Стихи об Одессе

[Шарки]

Спускался город стройными рядами
до берега. На улицах весной
цвели деревья белыми цветами.
Их гроздья душные и первый зной,
и море, брызгами пришельца встретив,
и песни порта — дерзкий жизни жар —
кружили голову, как кружит ветер,
из рук ребенка вырвав пестрый шар.
В моей душе я сохранил упрямо
его простор и зной, и простоту,
гул площадей и шорох ночи пряной,
и первую над городом звезду.

Я помню запах водорослей синих,
игрушечные в небе облака,
ночами — сети звезд и вместе с ними
над морем глаз трехцветный маяка.
Я помню, как кружился ветер вольный
и в море чаек обрывал полет;
как на глазах — из глубины на волны
тяжелый поднимался пароход.
Шли корабли Неаполя, Марселя
за деревенским золотым зерном,
и вечерами чуждое веселье
гремело над просмоленным бортом.

Я помню окрик в рокоте лебедок,
тяжелый шелест жаркого зерна,
рядами бочки и на бочках деготь,
и деготь солнцем плавила весна.
Я помню кости черной эстакады
и бурный дым… О, в дыме не найти,
кому они последнею наградой
за светлые привольные пути.
Здесь — в раскаленных дереве и стали,
без горечи, без страха и тоски
любили, верили и умирали
лукавые морские мужики.
Я помню сладкие цветы акаций
и пыль, и соль, и розовый туман,
и острый парус — ветренный искатель
ненарисованных на карте стран.
Я помню степь — ковыль косою русой
и шорох волн, и желтый лунный круг,
когда руке так радостно коснуться
доверчивых и боязливых рук.
О, власть весны! Язык любви и встречи:
единственный — он так священно прост,
когда над городом весенний вечер
и между звезд раскинут млечный мост.
Я помню город. Я давно отрезан
от стен его границами людей,
но сколько раз — под строгий рокот леса,
под шорох медленных чужих полей
я повторял — Одесса!

Болесцис Николай

[cote d'Ivoire]

16-Я ФОНТАНА

Здесь море голубем воркует
и воздух, морем налитой,
Хмельной, шаманит и колдует
и дарит чувственный покой.

Покой раскованно-блаженный
и величавый, и земной.
Здесь миг настолько полноценный,
что хочешь взять его рукой.

Здесь тишина как подорожник –
Врачует легким волокном,
ложась на сердце осторожно
И неожиданно, как гром.

Здесь берег с морем монолитны
и в разноликости родства
как две гармонии возникли –
Безмерных великана два.

Один в другой перерастает
в объятьи крепком, вековом
и вал за валом нарастает,
Что вновь и вновь срастись с песком.

Здесь время голубем воркует,
Здесь осязаем воздух сам.
Здесь кажется – все только будет,
песочным вопреки часам.

Елена Миленти

[Шарки]

В Одессе мёртвому не спится,
коль он поэт и ловелас,
и с очевидностью Капицы
невероятное ждёт вас.

Подобных див не сыщешь нынче,
названий редких перезвон:
бульвар Французский, Сахалинчик,
Большой Фонтан и Ланжерон.

Да много пафоса ли нужно?
Что может быть ещё глупей,
чем Дюк, легко и равнодушно
парящий в брызгах голубей,

cреди мифических аркадий —
полуреальный Ришелье,
в любом собою гордом граде
есть первый парень на селе.

Густеет гул кафе-шантанов,
цыганок гонят от столов —
как не скрывайте ваши тайны,
их карты знают без того.

Скрипят банты, лоснятся фраки,
сверкает окнами Пассаж,
что из куля горох, зеваки
прут любоваться на пейзаж,

когда перо, острее лечо,
блеснёт, как спич в ином лито,
манжет окрасит алый кетчуп,
лить кровь — нездешний моветон.

Тут уживаются упрямо
Хохол, татарин и еврей
— костёл?
— тудой…
— к мечети?
— прямо…
— а синаго…?
— А зохен вей!

Жаль, что Одессу не видали
Рабиндранат и Навои,
зато Жванецкого сандали
ступали там же, где мои,

рекой шампанское здесь лилось,
питая пеною прибой,
давил на клавиши сам Гилельс,
и бил Беланов угловой…

…то ль от «Зелёной лампы» света,
то ль от чего ещё в ночи,
рождались новые поэты
(ну не поэты, так врачи)…

…испортит дядя строгий вечер
и молвит сухо, без огня,
мол все великие далече —
не знает дядя про меня,

певца космического века,
чей ум — струна, а голос — медь,
дерзай, читатель — неумеха,
мой миг — полёт запечатлеть,

на фоне волн любая поза —
произведение искусств…
Пылает небо над Привозом
и крабов тает нежный вкус,

кефаль бандиткой величают,
бычки пищат и табака
цыплёнок жарится, печально
хрустит арбуз в моих руках.

