Показать скрытый текст продолжение
Шкурные причины — это из разряда коллективных интересов, то есть того, что я называю политической диалектикой. Коллективные интересы ведь всегда имеют ту или иную макросоциальную природу. Хотелось бы, чтобы классовую. Потому что только тогда можно говорить о настоящей политической диалектике. Той самой, которая анализировалась серьезными специалистами по историческому и диалектическому материализму (историческому прежде всего).
Но где эти серьезные специалисты по тем дисциплинам, которые в советскую пору назывались диамат и истмат? Начетчики от диамата и истмата — преподаватели общественных наук в советских вузах, разного рода лекторы (общества «Знание» или ЦК КПСС) истоптали интеллектуальную поляну так, что на ней давно не произрастает ничего живого. А процесс регресса, запущенный негодяями-перестройщиками и превративший СССР в зону «Ч», привел к такой варваризации общества — включая его вполне патриотическую и бескорыстную молодежь, — что впору пожалеть об отсутствии даже самых кондовых специалистов по истмату и диамату.
Итак, есть классовые интересы. И именно их столкновение создает материальные предпосылки для разворачивания полномасштабного исторического процесса. Материальные — это значит экономические, социальные. То есть бытийственные в широком смысле слова. Ведь когда классики марксизма говорили, что «бытие определяет сознание», они имели в виду именно бытие, а не быт. И прежде всего, их интересовало социальное бытие, которое, как они считали, исчерпывающим образом формирует человека. («Человек — животное социальное», «человек смотрится в другого, как в зеркало» и так далее.)
Сформировал ли человека труд, как считал Энгельс, или язык, как считают другие большие ученые, вполне симпатизирующие историческому материализму? Или осознание смертности и ритуалы сопровождения покойника в мир иной, как считают другие — не обязательно, кстати, верящие в бога, крупнейшие специалисты?
Даже в XXI веке нет окончательного ответа на этот вопрос. Но все понимают роль социального бытия в формировании человека. А если кто-то эту роль и недооценивал раньше — я вот, к примеру, ее недооценивал и в этом раскаиваюсь, то теперь-то, оказавшись в зоне «Ч», мы все понимаем роль социального бытия, не правда ли? Мы видим массу искренних молодых людей — ужасающихся происходящему и стремящихся выйти из ловушки «Ч» — не способных к полноценной социальной коммуникации.
То есть социопатичных в прямом и буквальном смысле этого слова. Их сделала такими зона «Ч». Они не получили опыта, позволяющего осуществить полноценную социализацию. Этот опыт дают семья, детский сад, первичные детские микрогруппы (двор, улица), пионеротряды, комсомольская организация, поездки на картошку и стройотряды, турпоходы, разного рода кружки и так далее.
В советскую эпоху все это существовало. Оно носило несколько упрощенный характер. Излишним образом опекалось идеологически. Притом, что идеология была опять же слишком упрощена. Излишне прямолинейно навязывалось. И наконец, как всякое массовое явление, деформировалось на уровне связи между воспитуемыми и воспитателями. Попробуй, сформируй миллионы качественных воспитателей! Да еще в условиях, когда наиболее престижными были иные профессии. Для молодых советских людей и в сталинскую, и в постсталинскую эпоху профессия учителя, а уж тем более педагога в детском саду или пионервожатого в пионерском лагере, отнюдь не была самой престижной. Гораздо престижней была профессия ученого, инженера, военного, деятеля культуры... Даже высококвалифицированного рабочего.
Потом — когда советское общество начало агонизировать (это почему-то называлось «позднесоветский застой»), возникли другие престижные профессии. Например, мясник... Или товаровед... Или продавец в комиссионном магазине (да и в любом магазине вообще). Но эта метаморфоза престижности (была такая драма «Смотрите, кто пришел») говорила именно об агонии советского общества. О том, что формируется табун разного рода низкопробных особей, охочих до джинсов, жевательной резинки, дубленок, жигулей улучшенного качества и так далее. Потом перестроечный Штаб, он же Штаб-1, мобилизовал вожделение табуна на снос советского общества. И табун это общество снес. После чего превратился в слой бомжей особого рода. Бомжей, обремененных суперпрестижным и глубоко патологичным потреблением: «Даешь не джинсы, а «Бриони», не жевательную резинку, а сумасшедше дорогое вино, не дубленку, а шубу за миллион евро, не жигуль, а мерс… нет, не мерс, а «Бентли»… нет, не «Бентли», а… а… а… а…»
Именуя себя элитой и введя в оборот такие слова, как «элитные унитазы», этот преуспевший табун не является элитой ни в хорошем, ни в плохом смысле этого слова. Повторяю, это огромный сверхпреуспевший бомжатник, способный только пожирать общество.
Омерзительно сопрягая свою глубочайше бомжовую природу со словом «элита», компрометируя это слово, наш бомжатник не дает самим фактом своего существования разобраться в существе всех тех проблем, которые порождает процесс формирования элит.
