туманами
Есть рана.. Незажившая пока..

А про нее.. твердит молва, что гордая..
Везучая по жизни и в любви..
А у нее дыра в груди..Четвертая..
Как маленькая Нарния.. На вид..

А в ней весна.. Молчанье.. Трели птичьи..
Такой вот свой замысловатый кров..
И странность эту.. чуть преувеличили
Стекляшки
ее розовых
очков..

Анна Тукина