Любимые стихи

[Каролина Л.]

Марина Цветаева

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

— К вам всем, — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне — прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.

[Hotice]

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.
Пусть хоть во сне
твой голос зазвучит...
В окно —
не то дождем,
не то крупой
с утра заладило.
И вот стучит, стучит...
Как ты необходима мне теперь!
Увидеть бы.
Запомнить все подряд...
За стенкою о чём-то говорят.
Не слышу.
Но, наверно,— о тебе!..
Наверное,
я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос —
не могу!
Лицо пытаюсь вспомнить —
не могу!..

...Давай увидимся с тобой хотя б во сне!
Ты только скажешь, как ты там.
И всё.
И я проснусь.
И легче станет мне...
Наверно, завтра
почта принесет
письмо твое.

А что мне делать с ним?
Ты слышишь?
Ты должна понять меня —
хоть авиа,
хоть самым скоростным,
а все равно пройдет четыре дня.
Четыре дня!
А что за эти дни
случилось —
разве в письмах я прочту?!
Как эхо от грозы, придут они...

Давай увидимся с тобой —
я очень жду —
хотя б
во сне!
А то я
не стерплю,
в ночь
выбегу
без шапки,
без пальто...
Увидимся давай с тобой,
а то...
А то тебя сильней я полюблю.

[Truly]

Роберт Рождественский
Ноктюрн

Между мною и тобою — гул небытия,
звёздные моря,
тайные моря.
Как тебе сейчас живётся, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне,
вспомни обо мне,
вспомни обо мне.
Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне,
долгая любовь моя.

А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им и тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя ещё сильней люблю.

Как тебе сейчас живётся, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Я тебе желаю счастья, добрая моя,
долгая любовь моя!
Я к тебе приду на помощь,— только позови,
просто позови,
тихо позови.
Пусть с тобой всё время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Только ты останься прежней — трепетно живи,
солнечно живи,
радостно живи!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
счастливо живи всегда.

А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им к тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя ещё сильней люблю.

Пусть с тобой всё время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи.
Счастливо живи всегда.

  Показать скрытый текст

На эти стихи есть красивая песня, музыка Арно Бабаджаняна

[Hotice]

Теряю свою независимость,
поступки мои, верней, видимость
поступков моих и суждений
уже ощущают уздечку,
и что там софизмы нанизывать!

Где прежде так резво бежалось,
путь прежний мешает походке,
как будто магнитная залежь
притягивает подковки!
Безволье какое-то, жалость...
Куда б ни позвали — пожалуйста,
как набережные кокотки.

Какое-то разноголосье,
лишившееся дирижера,
в душе моей стонет и просит,
как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,
искусства не заменитель.
Должны быть известными — книги,
а сами вы незнамениты,
чем мина скромнее и глуше,
тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными — души,
а сами вы смертно-телесны,
телевизионные уши
не так уже интересны.
Должны быть бессмертными рукописи,
а думать — кто купит?— бог упаси!

Хочу низложенья просторного
всех черт, что приписаны публикой.
Монархия первопрестольная
в душе уступает республике.
Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничества
для демократичных забот —
жестяной лопатою дворничьей
расчищу снежок до ворот.

Есть высшая цель стихотворца —
ледок на крылечке оббить,
чтоб шли отогреться с морозца
и исповеди испить.

1974

[Nuvanna]

Поговори со мной

Рената Таку

Поговори со мной. Мне одиноко, что хоть вой.
В соседнем доме ночь сожрала жадно окна.
Поговори, я только притворяюсь роковой,
Пока насквозь не пропитаюсь, не измокну.

Зеленый чай остыл, скрип тормозов таранит сны, -
И мне пора давно снимать в шкафы усталость.
Не оставляй, поговори со мной! Мы все больны
На взмах души, на всплеск любви, на свет и жалость.

К утру испит исхоженный по дому апогей.
Ах, как стучит по подоконникам, как кстати –
Весенний дождь… Распугивая спящих голубей.
Отстукивая сообщенья в Божьем чате...

Поговори со мной. Мне больше память не смолчать.
Напротив – девять этажей воскресших света.
Простыв рассветной правдой, сердцу хочется кричать.
Но дождь закончился. И нет уже ответа.

[Lesja]

Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.

