Любимые стихи

[Лиса Алиса]

Мессия



Осенний вечер из комнат гонит. Глядятся окна глаза в глаза.
А я не знаю, о чем мне помнить... кому мне верить... кого спасать...
Губам вовек не отведать слова. Рукам не сбросить стальных оков.
Я коронован венцом терновым. Я принял ненависть за любовь.

Струится небо и красит синим мой путь, ведущий сквозь горизонт.
А я - Мессия, и я - бессилен. Ты не приходишь ко мне на зов.
Стою - один - над горящей бездной. И что-то злое в груди болит.
Распятый бог на кресте железном давно не слышит моих молитв.

И на ладонях цветут стигматы. И коридоры ведут к петле.
Я пью из горла, ругаюсь матом. Все бесполезно. Все прах и тлен.
Осенний вечер из комнат гонит. Ложится город к моим ногам.
Я улыбаюсь в лицо иконам.

Ваш принц Отчаянье.
Ваш слуга.



© Copyright: Вивиана

[Лиса Алиса]

Знаешь, остаться бы маленькой и бессовестной; сердцу – смеяться, а горлу – просить веревки… В шестнадцать любая мечтает о невесомости: быть подхваченной на руки и найденной легкой. Чтобы вокруг – неровные, обмороженные края; чтоб уместиться в горлышко, отбитое у бутылки, чтобы держали, но никто не сказал – моя, душу не пил из губ, уложив на ладонь затылком.

Под белым чайником пляшет синяя саламандра; полночь, бычки в помаде, скатерть в красном вине; девочке так уютно в хрупком хитине скафандра с тонкой, едва заметной трещинкой на спине. И вот меж лопаток трепещут смешные крылышки – божья отметина, чертова благодать: мир утекает из пальцев за двери; выйдешь, а там – каждый охотник и каждый желает знать.

Ищут, куда подевалась, - не надо, вон она – спит на земле у оттаявшего ручья; столькими обнята, схвачена за руки, расцелована –
что стопроцентно,
гарантированно
ничья.



© Copyright: Екатерина Перченкова

[Hotice]

Божий замысел я исказил,
жизнь сгубив в муравейне.
Значит, в замысле не было сил.
Откровенье — за откровенье.

Остается благодарить.
Обвинять Тебя в слабых расчетах,
словно с женщиной счеты сводить –
в этом есть недостойное что-то.

Я мечтал, закусив удила-с,
свесть Америку и Россию.
Авантюра не удалась.
За попытку — спасибо.

Свел я американский расчет
и российскую грустную удаль.
Может, в будущем кто-то придет.
Будь с поэтом помягче, Сударь.

Бьет 12 годов, как часов,
над моей терпеливою нацией.
Есть апостольское число,
для России оно — двенадцать.

Восемьсот двенадцатый год —
даст ненастья иль крах династий?
Будет петь и рыдать народ.
И еще, и еще двенадцать.

Ясновидец это число
через век назовет поэмой,
потеряв именье свое.
Откровенье — за откровенье.

В том спасибо, что в Божий наш час
в ясном Болдине или в Равенне,
нам являясь, Ты требуешь с нас
откровенья за Откровенье.

За открытый с обрыва Твой лес
жить хочу и писать откровенно,
чтоб от месс, как от горних небес,
у больных закрывались каверны.

Оправдался мой жизненный срок,
может, тем, что, упав на колени,
в Твоей дочери я зажег
вольный свет откровенья.

Она вспомнила замысел Твой
и в рубашке, как тени Евангелья,
руки вытянув перед собой,
шла, шатаясь, в потемках в ванную.

Свет был животворящий такой,
аж звезда за окном окривела.
Этим я расквитался с Тобой.
Откровенье — за откровенье.

1975

[ТаняС]

Какой ценою платим за прозренье,
Какою пробой чистого стыда?
От слова “На” до слова “Дай” – мгновенья,
От слова “Дай” до слова “На” – года.


Андрей Грязов

[Лиса Алиса]

«Милый, прости меня, так послучалось,
Просто сегодня
все безысходное — безысходней,
наипечальнейшее — печальней.

Я поняла — неминуема крышка
в этом колодце,
где любят — не слишком,
крикнешь — не слышно,
ни одна сволочь не отзовется!

