Политика и поэзия

[afina7]

Однажды, в студеную зимнюю пору,
Я из дому вышел; был сильный мороз.
Гляжу как бредут на Поклонную гору
Людишки, несущие лозунгов воз.

– Куда вы, ребята? – «На митинге стынуть!»
– Чего протестуем? – «Стабильности ждем!
Начальство велело, а мы – крепостные.
Они там воруют, а мы вот идем».

– А кто средь воров будет старший по чину?
«Да правит двенадцать годков мужичок.
Он к выборам нынче накинул овчину.
В больших полномочьях…, а сам с ноготок».

Так вон оно что. А как звать его? – «Вова!»
Но старший средь них разговор оборвал:
«Ступай, оранжист!», – он прикрикнул сурово.
Толпу под уздцы и вперед зашагал.

Неизвестный Дядя Саша.

[Zaratustra]

С рожденья Рима, с древних дней Эллады
Народ селился близ жилья богов
В лесах священных, у ручья наяды
Иль на горах, чтоб отражать врагов.
Так Рим, Афины, Спарта возникала.
Века промчались, готика пришла,
И замок стал защитою села,
Лачуги жались к башням феодала
Иль по теченью судоходных рек
Медлительно росли за веком век.
Бог, ремесло иль некий покровитель,
Вот кто был древних городов зиждитель.
А кто столицу русскую воздвиг,
И славянин, в воинственном напоре,
Зачем в пределы чуждые проник,
Где жил чухонец, где царило море?
Не зреет хлеб на той земле сырой,
Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно,
И небо шлет лишь холод или зной,
Неверное, как дикий нрав тирана.
Не люди, нет, то царь среди болот
Стал и сказал: "Тут строиться мы будем!"
И заложил империи оплот,
Себе столицу, но не город людям.
Вогнать велел он в недра плывунов
Сто тысяч бревен – целый лес дубовый,
Втоптал тела ста тысяч мужиков,
И стала кровь столицы той основой.
Затем в воза, в подводы, в корабли
Он впряг другие тысячи и сотни,
Чтоб в этот край со всех концов земли
Свозили лес и камень подобротней.
В Париже был – парижских площадей
Подобья сделал. Пожил в Амстердаме
Велел плотины строить. От людей
Он услыхал, что славен Рим дворцами,
Дворцы воздвиг. Венеция пред ним
Сиреной Адриатики предстала
И царь велит строителям своим
Прорыть в столице Севера каналы,
Пустить гондолы и взметнуть мосты,
И вот встают Париж и Лондон новый,
Лишенные, увы! – лишь красоты
И славы той и мудрости торговой.
У зодчих поговорка есть одна;
Рим создан человеческой рукою,
Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною,
Что Петербург построил сатана.

[Zaratustra]

То конница скачет, за нею пехота
Змеей растянулась, за ротою рота,
А там артиллерия – пушки, возки.
И все они посланы царским указом
Тех гонят с восточных окраин сюда,
Те с Запада вышли, на битву с Кавказом,
Не знают, зачем, почему и куда,
Не спросят о том. Ты увидишь монгола
Скуласт, косоглаз, отбивает он шаг,
А далее бледный, больной, невеселый,
Плетется литовский крестьянин-бедняк.
Там ружья английские блещут, там луки,
И дышит калмык на озябшие руки.
Кто их офицеры? Немецкий барон.
В карете ездой наслаждается он,
Чувствительно Шиллера песнь напевает.
И плеткою встречных солдат наставляет.
Француз либеральную песню свистит
Бродячий философ, чиновный бандит
С начальником занят беседой невинной:
Где можно достать по дешевке фураж?
Пускай перемрет солдатни половина
Деньгам не ущерб. Если маху не дашь,
Рассудят, что это – казны сбереженье,
Царь орден пришлет и в чинах повышенье.

[Zaratustra]

...
В России ценят издавна коней;
Гвардейский конь солдатского ценней,
За трех солдат идет он при расчете,
А офицерский, тот совсем в почете:
В одной цене с ним писарь, брадобрей
Иль гармонист, а в дни худые - повар,
Как постановит полюбовный сговор.
Казенных кляч, возящих лазарет,
Которые стары, худы и слабы,
Таких на карту ставят, - споров нет:
Цена за клячу - две хороших бабы.
...

