ОРДЫНСКОЕ НАСЛЕДИЕ
Я не раз писал и сейчас повторю: русская культура неоднородна. Если наша художественная культура бесспорно европейская (все ее высшие достижения принимаются Западом как свои), то наша политическая культура столь же бесспорно азиатская, точнее – ордынская. Ее принимают как родственную все азиатские режимы, а вот европейцы – нет. Смена «кода власти» (с западного на восточный) произошла у нас после ордынского ига: из него Россия выпросталась уже как азиатская держава, что не раз отмечали наши мыслители прошлого (в частности, Н.А. Бердяев и Г.П. Федотов), и остается таковой, по мнению многих мыслителей нынешних, по сей день.
Чужеземный гнет испытала не только наша страна; сходная историческая судьба постигла Испанию и Китай. Но Испания, которая освободилась от арабского владычества в ходе Реконкисты, в отличие от России вернулась в Европу. Китай, который завоевал Хубилай-хан (двоюродный брат нашего Батыя), тоже немало лет был под властью монголов, но потом освободился от нее, и китайская цивилизация продолжала свое существование именно как китайская. В нашей стране все было по-иному: многие историки рассматривают Куликовскую битву как внутриордынскую разборку (что не отменяет ее значимости для истории России), в результате чего ханский бунчук в конце концов был перенесен из Сарая в Москву – и все. Духовного возрождения не последовало: Россия восстановила и воспроизвела (и территориально, и по природе власти) не домонгольскую Русь, а улус Джучи.
Перипетии нашей истории не раз ставили вопрос о необходимости «вернуться в Европу», но все как-то не удавалось. Не удалась, кажется, и последняя попытка, предпринятая в конце ХХ века. С одной стороны, власть явно стремится на Запад, ей очень хочется, чтобы и Россию, и (особенно) представителей власти там признали своими и принимали соответственно. «Россия есть держава европейская» – это еще Екатерина II изрекла. С другой стороны, некоторые особенности нашей политической культуры мешают Западу признать нас своими. С ордынских времен шла какая-то эволюция нашей политической культуры (главным образом, под воздействием Запада), но суть ее изменилась незначительно: под европейскими названиями сохранялась азиатская сущность.
Коротко рассмотрим, в чем состоят наши азиатские особенности. Под политической культурой будем понимать не вершинные достижения политической мысли (эти последние в России вполне сопоставимы с западными, да и складывались под их сильным влиянием), а политическую повседневность: кто, как и почему повелевает, кто, как и почему повинуется до и вне всяких рассуждений (вот здесь сходства с Западом куда меньше).
Российская политическая культура сформировалась под влиянием, с одной стороны, Византии, с другой – Орды. (После Петра I какое-то влияние стал оказывать и Запад, но оно никогда не было решающим.) Византийскую составляющую мы здесь оставим в стороне, сосредоточимся на ордынской. В XIII веке Орда завоевала Русь, и с тех пор власть у нас покоится прежде всего на силе: повелевают те, у кого сила, и повелевают как раз потому, что она у них есть, причем повелевают жестоко. Повинуются те, у кого силы нет, повинуются чаще из страха, чем по совести.
Ни о каких обязательствах власти перед подвластными, ни о каком «социальном договоре» между ними речь с ордынских времен не идет и не могла идти. Вообще «договорное начало», ставшее на Западе главным в отношениях людей между собой и с властью, у нас до последнего времени тоже напрочь отсутствовало. Хотя некоторые наши мыслители выводят это начало еще из Библии: в ней Бог заключает с людьми именно договоры, «заветы», и обе части нашего Священного Писания именуются «Ветхим Заветом» и «Новым Заветом», обязательными для выполнения обеими сторонами. Бог выполняет Свою часть этих договоров безукоризненно, а вот человек склонен нарушать сам принцип договора как основы отношений и с Богом, и с властью и с другими людьми. Но принцип договора это не отменяет.
