Любимые стихи

[Мэри_Поппинс]

О, я хочу безумно жить,
Все сущее увековечить,
Безличное - очеловечить,
Несбывшееся - воплотить.


Александр Блок

[Hotice]

Palangen

Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него -- свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним -- только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.

Иосиф Бродский

[Lizeta]

В осеннем саду


В каких полях меня встречала
Душа смятенная твоя...
Наш путь начертан изначала
На ветхой карте бытия.

Ты ждешь ли ярких откровений,
Иль будем вместе с этих пор
Топтать истертые ступени
И жизни выцветший ковер...

Но если тайну разгадали —
В ней нет предчувствий волшебства.
Сквозят осенние эмали,
Шуршит осенняя листва, —

И трезвый день грозит расплатой,
А ночь придет — простит опять...
В пустом саду, меж серых статуй
Больней и ярче вспоминать,

Что где-то там, за гранью были,
Лучи неведомой звезды
Для новой жизни оживили
Захолодевшие следы...

Валентин Кривич

1909

[Lizeta]

Осенняя элегия

1

Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист -
Душа не избежит невидимого тленья.
Так, каждый день старается она,
И каждый год, как желтый лист кружится,
Все кажется, и помнится, и мнится
Что осень прошлых лет была не так грустна.

2

Как мимолетна тень осенних ранних дней,
Как хочется сдержать их раннюю тревогу
И этот желтый лист, упавший на дорогу
И этот чистый день, исполненный теней, -
Затем, что тени дня - избытки красоты,
Затем, что эти дни спокойного волненья
Несут, дарят последним вдохновеньям
Избыток отлетающей мечты.

А. Блок

[Hotice]

Сонет

Прошел январь за стенами тюрьмы,
и я услышал пенье заключенных,
звучащее в кирпичном сонме камер:
«Один из наших братьев на свободе».

Еще ты слышишь пенье заключенных
и топот надзирателей безгласных,
еще ты сам поешь, поешь безмолвно:
«Прощай, январь».
Лицом поворотясь к окну,
еще ты пьешь глотками теплый воздух,
а я опять задумчиво бреду
с допроса на допрос по коридору
в ту дальнюю страну, где больше нет
ни января, ни февраля, ни марта.

Иосиф Бродский

p.s. Эти строки Бродский написал в Крестах.

[Молодая пешеход]

Восточный конец Империи погружается в ночь -- по горло.
Пара раковин внемлет улиткам его глагола:
то есть слышит собственный голос. Это
развивает связки, но гасит взгляд.
Ибо в чистом времени нет преград,
порождающих эхо.


Доброй ночи коллегам по фан-клубу Бродского и остальным сочувствующим!

[Hotice]

И пока тебя под корень не покорежило,
не согнуло от ночных неживых звонков,
будешь пить себе с Олегами и Сережами,
будешь верить в то, что было тобой нагрежено и не ведать,
сколько хрустнуло позвонков.

Ты считай их, сколько выбыло, сколько ранило,
скольких в панике увел от тебя конвой.
Ты уже давно отпела их, отэкранила,
ты давно уже решила играть по правилам,
но пока еще не выбрала за кого.

Может, хватит столько ерничать и пинаться-то,
а потом ночами плакать по именам,
принимай как есть, любые реинкарнации,
ведь пока тебе глумливо и девятнадцато,
и тебе пока что нечего вспоминать.

А когда-нибудь ты будешь сидеть на лавочке
и честить за нравы местную молодежь.
Но сейчас-то на кого ни посмотришь - лапочки,
а тебе всегда смешно и пока до лампочки,
так иди - пока не знаешь, куда идешь.

И пока тебе не скажут порядком явочным
подождать у входа с посохом и сумой,
будешь девочкой с абрикосовой шейной ямочкой,
с золотистой мелкостриженной кутерьмой.

И пока везде в кредит наливают кофе там,
улыбаются, взлетают под потолок,
ты бредешь по лужам этаким Холден-Колфилдом,
и в любое слово веришь, как в эпилог.

А тебе такая жизнь на халяву дарится,
что грешно ее без пользы сдавать в утиль,
у тебя слова блестящие в горле давятся,
у тебя такие пальцы: кто попадается,
никогда уже не может из них уйти.

Ты не лучше всех, обычная, в меру резвая,
синяки под глазами, кашель, спинная боль,
просто как-то так случилось, что Он, не брезгуя,
втихаря изволил выдохнуть две скабрезности,
и одна, вот, в ноябре родилась тобой.

