Любимые стихи

[cote d'Ivoire]

В жару и в стужу, в непролазь осеннюю

Мальчишки гибли, совершая чудо.

Но я, не веря в чудо воскресения,

Строкой посильной

Воскрешать их буду.

В душе своей не ошибиться клавишей,

Не слишком громко,

Не надрывно ломко,

Рассказывать о них,

О не оставивших

Ни формул,

Ни стихов

И ни потомков.


Иона Деген

[Парусник]

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться –
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их – напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

Вадим Шефнер

[Лин]

Помнить!

За бортом остаются события
Прошлых лет, как морская волна,
И всё чаще «вне зоны покрытия»
Нашей памяти эта война.

И уже молодые да ранние
Знают лишь понаслышке о ней,
Им теперь интереснее таинства
Технологий для будущих дней.

Всех волнует сейчас лишь грядущее,
Сколько лет уж прошло с той войны...
Но есть дни, о которых живущие
Никогда забывать не должны.

А иначе нельзя /понимаете?/
Называть себя гордо людьми,
Человеки с дырявою памятью
В жизни будущей обречены

На бесчестие, стыд и бесславие
Без амнистии Неба вовек,
Потому что не может беспамятным
Жить на этой земле Человек.

Чтоб потом запоздало не каяться,
И не прятать стыдливо лицо...
Так давайте, ребята, до краешка!
В День Победы! За наших отцов!

Copyright: Сергей Доскач, 2017

[cote d'Ivoire]

Мирное небо над крепостью Бреста,
В тесной квартире счастливые лица.
Вальс. Политрук приглашает невесту,
Новенький кубик блестит на петлице.

А за окном, за окном красота новолунья,
Шепчутся с Бугом плакучие ивы.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.

Смотрит на Невском с афиши Утёсов,
В кинотеатрах идёт "Волга, Волга".
Снова Кронштадт провожает матросов:
Будет учебным поход их недолго.

А за кормой, за кормой белой ночи раздумье,
Кружатся чайки над Финским заливом.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.

Мимо фасада Большого театра
Мчатся на отдых, трезвоня, трамваи.
В классах десятых экзамены завтра,
Вечный огонь у Кремля не пылает.

Всё впереди, всё пока, всё пока накануне…
Двадцать рассветов осталось счастливых…
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.

Вальс довоенный напомнил о многом,
Вальс воскресил дорогие нам лица,
С кем нас свела фронтовая дорога,
С кем навсегда нам пришлось разлучиться.

Годы прошли и опять за окном тихий вечер.
Смотрят с портретов друзья молчаливо.
В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,
Все они живы, все, все...

В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,

Все они живы, все, все, все!

Феликс Лаубе

[Сапна]

[Шарки]

И те, кто в болотах, и те, кто во ржи,

за то, что я выжил, велели: скажи!

Велели: скажи, назови, нареки

во имя, во славу и вопреки.

...Я сам у себя оказался в плену,

как будто вернулся с войны на войну,

пытаясь на скошенном поле косить,

чтоб словом и делом друзей воскресить.

И я говорил тем, кто тише воды:

зачем вы не слышите голос беды?

И я говорил тем, кто ниже травы:

как знать вам цвет глаз, не подняв головы?

И я говорил в рот набравшим камней:

сказавший – не страшен, молчащий страшней.

У мирного времени свой обмолот.

Но годы войны, словно паковый лёд,

сдвигая границы, держали меня.

И слёзы катились по морде коня.

И чайки клевали глаза мертвецов.

А голубь порвался с почтовым кольцом.

А я всё сдавал и сдавал города,

и в них оставалась душа навсегда.

И не хоронил – зарывал, зарывал...

Как будто за всех уже отгоревал.

И чем, уходящим, нам было тесней,

тем красные маки красней и красней.

Но выцвела соль у солдатских рубах.

Та соль возвращенья как мёд на губах.

Возмездья озноб у победной черты,

не полдень реванша, а день правоты.

И песня, что я ли, не я ль допою, —

то песня солдат, уцелевших в бою.

От имени тех, кто в болотах, во ржи

остались. А нам повелели: скажи!