"Дзяды" Мицкевич А. 1823

[Zaratustra]

Над площадью кружился утром снег.
Выл где-то близко пес. Сбежались люди
И мерзлый труп отрыли в снежной груде.
Он после смотра там обрел ночлег.
Под скобку стрижен, борода густая,
Плащ форменный и шапка меховая,
На вид полусолдат, полумужик,
То, верно, офицерский был денщик,
Стерег несчастный шубу господина
И люто мерз. Хотя крепчал мороз,
Уйти не смел он. Снег его занес.
К утру он бездыханен был, как льдина,
И мертвого нашел здесь верный пес.
Хоть замерзал, но не надел он шубы.
Заиндевели смерзшиеся губы.
И был залеплен снегом глаз один.
Другой еще глядел остекленело
На площадь - не идет ли господин.
Терпенью слуг российских нет предела:
Велят сидеть - не встанет никогда
И досидит до Страшного суда.
Он мертв, но верен барину доселе
И держит шубу барскую рукой.
Погреть пытался пальцы на другой,
Но, видно, пальцы так закостенели,
Что их под плащ просунуть он не мог.
А где же барин? Так он осторожен
Иль так он черств, что даже не встревожен
Тем, что слуга исчез на долгий срок?
То был недавно прибывший в столицу
Заезжий офицер, как говорят.
Пришел он не по долгу на парад,
А чтоб мундиром новым похвалиться.
С парада, верно, зван был на обед,
Затем побрел ночной красотке вслед,
Иль, забежав к приятелю с поклоном,
Забыл бородача за фараоном,
Иль шубу с ним оставил для того,
Чтоб не могли знакомые глумиться:
Мол, офицер, а холода боится,
Ведь не боится русский царь его!
Чтоб не сказали: "В шубе! На параде!
Он либерал! Он вольнодумства ради
Ее надел!"
Несчастный ты мужик!
Такая смерть, терпение такое
Геройство пса, но, право, не людское.
Твой барин скажет: "То-то был денщик!
Верней собаки был!" - и усмехнется.
Несчастный ты мужик! Слеза течет
При мысли о тебе, и сердце бьется...
Славянский обездоленный народ!
Как жаль тебя, как жаль твоей мне доли!
Твой героизм - лишь героизм неволи.

"Дзяды" Мицкевич А. 1823

[cote d'Ivoire]

Победоносное

Так уж честно победили, что и двадцать дней долбя, никого не убедили, а особенно себя. Жаль, приказ еще не издан — но дождемся, нашу мать, — чтоб к победе над фашизмом этот подвиг приравнять, чтоб, традицию ломая, но являя широту, мы уже седьмого мая отмечали ту и ту. Победили, отстояли, разменяли на рубли, раскатали, изваляли, истоптали, отскребли, показали, доказали, не отдали, соблюли — и Казани, и Рязани, и Обаме, и Бруни, и проклятой Пикадилли, вас не видящей в упор… Так уж полно победили, что стреляют до сих пор. Защитили серп и молот, звук родного языка… Успокоиться не могут, все не вытопчут пока.Гул стоит в родных осинах, орки строятся в каре — все никак забыть не в силах, как уклались в декабре.

Победитель белоглазый, ты взлетел, орелик мой, над оранжевой заразой и над ленточной чумой! Вот чистейшая победа: всех, кто встал с другой ноги, по закону Архимеда вытесняют во враги. Торжествует жажда мести, обуявши большинство. То, что жить придется вместе, не волнует никого. Так уж честно победили, с самым-самым во главе, что со страху залудили эпик фейл по НТВ — «На Болотную ходили за бабло и «Доширак»!»… Так уж честно победили, что не врать — уже никак. Так бесспорно победили в равной, доблестной борьбе, что Козлова посадили — вот, Романова, тебе! Посадили PussyRiot, чтобы выглядить крутей; вон и деток отбирают — победили и детей! Вот победа образцова, неустанный ратный труд. Взяли было Удальцова, да отдали: больно крут.

Коллективный победитель, предводитель душ и тел! Отчего твой белый китель так под мышками вспотел? Взявши Питер и Москву уж, — что же, доблестный Мальчиш, так визгливо торжествуешь, так ножонками сучишь? Что ты воешь, многомясый, усмехаясь роково, навалившись всею массой неизвестно на кого — на студентов, на младенцев, на зажатых, будто гость, обреченных отщепенцев перекупленную горсть? Лишь на них, твердоголовы, брешут высшие слои — Соловьевы, Соколовы и Фадеевы твои. Эти стыдные минуты — худший выбор высших сфер. Либо мы не лилипуты, либо ты не Гулливер.