Все окружается сеткой железной.
Милый, ты рядом. Нет, не пускает.
Сердце обрежешь, но не пролезешь.
Сетка узка мне.

Ты невиновен, любимый, пожалуй.
Невиноватые — виноватей.
Бьемся об сетку немилых кроватей.
Ну, хоть пожара бы!

Я понимаю, это не метод.
Непоправимое непоправимо.
Но неужели, чтобы заметили —
надо, чтоб голову раскроило?!

Меня не ищи. Ты узнаешь о матери,
что я уехала в Алма-Ату.
Со следующей женщиной будь повнимательней.
Не проморгай ее, женщину ту...»


тоже Андрей Андреич...

[Hotice]

Речь

Смертны камень, и воздух,
и феномен человека.
Только текучий памятник
нельзя разложить и сжечь.
Не в пресловутую Лету —
впадаем, как будто в реку,-
в Речь.

Речь моя,
любовница и соплеменница,
какое у тебя протяжное
московское «а»!
Дай мне
стать единицей
твоего пространства и времени —
от Таганки
до песни,
где утонула княжна.

С этого «а»
начинается жизнь моя и тихий амок.
Мы живем в городе
под названьем Молва.
Сколько в песне
утоплено персиянок!..
«а-а-а»...

С твоим «а» на губах
между нынешними акулами
я проплываю
брассом
твою темную течь.
Дай мне
достоять от полуночи до Аввакума,
Речь!
Родился я в городе,
под которым Неглинка льется.
Я с детства слушал
подземный хор,
где подавал мне реплику суфлер —
из люка
канализационного колодца.

Избегаю понятия «литература»,
но за дар твоей речи
отдал голову с плеч.
Я кому-то придурок,
но почувствовал шкурой,
как двадцатый мой век
на глазах
превращается
в Речь.

Его темное слово,
пока лирики телятся,
я сказал по разуму своему
на языке сегодняшней
русской интеллигенции,
перед тем как вечностью
стать ему.

И ни меч, ни червь
не достанут впадающих в Лету,
тех, кто смог твоим «а»,
словно яблочком,
губы обжечь.
Благодарю, что случился
твоим кратким поэтом,
моя русская Речь!

1980

[mothlight]

Уйду по пустой аллее
Стерва


Уйду
по пустой
аллее,
Замедляя
тихонько
шаг...
Я вами уже не болею,
Мне остался от вас только фрак.
И кофра глухие звуки...

Всё, что было - было до нас.
Замёрзли у скрипки руки,
И вечер в окне погас.

Уйду
по пустой
аллее,
И сброшу
с тебя
ярмо.
Заставлю себя поверить
В чёрно-белое жизни кино.
Запомню смычка порывы...

Не старайтесь понять меня.
Постучитесь в ту дверь, где живы
Те, кто может любить нелюбя.

Уйду
по пустой
аллее,
Закончу безумный марш.
Я вами уже не болею.
Не забудьте забрать ваш плащ!

[Ангельский Дьяволёнок]

Жизнь, ты таишь немало бед —
и всё равно ты мне по нраву.
Ты — словно пачка сигарет
с предупреждением Минздрава...
Евгений Мучник

[Лиса Алиса]

***
Эполеты листопада на плечах…
Осень мечется: помиловать / казнить?
Мы с тобою друг у друга в палачах…
Злые звезды вырываем из глазниц…

Мы давно не кустари, но мастера –
Виртуозы в этом мерзком ремесле…
Каждый раз тебя терять / стирать / сдирать…
Год второй… И круг второй… Посмотришь вслед,

Отпуская… /Да и смог бы удержать?/
Грусть дождями упивается… / Запой? /
Наша связь во всех возможных падежах
Заполняет бреши Прежнего собой…

Лицедеям не положено молитв…
На груди пригрелась мертвая петля…
Осень губы откровеньем просмолит…
Чтобы всуе не разбрасывали клятв…




© Copyright: Sterva (Яна Юшина)

[Лиса Алиса]

