Современная поэзия

[Basstet]

Пустое ноября

Что-то день не задается,
Валится из рук.
Бродит лень, в колени жмется,
Выгнать недосуг...
Что ж ты, ангел мой хранитель, —
Приболел никак?
Нашу блочную обитель
Огулял сквозняк.
Время полдень, дети в школе,
Темень за окном.
Объявись сегодня, что ли,
Посидим вдвоем.
Коньячок да капля виски —
Весь ассортимент,
Чайник ангельский, английский
Закипит в момент.
О былом за кружкой чая
Помечтаем всласть,
Были в сказки превращая,
Над собой смеясь.
Подведу тебя к дивану,
Упрошу прилечь,
Кофту дедову достану
Для крылатых плеч,
Унесу, зажав под мышкой,
Звонкий телефон
И на кухне сяду с книжкой
Охранять твой сон.

[smiroleg]

Осенняя картина.
==============

Вновь, на, засыпанном листвой
просторе улиц предрассветных,
гуляет ветер озорной
в парче из листьев разноцветных.

Но встанет дворник, примет душ:
холодный, чтобы сон наружу.
И выйдет в мир просторных луж,
где беспорядок обнаружит.

Сметет упавшие листы,
шагая буднично и чинно.
Вновь станут улицы чисты.
Но будет грустно и обидно:

что этот разноцветный рай
с его прощальной красотою,
увидев, тут же подметай
неторопливою метлою.

А после, осенью пленен,
упрямо смешивая краски,
паденья листьев грустный звон
напишет, как великий мастер.

[Lizeta]

Что ты знаешь обо мне? Очень мало.
Сорок бочек, сорок тонн арестантов.
Много знала обо мне моя мама.
Больше нет на всей Земле консультантов.

Мои маленькие ноги устали,
Но я же вижу, что стоянка – нескоро.
Выясняется, что мы – не из стали,
А, пожалуй, целиком – из фарфора.

Мы фарфоровые детские люди.
Нам чудовищно важна пантомима,
Но не нужно подношений на блюде
И скандальных вечеров у камина.

Сколько было алебастровых устриц…
Сколько пробковых троянских лошадок!
Обещаний, отвратительно утлых
И пропитанных слезами тетрадок…

А что ты знаешь обо мне? Или знаешь,
Но прилежно, как учили, скрываешь?
Как слепому мотыльку, между клавиш
Ты мне крылышки зажав, обрываешь…

Что ты знаешь обо мне? Очень мало.
Сорок бочек, сорок тонн арестантов.
Много знала обо мне моя мама.
Больше нет на всей Земле консультантов.

Вероника Долина

[Lizeta]

Пока пути чисты,
господь, друзей храни,
и я не жгу мосты
и не гашу огни.
У жизни на краю
не ерзаю, не лгу.
Живу, пока могу,
пока могу - пою.


Григорий Поженян

[Lizeta]

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существованье для тебя.

Который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения. Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

Иосиф Бродский

[Lizeta]

Я подхожу к разомкнутой черте
Непризрачной, чернильной летней даты.
Ни точки, ни излома в темноте,
Ни лёгкости размытого “когда-то”,
Всё было — до. И после стало — всё.
Белёсый свет на отвороте шторы,
Прочитанный в бессоннице Басё,
Звонок, поспешность сборов в коридоре,
Таксист-узбек, окурок из окна,
Спортсмен, усердно давящий педали.
Несовершенство памяти: она —
Нагроможденье крохотных деталей.

Стакан компота, зайчик на стене,
Раздавленные персики в пакете.
Врач повторяет: он ушёл во сне.
А я слежу за мухой на паркете.

Ольга Гессен

[Исида]

сумасшедшее солнце с безумным дождем проливным -
я живу в этом городе лживого, ровного глянца,
где все двери захлопнулись - запрещено прислоняться
даже к самым надежным, проверенным и потайным.
я дышу горизонтом, в котором сырая вода
заступает за уровень жизни, терпенья и прочих
безразличных имен и не менее призрачных отчеств,
по которым мои поезда - то туда, то сюда.
череда монотонных событий, привычный пейзаж,
неприличная страсть к размышлизму и прочему блуду.
рыжий мальчик навырост, еще добиблейский иуда,
по моим дневникам изучает искусство продаж.
и монетки потеют в его беспокойной руке
и глаза равнодушно, бессовестно шарят по строчкам:
сущий ангел - от рыжих кудряшек до белых носочков -
сумашествие в правом, безумие в левом зрачке.

