Любимые стихи

[afina7]

Быв предан, знай, что будешь и спасен,
Сняв, бросишь в пыль ненужные награды,
Когда крылом любимым осенен,
Забудешь привкус ноющей досады.

Ты будешь счастлив, даже предан быв,
Любовь свою вершить ты будешь волен,
Но горечь в пьяной сладости забыв,
Не забывай, кто спас тебя от боли.

Ведь там, где предают тебя, темно,
Огням надежд потухших не свершиться,
И вроде бы зажившая давно,
Да - черта с два! - саднит больная мышца.

Я знаю - крепким стать должно в конце
То счастье, что вначале было зыбко.
Меня мой Ангел спас. И на лице
Привычной стала добрая улыбка.

Я больше не вернусь в тот, прошлый, раз,
Где пальцы тени мертвые бросают.
Меня мой милый Ангел не предаст.
Они не предают, они спасают...



Дмитрий Ничей

[afina7]

Что-то звучало, текло, бередило, ласкало,
Дух занимался - забыто и сладко-знакомо…
Дивная, давняя музыка к нам проникала
Через окно или щели панельного дома.

Даже, покаюсь, подумалось высокомерно:
"Надо же, слушают! - то, что лишь нам, посвящённым,
Внятно и дорого… Впрочем, соседи, наверно,
Вышли куда-нибудь, радио бросив включённым…"

Словно в ответ, полилась она чуточку глуше:
Кто-то крутил рычажок в направленье "пиано".
Стыдно, наверное, недооценивать души,
Лишь за собой оставляя восторг меломана.

Будто бы это смятенье, спасенье, отрава -
Непостижимая для дилетантов наука,
Будто бы нам вручено монопольное право -
Губы кусать под Шопена и плакать под Глюка.



Любовь Сирота

[Hotice]

Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор черный,
Глубокие, прозрачные бассейны.

Растенья в них, как сны, необычайны,
Как воды утром, розовеют птицы,
И - кто поймет намек старинной тайны?
В них девушка в венке великой жрицы.

Глаза, как отблеск чистой серой стали,
Изящный лоб, белей восточных лилий,
Уста, что никого не целовали
И никогда ни с кем не говорили.

И щеки-розоватый жемчуг юга,
Сокровище немыслимых фантазий,
И руки, что ласкали лишь друг друга,
Переплетясь в молитвенном экстазе.

У ног ее - две черные пантеры
С отливом металлическим на шкуре.
Взлетев от роз таинственной пещеры,
Ее фламинго плавает в лазури.

Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай сирокко бесится в пустыне,
Сады моей души всегда узорны.

Николай Гумилев

[Молодая пешеход]

Как наш Босс Володечка
Пьет эрл грей из чайничка.
Он как в море лодочка,
Он как в небе чаечка.

Он с глазами чистыми,
Со стальными нервами,
Трет и с программистами,
И с акционерами,

И когда вдруг хнычем мы,
Или если плачем мы -
Он нас необычными
Кормит бизнес-ланчами.

Все, чего изволите,
Если вы осилите -
Скажет вам про кволити
И про юзабилити.


Полозкова Вера

[Lizeta]

Жизнь - обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: "Лишь сердце потревожь,
Жизнь - обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.

Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе".

Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь - стезя
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.

Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык, -
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.

Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил - забыли про меня.

Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.



Сергей Есенин

[Hotice]

"Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком"
(И.Бродский)

Играть словами можно до бесконечности.
играя мыслями рискуешь сойти с ума,
Впрочем, можно рвануться на штурм вечности,
играя мыслями и словами, когда за окном зима.

Ибо зимой вечера (да и дни) томительны,
и между зримой явью и умозрительным
различие, увы, как между Калигулой и Нероном,
или, скажем, между Стиксом и Ахероном.

Зимой, в порядке вещей состоянье холода,
тоски, безнадежности... Улица. Ночь. Фонарь...
Не всякий, подобно Тору, обладает молотом
для сокрушения демонов, в том числе именуемого Январь...

От бога Януса, ведущего родословную.
(Меж богами и демонами, грань, entre nous, условная!)
Вчера ты - Бог, а сегодня - идол и враг народа, -
в общем, все - сообразно логике царей природы.

Пейзаж черно-белый конкретен, как биография,
как фильм на экране телевизора КВН.
Цветная реклама напротив - как эпитафия:
Грандиозная распродажа! Торгуем всем!

...Только стены и небеса не скрывают серости
присущей временам пересмотра ценностей,
грабежа награбленного и прочих изъянов тысячелетия ...
Модным словом Millennium Первый Рим поздравляет Третий.

