Современная поэзия

[Лиса Алиса]

Пиитское... Монолог


Читатели, простите многословных, не ведают они, что в мир творят. Простите за центонов поголовье, жующее обилие цитат. Чем дальше в лес, тем меньше ипотека, роднее тёща, веселее враг, так и они стихами метят в небо, но попадают ямбами в овраг.
Они ведь не шальные дети клавы - стучать по буквам абы да кабы. Для веры, для любви, для дяди Славы ночей не спят пегасовы рабы. И кормят это дивное отродье отборным словом, синтаксис блюдут, но лошадь попасётся в огороде и тут же исчезает в пустоту.
Так и сидят, из пальца выгребая чужих находок хрупкое литьё, и пишут о Муму, о Герде с Каем сто первое предание своё.
Перелицуют и перелопатят литературу вдоль и поперёк, у Пастернака вырежут на платье, у Бродского две строчки на сапог. И вот уже одеты и обуты - не отделить плевела от зерна, котлет от мух, песок от каракурта, да и зачем, с какого нам рожна? Бросать себя под танк, на амбразуры, кричать про короля: «Он неглиже!»? У нас самих такой макулатуры накоплено с пол тонны на ЖЖ.
Пиитское собранье неразменно на тысячу житейских мелочей,
жалейте многословных... незабвенных! Любите их, лелейте и…
ваще)


© Валерий Носуленко

[Княжна Мэри]

Когда исправно кормишь голубей
и норовишь, чтоб ветры дули в спину,
когда любовь к живущему слабей
тоски по тем, кто нас уже покинул,
когда один лишь путь наверняка —
от конуры до ближней бакалеи, —
вдруг ниоткуда выплывет строка:
…но продлевая гибель Галилеи...

Как отдаленный гул товарняка.

И долго смотришь, как дрожит щека
у старика на ледяной аллее.

[O&A]

Уведенный во мрак рукотворного ада
Петроградской командой ЧК,
Гумилев, вспоминают, читал "Илиаду"
До того рокового щелчка.

Я гляжу, как незримым потоком струится,
Обнимая меня, тишина.
А ему не дано, не дано возвратиться,
И закрыть "Илиаду", и сесть у окна,

И следить, как сгущается в сумерки время,
И увидеть в положенный час:
Наугад и на ощупь уходят деревья,
Пропадая из глаз.

[ZAZO]

Терновый пир

Я не хочу печали неделимой
Устраивать сегодня пышный пир.
Пускай, воткнутые иголки розы дикой
Пронзят насквозь подаренный тобой мне мир.
И алый прах соженных лепестков
Развеет ветер, как песок из сердца.
Мечтам моим, что сеелись тобой
Не суждено взойти на этом месте.
Найдут покой здесь мертвые цветы.

[ZAZO]

Я живу твоим голосом -
не закрывай окно!
мне еще расти и расти,
каждую обнимая звезду, -
не до Луны -
до нее - ракетой, -

До зеленых июльских яблок,
что выплескивает небо
над покрывалом
сада.

Мне еще с холмов волгоградских,
полногрудых и в крестиках зверобоя,
сбегать,
Эху даря свой смех,
нарожденный свободой,

Мне еще над рекою ветлами
заплетать несмышленный ветер -
колыбельные песни детям.

Истинно сказано в Ветхом:
пламени вечного крепче
будет душа,
источник
силы которой - волосы.
А моей - в голосе.

Не закрывай окно,
ибо зажегши свечу,
ставят ее на подсвечник.

Соболева Александра

[Княжна Мэри]

Красиво, да: и листья под ногами,
и дым, и даль, и ели вдалеке,
и если все расстанутся врагами
и побредут по свету налегке,
и ночь так неожиданно проворно
свое наденет черное пальто,
и одиночество окажется просторно
и так великолепно, что никто
не станет продолжаться ни в потомках,
ни в разговоре дольше трех минут,
то хоть меня, пускай меня в потемках
у перехода за руку возьмут.

[Лиса Алиса]

Мэри, вы задаёте такой уровень, что очень сложно подобрать что-то равное....)


