Любимые стихи

[*Morskaya*]

Жизнь не легка, но как она прекрасна,
Когда на сердце тихо теплится любовь,
Когда на небе светит солнце не напрасно,
А освещает твою душу, грея кровь.
Когда, проснувшись, тебе хочется скорее
Улыбкой счастья своих близких наградить,
Обнять покрепче и, душой всей пламенея,
Словечком ласковым и нежным подбодрить.
Когда охота видеть в людях только плюсы
И замечать их комплиментом от души,
Когда не хочется скандалов и конфузов,
А просто хочется в любви на свете жить.

Соколов Дмитрий

[Tink]

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Александр Блок

[Basstet]

И.Бродский

Фонтан

Из пасти льва
струя не журчит и не слышно рыка.
Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика.
Никаких голосов. Неподвижна листва.
И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
и нова.
Пересохли уста,
и гортань проржавела: металл не вечен.
Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
из куста
сонм теней
выбегает к фонтану, как львы из чащи.
Окружают сородича, спящего в центре чаши,
перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
лижут лапы и морду вождя своего. И чем чаще,
тем темней
грозный облик. И вот
наконец он сливается с ними и резко
оживает и прыгает вниз. И все общество резво
убегает во тьму. Небосвод
прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
назовет
похищенье вождя
- так как первые капли блестят на скамейке -
назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
без узла и гвоздя.
Теплый
дождь
моросит.
Как и льву, им гортань не остудишь.
Ты не будешь любим и забыт не будешь.
И тебя в поздний час из земли воскресит,
если чудищем был ты, компания чудищ.
Разгласит
твой побег
дождь и снег.
И, не склонный к простуде,
все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди,
и голубки - в ковчег.

[NorthWind]

СНЕГ

Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается...
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается...

Все тот же, вновь пришел, неведомо откуда,
В нем холода соблазны, в нем забвенье...
Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,
И странное с ним знаю единенье.

Пускай уйдет опять - но не страшна утрата.
Мне радостен его отход таинственный.
Я вечно буду ждать его безмолвного возврата,
Тебя, о ласковый, тебя, единственный.

Он тихо падает, и медленный и властный...
Безмерно счастлив я его победою...
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю... За что люблю - не ведаю.

З.Н. Гиппиус

[Hotice]

Добрый Вечер, Уважаемые Форумчане, Любители Поэзии!
Хочу поделится с Вами интереснейшим отрывочком из прозы
Иосифа Бродского "Коллекционный экземпляр"

Вернемся к скрытому неврозу и детской травме, к терапии и этике. Когда
мне было 24 года, я увлекся одной девушкой, и чрезвычайно. Она была чуть
меня старше, и через какое-то время я начал ощущать, что что-то не так. Я
чуял, что она обманывает меня, а может, даже и изменяет. Выяснилось,
конечно, что я волновался не зря; но это было позже. Тогда же у меня просто
возникли подозрения, и как-то вечером я решил ее выследить. Я спрятался в
подворотне напротив ее дома и ждал там примерно час. А когда она возникла из
полутемного подъезда, я двинулся за ней и прошел несколько кварталов. Я был
напряжен и испытывал некое прежде незнакомое возбуждение. В то же самое
время я ощущал некую скуку, поскольку более или менее представлял себе,
какое меня ждет открытие. Возбуждение нарастало с каждым шагом, с каждым
уклончивым движением; скука же оставалась на прежнем уровне. Когда она
повернула к реке, возбуждение достигло пика -- и тут я остановился,
повернулся и вошел в ближайшее кафе. Потом я сваливал вину за прерванное
преследование на свою леность и задним числом корил себя, особенно в свете
(точнее, во мраке) развязки этого романа; я был Актеоном, преследуемым псами
запоздалых сожалений. Истина, однако, была куда менее невинна, но и более
занятна. Подлинная причина, почему я остановился, заключалась в том, что я
вдруг осознал характер своего возбуждения. Это была радость охотника,
преследующего добычу. Другими словами, в этом было нечто атавистическое,
первобытное. Это осознание не имело ничего общего с этикой, угрызениями,
табу и тому подобным. Меня нимало не смущало, что я поставил свою девушку в
положенье добычи. Просто я наотрез отказывался быть охотником. Вопрос
темперамента, не так ли? Может быть. Возможно, будь мир разделен по принципу
четырех темпераментов, или, по крайней мере, сведись он к четырем
темпераментами обусловленным политическим партиям, он стал бы несколько
лучше? Тем не менее, я полагаю, что внутреннее нежелание превращаться в
охотника, способность осознать и обуздать охотничий импульс связаны с чем-то
более глубинным, нежели темперамент, воспитание, нравственные ценности,
приобретенные знания, вероисповедание или индивидуальные представления о
чести. Они связаны со степенью индивидуальной эволюции, с эволюцией нашего
вида вообще, с достижением того ее этапа, когда назад вернуться ты уже
неспособен. И шпионы вызывают отвращение не столько тем, что их ступень на
эволюционной лесенке низка, но тем, что предательство заставляет вас сделать
шаг вниз.