По слухам - грядет глобальное потепление.
Смотря на корявые ветви скорчившихся дерев,
слушая норд-оста волчье ночное пение
(Бора - в Новороссийске. Бродский любил: Борей!),

Глядя в окно на снега и ветра месиво,
вспомнишь не греков (Дионис не в счет, естественно!),
вспомнишь России второе крещение... третье,
которое, по словам поэта - зовется смертью!

..."Свеча горела..." и я зажег бы, да нет свечи.
Под плач пурги уснули бетонные терема.
Играть словами можно до бесконечности.
Играя мыслями, рискуешь сойти с ума.

Кирилл Ривель

[Молодая пешеход]

Крымский полдень

Черешни, осы -- на лотках;
и, точно отсвет моря синий,
на знойно-каменных стенах
горят, горят глаза глициний.

Белы до боли облака,
ручей звездой в овраге высох,
и, как на бархате мука,
седеет пыль на кипарисах.


Набоков

[Lizeta]

Читатели газет


Ползет подземный змей,
Ползет, везет людей.
И каждый — со своей
Газетой (со своей
Экземой!) Жвачный тик,
Газетный костоед.
Жеватели мастик,
Читатели газет.

Кто — чтец? Старик? Атлет?
Солдат? — Ни черт, ни лиц,
Ни лет. Скелет — раз нет
Лица: газетный лист!
Которым — весь Париж
С лба до пупа одет.
Брось, девушка!
Родишь —
Читателя газет.

Кача — «живет с сестрой» —
ются — «убил отца!» —
Качаются — тщетой
Накачиваются.

Что для таких господ —
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!

Газет — читай: клевет,
Газет — читай: растрат.
Что ни столбец — навет,
Что ни абзац — отврат…

О, с чем на Страшный суд
Предстанете: на свет!
Хвататели минут,
Читатели газет!

— Пошел! Пропал! Исчез!
Стар материнский страх.
Мать! Гуттенбергов пресс
Страшней, чем Шварцев прах!

Уж лучше на погост, —
Чем в гнойный лазарет
Чесателей корост,
Читателей газет!

Кто наших сыновей
Гноит во цвете лет?
Смесители кровей,
Писатели газет!

Вот, други, — и куда
Сильней, чем в сих строках!
Что думаю, когда
С рукописью в руках

Стою перед лицом
— Пустее места — нет! —
Так значит — нелицом
Редактора газет-

ной нечисти.


Марина Цветаева

1-15 ноября 1935

[afina7]

Спасение


Весь мир был гнусен и постыл.
Весь мир его сегодня предал.
Он шёл по улицам пустым,
Куда, зачем - и сам не ведал.

Старик-фонарь над мостовой
Ритмично прятался за веткой,
И шаткий конус световой
Был оплетен дождём, как сеткой.

Он сел на мокрую скамью
И, разом всё переинача,
Уже решил про жизнь свою:
В ней всё - сплошная неудача.

Он всё зачёркивал и жёг,
Он истязал себя, как мог,
Почти злорадно: ты ничтожен,
О, ты не просто одинок,
Ты всеми высмеян и брошен!

Но почему-то, как сквозь дым,
Сквозь боль и вымысел недужный
Припомнил вдруг, что был любим
Любовью горькой и ненужной.

Он сам не знал, какой был толк
В нечаянном воспоминанье -
Но это было как глоток
Для воспалённого сознанья.

Её любовь (за что - бог весть!),
Хоть ничего и не решала,
Но на себе поставить крест
Каким-то образом мешала.

Он встал. Как душу ни трави -
Но злость его почти угасла.
…Она напрасно ждёт любви,
Но любит - всё же не напрасно.

Ведь сил достаточно уже
Сорвать отчаянья завесу,
Когда ты хоть одной душе
Зачем-то нужен до зарезу.

И даже если не мила
Любовь, не ставшая судьбою, -
Она хранящие крыла
Простёрла молча над тобою…



Любовь Сирота

[Lizeta]

СТРАНА


С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны - на карте
Нет, в пространстве - нет.

Выпита как с блюдца,-
Донышко блестит.
Можно ли вернуться
В дом, который - срыт?

Заново родися -
В новую страну!
Ну-ка, воротися
На спину коню

Сбросившему! Кости
Целы-то хотя?
Эдакому гостю
Булочник ломтя

Ломаного, плотник -
Гроба не продаст!
...Той ее - несчетных
Верст, небесных царств,

Той, где на монетах -
Молодость моя -
Той России - нету.
- Как и той меня.


