Показать скрытый текст ...
Через день после приезда в Питер, я совершенно внезапно для себя купила с рук на Невском два билета на оперу Чайковского «Мазепа» за баснословную по тогдашним ценам сумму 250 рублей штучка. К моему удивлению, никто из моих друзей желания составить мне компанию не выказал. Все вяло отнекивались, говоря, что певцов хороших в Мариинке не осталось, что, мол, все поют теперь в Метрополитен-опере, что Гергиев – хороший администратор, а дирижёр так себе, и что в Америке его превозносят до небес, потому что в театр там ходят только богатые, но глухие старики со старухами, которым больше денег не на что потратить.
Я уж совсем было отчаялась, как вдруг пойти со мной согласилась моя старая подруга по прозвищу Люлёк. Честно говоря, о ней я как-то сразу не подумала. Трудно, знаете ли, представить себе Люлька в театре. Гораздо естественней она выглядит на своей прокуренной кухне, где не работает ни газ, ни водопровод. Среди друзей она славится своей экстравагантностью, чувством юмора, добротой, даже святостью, и невероятной неряшливостью, поэтому, договариваясь с ней о встрече, я предупредила:
– Это открытие сезона. Премьера. Наверняка будет весь бомонд, так что ты уж не подкачай, приоденься по возможности.
– Как ты думаешь, что лучше надеть: лису или горностай? – спросила Люлёк, которая в прямом смысле слова много лет недоедает, перебивается случайными уроками, всё заработанное тратит на сына-старшеклассника и вот уже лет двадцать таскает на своих худющих плечах одно и то же платье.
– Лиса нынче не в моде. Приходи в горностае, – посоветовала я.
Зная свою привычку опаздывать, в театр я отправилась загодя. Ехала в автобусе, любовалась в окно на архитектурные, сильно подреставрированные за последние годы красоты, предвкушала удовольствие от музыки и буфета, пока вдруг не осознала, что автобус стоит посреди улицы.
– Что случилось? – спросила я у соседей.
– Весь район оцепили. Путин в Мариинку едет.
– Что за чертовщина? Он же в Москве живёт.
– Да, – хором ответили попутчики, – живёт в Москве, а день рожденья празднует в Мариинке. По телевизору весь день сегодня по этому поводу восторги.
– Ой, а как же я сама-то теперь туда попаду? Я ведь тоже туда еду.
Попутчики посоветовали: «Просите водителя, чтоб выпустил, и бегите бегом, а то не успеете», – а когда я уже пробиралась к дверям, вдруг попросили:
– Передавайте от нас привет Владимир Владимирычу, скажите от Валечки, Коляна и Зинули.
– Обязательно, – пообещала я и припустила к театру.
Но напрасны были мои волнения. У Мариинки пузырилась толпа, в театр впускали по одному через металлодетекторы, строго проверяя не только билеты, но и содержимое сумок, карманов, хорошо хоть не бюстгальтеров. Словом, когда усталые, но довольные мы с Люльком расположились в ложе второго яруса, то ещё минут сорок нам пришлось «лорнировать» пустой партер. Путин задерживался, а вместе с ним и спектакль.
И вдруг... Двери распахнулись, театр вздрогнул, и в партер вбежало сразу человек двести. Дамы были похожи на жён ответственных работников высших этажей вертикали власти, мужчины, все как один, на Путина. Самого его, впрочем, не заметить было нельзя. Несмотря на внешнее сходство с собственными охранниками, в нём было что-то особенное. Видимо власть придала его заурядной внешности нечто значительное. Или это мне в бинокль показалось? Удивило то, что против ожиданий, он сел во втором ряду партера, уступив царскую ложу мэру Петербурга Яковлеву, мотивируя, должно быть, свой широкий жест тем, что тот к ней уже привык, как к собственной.
Меж тем, театр с жаром обсуждал, почему рядом с Путиным сидит не жена, а красивая блондинка? Однако, когда подобно весеннему ветерку по залу пробежало известие, что блондинка и не блондинка вовсе, а вдова Собчака, страсти улеглись. За разговорами все как-то даже забыли, что пришли на премьеру оперы, поэтому слегка удивились, когда свет в зале погас, и на сцену вышел какой-то полный дядечка.
Оказалось, что это был директор театра, который петь не стал, а коротенечко, минуточек этак на двадцать, сказал поздравительную речь в честь дня рождения президента, сравнивая его то с Пушкиным, то с Петром Великим. Мы с Люльком давились от смеха. Когда речь завершилась, охрана бурно зааплодировала. Путин встал, поклонился, и тут же, как по команде, в оркестровую яму вбежал Гергиев. Презрев снобские отзывы о нем, мы с Люльком устроили ему бурную овацию. Вообще, стоит нам сойтись, мы начинаем вести себя, как хулиганки-двоечницы. Кстати, несмотря на мои пожелания, в театр она явилась в том же печально знакомом мне платье, правда, украшенном крупным пятном от кетчупа.
Хлопали долго. Путин стоял. Гергиев растерянно озирался. Наконец, кто-то ответственный за овации, видимо, дал отмашку, роскошный занавес Мариинки медленно раздвинулся, аплодисменты смолкли, а на сцене среди картонных тополей защебетала красотка Мария о своей любви к старому Мазепе. К нашему удивлению тот таки действительно оказался старым, толстым и, что ещё хуже, безголосым. Гергиев, в пароксизме служебного рвения ухитрившийся притушить даже довольно крепенькое сопрано, тенор украинского сепаратиста, рассуждавшего о своей любви к «щирой нэньке Украине» заглушил окончательно. Нам с Люльком оставалось только любоваться костюмами и слушать оркестр, догадываясь о происходящем на сцене по сюжету пушкинской «Полтавы».
Вот красивая Мария убежала из дома с толстеньким дедушкой. Вот её родитель Кочубей негодует, замышляя предательство старого друга… И вдруг случилось что-то очень странное. Видимо устав бороться с оркестром, Кочубей подошёл к самой рампе и, обращаясь непосредственно к сидевшему в двух шагах от него президенту, завопил так, что у Гергиева из руки выпала дирижёрская палочка. А вопил Кочубей что-то вроде: «Ужасный, злобный старикан, тебя я уничтожу». Путин в своём креслице неловко заёрзал, а хор, обрадованный победой Кочубея над Гергиевым грянул, тараща на президента все свои двести накрашенных глаз: «Умрёшь, умрёшь в руках московских палачей!» Мы с Люльком взликовали, а Путин во время антракта потихоньку сбежал, прихватив с собой весь сановный партер. Так что приветы от Валечки, Коляна и Зинули я ему не передала, а жаль. Зато мы с Люльком при гаснущем свете перебежали в партер и сели во втором ряду: я на место Путина, Люлек на место его дамы, все еще благоухавшее неизвестными нам духами. По сути дела, это были единственные «теплые места», которые нам с ней в жизни удалось занять. И надо сказать, сидеть на них нам было не слишком удобно. Хотелось чесаться и чихать. Призрак бывшего опера, все еще витавший над нами, душил и нервировал. Зато нас показали по телевизору.
Когда я вернулась из театра, друзья приветствовали меня, как звезду экрана.
– Видели вас с Люльком!
– А Путина?
– Да кому он нужен, и так уже всем глаза намозолил.
Дело происходило в двухтысячном году. Путин всего полгода находился у власти. Сколько лет он еще будет мозолить глаза моим друзьям – никто тогда не знал. Да и сейчас не знает.
Сообщение от полковник1
Пуйло и Театр
Ваши права
Тема: 
Ответить с цитированием
Социальные закладки