Любимые стихи

[Lizeta]

Китайский болванчик
Кивнул головой,
Старинный обманщик,
Свидетель немой,
Надежд и признаний,
Обид и угроз,
Случайных свиданий,
Невидимых слез.

С улыбкой покорной
Глядя с высока,
Фарфором холодным
Он мерил века.

Он знал о Тебе,
Я ему рассказал,
Что лаской твоей
Убит наповал,
И облаком бездной
Манящих волос,
И слабостью нежной,
Безволием грез.

Я душу готов
отдать без каприз.
Пусть, грех есть Любовь,
Но грех- это жизнь.

Скажи, я одним
вопросом больной.
Что буду любим?
Он кивнул головой.

С. Хавкин

[Файна]

Я обиды рассовала по карманам
И царапины как кошка зализала.
Я училась этим маленьким обманам -
Ничего тебе про это не сказала.

В сумку сунула ещё две-три тревоги
И за пазуху упрятала упрёки.
Завязала в узелок свою досаду -
Ничего такого мне теперь не надо!

Мне нельзя заплакать, если захочу я.
И молчать нельзя мне, если замолчу я.
Ну, а главное - глубокие карманы,
Чтобы в них держать свои обманы!

Нетерпению купила я уздечку.
Ожиданию достала птичью клетку.
В уголке сложила каменную печку,
Чтоб кидать туда стихи свои как ветки.

А еще купила швейную машину
И дешёвые обрезки материала,
И себе карманы новые пришила -
Мне уже карманов старых не хватало

Вероника Долина

[Лиса Алиса]

Как же ты будешь



Лопнули все транзисторы и диоды,

Вечер такой, что хочется прыгнуть в Сену

Вот и философ древний ибн Авиценна

Нас поделил на гениев и идиотов.

Знал бы он как правдиво клокочет пена

Как поднимает к горлу такую рвоту...

Вот бы на боль давали такую квоту

Чтоб она не бежала волной по венам.

Чтоб она не впивалась змеей под кожу,

Чтоб она не саднила иглой под грудью -

Что с тобой, моя девочка, дальше будет

Как же ты будешь год этот злой итожить?

Время летит на огненной колеснице

Ветры меняют прошлое и погоду

Как же ты будешь жить, если он уходит,

Как же ты будешь спать, если он не снится...

Душу как будто кто-то порвал и вынул

Плакать уже не тянет, но что-то ноет

Что-то скребет пространство ночным апноэ

И разрывает нити и пуповины.

Можно ведь не любить, не ложиться в сопло

Этих дурных ракет, этих бомбомётов

Там, где его слепили, не мажут медом

Чтобы больным изюмом за ним иссохнуть.

Чтобы войти в пазы и заполнить строчки,

Чтоб не осталось клеточек и пробелов

Чтоб на его асфальтах остаться мелом -

Маленькой белой точкой.

Завтра с утра опять собираться в лего,

Веретеном уколоться - пуста как вата

Пахнет вином, лимонником и кумкватом

Спать, моя девочка, сон — это лучший лекарь...




© Copyright: Черная Симфония

[MARIMAR]

Не забуду незабудки
Незнакомое лицо...
Травы-руки летом чутки,
Да объятия кольцом...

Море трав мне по колено
Грудь раскалена
Я с лучом восстал из тлена,
И с всевидящей вселенной
Спала пелена.

И теперь глядит мне в очи
Терпкая заря
Чередой небесных вотчин
Я прошел не зря.

От любви прошел до боли -
Что теперь мне смерть?!
В клети тела, как в неволе
Сердцу трудно петь.

Край небесный - неба края
Нет. Синеет высь
Мотыльком в огне сгорает
Человека мысль.

Необъятное объять нам
Богом не дано.
Шелком трав земли объятья,
Небо, как окно...

На излете детства
Мысли торопливы,
Чувства полноводны,
Как разливы рек.

На излете детства
Медом пахнут сливы,
И ветра свободно
Мчат из века в век.