Марина Цветаева

1931

[afina7]

Какое счастье, благодать
Ложиться, укрываться,
С тобою рядом засыпать,
С тобою просыпаться!

Пока мы спали, ты и я,
В саду листва шумела
И неба темные края
Сверкали то и дело.

Пока мы спали, у стола
Чудак с дремотой спорил,
Но спал я, спал, и ты спала,
И сон всех ямбов стоил.

Мы спали, спали, наравне
С любовью и бессмертьем
Давалось даром то во сне,
Что днем — сплошным усердьем.

Мы спали, спали, вопреки,
Наперекор, вникали
В узоры сна и завитки,
В детали, просто спали.

Всю ночь. Прильнув к щеке щекой.
С доверчивостью птичьей.
И в беззащитности такой
Сходило к нам величье.

Всю ночь в наш сон ломился гром,
Всю ночь он ждал ответа:
Какое счастье — сон вдвоем,
Кто нам позволил это?



Александр Кушнер

[Исида]

"Как нарисовать птицу"

Сперва нарисуйте клетку
с настежь открытой дверцей,
затем нарисуйте что-нибудь
красивое и простое,
что-нибудь очень приятное
и нужное очень
для птицы;
затем
в саду или в роще
к дереву полотно прислоните,
за деревом этим спрячьтесь,
не двигайтесь
и молчите.
Иногда она прилетает быстро
и на жердочку в клетке садится.
иногда же проходят годы -
и нет
птицы.
Не падайте духом,
ждите,
ждите, если надо, годы,
потому что срок ожиданья,
короткий он или длинный,
не имеет никакого значенья
для успеха вашей картины.
Когда же прилетит к вам птица
(если только она прилетит),
храните молчание,
ждите,
чтобы птица в клетку влетела;
и, когда она в клетку влетит,
тихо кистью дверцу заприте,
и, не коснувшись не перышка,
осторожненько клетку сотрите.
Затем нарисуйте дерево,
выбрав лучшую ветку для птицы,
нарисуйте листву зеленую,
свежесть ветра и ласку солнца,
нарисуйте звон мошкары,
что в горячих лучах резвится,
и ждите,
ждите затем,
чтобы запела птица.
Если она не поет -
это плохая примета,
это значит, что ваша картина
совсем никуда не годится;
но если птица поет -
это хороший признак,
признак, что вашей картиной
можете вы гордиться
и можете вашу подпись
поставить в углу картины
вырвав для этой цели
перо у поющей птицы.

Жак Превер

[afina7]

Люби меня


Люби меня, целуй меня в тоске
За то, что мир висит на волоске,
За то, что мир, тобою населенный,
Так сладостен и так необъясним,
Что каждый раз робею перед ним,
Как в первый раз теряется влюбленный.

Люблю тебя - и чушь твою и суть,
Шепчу тебе одно и то же: будь!
О, будь со мной, мне ничего не надо, -
Не мне ль удача выпала во всем?
Люби меня, и мы себя спасем,
Не уводи блуждающего взгляда!

Сезон удачи кончится скорей,
Чем грянет залп, пугая сизарей,
И в шуме крыльев брызнет кровь на стену.
За то, что жизнь висит на волоске,
Прижмись ко мне, расслышь меня в тоске,
Не дай беде прийти любви на смену!



Дмитрий Сухарев

[Молодая пешеход]

Конфет никто не хочет? У меня есть, много, в ярких хрустящих обертках.

--

Портрет трагедии


Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины,
ее горбоносый профиль, подбородок мужчины.
Услышим ее контральто с нотками чертовщины:
хриплая ария следствия громче, чем писк причины.
Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали.
Привет, оборотная сторона медали.
Рассмотрим подробно твои детали.

Заглянем в ее глаза! В расширенные от боли
зрачки, наведенные карим усильем воли
как объектив на нас -- то ли в партере, то ли
дающих, наоборот, в чьей-то судьбе гастроли.
Добрый вечер, трагедия с героями и богами,
с плохо прикрытыми занавесом ногами,
с собственным именем, тонущим в общем гаме.

<...>

Прижаться к щеке трагедии! К черным кудрям Горгоны,
к грубой доске с той стороны иконы,
с катящейся по скуле, как на Восток вагоны,
звездою, облюбовавшей околыши и погоны.
Здравствуй, трагедия, одетая не по моде,
с временем, получающим от судьи по морде.
Тебе хорошо на природе, но лучше в морге.

