Стихи об Одессе

[Sssemga]

Иосиф Бродский
Перед памятником А. С. Пушкину в Одессе
Якову Гордину

Не по торговым странствуя делам,
разбрасывая по чужим углам
свой жалкий хлам,
однажды поутру
с тяжелым привкусом во рту
я на берег сошел в чужом порту.

Была зима.
Зернистый снег сек щеку, но земля
была черна для белого зерна.
Хрипел ревун во всю дурную мочь.
Еще в парадных столбенела ночь.
Я двинул прочь.

О, города земли в рассветный час!
Гостиницы мертвы. Недвижность чаш,
незрячесть глаз
слепых богинь.
Сквозь вас пройти немудрено нагим,
пока не грянул государства гимн.

Густой туман
листал кварталы, как толстой роман.
Тяжелым льдом обложенный Лиман,
как смолкнувший язык материка,
серел, и, точно пятна потолка,
шли облака.

И по восставшей в свой кошмарный рост
той лестнице, как тот матрос,
как тот мальпост,
наверх, скребя
ногтем перила, скулы серебря
слезой, как рыба, я втащил себя.

Один как перст,
как в ступе зимнего пространства пест,
там стыл апостол перемены мест
спиной к отчизне и лицом к тому,
в чью так и не случилось бахрому
шагнуть ему.

Из чугуна
он был изваян, точно пахана
движений голос произнес: "Хана
перемещеньям!" -- и с того конца
земли поддакнули звон бубенца
с куском свинца.

Податливая внешне даль,
творя пред ним свою горизонталь,
во мгле синела, обнажая сталь.
И ощутил я, как сапог -- дресва,
как марширующий раз-два,
тоску родства.

Поди, и он
здесь подставлял скулу под аквилон,
прикидывая, как убраться вон,
в такую же -- кто знает -- рань,
и тоже чувствовал, что дело дрянь,
куда ни глянь.

И он, видать,
здесь ждал того, чего нельзя не ждать
от жизни: воли. Эту благодать,
волнам доступную, бог русских нив
сокрыл от нас, всем прочим осенив,
зане -- ревнив.

Грек на фелюке уходил в Пирей
порожняком. И стайка упырей
вываливалась из срамных дверей,
как черный пар,
на выученный наизусть бульвар.
И я там был, и я там в снег блевал.

Наш нежный Юг,
где сердце сбрасывало прежде вьюк,
есть инструмент державы, главный звук
чей в мироздании -- не сорок сороков,
рассчитанный на череду веков,
но лязг оков.

И отлит был
из их отходов тот, кто не уплыл,
тот, чей, давясь, проговорил
"Прощай, свободная стихия" рот,
чтоб раствориться навсегда в тюрьме широт,
где нет ворот.

Нет в нашем грустном языке строки
отчаянней и больше вопреки
себе написанной, и после от руки
сто лет копируемой. Так набегает на
пляж в Ланжероне за волной волна,
земле верна.
1969 (?)

[cote d'Ivoire]

Толчея на Приморском бульваре, озноб от вестей,
раскаленные свечи каштанов подробности сеют:
все видали, как в сторону моря спешил Одиссей,
обнимая за смуглые плечи свою Одиссею.
Но жена - не война. Прекрати. Надвигается шторм.
Проклиная моря, бабью дурость, обрыдлые слухи,
прекрати, говорит, на неделе вернусь, и потом -
даже Дюк меднокожий и тот зеленеет в разлуке.
Даже свечи каштанов забытой отчизны коптят,
даже море чернеет, со дна подымая терпенье,
и последнюю тысячу лет на Итаке не спят,
отражая волненье, потемкинские ступени,
и жена - не страна.
Задирается нос корабля,
поперечное небо на палубу косо ложится,
напрягается воздух, в бинокле мутнеет земля,
превращается в точку зареванная царица.
Во дворах в предвкушении шторма трепещет белье,
ибо родина - небо любое: Итака, Одесса...
Афродитой клянусь, ты и так не забудешь ее,
как сказала одна античная поэтесса.

