Современная поэзия

[Лиса Алиса]

Эх, напьюсь... иронические стихи

Эх, напьюсь сегодня, братцы, в этом деле я мастак. Целый год хотел набраться, только вечно всё не так. Всё работа да работа, всё какие-то дела, всю неделю ждал субботу, вот она и подошла. Только снова незадача сокрушила мой уют – в кошельке остатки сдачи (их «зарплатою» зовут). То ли где-то провтыкали, то ли чёрный юморок - хватит разве что на шкалик, да на плавленый сырок. Ну и ладно, не бояре, мне б найти ещё двоих, чтобы выиграть на таре и остаться при своих.
Вот уже светлеют лица, мы ж поэты, не лохи, выпьем грамм по триста тридцать и пойдём песать стехи. Слов у Бродского натырим, перейдём со слов на мат. Обожаю А-4 – очень камерный формат. Пусть не в рифму, неритмично, безразмерно кое-где и не-сил-ла-бо-то-нич-но, словно вилы по воде. Но зато не в виде голом по помойкам кое-как, будем жечь сердца глаголом. Я напомню – я мастак. В настроении отличном, изогнув дугою бровь, всё о вечном, не о личном – про любовь, морковь и кровь. Про морозы-слёзы-розы, осень-просинь поутру и про русские берёзы, у которых я умру.
***************
Бесконечно грустно это, вроде плач, а вроде стих. Может, кто подаст поэту, чтоб напился и затих?

Алексей Порошин

Ответ



Эх, напьюсь, мне много ль надо - по карманам поищу на сто грамм и шоколадку - и держитесь, прилечу. От Одессы до Ростова (или всё наоборот)... Пьяной женщине не ново мыслям дать автопилот. На распах душа и крылья, и работа подождет. Ик...какой тут А-четы...я не пойму куды несет... Где Россея? Украина? Всё смешалось, как коктейль. "Секс на пляже"? Не завидно! Хоть в машине - всё ж теплей! Эх, напьюсь, и осмелею...афродита во хмелю...Заору на всю Россею - я Порошина люблю!!! Слов натырю у него же (он писать большой мастак)...не-сил-ла-бо-то...о, боже! Пьяной женщине- никак. Ни в стихах, ни в мыслях даже не войти в его формат. Отрезвею - и как вмажу рифмой (пьяный женский мат). А пока что неприлично изогнув дугою бровь, в настроении отличном, всё банальней - про любовь. Грезы-позы, кровь с морковью, сок берёз и будем жить.

Не подам! Пеши...
С любовью.
Подпись: надо меньше пить




ВИКТОРИЯ ДВОРЕЦКАЯ (ЭЛЕОНОРА СЧАСТЛИВАЯ),
Ростов

[Исида]

В стакане летнего рассвета...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . – Как больно, милая, как странно,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как больно, милая, как странно
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Раздваиваться под пилой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (А. Кочетков, Баллада о прокуренном вагоне)


В стакане летнего рассвета
Желток сварившегося солнца...
И ты сидишь в короткой майке,
И я – на двадцать лет моложе.
Мы можем вдаль нестись, за ветром,
Смешаться в доме у Облонских, –
И не висеть полночи в Скайпе,
Пока не зеленеет кожа.
Как больно, милая, как странно –
Расслаиваться на фрагменты
Давно забытых слов и звуков,
Прикосновений тёплых пальцев...

Когда живёшь в различных странах,
Ешь тьму растительных ферментов, –
Какая может быть "разлука"?!
Пониже опусти забральце,
– (Кольчужка больше не налезет
На располневшие бочины) –
Зато мечей – с излишком хватит, –
Десертных, рыбных и для сыра...

Все, кто из грязи вылез в князи, –
По бессознательным причинам
Ждут, как анчоусы в салате,
В своих трёхкомнатных квартирах,
Когда распустится – бутоном –
Рассвета лилия-ароид,
И потекут людские лица –
Потоком вредных насекомых...

Прозрачный серп луны утонет
За лепестками новостроек.
А гром и дальние зарницы
Не потревожат – невесомость,
В которой мы парим, качаясь,
В лагуне сбившейся кровати,
И половинки круассона
Жуём, – взлохмачены, раздеты,
Порой без кофе и без чая...
Ведь счастья – всем на свете хватит –
В желтке сварившегося солнца
В стакане летнего рассвета.

Чёрный Георг

[Княжна Мэри]

кажется, я остыл.
кажется, я ослеп.
был я с тобой без сил,
а без тебя окреп.