<...>

Кто мы такие, не-статуи, не-полотна,
чтоб не дать свою жизнь изуродовать бесповоротно?
Что тоже можно рассматривать как приплод; но
что еще интереснее, ежели вещь бесплотна.
Не брезгуй ею, трагедия, жанр итога.
Как тебе, например, гибель всего святого?
Недаром тебе к лицу и пиджак, и тога.


Бродский

[Basstet]

О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Но старость - это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

[Hotice]

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастья, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петьи плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим бураном,
И когда пылает запад и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть,шевельнуться и вздохнуть,
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи, глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу-ты смеешься, эти взоры-два луча.
На владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

Николай Гумилёв

[Basstet]

Улетай, журавль.. лети, лети!
Это небо так без тебя пустынно,
Нереально сине и вдрызг картинно...
Я его бы пустила на конфетти.

Я его разбросала бы тут и там,
Представляешь, круглые бляшки неба?
Только это, дружище, не больше небыль,
Чем все сказки про нас с тобой, знаешь сам...

Ты теперь свободен, срывайся прочь
Сделай круг прощальный над этим миром,
Где я - мышь, попавшая в клетку с сыром,
Мне не то, что летать, мне ползти - невмочь...

И пусть будут крылья твои легки,
Обо мне не думай, не кличь тоскливо!
Я останусь тем на земле счастливой,
Что ты в небо сорвался... с моей руки.

Ирина Голованова

[Basstet]

В нарисованных городах...
По изломам шрихов и линий,
Словно птицы на проводах,
Мои мысли о нас застыли.

В нарисованных городах...
На покинутых сном планетах,
В наших самых тайных мечтах
Мы с тобой встречаем рассветы.

В нарисованных городах...
Ощущая тепло дыханья,
Я согреюсь в твоих руках,
Забывая про расстоянья.

В нарисованных городах...
Я себе разрешаю счастье
И, стирая тоску в глазах,
Нарисую в них искры страсти.

В нарисованных городах...
Я узнаю твой вкус и запах
И, с улыбкою на губах,
Научусь дальше жить без страха.

Я опять ухожу туда,
По следам твоим – верным взглядом,
В нереальные города,
Где я нас нарисую... рядом...

Ирина Голованова

[siricon]

Грустный Клоун



ЭНГИБАРОВУ ОТ ЗРИТЕЛЕЙ

Шут был вор: он воровал минуты –
Грустные минуты, тут и там, -
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В иногда дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован –
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун?
Если клоун – должен быть смешной!»

Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену – так смеши!» -
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненье – век двадцатый:
Цирк у нас конечно мировой, -
Клоун, правда, слишком мрачноватый –
Не весёлый клоун, не живой.

Ну а он как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал, -
Горе наше брал он на себя.

Только – балагуря, тараторя –
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы –
Шут сгибался в световом кольце, -
Делались всё горше пантомимы,
И морщины – глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас –
Будто обезболивал нам роды, -
А себе – защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали
Весело по нашим временам:
Ах, как нас приятно обокрали –
Взяли то, что так мешало нам!

Время! И разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарился на арене
Да и за пределами её.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы – вот нам и смешно.
Вдруг – весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь – и тишина…
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего – и сломана спина.

Зрители – и люди между ними –
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался – и переиграл.

Он застыл – не где-то, не за морем –
Возле нас, как бы прилег, устав, -
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперед неутомимо,
Не успев склониться перед ним.
Этот трюк – уже не пантомимы
Смерть была – царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут, – он воровал минуты –
Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства ради
Не давалась: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно – на руках…

Сгинул, канул он – как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему – придумал, -
Этот клоун был без колпака.

1972 Владимир Высоцкий

[siricon]

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ

— Я жить без тебя не могу,
Я с первого дня это понял…
Как будто на полном скаку
Коня вдруг над пропастью поднял.

— И я без тебя не могу.
Я столько ждала! И устала.
Как будто на белом снегу
Гроза мою душу застала.

Сошлись, разминулись пути,
Но он ей звонил отовсюду.
И тихо просил: “Не грусти…”
И тихое слышалось: “Буду…”

Однажды на полном скаку
С коня он свалился на съемках…
— Я жить без тебя не могу,—
Она ему шепчет в потемках.

Он бредил… Но сила любви
Вновь к жизни его возвращала.
И смерть уступила: “Живи!”
И все начиналось сначала.

— Я жить без тебя не могу…—
Он ей улыбался устало,
— А помнишь на белом снегу
Гроза тебя как-то застала?

Прилипли снежинки к виску.
И капли росы на ресницах…
Я жить без тебя не смогу,
И значит, ничто не случится.

Андрей Дементьев