Показать скрытый текст Гм..есть и другое мнение.....очевидца...
Мы лично, родившись и проведя, по окончаніи образованія, почти полвЪка сознательной практической жизни в глубинЪ лЪвобережной Малороссiи, да и всяк, жившiй в малорусской деревнЪ и служившiй на уЪздных должностях, требовавших ежедневнаго общенія с малорусским сельским населенiем, если он не впитал в себя яда украинской ереси, – мы можем засвидЪтельсвовать и подтвердить, что нам никогда не представлялось надобности обращаться к «мовЪ».
Мы говорили по русски, не подражая московскому выговору, а так, как вообще в семьЪ и в обществЪ говорят на югЪ, и селяне прекрасно нас понимали, а мы понимали селян. Никакiе словари Гринченка или Уманца не были нам нужны. Школа, суд, военная служба, передвиженіе по желЪзным дорогам, отхожіе промыслы, газеты – пріучали населеніе к общерусскому литературному языку, который постепенно вытЪснял из обихода старинный малороссiйскiй говор.
Язык живет и мЪняется, как всякое произведеніе человЪческаго духа. За пятьдесят лЪт нашей сознательной жизни говор малорусской деревни коренным образом измЪнился, утратил всю ту польскую примЪсь, которая в нем по традиціи держалась от времени владычества поляков в Малороссіи, и заметно приблизился к русскому литературному языку. В лЪвобережной Малороссіи этот процесс шел быстрЪе, а в правобережной – медленнЪе, вслЪдствiе наличности крупных польских имЪній (напр., гр. Браницких, гр. Шембеков, гр. Потоцких, гр. Собанских и сотен других владЪльцев), которые, благодаря своей польской администраціи, являлись центрами полонизма и вліяли на охраненіе в малорусской народной рЪчи польских налетов, главным образом, в словарЪ, создававших впечатлЪнiе, будто эта речь – несовсЪм русская. «Мова» в самых народных низах выходила из моды и теряла свои старинныя особенности, – становилась “археологической”.
ИзрЪдка, на должности мирового судьи, когда приходилось имЪть дЪло с какой-нибудь захолустной бабой, удобнЪе было задавать ей вопросы, подлаживаясь под ея говор, чтобы лучше добиться правды. В глазах правовЪрных «украинцев» мы совершали ужасное преступленіе: мы «вжывалы звычайного огыдного русско-малороссійскаго жаргону» (см. Андріевскій: «З мынулого» Ч. 1, стр. 48; украинцы, может быть, не догадываются, что они выражаются по-польски: «wzywali zwyczajnego ohydnego rusko-malorosyjskiego zargonu»). ТЪм не менЪе так складывалась в отношенiи языка повседневная жизнь. ВсЪ считали себя русскими и различались только по степени развитія и образованія, но не по народности.
В той мЪстности, гдЪ нам суждено было родиться и работать, проживало много старообрядцев из стродубских слобод: Воронка, Елiонки, Лужков. Эти типичные великорусы тоже нисколько не чувствовали себя чужими, несмотря на религіозную разницу, и прекрасно уживались и сообщались с основным малорусским населеніем. Во время войны 1914, 1915 и 1916 гг. в одном из воинских присутствій Малороссiи перед нашими глазами прошли тысячи запасных, новобранцев, раненых, увЪчных и больных. <...> ВсЪ эти тысячи людей к присутствiю обращались и между собою разговаривали по русски с примЪсью нЪкоторых мЪстных отличiй или отмЪн. Только в видЪ рЪдких исключенiй, примЪтных сразу для опытнаго глаза, появлялись среди этих толп «свидоми украинци». Обыкновенно это были семинаристы, народные учителя, кооператоры и подобные представители сельской полуинтеллигенцiи, распропагандированные из Галиціи.
Социальные закладки