В нашей стране у людей никогда не спрашивали ни разрешения на власть, ни мнения о ней, хотя поговорить о ее моральных – и религиозных – основаниях у нас очень любят. И главное для власти было отнять у подвластных даже положенное им по всем договоренностям. Мысль о том, что власть, государство должны служить подвластным кажется смешной и дикой и никак не приживается. Торжествует как раз противоположный взгляд: человек, подданный должен служить государству, власти, – не наоборот.
На Востоке существовали и существуют великие цивилизации с большим потенциалом гуманности. Однако Русь завоевали кочевники, которые опирались исключительно на силу и которым мало было просто завоевать – надо было еще и унизить завоеванных, показать свою власть над ними. Эта власть никогда не считала нужным добиваться расположения завоеванных народов, учитывать их обыкновения. Конечно, позднее волей-неволей пришлось это делать, но скорее все же неволей, а не в результате сознательной политики по отношению к покоренным народам. Все решает «ханская воля», как пишут иногда наши публицисты, и здесь они совершенно правы.
Власть на Востоке по природе своей сакральна, она «течет» сверху вниз и не нуждается ни в одобрении подданных, ни в соответствии их ожиданиям. «Ханская воля» едина, никакого разделения властей здесь нет и быть не может, в него у нас можно только играть. Правитель всегда и законодатель, и судья, и исполнитель одновременно. Власть – абсолютная ценность, и ее берут не ради каких-то целей, а ради нее самой, и цель пребывания у власти – не допустить к власти других. Как сказал поэт М. Дудин:
«Давно одна напасть
Для всех определилась:
Идет война за власть,
А не за справедливость».
Это только после потрясений какое-то время могут говорить «мы взяли власть для того, чтобы...» (так говорили большевики), но очень скоро на самом верху оказывается тот, кто первым понял, что власть сама по себе – высшая ценность. Так, Сталина даже соратники по партии считали посредственностью и ничтожеством, но именно он понял суть феномена власти в России и, в конце концов, взял верх над всеми партийными интеллектуалами.
Видимо, не сам он в этом виноват: наша азиатская политическая культура просто требует превознесения верховного правителя, и он бессилен перед этими требованиями. Интересен
в этом отношении взгляд Р.Н. Аджубей, дочери Н.С. Хрущева, с большим уважением относящейся к памяти отца. Она пишет: «У меня есть свое собственное, очень четкое убеждение, которое подтвердил один академик: при нашей системе власти и при нашей системе жизни человек, который оказывается на самом верху, может адекватно воспринимать действительность и себя в этой действительности пять лет максимум. А дальше – все.
Окружение, лесть убедят любого, даже если ты очень сопротивляешься этому, что ты и бог и царь. И человек теряет ощущение реальности. Никита Сергеевич очень сопротивлялся вот такому влиянию аппарата. Он не любил ни лесть, ни подхалимаж. Даже в домашнем кругу. А потом – к 63-му году – это ушло, и он поверил, что теперь может судить обо всем, что его слово – единственно правильное. Потому что люди, которые окружают первое лицо государства, действительно в этом убеждают, действуя лестью и обманом».
К вере наша политическая культура относится сугубо прагматически. Если подворачивается религия, готовая освятить установленный порядок, ей находится место в арсенале средств удержания в покорности завоеванных народов, но при признании абсолютного верховенства власти. Тот же Сталин допустил существование религии в СССР, потребовав полного подчинения и статуса если не бога, то полубога.
По отношению к религии власть оставалась все тем же слоном в посудной лавке и не упускала случая подчеркнуть свое верховенство. Так было всегда, даже во времена воспеваемой ныне симфонии – вспомним Ивана Грозного, велевшего убить митрополита, или Петра I, предложившего в патриархи свой кортик (а Николай II – себя). Церкви и тогда приходилось «похрустывать» в объятиях государства, как выразился православный историк А.В. Карташов.
Наша власть многое унаследовала от ордынцев – в частности, изначально враждебное отношение к человеку, которого надо держать в покорности и страхе. Наш нынешний начальник есть прямой потомок ордынского баскака – насильника, грабителя и вымогателя. Он не любит, да и не умеет, идти человеку навстречу. Скорее это все тот же слон, часто взбесившийся и норовящий растоптать человека. Всякий, кто имел дело с нашей властью, знает: ее первое, почти инстинктивное стремление – сделать человеку плохо, не дать того, что он просит, даже если человек вроде бы имеет на это право, "помытарить" его, заставить побегать и лучше всего – отказать, предпочтительно с издевкой. А если дать, то обязательно при этом унизить (недавний пример – закон об альтернативной гражданской службе).
