Любимые стихи

[november_witch]

24 мая 1940 родился Иосиф Александрович Бродский — великий и, наверное, чуть ли не самый гениальный поэт современности. Светлая и вечная память.

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не способен заменить
собой весь мир, обычно остаётся
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

Иосиф Бродский, Postscriptum, 1967

[L'autre]

улыбка на память

у нас были золотые рыбки и они все кружили и кружили
в аквариуме который стоял на столе рядом с тяжелыми занавесками
закрывающими вид из окна и
моя мать всегда улыбалась и хотела чтобы мы все
были счастливы, говорила мне "будь счастлив, Генри!"
и она была права: лучше быть счастливым, если это возможно
но мой отец продолжал поколачивать ее и меня по нескольку раз в неделю
пока его тело бушевало злобой
потому что он не мог взять в толк, что дёргает его изнутри

моя мать, несчастная рыбка,
хотела быть счастливой, избиваемая два или три
раза в неделю, говорила мне быть счастливым "Генри, улыбнись!
почему ты никогда не улыбаешься?"

и затем она улыбалась, показывая пример, и это была
самая грустная улыбка, которую я когда-либо видел

однажды, золотые рыбки умерли, все пять
они плавали на поверхности воды, на боку, и глаза их
всё ещё были открыты
и когда отец пришел домой он бросил их кошке
на кухонный пол и мы таращились как
улыбалась наша мать

Ч. Буковски

[L'autre]

это трудно объяснить, я имею в виду то, кем он был,
в любом случае, это было в большом здании и он сидел
в кресле и в униформе, красной куртке, и вся его работа заключалась в том,
чтобы проверять контрамарки у тех, кто покидает
здание и у тех, кто возвращается, у него была лампа, вы помещали
свою руку под нее и отметка появлялась (бог весть
какая работа), и когда я положил свою руку под лампу,
человек спросил "послушай, тебя как зовут?"
"Хэнк", ответил я
"слушай, Хэнк" спросил он "что делает человека писателем?"
"ну" сказал я "это просто, у тебя есть выбор:
"занырнуть в писательство" или прыгнуть
с моста.
писатели - это отчаянные люди, и когда
у них появляется надежда, они перестают
быть писателями"
"а ты себя можешь назвать отчаянным?"
"не знаю..."
я пошел дальше и, поднимаясь на эскалаторе,
увидел его сидящего внизу, возможно думающего, что все это
чушь, быть может он хотел, чтобы я подсказал ему
специальную школу, особый путь, что поможет ему сбросить
красную куртку, его работа была далеко не поучительной,
как проектирование мостов или размахивание битой за Доджеров, но
он не был достаточно отчаянным, отчаянные не спрашивают
они делают
и поднявшись на эскалаторе, я толкнул
стеклянные двери и как только я это сделал, я подумал, ** твою,
мне следовало спросить его имя, и мне стало
хреново и за себя, и за него, но через пару минут
я забыл о нем
а он - наоборот
и он видел все больше печатей под лампой
а я видел тотализатор и лошадей и
отчаянных людей
отчаянных в несправедливости
своих жизней, по-
настоящему.

Ч. Буковски

[L'autre]

Среда. Сентябрь на последнем вздохе
под крышей шепчет гроб-гриб-грабь
В саду как-будто кто-то ходит
Морщины моря, старческую рябь

утюжат теплоходы. Диплодоки
ворочаются в памяти и завтра
перед отбытием прогуливаясь в доки
совсем не удивлюсь ихтиозавру

Калининград. Эннацать лет спустя
Все то же море с небом вровень
на каждый жизненный пустяк
прибрежневские хмурит брови

А время прорастает в этажи
Пятнадцатый. Окно открытое наотмашь
Реки! - в значении скажи
хоть что-нибудь скажи
Руки! - в значении на помощь

С. Митрофанов

[L'autre]

Вставать и с огорченьем узнавать
в окне всю ту же улицу, такую же как раньше
и даже пробовать не стоит встать пораньше
- в окне все та же улица, такая же как раньше
Но с каждым днем все меньше узнавать
себя помноженным в трельяже
свой нос помноженный в трельяже
три пары чуждых глаз и даже
в один из вечеров вдруг поздороваться с собой
И каждый раз потом здороваться с собой

И продолжая ежеутренне чужое брить лицо
чужое старое противное лицо
в один момент, в конце концов
не поздороваться с собой

С. Митрофанов

[Romko]

Дефицит мудрости

По стенкам ложкою скребёшь, а в банке пусто.
Давным-давно как перестал быть томным вечер.
Делиться мудростью - великое искусство.
Вдвойне великое, когда делиться нечем.