милая, не скучай!
лучше себе сыщи!
вся наша жизнь - трамвай,
вся наша жизнь -пути.

видишь ли, наш маршрут
словно пришел к концу..
знаешь, напрасные труд
двигаться по кольцу.

_
дом твой мне стал постыл,
пресным мне стал твой хлеб.
видишь ли, я остыл.
видишь ли, я ослеп.

[afina7]

И что часы?

Бой часов. Слезинка с глаза тушью
Стрелки круг замкнул надежды грань.
И теперь ничто уж не нарушит...
Нет. Нарушит снова. Так и знай!

А часы? Они лишь мерят время -
Механизм бесчувственных шагов.
Не часам, а сердцу люди верят.
Мир таков! И славно, что таков.

Только по ночам видны нам звезды,
И приходят в гости сказки-сны.
Только ночью наплывают грезы
Ожиданий трепетных полны.

Циферблат наполнен безразличьем,
Равнодушно ровен ход часов.
Стрелки круг проходят по обычью,
Измеряя путь судьбы шагов.

Awgust

[afina7]

Брошенные

Стены вкось и крыша в щелях.
Дверь на петлях еле-еле.
На столике стоит стакан,
На его кромке - таракан.
Много лет он в этой хате…
А ее надолго ль хватит?
Был тут последним дед Иван.
Вот стол гнилой… Пустой стакан…
Не осталось даже крошки…
Стекла выбиты в окошке,
По углам полезла плесень,
В щелях гулом ветра песень.
Скажет кто, какие ветры
Унесли за километры
Вдруг всех людей из этих мест?
И избы рушились в окрест…
Лишь трава на месте быта
И кустами поле скрыто.
А все развалины домов
Уж не восстанут видно вновь.
Дед Иван последним самым
Здесь дожил свой век упрямо.
И все, что есть теперь: стакан,
Один голодный таракан.
Да согнувшиеся стены.
Да забытое полено.
Старый тополь на погосте.
Да, в ручей упавший, мостик…

27.07.11 г. Awgust

[Лиса Алиса]

с новым годом, страна!

и вновь, по-волчьи путая следы, в деревню-зиму (даром что большая)
врываются еловые сады, стеклянными плодами искушая,
разодраны счета и векселя, умолкли костяные клювы счётов,
и греются четыре короля глинтвейном в ожидании охоты.
им, право, есть о чем поговорить, прошедший год был щедрым на трофеи:

десятка два упёртых маргарит и пара дюжин золушек от феи,
точнее выражаясь – от кутюр – хрустальный низ и… уточнять не стану;
не обошлось без крошки Помпадур, само собой – от Гуччи и Армани.
путём из Карфагена в Парфенон доставили Елену - чудо света,
а ей подай Версаль да Трианон и макарони от Антуанетты.
что ей Гекуба! ей нужна она, от Бланика сиреневая буца,
тем паче, что троянская война не слаще буржуазных революций.
есть барышни, Елене не чета, в том смысле, что согласны на Гекубу,
но здесь негласно пролегла черта, которую пересекать не буду.
без счета эвридик и магдалин; фанатки Кришны, жертвы Аполлона…
их мириады, но бюджет один. а впереди всевластие дракона!
и Шрек придёт, как Нассредин Ходжа, а с ним осёл, исполнен нежной думы,
и все партиципантки кутежа получат маскарадные костюмы.
какая неожиданная прыть, всё нарасхват: снежинки, зайки, музы…
гражданки! кто желает Евой быть? наряд отменный - просто и со вкусом.
упал на попу странный бутерброд, а значит, совершенно не случайно,
что в январе - обычный Новый год, а в феврале - повторный, made in China.



© Copyright: Чушь Собачья Непоротая, 2011

[Лиса Алиса]

Тот самый фильм



Вслед твоему движению руки
Метнется тень, не успевая слиться.
Я промолчу, ведь это пустяки,
Куда страшнее - накладные лица.

Ведь все, что в нас – всего лишь алкоголь,
Чуть крепче нитей, чуть темней обмана.
И если прятать книги, то в огонь,
А в шепот шин - шуршанье ночи пьяной.

Ведь гордый город весь у наших ног -
Окурком, лужей, порванной газетой,
И нас несет асфальтовый поток
Навстречу затухающему свету.

Но время – враг, когда ведет сквозь строй
Знакомых слов с акцентами столицы.
Мой не совсем лирический герой
По новой не успел остановиться,

Нырнул в метро, и плыл, и плыл, и плыл,
Очнувшись только в проруби вокзала.
Перрон – как эскалатор без перил,
И память подло крутит все сначала -

Как ты идешь, задерживая шаг,
По ком звонит твой новенький мобильник…
А в прежнем небе тает, чуть дыша,
Бездомный ангел, поджимая крылья.