Григорий Поженян

[Alisa-od]

У обелиска

У обелиска в гулкой тишине
Стоит старушка с внучкой- невеличкой.
"Бабуль, а кем была ты на войне?"
И бабушка ответила: "Сестричкой..."...

Взглянула внучка в бабины глаза,
Потом на ордена на строгом платье,
Потом на обелиск под небеса
И прошептала тихо-тихо: "Братья..."...

А в кулачке к груди прижат букет -
Тюльпанов гнутся стебельки в поклоне...
"У них, наверно, даже внуков нет..."
И птичий гомон - эхом в небосклоне...

"У многих..." - прячет бабушка слезу, -
"Ведь гибли и совсем ещё мальчишки..." -
И, поправляя внучкину косу, -
"...Такие же, как старший твой братишка."...

Гранита в отраженье долгий взгляд -
Девчачья мысль в глазёнках отразилась:
"Бабуль, как много маленьких ребят
На этот белый свет не появилось!.."...

На постамент возложены цветы.
Аллеей шли домой опять за ручку.
"Бабуль, так если им сестричка ты,
То я их буду навещать, как внучка!"...

Был чист и ясен синий небосвод,
Склонившись над солдатским длинным списком...
Однажды внучка внука приведёт
С тюльпанами в ручонке к обелиску...

Нина Кечатова

[Шарки]

Маки


Григорий Поженян


На Федюнинских холмах – тишина.
Над Малаховым курганом – сны.
Будто не было войны, но война
похоронена на дне тишины.



И казалось бы, всему вышел срок,
столько лет менялась в море вода.
А как выйдешь, как шагнешь за порог –
и от маков не уйти никуда.



Маки, маки, красные маки
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли?



Над Сапун-горой цветут тополя.
Над Сапун-горой летят журавли.
Но плывут из края в край по полям
маки, маки – совесть земли.



И казалось бы, ну что в том за страсть –
столько лет они пылают в траве.
Ах, как хочется в те травы упасть,
в красных маках полежать на земле!


Маки, маки, красные маки —
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли?



На Федюнинских холмах – тишина.
Над Малаховым курганом – сны.
Будто не было войны, но война
похоронена на дне тишины.



Всё мне чудится порою: «Ура»!
Всё мне слышится команда: «Пли»!
И зажмуришься, а видишь: с утра
маки, маки по холмам поплыли.


Маки, маки, красные маки —
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли?


Маки, маки, красные маки —

[Alisa-od]

Никогда не иди назад. Возвращаться нет уже смысла.
Даже если там те же глаза, в которых тонули мысли.
Даже если тянет туда, где ещё всё было так мило,
не иди ты туда никогда, забудь навсегда, что было.
Те же люди в прошлом живут, что любить обещали всегда.
Если вспомнил ты это — забудь, не иди ты туда никогда.
Не верь им, они — чужие. Ведь когда-то ушли от тебя.
Они веру в душе убили, в любовь, в людей и в себя.
Живи просто тем, что живешь и хоть жизнь похожа на ад,
смотри только вперед, НИКОГДА НЕ ИДИ НАЗАД…

Омар Хайям

[cote d'Ivoire]

Daffodils
(by William Wordsworth)

I wandered lonely as a cloud
That floats on high o'er vales and hills,
When all at once I saw a crowd,
A host, of golden daffodils;
Beside the lake, beneath the trees,
Fluttering and dancing in the breeze.

Continuous as the stars that shine
And twinkle on the milky way,
They stretched in never-ending line
Along the margin of a bay:
Ten thousand saw I at a glance,
Tossing their heads in sprightly dance.

The waves beside them danced, but they
Out-did the sparkling leaves in glee;
A poet could not be but gay,
In such a jocund company!
I gazed—and gazed—but little thought
What wealth the show to me had brought:

For oft, when on my couch I lie
In vacant or in pensive mood,
They flash upon that inward eye
Which is the bliss of solitude;
And then my heart with pleasure fills,
And dances with the daffodils.

Нарциссы
(Перевод И. Лихачева)

Печальным реял я туманом
Среди долин и гор седых,
Как вдруг очнулся перед станом,
Толпой нарциссов золотых:
Шатал и гнул их ветерок,
И каждый трепетал цветок.