Над тобой огни вселенные не удвоятся,
не разрушится какая-нибудь стена,
просто Он созвал свое неземное воинство
и решил на миг тебя окатить сполна.

А тебя учили - нужно смотреть и взвешивать,
чтобы вдруг потом не вылететь из игры.
Но вокруг апрель и небо - какого лешего,
у тебя такое сердце, что хоть разрежь его -
всё равно должно хватить на десятерых.

Так что ты глотай свой кофе и вишни льдистые,
а ударили - так всхлипни и разотри.
И запомни - где-то есть еще тот, единственный,
кто живет с такой же шуткою изнутри.

Аля Кудряшева

[Dr.Drag]

Я ангел, выпавший с небес,
Я демон, изгнанный из ада.
Я не родился, я воскрес,
Мне утешения не надо.

Не надо жалости, тревог,
Не нужно сОпереживаний:
Я б быть как все на свете мог,
Но нету сил и нет желаний.

Свою я сущность не скрываю,
И не смущаясь говорю:
"Я всех на свете презираю,
Но всех на свете я люблю..."

[Молодая пешеход]

Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.


Бродский

[Hotice]

Bсе равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова,
все равно я пишу, но как странно писать тебе снова,
но как странно опять совершать повторенье прощанья.
Добрый вечер. Kак странно вторгаться в молчанье.

Bсе равно ты не слышишь, как опять здесь весна нарастает,
как чугунная птица с тех же самых деревьев слетает,
как свистят фонари, где в ночи ты одна проходила,
распускается день -- там, где ты в одиночку любила.

Я опять прохожу в том же светлом раю, где ты долго болела,
где в шестом этаже в этой бедной любви одиноко смелела,
там где вновь на мосту собираются красной гурьбою
те трамваи, что всю твою жизнь торопливо неслись за тобою.

Боже мой! Bсе равно, все равно за тобой не угнаться,
все равно никогда, все равно никогда не подняться
над отчизной своей, но дано увидать на прощанье,
над отчизной своей ты летишь в самолете молчанья.

Добрый путь, добрый путь, возвращайся с деньгами и славой.
Добрый путь, добрый путь, о как ты далека, Боже правый!
О куда ты спешишь, по бескрайней земле пробегая,
как здесь нету тебя! Tы как будто мертва, дорогая.

B этой новой стране непорочный асфальт под ногою,
твои руки и грудь -- ты становишься смело другою,
в этой новой стране, там где ты обнимаешь и дышишь,
говоришь в микрофон, но на свете кого-то не слышишь.

Cохраняю твой лик, устремленный на миг в безнадежность, --
безразличный тебе -- за твою уходящую нежность,
за твою одинокость, за слепую твою однодумность,
за смятенье твое, за твою молчаливую юность.

Bсе, что ты обгоняешь, отстраняешь, приносишься мимо,
все, что было и есть, все, что будет тобою гонимо, --
ночью, днем ли, зимою ли, летом, весною
и в осенних полях, -- это все остается со мною.

Принимаю твой дар, твой безвольный, бездумный подарок,
грех отмытый, чтоб жизнь распахнулась, как тысяча арок,
а быть может, сигнал -- дружелюбный -- о прожитой жизни,
чтоб не сбиться с пути на твоей невредимой отчизне.

До свиданья! Прощай! Tам не ты -- это кто-то другая,
до свиданья, прощай, до свиданья, моя дорогая.
Oтлетай, отплывай самолетом молчанья -- в пространстве мгновенья,
кораблем забыванья -- в широкое море забвенья.

Иосиф Бродский

[Молодая пешеход]

Страх растет на глазах, и окно
застилает, как туча в июле,
сократив световое пятно
до размеров отверстия пули.


Бродский

[Hotice]

Что-то, верно, сломалось в мире.
Боги перевели часы.
Я живу у тебя в квартире
И встаю на твои весы.

Разговоры пусты и мелки.
Взгляды - будто удары в пах.
Я молюсь на твои тарелки
И кормлю твоих черепах.

Твои люди звонками пилят
Тишину. Иногда и в ночь.
Ты умеешь смотреть на вылет
Я смотрю на тебя точь-в-точь,

Как вслед Ною смотрели звери,
Не допущеные в Ковчег.
Я останусь сидеть у двери.
Ты уедешь на саундчек.

Вера Полозкова

[Dr.Drag]

Жажда жить по венам бьётся,
Просит хлеба и мечты,
Дух навстречу солнцу рвётся,
Страсть скользящей высоты.

