Любимые стихи

[vieanna]

Анатолий Гланц

"Случай в Азии"

В песках Кызыл-Кумов, где только колючки,
где воздух, как порох, где высохли реки.
глядим с интересом на все эти штучки.
И всюду - узбеки, узбеки, узбеки.

Жара, мы тебя в Самарканде испили.
Припали к тебе, как паломники к Мекке.
и где б мы ни ездили, где б ни ходили -
повсюду - узбеки, узбеки, узбеки.

Базар, чайхана, минареты, мечети,
Тимур с Улугбеком в исчезнувшем веке,
самсы и лагманы, и грязные дети,
И те же узбеки, узбеки, узбеки.

Мы видели город-красавец в пустыне.
Закрыто все было в нем, кроме аптеки.
Фонтаны, арыки, цветы и витрины,
и те же узбеки, узбеки, узбеки.

В Одессе народ удивить очень сложно.
Нам все нипочем, что французы, что греки.
Но кто бы подумал, что это возможно:
узбеки, узбеки, сплошные узбеки!

Аллах справедлив, он природы творец.
Ликуй, правоверный, настал час великий.
Вот мы в Пенджикенте, и тут, наконец,-
таджики, таджики, таджики, таджики.

[Amon_RA]

Борис Михалыч
Посвящение Пилигриму, знатоку востока.

Нелегок путь у Пилигрима,
Бредет не ведая дорог.
За дело Папы, дело Рима
Всегда нацелен на Восток.

Весна там, помнится, в апреле,
Там осень, часто, в октябре,
Там нет зимы, гранаты зреют
В испепеляющей жаре.

И в этом страшном направленьи
Бредет угрюмый пилигрим,
А сзади, чуть на отдаленьи-
Четыре женщины за ним.

Там всё всегда по шариату,
Источник мудрости - Коран.
Чем подкупил их- непонятно.
Восточных женщин чем-то взял...

Не просто так под паранджою
Аллаха вознесли за милость.
Что у гяура есть такое,
Что вам, обрезанным, не снилось?

[odessitka_nissan]

Сегодня раздавали всем любовь.
Я встала в очередь. Была последней.
Стояла за девчонкой: тощей, бледной
Курносый нос и вздёрнутая бровь.
Мы ожидали долго, целый день,
Дрожа от холода, стуча зубами.
Раздачу прекратили перед нами,
И обе мы остались не у дел.
Немой вопрос в распахнутых глазах:
Ну, как же так! Ну, где же справедливость?
Ведь я стояла, девочка взмолилась!
И слёзы, и улыбка на губах.
Не может быть, чтоб не хватило мне!
Я так ждала, надеялась, мечтала!
Я столько книг хороших прочитала,
Мне так нужна любовь, поверьте мне!
Ну, дайте капельку, совсем чуть-чуть,
Ну, сколько можно жить лишь серой мышкой,
Одной ходить в кино, сидеть за книжкой?
Я так хочу любви бальзам глотнуть!
Так искренен звенящий голосок.
Услышал Ангел девичье прошенье.
В ответ с небес, как-будто в утешенье,
Пролился счастья на неё поток
К груди прижала руки, чуть дыша,
Поток любви, всем сердцем принимая,
Счастливая, красивая, живая
Будь счастлива, наивная душа!
Milena

[Lizeta]

Как воск, растаю с мыслью о тебе,
утратив форму, растекусь по древу.
Ты не сдавалась бедственной судьбе
и до конца играла королеву.

Нет, ты была ей, до конца была,
достоинство храня в чаду пророчеств,
и ни одно из них не отвела
среди своих московских одиночеств.

Как королеве с кухней совладать,
внутри кольца забытой целым светом,
и, сохраняя красоту и стать,
справляться с опустевшим кабинетом,

в котором только что почил король,
туземного не принимавший хамства
и честно доигравший злую роль
верховника запойного пространства?..