Ирина Ермакова

[ТаняС]

Одесса

Рыжие камни белого города,
Юбка Одессы волн бирюза,
Брюхо песчаника штольнями вспорото,
Краны портовые режут глаза.
Плавно качаются диски медузные,
Иглы следят за моею рукой,
Чайки холёные, чуточку грузные
Крыльями режут прибрежный покой.
Море молочное, марево сонное,
Шелест волны шелком лижет стопу.
Небо в тумане – мягкость бездонная.
Кто по воде мне проложит тропу?


Снежана Малышева

[ЛУСЕЛИЯ САНТОС]

Одесса-мама.


Для меня этот сказочный город – основа основ.
Его пыльный ковер – как Святая Земля под ногами.
И всегда, где бывает возможно сказать пару слов,
Я о ней говорю, о неистово любящей маме.

В ее почве пускает ростки даже выжатый жмых.
На ее перекрестках заблудший находит дорогу.
Эта Мама не делит детей на своих и чужих.
Она помнит, что каждое чадо приходит от Бога.

Чешуёй серебрится булыжник ее мостовой,
По дворам бродит запах борща и печеного перца…
Здесь замерзшие тают июльской тягучей жарой,
И становятся нищие духом – богатыми сердцем.

Ну, а если в душе появляются холод и мрак,
Если прочный, незыблимый мир пошатнется и рухнет,
Мама примет любого, пусть даже он будет дурак,
И найдет ему место на старенькой солнечной кухне.

В этом городе крепче табак и вкуснее халва.
Все – попутны - ветра, и поэтому цели – безбрежны.
Мы на всех языках заплетаем свои кружева.
Это общая кровь! Наши судьбы, как комнаты, смежны.

Этот город прописан в тома наших жизненных книг.
Их читают архивщики, былью творящие небыль.
Мы всегда возвращаемся к ней, в тот единственный миг,
Чтоб подняться от порта по Лестнице в самое небо!

Я люблю этот город…

[lens]

Григорий ПОЖЕНЯН

В Одессе

Я не гость, не приезжий,
Не искатель затей.
Кто ж я? –
Гул побережий,
Соль набухших сетей,
Боль ладоней растертых,
Смутный ропот полей
И летящий над портом
Легкий пух тополей.

Я сюда не с речами,
Не за праздным житьем.
Мне не спится ночами
В сытом доме моем.
Хмель жасмина дурманный
Стал не люб, хоть убей…
Я опять сквозь лиманный
Проползу Хаджибей.
Лягу в жиже дорожной,
Постою у плетня,
И не жаль, что, возможно,
Не узнают меня.

Утро юности, где ты?
Мне тебя не вернуть.
По незримым приметам
Продолжается путь,
Путь суровый и тяжкий
От зимы до весны…
Мы, как нитки в тельняшку,
В нашу жизнь вплетены.

***
Марина ХЛЕБНИКОВА

К Воронцовой

По Итальянской, по Итальянской
Бьются копыта, мчится коляска
Солнце сквозь листья - в бешеной пляске,
По Итальянской мчится коляска.

К белой ротонде, кованым стрелам,
К пальцам, дрожащим в кружеве белом, -
Вихрем сминая светские маски,
По Итальянской мчится коляска!

Елизавета, Элис, Элиза -
Имя в дыханьи южного бриза,
В спутанных кудрях, солнечной краске -
По Итальянской мчится коляска,

Мчится предтечей звукам романса,
Мчится к загадке VOBULIMANS'а...
Что будет завтра - нынче не ясно.
По Итальянской мчится коляска...

VOBULIMANS - анаграмма из письма
Е. К. Воронцовой к А. С. Пушкину (СНАМИЛЮБОВЬ)

[cote d'Ivoire]

Как человека, мы способны
любить свой город или не любить.
Чему дано в одно соединить
людей живущих и когда-то живших,
архитектуру, говор, склад ума,
вечерний запах моря на остывших
от зноя улицах, где мы живем,
как на ветру, во времени своем.
Чему?
Наверно, чувству твоему
спокойствия в известняковых стенах,
автоматизму в повседневных сценах
общенья с говорливыми людьми,
привязанности к лицам и пространству,
организованному на века.
Жизнь безутешна тем, что коротка,
но здесь идет и клонит к постоянству.