Мария Миронова

[Gera0907]

Да, ты мой сон. Ты выдумка моя.
зачем же ты приходишь ежечасно,
глядишь в глаза и мучаешь меня,
как будто я над выдумкой не властна?
Я позабыла все твои слова, твои черты и годы ожиданья.
Забыла всё.И всё-таки жива
та теплота, которой нет названья.
Она как зноя ровная струя, живёт во мне и как мне быть иною?
Ведь если ты и выдумка моя-
моя любовь не выдумана мною.

[Лиса Алиса]

Тише, девочка...


«Мёрзнет девочка в автомате»
А. Вознесенский


«Простите, Вы не могли бы позвонить и позвать к
телефону одного человека?»
(реальная встреча на улице)

Что ты, девочка, не дрожи, не ломай голубые пальцы. Это просто старуха-жизнь полотно небелёной лжи натянула на старых пяльцах. Он тебе, говоришь, не лжёт, просто вас разлучили люди. Ах ты, милая, знать бы брод, ломок первый осенний лёд, а тепла до весны не будет.
Кто его караулит? Мать? Ну, давай телефонный номер. Как назвать его, как позвать?...
Мне сказали:
- Исчезни, б***, он для вас, потаскушек, помер.
Тише, девочка, не дрожи. Это поле – не поле битвы. Значит, больше не ворожи, спрячь подальше свои ножи, иглы, игры, таблетки, бритвы. Умер, стало быть – хорони! Проживи эту боль, как ломку. Знаешь, годы летят, как дни. Ты за шкирку себя возьми, ты – сама для себя соломка.
Ты – сама для себя вокзал, самолёт и дорога в небо. Ты забудь всё, что он сказал, губы, руки, его глаза. Ты реши, что он просто не был. Слёзы, девочка, не в цене. И цена у любви иная.
Он придёт. И не раз. Во сне.
Ты поверь, дорогая, мне. Потому что я знаю.
Знаю.



© Клавдия Смирягина (Дмитриева)

[Hotice]

Мое прекрасное убежище —
Мир звуков, лилий и цветов,
Куда не входит ветер режущий
Из недостроенных миров.

Цветок сорву ли — буйным пением
Наполнил душу он, дразня,
Чаруя светлым откровением,
Что жизнь кипит и вне меня.

Но также дорог мне искусственный,
Взлелеянный мечтою цвет,
Он мозг дурманит жаждой чувственной
Того, чего на свете нет.

Иду в пространстве и во времени,
И вслед за мной мой сын идет
Среди трудящегося племени
Ветров, и пламеней, и вод.

И я приму — о, да, не дрогну я! —
Как поцелуй иль как цветок,
С таким же удивленьем огненным
Последний гибельный толчок.

[Gera0907]

Напрочь путь ко мне отрезая,
чтоб не видеть и не писать,
ты еще пожалеешь, знаю,
станешь локти себе кусать.
Чтоб не видеть...
Но ты увидишь.
Взглянешь - взгляда не отведешь.
Ты в метельную полночь выйдешь,
а от памяти не уйдешь.
-Обхватить бы двумя руками,
унести б ее за моря!
Почему же она такая?
Отчего она не моя?
Снег летит над землей застылой,
снег рассыпчатый и сухой,...
А ведь было бы счастье, было,-
оказался кузнец плохой.

[Gera0907]

Глаза твои хмурятся,
горькие, мрачные,
тянется, курится
зелье табачное,
слоятся волокна
длинные, синие,
смотрится в окна
утро бессильное.
Сердце не греется,
дело не ладится,
жизнь драгоценная
попусту тратится.
Может быть, кажется,
может быть, чудится,
что ничего уже в жизни
не сбудется...
Думаю с грустью:
чего я стою?
На что гожусь я? -
место пустое!
Чего я стою
с любовью моею,
если помочь тебе
не умею?

[di72]

БОРИС ПАСТЕРНАК

АВГУСТ
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:

"Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я - поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство".

[Hotice]

Неоконченный отрывок

I

Ну, время песен о любви, ты вновь
склоняешь сердце к тикающей лире,
и все слышней в разноголосном клире
щебечет силлабическая кровь.
Из всех стихослагателей, со мной
столь грозно обращаешься ты с первым
и бьешь календарем своим по нервам,
споласкивая легкие слюной.