Кого же ты любила весь свой век?
Кого искала на путях сумбурных?
Не верю, что своих коллег-калек,
хромающих до смерти на котурнах…

Ужели тот киношный лоботряс
и был твоим чудесным принцем крови,
который и сгубил тебя, и спас,
лишь намекнув о славе и любови?..

При чем тут я... Или другой поэт,
простолюдин и тоже выпивоха,
который, оставляя этот свет,
вновь подтвердил, что не про нас эпоха...

Владимир Рецептер

[Lizeta]

ВАЛЬС ВЛЮБЛЕННЫХ, НЕРАЗЛУЧНЫХ НАВЕКИ

Заблудились навек
среди сада объятий,
алый куст поцелуев
закружил их чудесно.
Ураганы, озлобясь,
не могли разорвать их,
ни ножи с топорами,
ни пламень небесный.

Украшали руками
неуютность земную.
По упругости ветра,
ударявшего в лица,
измеряли паденье.
В бурном море тонули,
напрягая все силы,
чтоб теснее сплотиться.

Одиноки, гонимы
скорбью неисцелимой
новогодий и весен,
безысходностью круга,
были светом горящим,
пылью неистребимой,
безоглядно, бесстрашно
обнимая друг друга.

Мигель Эрнандес

Перевод с испанского Григория Кружкова

[Lizeta]

Не торопи пережитого,
Утаивай его от глаз.
Для посторонних глухо слово
И утомителен рассказ.

А ежели назреет очень
И сдерживаться тяжело,
Скажи, как будто между прочим
И не с тобой произошло.

А ночью слушай — дождь лопочет
Под водосточною трубой.
И, как безумная, хохочет
И плачет память над тобой.

Давид Самойлов

[Lizeta]

Как жил?— Я не жил.— Что узнал?—
Забыл. Я только помню, как тебя любил.
Так взвейся вихрем это восклицанье!
Разлейся в марте, ржавая вода,
Рассмейся, жизнь, над словом "никогда!",
Все остальное остается в тайне.

Павел Антокольский

[Lizeta]

- Всё проходит, - ты предрешил.
Но в любви предрешений нет,
Ты ушёл. А она не спешит
Уходить за тобою вслед.
Память часто крадёт не спросясь,
Унося то движенье, то звук.
Но меж нами не рушится связь:
Я храню теплоту твоих рук.
И когда над багровой луной,
Как тогда, побегут облака,
Ты не сможешь склониться к другой,
Наших слов уронить с языка.
В этот миг я одна, я одна
Проплыву у прозревших очей,
И возникнет былое со дна,
И задышит в тебе горячей.
Вопреки предрешеньям душа
Не торопится с болью расстаться.

- Всё проходит, - не ты ль предрешал?
- Всё проходит, чтобы остаться.

Олга Лисовска

Перевод с латышского Людмилы Копыловой

[Лиса Алиса]

Над пропастью


…Утекла как вода. Между нами года. Я и толком не видел тебя никогда. Но царапает что-то внутри, как соринка за веком. Ложь сладка, но от лжи заржавела душа. Принять душ. Отдохнуть. Покурить не спеша. Вымыть руки, встряхнуться и заново стать имяреком. Не переть на рожон, не идти супротив. Всё понятно, увы. Непонятен мотив. В телефонных обломках не слышно ни звука, ни писка. Только горькая боль неизбежных потерь, да крест-накрест в подъезд заколочена дверь без обычной оценки ущерба и степени риска.
Я бреду по углям, по колючей стерне. Как война? Ничего. Как всегда на войне. Проигравшие все. Победившие – сплошь инвалиды. Лишь руины вокруг да кирпичная пыль. Там, где рожь колосилась – бушует ковыль. Хорошо, что всегда под рукой анальгин и бромиды. Я построю всё заново, лишь бы собрать воедино всю старую добрую рать. Кто-то просто сомлел, кто-то встал под чужие знамёна…А играть в подкидного устала рука, я напрасно ввязался в игру в дурака и, дурак, проиграл, и понятно – колода краплёна. Всё понятно и горько, и так же старо, как положено, зло побеждает добро (ты сама, там где хочешь, расставь смысловые акценты). Не смотри на обиды оплёванных душ, получи свой законный, заслуженный куш и оставшийся срок постарайся прожить на проценты.
…Жаль, что время прошло, как вода утекло. И в окне (там, где рожь), раскрошилось стекло, и гуляет сквозняк по холодным перронам вокзала. Вот и выпала ты как птенец из гнезда и попала обратно в свои холода, к той же пропасти, где колоски второпях разбросала.


