Современная поэзия

[blagoroden_don]

Уже пора летать без костылей.
Размер три четверти крыла не соблюдая.
И птичие сухое молоко,
Как поцелуй - хранить лишь на губах.

Уже пора - прикрыть глаза рукою,
И знаменитым отойти ко сну.
Надеясь, что проснешься неизвестным.
С тяжелой и похмельной головой.

Уже пора молчать на слове "верность",
И взгляд не отводить, не опускать,
Под верностью лишь верность понимая
И зная - не полюбишь - не предашь.

[Xomyak]

Я рвался к ней, меня держали,
И дверь закрыли предо мной,
"Она больна", - мне все кричали, -
"Какой-то странною чумой!"

Меня держали, но напрасно,
И дверь и руки я разбил,
Её узрел, и стало страшно,
И я растерянно застыл.

Передо мною на кровати,
Дрожа от боли свежих ран,
Из белых перьев в дивном платье,
Лежала птица-великан.

Лицо в слезах, она стонала,
В глазах - кричащее "за что?",
Я понял вдруг - ей места мало,
От стен ломается крыло.

Взяв молот, демону подобно,
Крушил я стены, всё громя,
Ты будешь жить, ведь ты - свободна!
Лети, лети, душа моя!

[Лиса Алиса]

Яшка Казанова

Здесь

в этом городе каждый, кто был хоть чуть-чуть
обозначен как личность, становится тенью
с пиджаком на плечах и с букетиком чувств
в полувымерзшем теле.

в этом городе. улицы липнут к ногам,
увлекая в безумие всех достоевских.
раздеваю глазами тебя донага,
невзирая на "если...",

раздеваю. ты мерзнешь, ты рвешься ко мне
под рубаху поглубже. от воспоминаний.
и античные мальчики держат коней,
нарциссически-верно колеблясь в канале.

в этом городе солнце не греет, но льнет
к белой коже. всеядно, как татуировка.
замирает морщиной. смотрю на нее
откровенно и робко.

в этом городе нас не встречает никто,
кроме ветра и юноши светло-седого.
и кусает: не то ожиданье, не то
ощущение - дома.

[Лиса Алиса]

ПРИРУЧЕНИЕ

Два года я молчала. Я молча-...
Я так хотела в морду - кирпича.
Я так хотела рот забить щебенкой.
Она давала молоко мне с пленкой.
И год прошел, и два прошло, и три.
Ну не смотри, ну плюнь да разотри!
Ну не смотри ты на меня оттуда!
Как на меня, щенка, посыпались дары.
Как люди были рады и добры.
Как я кричала ей: "Уйди, паскуда!"
Апрельский лед и майская сирень,
И устрицы, и ножницы, и лень!
И ласточки, и винограда груда!
Январь малины и январь открыток!
Но вот не мил мне белый божий день.
И черный чай несладок стал и жидок.
На почте киснет банка сургуча.
В моем парадном стружки и моча.
Какие, нафиг, матери и дочки.
Во мне одна вода и камни в почках.
Я позабыла, как писать - в тетрадь.
Валокордин, душевные болезни.
Но кто мне напевает тихо песни?
Но кто меня прощает? И - опять...


© Наиля Ямакова

[Исида]

Алиса

«Все страньше и страньше» - подумалось вдруг Алисе,
Когда из норы она вышла в реальный мир.
О маленькой леди со взглядом наивно-лисьим,
Что вышла из комы, уже растрепали СМИ.

«Хорошая новость – проснулась Алиса Лидделл» -
Кричат заголовки газет, верещит TV.
И вешают детский портрет как картонный идол,
Уставший стоять по колено в чужой любви.

В больнице ей снятся улыбчивый кот и кролик,
Ванильное небо, разбитые зеркала.
Алиса то дико хохочет до слез и колик,
То резко становится будто бы смерть бела.

Ее психиатр Доктор Доджсон листает карту,
Разводит руками, мол, если бы, но «увы»
Она возвращается в кому, к Морфею, в тартар.
Ей пофигу как этот мир назовете Вы.

А врач говорит: «Улучшений уже не будет»,
Что в коме, возможно, ей снятся цветные сны.
Алиса семнадцатый год пребывает в чуде,
Которого так не хватает ее родным.

Саша Бес

[Исида]

Реквием по душе

Мой прекрасный создатель с любовью меня творил,
Называл меня Словом и в слове была Душа.
Он мне выточил сердце, оно отбивало ритм.
Я все думала – будет ли стук этот мне мешать?

