Вуди Аллену – 75. Таких парней, как он, у нас считают почти своими. Это и потому, что у нас нет ему аналогов, и потому, что мы остро нуждаемся в собственном Аллене, который мог бы утешить и примирить всех нас.
Нас должно немного утешить то, что и на Западе Аллену нет замены: какой еще режиссер так долго, лет тридцать-сорок, топтался бы на поляне экзистенциализма, с такой непосредственностью воплотив идею «сизифового» человека, вынужденного самого себя тащить в гору бытия и одерживающего на этом пути пусть символическую, но победу.
Между тем идеи Аллена по-своему выразили у нас в 1960-е еще Галич и Синявский. Галич как-то сказал: «Я пишу свои песни от лица идиота», а Синявский придумал Абрама Терца, который есть своеобразный Вуди Аллен в русской литературе.
В нашем кино алленовский тип воплотил, конечно же, Гайдай, который в этом смысле ближе к европейскому контексту, чем любой русский режиссер 1960-х. Сходство еще и в том, что своего Шурика Гайдай, как и Аллен, писал с себя (есть фото военных лет, где молодой Гайдай сидит верхом на ослике, и ноги почти волочатся по земле). Однако маленький человек Гайдая, как и Галича, – это реакция, а не программа: болезненная реакция на садизм обезумевшего государства, на крах сталинизма и гитлеризма, отрицавших такую мелочишку, как отдельный человек. Между прочим, в слове «шурик» есть что-то зловещее: звучит примерно как человек-винтик, человек-шурик.
Диктатура всегда лепит массам тезис о величии человека, о том, что «это» звучит гордо. Маленького человека в этой мифологии в принципе нет. Тут оперируют только большими – людьми Духа, Слова, Дела. Есть только гроссы, вершители судеб, гиганты, атланты и атлеты. Новые боги, как в фильмах режиссера Роома.
И вдруг появляется маленький человек. То, что он нелеп, смешон, полуслеп, в этом и есть его единственное преимущество. Он так безобиден, что поначалу дракон даже не смотрит в его сторону. Недавно в России показали продолжение мультфильма про Чебурашку, который тоже есть в своем роде триумф маленького существа. Чебурашку можно было создать только в конце Оттепели (1966): он, хотя и неведомая зверушка, но произведение вполне реального человека, писателя Успенского – аккумуляция его советского опыта и фобий. Заметим: у Чебурашки нет ни расовых признаков, ни пола. У него вообще нет ни с кем ничего общего. Он придуман именно с таким расчетом, чтобы его нельзя было запихнуть ни в одну советскую анкету, ни в один колхоз. Любая социальная или этническая классификация есть на самом деле попытка контроля. То, что ты чей-то брат или сват, колхозница или рабочий, удмурт, еврей или русский, автоматически делает тебя виновным и должным государству. Это эффективнейший способ держать человека на крючке. Успенский придумал Чебурашку таким, чтобы его не за что было прищучить: подсознательная мечта любого советского интеллигента – избежать учета и контроля по любому признаку.
...Вуди Аллен, однако, делает следующий шаг; пережив физическую (1940-е) и моральную (1950-е) травму, его маленький человек не просто решается жить: он требует, чтобы его нелепость и идиотизм были признаны в качестве нормы. Это уже не поза идиота и не прием, с фигой в кармане – как у Галича или Синявского; алленовский идиот не притворяется – он просто живет как живет, и не понимает, почему он не такой, как все. Благодаря Аллену идиот становится субъектом, а не только объектом права.
На чем основана моральная уверенность этого героя? Мой малый идиотизм, словно говорит алленовский идиот, ничто по сравнению с вашим большим, государственным идиотизмом. Моя маленькая нелепость есть лишь ответ на ваши грандиозные планы по переустройству человека. Естественный тормоз на пути превращении меня в биомассу. Ни один закон, ни одно социальное устройство не может быть совершенным – поэтому мой идиотизм (мое нежелание подчиняться общим нормам) есть всего лишь один из вариантов существования – возможно, не лучший, но никак не худший, по сравнению с тем, что есть.
Это есть уже в первом фильме Аллена – «Хватай деньги и беги» – про нелепого вора, которому ничего не удалось украсть, но которого все время ловят. Когда ему дают пожизненный срок и спрашивают, не жалеет ли он, что выбрал такую профессию, он отвечает, что нет, не жалеет: у вора всегда есть свободное время, и нет начальства, а в тюрьме всегда кормят... Это висельный юмор, но в нем есть резон. Право человека – выбирать то, что ему по душе, и самому отвечать за последствия. Нелепость, осознанная как правота, как собственный выбор.