© Алексей Порошин


Для тех, кто живёт не очень далеко от Ильичёвска. Приглашаю - у нас уникальный гость - Алексей Порошин, поэт, редактор, доктор ("Медицинский центр Порошина") и вообще золотой человек

Будем рады всем!!!

[serg1969]

В тумане теплится восход...
Копьем, мечем и кулаками
С баранами и ветряками
Сражаться едет Дон-Кихот!

Он едет тихо мимо стен
И кровель слабо освещенных...
Как много есть неотомщенных,
А отомщенных нет совсем!

И в миг, когда сверкнет над ним
Латуный таз огнем холодным,
Смешное станет благородным,
А благородное - смешным!

В тумане теплится восход...
Сражаться глупо и опасно!
Смириться может Санчо Панса,
А Дон Кихот...
А Дон-Кихот...

В. Миляев

[serg1969]

Он привык к одиночеству, даже обжился в нём:
Научился не верить, не бояться и не щадить,
Всё ненужное просто отсёк и прижёг огнем.
Даже то, что не стоило... Впрочем, кому судить?

В редкий час досуга, ища, куда себя деть,
Пережил немало проказ, но в один из дней
Совершенно случайно попал во Всемирную Сеть,
И - даром, что сам ловец, – запутался в ней.

Он сначала страдал, но привык и вошёл во вкус:
Забавлялся, ища наслажденье в потоке тех
Тысяч слов, что беспечно слетали из сотен уст
В тщетном поиске самых немудрёных утех......

По ночам Он глядел на мир сквозь двойное стекло
И удача порой улыбалась с той стороны:
Столь привычный холод на миг сменяло тепло,
Словно средь зимы проступал островок весны.

И тогда наступала весёлая колготня:
Фейерверки тем, хороводы лиц, водопады фраз,
Над весёлым застольем, иллюзиями дразня, -
Горьковатый дымок разлуки и вечный джаз.

А потом разъезжались гости в своих авто,
Увозя оживлённость и суету страстей,
Оставляя Ему взамен опустевший дом –
Гордый мемориал честолюбию и тщете.

Он пил чай на бывшей лоджии, глядя в ночь.
Нефокусируем, взгляд проникал сквозь пейзаж.
А с цветного снимка Ему улыбалась дочь.
И у неё были Его глаза.

Он тогда засыпал счастливый, с открытым ртом
И всю ночь хохотал, как пацан, в разноцветных снах.
Но промозглое утро окно покрывало льдом,
И зимой сменялась очередная весна.

Так вершили ночи и дни круговерть свою,
Он метался, ждал, и верил в судьбы торжество.
А Она жила в осенней долине, на самом краю
Пейзажа, и колдовала о новой весне для Него,

без Неё...


Е.Лазарчук

[vieanna]

НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я учу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.

