Из предыдущего поста следует, что рифма не вымучивается, а рождается у поэта, если появляется мысль, образ.
А нет мысли, образа - рождается графомания и рифмы: "твоя-моя, пришел - ушел, чулки-носки"...
А для того, чтобы написать:
Спелый ветер закипаеь брагой,
Сердце ударяет о ребро
Развернется парусом бумага,
Укрепится мачтою перо!
Нужно испытать вдохновение. Стук средца о ребро! Ощутить спелось ветра!
И рифмы станут органичными...
И, если уж есть позывы писать, то нужно писать, конечно, прозу... Она гораздо легче сркывает недостатки литературного таланта...
"У моей бабушки была подружка. Звали ее Лиза Веселая. Лиза была, конечно, очень старенькая, но жизнерадостная. Моя мама называла ее одним слом «жизерадостнаяидиотка». Лиза, как и бабушка, была гимназисткой, и от нее так же исходил свет русско-еврейской культуры.
Лиза, к несчастью, писала стихи! И одновременно была патриоткой! Это возводило в степень её идиотизм.
Каждый праздник бабушка получала от Лизы Веселой письмо со стихами. Бабушка читала их почтительно, а мы, циники, потешались. Стихи были такие:
«Здравствуй, дорогая Хасенька!
В знаменательный День Военно-морского флота
Я тебя и твою замечательную семью, сына, невестку, внука, внучку,
твоего брата Беню из Ленингдрада и его семью поздравляю,
Счастья, здоровья, успехов в труде, в личной жизни желаю.
Пусть враги за рубежом своим оружием не бряцают!
Все равно наш народ, вооруженный светлым учением Ильича,
имеющий самые мощные в мире вооруженные силы,
в том числе, Военно-морской флот, они не запугают»!
Дальше шли здравицы в адрес партии, отдельных Героев, в том числе, многочисленных тружеников сельского хозяйства, промышленности, науки и искусства…
Размер этих стихов не назовешь ни одним из известных! Это был новый соцреалистически-маразматический размер. Ямб, хорей - на свалку!
Короче говоря, Лиза была законченная ненормальная!
Но бабушка этого не замечала, как мы часто не замечаем пороков своих друзей, жен и любимых.
Однажды, бабушка подошла к папе, и сказала ему, что у нее есть к нему очень деловой разговор.
Папа напрягся. Оказалось, что вчера была Лиза, и оставила бабушке рукописный сборник своих стихов… Это была плотно исписанная толстенная тетрадь.
- Сынок! - сказала бабушка на полном серьезе, - ты ведь давно знаешь Лизу Веселую?
- Да, - дружелюбно сказал папа, не подозревая грядущего, - маразматичка со стихами, - неуклюже пошутил он.
Бабушка пропустила мимо ушей.
- Так вот, сынок! Ты же работаешь в редакции. Я прошу тебя сделать протэкцию (с ударением на "э") для издания сборника стихов Лизочки, - и подхалимничая, продолжила, - она так любит тебя.
- Мама! – заорал папа, - послушай себя! Этот бред ты называешь стихами? Зачем ты знаешь на память Пушкина? Чтоб я не видел больше в доме этой идиотки!
Бабушка постояла посреди комнаты, а потом оделась и ушла на улицу. В прихожей она шепотом сказала мне: «Я говорила Лизе, что этого делать не надо. Ей надо самой идти в Издательство, а не искать блат». Блат – было самым грубым словом, которое я услышал из ее уст".
Я помню всю жизнь все папины назидания особенно в области литературы, поэзии и искусства, вообще. И всегда сверяю то, что прочитал или услышал с тем, чему он меня учил...
Поэтому каждый раз читая, вернее, вспоминая "«И очи синие, бездонные. Цветут на дальнем берегу", - я испытываю волнение... любви:
Незнакомка
Александр Блок
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
1906 г.
Социальные закладки