Когда ты холоден, как в Антарктиде льдина,
и содержателен, как пьяная икота,
то тяжело, собрав пустоты воедино,
из них создать высокозначимое что-то.

Найдется тот, кто в честь твою в ладоши хлопать
всегда готов, слабея разумом и духом.
Но если опыт непрактичен, словно копоть,
его носитель интересен только мухам.

И все слова твои - бессвязный птичий гомон,
и все пути твои - в безликую рутину...
А твой стакан - увы! - наполовину сломан.
Пожалуй, лучше был бы пуст наполовину.

В потоке жизни - за помаркою помарка,
легко заметные своим и посторонним...
И понимаешь вдруг болезненно и ярко,
что слово "возраст" слову "мудрость" не синоним.

[L'autre]

ПОЖИЗНЕННОЕ

в сердце человека - четыре камеры (в разделе "наука" гласит статья).
в моем просторно, и чисто кстати, - займешь любую (они пусты).
можешь роптать без устали сколько угодно, а бог судья.
я что ль тебя приговаривал? - я с удовольствием бы отпустил.

будешь играть на клапанах, стенки царапать благими матами.
долго глядеть на огонь и быструю алую, воду.
мне говорили - ты умная, вроде.
что же стоишь? - уматывай.

А.Яворский

[L'autre]

Спят под ногами белые флаги,
звезды уже не в шоке.
Сердце разбито. В смысле - как лагерь.
Надо пожрать тушенки.

Сердце надбито самую малость -
бил в основном посуду.
Бил, а победы не получалось...
Больше я так не буду.

Взбиты перины, выбиты стекла,
кожу грызут осколки.
Так и подохну - добрый и теплый.
Нет, не хочу. Нисколько.

Бейся, смешное... Выпить из фляги
бьющего по печенкам.
Надо уже сворачивать лагерь
и отправляться к черту.

M.Оранская

[Парусник]

Песня о Судьбе.

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес - Судьба моя, беспомощна, больна, -
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену -
Глядит, глаза навыкате, и с языка - слюна.

Морока мне с нею -
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею, -
И жить не умею,
И петь не хочу!

Должно быть, старею, -
Пойду к палачу...
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, - ласкается, дрожит, -
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну -
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
И ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю -
О чем пожелаю,
Когда захочу.

Нет, не постарею -
Пойду к палачу, -
Пусть вздернет скорее,
А я приплачу.

Бывают дни, когда я голову в такое пекло всуну,
Что и судьба попятится, испуганна, бледна, -
Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну -
С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:

Закуски - ни корки!
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
Я ноги - в опорки,
Судьбу - на закорки, -
И в гору и с горки
Пьянчугу влачу.

Когда постарею,
Пойду к палачу, -
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком -
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, -
Хамила, безобразила и обернулась Роком, -
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею,
Гляди - я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
"Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею, -
Я петь не смогу!"

Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу -
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу!

1976

Владимир Высоцкий

[L'autre]

Легче не будет, ты что, ты что. Здесь не бывает легче.
Вынырнул - воздух хватаешь ртом, путь озаряешь - свечи
Станут ожогами на руках. В сказках легко - когда-то
Жил далеко-далеко в веках сказочный император,
В светлом заоблачном терему, в царстве хмельного лета,
Двух дочерей принесли ему боги вершин Тибета.

Время проходит, шумит волна, ветер несёт удачу.
Младшая любит гулять одна, старшая чаще плачет.
Птицы из сада почти всегда к младшей садятся ближе.
Старшая дочка ворчит: ну да, всё достаётся рыжим.

