Показать скрытый текст Константин Паустовский когда-то работал контролёром в трамвае :)
Вожатый давал полный ход, мы быстро догоняли передний вагон той же
линии и веселились. Передний вагон подбирал всех пассажиров, а мы шли
порожняком. В вагоне было пусто и тихо, можно было даже почитать газету.
Способ этот казался нам безукоризненным. Но мы, конечно, как это часто
бывает, "поскользнулись на апельсиновой корке", начали пересаливать и
носиться порожняком по Москве по три-четыре рейса подряд. Выручка у нас
стала меньше, чем у остальных кондукторов. Начальство тотчас заподозрило
неладное. В конце концов, нас накрыли на этой хитрости и жестоко
оштрафовали.
Эти неприятности обошлись без вмешательства старика со сторублевым
билетом. Но однажды старик сел в мой вагон, и самый вид его показался мне
более подозрительным и зловещим, чем всегда,-- старик весь сиял от
расположения ко мне, кондуктору. Может быть, потому, что я проглядел и
старику удалось проехать бесплатно не одну, а две остановки. Когда старик
сошел, вожатый -- человек молчаливый и мрачный -- с треском отодвинул
переднюю дверь и крикнул мне через весь вагон:
-- Теперь гляди, кондуктор! Как бы не случилось беды!
И он с таким же треском захлопнул дверь.
Я ждал неприятностей весь день, но их не было. Я успокоился. В полночь
мы отошли от Ярославского вокзала последним рейсом.
В вагоне было несколько пассажиров, и ничто не предвещало беды. Я даже
беспечно напевал про себя очень распространенную в то время песенку:
Ах вы, пташки-канашки мои!
Разменяйте бумажки мои...
У Орликова переулка в вагон вошел плотный господин в пальто с
воротником "шалью" и элегантном котелке. Все в нем изобличало барство --
слегка припухшие веки, запах сигары, белое заграничное кашне и трость с
серебряным набалдашником.
Он прошел через весь вагон походкой подагрика, опираясь на трость, и
тяжело сел у выхода. Я подошел к нему.
-- Бесплатный! -- отрывисто сказал господин, глядя не на меня, а за
окно, где бежали, отражаясь в стеклах вагона, ночные огни.
-- Предъявите! -- так же отрывисто сказал я. Господин поднял набрякшие
веки и с тяжелым пренебрежением посмотрел на меня.
-- Надо бы знать меня, милейший,-- сказал он раздраженно.-- Я городской
голова Брянский.
-- У вас, к сожалению, на лбу не написано,-- ответил я резко,-- что вы
городской голова. Предъявите билет!
Городской голова вскипел. Он наотрез отказался показать свой бесплатный
билет. Я остановил вагон и попросил его выйти. Городской голова упирался.
Тогда, как водится, дружно вмешались пассажиры.
-- Какой он городской голова!-- сказал из глубина вагона насмешливый
голос.-- Городскому голове полагается на своих рысаках ездить. Уж что-что, а
это мы хорошо знаем. Видали мы таких голов!
-- Не ваше дело! -- крикнул господин в котелке.
-- Батюшки! -- испугалась старуха с кошелкой яблок.-- Зычный какой!
Богатые, они всегда скупятся. Пять копеек на билет им жалко. Так вот и
капиталы себе набивают -- по полушке да по копейке.
-- А может, у него в кармане шиш с маслом,-- засмеялся парень в
картузе.-- Тогда я за него заплачу. Бери, кондуктор! Сдачу отдай ему на
пропитание.
Кончилось все это тем, что взбешенный городской голова вышел из вагона
и так хлопнул дверью, что зазвенели все стекла. За это он получил от
вожатого несколько замечаний в спину по поводу его нахальства, котелка и
сытой рожи.
Через два дня меня вызвал начальник Миусского парка, очень бородатый,
очень рыжий и очень насмешливый человек, и сказал громовым голосом:
-- Кондуктор номер двести семнадцать! Получай вторичный выговор с
предупреждением. Распишись вот здесь! Так! И поставь свечку Иверской божьей
матери, что все так обошлось. Виданное ли дело -- выкинуть из вагона
городского голову, да еще ночью, да еще на Третьей Мещанской, где и днем-то
тебя каждый облает да толкнет.
Начальник парка потребовал, чтобы я рассказал ему историю с городским
головой во всех подробностях. Я рассказал и упомянул, между прочим, о
старике со сторублевым билетом и о том, что, по мнению кондукторов, этот
старик приносит несчастье.