Белла Верникова

[lens]

Александр ГАЛИЧ

Воспоминания об Одессе

...Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?!
О. Мандельштам

Научили пилить на скрипочке,
Что ж - пили!
Опер Сема кричит: - Спасибочки! -
Словно: - Пли!

Опер Сема гуляет с дамою,
Весел, пьян.
Что мы скажем про даму данную?
Не фонтан!

Синий бантик на рыжем хвостике -
Высший шик!
Впрочем, я при Давиде Ойстрахе
Тоже - пшик.

Но - под Ойстраха - непростительно
Пить портвейн.
Так что в мире все относительно,
Прав Эйнштейн!

Все накручено в нашей участи -
Радость, боль.
Ля-диез, это ж тоже, в сущности,
Си-бемоль!

Сколько выдано-перевыдано,
Через край!
Сколько видано-перевидано,
Ад и рай!

Так давайте ж, Любовь Давыдовна,
Начинайте, Любовь Давыдовна,
Ваше соло, Любовь Давыдовна,
Раз - цвай - драй!..

Над шалманом тоска и запахи,
Сгинь, душа!
Хорошо, хоть не как на Западе,
В полночь - ша!

В полночь можно хватить по маленькой,
Боже ж мой!
Снять штиблеты, напялить валенки
И - домой!..

...Я иду домой. Я очень устал и хочу
спать. Говорят, когда людям по ночам
снится, что они летают - это значит,
что они растут. Мне много лет, но
едва ли не каждую ночь снится, что
я летаю.

...мои стрекозиные крылья
Под ветром трепещут едва.
И сосен зеленые клинья
Шумят подо мной, как трава.

А дальше -
Таласса, Таласса! -
Вселенной волшебная стать!
Я мальчик из третьего класса,
Но как я умею летать!

Смотрите -
Лечу, словно в сказке,
Лечу, сквозь предутренний дым,
Над лодками в пестрой оснастке,
Над городом вечно-седым,

Над пылью автобусных станций -
И в край незапамятный тот,
Где снова ахейские старцы
Ладьи снаряжают в поход.

Чужое и глупое горе
Велит им на Трою грести.
А мне - за Эгейское море,
А мне еще дальше расти!

Я вырасту смелым и сильным,
И мир, как подарок, приму,
И девочка с бантиком синим
Прижмется к плечу моему.

И снова в разрушенной Трое
- Елена! -
Труба возвестит.
И снова...

...На углу Садовой какие-то трое остановили
меня. Они сбили с меня шапку, засмеялись и
спросили:
- Ты еще не в Израиле, старый хрен?!
- Ну что вы, что вы?! Я дома. Я пока дома.
Я еще летаю во сне.
Я еще расту!..

[lens]

Владимир КАЦ

Снова кружится пух тополиный
В сонный полдень весенней Одессы.
Над обрывом, над желтою глиной,
Над притихшим пространством дворов.
Я люблю эту призрачность линий,
Сибаритство прогулок воскресных,
И над морем пронзительно-синим
Зарожденье пронзительных строф.

[poetdushi]

О городе и только
----
Поэт Души
--

Дождался я, пришёл и мой черёд
Спеть об Одессе лучшую из песен,
Чтоб и тому, кто чёрте-где живёт,
Вдруг захотелось побывать в Одессе.

Здесь жизнь течёт со вкусом, неспеша.
Здесь море лучше пенится, чем пиво.
Здесь каждая одесская душа
И гармонична, и чуть-чуть строптива.

Акаций белоснежных аромат
Толпится в подворотнях и в аллеях.
И всякий встречный вам безмерно рад,
От воздуха подобного хмелея.

Живём не в суете, не впопыхах.
И со всего имеем понемногу.
Мечеть от синагоги в двух шагах…
И всё у них спокойно, слава Богу.

У нас уже полмира земляков.
И отыскать их можно где – угодно…
Одесса всех вас ждёт. У нас легко,
Радушно и пока ещё свободно.

[cote d'Ivoire]

Как холодно в Одессе в феврале!
Мерцает Водолей на небосводе,
Бело на море, словно на земле,
Мороз и ветер – кавардак в природе.