Мой прекрасный создатель любил меня больше всех.
Даже больше, чем ту, в красной шляпке с цветным пером.
Он меня, будто я настоящая, кутал в мех,
Шил мне платья и пёк по средам заливной пирог.

И сегодня, в безветренный день под конец зимы,
Зазвонил колокольчик в прихожей, мяукнул кот.
В дом вошла незнакомка из зимней прохладной тьмы.
Мой прекрасный создатель, ну кто она? Кто же? Кто?

Он смотрел на Нее так, как будто пришла весна,
Так, как будто Она источала волшебный свет.
Он бледнел, он, возможно, болел, и тогда она
Улыбнулась тепло и открыто ему в ответ.

Если б я была девочкой… ну, настоящей совсем,
У меня бы, конечно же, сильно заныл живот.
Мы с Ней словно близняшки: лицо, руки, платье, корсет…
Но Она не КАЗАЛАСЬ, а ТОЧНО была живой.

Если б я была девочкой… я бы лишилась сил.
На ресницах Ее, мягко таял пушистый снег.
Губы дрогнули, сжались, но я не смогла спросить
«Вы, когда меня создавали, мечтали о Ней?»

Саша Бес

[Исида]

Альтернативная история

Я выбиваюсь из ритма одним ударом. Из сил – со второй попытки, зато надолго. Спроси меня не об этом, мой верный, старый не друг и не враг, а Кто-то иного толка. Спроси меня не об этом, и я отвечу, как много весны приходит ежевечерне. Я строю здесь пирамиду, и строить легче, когда твое имя кладется в ее сеченье. Здесь небо багрово, тропический лес огромен. Мои мегалиты теряются в буйстве красок. Я вижу огни сигнальные в звездном доме. На глыбах гранита тебе оставляю фразы. До часа отлета осталось совсем немножко. Дожди зарядили, сыро необычайно.
Я сделаю кошку с лицом человека.
Кошку.
Чтоб ты догадался, как я по тебе скучаю.

Кот Басё

[Лиса Алиса]

изумрудный город



не принимай близко к сердцу - подальше,
подальше,
девочка элли в замшевых мокасинах,
о милосердии не заикайся даже.

чем же ты пахнешь: деревом или бензином?
красною ртутью? жёлтыми кирпичами?

помнишь, в канзасе как смерть на тебя косилась?
смерть всех подряд косила,
и ты кричала.

чем лучше пахнуть: деревом или бензином?
белой горячкой? синим палёным светом?
замкнутым страхом? будущей непогодой?
нет ураганов. их не бывает.
это
просто твой выбор,
твой изумрудный город,
шаг через клетку в розовое джуманджи,
где пустота осваивает безземелье.

ты мне потом как-нибудь обо всём расскажешь:
как там забыли тебя,
забывая, пели,
как набивались камешки в твои мокасины,
хлопали двери, холод стоял румяный,
девочка элли, вскормленная бензином,
деревом и
летучими обезьянами.


© Егор Мирный

[Исида]

мы вместе... Ирина Голованова и Пьяный Ливень

Ирина Голованова

А я... молчу и инеем застыла тишина
как соль на кромке высыхающих морей
тоска в глазах моих становится черней
чем ночи
А ты... любви последний и отчаянный солдат
своим девизом «страсть не помнит списка жертв»
ты проверяешь разрывающийся нерв
на прочность
А я... губами помню надвигающийся шторм
сжигаю время по затяжке натощак
твоей победы нарисован тайный знак
в ладони
А ты... запомни нас и как полуденный перрон
хрипит простуженным суфлером «не молчи»
ты обещал не потерять ко мне ключи
я помню
Как мы... сгорали медленно и пепел до утра
Развеял ветер, потерявший ориентир
Разлуки пленники за стенами квартир
Мир тесен...?
Но мы...запишем в памяти последние слова
«Я не отдам тебя, ты слышишь, не отдам»
и уезжаем в ночь по разным городам
мы вместе...