Ангелы

Здравствуй, моя родная, хоть ты и не ждешь письма
Нынче живу за городом и, кажется, будет весна
Мне тут никак, однако я не слишком смотрю в окно
Всё это время я падал, и вот показалось дно

Кто бы ни встал на пороге, я не открою дверь
Но иногда я слышу, как воет бродячий зверь
Тогда босиком, без шапки я выхожу на крыльцо
Под равнодушным небом там сосны плотным кольцом

Ты мне постоянно снишься и я теперь вовсе не сплю
Читаю одну лишь книгу: "Сказки про братьев Лю"
В февральских сумерках душно, словно на горле - жгут
Я говорил тут с ангелами... Они надо мною ржут



© Copyright: Aloner

[Исида]

* * *
Обещаешь себе все время
Жить вопреки.

По утрам — витаминки,
Ночами — не грызть мелки.
Все записывать сразу,
Словами сплетать венки.

Не сжимать часовые стрелки,
Как кулаки.

И не цокать в пустой мобильный:
“Как, дружок, мы с тобой близки.
Как мы далеки”.

Спать ложиться рано,
Не видеть, как
Молоком
В пять утра туман
Разливается.
Покосившимся челноком
Идет белое солнце за проводами.

И ты бочком
Пробираешься между кроватью
И шкафом,
Глотаешь ком
В горле
И идешь плакать в ванную,
Чтобы не разбудить.

Потому обещаешь не бередить
Этот омут,
Рисуешь себе вердикт:

Хватит складывать все свои
Мелкие
Кубики, бусинки, васильки,
Ленточки, вены, гланды,
Аорту, резцы, клыки...
Все свои
Ночные шатания,
Нереализованные мирки
В одного человека.

Как в коробочку с табаком.
Ту, которую прячешь в детстве,
А достаешь уже стариком.
Видишь дурацкий рисунок
И банку, когда-то обжитую
Светлячком.
Или другую банальность —
Кусок пластинки.

И вспоминаешь холодную землю
От крыльца до калитки на даче
Утром и босиком.

И время дальше идет,
Спотыкаясь,
Как школьник с одним шнурком,
Вечно развязанным
На левом его
Ботинке.

Алиса Касиляускайте

[Исида]

Основано на реальных событиях

Вот бывают такие на свете —
Живут, говорят, готовят.
В телефонную трубку
По буквам чеканят имя,
Убирают в сумочку вещи
И хмурят брови.
Кто-то их обнимает, ревнует,
Нянчит, зовет своими.

К примеру, она.
Она хосстес в одном отеле.
Встречает гостей, улыбается.
“Долетели?”
У нее голубые глаза,
Она пахнет дождем в апреле.
Волосы вьются, и родинок нет на теле.
Ремарк бы сказал короче,
На самом деле.
У нее, представляете, даже
Ноги не постарели.
Будто она придумана,
Чтобы
Мы на нее глядели.

И ей приносят корзины цветов —
Гиацинтов горы,
Свалка тюльпанов,
Герани вот целый ящик.
Она смеется, кивает,
Корзины прячет.
Под вечер рабочего дня
Настоящий Эдем
В коридорах.

Она никогда не уносит цветы
Домой.
Дома – чердак, каморка.
Лестница наподобие винтовой.
Кровать подпирает шкаф.
Вернуться туда – как спрятать лицо
В рукав.
Уйти под воду, исчезнуть,
Забраться в норку.

Утром она возвращается
После смены.
Солнце садится в море
(Отель прибрежный).

Чайки кричат,
Пародируя крик сирены.
Волны ей ноги целуют
Морозной пеной.

Она выдыхает гортензией и Вербеной,
Чтобы вдохнуть морской и Солено-снежный.

Бог живет в метро.
Мягкие игрушки развешаны
В цветочных под потолком.
Как туши после убоя.

А по переходу идет человек
(Метро, как всегда, битком)
С охапкой желто-зеленых Роз,
Останавливается, чтобы Кинуть монетку
Нищему на гобое.
Заполняет весь переход
Розами и собою.

Зима подкрадывается,
Кусает за рукава.
Рябина в твоем дворе,
Как ни странно,
Еще жива.
Небо падает, заламывает Горизонт,
Как голодный художник Руки,
Ухмыляется: ничего, дружок.
Все, мол, впереди —
“Не такие муки”.

Там глубоко под землей
Среди поездов и рыб,
Рядом с табличкой —
“Выход пролетом выше”.
Спит у тоннеля бог,
Слушает каждый взрыв,
Спит и во сне тебе
Снегом за ворот дышит.

Алиса Касиляускайте

[Лиса Алиса]

Продолжу)

***

Есть такой город, где,
Куда бы ни повернул,
Кофе-хаус через пять шагов,
Стёкла в метро
Заостряют рельефы скул,
Капелька ртути
По жилам гоняет кровь.