А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.

У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.

И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.

Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!

Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?

Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.

Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

[lena_gulenko]

ПОДРАЖАНИЕ ВИЙОНУ

Я знаю мир -- он стар и полон дряни,
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит деньга в кармане
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто <<за>> и тех, кто <<против>>,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю шлюх -- они горды, как дамы,
Я знаю дам -- они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух,
Я знаю, как зерно клюют павлины
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь -- она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю мир -- его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
И знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю -- только так, а не иначе...
Я знаю все, но только не себя.

Ладыженский

[Спилия]

Хотел котёнок по незнанью
Участия больших людей.
Но, не готовы к состраданью
Творцы домов, машин, идей.
У каждого из них работа,
Обилье жизненных проблем,
О том, что замерзает кто-то,
Им думать некогда.. Совсем!
Дорога к чувствам перекрыта
Во исполнение мечты..
Страдаем мы от дефицита
Обыкновенной доброты.

Сергей Чиграков ("Чиж")

[Hotice]

Приходить к тебе,
чтоб снова
просто
вслушиваться в
голос;
и сидеть на стуле,
сгорбясь,
и не говорить ни
слова.
Приходить,
стучаться в двери,
замирая, ждать
ответа...
Если ты узнаешь
это,
то, наверно, не
поверишь,
то, конечно,
захохочешь,
скажешь:
"Это ж глупо
очень..."
Скажешь:
"Тоже мне -
влюбленный!"-
и посмотришь
удивленно,
и не усидишь на
месте.
Будет смех звенеть
рекою...

Ну и ладно.
Ну и смейся.
Я люблю тебя
такою.

[Горгоша]

Надежда Светлова

Ты отобрал у меня все:
Мои мечты, мои надежды.
Хоть я жива пока еще,
Но я уже не та, что прежде.

Погас в глазах моих огонь,
Исчезла с губ моих улыбка,
Ты больше чувств моих не тронь,
Ты боль моя, моя ошибка.

Исчезла в мире красота,
Угас огонь, прошли желанья.
Осталась только пустота
И в ней лишь горечь ожиданья.

Бывает у всего конец,
И я в последний миг не струшу.
Верни обратно, наконец,
Мою израненную душу.

[g-leh]

Александр Пушкин





ПОЭТ

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...

[Hotice]

Мне гидролог говорит:
- Смотри!
Глубина
сто девяносто три!-
Ох, и надоела мне одна
не меняющаяся глубина!..
В этом деле я не новичок,
но волнение мое пойми -
надо двигаться вперед,
а мы
крутимся на месте,
как волчок.
Две недели,
с самых холодов
путь такой -
ни сердцу, ни уму...
Кто заведует
движеньем льдов?
Все остановил он почему?
Может, по ошибке,
не со зла?
Может, мысль к нему в башку пришла,
что, мол, при дальнейшем продвижении
расползется все сооружение?
С выводом он явно поспешил -
восхитился нами
и решил
пожалеть,
отправить на покой.

Не желаю
жалости такой!
Не желаю,
обретя уют,
слушать,
как о нас передают:
"Люди вдохновенного труда!"
Понимаешь,
мне обидно все ж...

Я гидрологу сказал тогда:
- На Дрейфующем проспекте
ты живешь.
Ты же знал,
что дрейф не будет плавным,
знал,
что дело тут дойдет до драки,
потому что
в человечьи планы
вносит Арктика
свои поправки,
то смиряясь,
то вдруг сатанея
так, что не подымешь головы...
Ты же сам учил меня, что с нею
надо разговаривать
на "вы".
Арктика пронизывает шубы
яростным дыханием морозов.
Арктика показывает зубы
ветром исковерканных
торосов.
Может, ей,
старухе,
и охота
насовсем с людьми переругаться,
сделать так,
чтоб наши пароходы
никогда не знали
навигаций,
чтобы самолеты не летали,
чтоб о полюсе мы не мечтали,
сжатые рукою ледяною...
Снова стать
неведомой страною,
сделать так,
чтоб мы ее боялись.
Слишком велика
людская ярость!
Слишком многих
мы недосчитались!
Слишком многие
лежать остались,
за победу
заплатив собою...
В эти разметнувшиеся шири
слишком много мы
труда вложили,
чтоб отдать все то,
что взято с бою!
Невозможно изменить законы,
к прошлому вернуться
хоть на месяц.