Расплетают тайны понятые –
Рельсы – две струны,
Что вот-вот порвутся… А не ты ли
Жил за полцены?..
Разменяв часы на электрички…
Пара встреч в кредит…
Мастер, отрекись от Беатриче…
Толку бередить
Ссадины, царапины, порезы?..
Тамбурный сумбур…
Ложь себе фривольно-бесполезна…
Нам ли на судьбу
Зря пенять?.. Стоп-кран… Кранты… На грани…
Рукопись горит…
Чтоб воскреснуть искрой в первом Храме
Аве Маргарит…
Странной встречи робкий отголосок…
Все решивший взгляд…
…
Отслужив заутреню, колеса
Нас благословят…


© Copyright: Sterva (Яна Юшина)

[Лиса Алиса]

Евангелие от Марии Маргариты


Бросайте камни/монетки… Их тридцать штук…
Орлицей, решкой, а может быть, на ребро…
Трехглазый дьявол посасывает мундштук…
Слепой Иуда в аду примеряет трон…

Транжирят глотки копченые петухи…
Устроен конкурс на лучшего стукача…
/Виват, Лубянка?../ Не руки умыл – стихи –
Пилат в привате с пришедшими обличать…

И каждый книжник нужник – заменитель уст –
Усердно пользует, щарясь гнилой губой:
«Какая встреча! Да ты молодцом, Иисус!
Так что расскажешь про истинную любовь?..»

Сколочен наспех твой поезд в один конец…
/Голгофа, впрочем, не место для проездных…
Сюда не ездят с бессонья считать коней
На лунном поле и падать в цветные сны…/

Но ты воскреснешь… Мотивом моих молитв…
Сын… Мастер… Равви… Осознанно триедин…
Мария из Магдалин или Маргарит
Еще прошепчет: «Я верила, Господин…»




© Copyright: Sterva (Яна Юшина)

[Лиса Алиса]

когда в глазенках пляшут шальные баксы
а каждый умник учит отца и баста
скажи сестренка страшно ли быть Джульеттой
мечтой поэта чьей-то калиткой в лето
играть на скрипке на ночь читать Шекспира
не разбираясь в брендах и сотне бирок
отвергнув глянец как добровольный хаос
эй Мефистофель это ль не новый Фауст
Шекспир и Гете в чем-то опасно смежны
но королеве стоит остаться снежной
он петрил в сказках добрый старик-датчанин
ты помнишь Герда сколько прошла ночами
метель и ветер всуе не упрекая
возможно Каин был прототипом Кая
единокровность купленная в рассрочку
молчи не надо дай мне закончить строчку
растопит утро стрелки часов на башне
нам повезло родиться в одной рубашке...


© Copyright: Sterva (Яна Юшина)

[Лиса Алиса]

о Вечном всуе... скрещены ножи...
нет, это пальцы скрещены... [не сглазить!]
ты награди собой и накажи...

но улыбнется сверху мудрый Классик,

макнет перо в густую синеву,
прищурится и выведет: "ребром ты
была ему..." а я в тебе живу,
как нота боли, взятая экспромтом...

на горизонте плавится звезда -
невольница неписанных полотен...

и нас по обе стороны креста
гвоздями счастья утро приколотит...



с, Sterva (просто из рецок)

[Basstet]

В эти дни хорошо быть огнем
За чугунной решеткой в камине…

С холодком глаза октября мне в душу глядят…
И, решая впервые московской осени ребус,
начинаю ценить мгновения без дождя
и кусочки прозрачного, ярко-синего неба
даже больше, чем пятна листьев на мостовой
и распластанные отраженья деревьев в лужах,
привыкаю к зонтика крыше над головой,
к настроеньям твоей души, заведомо вьюжным…
Иногда мне кажется, будто ты, а не я
проживал южней последнюю четверть века –
ты боязненно-непривычен в этих краях.
Только знаешь, тепло от камина – не лучший лекарь:
вспомни – разве грело оно одинокий дом,
убивало ль хандру и скуку, скажи на милость?
В эти дни гораздо теплее побыть вдвоем,
разделив пополам московской осени сырость.