Свет наполнил мою душу,
Мысли лишь оставив тьме,
Мир вокруг себя я рушу,
Пробиваю брешь в стене.

Чтобы жить, придётся биться,
Отдавая по кускам,
Душу, вольную как птица,
И своих не видя ран...

[Молодая пешеход]

Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
Не увязать в философии как таковой.
В общем, начать к этой жизни легко относиться –
Так как ее все равно не понять головой.


Полозкова Вера

[Hotice]

Если меня вдруг спросят, что я хочу вернуть,
то, пораскинув остатком мозга, отвечу: «Да ничего».
Потому что только с прямой спиной не пойдешь ко дну.
Потому что клинящийя на прошлом – слабак или идиот.
Потому что, чем дальше в лес, – тем легче попасть в мишень,
а в каждом из нас и так обрастает мясом десяток пуль,
и вся усталая логика сведется к «только не это, шеф!» –
финиш был промежуточным, но силы съел настоящий спурт.
Потому что мне тоже страшно. Слышишь – я признаюсь.
Я, суперсильная, которой с виду все просто и нипочем.
Потому что было «The Beatles» – а теперь просто «Beetlejuice».
Потому что Она уже на плечах, а не просто стоит за плечом.
Потому что ты все равно один, а я все равно одна,
и билет до станции «Мы» не купить ни за баксы, ни за рубли.
Потому что, встретившись на окружности, нам предстоит узнать
друг друга заново в длинной чреде незнакомых лиц.
И только если получится, если Мебиус не соврет,
а ты научишься делать ход и не делать вид –
то заработаешь право смотреть, как движется лед.
Пока же – четко и по слогам – только одно. Жи-ви.

Катерина Молочникова

[Молодая пешеход]

Эта музыка не калечит,
Болевой вызывая шок –
Она легче –
Её на плечи
И несешь за собой, как шелк.


Вера Полозкова

[Исида]

Можно закрыть дверь

можно закрыть дверь, не сказав тебе "всё".
спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг.
выйти на улицу и повести плечом:
от существа свободы заноет сердце, а в такт
движению век вольётся ночной рассвет
в моё одиночество суммой случайных встреч.
классики иногда слишком явно лгут,
поэтому мало кто их способен беречь.
но прохладно. извне температура дна
эмигрирует вглубь горячего "ты".
казуистика скажешь? родная, одна
ты сумела отдать себя волшебству простоты.
остаётся время, чтобы закрыть глаза
лечь лицом на ладони свои (так увы верней)
и вспомнить как безупречно тонка была
шея её в кольцах минувших дней

Д. Арбенина

[Hotice]

Дебют

1

Сдав все экзамены, она
к себе в субботу пригласила друга;
был вечер, и закупорена туго
была бутылка красного вина.

А воскресенье началось с дождя;
и гость, на цыпочках прокравшись между
скрипучих стульев, снял свою одежду
с непрочно в стену вбитого гвоздя.

Она достала чашку со стола
и выплеснула в рот остатки чая.
Квартира в этот час еще спала.
Она лежала в ванне, ощущая

всей кожей облупившееся дно,
и пустота, благоухая мылом,
ползла в нее, через еще одно
отверстие, знакомящее с миром.

2

Дверь тихо притворившая рука
была - он вздрогнул - выпачкана; пряча
ее в карман, он услыхал, как сдача
с вина плеснула в недрах пиджака.

Проспект был пуст. Из водосточных труб
лилась вода, сметавшая окурки.
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
и почему-то вдруг с набрякших губ

сорвалось слово (Боже упаси
от всякого его запечатленья),
и если б тут не подошло такси,
остолбенел бы он от изумленья.

Он раздевался в комнате своей,
не глядя на припахивавший потом
ключ, подходящий к множеству дверей,
ошеломленный первым оборотом.

Иосиф Бродский

[Lizeta]

Не сотвори себе кумира
Из невеликих мелочей -
Из обстановки и квартиры,
Из посещения врачей,
Из воскресенья и субботы,
Из размышлений о судьбе.
В конце концов, не в наши годы
Унынье позволять себе.

Не сотвори себе кумира,
Ведя житейские бои,
Из неизбежных и унылых
Подсчетов прибылей своих.
И может, ты прошел полмира
В исканьях счастья своего -
Не сотвори себе кумира
Ни из себя, ни из него.


Не сотвори себе кумира
Из памяти своей земли,
Из тех бойцов и командиров,
Что до победы не дошли.
Из истин - выбери простые,
Что не подвластны временам,
И сотвори себе Россию,
Как сотворила нас она!