Бесчисленны в своем мерцанье,
Как звезды в млечности ночной,
Они вились по очертанью
Излучины береговой -
Сто сотен охватил на глаз
Пустившихся в веселый пляс.

Плясала и волна; резвее,
Однако, был цветов задор,
Тоску поэта вмиг развеял
Их оживленный разговор,
Но сердцу было невдогад,
Какой мне в них открылся клад.

Ведь ныне в сладкий час покоя
Иль думы одинокий час
Вдруг озарят они весною,
Пред оком мысленным явясь,
И сердцем я плясать готов,
Ликуя радостью цветов.

[Denis Rozmosh]

Я не был там, не знаю, как там было,
И вряд ли захотел бы побывать,
Но, собираясь к деду на могилу,
Скажите, что я должен передать?

Сказать ему, что миллионы пали,
Не ведая всей правды наперёд?
И что бандитом был Иосиф Сталин?
И варваром обманутый народ?

Сказать ему, что было всё напрасно?
Что мы теперь умнее во сто крат?
Что был бы мир значительно прекрасней
Без гибели отчаянной солдат?

Сказать, что дед дурак был, потому что
Упал на поле брани за меня,
Того, кто стал такой не в меру ушлый,
Не ведая ни боли, ни огня?

Сказать ему, что правнуки бессмертных
И памятью отмеченных бойцов
Забыли этот подвиг повсеместно
И предали все чаянья отцов?..

Смогу ли я сказать ему об этом?
Умру ли я, испытывая стыд?
Безумен ли, пытаясь быть поэтом
Для тех, чьё сердце даже не болит?…

Я, так интеллигентно аккуратен
И грубо так, по-дедовски, раним,
Скажу: «Пошли вы на ***, Бога ради,
Свободой мирной вскормленные ***
Запомните: я – непоколебим!»

И подводя черту под прошлым веком,
Чтоб в этом жить и возрождаться впредь,
И чтобы оставаться человеком,
Цените эту праведную смерть.

Л. Агутин 9.05.2017

[Шарки]

Не тем, что полстолетья будут сцены
изображать солдатский наш уют;
не тем, что в двадцать два узнали цену
тому, что люди в сорок узнают;
не сединой, что, может, слишком рано
легла походной пылью на виски,
когда мы, жизнь примерив на броски,
считали мины, не считая раны;
не славой, что пришла к нам неспроста:
на бланках похоронного листа,
на остриях штыков под Балаклавой,
в огнях ракет рождалась наша слава;
ни даже тем, что, выйдя в путь тернистый,
мы научились жертвовать собой.
Мы тем гордимся, что последний выстрел
завещан нам отцовскою судьбой.
Гордимся мы, что в наш двадцатый век, –
на той земле, где дни не дни, а даты, –
в семнадцатом родился человек
с пожизненною метрикой солдата.
Гордимся мы, быть может, даже тем,
что нам о нас не написать поэм.
И только ты, далёкий правнук мой,
поймёшь, что рамка с чёрною каймой
нам будет так узка и так мала,
что выйдем мы из бронзы, из стекла,
проступим солью,
каплею,
росой
на звёздном небе –
светлой полосой.

Григорий Поженян

[Веста 07]

А знаешь, а я без тебя скучаю.
Даже в заботах привычной жизни.
Так, утонченно и без печали,
Прошлое лезет, путая мысли.
Я смс до сих пор не стерла.
Чтоб иногда почитать их ночью.
Думаешь, плачу, комок у горла?
Нет, я тоской себя не морочу.
Просто скучаю. Тревожно, грустно.
Сердце любовью легко поранить.
Не удалить по желанью чувства –
Кнопку «дэлэйт» не впаяешь в память…

Злата Литвинова

[Шарки]

Ну какие стихи? - говорит страна.
Этот мир забавляет сейчас война.
А слова не опора, и не стена:
воробьи на снегу и только.
Ну какие стихи? - говорит луна:
Будь спокойна, пожалуйста, и скромна.
И ночная печальная пелена
засыпает на книжной полке.

Ну какие стихи? - говорит мне жизнь.
Ты давай-ка, впрягайся, крепись, держись.
И по-честному просто себе скажи,
что в иллюзиях и обмане
не рифмуются строки, не гаснет свет,
никогда не найти ни на что ответ,
и важнее, конечно, на свете нет
хлеба с маслом в твоем кармане.