© Copyright: Иван Храмовник

[afina7]

Теперь

Птица бьётся в пустой груди -
та, которая не воробей.
Или в чувство меня приведи,
или слышишь, того, добей,
слышишь, бог мой, холодный мрамор -
Аполлон или как там тебя?
Вот я в тёмном подъезде замер,
штукатурку ногтём скребя.
Распластавшись в сыром пролёте,
второпях открываю рот,
чтобы птица в слепом полёте,
не боясь никаких "высот",
суматошно теряя перья,
долбанулась башкой в стекло.
Вроде всё. Ничего теперь я
не должон тебе. Отлегло.

Монада

[Lizeta]

Когда я был молод, заносчив, смешлив,
раз, в забвенье приличий, я не пошёл
ни на сходку повес с битьём зеркал,
ни к Лаисе на шелест её шелков.

А с утра подался на Рижский вокзал,
взял билет, а скорее всего, не брал,
и примерно за час доехал до… —
вот название станции я забыл.

В жизни я много чего забыл,
но помню тот яркий осенний день —
озноб тополей на сентябрьском ветру,
синее небо и т. п.

В сельпо у перрона я купил
чекушку и на сдачу батон,
спросил, как короче пройти к реке —
и мне указали кратчайший путь.

В ивах петляла Истра-река,
переливалась из света в тень.
И повторялись в реке берега,
как повторяются по сей день.

Хотя миновало сорок лет —
целая вечность коту под хвост, —
а река всё мешает тень и свет;
но и наш пострел оказался не прост.

Я пил без закуски, но не косел,
а отрезвлялся с каждым глотком.
И я встал с земли не таким, как сел,
юным зазнайкой-весельчаком.

Выходит, вода пустячной реки,
сорок лет как утекшая прочь стремглав,
по-прежнему держит меня на плаву,
даже когда я кругом неправ.

Шли и шли облака среди тишины,
и сказал я себе, поливая траву:
“Значит, так” — и заправил рубашку в штаны —
так с тех пор и живу.

Сергей Гандлевский

[Lizeta]

В кафельной вселенной, уютной, как печь-голландка,
Прохладной, как бёдра русалки, вынырнувшей из пруда,
Как ночь Рождества, морозной и жаркой,
Серебряной, как в осенних чашах вода, —

Небеса как шкатулка медным ключиком открываются,
И в заветный день сентября
С изразцового неба в ладони твои опускаются
Звёзды, ангелы, рыбки, сердечки из янтаря.

А если в кафельном сказочном мире мышь заведётся,
И серою тишью будет пугать тебя, и грызть, и шуршать,
И в горлышке серой ангинной тоской заскребётся,
И ход изразцовых светил дерзнёт нарушать, —

Мы отворим вышину — пусть ветер в шторах гуляет! —
И там, в вышине,
Перистые коты Господни, её облака поймают,
Белые и лазурные на эмалевой белизне.

И пискнет мышь на зубах сторожей, и паутинкой алой
По небу закружит ветер её в серебряный лёт, —
И вот уж она дождинкой-кровинкой стала,
И пусть себе в нашем саду поздней ягодой в куст упадёт.

Сергей Круглов

[Lizeta]

Волк заснул, и раскаялась птица.
Хорошо. И державная мгла
Императорским синим ложится
на твои вороные крыла —

и созвездий горячие пятна
искупают дневную вину,
и душа, тяжела и опрятна,
до утра к неподвижному дну

опускается. Холодно, солоно,
но она убивается зря —
что ей сделают хищные волны
в предпоследние дни октября?

Счёт в игре отмечается мелом,
пыль на пальцах смывает вода —
и журчит за последним пределом —
никогда, никогда, никогда...