*******

об этом писать сложно
я лучше буду писать про лето... а ты
просто скользи между строчками света... а я
как в желтую реку в тебя опущу две ладони
ты моя, ты моя, ты моя... до последней черты
ты это запомни

об этом писать больно
календарь был сегодня не прав... а я
заварю себе чай из целительных трав... а ты
выпей его с моих губ и скажи добровольно
я твоя, я твоя, я твоя... до последней черты
я это запомню

об этом писать тесно
чайные губы твои очень близко... а ты
спускаешься ими отчаянно низко... а я
делаю ставки на вечность, и торг не уместен
ты и я, ты и я, ты и я... до последней черты
мы будем вместе.

Пьяный Ливень

[Исида]

война и мир
Галке

Когда мне было столько лет, я, знаешь,
хотела очень броситься под поезд.
Не бросилась, поскольку до деревни
Дорог железных нам не провели.
Сквозь слезы изучала я в кровати
Рисунок тонких трещин потолочных,
И узнавала, что такое ревность
И прочие обычаи земли.

Когда мне было столько лет, я тоже
Однажды прямо в Автово сбежала,
И ехала в метро, расправив спину,
Прекрасно, удивительно одна.
Потом бродила в незнакомых липах,
Сбивала кожу новеньких сандалий,
А воздух пах апрелем, прелым пивом,
Влюбленным светом, ждущим дотемна.

Когда мне было - правда, это было,
Что возраст начинался с единицы,
Что правое колено было бурым
От ссадин, от кровавых синяков,
Тогда мне, помню, было так хреново,
Тогда, я знаю, было так чудесно,
От запаха обид и свежих булок
С укропом, сыром, свежим чесноком.

Когда мне безразмерные футболки
Ложились так на худенькие плечи,
Что можно было дважды обернуться,
И оставалось место у груди.
Когда не получаешься на снимках,
На той пропавшей черно-белой пленке,
В которую попробуешь вернуться,
Но не вернешься цел и невредим.

Мне кажется, что в этом исчисленьи,
Мы, словно кошки, верим в девять жизней,
В двенадцать раз погашенную спичку,
В бесчисленное множество минут.
И, разбирая старые картинки,
И окунаясь в тот бездонный омут,
Ты вспоминаешь: вылетала птичка
И главное, что было - не мигнуть.

Когда мне было столько лет, я тоже,
Рыдала в плечи тех, кто много старше,
Но верила в Бабайку, в фею, в Санту,
Когда мне было... верю и теперь.
Не знала только ощущений "тошно",
"Безвыходно", "противно", "горько", "страшно".
Названия всех антидепрессантов
Гаданья на мороз и оттепель.

Я помню запах курицы и хлеба,
"Война и мир", показ ночной и тайный.
Французский дух, гусарский тонкий ментик,
А завтра нужно встать уже к шести.
Ты хочешь спать, Андрей лежит под дубом,
На выпуклом экране титры тают.
Ты веришь, ты спасешь его от смерти,
Тебе осталось только подрасти.

Аля Кудряшева

[Исида]