-- Слышал я об этом старикашке проклятом,-- сказал начальник парка.--
Как бы его подкузьмить, такого артиста?
Кондукторы линии 8 давно мечтали подкузьмить этого старика. У каждого
был свой план. Был свой план и у меня. Я рассказал его начальнику парка. Он
только усмехнулся.
Наутро мне были выданы под расписку сто рублей бумажной мелочью.
Я ждал старика три дня. На четвертый день старик, наконец, попался.
Ничего не подозревая, радушно и спокойно, он влез в вагон и протянул
мне свою "катеринку". Я взял ее, повертел, посмотрел на свет и засунул в
сумку. У старика от изумления отвалилась челюсть.
Я неторопливо отсчитал 99 рублей 95 копеек, два раза пересчитал сдачу и
протянул старику. На него было страшно смотреть. Лицо его почернело. В
глазах было столько желтой злости, что я бы не хотел встретиться с этим
стариком в пустом переулке.
Старик молча взял сдачу, молча сунул ее, не считая, в карман пальто и
пошел к выходу.
-- Куда вы? -- сказал я ему вежливо.-- У вас же есть, наконец, билет.
Можете кататься сколько угодно.
-- Зараза! -- хриплым голосом произнес старик, открыл дверь на переднюю
площадку и сошел на первой же остановке. Сделал он это, должно быть, по
застарелой привычке.
Когда вагон тронулся, старик изо всей силы ударил толстой тростью по
стенке вагона и еще раз крикнул:
-- Зараза! Жулик! Я тебе покажу!
С тех пор я его больше не встречал. Передавали, что кое-кто из
кондукторов видел его после этого случая. Старик бодро шагал пешком из дому
на службу. В кармане его пальто все так же торчала аккуратно сложенная
газета "Русские ведомости".
Сторублевая бумажка 123715 была выставлена, как трофей, в Миусском
парке на доске эа проволочной сеткой, где вывешивались приказы. Она
провисела там несколько дней. Перед ней толпились кондукторы, узнавали ее "в
лицо" и смеялись. А я заслужил сомнительную славу находчивого человека.
Только это обстоятельство и спасло меня от увольнения, когда я сознательно
провез без билетов двадцать вооруженных человек и нарвался на контролера.
Это было ночью. У Ярославского вокзала в вагон селя солдаты, одетые
по-походному -- с патронными сумками, винтовками, туго затянутые по
новеньким шинелям кожаными поясами. Это были запасные -- бородатые,
обветренные люди, оробевшие в незнакомой и непонятной Москве. Ехали они с
Ярославского вокзала на Брестский, а оттуда -- в действующую армию. Трех
солдат провожали жены, закутанные по самые глаза теплыми платками. Они
крепко держали мужей за рукава шинелей и молчали. Молчали и солдаты.
Я совершил два служебных преступления -- провез солдат с женами
бесплатно и, кроме того, пустил в вагон трамвая вооруженных людей, что
строжайше воспрещалось. На Екатерининской площади в вагон вошел контролер.
-- Не трудитесь,-- сказал я ему.-- Билетов у солдат все равно нету.
-- За счет датского короля везете? -- спокойно спросил контролер.
-- Да. За счет датского короля.
-- Веселое дело! -- промолвил контролер, записал мой помер и соскочил
на ходу из вагона.
Вскоре после этого меня снова вызвал рыжебородый начальник парка. Он
долго смотрел на меня, поводил бровями, что-то соображая, потом сказал на
"вы":
-- С пассажирами вы работать не можете. Это ясно! У вас уже, слава те
господи, три выговора.
-- Ну что ж! Увольте меня.
-- Уволить недолго. Только зачем? Я переведу вас на ночную работу в
санитарных вагонах. Будете развозить раненых с вокзалов по госпиталям. Вы
ведь студент?
Я согласился. Эта работа казалась мне гораздо благороднее, чем
утомительная возня с пассажирами, билетами, со сдачей.
С облегчением я сдал свою сумку артельщику и пошел домой.
Я шел по Грузинам. Ветер трепал язычки газовых фонарей. Ночной воздух с
легким привкусом газа, казалось, сулил мне перемены в жизни, путешествия,
новизну.
Тема: 
Ответить с цитированием
Сообщение от Танюша2010
) побояню. Заметьте, не потроллю 
Социальные закладки