Ну, время песен о любви, начнем
раскачивать венозные деревья
и возгонять дыхание по плевре,
как пламя в позвоночнике печном.
И сердце пусть из пурпурных глубин
на помощь воспаленному рассудку
- артерии пожарные враскрутку! -
возгонит свой густой гемоглобин.

Я одинок. Я сильно одинок.
Как смоква на холмах Генисарета.
В ночи не украшает табурета
ни юбка, ни подвязки, ни чулок.
Ища простой женоподобный холм,
зрачки мои в анархии бессонной
бушуют, как прожекторы над зоной,
от мужеских отталкиваясь форм.

Кто? Бог любви? Иль Вечность? Или Ад
тебя послал мне, время этих песен?
Но все равно твой календарь столь тесен,
что стрелки превосходят циферблат,
смыкаясь (начинается! не в срок!),
как в тесноте, где комкается платье,
в немыслимое тесное объятье,
чьи локти вылезают за порог.

II

Трубит зима над сумраком полей
в фанфары юго-западного ветра,
и снег на расстояньи километра
от рвущихся из грунта тополей
кружится недоверчиво, как рой
всех ангелов, над тем, кто не безгрешен,
исследуя полдюжины скворешен
в трубу, как аустерлицкий герой.

Отходят листья в путь всея земли,
и ветви торжествуют над пространством.
Но в мужестве, столь родственном с упрямством,
крах доблести. Скворчиные кремли,
вы брошены! и клювы разодрав -
крах доблести - без ядер, без патронов
срываются с вороньих бастионов
последние защитники стремглав.

Пора! И сонмы снежные - к земле.
Пора! И снег на кровлях, на обозах.
Пора! И вот на поле он, во мгле
на пнях, наполеоном на березах.

[jekavid]

Иосиф Бродский - " Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря..."


Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим «ты»
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.

[Lesja]

Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?

Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.

Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.

Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя.

Пусть я буду любить другую,
Но и с нею, с любимой, с другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой.

Расскажу, как текла былая
Наша жизнь, что былой не была...
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?
1923

[O_Lin]

Счастливый
Я не нужен никому.
Счастливым быть
Мне стыдно одному.

Счастливый
Тяготеет к небесам,
К высоким звездам,
Где легко и вольно.
Счастливые как боги,
А богам
Ни жалостно,
Ни горестно,
Ни больно.

Печали,
Огорченья,
Муки все
Я испытать душою
Не премину,
Как добрый врач,
Который на себе
Испытывает
Новую вакцину.

Как он, в бреду
Над страхом проплыву,
Над жаркой бездной
Черной лихорадки...
Еще угарный,
Потянусь к тетрадке,
Чтоб записать победное:
Живу!

А коль живу,
То, значит, и другой
Продолжит жизнь,
Переболев однажды.
Я нужен людям
Именно такой,
Каким на свете быть
Сумеет каждый.

1966

Василий Федоров

[Hotice]

Без фонаря

В ночи, когда ты смотришь из окна
и знаешь, как далеко до весны,
привычным очертаньям валуна
не ближе до присутствия сосны.

С невидимой улыбкой хитреца
сквозь зубы ты продергиваешь нить,
чтоб пальцы (или мускулы лица)
в своем существованьи убедить.

И сердце что-то екает в груди,
напуганное страшной тишиной
пространства, что чернеет впереди
не менее, чем сумрак за спиной.

1965

[Truly]

Я даже помню, где я услышала этот стих впервые: в фильме "Подранки".

Геннадий Шпаликов

[Стройная]

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно - колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой... висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.

А кроткая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мыслей и слов,
Внимательно слушая легкие, легкие звоны.




Гумилев

[Hotice]

Он знал, что эта боль в плече
уймется к вечеру, и влез
на печку, где на кирпиче
остывшем примостился, без

движенья глядя из угла
в окошко, как закатный луч
касался снежного бугра
и хвойной лесопилки туч.

Но боль усиливалась. Грудь
кололо. Он вообразил,
что боль способна обмануть,
что, кажется, не хватит сил

ее перенести. Не столь
испуган, сколько удивлен,
он голову приподнял; боль
всегда учила жить, и он,

считавший: ежели сполна
что вытерпел - снесет и впредь,
не мог представить, что она
его заставит умереть.

