Один ветеран Великой Отечественной войны, белорус, рассказывал мне, как в 1946 году он вез своего двухлетнего сына к матери, своей жене, назначенной медсестрой на Западную Украину. Он немного задержался в Минске из-за болезни сына и, как только тот выздоровел, повез его к матери. Когда они подъезжали к селу, где она жила и работала, то оказалось, что оно оцеплено. У командира он с ужасом выяснил, что ночью его жену, фронтовую медсестру, украинку, зверски замучили бандеровцы. Ему разрешили пройти к телу жены. В этом месте он на секунду запнулся и, стиснув кулаки, произнес: «Это еще счастье, что я не взял к телу Оксаны сына!». И, помолчав минуту, он, справившись с собой, добавил: «Потому что я, когда увидел, ЧТО они сделали с Оксаной, я поседел там же… у ее тела… совсем».
Растерзанную Оксану похоронили там же, в селе. Он уезжал оттуда уже зная, что убийцы пойманы. Ими оказались жители этого же села, которые даже на допросах куражились, нагло и подробно рассказывая о том, как издевались над «москалькой и коммунисткой». В эту же ночь был замучен и председатель колхоза, местный житель. Медсестру и председателя похоронили рядом. Местные жители сочувствовали, извинялись и обещали смотреть за могилкой. Долгие годы они действительно держали слово.
Но с середины 80-х годов отношение к ветерану стало меняться. Когда отец с сыном приезжали на могилу жены и матери, они стали ощущать на себе недобрые взгляды сельчан. Некоторые нарочито старались не замечать белорусов. Иные пытались побыстрее прошмыгнуть мимо…
В конце 1990 года ветеран так тяжело заболел, что ни он, ни сын не могли очень долго приезжать на могилу. А когда здоровье позволило, они снова приехали в это село и с ужасом увидели, что могилы Оксаны и председателя колхоза сравняли с землей. У старика прихватило сердце и, приняв лекарства и немного успокоившись, он послал сына в село выяснить, что произошло. «Может, перенесли куда-нибудь, на лучшее место», – сказал он сыну, впрочем, слабо на это надеясь.
Когда сын шел по селу, он обратился с вопросом к молодой женщине с ребенком, по виду очень доброжелательной: «Извините, что обращаюсь к Вам по-русски. Я сам из Белоруссии. Мне рассказывали, что у вас на кладбище похоронена была Оксана, медсестра. Меня ее родственники просили могилку проведать. А я вот найти никак не могу. Не подскажете, куда ее перенесли?». Молодуха мгновенно из добродушной сделалась строгой и сказала:
– А, это Вы про ту убийцу-энкаведистку? Так ее могилу срыли. Нечего наше кладбище паскудить могилами бандитов.
Сын опешил:
– Нет-нет, Вы что-то путаете, Оксана была только медсестрой…
Договорить она ему не дала:
– Это она прикидывалась медсестрой, – со злобой чуть ли не выкрикнула молодуха, – а на самом деле ее сюда прислали нас убивать за то, что мы хотим быть просто свободными украинцами, говорить по-украински и жить богато, – в этом месте она горделиво вскинула голову.
Сын только и смог вымолвить:
– Так что же она вам сделала?
– Да она энкаведистов на наших хлопцев навела. Их расстреляли из-за нее и тогдашнего председателя, которые точно указали место их схрона. Один из расстрелянных был моим родичем, – дополнила она с гордостью.
– Но ведь их расстреляли за убийство Оксаны и председателя, – возмутился сын.
– Да нет, ваша Оксана сначала хлопцев сдала. Потом их побратимы ее и покарали. И правильно сделали, – уверенно ответствовала молодуха явно восторгаясь этими побратимами. И, гордо встряхнув головой, важно проследовала дальше.
Сын некоторое время еще стоял на месте, приходя в себя после услышанного, затем пошел к дому покойного председателя. Во дворе спиной к нему стояла седая пожилая женщина и смотрела на свой реденький сад. И сын ветерана решил, что это дочь председателя, которой должно было быть около 70 лет.
– Здравствуйте, Дарина Михайловна, – поздоровался он.
Услышав русскую речь, пожилая женщина повернулась и, узнав его, радостно как бы выдохнула:
– Ой, как хорошо, что это Вы, Мишко. Здравствуйте, здравствуйте, проходите в хату.