Ну, а то, что кружимся на месте,
так ведь это, может,
для разгона...

[ЗАПАХ ДОЖДЯ]

Капелька человеческого потока,
может, Наташа, а может, Ирина, -
где-то идет, каблучками цокая,
первая женщина моего сына.

Первая в жажде, первая в поиске.
Вечная или случайная?
Где повстречается - в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?

Светят коленками
в юбочках «мини»
студентки и секретарши…
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
моложе его или старше?

Если старше…
Смиренно прошу, не воинственно,
слов не прячь сокровенных, нежных,
не вымещай на моем, единственном,
обиду на твоих прежних.

Чтоб не прошла ты, первая женщина,
по душе сыновней, как трещина.
Чтоб не проклял твои он двери,
чтоб, ликуя, сердце - в ребро,
чтобы шел от тебя и верил,
что женщина - есть добро…

Ну а если моложе…
Если цел еще и косичек лен, -
я хочу, чтоб в тебе воскресли,
сын мой, рыцари всех времен.
Чтоб от первой взрослой постели
глаза ее не опустели.

Чтоб тобой человечность мерила,
в голосишке чтоб - серебро,
чтобы шла от тебя и верила,
что мужчина - это добро.




(с) Нора Яворская

[Romko]

О малом плачем, о пустом жалеем,
сметая пыль с ненужного старья,
и бродим по театрам и музеям,
не чувствуя, насколько тяжелее,
становится листок календаря,
когда его срываешь. По аллеям

уносит ветер ворох палых листьев,
их связывая пачками банкнот,
бросает их в открытое окно,
и, в пальцах виртуоза - баяниста,
они приобретают звуки нот,

сложившихся в каприз, или кантату,
наигранную гулом проводов,
и бельевых, натянутых канатов
с oбрывками арго и даже мата -
итог случайных, ветренных трудов,

негромкий звук библиотечных полок,
загромождённых хламом стеллажей...
Век экспоната жалок и недолог,
а жизнь - всего лишь крошечный осколок,
для вечности потерянный уже.

О малом плачем, о пустом жалеем,
сметая пыль с ненужного старья,
и бродим по театрам и музеям,
не чувствуя, насколько тяжелее,
становится листок календаря,
влекомый ветром по пустой аллее...

[Hotice]

Фотография поэта

Мгновенье
остановлено нечетко.
Видны глаза
и больше ничего...
Круги забвенья
и круги почета
не слишком-то влияли на него.
Он, выступая,
тряс седою прядкой,
насмешек над собой
не замечал.
Был одиноким,
как прыгун над планкой.
И в дружеских компаниях
скучал.
Лишь перед смертью
показал характер.

В свои болезни уходить не стал,
и время,
то, что он когда-то тратил,
в конце концов
почти что наверстал.
Спешил он так безудержно и горько,
такой живою
стала вдруг строка!..

Жаль,
не хватило малости какой-то.
Минут каких-то.
Мига.
Пустяка.

[НинаАП]

У меня была комната с отдельным ходом,
Я был холост и жил один.
Всякий раз, как была охота,
В эту комнату знакомых водил.

Мои товарищи жили с тещами
И с женами, похожими на этих тещ, -
Слишком толстыми, слишком тощими,
Усталыми, привычными, как дождь.

Каждый год старея на год,
Рожая детей (сыновей, дочерей),
Жены становились символами тягот,
Статуями нехваток и очередей.

Мои товарищи любили жен.
Они вопрошали все чаще и чаще:
- Чего ты не женишься? Эх ты, пижон!
Что ты понимаешь в семейном счастье?

Мои товарищи не любили жен.
Им нравились девушки с молодыми руками,
С глазами,
в которые,
раз погружен,

Падаешь,
падаешь,
словно камень.

А я был брезглив (вы, конечно, помните),
Но глупых вопросов не задавал.
Я просто давал им ключ от комнаты.
Они просили, а я - давал.


Борис Слуцкий

[MARIMAR]

РАДУГА ЖИЗНИ

Вчера в душе моей смешались все цвета,
Я только взглядом их оттенки различала,
Но видя радугу сегодняшнего дня,
Вновь в ярких красках жизнь я узнавала.