Настроение

Устал. Устала. Я не здесь, я за
Усталостью, размеченной и емкой
Бессонные болотные глаза
Очерчены брусничною каемкой,
Устал. Устала, не сейчас, не вдруг,
Писала тексты, спорила с коллегой.
Схлестнувшиеся ветви голых рук
надломленные чашечки коленей.
Устал. Устала. Хлеб и молоко,
Зайдешь домой, в некрашенные стены.
Соседи прикупили молотков,
Детей, диванов, стереосистему,
И пользуются ими каждый день.
Устал. Устала. Сочини программу
О том, как выживать, где сотня дел
Сравнится с сотней витаминных гранул.
Устала. От чего тебе устать?
От разговоров, от вина и сплетен,
От всякой неизбежности "на старт",
От тела, что не хочет повзрослеть, но
На голубом младенческом глазу
Растит мешки, мимическую маску.
От "я не побегу, я поползу",
От снежной белой уличной замазки.
Устал. Устала. Трубку не бери,
Точней бери, табак забей поглубже,
Классическое "врут календари",
Застало после школы, возле лужи,
Где так ты шла, пинала свой портфель,
И мнилось, что... да, это тоже мнилось.
Вот двадцать три, тоска, ночной портвейн,
Но ничего в тебе не изменилось.
Устал. Устала. Только голос сел,
И ты садись, влезай скорее в кресло.
Я застываю в средней полосе,
И хоть бы умереть - тогда б воскресла,
А так - ни бэ, ни мэ, ни в рай, ни в ад,
Ни позвонить, ни закричать, ни буркнуть,
Воскреснуть где-то в области Невад,
Или в другом, не местном Петербурге,
Устал, устала, вот моя печаль,
Небесно-серой дымчатой, не кучной
Моя печаль гнездится у плеча,
Моей печали тоже очень скучно.
Устал. Устала. Белые слова,
Стихи зачем-то многим удаются
А в детстве я мечтала о слонах,
Которые, как кошки, пьют из блюдца,
Которые уводят далеко
(пособие: "Слоны. Уход за ними.")
Которые лакают молоко.
Звонили мне? Да, ну и пусть звонили.
Устал. Устала. Свет и облака,
У всех весна, а у меня брусника,
Бессонницей намять себе бока,
А как иначе, тут поди усни-ка,
Где каждый сон - пугающе живой,
Где каждым утром страшно открываться,
Где ты во сне - живой, сторожевой,
Достойный перекличек и оваций,
Иноязычный, тонкий и хмельной,
Расхристанный, немыслящий, нечуждый,
Когда под утро то, что было мной
Сбивается туманом над речушкой,
Над речью, в голубых колоколах,
В страдании воздушном муэдзина.
Помилуй, Иегова и Аллах,
Оставь меня, где всё невыразимо,
Где свет и вспышка, где слова и явь
Сплетаются усталыми руками,
Где каждый знает тайну бытия,
И то, что говорят песок и камень,
Где папоротник трогает слонов
За сморщенные уши, где стихами
Всё то, что невозможно видеть вновь,
Где мы горим, а время засыхает.
Где библия рождается ad hoc
Где все, что приключается - впервые,
Где ты и я, не ведая стихов,
Становимся опять - сторожевыми,
Но снова утро, безнадежно стар
Твой выход на бессмысленную сцену,
Где ты, увы, опять никем не стал,
Но где на транспорт поднимают цену.
И ты считаешь звонкие рубли,
Так, чтоб доехать, жить под знаком "мета",
Где на углу паленое "Шабли"
Тебе не продадут без документов,
Где палая брусника, где, темна,
Дрожит земля, где меж пропорций лунных
Устал. Устала. В голубых слонах.
В бронхитной боли
После поцелуя.

Аля Кудряшева

[blagoroden_don]

Вот снимок: Лифшиц, Анненков, Чуковский.
И Мандельштам пристроился бочком,
С Чуковским под руку: немного по-таковски,
по-свойски… Видно — хорошо знаком.

Они спокойны, молоды, курчавы.
(Лишь бритый Лифшиц кочетом глядит).
И Мандельштам — до той, до страшной славы —
закинув ногу за ногу, сидит.

Он в дорогом — в пальто, скорей дорожном.
Чуть скован, ну, а в целом ничего.
Позирует в столетье невозможном:
в твоём, в моём… Но, в сущности — его.

[Lizeta]

из стеклянного горла боржом
было душно и рамы гнилые
вновь запахли воскресным дождём
и жильцов отселённых немые
догоняли шаги за плечо
робко трогали шёпот в затылок
жаркий вечер где быт увлечён
хрипотой граммофонных пластинок
дольше музыки песня плыла
раскрывались коробки и розы
но сбивалась от польки игла
и душили участия слёзы
и стояла за этой спиной
за другой ли в проёме у двери
тишина с прямотой земляной
в краткосрочное счастье не веря
повторений искала она
и нарочно игла оступалась
а до кромки великого сна
оставалось ещё оставалось

Герман Власов

[blagoroden_don]

Вчерашней нежности твоей
уже не хватит мне сегодня.
Тоска - прилипчивая сводня.
И руки - пара лебедей,
летящих до свету по кругу.
Я разжимаю с силой руку
И душу жажду я открыть.
Но от тоски не повторить
не получается, ей Богу.
Вчерашней нежности дорогу
Вчерашней жадности остыть.
И ничего не говорить...
Отпить еще. Но понемногу...

[Lizeta]

НЕЖНОСТЬ

Мир нежностью старинной опоясан.
Вселенная луной опоена.
А мир луны таинственен
И ясен,
А нежность
Ослепительно грустна.

В такую ночь
Два заповедных круга
Вдруг замерцают зеленью во мгле.
Мне вспомнится старинная подруга,
Прибежище печали на земле.

Ее глаза пустынные
Едва ли
Наворожили зла моей судьбе,
Они сужались в гневе,
А в печали,
Чужие,
Жили сами по себе.

