Однако в очередной раз наступление остановили - опять начались
переговоры. Так было после блокирования Грозного, после успешного
наступления на Шали, после форсирования Аргуна... Я считаю, что тогда можно
было окончательно дожать бандитов. И сейчас, когда Шатойская операция
набрала полный ход, нам вставляли палки в колеса.
Кое-что разъясняет перехват разговора Масхадова с одним из полевых
командиров. Последний сообщал, что его отряды больше не могут сдерживать
русских. "Выручайте, срочно!" Масхадов ответил буквально следующее:
"Продержись до девяти утра. Все будет нормально. Мы договорились: объявят
мораторий". Ни я, ни Куликов не знали еще о предстоящем событии, а Масхадов
уже знал.
Вечером на меня вышел начальник Генштаба генерал М. Колесников и
сообщил, что в адрес А. Куликова послана шифротелеграмма, предписывающая
прекратить применение авиации. Я связался с Куликовым: "Анатолий Сергеевич,
как же так?" Он тоже опешил: "Как прекратить? Люди же ведут бои в горах!"
Одновременно с ним выходим на Колесникова. "Что я могу сделать? -
слышим в ответ. - У меня на столе приказ Верховного Главнокомандующего. Вам
его уже послали".
Действительно, после полуночи получаем приказ, снова выходим на Москву,
пытаемся объяснить ситуацию. Бесполезно.
Эти словно врагом спланированные остановки, эти украденные у армии
победы - самая острая, после людских потерь, боль. Как воевать, если
достигнутый кровью успех напрочь перечеркивался совершенно ненужными
"переговорами"? "Кто наш главный противник: бандиты в горах или предатели в
сановной Москве? - распалился Булгаков, узнав о моратории. Плечи у боевого
генерала опустились, желваки пошли ходуном. - Мне просто плакать хочется,
Геннадий Николаевич. Что же они творят?"
На следующий день после взятия Шатоя состоялась очередная встреча
Масхадова с представительной делегацией федерального центра (Керимов, Зорин,
Месарош и Паин).
Социальные закладки