Нет, таких истерик, знаю, не закатывает тот, кто домой, к родному краю, победителей ведет. Так — под хохот пьяной крали, у провала на краю, — обмывают, что украли, а не отняли в бою.

Тут иной руководитель, обладатель лет шести, спросит: как же победитель должен, блин, себя вести? Да уж вы, вожди со стажем, как сказал бы вам Бильжо, не волнуйтесь. Все покажем. Все увидите ужо.

Дмитрий Быков

[Парусник]

Пятьдесят восьмая...

Пятьдесят восьмая - злая сила -
Были тюрьмы доверху полны.
Многих за решетку посадила,
Без проступков всяких и вины!

Столько слез текло из глаз горючих,
Кляли день рожденья и судьбу...
А статья закручивала круче
Гайки на фальшивую резьбу...

И.Демьянов

[Парусник]

Размышлизмы избирателя.


Умыты,бриты и культурны
Идем мы к урнам, как и прежде,
Чтоб в избирательные урны
Повторно выбросить надежды.

Вождя однажды выбирая,
Ждет манн небесных только лох.
Успех, когда сулитель рая
Хотя бы чуточку неплох.

Ш.Схидняк

[cote d'Ivoire]

От мента!

Что-то, видно, неладно со мной:
Почитай, уж который год
Mне никак инстинкт основной
По ночам заснуть не дает.

Голова лишь одним занята,
Лишь одно буравит мозги –
Если где завидишь мента,
Все как есть бросай и беги.

Лишь заслышишь его шаги,
Ноги в руки – и прочь беги,
А безногий – так по грязи,
Извиваясь ужом, ползи.

Не найти подходящих слов,
Описать беспредел ментовской,
Где ты, где, великий Жеглов,
Шок и трепет Москвы воровской?

Где Шарапов, заступник наш?
Так и сгинул ты без следов,
Соцзаконности верный паж,
Утешитель невинных вдов.

Что б собраться с духом властям
И поганую эту рать
Разогнать всю как есть к чертям?
Только где здесь других набрать?

Нет на вас, вашу мать, креста!
Вы – людского рода враги!
…Сколько раз увидишь мента,
Столько раз от него беги.

[Ur]

Стихи Владимира Маяковского,
Опубликованы в еврейской газете "Восход" 30.02.1913 г.


Евреи! Достаточно для человечества
вы отдали сил в суматохе дней.
Страна Палестина,
твое отечествo,
туда езжай,
если ты еврей.
Куда ни глянь,
кругом евреи,
спешите все
туда поскорее.
Еврейские нивы, сады и поля,
Такою будет твоя земля!
Что сам посеешь, то сам и пожнешь –
Антисемитов пусть хватит дрожь.
Довольно домов для других вы строили,
Построй свой дом в стране Исроэля!
Евреи, оставьте Россию немытую,
Идите туда, где не будете битыми,
Туда, где не взыщут на вас вины,
Туда, где руки ваши нужны.
Расцветет пустыня еврейским трудом
Для всех поколений - сейчас и потом.
Не ждите погрома ужасной картины -
Езжайте, евреи, скорей в Палестину!
Что делать - будешь решать ты сам.
Ты на горе восстановишь Храм.
Сюда, как встарь, соберутся народы
И будут славить мир и свободу,
чтоб не было к былому возврата,
Бери свое - от Нила до Ефрата.

Только не жди - не поможет бог,
если себе ты помочь не смог.
Во имя будущих поколений -
Езжайте скорей в Палестину, евреи!

[Парусник]

Россия - странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.

***

Везде все время ходит в разном виде,
мелькая между стульев и диванов,
народных упований жрец и лидер
Адольф Виссарионович Ульянов.

***

Полна неграмотных ученых
и добросовестных предателей
страна счастливых заключенных
и удрученных надзирателей.

***

Россия надрывно рыдает
о детях любимых своих;
она самых лучших съедает
и плачет, печалясь о них.

И.Губерман

[Парусник]

Люблю Отчизну я...

«Люблю Отчизну я, но странною...» —
Глаза б мои уже не видели
Ее вокзалов лавки банные,
Аэропортов накопители,

Свово пути через Вселенную,
Ее развинченные поиски,
Духовность эту офигенную
С Христом на знамени обкомовском...

Хот-доги заедая пиццами,
Любя Каддафи при оказии,
Она березовыми ситцами
Заколебала всю Евразию.