Цвет красный одарил меня любовью,
Рождая розовую нежность.
Зелёный цвет зачем-то успокоил,
Увидев голубую свежесть.

Моей душе дал силу жёлтый цвет,
А синий цвет мне мудрость возвратил.
В душе и мудрости увидев озаренья свет,
Зелёный цвет их в дружбу превратил.

А фиолетовый, как всё прощающий,
С оранжевым о сладостях не споря,
Опять решил быть завершающим
В прекрасном этом вечном строе.

Я снова понимаю все цвета
И в ярких красках жизни разбираюсь!

Галина Рыбак

[MARIMAR]

ЗЕРКАЛО

Мне напросилось зеркало в друзья
Когда-то очень много лет назад.
Ну и, конечно, согласилась я –
Друзей не выбирают наугад.

Оно мне было верным с детских лет,
Счастливое в нём время отражалось,
И я ему, конечно же, в ответ
Счастливою улыбкой улыбалась.

Взрослела я и зеркало со мной.
Когда впервые в школе я влюбилась,
Во взгляде потеряла вдруг покой,
И в зеркале всё сразу отразилось…

Смотрело отраженье на меня,
А я ещё всего не понимала.
И главное, что повзрослела я,
Но девушку в себе не узнавала.

И зеркало, заботливый мой друг,
Меня самой себе открыть пыталось,
Не сразу поняла я и не вдруг,
Что с детством незаметно расставалась.

Часы летели, шли мои года,
И отражение уже напоминало
О том, что молодость уходит навсегда,
Но это я душой не принимала.

Всё тот же взгляд и образ озорной,
И зеркало мне сто процентов ставит!
Оно всегда довольно было мной,
А мы друзья, и друг мне врать не станет.

В него смотрясь, совсем не удивлялась,
Что с каждым годом я была сильней,
Ведь зеркало со мной сопротивлялось
Возникшим бедам за спиной моей.

Над возрастом, увы, не властны годы.
Но я у зеркала в долгу не окажусь –
Подскажет мне как пережить невзгоды,
А я в нём снова счастьем отражусь!

Галина Рыбак

[Lizeta]

Малиновый и бирюзовый

Малиновый и бирюзовый
Халат - и перстень талисманный
На пальце - и такой туманный
В веках теряющийся взгляд,

Влачащийся за каждым валом
Из розовой хрустальной трубки.
А рядом - распластавши юбки,
Как роза распускает цвет -

Под полами его халата,
Припав к плечам его, как змеи,
Две - с ожерельями на шее -
Над шахматами клонят лоб.

Одна - малиновой полою
Прикрылась, эта - бирюзовой.
Глаза опущены. - Ни слова. -
Ресницами ведется спор.

И только челночков узорных
Носок - порой, как хвост змеиный,
Шевелится из - под павлиньей
Широкой юбки игроков.

А тот - игры упорной ставка -
Дымит себе с улыбкой детской.
И месяц, как кинжал турецкий,
Коварствует в окно дворца.

19 марта 1920

Марина Цветаева

[Angelinushka]

Е. Горбовская

В ту ночь меня боготворили,

Слова взлетали и парили,

И я внимала, не дыша,

Тому, что дивно хороша...

...как состоявшийся поэт.

А мне бы – так убавить свет...



Речь шла о том, что много званных,

Но мало – ТЕХ,

И, что не всякая «Осанна!»

Идёт наверх,

О разработке материала,

Заточке фраз…

А я тихонько умирала

От этих глаз.



И шли накатом, нарастали

В висках лавины «Болеро»...

Но руку мне поцеловали –

«Как длань, державшую перо».



И женщина в моём лице

Тогда в лице не изменилась,

Я даже, помню, извинилась –

Уже потом, уже в конце.

***
Она была прекрасна и чиста,
И были высоки её полёты,

Она читала Моцарта с листа

И думала, что Моцарт – это ноты.

Она брала волшебный свой смычок

В прекрасные, поставленные руки,

Она играла Моцарта – как бог

И думала, что Моцарт – это звуки.



Вот скрипка. Сцена. Вот она сама.

И зал – как души спасшихся из ада.

Она сводила публику с ума,

И думала, что так оно и надо.