Любимые стихи

[Замок]

Ты с детства вечно делал все не так: ходил не там, не с теми и не в
ногу. На выходки и глупости мастак, ты знал, что дураки угодны богу.
Азартный и уверенный игрок, романтик и потомок Монте Кристо… казалось
очевидным: дайте срок – тебя сошлют на остров лет на триста. Ты верил
всеми фибрами души в мальчишеский наивный кодекс чести: не Робин Гуд,
считающий гроши, но Рэмбо, заряжающий винчестер. Девчонок защищая от
парней – пускай смеется кто-то, да катись он! – ты в драку лез до крови и
соплей. Девчонки усмехались: «дуралей»… Ну что же, дуракам закон не
писан.

Ты быстро рос. И был насыщен мир событиями, вкусами, цветами. То мягкий,
как тончайший кашемир, то жесткий и шершавый, как татами – он был
неоднозначен и непрост, и полон поворотов и кюветов. На правильно
поставленный вопрос таил он десять правильных ответов. И ты спешил
увидеть и собрать развилки расходящихся дорожек. Твой мир был словно
старая тетрадь: запретный и заманчивый до дрожи. Ты вечно лез в любой
горячий спор. Задорный и всегда готовый к бою, галопом, без седла, кнута
и шпор, ты мчал по жизни, мчал во весь опор, и жизнь не поспевала за
тобою.

Но дни бегут, как горная река, и каждый день приносит перемены: как
будто бы смещаются слегка какие-то мельчайшие домены. Привычный мир
теряет не спеша нюансы, послевкусия, детали. Тупеет острие карандаша, и
правит, правосудие верша, святая простота ли, пустота ли.

Пустынны и унылы вечера в закатном свете слабом и недужном. И то, что
было значимым вчера, сегодня – непонятно и ненужно. В тяжелой голове,
как после сна, неспешно разливается истома… Ты думаешь: «тенденция ясна:
движение от сложного к простому. Скудеют языки. Скудеет мир. Нет слова –
нет и вещи. Вся недолга. Забудь и спи спокойно, мон ами, с иллюзией
исполненного долга. К чертям нюансы! Хватит сотни лет, чтоб мир забыл о
пурпуре, кармине. Останется лишь чистый красный цвет, оттенков же не
будет и в помине. Останется с десяток жестких форм, три ноты на октаву,
пара жестов.
Встречайте мир простых и ясных норм: для сложных в языках
не будет места. Исчезнут снарк и хливкие шорьки, исчезнут де Лакло и
Мураками. Всевышнему угодны дураки, и скоро все мы станем дураками.»

Но за какой же грех тебе дана возможность наблюдать процесс развала –
глядеть, как приближается стена, и не иметь педалей и штурвала?
Стремлению ослепнуть вопреки, ты видишь всё и мучишься безвинно…
Всевышнему угодны дураки – зачем ему дурак наполовину? Ты заперт, словно
белка в колесе, в пустеющем, чужом и страшном мире. Ты дорого бы дал,
чтоб быть как все, не видеть, что вокруг – сплошные дыры… но ты игрок.
По-прежнему игрок, победу вырывающий зубами. Почти банкрот, но бедность –
не порог и не предел в игре, где ставка – память. Пускай с судьбою
спорить не с руки – судьба твоя упряма и стервозна – фортуне доверяют
игроки, и коль Ему угодны дураки, играй, дурак. Играй, пока не поздно.

Павел Шульга

[clelia777]

Мы руки матерей запомнили навечно,
Их нежность и тепло сквозь годы пронесли
Во имя светлой надежды
И веры святой и вечной любви. Вечной любви...

И если согрешу поступком или в мыслях,
Я вспомню, хоть на миг, что есть священный кров,
Где для меня одна надежда, мама, надежда твоя
И вера в меня и та же любовь, та же любовь...

Мама, мама родная, прошу, меня благослови,
Верни ты мне живую силу
Светлой надежды твоей
И веры святой, и вечной любви. Вечной любви...