Бахыт Кенжеев

[Веста 07]

Голова предательски горяча, ты лежишь в рубашке с его плеча, он в своей дали допивает чай, красный «Marlboro» мнёт в руке. Наливает виски и трёт виски, защищаясь рифмами от тоски, разбивая вдребезги ветряки в неуютном своём мирке.
За окном туман, впереди рассвет, из душевных ран льётся маков цвет, вытекает жизнь, исходя на нет, но не им будет сорван куш. Ядовитым дымом струится ночь, в кружке горький чай, а в стакане скотч, а тебя во сне обнимают дочь и нормальный, законный муж.
У тебя есть муж, у него жена, ох уж эти нравы и времена, и не тот расклад, и не та страна, и события всё не те. Остаётся ждать и копить бабло, чтоб когда-то снова судьбе назло, замерев в объятиях (повезло?), раствориться в своей мечте. Утопить ключи и сломать замок, чтоб никто войти никогда не смог и, тела сплетая в тугой комок, потерять и мозги и стыд. Да гори огнём, да плевать на всех, только б этот взгляд и счастливый смех, на разрыв аорт во вселенский грех… Люди – вряд ли, а Бог простит.
Он на ушко шепчет смешную чушь, ты с тоскою думаешь: «Ну, разрушь, поломай хоть что-нибудь, не хочу ж приближать расставанья день…». Ты святая, девочка. Ты не тварь. Посмотри в окошко и в календарь – наплевав на осень, мороз и хмарь, за окном расцвела сирень! Ты своей любовью творишь цветы, ты сосуд мерцающей красоты, и твои сомненья, увы, пусты, но тебя побеждает страх. Сотворяет чудо святой порыв, ты, поверь, умеешь творить миры, у тебя в раскладе любой игры только козыри на руках.
Но, покуда ночь, беспросветна тьма, на дворе ноябрь, а в душе зима, и осталось только сойти с ума или выбрать иную цель. Перекрёсток боли в конце времён, голова трещит и проблем вагон, и в кошмарных снах только он и…он. Красный «Marlboro» и «Chanel»...

© Copyright: Алексей Порошин, 2011

[afina7]

Автор: Диана

Забыть...

Задернуть шторы, но открыть окно.
И выпить чай, несладкий и холодный.
Закрыть глаза. Уйти в себя – на дно.
А серенады петь – уже не модно?
Швырнуть окурок вниз. Семь этажей.
А если крикну – там меня услышат?
Я забываюсь в круговерти дней.
Я там, где сны, но где стихов не пишут.
Темно. И голос чей-то за стеной
Бормочет что-то – гулко и невнятно.
Не слушаю: забуду всё равно –
Затопчет завтра четкий шум парада.
Мне календарь пока еще знаком.
Я помню дни рождения и смерти
Своих стихов, и почту за углом,
Где их я хороню в гробы-конверты.
Погашен свет. И чай уже допит.
Окно закрыть бы, а то вдруг продует.
Забыть о всём.. Но звонкий стук копыт
Приснится всё же. Сказку – не забуду.

[Лиса Алиса]

Новогодние сантименты

Снег немудреный на плечи накинет природа,
И не стесняется этих немодных одежд.
Вот мы и дожили с вами до Нового года,
Вот мы и дожили с вами до Новых надежд.

Ах, не глядите вы так на меня, не губите,
Ах, не молчите вы, как зачарованный лес,
Дескать, уже ожидали особых событий,
Дескать, уже ожидали каких-то чудес.

Краски достанем, на талой воде разведём,
Снег нам под свежую радость грунтует полотна.
Жаль, долгожданные встречи всегда мимолетны,
Столько мечталось - и нечего вспомнить потом.

Были бы ёлки пушисты, а взгляды лучисты,
И заживём, не стесняясь ни смеха, ни слёз.
И не пеняйте, ведь всё-таки что-то случилось,
Ах, не пеняйте, ведь всё-таки что-то сбылось.

Верьте, что в дверь постучатся любовь и свобода,
Жизнь пощадит простаков и весёлых невежд.
Всё же мы дожили с вами до Нового года,
Всё же мы дожили с вами до Новых надежд!


© Copyright: Старушка Х.

[Веста 07]

Выхода нет...Есть Неизбежность...
Наша любовь —Это наша вина....
Не находящая... выхода Нежность...
...На вымирание.... обречена.................

Выхода нет....Есть Безнадежность...
И бесконечность... разомкнутых рук....
Мне подарил - твою Нежность художник...
....Чтобы спасти меня - в годы Разлук.............

Видимо, Ты - опоздала родиться....
Или же я - в ожиданье устал.....
Мы — словно Две Одинокие птицы ....
.....Встретились в небе....Отбившись от стай....

Выхода нет....Ты страдаешь и Любишь....
Выхода нет....Не могу - не Любить....
Я и живу-то еще -Потому лишь....
....Чтобы.... Уходом... Тебя... Не убить.

Андрей Дементьев

[Лиса Алиса]

Когда я вырасту

Когда я вырасту - стану маленьким мальчиком,
Начну с отрыванья крыльев и дёрганья кос.
Чтоб бабушка мне умильно грозила пальчиком.
Чтоб никто моих выходок не принимал всерьёз.