Праздники с вечера до утра - девочки любят танцы,
Старшая - платья и веера, маски и иностранцев.
Младшая - слушать обрывки фраз или смотреть на свечи.
Звали и замуж с десяток раз кряду за этот вечер,
Но, когда падает кто-то ниц, рыжая лишь смеётся.
Старшей сестре достаётся принц, младшей - цветы и солнце.
Время проходит. Вода бежит. Старшая плачет чаще.

Город вокруг начинает жить, тихий и настоящий.
Вон под гитару за грош поёт ангел, наверно, падший.
Знаешь, бывает, что нам везёт, так же, как этой, младшей:
с неба на нас не течёт вода, августом пахнет ветер -
люди тогда говорят: ну да, всё достаётся этим.

Сколько ни жалуйся, как ни вой, так же всё будет дальше:
Нам
не достанется
ничего,
здесь ничего не наше.
Да, пусть под нами не треснет лёд - нам не откроют двери.
Нас ничего, ничего не ждёт, в этом мне можно верить.

Если к нам даже спешит гонец - только послать на пламя,
Нам не достанутся ни дворец, ни паруса с гербами,
Ни королевский дармовый пир, ни золотая дверца.
Только прекрасный безумный мир, бьющийся вместо сердца.

C.Галкина

[Файна]

мир безгрешен и чист
он меня непременно осудит
не для зайца в трамвае удачи счастливый билет
между нами желтеют двенадцать страниц книги судеб
и бездонная пропасть каких-то двенадцати лет

мы с тобой не ломали табу, не любовники даже
может быть, опасались лишиться насиженных гнёзд
между нами двенадцать мечей [добродетели стража]
цепко за ноги держат сансары двенадцать колёс

так бывает… однажды… чуть выше… над уровнем плоти
зарождается что-то… законы не действуют, но
между нами одиннадцать «за» и единственный «против»
плюс два голоса детских, которыми всё решено…

пришвартован к перрону слуга тормозных семафоров
скорый, фирменный, номер 12 «Москва – Извини»
между нами двенадцать морей и один шумный город…
слишком много весомых причин
слишком мало любви


© Copyright: Альванди Маэртис, 2005

[MARIMAR]

Константин Симонов

Хозяйка дома

Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Хочу, чтоб ты и в эту ночь была
Опять той женщиной, вокруг которой
Мы изредка сходились у стола
Перед окном с бумажной синей шторой.
Басы зениток за окном слышны,
А радиола старый вальс играет,
И все в тебя немножко влюблены,
И половина завтра уезжает.
Уже шинель в руках, уж третий час,
И вдруг опять стихи тебе читают,
И одного из бывших в прошлый раз
С мужской ворчливой скорбью вспоминают.
Нет, я не ревновал в те вечера,
Лишь ты могла разгладить их морщины.
Так краток вечер, и - пора! Пора!-
Трубят внизу военные машины.
С тобой наш молчаливый уговор -
Я выходил, как равный, в непогоду,
Пересекал со всеми зимний двор
И возвращался после их ухода.
И даже пусть догадливы друзья -
Так было лучше, это б нам мешало.
Ты в эти вечера была ничья.
Как ты права - что прав меня лишала!
Не мне судить, плоха ли, хороша,
Но в эти дни лишений и разлуки
В тебе жила та женская душа,
Тот нежный голос, те девичьи руки,
Которых так недоставало им,
Когда они под утро уезжали
Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым.
Им девушки платками не махали,
И трубы им не пели, и жена
Далеко где-то ничего не знала.
А утром неотступная война
Их вновь в свои объятья принимала.
В последний час перед отъездом ты
Для них вдруг становилась всем на свете,
Ты и не знала страшной высоты,
Куда взлетала ты в минуты эти.
Быть может, не любимая совсем,
Лишь для меня красавица и чудо,
Перед отъездом ты была им тем,
За что мужчины примут смерть повсюду,-
Сияньем женским, девочкой, женой,
Невестой - всем, что уступить не в силах,
Мы умираем, заслонив собой
Вас, женщин, вас, беспомощных и милых.
Знакомый с детства простенький мотив,
Улыбка женщины - как много и как мало...
Как ты была права, что, проводив,
При всех мне только руку пожимала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Они придут еще в шинелях и ремнях
И долго будут их снимать в передней -
Еще вчера война, еще всего на днях
Был ими похоронен тот, последний,
О ком ты спросишь,- что ж он не пришел?-
И сразу оборвутся разговоры,
И все заметят, как широк им стол,
И станут про себя считать приборы.
А ты, с тоской перехватив их взгляд,
За лишние приборы в оправданье,
Шепнешь: "Я думала, что кто-то из ребят
Издалека приедет с опозданьем..."
Но мы не станем спорить, мы смолчим,
Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали,
Так далеко уехали, что им
На эту землю уж поспеть едва ли.