[vieanna]

ЮРИЙ МИХАЙЛИК

* * *

Млечный Путь. И в поисках ночлега
Век из века тащится телега.
Притяжение и отторженье –
Лучший принцип для передвиженья.
По обломкам рухнувших империй,
Через гравий вер и суеверий –
Колеса дробящее круженье –
Отторжение и притяженье.
Это было болью и любовью,
Нашей стариной и нашей новью
На камнях Египта или Рима…
Все теперь без нас. Отдельно. Мимо.
Ибо нам разрешено судьбою
Только то, что можно взять с собою,
И от Вавилона до Гранады
Виноватых нам искать не надо.
Граждане цыганские евреи,
Мы играли в этой лотерее,
Мы галдели в этом балагане,
Граждане еврейские цыгане.
Странники, изгнанники, бродяги…
Ямы, рвы, канавы и овраги…
И повсюду нам принадлежали
Только те, кто в этих рвах лежали.
По золе Варшавы, сквозь руины,
Через смертный морок Украины, –
Только то, что можно взять с собою.
Что там – кроме нежности и боли?
Что там – кроме памяти и муки –
В узелковых письменах разлуки?
Притяжение и отторженье –
Мировая формула движенья.
Было болью. Остывало былью.
Звездной солью. И подзвездной пылью.
Альтаир, Арктур, Капелла, Вега –
Век из века в поисках ночлега.
Грозный гул. Кибитка кочевая.
…Блеск костра меж звезд опознавая…

[Lizeta]

Испанская танцовщица

Как спичка, чиркнув, через миг-другой
Выбрасывает языками пламя,
Так, вспыхнув, начинает танец свой
Она, в кольцо зажатая толпой
И кружится все ярче и упрямей.

И вот - вся пламя с головы до пят.

Воспламенившись, волосы горят,
И жертвою в рискованной игре
Она сжигает платье на костре,
В котором изгибаются, как змеи,
Трепещущие руки, пламенея.

И вдруг она, зажав огонь в горстях,
Его о землю разбивает в прах
Высокомерно, плавно, величаво,
А пламя в бешенстве перед расправой
Ползет и не сдается и грозит.
Но точно и отточенно м четко,
Чеканя каждый жест, она разит
Огонь своей отчетливой чечеткой.

Райнер Мария Рильке

Перевод
К.П.Богатырева

[mary_mary]

Мы решили с тобой дружить...

Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя.

Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи, скамья в аллее?
Эти глупые «ах» да «ох»!...
Мы серьезнее и умнее.

Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем –
Можешь хоть на век с ним остаться.
Что за дело мне? – Я же друг!

Ну а если с другой девчонкой,
Я кружился на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
- Молодец, нашел кенгуру!

Всех людей насмешил вокруг. –
И, шепнув, добавляла хмуро:
- Заявляю тебе, как другу:
Не танцуй больше с этой дурой!

Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон...
Да, для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон.

Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты прильнув ко мне вдруг сказала:
Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними... как брат...

И обняв, я сказал, ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
- Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя... как друг...

Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала.
И целуя, все повторяла:
- Это я тебя как сестра...

Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?

Кто и в чем помешает нам?
Ведь ни где же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?

И от ныне я так считаю:
Все влюбленности – ерунда,
Вот серьезна дружба – Да!
Я по опыту это знаю.

[Lizeta]

Прекрасная и похожая

Лицо на закате дня
Колыбель в опадающих листьях дня
Охапка голого ливня
Ускользнувшее солнце
Родник родников в глубине воды
Зеркало битых зеркал
Лицо на весах тишины
Камень среди остальных камней
Для пращи угасающих отблесков дня
Лицо похожее на все забытые лица.

Поль Элюар

Перевод М. Н. Ваксмахера

[mary_mary]

Стихи о рыжей дворняге

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!

[Lizeta]

ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ

Когда утратите вы красоту с годами,
Когда проступит желчь на высохших чертах,
И не узнает взгляд в суровой старой даме
Принцессу юную, что славил я в стихах,

Тогда в душе у вас, могу ручаться в этом,
Мой образ оживет, представ совсем иным:
Величье времени дарует блеск поэтам
И даже красоту оно дарует им.

У женщины в глазах с годами меркнет пламя,
Ложится на виски слепой узор морщин;
Скрывает женщина свой возраст, но с годами
Все толще слой румян, все строже взор мужчин.