Снег в перемешку с ледяной крупой
Обрушился как божье наказанье;
Изгой и вождь, преступник и герой
Сегодня отправляются в изгнанье.

Он смотрит сквозь нечистое стекло
Летящей в белый сумрак спецмашины,
Его везут, ему не повезло,
Но будет время выяснить причины.

Шофер газует, давит на педаль,
На перекрестках, поминая черта…

„Знакомый город, чуть не ville natale?
Знакомый путь с окраины до порта.
Куда как скучно сохранять уклад,
Отцом и дедои созданный с любовью,
И жизнь ценя, не строить баррикад,
Предпочитая Тору и торговлю.
Здесь кровь прольют- во время грабежа,
С иронией воспримут смену флага
И риск поймут лишь ради барыша,
А не во имя мирового блага.

Как холодно в Одессе в феврале
У берега! Вот человек по трапу
Спускается: «Багаж на корабле.
Прошу вас…» И протягивает шляпу.

Куда теперь? И что за морем ждет?...

***

Лес легких лесенок сквозных,
Прямых и винтовых,
Дым пробирается сквозь них
Из вытяжек печных,

Я вижу город под собой,
Он многими воспет,
И я неверною стопой
Иду за ними вслед.

Он вспыхнув, ослепив, затмив,
От мостовых до крыш
Весь уместился в новый миф
Как Вена и Париж,

И в этом мифе золотом
Ему сам черт не брат,
Он в нем как в веке золотом
Насмешлив и богат.


Ал. Рапопорт

[verlen]

Недавно трагически погибла Анна Яблонская,замечательный поэт и драматург,удивительно добрый, красивый душой и внешностью человек.Она оставила после себя немного;сборник стихов,а также несколько пьес и рассказов,большинство которых опубликовано в ж."Октябрь" (Москва),но в каждом из своих написанных слов она оставила частичку своей души.
Несколько лет назад она подарила мне свой сборник стихов "Vinograd",вот одно стихотворение из него,

НА СМЕРТЬ КОЛЕНОК

положи мне руку на колено,
там,где нервов самые истоки,
мы не одиноки во Вселенной,
просто мы вселенски одиноки...

у любви такая масса нетто,
не поднимешь,сколько не старайся,
видно на Земле мне места нету,
видно есть мне только жизнь на Марсе...

мне вкололи космос прямо в вену,
экипажи ждут в небесных лодках,
положи мне руку на колено,
там,где стрелка...стрелка на колготках...

Вечная ей память...

[cote d'Ivoire]

Это одесское лето, одесское гетто,
толпа озарённых придурков,
это влажная завязь травы и речи,
морской соли и сырого тумана,
косноязычие одесских долгожителей,
подвеянных поэтов, тихих задумчивых сумасшедших,
хитрых шахматистов
и расчётливых утренних философов…

Это утренний кефир и полдневное солнце
над горячим от жизни Привозом,
молдаванка с покосившимися улицами
и древними, подмытыми артезианскими
и фекальными водами, дворами,
где долго не гаснут закаты,
и на бледные лица слепых кариатид
ложится к ночи тёплая, бессмертная одесская пыль…

Это сладкий дым и смог загазованных пляжей,
Златы Пяски ещё не загаженной Дофиновки,
свежие жабры бычков-гладиаторов,
борющихся с тяжким воздухом моей отчизны,
моего любимого греческого полиса,
моей старушки Пальмиры…

Восхитительный запах дерьма и отечества!
Где сливочный ампир и классическое барокко,
цветной торт лепных карнизов
и ломкий бисквит известняка,
дворовые сортиры,
дождик на станции Сортировочной,
мокрые рельсы и тоска переездов.

Там по утрам над Отрадой встаёт высокое свежее море,
которые пахнет степью и неубитой рыбой…
Там не слабеет целебный запашок водорослей и йода,
и в августе на скалах крепчает зловоние мидий,
чёрной и жирной морской травы…

Это - память о временах, когда под Одессой, как под сердцем,
ходило большое свежее море,
и в турецком чаду кофеен подымался над Ланжероном
жертвенный шашлычный дым…

Ефим Ярошевский

[cote d'Ivoire]

ПЕТР МЕЖУРИЦКИЙ

«На еврейскую Пасху всегда плохая погода»
Восточно-европейская народная
мудрость.