1991

[NorthWind]

Друг, забудьте хоть на неделю о Бродском, а то и меня попрёт...

Что мне делать со смертью — не знаю.
А вы, другие, — знаете? Знаете?
Только скрываете, тоже не знаете.
Я же незнанья моего не скрываю.

Как ни живи — жизнь не ответит,
Разве жизнью смерть побеждается?
Сказано — смертью смерть побеждается,
Значит, на всех путях она встретит.

А я ее всякую — ненавижу.
Только свою люблю неизвестную.
За то и люблю, что она неизвестная,
Что умру — и очей ее не увижу...

Гиппиус

[serg1969]

Все осталось в прошлом: осыпанье
Этих слов страница за страницей,
Предвкушенье слез, готовых литься
От случайного упоминанья,
Имена и наименованья
Всех цветов, друзей и очевидцев,
Лица совпадений, вкус к вокалу,
Легкий стих, живущий как попало.

Все исчезло. Дым разлуки едок.
Задыхаясь, ищет точки фраза.
Посмотри, как слог боится сглаза,
Посмотри, потешься напоследок.
Вспомни все, что знал: звонки кареток,
Грусть и скуку в сумерках рассказа.
Вспомни дождь, в дожде – огни вокзала.
Вспомни хоть две строчки для начала.

Оглянись на эту жизнь пустую,
Как глядят сквозь дождь вполоборота,
Как в забытой папке ищут ноты,
Что летят дождем на мостовую,
Как уводят память чуть живую
В этот дождь, в сумбур водоворота,
В суматоху шутовского бала,
В суету, в обиду и в опалу.

И когда за окнами растает
Все невозвратимое в сюжете,
И рассказ очнется на рассвете
И размокший текст перечитает –
Он увидит: жизни не хватает
Ни на что – когда уж тут заметить,
Как она ладони подставляла
Под дождя бессмысленное жало.....

Марк Фрейдкин

[Молодая пешеход]

NorthWind, Вы практически богохульствуете: как можно забыть о Бродском?

Воздух живет той жизнью, которой нам не дано
уразуметь -- живет своей голубою,
ветреной жизнью, начинаясь над головою
и нигде не кончаясь. Взглянув в окно,
видишь шпили и трубы, кровлю, ее свинец;
это -- начало большого сырого мира,
где мостовая, которая нас вскормила,
собой представляет его конец
преждевременный... Брезжит рассвет, проезжает почта.
Больше не во что верить, опричь того, что
покуда есть правый берег у Темзы, есть
левый берег у Темзы. Это -- благая весть.

[Hotice]

Когда ветер стихает и листья пастушьей сумки
еще шуршат по инерции или благодаря
безмятежности -- этому свойству зелени --
и глаз задерживается на рисунке
обоев, на цифре календаря,
на облигации, траченной колизеями
ноликов, ты -- если ты был прижит
под вопли вихря враждебного, яблочка, ругань кормчего --
различишь в тишине, как перо шуршит,
помогая зеленой траве произнести "всё кончено".

1993

[ТаняС]

Ох, нашалил я на рассвете!
Забрался прямо в облака,
Отрезал хвост шальной комете,
Луну потрогал за бока!

С неё на радугу свалился,
И по раскрашенной дуге
Бесстрашно кубарем катился
Навстречу матушке Земле!

Я нёсся вниз без передышки,
Ругал предутренний покой,
Прикуривал в пути от вспышки,
Хватая молнии рукой.

На миг почувствовал усталость.
Вернуться надо бы с Небес...
Стакан вина – такая малость,
Но сколько скрыто в нём чудес!

* * *
Владимир Марковский, 2005

[Hotice]

Все эти годы мимо текла река,
как морщины в поисках старика.
Но народ, не умевший считать до ста,
от нее хоронился верстой моста.

Порой наводненье, порой толпа,
то есть что-то, что трудно стереть со лба,
заливали асфальт, но возвращались вспять,
когда ветер стихал и хотелось спать.

Еще были зимы, одна лютей
другой, и привычка плодить детей,
сводивших (как зеркалом -- платяной
шкаф) две жизни к своей одной,

и вообще экономить. Но как ни гни
пальцы руки, проходили дни.
В дело пошли двоеточья с "е",
зане их труднее стереть. Но все

было впустую. Теперь ослабь
цепочку -- и в комнату хлынет рябь,
поглотившая оптом жильцов, жилиц
Атлантиды, решившей начаться с лиц.

1993

[Lizeta]

ТАТЬЯНЕ НИКОЛАЕВНЕ ГЛЕБОВОЙ


Глебова Татьяна Николаевна! Вы
Не выходите у нас из головы.
Ваша маленькая ручка и Ваш глаз
На различные поступки побуждают нас.