Конечно, наша власть выучила нужные слова про «на благо» (человека, страны, государства, общества и т. д.), но знает она только свое собственное благо, ради которого готова пренебречь и человеком, и государственными интересами. Существует глубокое взаимное лукавство, обман сверху и обман снизу, отсутствие взаимных моральных обязательств – они могут существовать на словах, но в реальной жизни не соблюдаются ни одной стороной.
Но никакой обман, никакое унижение не проходят бесследно, человек редко соглашается с ними, он копит в душе неприязнь, даже ненависть к власти, и, когда наступает критический момент, отказывает ей в поддержке, «назло» поддерживает тех, кто выступает против столь досадившей ему власти – даже если это в ущерб государству и его подлинным интересам. Подвластные не любят такую власть (исключение – самая вершина власти: фигуру, ее занимающую, у нас могут обожать независимо от ее деяний, но и то до поры до времени), и потому она непрочна.
Хотя есть и чрезвычайно процветает в нашей стране виртуозное холуйство и заискивание перед властями, наряду с ними существует всеобщая готовность неповиновения им вплоть до бунта. Вспышки любви к начальству обычно заканчиваются вспышками ненависти к нему же. Тут, как и во многом другом, у нас представлены только крайности: раболепие или бунт, по здравому среднему пути идут немногие. Что до холуйства, то оно проявилось полной мерой в годы культа личности Сталина, тут нынешним восторженным поклонникам Фиделя Кастро и Ким Чен Ира нас не переплюнуть. Да и сейчас многие склонны к нему.
Ордынское наследие проявляется прежде всего в произволе власти, в ее глубоком неуважении к человеку, за что ей платят той же монетой – ее не уважают и не упускают случая обмануть (современное присловье: «Сколько у власти не воруй, все равно свое не вернешь»). К сожалению, взаимное неуважение демонстрируется и при общении людей друг с другом, они тоже отравлены ордынским наследием, для которого главное – унизить человека. Тут много желания показать свою власть («я с тобой, что хошь сделаю»). Отсюда все наши «показать», «врезать», «вдарить», «проучить», причем, бывает, по отношению даже к самым близким людям, общение с которыми у нас часто идет тоже недостойным образом. Это отмечал А.И. Солженицын: «А всеобщая озлобленность людей друг ко другу? – просто так, ни за что. На тех, кто ни в чем не виноват?»
Культуры общения не хватает даже среди верующих, о чем свидетельствуют наши форумы, где главное – показать себя, свое неуважение к собеседнику, подавить его и унизить. Этой культуры совсем нет при общении по-разному верующих христиан между собой, тут тоже главное – выказать неуважение к тому, кто верует иначе. Ярчайший пример – общение православных и католиков, тональность которого немыслима в цивилизованном обществе. У нас газета, считающая себя вполне приличной, находила возможным писать «папа Войтыла», хотя понимала же, что «патриарх Ридигер» звучит неуважительно.
Итак, «кругом Орда» и никуда от нее не скроешься. Как писал А. Блок: «Наш путь стрелой татарской древней воли / Пронзил нам грудь». И стрелу эту никак не удается выдернуть, да никто особенно и не старается; наш чиновник и наша историческая церковь ее просто не замечают и считают, что так и положено и лучше быть не может. Как сказал другой поэт (А.К. Толстой): «И вот, нахлебавшись татарщины всласть, / Вы Русью ее назовете». И назвали, и объявили нетерпимость и неуважение к верующим «не так» вещью совершенно необходимой, расставаться с которой не хотят, что бы там ни провозглашал наш основной закон.