Мы руки матерей запомнили навечно,
Их нежность и тепло сквозь годы пронесли
Во имя светлой надежды
И веры святой и вечной любви. Вечной любви...

Н. Кончаловская

[Бастильда]

Ответ

А я вам говорю, что нет
напрасно прожитых мной лет,
ненужно пройденных путей,
впустую слышанных вестей.
Нет невоспринятых миров,
нет мнимо розданных даров,
любви напрасной тоже нет,
любви обманутой, больной,
ее нетленно чистый свет
всегда во мне,
всегда со мной.

И никогда не поздно снова
начать всю жизнь,
начать весь путь,
и так, чтоб в прошлом бы - ни слова,
ни стона бы не зачеркнуть.

Ольга Бертгольц

[Hotice]

Мы не меняемся совсем.
Мы те же, что и в детстве раннем.
Мы лишь живем. И только тем
Кору грубеющую раним.

Живем взахлеб, живем вовсю,
Не зная, где поставим точку.
И все хоронимся в свою
Ветшающую оболочку.

[Замок]

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.

Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь - поцелуй любви, а там - удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.

Где солнце - там и тень! Где слезы и молитвы -
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра - расцветут душистые цветы.

Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты - бледный трус, подавленный стыдом!

Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее - мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе - куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.

То вся она - печаль, то вся она - приманка,
То всё в ней - блеск и свет, то всё - позор и тьма;
Жизнь - это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь - это океан и тесная тюрьма!


Семен Надсон

[ЛАТОНА]

Юрий Левитанский


"Все уже круг друзей, тот узкий круг..."


Все уже круг друзей, тот узкий круг,
Где друг моих друзей мне тоже друг,
И брат моих друзей мне тоже брат,
И враг моих друзей мне враг стократ.

Все уже круг друзей, все уже круг
Знакомых лиц и дружественных рук,
Все шире круг потерь, все глуше зов
Ушедших и умолкших голосов.

Но все слышней с годами, все слышней
Невидимых разрывов полоса,
Но все трудней с годами, все трудней
Вычеркивать из книжки адреса,

Вычеркивать из книжки имена,
Вычеркивать, навечно забывать,
Вычеркивать из книжки времена,
Которым уже больше не бывать.

Вычеркивать, вести печальный счет,
Последний счет вести начистоту,
Как тот обратный, медленный отсчет,
Перед полетом в бездну, в пустоту,

Когда уже - прощайте насовсем,
Когда уже - спасибо, если есть.
Последний раз вычеркивая - семь,
Последний раз отбрасывая - шесть,

Последний раз отсчитывая - пять,
И до конца отсчитывая вспять -
Четыре, три - когда уже не вдруг
Нет никого, и разомкнется круг...

Распался круг, прощайте, круга нет.
Распался, ни упреков, ни обид.
Спокойное движение планет
По разобщенным эллипсам орбит.

И пустота. Ее зловещий лик
Все так же ясен, строен и велик.

1987

[Замок]

Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, -
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.
И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.
Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие - поражены тоскою...

Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.

Анна Ахматова

[Sinewy]

Федор Тютчев

Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.

И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не все, что здесь цвело, увянет,
Не все, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать,

Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца все претерпел.

[Замок]

Не завидуй другу, если друг богаче,
Если он красивей, если он умней.
Пусть его достатки, пусть его удачи
У твоих сандалий не сотрут ремней...

Двигайся бодрее по своей дороге,
Улыбайся шире от его удач:
Может быть, блаженство - на твоем пороге,
А его, быть может, ждут нужда и плач.

Плачь его слезою! Смейся шумным смехом!
Чувствуй полным сердцем вдоль и поперек!
Не препятствуй другу ликовать успехом:
Это - преступленье! Это - сверхпорок!

Игорь Северянин

[Горняк.]