И так ушли...
Но что-то в этом мире
Вдруг замерцает зеленью во мгле...
То нежность, растворенная в эфире,
Ночами опускается к земле.

Киктенко Вячеслав

[Подруга Детства]

я не то чтобы много требую – сыр дор блю

будет ужином; секс – любовью; а больно – съёжься.

я не ведаю, чем закончится эта ложь вся;

я не то чтоб уже серьезно тебя люблю –

но мне нравится почему-то, как ты смеешься.


я не то чтоб тебе жена, но вот где-то в шесть

говори со мной под шипение сигаретки.

чтоб я думала, что не зря к тебе – бунты редки –

я катаюсь туда-сюда по зеленой ветке,

словно она большой стриптизерский шест.



я не то чтобы ставлю все – тут у нас не ралли,

хотя зрелищности б завидовал даже гиннесс.

не встреваю, под нос не тычу свою богинность –

но хочу, чтоб давали больше, чем забирали;

чтобы радовали – в конце концов, не пора ли.

нас так мало еще, так робко – побереги нас.



я не то чтоб себя жалею, как малолетки,

пузырем надувая жвачку своей печали.

но мы стали куда циничнее, чем вначале –

чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки

и тихонько молились: «только бы откачали».



я не то чтоб не сплю – да нет, всего где-то ночи с две.

тысячи четвертого.

я лунатик – сонаты людвига.

да хранит тебя бог от боли, от зверя лютого,

от недоброго глаза и полевого лютика –

иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя»,

еле слышно произносимого – в одиночестве.



Вера Полозкова

[Исида]

***
Лучше таких, как я, принимать наружно,
Не допуская внутрь. Как детский тальк или йод.
Мне ж от тебя вообще ничего не нужно.
Всё, что мне нужно, бог мне и так даёт
Солнышко греет, почва меня питает,
К телу рубашки, к чаю достаточно сухаря.
Да, и ещё,
Под воротник загляни. Пуговки не хватает?
Знай - если что, то это я её срезала втихаря.

Анна Русс

[Исида]

* * *
Вся столица сияла, сияла да толковала,
как Маруся над лесом летала да токовала.
Вся станица слушала, слушала да кивала,
как Маруся певала:
Да, допускаю, что будущее тревожно,
но войско Твоё отважно.
Из того, что нужно, многое невозможно
и потому неважно.
Всё, что от Бога, страшно.
Всё, что от мамы, ложно.
Всё остальное, в целом, совсем несложно:
Смерть непреложна,
Истина неизбежна.
У Маруси два пулевых, одно ножевое.
Немцы её того - а она живая.

Линор Горалик

[Sssemga]

Константин Кроитор
нырнуло яблочко, ужалась комнатка

***
нырнуло яблочко, ужалась комнатка
шагнула стрелочка — без десяти
я должен коротко, мне нужно коротко
себя во времени произнести

и пляшет чёртова по стенам формула
и брызжут праздничные огоньки
и вдохновения строка бикфордова
со мной счастливым наперегонки

как долго целится искатель фокуса
вокруг да около, вперёд-назад
мне нужно сфоткаться, я должен сфоткаться
я должен выпорхнуть и быть нажат

и кровь из пальчика, и дым из ящика
и гром из облака, и конфетти
внутри невзрачная свернулась ящерка
и стала камешком, и без пяти

всего лишь петелька правее неуда
а сколько важности и болтовни
мне больше некого, мне больше некогда
мне больше не за что
шипят огни

© Copyright: Константин Кроитор, 2011
Свидетельство о публикации №111022110924

[Basstet]

Если сила есть — все остается в силе
Остается все именно там где было
Можно забыть как я тебя любила
Или забыть как я тебя забыла
Или распить на двоих чашечку кофе
До растворимой гущи — как бы гадаешь
Или еще проще еще пуще
Как бы толкуешь — мы же с тобою профи —

Страсть выпадает в осадок внутри текста
Жжет кофеин в жилах кипят чернила
В узком земном кругу душно тесно
Я же японским тебе языком говорила
Все остается и ничего не даром
И ничего не зря кофейный мастер
Свет за кругом чернильной червонной масти
Миф накрывается черным сухим паром
В полную силу

В реберных кущах обугленная прореха
Миф или блеф — ты в просторечье чудо
Тень слинявшая чудовищное мое эхо
Бедный бедный — слышишь меня оттуда?

Ирина Ермакова