Ежегодная эта встряска
Не для среднего, знать, ума –
У одесских евреев Пасха,
А в Одессе еще зима.

Город скрючился от озноба –
В лучшем случае минус пять –
Ну и Песах – одни сугробы,
Дерибасовской не видать.

И при всей иудейской прыти
Неизменно стоит вопрос:
В самом деле, как можно выйти
Из Египта в такой мороз?

[cote d'Ivoire]

Сидит Утёсов на скамейке.
Хотя бы с ним — поговори!
А дождик сверху — как из лейки,
и в серых лужах — пузыри.
Поговори со мной, Утесов.
Как тошно всё — куда ни глядь.
Хоть ты, конечно, не философ
— но как мне эту жизнь понять?
Скажи своим домашним басом
живое смачное словцо,
и не дождём облей, а джазом,
и поверни ко мне лицо.
Что эта бронза? Лучше — брынза
и кружка шабского вина!
Увеличительная линза,
чтобы глядеть на мир, нужна.
И нужен раструб граммофонный,
чтоб прямо в небо он глядел,
чтоб жизнь была не полусонной,
чтоб острый ритм душой владел.
Ты не глядишь на нас в досаде?
О чём ты думаешь, о чём?
Сидишь один в пустом горсаде.
Я рядом сяду. Под дождём.

Илья Рейдерман

[cote d'Ivoire]

МЫ ВЕРНЁМСЯ,ОДЕССА!

Было жаркое лето сорок первого года -
Враг катился лавиной на Одессу мою,
И матросы морского пехотного взвода
Кораблям отдавали прощальный салют.
По ступеням священным,по тельняшке гранитной, -
По Потёмкинской гордо шли Одессу прикрыть.
И,едва распрощавшись с мальчишеской свитой,
Забывали о жизни,чтоб смерть победить.
Было им восемнадцать,девятнадцать и двадцать,
Но враги не считают сколько лет нам с тобой.
Раз уж так получилось и приходится драться -
Рассудить нас с врагами может только лишь бой.
Не отдали ни шагу,не отдали б ни шагу.
Тут хоть мёртвым завидуй,- но приказ - есть приказ!
И,прижав на флагштоках пробитые флаги,
Корабли уходили на Крым и Кавказ.
"Мы вернёмся,Одесса,если сможем вернуться,
Если пулю не встретим,ты нам слёзы прости.
Если мы не успеем тебе вновь улыбнуться,
Ты о нас хоть немного,так и быть,погрусти!"
Было жаркое лето сорок первого года -
Враг катился лавиной на Одессу мою,
И матросы морского пехотного взвода
Отдавали последний,прощальный салют...


Владимир Рывкин (Одесса-Эрланген)

[cote d'Ivoire]

ОДЕССКИЙ ПЕРЕУЛОК

Акация, нежно желтея,
Касается старого дворика,
А там, в глубине, — галерея,
И прожитых лет одиссея
Еще не имеет историка.

Нам детство дается навеки,
Как мир, и завет, и поверие.
Я снова у дома, где греки,
Кляня почитателей Мекки,
В своей собирались гетерии.

Отсюда на родину плыли
И там возглавляли восстание,
А здесь нам иное сулили
Иные, пьянящие были,
Иных берегов очертания.

А здесь наши души сплетались,
А здесь оставались акации,
Платаны легко разрастались,
Восторженно листья братались,
Как часто братаются нации.

О кто, этих лет одиссея,
За нитью твоею последует?
Лишь море живет, не старея,
И время с триерой Тезея,
Все так же волнуясь, беседует.

[cote d'Ivoire]

БАЛЛАДА О РЫБЕ
(Одесса, рыбный ряд, Привоз)

Ах, на Привозе на кривом морозе
продажа рыбы в неудобной позе!
Торговка красная и красная цена.
Совсем недавно кончилась война.