Когда в клиенте жив скареда,
его проверят на фуфле,
заставив Кафку или Фрейда
купить в нагрузку к камбале.

Но если с этим не согласны,
очки и шляпа не спасут,
учтите местные контрасты!
Качать права? Здесь вам не тут!

И я куплю… Конец куплета…
Всё остальное — так, слова:
стихи последнего поэта
и не последнего жлоба.

Самсонов Павел

[Парусник]

Одесса - весь мир.

Вы не сочтите за намек,
Но присмотритесь вы к Одессе.
Тут Молдаванка, как Нью-Йорк,
И как Лос-Анджелес - Пересыпь.
За центр мы не говорим,
Но если рассмотреть поближе,
Тут Вена, Тель-Авив и Рим
В тени каштановой Парижа.

Тут порт и моря голубые дали.
Кружит ночными звездами маяк.
Тут, как шаланды, полные кефали,
Навек уплыла молодость моя.

Чтоб я так жил, хочу сказать,
Куда до нас Копакабане?
Тут можно в море полежать,
А вечерком отмыться в бане.
А как красив Большой Фонтан!
Такого вы не знали сроду.
Там пляжи Ниццы, небо Канн,
Но есть еще и огороды.

А взять Привоз или Толчок -
За деньги все найти там можно.
И хоть от цен бросает в шок,
Но с этим и в Европе сложно.
Вы. по бульвару дайте крюк
И, наглядевшись на природу,
Вы вдруг увидите, что Дюк
Похож на Статую Свободы.

Одесса юмором живет
От Черноморки до Раздельной.
И одесситов, как народ,
Считают нацией отдельной.
И только скажешь - одессит,
Тебе уж не нужна реклама.
И пусть Господь себя простит,
Что не рожден в Одессе-маме.

Е.Кричмар

[cote d'Ivoire]

В окрестностях Одессы

Узкая полоска синего Лимана,
Жёлтая пустыня выжженных песков.
Город, изменённый дымкою тумана,
Медленные тени белых облаков.
Чахлая трава, измученная зноем,
Вдоль прямой дороги серые столбы.
Всё здесь дышит скучным тягостным покоем,
Всюду здесь недвижность пасмурной судьбы.
Только вечный ветер носится бесцельно,
Душным дуновеньем, духом мертвеца.
Только облака проходят беспредельно,
Скучною толпой проходят без конца.

Константин Бальмонт,
1899 год

[Шарки]

"Одесса"

Владимир Домбрин

Море лижет маяк,
Чайки спят за чертой волнореза,
Здесь волне не достать,
Здесь покойно лежат якоря.
Чередой огоньков
Убегает к созвездьям Одесса.
И весёлые краски уже собирает заря.
Как фигурки влюблённых,
Белеет в ночи колоннада —
Одиноким нельзя!
Одинокий ты будешь мешать.
Здесь застенчивый воздух
Светлеет от каждого взгляда.
Все печали умрут,
Если воздухом тем подышать.
Тишина как признанье!
Но вдруг баритоном железным
Басовитый гудок
Над причалами порта споёт,
И покажется порт нестареющим дедом Одессы,
Что влюблённую внучку
Домой с колоннады зовёт.

[cote d'Ivoire]

Есть город, стоящий на вольном ветру,
Где солнце гуляет по крышам,
Я там не родился и там не умру,
Поскольку судьбою не вышел.

Там плещутся волны в прибое легко,
Разбросаны звёзды по кругу,
Сегодня от города я далеко,
Но тянет всегда нас друг к другу.

И даже когда небосвод в том краю
Дождливо окрасится сталью,
Приводит вновь Костя шаланду свою
С бычками и прочей кефалью.

На ваши вопросы ответит народ,
Конечно, привычно вопросом,
Знакомые песни все так же поет
Из окон великий Утесов.

Во двориках утром звенящая тишь,
Хлопочет бессмертная Песя,
Все так же готовит свой гефелтифиш
На Песах и Пасху Одесса.