И вот тогда на ум придет вам мысль смешная:
"Когда-то жил поэт, в меня влюблен он был,
И только я одна, старуха, вспоминаю,
Как был он некрасив, как молча он любил".

Я волею судеб уродлив, вы красивы,
И принца ждете вы - он был обещан вам;
Он поведет вас в край, где зреют счастья нивы,
И радость быть вдвоем познаете вы там.

Пред вами голову склонят любимцы славы
И совесть продадут во имя ваших глаз,
Затем вдали от вас, беспомощны и слабы,
С истерзанной душой свой встретят смертный час.

Гийом Аполлинер

Перевод М. Кудинова

[siricon]

A zametila li ty, kak samoe glavnoe vsegda uhodit v post-skriptum?..
(из письма, которое предшествовало жизни)

1.
-- …самое главное просто уходит в постскриптум…
-- …Я замечаю, что главное просто уходит…
Может быть, чаю с лимоном? Есть «Пиквик» и «Липтон».
-- ...будем молчать, говоря о вчерашней погоде...
-- ...будем курить, молча кутаясь в саван секретов...
-- ...каждый своих...
-- ...одиноких болезненных истин...
-- Осень прекрасна в холодное грустное лето...
-- ...мокрая тусклая зелень безжизненных листьев...

-- Ты замечаешь, как чувства уходят в постскриптум?
-- ...Я замечаю, как чувства навеки уходят...
-- Все настоящее с болью дается и скрипом...
-- ...и достается... по моде... а то и по морде!
-- Амбивалентность явлений меня доканала...
-- ...как ни крути, оправдания просятся в руки...
-- Сердцу усталому хочется просто причала...
-- Это опасно – любить от безделья и скуки...

2.
-- Разве бывают зеленые?
-- Только у кошек.
-- Значит ты кошка?
-- А ты лишь сегодня заметил?
-- Значит, бросаешь и любишь всегда понарошку?
-- Снова болтаем с тобой, словно малые дети...
-- Все же признайся: зеленые... значит, колдунья?
-- Разве еще мои чары не трогают сердце?
-- Так и сказал!
-- Хорошо, я дождусь полнолунья
И заварю мать-и-мачеху с кровью и перцем.
-- У, кровожадная, кто это варево выпьет?
-- Даже не знаю... А ты согласишься отведать?
-- Что, полагаешь, потом я навеки прилипну?
-- Нет, полагаю, что после откроются «Веды».

3.
-- Как же любить? Неудобно.
-- Увы, так случилось.
В разных с тобой городах и на разных орбитах.
-- Ты говорила, что зеркало к счастью разбилось.
-- Я говорила, но вымерли все Афродиты.

-- Что же ты ищешь?
-- Всего лишь твое отраженье.
Но синергетика вряд ли мне в этом поможет.
Ты возникаешь в болезненных злых сновиденьях
И забираешься утром любовью под кожу.

4.
-- Ты замечаешь, как время уходит в постскриптум?
-- Я замечаю, как жизнь безвозвратно уходит.
Но остаются слова...
-- ...и твои фотоснимки...
-- ...и размышления об иллюзорной свободе...

-- Сможешь ли домом наполнить бездушные стены?
-- Сможешь ли сердце свое мне отдать безвозмездно?
-- Сможешь ли ты не закатывать глупые сцены?
-- И не сорваться в такую манящую бездну?

-- Чем же помочь тебе? Может, холодный мартини?
-- Кубик любви внутривенно и тихую скрипку.
-- Не умирай!
-- Я живу, я шепчу твое имя.
Не провожай, просто я исчезаю в постскриптум...

Диана Балыко

[siricon]

Роберт Стивенсон. Баллада. Вересковый мёд.

«Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый -- на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, --
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
-- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море -- катились валы.
И вдруг голосок раздался:
-- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! --
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
-- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
-- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна --
Мой вересковый мед!»