Юрий Визбор

12-18 мая 1974

[Hotice]

Рембрандт

офорты

I

"Он был настолько дерзок, что стремился
познать себя..." Не больше и не меньше,
как самого себя.
Для достиженья этой
недостижимой цели он сначала
вооружился зеркалом, но после,
сообразив, что главная задача
не столько в том, чтоб видеть, сколько в том,
чтоб рассказать о виденном голландцам,
он взялся за офортную иглу
и принялся рассказывать.
О чем же
он нам поведал? Что он увидал?

Он обнаружил в зеркале лицо, которое
само в известном смысле
есть зеркало.
Любое выраженье
лица --лишь отражение того,
что происходит с человеком в жизни.
А происходит разное:
сомненья,
растерянность, надежды, гневный смех --
как странно видеть, что одни и те же
черты способны выразить весьма
различные по сути ощущенья.
Еще страннее, что в конце концов
на смену гневу, горечи, надеждам
и удивлению приходит маска
спокойствия --такое ощущенье,
как будто зеркало от всех своих
обязанностей хочет отказаться
и стать простым стеклом, и пропускать
и свет и мрак без всяческих препятствий.

Таким он увидал свое лицо.
И заключил, что человек способен
переносить любой удар судьбы,
что горе или радость в равной мере
ему к лицу: как пышные одежды
царя. И как лохмотья нищеты.
Он все примерил и нашел, что все,
что он примерил, оказалось впору.

II

И вот тогда он посмотрел вокруг.
Рассматривать других имеешь право
лишь хорошенько рассмотрев себя.
И чередою перед ним пошли
аптекари, солдаты, крысоловы,
ростовщики, писатели, купцы --
Голландия смотрела на него
как в зеркало. И зеркало сумело
правдиво --и на многие века --
запечатлеть Голландию и то, что
одна и та же вещь объединяет
все эти -- старые и молодые -- лица;
и имя этой общей вещи --свет.

Не лица разнятся, но свет различен:
Одни, подобно лампам, изнутри
освещены. Другие же -- подобны
всему тому, что освещают лампы.
И в этом --суть различия.
Но тот,
кто создал этот свет, одновременно
(и не без оснований) создал тень.
А тень не просто состоянье света,
но нечто равнозначное и даже
порой превосходящее его.

Любое выражение лица --
растерянность, надежда, глупость, ярость
и даже упомянутая маска
спокойствия --не есть заслуга жизни
иль самых мускулов лица, но лишь
заслуга освещенья.
Только эти
две вещи --тень и свет -- нас превращают
в людей.

Неправда?
Что ж, поставьте опыт:
задуйте свечи, опустите шторы.
Чего во мраке стоят ваши лица?

III

Но люди думают иначе. Люди
считают, что они о чем-то спорят,
поступки совершают, любят, лгут,
пророчествуют даже.
Между тем,
они всего лишь пользуются светом
и часто злоупотребляют им,
как всякой вещью, что досталась даром.
Одни порою застят свет другим.
Другие заслоняются от света.
А третьи норовят затмить весь мир
своей персоной --всякое бывает.
А для иных он сам внезапно гаснет.

IV

И вот когда он гаснет для того,
кого мы любим, а для нас не гаснет
когда ты можешь видеть только лишь
тех, на кого ты и смотреть не хочешь
(и в том числе, на самого себя),

тогда ты обращаешь взор к тому,
что прежде было только задним планом
твоих портретов и картин --
к земле...

Трагедия окончена. Актер
уходит прочь. Но сцена --остается
и начинает жить своею жизнью.

Что ж, в виде благодарности судьбе
изобрази со всею страстью сцену.

Ты произнес свой монолог. Она
переживет твои слова, твой голос
и гром аплодисментов, и молчанье,
столь сильно осязаемое после
аплодисментов. А потом --тебя,
все это пережившего.

V

Ну, что ж,
ты это знал и раньше. Это -- тоже
дорожка в темноту.
Но так ли надо
страшиться мрака? Потому что мрак
всего лишь форма сохраненья света
от лишних трат, всего лишь форма сна,
подобье передышки.
А художник --
художник должен видеть и во мраке.

Что ж, он и видит. Часть лица.
Клочок какой-то ткани. Краешек телеги.
Затылок чей-то. Дерево. Кувшин.
Все это как бы сновиденья света,
уснувшего на время крепким сном.

Но рано или поздно он проснется.

1971