Однажды приеду я солнечный край,
Где каждый душою так молод,
Меня на вокзале, родная, встречай,
Дари мне свой сказочный город.

Разлуки пройдет мимолетная грусть,
И больше с судьбою не споря,
Я так, как в тебя, в этот город влюблюсь,
В Одессу, «у Чёрного моря».

А. Гутин

[Шарки]

И вновь передо мной
Красавица Одесса.
Волнующий момент
Свидания пришел.
По случаю сему
Позвольте приодется,
Позвольте подойти
К вам с трепетной душой.

А мне всё плыть и плыть
К тебе,моя Одесса.
Из северных морей
Стучатся втвой эфир.
И от любви такой
Мне никуда не деться,
Одна на целый мир
НАВЕКИ НАВСЕГДА !

[Парусник]

Оторванная нота.

От струны оторванная нота
Расплескалась над волною лунной.
Будто ненароком вынул кто-то
Душу из гитары семиструнной.

И как будто, посланная богом,
Сжала сердце, грустная, как осень,
Песня про далекую дорогу,
Выбитую в золоте колосьев.

Про края, где я давно уж не был.
Про красу упущенной жар-птицы.
И глаза глубокие, как небо,
В звездах слез, дрожащих на реснице.

И душа рванулась, словно струны,
К берегам забытых акварелей,
Где горит над голубой лагуной
Звездный крест на южной параллели.

Луч рассвета лег на гриф гитары,
Пробуждая небо на востоке.
Как струю целебного нектара
Ветерок принес мне эти строки.

Но неумолим закон природы.
В ожиданьи прошлого чего-то
Улетают безвозвратно годы,
Как от струн оторванные ноты.

Май, 1993

ЕВГЕНИЙ КРИЧМАР

Одесса

[Шарки]

"Посвящено одесскому "Черноморцу"

Краснело солнце, как свекла,
Жара июльская спадала,
Река болельщиков текла,
Текла и семечки плевала.

Сидят старушки у ворот,
У ног - подсолнухов корзины,
А мимо движется народ
На всефутболъные смотрины.

Сегодня классная игра,
Сегодня праздник у фанатов,
На поле выйдут мастера -
Участники чемпионатов.

Спектакль ожидая знатный,
Победный предвкушая счёт,
Поток по Греческой, Канатной
И по Белинского течёт.

Я помню мне, в панамке шкету,
Хотелось действо посетить,
Не по знакомству и билету,
А только проявивши прыть!

Подходы строго охраняли
Наряды стражников верхом,
А мы через забор капали
С незлобным в спину матерком.

Курортники с аллеек парка
С опаской шли на стадион,
Пугала яркая "пожарка"
И "Скорой помощи" фургон!

Футбол, как полный снеди стол,
Здесь хочется сидеть подольше,
Футбол в Одессе - не футбол,
Футбол в Одессе - нечто больше!

Весь город в жизни разделялся
На "Черноморцев" и "ОДО",
Спор на Соборке накалялся
До цвета красного "Бордо"!

На шеях надувались жилы
Фанатов спорящих сторон,
А сами игроки дружили -
Роднил футбол и стадион.

Но становились крепче стали
Объятья тех же горожан,
Когда гостей мы прнимали
Из разных зарубежных стран.

Важнейшей было из традиций
Перед игрой к столу присесть,
И алкоголем чуть взбодриться
В столовой номер "Двадцать шесть".

Вы помните, однажды йоги
В Одессу прибыли играть,
И были йоги босоноги,
Но умудрились устоять.

Играли мы в футбол открытый,
Немалым был иной улов,
В Одессе "Интер" знаменитый
Из сетки вынул пять голов!

Мы " били" сборную Пекина
И "обижали" Бухарест,
И не было тогда в помине
Свободных на трибуне мест!

Как будто сектор расширялся,
И хоть на место был билет,
На это место умудрялся
Фанатов втиснуться квартет!

Весь основательный, добротный,
Не пропуская никого,
Играл в защите Заболотный,
Мы звали Курицей его.

Ушёл из жизни очень рано,
Хоть и казался, как гранит,
Осталась от потери рана,
И память пусть его хранит.

Другого звали Балерина,
В игре не лез он напролом,
Был Мотя, Кот, Колдак, Дубина
И даже Феня-костолом!

Народ давал свои кликухи
Беззлобно тем, кого любил,
Мы помним, как ходили слухи:
Щегла-то Киев заманил!