Есть такой город.
Прожекторы фонарей
Делят асфальт на части
Косым лучом.
Камеры смотрят тревожно
Со всех дверей,
Так что не скажешь потом:
«Я, мол, ни при чём!»

Есть такой город.
А, впрочем, проблема в том,
Что в таком городе
Есть вот такая я –
В лужу смотрю зеркальную,
Вижу дом.
Или эскиз расплывчатый
Бытия.
Чувствую пальцами,
Но не могу сказать.
В окна смотрю безмолвным,
Тупым щенком.
Что ни случится,
Вибрирующим звонком
Руки дрожат
Оставлять на листке печать.

Это моё стекло, мой шалаш, прогиб.
Чтоб пережить красоту и немножко дряни.

Бог надевает испанские сапоги
И купаться идёт
В остывающем океане.


Алиса Касиляускайте

[Исида]

Твои глаза - это солнечная роспись одиночества

Паутиновое лето…запутанность… её крошево.
Земляничные туфельки… клевер и ветер.
Вздохи рассветов… мятные.
Всё просто.
Но твои глаза –
Это солнечная роспись одиночества…

Инга Ружа

[Исида]

они не любили эльфов...

Они просто вставали утром… разминали затекший сустав…
Долго щурясь в лучах рассвета... с камня горькую соль слизав…
Они думали, их не пустят… и ломились куда нельзя…
И они не любили эльфов за прекрасные их глаза…

Они знали, есть только ноты, и старались по нотам жить…
И упрямо топтали землю, запрещая себе любить…
Они знали, как трудно слабым, и учились у змей шипеть…
И они презирали эльфов за умение сердцем петь…

Они строили всё из камня, прагматично и на века…
И сжимали себя в пружину для решительного броска…
Топором вышибая двери, выходили как на войну…
И они не любили эльфов за хрустальную их стрелу…

Егор Егоров

[Исида]

медленный танец

вечность застыла в медленном танце…
мы не чужие, но как чужестранцы…
ищем…
ищем друг друга в тени…

тени копируют наши движения…
в зеркале тает твоё отражение…
просто…
просто навстречу шагни…

звезды раскрасили небо штрихами…
это наш танец и нет между нами
тайны…
тайны остались вдали…

руки на талии… разница в росте…
ритм соблюдать так отчаянно просто…
где-то…
где-то на грани любви…

белое - черное… черное - белое…
ближе друг к другу движенье несмелое…
крылья…
крыльями просто взмахни…

в клочья разорваны воспоминания…
медленный танец и наше сознание
гаснет…
гаснут на небе огни…

губы смакуют осадок сомнения…
крылья спасают от грехопадения…
слезы…
слезы огнем на груди…

пальцы сплетаются… время сжимается…
мысли как хрупкие льдинки ломаются…
вечность…
вечность, чуть-чуть подожди…

Егор Егоров

[Исида]

Где-то в памяти

Лето…
Она щурится на солнце и позволяет веснушкам щекотать свой носик…
Бабушка улыбается, машет рукой, обнимает, шепчет - « ну где тебя носит»
Пахнет молоком и у миски кошачьей знакомый пушистый хвостик…
Детство. Разбитые коленки. Беззаботность.

Осень…
Она собирает облетевшие листья, думает, когда же все-таки сестренка родится…
Мечтает ей заплетать косички и как будет ею очень-очень гордиться.
Верит, что все новорожденные прилетают с галактик… как птицы…
Задумчивость. Млечный путь разливается в сердце. Не спится.

Зима…
Она прижимается носом к стеклу, ищет самые красивые снежинки...
Это подарок для бабушки и маленькой принцессы… круж`ится…
Круж`ится, кру`жится, круж`ится…снег по переулкам, и ярко искрится
Там в глубине Души…
Взрослеет девочка, но не расстается с детством… боится.

Весна…
Она бежит по ступенькам, торопится... вот бы успеть к солнцу...
Смотрит как оно поднимается… молится… зажала в руке иконку.
Научилась ждать… смущенно щурится… влюбилась девчонка…
Белое платье, гольфики, белые бантики в горошек.