ТЕСТО

Kогда злая стужа снедужила душу
И люта метель отметелила тело,
Когда опустела казна,
И сны наизнанку, и пах нараспашку -
Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко -
Ворвется в затяжку весна.

Зима жмет земное. Все вести - весною.
Секундой по векам, по пыльным сусекам
Хмельной ветер верной любви.
Тут дело не ново - словить это Слово
Ты снова, и снова, и снова лови.
Тут дело простое - нет тех, кто не стоит,
Нет тех, кто не стоит любви.

Да как же любить их - таких неумытых,
Да бытом пробитых, да потом пропитых?
Да ладно там - друга, начальство, коллегу,
Ну ладно, случайно утешить калеку,
Дать всем,кто рискнул попросить.
А как всю округу - чужих, неизвестных,
Да так - как подругу, как дочь, как невесту?
Да как же, позвольте спросить?

Тут дело простое - найти себе место
Повыше, покруче. Пролить темну тучу
До капли грозою - горючей слезою -
Глянь, небо какое!
Пречистой рукою сорвать с неба звезды
Смолоть их мукою
И тесто для всех замесить.

А дальше - известно. Меси свое тесто
Да неси свое тесто на злобное место -
Пускай подрастет на вожжах.
Сухими дровами - своими словами
Своими словами держи в печке пламя,
Да дракой, да поркой - чтоб мякиш стал коркой,
Краюхой на острых ножах.

И вот когда с пылу, и вот когда с жару -
Да где брал он силы, когда убежал он?! -
По торной дороге и малой тропинке
Раскатится крик Колобка
На самом краю овражины - оврага
У самого гроба казенной утробы
Как пара парного, горячего слова
Гляди, не гляди - не заметите оба -
Подхватит любовь и успеет во благо
Во благо облечь в облака.

Но все впереди, а пока еще рано,
И сердце в груди не нашло свою рану,
Чтоб в исповеди быть с любовью на равных
И дар русской речи беречь.
Так значит жить и ловить это Слово упрямо,
Душой не кривить перед каждою ямой,
И гнать себя дальше - все прямо да прямо
Да прямо - в великую печь!

Да что тебе стужа - гони свою душу
Туда, где все окна не внутрь, а наружу.
Пусть время пройдется метлою по телу -
Посмотрим, чего в рукава налетело.
Чего только не нанесло!
Да не спрячешь души беспокойное шило.
Так живи - не тужи, да тяни свою жилу,
Туда, где пирог только с жару и с пылу,
Где каждому, каждому станет светло...

Александр Башлачев

[Avaddon]

Не отходи от меня,
Друг мой, останься со мной.
Не отходи от меня:
Мне так отрадно с тобой...

Ближе друг к другу, чем мы, -
Ближе нельзя нам и быть;
Чище, живее, сильней
Мы не умеем любить.

Если же ты - предо мной,
Грустно головку склоня, -
Мне так отрадно с тобой:
Не отходи от меня!

[L'autre]

Это было написано начерно,а потом уже переиначено(поре-и, пере-на, пере-че, пере-но...) -перечеркнуто и, как пятно, сведено;
это было - как мучаться начато,за мгновенье - как судорогой сведено,
а потомпереписано заново, начисто
и к чему-то неглавному сведено.Это было написано начерно,где все больше, чем начисто, значило.
Черновик—это словно знакомство случайное,неоткрытое слово на "нео",
когда вдруг начинается необычайное:
нео-день, нео-жизнь, нео-мир, нео-мы,
неожиданность встречи перед дверьми
незнакомых — Джульетты с Ромео.Вдруг -кончается будничность!
Начинается будущность новых глаз, новых губ, новых рук, новых встреч,вдруг губам возвращается нежность и речь,
сердцу — биться способность.как новая область вдруг открывшейся жизни самой,
вдруг не нужно по делу, не нужно домой,
вдруг конец отмиранию и остыванию,нужно только, любви покоряясь самой,удивляться всеобщему существованию
и держать и сжимать эту встречу в руках,все дела посторонние выронив...
Это было написано все на листках,рваных, разных размеров, откуда-то вырванных.
Отчего же так гладко в чистовике,так подогнано все и подобрано,
так уложено ровно в остывшей строке,после правки и чтенья подробного?
И когда я заканчивал буквы стирать
для полнейшего правдоподобия -начинал, начинал, начинал он терять
все свое, все мое, все особое,умирала моя черновая тетрадь,умирала небрежная правда помарок,
мир. который был так неожидан и ярок
и который увидеть сумели бы вы,в этом сам я повинен, в словах не пришедших,
это было как встреча двух - мимо прошедших,
как любовь, отвернувшаяся от любви.