Да, стольньй град подчас без меры
Цветы растил не из семян!
Вот три "цвека" таких, к примеру:
Беланов, Шепель, Паркуян!

Да, да, цветы, а не початки,
Имели вес, авторитет,
Их Киев срезал прямо с грядки,
Украсил ими свой букет!

И Каракозов с Городенко
Вратарский подтверждали класс,
Удары Васи Москаленко
Голы рождали, и не раз!

Вал от Попичко к Колдакову
Разматывался, будто бинт,
А дальше - пятка Двоенкова
И Кости Фурса хитрый финт.

Последний, стоппером прикрытый,
Какой он мяч только не крал?!
Сам Лобановcкий знаменитый
В Одессе тоже поиграл.

И он творил - чуть с разворота
Мяч подрезал, что "лист сухой"
Тот вроде не летел в ворота,
А гол в итоге неплохой!

Изящный, юный, будто kinder,
(Держись, защитник, не зевай!)
Бежал по полю Валя Блиндер,
Неповторимый левый край.

Не был преградой очень тесной
Ног обороны частокол,
Если частил с мячом Подлесный
И забивал желанный гол.

Атаковать в обход барьеров,
Играть пошире, не мельчить -
Зубрицкий, Альтман, Алескеров
Не уставали их учить!

И Шапошников с Прокопенко
Им дали много своего, -
Обороняться, ставить стенку,
Голы ковать из ничего!

Как "Черноморец" разыгрался,
Взяв бронзу в первенстве страны!
Тогда он в шутку назывался
Ещё и "Чемпион Москвы"!

Во всех его московских встречах
Был положительный баланс,
До бронзы стало недалече,
И он не упустил свой шанс!

Незабываем, бесконечен
Восторг и крик фанатов: "Г-о-о-л!",
Да здравствует и будет вечен
Его Величество Футбол!

Ю.А. Журавлев - пожизненный болельщик "Черноморца"

[cote d'Ivoire]

Не забыть мне этот город,
не забыть мне эти лица,
приглушенный отблеск меди
от мигалки за окном,
этот странный южный говор,
запах булочек с корицей,
комнату моих соседей,
вывернутую вверх дном.

ВЛАДИМИР КАЦ

[Шарки]

Михаил Талесников

Меня годы совсем не трогают,
И любовь у меня сейчас
С удивительно длинноногою
И почти похожей на Вас.

И когда подо мной глаза ЕЁ,
(я о теле не говорю),
Не её губы - ваши, алые,
Я целую, люблю, люблю.

В прошлом столько были без меры мы
Влюблены - и не рассказать.
Ах, не синие - лучше в серые
Длинноногой б глядеть глаза...

Пусть приснится хоть, пусть причудится
В мой недальний последний час,
Как на знойной Одесской улице
Я случайно увидел Вас.

Промелькнули в цветастом платьице
Вы тогда не ко мне спеша.
Вздрогнул - вот от любви покатится
Прямо в бездну моя душа.

И идти за её аккорды я
Был готов пусть и в мир иной.
Длинноногая, крутобёдрая,
Все же были Вы подо мной!

[cote d'Ivoire]

От птичьего шеврона до лампаса
казачьего — все погрузилось в дым.
— О город Ришелье и Де-Рибаса,
забудь себя!
Умри и — встань другим!
Твой скарб сметен и продан за бесценок.
И в дни всеочистительных крестин,
над скверной будней, там, где выл застенок,
сияет теплой кровью Хворостин.
Он жертвой пал.
Разодрана завеса,
и капище не храм, а прах и тлен.
Не Ришелье, а Марксова Одесса
приподнялась с натруженных колен.
Приподнялась и видит:
мчатся кони
Котовского чрез Фельдмана бульвар,
широким военморам у Фанкони
артелью раздувают самовар…
И Труд идет дорогою кремнистой,
но с верной ношей: к трубам и станку,
где (рукава жгутами) коммунисты
закабалили плесень наждаку.
Сощурилась и видит:
из-за мола,
качаясь, туловище корабля
ползет с добычей, сладкой и тяжелой!..
— И все оно, Седьмое Февраля!

Владимир Иванович Нарбут
7 февраля 1921 года

[Шарки]

Михаил Талесников

Затихает город, даже песни
Не услышишь в этот поздний час.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

Вот вокзал - и улица... Признаться,
Стоит на нее мне повернуть,
К дому, что под номером тринадцать,
Сам автомобиль мой держит путь.