Ольга Хохлова

[Исида]

параллельные

Параллельные не пересекаются
Это не так уж и страшно
Важно что они есть друг у друга
Самый страшный кошмар параллельной прямой –
Остаться одной
Параллельно самой себе
Плыть в бесконечность
Из безначальности
Зная
Что никто не идет рядом
На расстоянии дыхания
Или хотя бы взгляда
Или… мечты
Параллельные не пересекаются
Но
Кружась вокруг них
В вечном танце солнечных ветров
Космические пылинки
Иногда находят такую перспективу
Что видят
Как параллельные, не касаясь друг друга,
Сливаются в одну серебряную нить
Параллельные не пересекаются
Но
Когда школьник, доказывая теорему,
Говорит:
Предположим, в какой-то точке
Они могут пересечься,
У параллельных прямых
На миг
Замирают сердца,
Летящие по параллельным струнам
Невиданного инструмента,
На котором по очереди
А иногда – в четыре руки
Играют Любовь и Жизнь –
Единственные параллели,
Которые
Умеют пересекаться…

Аллисандра

[Lizeta]

Вот он выходит за дверь, не спросясь трюмо,
В мятой рубашке, в мягких домашних туфлях,
Солнце над деревом, облачное бельмо
Так же встаёт ежедневно и так же тухнет,
Вот он идёт, вот солнце слепит глаза,
Неразличимый ад, этот свет кромешный,
Вот он бежит, автобус не опоздал,
Вот достаёт портмоне, проездной, конечно,
Вот он на службе, вот он идёт в буфет,
Очередь из друзей (применить кавычки),
Вот бутерброд, который на вкус и цвет
Напоминает пончик из электрички,
Вот его место, компьютер и телефон,
Вот уже пять, а недавно было двенадцать,
После обеда немыслимо клонит в сон,
Надо держаться час, ещё час держаться,
Вот он в автобусе, в третьем ряду у окна,
Вот он закрыл глаза, но теперь не спится,
Слева за рёбрами мелко дрожит струна,
Ржут декольтированные девицы,
День забирает последний крутой виток,
Сто восемнадцать шагов, двадцать две ступени,
Вот и замочная скважина, ключ, звонок.

Сейчас он войдёт и уткнётся в её колени.


Ольга Гессен

[Исида]

"За стеною жизни..." - никогда не
говори о том, что за стеною.
По бульварам листья раскидали -
золотые с алою каймою.
Видишь лица тёмные пустые?
В изголовье осени - рябины...
Над водой качаются мосты и
статуи в помёте голубином
по аллеям ходят, по аллеям.
На колени падают и плачут.
Выезжают духи из молелен,
призраки на бирюзовых клячах.
Дворники костры разводят, видишь?
Говорят на варварской латыни.
И дрейфует в небе то ли Китеж,
то ли я не знаю, да и ты не...
Жёлтый, а потом ещё багряный.
Витражи из музыки и боли.
Это цепенеют тополя на
старой фотографии в альбоме.
Ну, не старой. Года три тому как...
На скамейке скалится мужчина.
Точно ангел выстрелил из лука
и стрела от сердца отскочила.
Точно параллельно, параллельно
всё тебе и, криво улыбаясь,
подаёшь растяпе парабеллум
или что там, я не разбираюсь.

Михаил Дынкин

[Исида]

***
услышав «прости», понимаешь, как виноват,
со слова «прощай» начинает охоту память,
начиняется болью, отчаянно ищет паперть,
где подается спасение однова –
снегом ли, богом, иным ли каким ростком
музыки в человеке, представшем почвой,
ждущей садовника…

холодом позвоночным,
жаром височным почувствуешь вдруг родство
с первой, всходящей в дрогнувшей тишине,
робкою нотой, похожей на сон, на небыль…
распахнешь все окна, выберешь вид на небо,
да так и останешься с болью наедине…

ОЛЕГ ГОРШКОВ

[Исида]

В глазах любимой и стрижа..

В глазах любимой и стрижа...
Нам ничего не дано в этом мире сберечь.
Ветер над пухом шуршит погребальную речь,
Пылью присыпав его – Так вращается вечность»…

Е. Коновалов «Стриж»


В глазах любимой ли, стрижа ли…
а в чьих еще смогу прочесть
теперь о боли? – вот скрижали,
всё возвестившие, как есть.
Внезапной стылостью утраты
пронзает через времена –
и я в глазах читаю даты,
и рядом с ними имена…
Бездомность… как развенчан скоро
был мой беспамятный исход
в придуманный однажды город,
где маргариту свита ждет…

В глазах любимой ли, стрижа ли
еще послышится ль мотив? –
такой живой, что будет жалить
и звать, и требовать идти,
искать иного свойства морок
вдоль бутафорий городских,
витрин слепящих, снежных горок
и горько пьющейся тоски,
и бормотать, что всем незримый,
весь черный, вольный от забот,
вновь починяет жизнь и примус
в своем лукавстве присном кот…