Семен Кирсанов

[Лиса Алиса]

Расскажи мне, отец, про далекого времени хрип,
о военных мальчишках, ушедших навек в катакомбы,
расскажи мне в стотысячный раз, как тогда не погиб,
убежав за мгновенье до взрыва осколочной бомбы.

Расскажи о "потом", о цене на набор хрусталя,
о Дюма по талонам, о водке почти за бесценок,
как большую страну, на своих и чужих не деля,
на глазах превращали в ухоженный общий застенок.

Расскажи о словах, выстилающих скользкое дно -
как молчали о видимом, нервно грызя заусенцы,
расскажи мне без правил - из них я теперь все равно
доверяю бесспорно лишь правилу Джоуля-Ленца.

Расскажи про эпоху болоньевых синих плащей,
про задушенный "Голос Америки" в радиосети,
о "хрущевках", в которых в отсутствие прочих вещей
неизменно рождались лишь горькие мысли и дети.

Как играл гармонист по субботам в саду городском,
как в июле стоял над землей аромат чернобыла,
расскажи мне о маленькой девочке с красным флажком
и ладошкой в ладони твоей - чтобы я не забыла.

Расскажи, не скупясь на детали, про хрупкую связь
между прошлым и может-быть-будущим, не украшая,
назови все как было и есть, испугать не боясь -
я давно подросла, я уже безвозвратно большая.

Расскажи мне о том, что моя и вина и беда
в неумении жить вне пределов своей "одиночки",
расскажи мне о том, что ни в коем, ни-ни, никогда
не положено честным отцам пересказывать дочке.

Расскажи мне, пусть долго еще остаются свежи
в моей памяти это внешкольные сердцу уроки,
расскажи мне свою непростую и долгую жизнь -
я вошью ее тихим анапестом в крепкие строки.

Промолчи мне, отец, про грядущего времени хрип,
о мальчишках моих, уходящих опять в катакомбы...
Хорошо, что ты жив. Что ты есть. Что тогда не погиб,
убежав за мгновенье до взрыва осколочной бомбы.



© Юлия Драбкина

[NATA92008]

ПРОБЛЕСК

Слыхал ли в сумраке глубоком
Воздушной арфы легкий звон,
Когда полуночь, ненароком,
Дремавших струн встревожит сон?..

То потрясающие звуки,
То замирающие вдруг...
Как бы последний ропот муки,
В них отозвавшися, потух!

Дыханье каждое Зефира
Взрывает скорбь в ее струнах...
Ты скажешь: ангельская лира
Грустит, в пыли, по небесах!

О, как тогда с земного круга
Душой к бессмертному летим!
Минувшее, как призрак друга,
Прижать к груди своей хотим.

Как верим верою живою,
Как сердцу радостно, светло!
Как бы эфирною струею
По жилам небо протекло!

Но, ах! не нам его судили;
Мы в небе скоро устаем,-
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.

Едва усилием минутным
Прервем на час волшебный сон
И взором трепетным и смутным,
Привстав, окинем небосклон,-

И отягченною главою,
Одним лучом ослеплены,
Вновь упадаем не к покою,
Но в утомительные сны.