Меня перед летом побреют буквально налысо
И я не услышу трёпа про шёлк волос.
Я буду каждому дню и минуте радоваться!
На школьном дворе я попробую вкус папирос!

И только вырасту - сутками слушать Фридмена,
И Риччи, и Малмстина, пальцами перебирать.
И больше не чувствовать сукой себя фригидною,
И больше не слышать про чью-то такую мать.

Я буду бешеной, оторванной и безбашенной -
Ругаться матом и комплименты дарить.
И мне будет пофиг, что ты переспал с Наташкою.
И я научусь ненавидеть, жестокой быть.

Я стану юнцом уверенным, праздничным циником,
Смогу клеймить легко и навешивать ярлыки.
Смогу плевать - хоть на физика, хоть на лирика.
Забуду, что нужно вставать не с левой ноги.

Когда я вырасту - стану другим поколением,
И Бенджамин Баттон ухмыльнётся в своём гробу.
Я вырасту! Точно! Не сейте во мне сомнения!
Я выживу. Вырасту. Вырвусь. Я всё смогу.



© Сахара

[Исида]

С Новым Годом!

В 2012 году 12 месяцев без болезней, 53 недели всего самого хорошего, 365 дней счастья, 8760 часов успеха, 525600 минут любви, и 315360000 секунд приятных моментов.(с)

[Исида]

Поморье –Негев*, север – юг

По замёрзшему городу,
по заснеженному по горло,
по дороге, которая вроде
зимнего многоборья,
через темень, сугробы, заборы
иду, беспризорный,
на стоглазый гудящий «улей»,
чтоб согреться близ жарких углей,
и упасть, и в сны провалиться,
и, может, о камни разбиться,
которые вдруг выплывают –
и видится профиль, и косы,
на шее мерцает бисер.
А всё – из прочитанных писем
с экватора, или чуть ближе:
о красных акациях, лыжах,
которые мчатся по гребням
сиянья морского...
Зима в городах и деревнях.
В медвежьих объятиях, скован,
пытаясь дышать, оживает,
украшенный кружевами,
заснеженный город. И нужно
сквозь город, скрипящий и вьюжный,
обратно идти.
И десять часов прожить,
чтоб снова в ночи кружить
между сугробов, заборов,
прячась ветру за спину,
пересекая город
почти что наполовину...
И, наконец, опять –
встать на водные лыжи,
и плакать, и обнимать
небо, что в нимбе рыжем,
обжигая губы до пузырей.
И мчаться всё дальше от пустырей,
звенящих у полюса,
к пустыням из камня,
бескрайним,
разделённым на полосы –
для своих и чужих.
И снова, и снова кружить
между любовью и ненавистью,
слушая, как благой вестью
ветер воет пустынный,
прячась за мою спину.

Валерий Пайков

[Лиса Алиса]

Немного легкомысленно Давно любимая мною художница Анна Силивончик, оказывается, не только рисует обворожительно, и пишет такие же обворожительные стихи

Вы хорошую меня, вы красивую меня,
Вы меня не понимали, не любили, обижали:
Сами вы не понимали, что меня не понимая,
Не любя и обижая, некрасиво поступали.
Льва ручного заведу. На прогулку с ним пойду.
Будут все меня бояться, обожать и уважать.
Будут все дружить со мною, и не будут обижать.
Мы работать станем в цирке и по проволоке гулять,
И, жонглируя мячами, сверху вниз на всех плевать:

Будете знать!

[Lizeta]

РАЗГОВОР С БАБОЧКОЙ

Кто оживит тебя,
крылатую вполне,
нашедшую себя
в огне себя вовне,

кто излучит, вернет
в наперсток сжатый луч,
расширит и поймет,
как он тобой живуч?

Кто разжует твой хлеб,
кто разожмет кулак
огня, чтоб в нем окреп,
в крыло сложившись, прах?

Ты – это мозг в горсти,
зажатый света клок,
воскресший до кости
и разодравший дрок

как земляной волной,
Фавором, гробовой
расщепленной доской
и мукой родовой.

Еще сначала, не
впадав в огонь свечи,
ты означала вне
самих себя лучи.

Ты – пригоршня лица,
восставшего из глин,
нет вне тебя Творца –
Он – глубь твоих глубин.

Себя собой забыв,
замри собой одной,
себя в себе избыв
избытком, пустотой...

АНДРЕЙ ТАВРОВ