***
когда-нибудь это, конечно, должно случиться.
малый ребенок, - и тот на ошибках учится.
и если она не простит, если она простится,
то как будешь дальше-то быть по такому случаю?
куда понесешь эту зиму в себе, кому?
кто так распознает всю зябкость твоих ладоней
по сыгранной гамме, что будет дышать во тьму,
оттаивать звуки, тобою болея до не-
возможности полной опять не поверить в то,
что ты и такой, обжигающий болью, нужен?
потом ты поймешь, что она ведь была святой,
но даже ангелы не выживают в кромешной стуже…


***
Она одна во мне расслышит осень,
чью речь легко принять за немоту…
В свой день последний с ней всегда иду –
она мой поводырь печальный, после
и я пытаюсь слушать осень в ней,
такую же – без сил на выживанье…
Но лета приручённого жужжанье,
чужбинное, становится слышней –
июль всё льет свой приторный елей.
А мы идем, неспешные в своем
осеннем созерцанье круговерти,
где шар земной и бабочка на вертел
насажены равно сгоревшим днем –
и каждый пляшет джигу над огнем.
А мы идем, благословив стерню
и лодочных уключин ржавый говор,
и этот, впавший в детство, древний город,
где я могилы предков сохраню –
пусть осень к ним приблизится не скоро…
И мы идем, почти не тратя сил,
чтоб слышать наши осени друг в друге,
и ветер на свои приходит круги,
и молкнут, не успев умерить пыл,
сверчки, смычки и прочие пичуги…

Олег Горшков

[Исида]

Цитаты из Серебряного века

ЕЛАБУГА (М.И. Цветаевой)


День бледно-жёлт, как будто спрыснут хлором,
обрывочны и сумеречны сны…
Елабуга. Мещанский дом, в котором
сквозит мертвецкий холод от стены.
Мелодия манка протяжна, клейка –
искусен в ухищреньях Птицелов.
Сладчайший запах крашеной скамейки
в Трехпрудном переулке, и балов,
беспечных, гимназических, московских,
веселый гул, и море наяву –
всё живо здесь, так явственно, так броско
всё заключилось в этот зовный звук,
всё уместилось в бледно-желтых сгустках,
а у дверей, срываясь на фальцет,
запальчивые фразы по-французски
бросает отрок – вызов на лице.
Сейчас он скажет страшное, упрямый,
его решимость смертная прочна,
и тень скользнет на звук легко и прямо,
туда, где веет холодом стена…



СТРОЧКА БЛОКА

Осени больная благость.
Горечь ломкой строчки Блока,
Вдруг поплывшей…
Будет плакать!
Вся поэзия обмолвка.
В нас уже не повторится –
Претворится ночь-предтеча.
Со страницы будет литься
В лица запахом аптечным,
Притворится и обманет.
Век чужой сто лет, как прожит.
И мерещится в тумане
Света тающего прожелть.
Фонарей качнутся блики
И начнется всё сначала:
Все приметы, все улики,
Улица, озноб канала.
Века мертвого уловка.
…А в окне рассвета пятна.
Плачь!
Поэзия - обмолвка,
Без которой жизнь невнятна...



ЦИТАТА ИЗ ЦВЕТАЕВОЙ

Ночь была цитатой из Цветаевой –
Помните, "зрачок, сосущий свет".
Ночь звучала смутными октавами,
Утопивши клавиши в листве.
С чертовщиной вальс ли пастернаковский
В форточные рамы залетел,
Или поздний ангел плакал, плакался -
Будто святость выплакать хотел.
Ночь казалась медленной флотилией.
Мель и штиль. Вернее, Мандельштам.
Корабли времен почти не плыли и...
Сколько их на мель попало там.
И стелились сумерки покатые
Под уклон - назад, назад, назад.
Мир давно разобран на цитаты
И опять составлен из цитат...



ПЕРЕЧИТЫВАЯ МАНДЕЛЬШТАМА

«И в наказанье за гордыню, неисправимый звуколюб»…
О. Мандельштам


Не щадит, вещим щебетом горбит
оловянной зимы соловей –
ты вернулся в свой призрачный город,
он засел у тебя в голове
изнуряющей певчей двойчаткой,
парной флейтой, зовущей взахлёб,
и неведомый навык впечатан
в лёгким холодом схваченный лоб.
Будь неладна же эта наука,
но в строке размывается явь,
снова плавится олово звуков,
и по топкому времени вплавь
ты уходишь с позорной галеры –
дальше, больше, в неведенье, вглубь –
звукопряд, звуколов, легковерный,
одураченный тьмой звуколюб.
И спасёшься ли тем, что бормочешь
сам себе и зиме наизусть
неизбывные зябкие строчки?
Даже если и нет, ну и пусть –
ты вернулся, ты празднуешь встречу,
только всё нестерпимей горчат
междустрочия тающей речи,
не вмещаемые в звукоряд...