Западная политическая культура сформировалась под сильным влиянием западного христианства – сначала католичества, потом протестантства. Там тоже изъянов немало, но в Европе с самого начала папы и короли боролись за власть, что, во-первых, привлекало внимание людей к проблеме власти и они вынуждены были решать вопрос о соотношении духовного и мирского в этой сфере, а во-вторых, оставляла выбор, которого не было в Азии: в Европе можно было принять ту или иную точку зрения, а выбор всегда есть начало свободы, без него она немыслима.
В этом противостоянии утверждалось понятие о достоинстве личности, вытекавшее из Библии: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Разумеется, на Востоке христианского мира тоже знали это положение, но одно дело знать, а другое – руководствоваться им. В восточном христианстве все же верх взяла идея ничтожества личности, необходимости смирять ее, подавлять и даже топтать – разумеется, с необходимыми словами о том, что как раз такие испытания (и только они) возвышают ее, а вот утверждение личности (как на Западе) есть гордыня и порок.
Слишком велика у нас роль ордынского наследия, требующего пренебрежения человеком. Его трудно спрятать, да особенно и не прячут. Показать, что «мне на тебя наплевать» хочется многим, прежде всего начальникам (и не только им, к сожалению). Это особенно ярко проявляется в феномене самодурства, неведомого ни Западу, ни большей части Востока. Просто человек, обладающий властью, должен показать людям, ею не обладающим, что они – ничто, а вот он, обладатель власти, может делать, чего его «левая нога захочет». Губернатор далеко не самого процветающего субъекта Федерации заводит у себя зоопарк, личный пароход, вертолет и самолет – не обычным же рейсом ему летать за границу!
Однако особенно приятно ему показать, что закон не для него, что ему дано его нарушать, и многие наши начальники просто обожают нарушать закон даже в таких простых вещах, как, например, соблюдение правил уличного движения. «Могу развернуться, где запрещено, и мне ничего за это не будет!» – именно это дает пьянящее ощущение собственной значимости, многие идут во власть ради такого вот удовлетворения мелкого, в сущности, тщеславия. Право нарушать право – самое сладкое для наших начальников. Не случайно персонажи Салтыкова-Щедрина приходили в величайшее изумление, обнаружив, что есть такая штука, законом именуемая, который надо соблюдать. Власть у нас существовала всегда, нынешняя – с ордынских времен; право появилось позднее и не по внутренней потребности, а из подражания Западу. И у нас не власть подчиняется закону, а закон – власти.
Всем ведает «московский служилый человек», который, хотя и обладает некоторыми достоинствами, но и недостатками не обделен. Этот тип был хорошо разобран Г.П. Федотовым в работе «Россия и свобода». Вот что он писал: «В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека – московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица... Мировоззрение русского человека упростилось до крайности; даже по сравнению со средневековьем москвич примитивен. Он не рассуждает, он принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь... Обряд, периодическая повторяемость узаконенных жестов, поклонов, словесных формул связывают живую жизнь, не дают ей расползаться в хаос, сообщают ей даже красоту оформленного быта. Киев был легок, тяжела Москва. Но в ней моральная тяжесть принимает черты антихристианские: беспощадности к падшим и раздавленным, жестокости к ослабевшим и провинившимся. "Москва слезам не верит"... Ясно, что в этом мире не могло быть места свободе... Свобода для москвича – понятие отрицательное: синоним распущенности, "наказанности", безобразия».
При всем том «московский служилый человек» обычно высокого о себе мнения <...> и изначально считает свое поведение безупречным, особенно если полагает, что действует "для блага государства"».
Или для собственного блага: мздоимству и самодурству он не может противостоять и отдается им с увлечением. По его разумению, «место» ему дается «для кормления», институт кормления, ведущий свое начало от Орды, нигде в законах не прописан, но очень живуч в нашей стране: инспектор дорожного движения «кормится» со своего перекрестка, директор любого учреждения извлекает выгоду из своего положения начальника тоже вполне в ордынском духе.
Понятие личности и ее прав для него просто не существует, да он и не способен его осознать.
www.baptist.org.ru
Игорь ПОДБЕРЕЗСКИЙ
Сообщение от aug
Показать скрытый текст
Ваши права
Тема: 
Социальные закладки