[Lizeta]

Осенние депрессии прекрасны.
Они тревожны и неизлечимы
в своем беззлобном рвении к свободе
и запаху дождя, духов и пыли,
и холл, заполненный случайными людьми -
еще б немного я бы их признала -
но если в прошлом что-то помешало,
то в настоящем, что ни говори,
надежд достаточно, но ощущений мало,
пусть лучше в целом - освещенный холл,
а мы пойдем.
На старые стены - плевать я хотела,
на стертые камни - подавно.
На время, текущее в разных кривых переулках,
я буду дивиться.
И влажные капли его
ненавязчиво лепят и лица,
и судьбы, а мы побредем,
и депрессия будет скулить,
что жить здесь нельзя,
но без Города этого жить,
может быть, незачем...

Михайличенко Елизавета

[Romko]

Разбавлен вечер чёрным чаем
И ходом мыслей по прямой,
И выдох будто бы случаен:
- Ты мой...
В окно слепое бьётся ветка,
Звенит закатом высота,
Тобой не запертая клетка
Пуста...
Вспорхнуло сердце певчей птицей
За горизонт, за склоны крыш.
Ты мне всё то, что не случится,
Простишь?
И пусть бессмысленно круженье
Как во спасенье благо - ложь,
Моё к тебе невозвращенье
Поймёшь?..
Контракты с жизнью на разлуку,
Где мелким шрифтом: "врозь нельзя!"
Весь мир в протянутую руку:
- Друзья?..
И где ответ, чего бы ради
Терпеть всё это столько лет?
Чуть слышный шорох в листопаде:
- Привет...
Споткнёмся вновь на ровном месте,
И всё былое - как вода...
Я отзовусь: - Мы будем вместе.
Всегда...

в соавторстве со Сказоч-Ник

[Lizeta]

Пиджак так обнимался с желтым платьем,
а я в тот день надела голубое.
А воздух был практически невнятен
и чуть соленым стал с утра у моря
и над диваном...
Люди разбрелись,
а их одежда, свешиваясь с кресла,
напоминала брошенную кисть
на пеструю палитру после Действа
(которым показалось, но не то,
чтоб воплотилось плохо, но - обычно).
А людям было плохо, но прилично.

Михайличенко Елизавета

[Lizeta]

Весельем я тебя заговорю,
чтоб идиотом ласковым смотрелся,
мой слабый принц, мое больное сердце,
стремящееся ритмом к октябрю,
когда неравномерные дожди
диктуют рваный ритм любви и смерти,
когда не просишь тупо "подожди",
а просто шлешь и к черту, и в конверте,
когда поступков ржавые края
впиваются в предплечье, лижут рану,
когда предчувствие зимы и алтаря
не только жутко, но еще и славно.
Так веселись под окнами Творца,
разбей их нафиг, пусть летят осколки
на безмятежность твоего лица,
на половик из маковой соломки!
Согрей стекло, его в ладонях сжав
и растопи застывшую реальность!
И смейся! Смейся! Острие ножа
когда-нибудь вернет тебе нормальность.
А вот сейчас - сейчас ты проводник
неясных чувств в неясные поступки,
как раз сейчас идут такие дни,
которые значительны и хрупки.
Так вспомним заговор - веселый и чужой.
Но лучше свой придумаем и это
даст шанс почувствовать, что мир еще живой,
что он опять готовится к ответу.

Михайличенко Елизавета

[serg1969]

Осенних дней прозрачную печать
На сердца незатейливом конверте
Сломало ветром. Мастер круговерти
Заставил мир по-новому звучать.

И оказалось радостно, легко
Бродить, не помня горечь пораженья,
Среди шуршащих рыжих облаков
И наблюдать до головокруженья,

Как новый лист летит к моим ногам
Немыслимо изящным пируэтом,
И думать, что, наверное, Дега
Раскрасил бы свой танец желтым цветом…

Идти под шёпот, шорох тишины
По прошлым дням спокойно, без печали,
Благословляя их, и ждать иных,
И понимать, что всё ещё в начале.......

Надежда Буранова

[Lizeta]

Из людей, утомленных войной
и людей, утомленных вином,
выбирала тебя, герой,
утирая усмешку.
Из заученных слету фраз,
заплетенных в чужой венок,
я пыталась десятки раз...
Ну конечно.

Из друзей, полумертвых от зла,
и друзей, выживающих для,
я не выбрала, хоть врала,
что не знаю.
Это острое чувство стекла,
неразбитого для меня,
да запястья на плахе стола.
Чувство стаи.

Михайличенко Елизавета