Ну что же, сядем. Сколько нас всего?
Два, три, четыре... Стулья ближе сдвинем,
За тех, кто опоздал на торжество,
С хозяйкой дома первый тост поднимем.
Но если опоздать случится мне
И ты, меня коря за опозданье,
Услышишь вдруг, как кто-то в тишине
Шепнет, что бесполезно ожиданье,-
Не отменяй с друзьями торжество.
Что из того, что я тебе всех ближе,
Что из того, что я любил, что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Мы собирались здесь, как равные, потом
Вдвоем — ты только мне была дана судьбою,
Но здесь, за этим дружеским столом,
Мы были все равны перед тобою.
Потом ты можешь помнить обо мне,
Потом ты можешь плакать, если надо,
И, встав к окну в холодной простыне,
Просить у одиночества пощады.
Но здесь не смей слезами и тоской
По мне по одному лишать последней чести
Всех тех, кто вместе уезжал со мной
И кто со мною не вернулся вместе.

Поставь же нам стаканы заодно
Со всеми! Мы еще придем нежданно.
Пусть кто-нибудь живой нальет вино
Нам в наши молчаливые стаканы.
Еще вы трезвы. Не пришла пора
Нам приходить, но мы уже в дороге,
Уж била полночь... Пейте ж до утра!
Мы будем ждать рассвета на пороге,
Кто лгал, что я на праздник не пришел?
Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
Бесшумно к вам подсядем мы за стол
И сдвинем за живых бесшумные стаканы.

[Ликуся]

ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ



Что из того, что ты уже любила,
Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.
Все это до меня когда-то было,
Когда-то было в прошлом, не теперь.

Мы словно жизнью зажили второю,
Вторым дыханьем, песнею второй.
Ты счастлива, тебе светло со мною,
Как мне тепло и радостно с тобой.

Но почему же все-таки бывает,
Что незаметно, изредка, тайком
Вдруг словно тень на сердце набегает
И остро-остро колет холодком...

О нет, я превосходно понимаю,
Что ты со мною встретилась, любя.
И все-таки я где-то ощущаю,
Что, может быть, порою открываю
То, что уже открыто для тебя.

То вдруг умело галстук мне завяжешь,
Уверенной ли шуткой рассмешишь.
Намеком ли без слов о чем-то скажешь
Иль кулинарным чудом удивишь.

Да, это мне и дорого и мило,
И все-таки покажется порой,
Что все это уже, наверно, было,
Почти вот так же, только не со мной,

А как душа порой кричать готова,
Когда в минуту ласки, как во сне,
Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово,
Которое лишь мне, быть может, ново,
Но прежде было сказано не мне.

Вот так же точно, может быть, порою
Нет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд,
Хоть ясно, что и я перед тобою
Ни в чем былом отнюдь не виноват.

Когда любовь врывается вторая
В наш мир, горя, кружа и торопя,
Мы в ней не только радость открываем,
Мы все-таки в ней что-то повторяем,
Порой скрывая это от себя.

И даже говорим себе нередко,
Что первая была не так сильна,
И зелена, как тоненькая ветка,
И чуть наивна, и чуть-чуть смешна.

И целый век себе не признаемся,
Что, повстречавшись с новою, другой,
Какой-то частью все же остаемся
С ней, самой первой, чистой и смешной!

Двух равных песен в мире не бывает,
И сколько б звезд ни поманило вновь,
Но лишь одна волшебством обладает.
И, как ни хороша порой вторая,
Все ж берегите первую любовь!