Я в часы такие просто верю,
Что на улицу в ночной тиши,
Прошумев слегка скрипящей дверью,
Пушкин выйдет, к морю заспешит...

Скрыл в полночной мгле бульвар Приморский
Лестниц к морю мчащуюся даль.
Здесь когда-то юный Маяковский
Первый раз Марию увидал.

Ждал ее в четыре,
девять,
десять,
Нежностью сердечною томим,
Только та, что он любил в Одессе,
Не пошла по жизни рядом с ним.

Уезжай, автомобиль, отсюда,
Увози меня путем любым.
Я грустить до самой смерти буду,
Что Марией не был он любим.

Мы поедем лучше по Дальницкой.
Здесь подъем, но нам с тобой легко -
Тут когда-то шел поэт Багрицкий
Со своим матросским узелком.

Он шагал, а солнца ввысь, к зениту,
Поднимался над лиманом диск.
И слагал их в строфы, мыслей нити,
Птицелов, рыбак, контрабандист.

Он шагал, и первых строк наброски
Зарождались у него в груди,
И уже летит в налет Котовский,
От копыт коня земля гудит.

Ночью шум прибоя словно рядом,
В мир летит без пропусков и виз.
И невольно еду я к Отраде,
Лейтенантским переулком, вниз.

Как из бронзы цельная, литая -
Не страшны ни грозы ей, ни шквал -
Там стоит скала... с нее Катаев
Лермонтовский парус увидал.

Пусть у борта плеск волны далёкой
Мне о судне шепчет о любом -
Я лишь вижу парус одинокий
Там, в тумане моря голубом...

*

Волны, волны, пенными губами,
Вышепчите тайну эту мне,
Как загублен был безвинный Бабель
В нашей Богом брошенной стране.

Как бросали в лагерные сита,
Затирать бесценную их жизнь,
Одаренных, истых одесситов,
Правде верных, недоступных лжи.

Мне бы высечь острыми словами,
Чтобы видно всей земли окрест,
В память об одних могильный камень,
О других простой христианский крест,

И счастливей не было поэта,
Я тогда бы свой исполнил долг...
Но не шепчут волны мне об этом,
Ветер предрассветный приумолк,

И прибой затих... Лишь боль за песни,
Что не спеты, в сердце и сейчас.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

1972

[Парусник]

ОДЕССЕ...)

Хочу, чтоб дети вновь смеялись
и бегали в родных дворах,
хочу, чтоб мама улыбалась,
чтоб город мой покинул страх.

Хочу, чтоб расцвели каштаны
на Разумовской и в садах,
чтоб семечками торговали бабки
в одесских стареньких дворах.

Чтобы в халате с бигудями,
устало шаркая с утра,
во дворик вышла тетя Рая
и крикнула: "Вставать пора!"

Чтобы цвели кусты сирени
под каждым стареньким окном
и чтобы громко птицы пели
о счастье нашем непростом.

Чтобы с утра морской волною
ласкало море Ланжерон,
чтоб отражались люди в стеклах,
держа одесский свой фасон.

Чтобы понты - дороже денег,
чтобы вся жизнь - как на показ,
чтобы с утра дворовый веник
исполнил дворника наказ.

Чтобы на лицах соль и ветер,
румянец солннечного дня,
чтобы гуляли снова дети
и громкой музыка была .

Чтобы в Аркадии под утро
встречать рассвет опять пошли,
чтобы шутили так, как будто
мы через беды не прошли.

Чтобы привозный рыбный запах
опять разползся на квартал,
а на Приморском чтоб Дюк-папа
опять как новенький сверкал.

Чтоб на Соборке шахматисты,
чтоб в Горсаду фонтан, оркестр,
чтоб в Оперном опять артисты,
а над церквями тот же крест.

Чтоб в ночь на Пасху на рассвете
все вместе снова собрались
и чтобы жили наши дети,
скорей сегодня помолись.

Чтоб на Фонтане снова гульки,
туристы, прочий балаган,
чтобы скорее сняли куртки,
одев свой лучший сарафан.

Чтобы любили, чтоб смеялись,
дружили, верили в себя,
чтобы жила Одесса-мама,
такой как прежде чтоб жила.

Чтоб спорили в трамвае пятом
под музыку и звон колес
и чтобы снова по брусчатке
бежал за мной любимый пес.

Чтоб чайки над морской волною
кричали громче, чем народ,
чтоб на морском вокзале снова
стоял знакомый пароход.