На ледяном ветру – очередь за рыбой ледяной.
«Четыре коропа, коропчика
(красавцы алые в серебряной крови!),
всего за петушок – пять рэ, и рыба ваша,
она еще кровит!..».
Безрукий инвалид
схватить ее культяпкой норовит, а рядом –
худая, бледная, освенцимская рыба -
трупы оскаленных исчадий с хвостами ледяными-
с железнам грохотом ложатся на весы -
по госцене…

Прилавок, сталь, мороз и сопли на ветру…
Торговка говорит: «Чтоб ты так жил к утру -
она еще совсем живая,
я даром отдаю…».
У рыбы – рана ножевая.
Заплыли голубые скулы, а глаза
еще как будто живы,
но уже задумались
о гибели и глубине…
«За свежих жабер кровь плачу вдвойне!» -
я ей кричу. Она не слышит
и говорит, что рыба дышит…

Кто рыбу оглушил
(не по моей вине)? Ужели
глушитель рыбы, некто Меламуд
пробрался в пруд?
Иль это Сидоров, колхозный водолей,
ее распространил среди людей?
(О прохиндей!)

На ледяном ветру – очередь за рыбой ледяной.
(«Четыре коропа, коропчика, красавцы алые -
всего за петушок!» -
у рыбы шок…).

За другом друг, за рыбой ледяной
очередь по всей стране родной…
Торговка красная и красная цена.
… Как хорошо, что кончилась война!

[бобивал]

Это одесское лето, одесское гетто,
толпа озарённых придурков,
это влажная завязь травы и речи,
морской соли и сырого тумана,
косноязычие одесских долгожителей,
подвеянных поэтов, тихих задумчивых сумасшедших,
хитрых шахматистов
и расчётливых утренних философов…

Это утренний кефир и полдневное солнце
над горячим от жизни Привозом,
молдаванка с покосившимися улицами
и древними, подмытыми артезианскими
и фекальными водами, дворами,
где долго не гаснут закаты,
и на бледные лица слепых кариатид
ложится к ночи тёплая, бессмертная одесская пыль…

Это сладкий дым и смог загазованных пляжей,
Златы Пяски ещё не загаженной Дофиновки,
свежие жабры бычков-гладиаторов,
борющихся с тяжким воздухом моей отчизны,
моего любимого греческого полиса,
моей старушки Пальмиры…

Восхитительный запах дерьма и отечества!
Где сливочный ампир и классическое барокко,
цветной торт лепных карнизов
и ломкий бисквит известняка,
дворовые сортиры,
дождик на станции Сортировочной,
мокрые рельсы и тоска переездов.

Там по утрам над Отрадой встаёт высокое свежее море,
которые пахнет степью и неубитой рыбой…
Там не слабеет целебный запашок водорослей и йода,
и в августе на скалах крепчает зловоние мидий,
чёрной и жирной морской травы…

Это - память о временах, когда под Одессой, как под сердцем,
ходило большое свежее море,
и в турецком чаду кофеен подымался над Ланжероном
жертвенный шашлычный дым…

Ефим Ярошевский

Прекрасная, образная, не замыленная общими фразами атмосфера Одессы!

[cote d'Ivoire]

Потрёпанный одесский старый двор,
Мелодию нащупывая скрипом,
Семи ветрам объятья распростёр:
Шальным, залётным, бесшабашным, сиплым.

И тает незатейливый мотив
По-доброму, по-свойски, по-житейски,
Разумно, с тактом, с чувством совместив
Мелодию Успенской и Еврейской.

Мой старый двор, который век поёт
Тепло, светло, знакомо, колыбельно.
И сердце тихо ёкает моё,
Скрипучей потревоженное дверью.

Евгений Голубенко

[Парусник]

Я, женским телом наслаждаюсь,
Когда на пляж, я прихожу,
Затем, я в море окунаюсь,
Ну, и свидания, так жду.

Все с обнаженными телами,
Во всем, Одессы колорит,
Вас приглашают, всегда сами,
Когда душа, ваша горит.

Здесь вкус, на глаз определяют,
Умеют, вас очаровать,
Здесь комплиментом награждают,
Клиента статус, чтоб поднять.

В Одессе, любят щедрость духа,
Душа, чтоб была без замка,
Когда на сердце, давно сухо,
Угас азарт, там игрока.

Юрий Симаченко