Вы моя действительная статская советница,
Попечительница Харьковского округа!
Пусть протянется от Вас ко мне взаимоотношений лестница,
Обсушите Вы меня, влюбленного и мокрого.

Вы, по-моему, такая интересная,
Как настурция небезызвестная!
И я думаю, что согласятся даже птицы
Целовать твои различные частицы.
Обо мне уж нечего и говорить -
Я готов частицы эти с чаем пить...
.................................................. ......

Для кого Вы - дамочка, для меня - завод,
Потому что обаяния от Вас дымок идет.



обэриут, поэт абсурда Николай Олейников


(1931)

[ТаняС]

Солнце на корточки село.
Околица
склонна себя темнотой заволочь.
Вскоре появится в доме бессонница,
чтобы хозяйничать целую ночь.

Со сновиденьями вроде не ссорился,
что ж они,
милые,
мимо да прочь?!
Знаю -
завоет по-волчьи бессонница,
чтобы я вторил ей целую ночь.

Я помолюсь,
как на паперти молятся,
это должно же хоть как-то помочь!..
Станет к полуночи бесом бессонница,
чтоб искушать меня целую ночь.

Ночь пережить бы,
а там всё устроется:
утром засну,
как младенец,
точь-в-точь.
Всё...-
вот подходит неспешно бессонница,
ведь впереди у ней целая ночь...
(2009)

* * *
Роман Кручинин

[Lizeta]

Длинна, как мост, черна, как вакса,
Брела, покачиваясь, такса.
За нею шел, сердит и строг,
Законный муж ее - бульдог.

Вдруг, воспылавши словно кокс,
Влюбился в таксу встречный фокс.
И был скандал. Ведь знать должны вы,
Бульдоги дьявольски ревнивы.

И, получив на сердце кляксу,
Фокс так запомнил эту таксу,
Что даже на таксомотор
Смотреть боялся с этих пор.

Николай Олейников

[Lizeta]

Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда еще молод я был,
Когда еще молод был я.



Бывало, возьмешь микроскоп,
На муху направишь его –
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.



И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.



Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.



Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой –
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.



И я уже больше не тот.
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поет,
Она не стучится в окно.



Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди...
О муха! О птичка моя!



Николай Олейников

[ТаняС]

Смерть – стопроцентное явление…
Живите, не торопясь.

У каждого – заветная мечта
Хоть раз увидеть свет в конце тоннеля.
Не верим, что поблекнет красота,
Не видим, как друг другу надоели,
Пытаясь «жизнь прожить…»

Оставив на потом безумства миг,
Забыли, что идущий рядом – с нами!
Что он устал, плечом вдруг к нам приник…
Нет времени смотреть, как тает пламень
В измученных глазах…

И лишь когда вдруг впереди блеснет -
В тот миг возникнет мысль, что мы у цели…
Лишь позже понимание придет:
Там встречный поезд «Смерть» идет тоннелем
По расписанию…

Бегущий без оглядки (к «жизни» ли?)
Ускорит время прохожденья круга(!!!)
Заветный свет и не был впереди:
Он – рядом. Он – в глазах подруги (друга)…
Жить позже будет поздно…

5 июня 2010 г.

Андрей Кузнецов 3

[MalDiva]

Всех, кто мне душу расколошматили,
к чертовой матери, к чертовой матери.
Буду по кочкам, полям и лесочкам
душу свою собирать по кусочкам.
И у какого-нибудь болотца
может срастется, может срастется...

(с) Е.Евтушенко

[ТаняС]

Учи меня ходить - я в небесах летаю!
Там виден мир как есть, он - безупречно чист.
Но с высоты, увы, детали исчезают
И жизнь не так светла, когда спускаюсь вниз.

Нельзя собрать одно из разных восприятий.
Нет легкости в земле, нет плоти в небесах.
Прокисшее вино оценок и понятий
Не укрепляет дух, а только сеет страх.

Мне странна суета и хлопоты о хлебе,
Но коль сложилось так, коль держит эта нить,
Коль не с кем разделить тот мир, что виден с неба,
Я буду здесь, с тобой. Учи меня ходить!

* * *
Cтешенко Анна, 2010

[NorthWind]

NorthWind, Вы практически богохульствуете: как можно забыть о Бродском?

Богохульство не мое. В доказательство:

Простимся.
До встреч в могиле.
Близится наше время.
Ну, что ж?

Мы не победили.
Мы умрем на арене.
Тем лучше.
Не облысеем
от женщин, от перепоя.

...А небо над Колизеем
такое же голубое,
как над родиной нашей,
которую зря покинул
ради истин,
а также
ради богатства римлян.

Впрочем,
нам не обидно.
Разве это обида?
Просто такая,
видно,
выпала нам
планида...

Близится наше время.
Люди уже расселись.
Мы умрем на арене.

Людям хочется зрелищ.

Бродский

[Hotice]

ПИЛИГРИМЫ

Мои мечты и чувства в сотый раз
идут к тебе дорогой пилигримов.
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

1958