[Вне времени]

«Выздоравливай, мой хороший. Выздоравливай. Я с тобой. Мои руки горят – и лечат, ночь таинственна и нежна…» Но молчание – безупречней. И поэтому – тишина. И поэтому в мониторе провисеть до утра он лайн, за страницы ее историй продавая свои дела, не обмолвиться – лишним взглядом, сообщением ни о чем, слишком просто – с тобой быть рядом, слишком сложно – твоим врачом, слишком сложно – писать курсивом сто рецептов, лечить недуг… Лучше быть молодым и сильным приложением «просто друг», лучше вовремя сделать ручкой, улыбнуться еще в окно. Я звонила на всякий случай. Мне действительно все равно. Мне так, правда, спокойней спится, даже дольше – на полчаса. Не боялась бы заразиться – так пришла бы тебя спасать, хватит с нас одного больного, я останусь, поберегусь… Если бросить стихи с балкона – будут розами на снегу. Если сбросить случайный вызов – камертоном споют гудки. Бесполезные эпикризы. Отвыкание от руки. Омертвение нервных клеток, отвечающих за твоё… Вирус сам обессилит к лету – от сирени и соловьев, от пронзительно теплой ночи, от свободы и пустоты. Сердце колет, и между прочим, осложнение – это ты. Говорила же – поберечься, нет надежды на чудеса… Кошка с сущностью человечьей, ты привыкла себя спасать, ты снимала себя с отвесных крыш, карнизов, деревьев, стен и подсматривать интересно, как ты корчишься на листе, как ты стонешь в ее молчанье, каждый слог, как варган, звенит…
Она будет читать – случайно.
И случайно – не позвонит.

[Cosa Nostra]

Тверскобульварный блюз

от Тверской по Тверскому до Бронной
я шагал сквозь рассветную мглу
и с осенних мундиров погоны
опадали на каждом углу
в загардиненно-тюлевых окнах
отражалась безвласая рать
и хотелось до нитки промокнуть
чтоб потом пару дней обсыхать
и хотелось ограбить троллейбус...
есть же где-то счастливый билет…
иногда не решается ребус
даже если понятен ответ
иногда у московского утра
кислый привкус грядущего дня…
и я верил когда-то… как будто…
в то что верили где-то в меня

[cote d'Ivoire]

Першит от влажной соли в глотке.
А ну, еще один рывок!
Я пришвартовываю лодку,
Я выхожу на старый док.

Вокруг хохочущее лето.
Мальчишек славная орда.
От наслаждения, от света
Лениво щурится вода.

Над поплавками, свесив ноги,
Усевшись поудобней в ряд,
Пенсионеры, как йоги,
Сомнамбулически молчат.

А это что? На солнце нежась,
Лежит девчонка над водой.
Ее обветренная свежесть
Прохладой дышит молодой.

Девчонка, золотая жилка,
Отчаянная несудьба,
Твоя монгольская ухмылка
Еще по-девичьи груба.

Другому нянчиться с тобою,
На перекрестках сторожа.
А я бросаюсь в голубое,
Где стынет медленно душа.

Ныряю. Скал подводных глыбы,
Знакомый с детства тайный лаз.
У глаз мелькнул какой-то рыбы
Не очень удивленный глаз.

Над сваей ржавой и зеленой
Я гроздья мидий отыскал.
Сдирая до крови ладони,
Срываю мидии со скал.

Но вот, как бы огретый плеткой,
Выныриваю по прямой,
Швыряю раковины в лодку
И отдыхаю за кормой.

Огромный, добрый и соленый,
Из голубых, из теплых вод
Промытым взором освеженный
Мир незахватанный встает.

Глазами жадно обнимите
Добычу мокрую ловца!
Напоминает груда мидий
Окаменевшие сердца.

Но, створки жесткие раздвинув
Прямым охотничьим ножом,
Я, к небу голову закинув,
Глотаю мидии живьем.

Еще останется на ужин,
На летний ужин у крыльца,
В конце концов, не без жемчужин
Окаменевшие сердца.