И заколдово-зачарована
Сама собой, лежит, громадина,
Где тянут все, что не своровано,
И тырят все, что не украдено.

Дороги вектор тут утратили,
Пейзане жизнь ведут унылую,
За слово «гринпис» шлют по матери
И в глаз дают за душу милую.

Здесь пуст лоток, но полон противень,
Идет распитие — столетия,
А джаз всегда — измена Родине.
Здесь бьют
На первое и третье.

Зато здесь Гоголь опечаленный
Пересидит себя, отвесного,
И вдруг весна придет нечаянно,
Холстину разодрав небесную.

И на меня при этом давеча
Такие вдруг глазищи рухнули,
Что все, едри их мать, товарищи
Забылись вместе с их хоругвями!

В.Благов

[cote d'Ivoire]

Юлечка, родная,
Что с тобой теперь?
В «хате» «шконка» с краю,
Из металла дверь.
В топке «Нафтогаза»
Тлеет огонек,
А Дубина сразу
Сдал всех - «фраерок».
В уголке «параша»,
В клеточку рассвет…
Дали пани нашей
Упыри семь лет.
А «Газпром», что дышло,
Слямзил, как всегда,
Комсомолки бывшей
Лучшие года!
Тут «чефир» в стакане,
Там наколку бьют…
Слышно на Майдане:
БЮТ! БЮТ! БЮТ!
Сединой блеснула
На макушке прядь,
В голове мелькнуло:
«Спать, спать, спать!
Утро мудренее
Вечера всегда,
И во сне быстрее
Пролетят года».


- Разве собирала
В «ЕЭСУ» добро,
Разве получала
От «МО» бабло?
Протокол Киотский
Зря, что ль стерегла?
Все «Газпром» доила,
Ночи не спала!
Формулу по газу
Вывел Перельман
Умный он – зараза,
Хоть и басурман.
Витенька, послушай!
Я тебя не съем,
Не стоит Витюша
Рейтинг твой совсем!
На весы все брошено
В Еврозоне «щас»
Вряд ли по-хорошему
Встретят они нас!
А моря ревучие
Трубами полны
Протянули кучу
Мимо УкрайнЫ.
Наломал Витюня,
На транзите дров
Семьдесят зеленых -
Тысяча кубов.


На суде, склоненная
Рядом с Юлей дочь:
Очень хочет юная
Матери помочь.
Протокол Киотский
Если освежить,
Маме на свободе
Не придется жить.
А судья – скотина,
Так и лезет в бой,
В рясе из сатина
Черно-гробовой.
Не закончить борову
Речь свою никак.
Да, достался с норовом
Маме вурдалак!


«Батькивщина» - «Против»,
Регионы – «ЗА»,
Закрывает Юля
Карие глаза.
Пусть звучат унылые,
Подлые слова -
Евроинтеграция
До сих пор жива!
Не закончен, скажут,
В НАТО наш поход,
И не брошен даже
В теплый виски лед.
Чтоб мечты прекрасные
Уносили нас,
Чтоб Брюссели разные
Принимали нас.
Церкви чтоб украинской
Православный крест,
Не мешал католикам
Наших брать невест!
Чтоб земля родимая
Косточки взяла,
Чтобы с апельсинами
Урожай дала!
Возникай содружество
Юлечки с Витьком,
Укрепляйся мужество
Салом с коньяком!
«Мы всегда готовы!» -
Слышится окрест.
Украина снова
Поднимает крест!
И повсюду громко
Все орут: «НЭ ХАЙ»,
Не нужна нам «ломка»,
В рай! В рай! В рай!

Быков

[Парусник]

Россиелюбие.

Россиелюбие — афишка
для тех, кто правят, но крадут,
А для пророка — это "вышка",
что в исполненье приведут.

Все русолюбы записные
властям внушили неспроста,
что он любил не ту Россию,
да и любовь была не та.

И смертной кары нависанье
войдя условьем в ремесло,
под мертвенными небесами
его опасностью спасло.

Вся клевета, интриги, тайны
и хор завистников тупой
его спасли от нечитанья
нелюбопытственной толпой.

А ныне — даровая гласность,
когда изсплетнилась печать,
когда сама госбезопасность
поэтов бросила читать.

Евгений Евтушенко

[cote d'Ivoire]

Конец сказки

Полный срок состоял ты при деле,
Нагревая заветный шесток,
Остается всего лишь неделя –
Потерпи еще, милый, чуток.