Я иду и покорно живу во дне.
Я обычна, типична. А так -вполне.
Но в минуту молчания в тишине,
что характер имеет волчий,
загрохочет - и небо сгорит в огне,
или ветер вздохнет в беспокойном сне,
или глупые мысли о той весне
собираются в многоточья...

Я иду в карусели забот, родни.
Но кружатся, как листья, слова одни.
И ворчит карандаш: ты меня возьми.
И смеются стихи, как дети.
Бесы с ангелом шепчутся у плеча,
ты так чувствуешь кожей любовь и чад,
и, как голуби, мысли парят сейчас.
И рифмуется ВСЁ НА СВЕТЕ!..

Небеса в вышине оживут почти.
А в блокноте чернеющих букв клочки.
И поют в голове в январе сверчки,
а без них - невозможно так ли?..
Отдаешь эту рифму на чей-то суд.
Отдаешь. Может словом кого спасут.
Разрываешь. Теряешь. И ищешь суть.
И себя отдаешь, по капле.


© Алена Васильченко

[Франсуаз]

Коты бывают разные:
И чистые, и грязные,
Худые, полосатые,
Блохастые, пузатые,
Коварные и добрые,
Диванные - удобные,
Лечебные, поющие,
Курящие и пьющие.
Немного поседевшие,
Чрезмерно располневшие,
Бандиты и карманники,
Домашние охранники,
Облезлые, гулящие,
И даже говорящие.
Уютные, домашние,
Тряпичные, бумажные...
А мой любимый котофей
Меня встречает у дверей
На лапки задние встает
И честь хозяйке отдает.

Новелла Матвеева

[Шарки]

Не тревожься, скоро снег растает,
луч рассвета озарит постель.
Улыбнись и день светлее станет,
и пройдет печали едкий хмель.

Не печалься! Молодость, как праздник…
Сделай шаг и руку протяни.
Ты своей судьбы и Бог, и пастор.
Не сбегай в чертоги тишины.

Не тревожься, все еще настанет,
прилетит весна на крыльях снов.
Оживет больная ныне память,
оживет умершая любовь.

Не печалься! Будет сердцу счастье,
будут ночи полные огня.
А в душе зажжется пламя страсти,
сладкое, как фрукты сентября.

© Зеленоглазая

[Сапна]

Разве же можно,
чтоб все это длилось?
Это какая-то несправедливость...
Где и когда это сделалось модным:
«Живым — равнодушье,
внимание — мертвым?»
Люди сутулятся,
выпивают.
Люди один за другим
выбывают,
и произносятся
для истории
нежные речи о них -
в крематории...
Что Маяковского жизни лишило?
Что револьвер ему в руки вложило?
Ему бы -
при всем его голосе,
внешности -
дать бы при жизни
хоть чуточку нежности.
Люди живые -
они утруждают.
Нежностью
только за смерть награждают.
Евгений Александрович Евтушенко

[Шарки]

Виктория Агаянц

Безумья темные пределы
Открыты предо мной. Приходит мой черед.
Мне, уходящему, нет дела
До тех, кто вслед за мной идет.

Нет ни смирения, ни боли,
Ни равнодушья, ни любви,
И смерти нет. От жаркой этой воли
Меня не исцелить.

Возврата нет прошедшему дорогой,
Где слов не существует и молитв,
Где солнечный пожар, меня не опалив,
Бесчинствует над раненой природой.
И камни здесь раскалены; о них,
Усталый путник, я уже не раню ноги

[Франсуаз]

НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЖЕНЕ ЛЕНИТЬСЯ

Не позволяй жене лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Жена обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Николай Заболоцкий

[Шарки]

Астры


Григорий Поженян


Такие подарки к чему бы...

Четвёртые сутки подряд

лиловые астры, как губы,

цыганские губы, горят.

Лиловые астры, как жалко,

что поздно они расцвели.

Но всё-таки вспыхнули жадно

в ладонях остывшей земли.

И жаль, что всё это серьёзно:

пропавшее лето, дожди.

И поздние астры. И поздно

всё то, что ещё впереди...