— Про ваш конфликт с президентом Кокойты правда?
— Правда. Я приехал в Южную Осетию в 2004-м, начал формировать минобороны. А в 2006-м президент перестал меня подпускать к военной составляющей.
С 1 августа начала накаляться обстановка на границе, появились первые жертвы. Премьер Юрий Морозов решил эвакуировать людей, а президент /Кокойты/ нам говорил: что вы в панику впадаете? 7 августа по Хатагурово был открыт артиллерийский огонь, потом пошли доклады, что надвигается техника, разворачиваются артиллерийские батареи, системы "Град", на подступах Цхинвала танковые колонны... Когда на совещании спросили мое мнение, я сказал, что будет война.
В 23.36, как сейчас помню, прилетел первый снаряд — и началось. Прибыл я на командный пункт, он в правительственном здании в подвале находился. Там президент, Морозов, все силовики. Я попросил президента отправить Морозова в Джаву — вдруг что случится, кто будет руководить республикой? Кроме того, должен быть запасной командный пункт. Он подумал и согласился. А через час после отъезда Морозова президент сам снял всю госохрану и убыл в Джаву. Остались глава МВД, председатель КГБ, министр обороны и я.
— Почему же остальные не уехали?
— Решили остаться. Ближе к утру правительственное здание уже все горело. Среди ребят, которые остались со мной, начался ропот: мол, давайте уходить. Я говорю: как только связь с Москвой исчезнет, тогда уйдем. В конце концов, полностью оборвалась связь. Перед этим я заскочил в кабинет президента, увидел там телефон. Нажал — коммутатор отвечает. Я кричу: "Соедините меня с президентом России". Они мне: "Вы кто?" Я объясняю. Ждите на линии, говорят. Минут пятнадцать прождал, потом говорят: "Он занят, подождите". Я говорю: "Соединяйте с любым другим руководителем". Они мне предлагают председателя Совбеза. Давайте, кричу. И вот Патрушев берет трубку. Я начинаю докладывать обстановку, в это время пропадает и этот канал. Там оставаться бессмысленно уже было.
Решили двинуться к штабу миротворцев. Уже слышен был рев двигателей грузинских танков с привокзальной площади... Я решил прикрыть подходы к миротворческому городку. Начали мы занимать дома рядом со штабом, ближайшие перекрестки блокировать. Ну, и тут выезжают эти два танка. У меня гранатомет был и две гранаты к нему.
— Говорят, вы прямо вышли на дорогу перед танком.
— Да. Выстрелил и попал. Смотрю, и второй танк горит. Из третьего танка экипаж выскочил, с ним ребята мои разобрались. И тут появилась авиация российская. Боевой дух у всех поднялся.
— Правда, что из-за неорганизованности были проблемы с гуманитарной помощью после войны?
— Там вообще была гуманитарная катастрофа. Когда войска вошли, раненых было много в городе. Весь личный состав больницы не покинул город, женщины вытаскивали раненых под обстрелом — настоящие героини. Я десятого послал людей в Джаву, я знал, что там стоит колонна — двадцать с лишним машин скорой помощи. А в городе люди умирали. Но эти машины в город не пускали. И тогда я выехал туда сам.
Спрашиваю, где президент. Говорят: в районе РОВД. Пошел туда. Нашел замминистра здравоохранения Северной Осетии. Говорю: давайте соберем колонну и поедем в Цхинвал вывозить раненых. Он мне говорит: я не имею права, пока мне не разрешит министр здравоохранения Северной Осетии, а связь будет не раньше чем через два часа. Я ему тогда говорю: скажете ему, что я приставил вам пистолет к голове и заставил угнать машины в Цхинвал. Дал ему полчаса на то, чтобы собраться.
И тут вижу такую картину: пленный грузин, у него связаны руки, кисти рук аж синие, не видно глаз, его избивают бойцы. Я подошел, говорю: "Что же вы делаете? Вы же горцы. Пленного бить нельзя". Они смутились: извините, товарищ генерал. Грузину руки развязали. И тут появляется президент. Подбежал к пленному и начал его пинать ногами. У меня все внутри перевернулось. Ребята-милиционеры глаза опустили.
В общем, повел я колонну скорых в Цхинвал. Нагрузили раненых, вывезли, потом вторая ходка. В Джаве смотрю: гробы на земле. Мне говорят: КамАЗ привез их из Северной Осетии, выгрузил и уехал. Загрузили гробы и повезли в Цхинвал. Вот так и ездили: оттуда беженцы, туда гробы.
— А когда президент приехал в Цхинвали?
— Президент приехал только 11-го после обеда. Мы уже собрали правительство на первом этаже. Меня вызвал Болдырев (командующий СКВО.— "Ъ"). Думал, скажет спасибо, а он мне: в Гори мародерство, делай что хочешь, если не справишься, я тебя лично расстреляю. Может, шутил так. Собрали командиров, дали инструкции. Отряды добровольцев стали разворачивать назад. Кстати, тех, кто воевал в городе, среди мародеров не было.
А потом началась эпопея с гуманитаркой. Было назначено 20 членов гуманитарной комиссии, но ни один не захотел идти на склады. Некому было элементарно разгружать машины.
— Почему?
— Не хотел никто — все же воины... Позвонил я в Минводы казакам. Приехали, разбили лагерь и разгружали машины с гуманитаркой днем и ночью. Наконец, приехал президент и создал чрезвычайную комиссию. Меня заместителем, правительство в отставку, но все исполняют свои обязанности. Чочиева и. о. председателя правительства назначили. Так вот, этот и. о. ни разу из кабинета своего не вышел. А люди бунты устраивали возле складов. Склады ломятся, а развозить гуманитарку некому. Тогда я вызвал депутатов, создали восемь округов, и эти депутаты с помощниками взяли списки и ходили раздавали помощь.
— А почему вы уволились?
— В Цхинвале был митинг 20 августа, когда независимость признали. Выступил президент, министры, потом я. Когда я вышел, мне долго не давали начать, аплодировали. После этого мне сказали: "Это твоя лебединая песня, лучше бы ты не приходил на этот митинг". Просто все видели лицо президента.
А потом президент уехал. Я пытался решать какие-то вопросы, но все упиралось в стену. С правительством невозможно было ничего решить. Чрезвычайная комиссия не имела никаких прав. Мои ребята, казаки две с половиной недели разгружали грузы, устали, домой собрались. Я им говорю: подождите, я вам хоть денег немного заплачу. И решил выдать каждому по 500 руб. в день, составили договор. Гасиев, глава чрезвычайной комиссии, подписал. Министр финансов пошла к Борису Чочиеву, а тот сказал: я этих казаков не звал сюда и ничего платить не буду. И мне до того стало обидно. Ребята работали день и ночь. А эти, кто в Джаве отсиживался, теперь приехали, грудь развернули, руки пачкать не хотят и ставят себя выше других.
Это было последней каплей. Я пошел к президенту, написал заявление и сказал: "Эдуард Джабеевич, простите, но с теми, кто бросил родину в самый тяжелый час, кто предал Цхинвал, а теперь не хочет работать для людей и саботирует эту работу, я дальше работать не могу". Вот и все.
Сообщение от zaleha
Ваши права
Тема: 
Ответить с цитированием
Социальные закладки