Почему у нас не было своего Аллена? Потому что эта модель поведения есть порождение европейской культуры, которая отстаивала интересы маленького человека. До Аллена в кино, конечно, был Чарли Чаплин. Но в литературе эта традиция существует очень давно: плутовской роман, Рабле, Сервантес, Дефо. Русская культура могла утешить или воспеть человека, но она никогда не умела научить его гордиться собственным выбором.
Маленький человек бесправен: его угнетает государство, бизнес, общество, и единственная его защита, привилегия – право смеяться. Гоготать, обезьянничать и показывать пальцем на проезжающий мимо кортеж с мигалками. Тот, кто смеется, все-таки свободен. На этом стоит карнавальная культура: возможность хоть изредка смеяться над святым, сакральным. То же и в алленовских «Бананах» и «Любви и смерти» – насмешка над «святыми вещами» – патриотизмом, борьбой за независимость и т.д. В России маленький человек лишен единственного преимущества – насмешки. Ему внушали, что как только он рассмеется, случится нечто страшное: грянет гром или приедет НКВД.
А вот Аллен легитимизировал это право. Пока стальные крылья родины или планы правительства носятся над твоей головой, ты имеешь право ржать над этими крыльями или планами. Маленький человек есть насмешливый критик, и в каком-то смысле цензор общества – это право Аллен и закрепляет, придает ему устойчивость. Идиотизм – это одновременно и возможность укрыться от власти. Моя нелепость меня бережет: она и есть, собственно, моя индивидуальность. В ранних фильмах Аллена есть моменты, когда этот идиотизм противоречит даже художественной задаче. Он выходит за границы экрана, в прямом смысле подмигивает нам: автор хочет подольше подержать этот беспримесный глоток идиотизма во рту, насладиться его вкусом. Вот это я люблю в Аллене больше всего: то, что идиотизм, игра сама по себе, оказывается для него даже важнее идеи.
Интеллигенция должна отдельно поблагодарить Аллена – за легитимацию образа астенического, нервного, рефлексирующего мужчины. Американскую культуру упрекали за то, что она ставит знак равенства между неврастенией/ сексуальными отклонениями/ фобиями и интеллектом, тем самым внушая массам мысль, что человек мысли есть выродок и извращенец по определению. Аллен, с одной стороны, этот штамп как бы закрепил – с другой же стороны он приучил общество относиться к этому типу если не с любовью, то со снисхождением. Да, ребята, говорит он: это мрачный, желчный тип, он портит жизнь своим женщинам и детям, почти ничего не создает, он эгоист и нарциссист. Но не убивать же его! И если разобраться, в нем тоже есть какая-то прелесть. Посмотрите, как он кривляется! Ну, разве не прелесть, какой идиот! Так что пусть он тоже живет. Поддержите нашего идиота вашими аплодисментами!...
В условиях правящей мачистской нормы ХХ века, с которой мы тоже теперь столкнулись – «взять от жизни все», это было крайне важно сказать. На самом деле ведь это важнейшая социальная работа, снижение уровня агрессии, адаптация и толерантность. Примирить американского гопника, как и всякого другого, с иными биологическими формами жизни можно только при помощи иронии и самоиронии. Для русского кино 1990-х это тоже могло бы стать важнейшей задачей, но не стало: здесь предпочли создать тупую пародию, шарж на интеллигента, которая вызывала не сочувствие, а бешенство и желание растоптать гниду. Потому что сделано это было без вкуса, без любви и без таланта.
Самое удивительное, что всего этого Аллен добился при помощи позитивной программы: он примирил общество без сверхусилий, играючи.
Зачуханный российский обыватель, выросший в суровых условиях блатной морали и пацанских понятий («победитель занимает лучшие нары») и переносящий это все во взрослый мир, постоянно дрожащий за свою, в традициях Средневековья понимаемую «честь», всю жизнь хорохорится и пыжится, но на самом деле живет в страхе и напряжении. Нелепый человек Вуди Аллена живет не без трудностей, но все же вполне нормальной, психически здоровой жизнью: способный посмеяться над собой, он легко соблазняет женщин и всегда договорится с вышибалами. Вот бы нам бы.
Социальные закладки