Фазиль Искандер

[blagoroden_don]

Робер Деснос "Словоубийца"

Ты меня самоубьешь мягко и нежно
Но и я однажды тебя умру
Я сведет знакомство с идеальной подругой
и неспешно я губы ей замету снег
хлыну дождь даже если мне будет не время
даже если моя погода покажет ясно
Наши взгляды в себе — так мало любви
что скачусь я слеза без
причины само собой разумеется и без печали
Абсолютно без.

[Ирина**]

Татьяна Столяренко-Малярчук


Папа занят

На работе дел немало,
Словно жизнь сплошной забег,
Вечер и домой усталый
Возвратился человек.
Снял пальто, быстрей умылся,
Ужин съел и на диван,
Рядом с папой примостился
На подушке мальчуган.
- Папа, может ты не против,
Чтобы я тебя спросил:
Ты за час своей работы
Сколько денег получил?
Отложил в сторонку книжку –
- Гривен сто…
Ну, не мешай…
Так сказал отец мальчишке,
Спать, отправив малыша.
Поразмыслил: в чем же дело?
Может, хочет он в кино?
Может быть, мячом футбольным
В школе он разбил окно?
Заглянул за двери к сыну,
Чтоб узнать все поскорей,
И увидел там картину –
Деньги кучкой на столе.
Подразглаженные гривны,
Горка разных медяков,
Улыбаясь как-то криво,
Сын расплакаться готов.
- Это, что еще такое,
Что за денежный вопрос?
Быстро я тебя построю,
Ты откуда их принес?
- Папа, ты давал на жвачку,
На конфеты ты давал,
Папа, деньги я не тратил,
Потихоньку собирал.
Я хотел побольше денег
Подсобрать, поднакопить,
Чтоб однажды твое время
Безболезненно купить.
Чтобы ты пришел пораньше
И подольше отдохнул,
Чтоб со мною поигрался –
Сын ответил и вздохнул.
- Тут немножко не хватает,
Я еще дособеру…
Что же к этому толкает
Нашу с вами детвору?
Есть компьютер, телевизор,
В холодильнике еда…
Только это в жизни мизер,
Вот без папы-то – беда.
Папа занят, добывая
Блага для семьи своей,
И порою забывает
О сердцах своих детей.
Ведь души поток искристый
Прерывается в момент
Сын усвоил очень быстро –
Деньги – главный аргумент.
И без ласки вырастают
И взрослеют наши детки –
На заначки покупают
С анашою сигаретки…

[Шарки]

Выжившие

Антонина Мальгина

Да поможет мне Бог,да поможет мне черт,
Если ты не горишь - значит,ты уже мертв.
Ты не чувствуешь боль - значит,ты уже сдох.
Да поможет мне черт,да поможет мне Бог.

Да поможет мне тьма,да поможет мне свет,
Ни за что не поверю,что выхода нет.
Если выхода нет - выбью выход сама.
Да поможет мне свет,да поможет мне тьма.

Да поможет мне то,что стучится в груди,
Настоящего мало - пойди и найди.
Среди злобы и фальши - найди пару слов.
Да поможет мне мир.Да поможет любовь.

[Romko]

За упокой

«Облекает в торжественный траур
Обречённо судьба нас с тобой,
И свеча зажигается в храме
Не за здравие – за упокой…»

/И. Тальков, 1990 г./


За упокой все эти свечи…
…упокой.
Вы их не ставьте за меня, прошу, не надо.
Я достучусь до ваших душ ещё строкой
И, может быть, ещё коснусь заветным взглядом…

За упокой все эти свечи… Как же так?
Живых заранее ведь, братцы, не хоронят!
Заледенело что-то в преданных сердцах –
Друзья по капле, по частице, но уходят…

В ладонях свечи поминальные несут
И взгляд свой в сторону будто нехотя отводят.
А я беззвучно им сквозь тень разлук кричу:
Не смейте ставить их безжизненно при входе
В мой мир, в мой храм!
Я отреченья не боюсь
И за порогом – всех бесстрастных разговоров.
Но я не умер! Я за жизнь ещё борюсь.
И потому смотрю на предавших с укором.

За упокой все эти свечи…
…упокой.
И гаснет свет, нет, не в моей, а в их лишь душах!

Ах, если б знали вы какою я ценой
Сейчас спокойствие то ваше не нарушу…