Хоть давно попрощался с народом,
Что когда-то тебя избирал,
Но в сравненьи с твоим кукловодом
Ты отчаянный был либерал.

Был досуг твой до крайности редок,
Ты пахал от зари до зари,
Погуляй по Кремлю напоследок,
На красоты его посмотри.

Убери за собою игрушки –
Свой любимый айпад и айфон,
Можешь даже пальнуть из Царь-пушки,
Попугать оборзевших ворон.

Душегубств за тобой не водилось,
Приближенным ноздрей ты не рвал,
Даже к падшим известную милость,
Расхрабрившись, порой призывал.

Был ты, в целом, безвредный чудила,
И делам я твоим не судья.
До свиданья, наш плюшевый Дима,
Вот и кончилась сказка твоя.

Иртеньев

[Парусник]

Наследники Сталина.

Безмолвствовал мрамор.
Безмолвно мерцало стекло.
Безмолвно стоял караул,
на ветру бронзовея.
А гроб чуть дымился.
Дыханье из гроба текло,
когда выносили его
из дверей мавзолея.
Гроб медленно плыл,
задевая краями штыки.
Он тоже безмолвным был -
тоже! -
но грозно безмолвным.
Угрюмо сжимая
набальзамированные кулаки,
в нём к щели глазами приник
человек, притворившийся мёртвым.
Хотел он запомнить
всех тех, кто его выносил, —
рязанских и курских молоденьких новобранцев,
чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил,
и встать из земли,
и до них,
неразумных,
добраться.
Он что-то задумал.
Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:
удвоить,
утроить у этой стены караул,
чтоб Сталин не встал
и со Сталиным — прошлое.
Мы сеяли честно.
Мы честно варили металл,
и честно шагали мы,
строясь в солдатские цепи.
А он нас боялся.
Он, веря в великую цель, не считал,
что средства должны быть достойны
величия цели.
Он был дальновиден.
В законах борьбы умудрён,
наследников многих
на шаре земном он оставил.
Мне чудится будто поставлен в гробу телефон.
Кому-то опять
сообщает свои указания Сталин.
Куда ещё тянется провод из гроба того?
Нет, Сталин не умер. Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли
из мавзолея
его.
Но как из наследников Сталина
Сталина вынести?
Иные наследники
розы в отставке стригут,
но втайне считают,
что временна эта отставка.
Иные
и Сталина даже ругают с трибун,
а сами ночами тоскуют о времени старом.
Наследников Сталина,
видно, сегодня не зря
хватают инфаркты.
Им, бывшим когда-то опорами,
не нравится время,
в котором пусты лагеря,
а залы, где слушают люди стихи,
переполнены.
Велела не быть успокоенным Родина мне.
Пусть мне говорят: «Успокойся...» -
спокойным я быть не сумею.
Покуда наследники Сталина
живы ещё на земле,
мне будет казаться,
что Сталин - ещё в мавзолее.

1962

Евг.Евтушенко

[Zaratustra]

"Люди холопского звания
Сущие псы иногда –
Чем тяжелей наказание
Тем им милей господа"
(с) Некрасов Н. А.

"К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич".
(с) Пушкин А. С.

"Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ".
(с) Лермонтов М. Ю.

"Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить".
(с) Есенин С. А.

[fb_ua]

Историческая уродина,
Заскорузлая да посконная,
Кисло-горькая ты смородина,
От которой вся жизнь - оскомина!
Мутно-грязная, душно-зяблая,
Безнадежная, бездорожная,
Расползалась квашнею дряблою,
Отравляла гордыней ложною.
На свободных всегда озлоблена,
Язвы выпячены, не лечены...
Сколько жизней тобой угроблено!
Сколько душ тобой искалечено!
Родовое мое проклятие,
Не дождешься за эти шалости
Ты не то что любви-симпатии,
А и самой брезгливой жалости.
Что любить здесь? На что надеяться?
Тошнотворная да кровавая,
Ты не мать и не красна девица,
Ты - чудовище многоглавое.
Сверху головы нагло скалятся,
Снизу - рабски привыкли кланяться.
Верх - срубить бы да не печалиться,
Но ведь низ - все равно останется!
Не изменится, не исправится,
Новый верх из него проклюнется,
И вчерашнему быдлу здравица
Умиленной слюною сплюнется.
Вновь, пустыми глазами лупая,
Зверь спасителем пообедает...
Нет, спасать тебя - дело глупое,
От тебя спасать - вот что следует!
Все последние шансы - пройдены.
Хватит этой больной романтики.
Я смываю ошметки родины
В бирюзовой воде Атлантики.