Чтоб Молдаванка и Пересыпь
хранили старые дворы,
а во дворах чтоб среди песен
гуляли толстые коты.

Чтоб пацаны на "Черноморце",
чтоб в Черноморке пикники,
чтоб склоны пьяные в цветенье,
чтоб снова вместе были мы.

Чтобы в "Зеленом" на "Гешефте",
чтобы на кухне под форшмак
мы обсуждали не проблемы,
а то, что кто-то там дурак.

Чтоб малосол с дубовой бочки,
чтоб рачки сидя на скамье,
чтоб на деревьях снова почки
и мы все как в одной семье.

Чтоб сплетни, споры, разговоры
без крика с самого утра,
чтоб книжные ожили воры
в стихах, легендах со двора.

Чтоб морячки с осанкой статной,
чтоб в Вышку, в Стройку, в Политех,
чтобы в ОГУ походкой мягкой
вернулся вдруг студентов смех.

Чтобы одесские красотки
себе нашли по королю,
попутный ветер каждой лодке,
чтоб каждый произнес люблю.

Чтобы маяк гудел встречая,
входящий в гавань параход,
и гости, не предупреждая,
ввалились чтоб в дверной проход.

Чтобы кино под звездым небом,
чтоб кофе горький прям с утра,
чтобы жила Одесса- мама,
такой, как любим мы, жила!

Одессит

[Шарки]

И.Рейдеман

Одесский двор с веревками, бельем -
Затих на миг. В нем дозревает лето.
В него ныряет день, как в водоем,
Чтоб погрузиться в беспредельность света.

И голоса звучат как бы во сне,
Как бы сквозь толщу вод. Звучат и тонут.
Затрагивают то, что лишь вовне,
Но сути дня и лета не затронут.

Жизнь погрузилась в жизнь. На глубину
ушла, как рыба. Вся в себе сокрыта.
И эта простыня во всю длину -
как белый флаг сдающегося быта.

[cote d'Ivoire]

По Дерибасовской, по Дерибасовской
К тебе навстречу я иду
На Дерибасовской, На Дерибасовской
Сегодня праздник в горсаду
Одесса празднует свой день рождения
И ждут салюта все в ночи
Погода тёплая, цветы осенние
И смех на улицах звучит.
А рядом музыка, играет музыка
И вот мы кружимся с тобой
На Дерибасовской играет музыка
И город праздничный такой.
Одесса празднует свой день рождения
И ждут салюта все в ночи
Погода тёплая, цветы осенние
И смех на улицах звучит.

Чистяков Борис

[Шарки]

Эдуард Багрицкий

Я помню,
Мы вставали на рассвете:
Холодный ветер
Был солоноват и горек.
Как на ладони,
Ясное лежало море,
Шаландами
Начало дня отметив,
А под большими
Черными камнями,
Под мягкой, маслянистою травой
Бычки крутили львиной головой
И шевелили узкими хвостами.
Был пароход приклеен к горизонту,
Сверкало солнце, млея и ребя,
Пустынных берегов был неразборчив контур...
Одесса, город мой! Мы не сдадим тебя!
Пусть рушатся, хрипя, дома в огне пожарищ,
пусть смерть бредет по улицам твоим,
Пусть жжет глаза горячий черный дым,
Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,
Одесса, город мой,
Мой спутник и товарищ,
Одесса, город мой,
Тебя мы не сдадим!

[cote d'Ivoire]

По лестнице с Приморского бульвара,
Стеснительность стараясь превозмочь,
В объятья мостовых и тротуаров
Спускалась удивительная ночь.

Шла мягко, осторожно, еле слышно,
Шикарными шифонами шурша,
А сверху, замирающие крыши,
Антеннами ловили каждый шаг.

И в небе над Одессой плыли чары,
Заворожив окрестности до дна.
И море бархатистость излучало,
Мелодией прибрежности пьяня.

Другие города возможно краше,
Их не пришлось мне вдоволь повидать.
Не знаю, как у вас на Патриарших,
Зато у нас не ночь, а благодать.

[Шарки]

Контрабандисты

Эдуард Багрицкий

По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Знаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
- Доброе дело! Хорошее дело!-
Чтоб звезды обрызгали
Груды наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...
Ай, греческий парус!

Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..

Вор на воре!
. . . . . . . . . . .
Двенадцатый час -
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз-
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
- Доброе дело!-
Хорошее дело!-
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Ай, звездная полночь!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
Вот так бы ч мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бушпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки !
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
- Ай, Черное море,
Хорошее море!