[siricon]

Когда, кому придумали свободу?
И, собственно, придумали зачем?
Зачем она безвольному народу,
Что появлением своим обязан всем?

Вначале маме, ведь она носила.
Хоть не чужого, вроде своего.
Хотел ты этого? Тебя ведь не спросили.
Ну и отцу, а как же без него.

Потом пошло-поехало по плану.
Детсад. Легко. Тут должен ты гулять,
Играть, лепить, конечно, слушать няню,
Ещё в саду обязан ты поспать.

Потом родители тебя приводят в школу,
Тут должен нужное и не совсем учить.
Учитель твой решает твою долю,
Его ещё обязан ты любить.

Потом работа. Здесь ты просто связан.
Есть договор, он здесь всему глава.
На десять пунктов, чем кому обязан,
Один, на что имеешь ты права.

Вести себя обязан ты прилично.
Об этом должен ты не забывать.
И даже дома в ложе своём личном
Обязан долг супруга выполнять.

И всё ж кому придумали свободу?
Какую брань назвали словом тем?
Свободу несвободному народу,
Что должен всем и всем обязан всем?
Леся Вайнер

[Шарки]

Приняв за нимб мои рога,
Ты встал на путь тернистый. Зря.
Меня обходят стороной.
И ты иди, коль ум с тобой!

Меня понять не сможешь ты.
Скажи, ты падал с высоты?
Уразуметь мой странный нрав
Ты сможешь, лишь с мечты упав…

Цветы несёшь? Приятно мне.
Стихи читаешь при луне?
Да я могу и обойтись!
Все руки в кровь? Плевать. Борись!

Я жду невиданных побед.
Поверь, со мной покоя нет!
Да как тебе ещё сказать?!
Со мной придётся умирать…

И ты готов идти вперёд,
Пренебрегая тем, что ждёт?!
Опомнись, время есть ещё!
Не полюбил меня – пущу.

Но если (Боже упаси)
Влюбился очень, что есть сил,
Тебе, мой друг, несдобровать,
Ведь я начну играть, играть…

Мне, может, вовсе не нужна
Такая жёсткая игра.
Но не могу себя унять,
Хоть и устала убивать.

Мертвы надежды светлых дней,
Убит резерв святых затей.
И уж пора сказать себе:
«Остановись! Стоп-шаг игре».

Пора бы цепи лжи разбить.
Пора бы просто отпустить.
Но ты уже не в силах, друг:
Ты сам себя упрятал в круг.

А я – воровка сильных душ.
А я играю нервов тушь.
Уйдёшь как выжатый лимон.
Оставшись – тоже не спасён!

Прошу тебя, беги, беги!
Не верь мольбам моим: «Спаси!».
И не смотри в мои глаза:
Коварный взгляд, обитель зла.

Вот так живу. Вполне судить
Меня ты можешь. Так и быть.
…Но всё же, друг ты мой, постой!
Не поиграем ли с тобой?..

Кюзо Анна Мироновна

[Горняк.]

Паромщик

Когда в тени, у ранней рощи,
лучом расколота река,
Иван Матвеевич, паромщик,
соединяет берега.

Разбилось что – то в мире снова.
И, неспокойный за восход,
осколки зеркала речного
он в горсть задумчиво берет.

Иван Матвеич шепчет: «Ладно,
отправлю первыми школят…
Их на закате так приятно
брать поумневшими назад…»

Но ночью снятся ему часто
то сирота , то инвалид.
Из дальних сел к нему стучатся.
Мол, он поймет, соединит.

Опять приходит бабка Оля,
Уж ты, вдову, ее прости,
Зовет убитого…
И молит
На берег тот перевезти.

А что ты можешь переправой?
Какой тебе мешает груз?
Не можешь ты сказать ей правды.
Что нет его. Что берег пуст.

…Скрипит паром, как утешенье,
Покуда дух не выйдет вон,
Наивный дух соединенья,
Что в каждом русском испокон.