[Княжна Мэри]

Есть радость в том, чтоб люди ненавидели,
Добро считали злом,
И мимо шли, и слез твоих не видели,
Назвав тебя врагом.

Есть радость в том, чтоб вечно быть изгнанником,
И, как волна морей,
Как туча в небе, одиноким странником
И не иметь друзей.

Прекрасна только жертва неизвестная:
Как тень хочу пройти,
И сладостна да будет ноша крестная
Мне на земном пути.

Д.С. Мережковский.

[Княжна Мэри]

Здравствуй, милая, это я, ничего не будет,
ничего не выйдет – у Него крапленые карты,
Он бросает мне через стол козырные буби,
Он поставил на кон мою жизнь, но не даст мне фарта.

Здравствуй, милая, это я, ничего не надо,
над Москвою – дым без огня, тяжкий дух креозота,
в адский город Дит в этот час приходит прохлада,
и на мертвых роса выпадает, как капли пота.

Здравствуй, милая, я пишу безо всякой цели,
дух мой бредет через поле после покоса,
и на меня из грозы наступают ели,
и на их ресницах блестят, как градины, слезы.

[Исида]

Напрочь путь ко мне отрезая

Напрочь путь ко мне отрезая,
чтоб не видеть и не писать,
ты еще пожалеешь, знаю,
станешь локти себе кусать.
Чтоб не видеть...
Но ты увидишь.
Взглянешь - взгляда не отведешь.
Ты в метельную полночь выйдешь,
а от памяти не уйдешь.
-Обхватить бы двумя руками,
унести б ее за моря!
Почему же она такая?
Отчего она не моя?
Снег летит над землей застылой,
снег рассыпчатый и сухой,...
А ведь было бы счастье, было,-
оказался кузнец плохой.

Тушнова Вероника

[Basstet]

Сказка

Чтобы голос подать, чтобы просто заговорить,
надо прежде связать одиннадцать грубых рубах:
босиком истоптать крапиву, вытянуть нить
и плести как кольчуги, нет, не за совесть — за страх.

Чтобы голос подать и спасти себя от костра,
надо диких одиннадцать птиц обратить в людей,
превратить их обратно в братьев, срок до утра,
и не тает в окошке живой сугроб лебедей.

Чтобы голос подать, чтобы всех — и себя — спасти,
надо крепко забыть два слова: “больно” и “тяжело”,
и топтать, и плести, и тянуть, и плести, плести…
И всегда у младшего вместо руки — крыло.

[Basstet]

Дом с голубым карнизом,
изморозь на стене,
если посмотришь снизу,
виден огонь в окне,
тени и светлые шторы,
и никаких забот,
сверху ложатся узоры
на неустойчивый лед.
Думалось, проезжая,
я и не вспомню вас,
только мои трамваи
здесь тормозят всякий раз.
Тянется дождик поздний,
будто плачет с трудом.
Станет чуть-чуть морозней,
сразу затихнет дом,
И ничего не надо
стоящему у окна,
ни снега, ни листопада,
ни смеха друзей, ни вина.

[Lizeta]

Помню, был город внутри
полон светящихся точек…
Кто-то задул фонари,
словно сердца одиночек.

Канули в пасмурный снег
алые звезды-ледышки,
здания библиотек,
банки, ларьки, телевышки

и силуэты церквей.
Новые ориентиры –
белые булки ветвей,
фар мимолетных пунктиры.

Только душевный бедлам
беглым огням – не доверить.
Я не берусь по углам
прятаться и лицемерить:

пробовал это – не смог.
Лучше вслепую по снегу
на незнакомый дымок
к людям, вину и ночлегу.

Двери не стали добрей –
доски, замки, воспрещенья.
Но за одной из дверей
ждут моего возвращенья.

Евгений Никитин

[qwe72rty]

И не судите строго

Живу не так, как бы хотелось.
Заели суета и быт.
И осторожность, а не смелость
Порою мной руководит.

Живу не так, как мне мечталось,
Когда я пылок был и юн.
И только музыка осталась
От тех, не знавших фальши, струн.

Живу не так, как нас учили
Ушедшие учителя.
Когда судьбу земли вручили,
О чём не ведала земля...
Живу не так...
Но, слава богу,
Я различаю свет и мрак.
И не судите слишком строго
Вы все,
Живущие не так...