Юрий Нестеренко

[cote d'Ivoire]

Рабам хоть не платили, но кормили…
А нам, сменив концлагерь на бедлам,
Похуже рабьей жизнь определили:
Не кормят и не платят – что за срам!

Не отыскать в истории анналах
Феномена такого – ей же ей!
И можно, не кривя душой нимало,
Сказать: мы впереди планеты всей!

Да! Снова впереди мы: изумляем
Народы всех пяти материков!
И, пусть последний свой престиж теряем,
Зато эффект -- смотрите – ка, каков:

Ну как понять всем остальным народам
Все то, что мы храним на дне души:
Крестьяне наши в сталинские годы
Без всякой платы были хороши!

Живуча та колхозная закалка!
Живуч и принцип брежневских времен,
Что, мол, платить бездельникам не жалко …
Наш странный жребий тем определен,

Что издавна у многих азиатов
Не труд, но блат – увы – всегда в цене!
И никаким на свете демократам
Брешь не пробить в сей каменной стене!

Нам платят – мы работать не желаем;
Не платят – пашем, лишь слегка ворча;
Но все же как – то чудом выживаем,
Небесным силам жребий свой вруча!

Быть может, наш абсурд угоден Богу?
Иль, как сирот, Ему нас просто жаль?
У нас своя – вся в рытвинах – дорога,
Что вряд ли превратится в магистраль!

[cote d'Ivoire]

За пару часов до рассвета, собравши зверей толпу,
На лысой горе Совета разлегся великий Пуу.
Удавьего племени воин, надежным места раздав,
Он сам, как удав, спокоен и тащится, как удав.

Расселись, издали видные, на травке, как на полу,
Эмблемы «Единой Индии» – отряд медведей Балу.
Охвачены нервной дрожью, шакалы грозят щенкам,
А рядом жмется к подножью смущенный Алишер-хан.

– Слышите ли вы меня, мои джунгли?
– Мы слышим тебя, о Пуу!
– Нравлюсь ли я вам, подхожу ли?
– Мы любим тебя, о Пуу!

Когда из норы, освещен мигалкой, вылазишь ты на тропу,
От страха и нежности самой жалкой мы вертимся на пупу!
– Мне будет чем отчитаться, – вальяжно шипит удав.
– Я толще стал на пятнадцать, короче на двадцать став.
Я выгляжу ничего так-с, а издали так красив,
Как будто закачан ботокс в огромный презерватив.

– Слышите ли вы, о мои собаки?
– Мы слышим тебя, о Пуу!
– Мои Канделаки, мои Табаки?
– Мы любим тебя, о Пуу!
Мы будем лаять почти что даром на всякую шантрапу,
Если даже одним ударом ты нас растолчешь в крупу!

– Но есть еще бандерлоги, – в ответ прошипел удав.
– Ведут свои бандер-блоги, законы джунглей предав.
Они не блюдут закона, не думают головой,
И я для них не икона, а лишь червяк дождевой!

– Видите ли вы меня, бандерлоги?
– Мы видим тебя, о Пуу!
– Дрожат ли ваши руки и ноги?
– Совсем не дрожат, о Пуу!

Мы все имеем доступ к компу, и лучше нас не запу…
Забейся в щель, подобно клопу. Как Ленин, сиди в шкапу.

– Ах так! – в ночи обретая глянец, воскликнул гневный удав
И начал свой кровожадный танец, на кончик хвоста привстав.
Он так плясал, что звери в тревоге к нему потянулись в пасть,
И только нахальные бандерлоги на все продолжали класть.

– Да ну! – удав возбудился живо, зайдя в крутой разворот.
– Вы все плоды моего режима, продукты моих болот! —
Но вдруг отпрянул, как будто на угли сорвался на вираже:
Он четко увидел, что это Маугли, а не бандерлог уже.

А дети лесов, большие и малые, смотрели все веселей,
Как вылезают новые Маугли – буквально из всех щелей,
Как собираются в полумраке к подножью горной гряды,
А все Табаки и все собаки вливаются в их ряды.
– Да мы устроим честные выборы! – воскликнул медведь Балу.
– Да вы диктатуры еще не видели, вы будете на колу!

Удав расправься с ними убогими! – Но в джунглях один закон:
Удав умеет лишь с бандерлогами. С людьми не умеет он.

Дмитрий Быков