Но боли не хватило дня.
В доверчивости, чьи плоды
теперь он пожинал, виня
себя, он зачерпнул воды

и впился в телогрейку ртом.
Но так была остра игла,
что даже и на свете том
- он чувствовал - терзать могла.

Он августовский вспомнил день,
как сметывал высокий стог
в одной из ближних деревень,
и попытался, но не смог

названье выговорить вслух:
то был бы просто крик. А на
кого кричать, что свет потух,
что поднятая вверх копна

рассыплется сейчас, хотя
он умер. Только боль, себе
пристанища не находя,
металась по пустой избе.

[mothlight]

песенка о тоске

Посидели, выпили, выпили, разошлись,
А на улице холодно, дома – еще мерзей.
И из речи сочится мат, как из носа слизь,
Страшно не рассчитать, растерять друзей.

Нет, еще не тоска, да, но уже хандра,
Прогуляйся по улице, выслушай Les passants,
Если вышло – то шанс высок дожить до утра,
Если нет, то это не так уж важно спасать.

Минус двадцать теркой шастает по щекам,
Прочищает голову, и истощает текст.
Мы когда-то своих узнавали по почеркам,
А теперь оказалось, тогда мы нашли не тех.

Посидели, выпили, мне на метро, живи,
Мы когда-нибудь встретимся, милый, но не сейчас.
Обнимались до боли, но не от большой любви,
Грели руки в чужих ладонях и грели чай.

Я вернусь – или ты – никто не откроет дверь,
Эта очередь – хоть за лаской, но за дверьми
Две руки у каждого – если Господь дал две,
Значит, он считал, что это и есть твой мир,

Заключенный в варежках, в музыке, что в ушах,
Где французские девочки щурятся от помех,
Ангел ехал в трамвае, в стекло на тебя дышал,
Под дыханьем райские птицы летели вверх.

Под дыханьем, под дых, славословьем «не одинок»,
Под колючими звездами щуришься из-под линз
И не верь, когда в дверь с утра зазвенел звонок.
Посидели, выпили. Выпили – разошлись.

Посидели, выпили. Выпили - ну и пусть,
Дело в целом не в градусах, не о мечте вдвоем.
Ты выходишь в морозный вечер и мир твой пуст,
Словно ангел пока не думает о твоём.

Изя Райдер

[mothlight]

ПЕСЕНКА О ЛЕТЕ
Снегом замело чужие были,
Докажи, что ты не можешь сдаться,
Перед тем, как мы с тобой любили,
Вряд ли кто-то сможет оправдаться.

Вряд ли мы с тобой не совершали
То, что нужно пережить покорно,
Вряд ли на земном печальном шаре
Мы не оказались вне закона.

Это невозможно, это глупо -
Жить так кратко и так беспокойно,
Бог смотрел на нас с тобой под лупой,
Но не смог понять, зачем такое.

Двадцать переписок, три постели,
Каждая из них - в ребро лучиной.
Господи, мы правда не хотели,
Просто как всегда - так получилось.

Пой мне песни, сочиняй слова мне,
Попадай всегда в одну воронку,
Если страшный суд - то мы за вами,
А пока мы отойдем в сторонку.

Если что, мы, в общем, не знакомы,
Я отговорю тебя от кары,
И не говори, что незаконно,
И не говори, что дно стакана

Каждую показывает лучше,
Чем она была. Куда упасть мне?
И не говори, молчи и слушай,
То, как я тону в твоих запястьях.

Харьковское лето над водою,
Не считай, что я глупей, чем знаешь.
Жесткая трава, дорога к дому,
Теплый ветер и луна резная.

Не жалей меня, мы разойдёмся,
Мы напишем письма, сверим числа,
Если нам когда еще придется
Встретиться, я вспомню день лучистый,

Сказочную ночь, горячий город,
Золотую лунную сонату,
Ты не вспоминай, так много горя
Даже ради опыта не надо,

Даже ради. Лабиринт царапин
По плечам, по совести, по нервам,
Забывай все эти лица ради
Той твоей безвыходной царевны,

Если страшный суд, то я отспорю,
То, что говорил ты над водой мне.

Мы с тобой идем по тропке с поля
И над нами лунные ладони.

Изя Райдер