Но он порой боится мудро,
Меж берегов тревожа нить,
Вдруг умереть –
Посреди утра…
И их собой разъединить.


Николай Зиновьев 1968 год
.................................................. ...............

[Hotice]

Неслышно гаснет день убогий, неслышно гаснет долгий год,
Когда художник босоногий большой дорогою бредет.
Он утомлен, он просит чуда - ну хочешь я тебе спою,
Спляшу, в ногах валяться буду – верни мне музыку мою.

Там каждый год считался за три, там доску не царапал мел,
там, словно в кукольном театре, оркестр восторженный гремел,
а ныне - ветер носит мусор по обнаженным городам,
где таракан шевелит усом, - верни, я все тебе отдам.

Еще в обидном безразличьи слепая снежная крупа
неслышно сыплется на птичьи и человечьи черепа,
еще рождественскою ночью спешит мудрец на звездный луч –
верни мне отнятое, отче, верни, пожалуйста, не мучь.

Неслышно гаснет день короткий, силен ямщицкою тоской.
Что бунтовать, художник кроткий? На что надеяться в мирской
степи? Хозяин той музыки не возвращает – он и сам
бредет, глухой и безъязыкий по равнодушным небесам.

[november_witch]

РУСАЛКА ПОД НОВЫЙ ГОД

Ты не любишь меня, милый голубь,
Не со мной ты воркуешь, с другою.
Ах, пойду я к реке под горою,
Кинусь с берега в черную прорубь.

Не отыщет никто мои кости
Я русалкой вернуся весною.
Приведешь ты коня к водопою,
И коня напою я из горсти.

Запою я тебе втихомолку,
Как живу я царевной, тоскую,
Заману я тебя, заколдую,
Уведу коня в струи за холку!

Ой, как терем стоит под водою -
Там играют русалочки в жмурки,-
Изо льда он, а окна-конурки
В сизых рамах горят под слюдою.

На постель я травы натаскаю,
Положу я тебя с собой рядом.
Буду тешить тебя своим взглядом,
Зацелую тебя, заласкаю!
<1915>
Сергей Есенин

[november_witch]

Ю. Драбкина

И снова будет сегодня сниться: кошмарный ливень, собачий вой,
допрос с пристрастием на границе; упрямый въедливый постовой

посмотрит в паспорт и ставит просто отказы-штампики на судьбе;
и, замыкаясь, ряды форпоста не пропускают меня к себе.
Так и останусь на распродаже по низким ценам скупать грехи.
А кто-то мудрый прочтет и скажет, мол, не стихи это, не стихи.
И кто-то умный начнет глумиться, знакомый вновь заведя куплет,
что сердце рвать неприлично в тридцать, что опоздала на десять лет.
Мол, напиши, как луны камея собою красит небес парчу,
а я о звездочках не умею, а я о бабочках не хочу.

Я напишу о глазах ребенка, распознающих любую ложь,
о том, что рвется не там, где тонко, а там где этого меньше ждешь;
о том, как в доме напротив прячут мужской, срывающий крышу плач;
о том, как времени ушлый мячик безостановочно мчится вскачь,

живых людей превращая в маски на зависть куклам мадам Тюссо,
что мертвым грузом в его запаске – фортуны пятое колесо;
что, несмотря на чины и масти, одна на всех у него печать.
Я напишу (как усталый мастер о самом грустном всегда молчать)
о том отчаянном женском пьянстве, что незаметно в тени кулис,
о заоконном ночном пространстве, к утру сильнее зовущем вниз;
я напишу себе послесловье на грязном зеркале, словно тать,

такой горячечной бурой кровью, что ты не сможешь меня читать...

Прохладно. Слышится звук негромкий (полощет ноги в воде луна).
Стою у суток на самой кромке, всепримиряющей с гладью дна,
там, где кончается божья помощь и начинается путь домой.
И чей-то смех разрезает полночь, знакомый, нервный. Похоже, мой.