По поводу закона и морали могу привести один случай. Он из Швейцарского похода 1799года. (Он попался мне в одной книге, когда я сидел в библиотеке. Я сейчас уже не помню имен тех, кто оставил воспоминания, но случай этот запомнился. Привожу его по памяти, так что не обессудьте если что будет не так).
"Никогда до этого я не видел в своей жизни гор. Они заворожили меня. В них была неукротимая сила, перед которой человек был подобен муравью. Но мы все равно шли вперед. Впереди был Чертов мост и разведка долажила, что французы в прорубленной туннеле установили пушку. Пройти вперед совершенно невозможно. А позади защитников узкий мост. Если они отойдут за него...
Так оно и случилось. Мы выбили французов с одной позиции, но они только перешли на новую. Идти вперед - значит идти на смерть. Выход только один - обход. Я нахожусь в отряде князя Багратиона. Я вижу как князь о чем-то говрил с Суворовым. Через несколько минут я начинаю догадываться о чем они говорили. Моя рота получает приказ двигаться в обход. Князь впереди. Мы карабкаемся наверх, пытаясь обойти засевших на дороге французов. <тут я пропущу, идет описание приророды гор и то, как они карабкались на вершину горы> Наконец, мы взобрались на вершину и двинулись на помощь нашим. Но мой отряд отправляется дальше. Мы должны еще пройти, чтобы не дать французам закрепиться после того, как их прогонят с их теперешних позвиций. Снова начинаем карабкаться. Теперь необходимо соблюдать тишину. Французы прямо над нами. Малейший звук и мы окажемся для стрелков отличной мишенью. А как тут соблюдать тишину, если малейший оступ может вызвать лавину камней. Некоторые солдаты срывались. Они падали молча, не выдавая криком других. Каждый раз, когда срывался солдат, я непроизвольно втягивал голову в плечи, молясь о душе погибшего, ибо уцелеть в этом падении было невозможно. Интересно, а вот если сорвусь я, я смог бы не закричать? Падать в пропасть молча, чтобы криком не выдать остальных? Но тут, прерывая мысли, срывается еще один солдат. Это был молоденький рекрут, для которого этот поход был первым. Я даже не могу сразу вспомнить его имя. В последнее мгнвоение солдат успел за что-то ухватиться и приостоновиться свое падение. Я был недалеко и видел ужас в его глазах. И видел как замерли остальные. Кто-то начал снимать ремень, чтобы бросить несчастному и втянуть его на твердое место. Но я видел, что подобная попытка вызовет обвал и тогда нас обнаружат и перестреляют. Я хотел приказать, что бы не пытались вытаскивать солдата и понял, что не могу. Я просто не могу отдать такой приказ, обрекающий парня на смерть. И я видел какой жаждой жизни горели глаза этого несчастного. Не имея сил ни чем помочь, я начал молиться, наблюдая, как солдаты связывают ремни и бросают эту связку упавшему. Тот ухватился за ремни и осторожно пополз вперед. Тотчас сорвалось несколько камней и рухнуло в пропасть. Все замерли.
--Осторжней, -- прошетал я.
Но солдаты и так знали что делали. Однако все попытки бесшумно вытащить солдатика были обречены. Это понимали все. Это понимал и сам солдат. И тогда... до сих пор не могу вспоминать тот миг. Солдатик изогнулся всем телом, отталкиваясь от скалы и отпустил веревку. Он рухнул в пропасть, как и многие до него не издва ни крика. Поняв, что его спасение может обернуться гибелью для всех нас, он выбрал смерть. Смерть, ради всех нас. Это потрясло меня. Не сговариваясь, словно в едином порыве, мы стали крабкаться вверх. Некоторые, не дожидаясь команды, стали пристегивать штыки. И вот мы на вершине. Я достакл шпагу и молча бросился вперед. Я словно хотел отомстить всему миру за смерть того солдатики, что пожертвовал собой ради всех нас. Мы не стреляли. Сразу ударили в штыки. Французы нас явно не ждали и попятились. Некотоыре стали стрелять, но это уже не могла нас остановить. Мы рвались и рвались вперед, сбрасывая и с круч. Проход для армии оказался рассчищен. Позднее я узнал, что другой отряд 0 под командование Милорадовича обошел врага с другого фланга и он отступил. Мы же не дали им закрепиться здесь, обеспечив беспрепятсвтенное движении всей армии. И я потом еще долго вспоминал того солдатика. Он еще долго стоял у меня перед глазами. И теперь эти горы мне уже не казались ни страшными, ни громадными. Я понял, что мы пройдем. С такими людьми мы не можем не пройти. Мы пройдем, прорвемся, даже если перед нами встанут горы еще выше и армии еще больше чем сейчас. И с этого момента Альпы мне стали казаться не выше наших холмов".
Социальные закладки