Войдя в дом, сын увидел, что мебели в хате почти нет, только одна табуретка, сколоченная из плохих досок постель да стол, покрытый старенькой клеенкой, а вещи хозяйки все собраны, даже кошка уже сидит в корзинке.
– Только ошиблись Вы, Мишко, я не Дарина Михайловна, я дочь ее, Катруся.
– Как Катруся? – удивился Миша.
– Да так. Это я так сдала при этой власти. А ведь мне только 50 лет. Мама же от горя умерла три года назад.
– Что же тут произошло? – недоумевал Миша.
– Война добила, – с горечью произнесла женщина и, присев на узел с вещами, тихо заплакала.
– Какая война?
– Да Вторая мировая, будь она не ладна.
– А она-то тут причем? Она же давно кончилась.
– Это у Вас, в Белоруссии, она давно кончилась. А у нас она продолжается. Только победители теперь другие.
– Как другие?
– Да так. Победители теперь бандеровцы. Деда вообще считают предателем, бандитом и убийцей, из-за которого были расстреляны борцы за независимость Украины. А его убийцы, которые всех грабили здесь несколько лет – теперь герои, невинно пострадавшие за Украину. Все годы Советской власти их родичи и так все время на нас косились. Считали, что из-за таких как мой дед и твоя мать их родичи недограбили и недобагатели. Издевались над нами так, что мама от горя умерла. Издевались и все кричали, что дед убийца…
– Ваш дед – убийца? Да ведь все село знало о том, что бандеровцы убили Вашего отца. И только через два дня их поймали.
– Тогда знали, а вот теперь по-другому считают. Самое обидное, что родичи тех, кого эти «борцы» убили и ограбили, тоже теперь так думают. Некоторые из них сами едва в живых остались. А теперь… У Романа, ну того, который из убийц помладше был и добил твою мать, остался сын. Так вот этот сын стал всем рассказывать, что если бы не мой дед да твоя мать, то бандеровские войска могли бы взять оккупированные Россией исконные украинские земли – черноземные Курскую и Белгородскую области. И, изгнав оттуда русских оккупантов, могли бы все стать панами. Вот тогда соседи нас с матерью окончательно и возненавидели. Поэтому-то они стали приходить к нам в дом и хорошо, если не избивали нас, а только забирали себе все, что захотелось из хаты или хозяйства.
– А что же милиция?
– Так милиция их же родичи. Они тоже недограбили. Сил моих больше нет. Уезжаю к дочке, она недавно перебралась в Луганск. Там хоть дожить дадут. Жалко только, что могилы свои пока забрать не можем. Но дочка обещала похлопотать, чтобы разрешили наших туда перевести. А ты свою маму забирай, пока место помнишь…
Ночью ветеран с сыном вырыли останки несчастной женщины, в этом месте рассказа старик грустно оживился: «Нам очень повезло, что там такая почва… от Оксаночки осталось только несколько костей да проломленный череп. Нам же Оксаночку надо было через границу вести, в Минск. И это еще повезло, что в Минск, а не в Россию. На русской границе украинцы очень сурово проверяют». Он помолчал немного, а потом сказал: «У нас, в Белоруссии, невозможно в принципе ТАКОЕ. Да у нас без всякой милиции народ такого агитатора, как сын бандеровца Романа, разорвал бы. Пусть бы эти бандеровцы, желая вспомнить былое, решили бы проехаться по оуновским местам “освобождения” Белоруссии, как во время войны. По местам “боевой славы” героя Украины эсесовца Шухевича и его подручных. У нас, как и тогда, встретили бы этих “освободителей” всем миром как следует, из всего, что стрелять может!..»
А говорят, братские народы… Какая однако разница! У нас «фантастиш», а у белорусов – все так банально: убийца – это убийца, а победитель – это победитель. Может, поэтому и живут белорусы лучше, но, однозначно, намного скучнее, и инстинкты у них в норме, и склероза выборочного нет. Может, именно человеческая нормальность белорусов так раздражает всяких либерал-демократов. Обмануть-то белорусов – трудно, да и могут дать сдачи. Небезопасно. Помнят, злопамятные, кто их грабил и убивал... С таким народом сложно. Это вам не «демократическая» Украина!
Социальные закладки