Пахнет молоком. Бабушка улыбается. Знакомый кошачий хвостик…
Где-то в памяти…

Аленушка Вергунова

[Княжна Мэри]

Поэзия ушла, как тайный стыд подростка,
а проза далека, медлительна, громоздка.
На полпути застыл нелепый фантазер,
оставив за спиной разруху и разор.
Раз-раз! — перечеркнул все, что копил годами,
остался лишь озон промчавшейся грозы.
И страшно повторять бездомными губами
невнятной осени печальные азы.

[Basstet]

Она так любила, закутавшись в тёплый плед,
Забраться с ногами на старый протёртый диван
Слегка приглушить абажуром бумажным свет
И, в тысячный раз, перечитывая роман,
Сентиментально всплакнуть над чужой судьбой,
Тихонько вздыхать: «Вот бы встретить такого, как он…
Такого, чтоб в дальние страны увёз с собой...»
Потом улыбнуться грустно: «Всё блажь и сон…»

Она так любила смотреть сквозь стекло на дождь
И пить горький кофе /а может с жасмином чай/…
Поверь, он приедет, кого ты так долго ждёшь,
Ты только почувствуй его и душой узнай.
Он тоже мечтал о тебе столько долгих лет…
Спокойствием напускным маскируя дрожь,
Увидев тебя, он негромко шепнёт: «Привет.
Ты знаешь, я тоже люблю заоконный дождь…»

[Basstet]

Я не умею - на полутонах,
Пастелью бледной, в платьице неярком...
Меня не пожелаешь, как подарка,
И не удержишь в четырех стенах,

Не сократишь, не взвесишь на весах,
Не приплюсуешь и не перемножишь.
Мне орхидеи чопорной дороже
Подсолнух, заплутавший в волосах.

Меж нами расстоянья острый нож,
И каждый год в разлуке за три прожит,
И я, увы, глупее и моложе,
А ты нагружен знаньями - и все ж

Тебе, назло сырому январю
И веренице будней полусонных,
Я свой вихрастый озорной подсолнух,
Как маленькое солнышко, дарю...

Алена Сократова

[Дана Земляника]

с миром, саша

Я шею шарфом стянула - туже только висельникам в день казни, туже только котятам в день смерти, и, на паперти-бродским-плотским - голодом смотрит молча мой вчерашний полночный сторожевой - глиняный, полупустой. Голубым отливает небо, - високосное пряное. Саша, помнишь, я здесь ни разу не был и вряд ли буду. Я здесь как будто в бреду, и будто в среду будет теплее, слаще, мощи святые свезут из Иерусалима и я буду счастливей чаще. В чашах будет грааль и кофе, каперсы будут не так противны. Посмотри на меня, мне лучше, проще тебя прощать и думать, что тиграм лучше живется в клетках, мыши счастливо роют норы. Коротко очень длится лето, бродский коротко прожил - Саша, я так мало сумел обозначить, ограничить, уберечь, я как висельник глиняный и полупрозрачный, я к тебе тянусь, но воздух туг, очень влажен. Мне, конечно же важен вывод, довод, повод с тобой встречаться, ставить свечи, молиться, делиться личным, разлитом по ладошкам мирром, считанным по ребру ладоней из глины, по горбу верблюдов голой пустыни, где ни ты, ни я не были, Саша, не были, да и вряд ли будем. На Успенье обещали повесить. С миром.

mleko

[blagoroden_don]

Задвинув в дальний угол тьму,
отбросив страсти,как лохмотья,-
однажды вы меня поймете,
и я однажды вас пойму.
Когда приходит Всёпрошло
с последней точкою в романе,
то от взаимопониманья
бывает пусто и смешно.
Но ты,поэзия,но ты -
ты,объясниться не умея,
всё просишь недоразуменья,
обмолвки и непрямоты,
но ты,поэзия,-дитя:
возьми себе картинку,бусы-
играй,забудься,залюбуйся,
дай разобратьс я нам,хотя...-
вбегай,пожалуй,в наш роман,
чтобы героев в том романе
мы сами бы не понимали-
да и никто не понимал

[Лиса Алиса]

Сдохнуть бы


Алексей Крони Торопов

Сдохнуть бы, да нельзя: я ещё не родил детей,
Не построил дом, да и дерево не посадил –
Нет земли у меня. Ну, а дереву без корней
Невозможно никак – так что, дерево, ты прости.

Нет пилы у меня – без пилы не построишь дом,
И жены тоже нет – без неё не продолжить род…
Я сижу, как дурак, разговаривая с котом –
Сдохнуть бы, да нельзя: кот без меня умрёт.