А ведь этот процесс с неумолимостью протекал и продолжает протекать во всех обществах. Никому никогда не удавалось отменить этот процесс. Элиты формировались всегда. Вопрос лишь в том, как именно шел процесс элитогенеза. К каким результатам приводил этот процесс. Когда он оборачивался вырождением обществ, а когда не оборачивался. Или оборачивался не сразу.
Я был бы счастлив, если бы мои внуки жили в обществе, где вообще нет элит. И я согласен с теми, кто говорит о том, что любые элиты, пусть даже самые позитивные, мягко говоря, небезопасны для общества. Но необходимо признать, что человечество не смогло за всю свою историю сформировать хоть одно общество, в котором бы не было элиты. И что замечательное советское общество, созданное людьми, мечтавшими об обществе без элит, сформировало свою элиту. Она же номенклатура. И что эта элита не захотела служить своему народу. То есть, конечно же, в нее входили очень разные люди. Замечательные, в том числе. Но мы обсуждаем сейчас не отдельных людей, а социальную группу, именуемую «советская элита». Или — партийно-хозяйственная номенклатура.
Каково основное противоречие буржуазного общества? Задавая этот вопрос, я вновь возвращаюсь к социальной, классовой и иной диалектике, то бишь истмату и диамату без дураков. Это противоречие между трудом и капиталом.
А каким было основное противоречие советского социалистического постбуржуазного общества? Или это общество было лишено противоречий вообще? Но тогда оно не могло бы развиваться. Так каким же было основное противоречие реального советского социалистического постбуржуазного общества? Ведь отрицание наличия в нем определенных масштабных противоречий означает отказ от его анализа с позиций все того же истмата и диамата.
Знакомство с опытом советских обществоведов, пытавшихся выявлять ключевые противоречия своего общества, приводит к очень грустным выводам. А именно — к пониманию того, что эти обществоведы боялись и не могли обсуждать (а возможно, и выявлять) системообразующие противоречия того общества, в котором жили. И которое обязаны были подвергнуть концептуальной — теоретической или иной — рефлексии.
Не было такой полноценной рефлексии. А те, кто делал на нее заявку, очень быстро отправлялся либо в официозный отстой, либо на диссидентскую кухню. А также в связанные с этой кухней институты, руководимые Штабом-1.
Между тем, живя в советском обществе и видя то, что происходит вокруг, нетрудно было выявить ведущее противоречие, формирующее определенную структуру и динамику этого общества. Для этого не нужно было быть новым Гегелем. Достаточно очевидно было, что в советском постбуржуазном обществе место основного буржуазного противоречия — между трудом и капиталом — занимает противоречие между трудом и управлением. И что это противоречие следует из марксовского закона отчуждения.
Источник отчуждения — разделение труда. Преодолеть разделение труда, может быть, удастся на зрелых стадиях коммунизма. А до тех пор — разделенное кто-то будет соединять. И этот «кто-то» неизбежно становится элитой. Вне зависимости от своего желания, которое чаще всего имеется. Но даже если его нет — закон обязательного заполнения некой элитной ниши носит неумолимый характер.
Эксплуатация — лишь наиболее примитивная форма отчуждения. Изгнав капиталистов — трудящиеся избавляются от эксплуатации, а не от отчуждения как такового. Они не могут избавиться от него до тех пор, пока не построен очень зрелый коммунизм. И уж, конечно же, они не могут избавиться от него до тех пор, пока живут в капиталистическом окружении.
Но даже если коммунизм победит на всем земном шаре... Даже если он начнет двигать человечество по лестнице восхождения с невероятной, ранее невиданной триумфальностью (а ведь нужен-то коммунизм именно для того, чтобы обеспечить такое движение человечества)... Даже тогда полное преодоление отчуждения не возникнет автоматически. И неизвестно — возникнет ли.
Итак, одно дело — мечтать о полном преодолении отчуждения и вытекающей из него неизбежности того или иного элитогенеза.
А другое дело — отрицать элитогенез, прекрасно понимая, что отчуждение в рамках советского социализма не преодолено. А в каком-то смысле — усилено.
Считаю необходимым подчеркнуть еще раз: я глубоко уверен в том, что советский социализм — это самое прекрасное из всего, что создало человечество. И с каждым годом моя уверенность крепнет. Никакие изъяны советского социализма не могут поколебать этой моей уверенности — повторяю, крепнущей год от года. В советском обществе было больше благого, чем в любом другом. Советское общество было более справедливым, духовным, социально полноценным, нежели любое другое. Но оно не было обществом преодоленного отчуждения. Обществом, движущими противоречиями которого стали только противоречия между человеком и природой, человеком и космосом и так далее.
Кстати, нет никаких теоретических доказательств того, что даже если движущие противоречия начнут носить такой характер, а все противоречия между людьми и группами будут сняты, отчуждение будет преодолено полностью.
Может быть, в этом случае оно и будет преодолено. И возникнет полная социальная, культурная и иная всечеловеческая гармония. Она же — симфония. А может быть, и нет.
Но пока что отчуждение нарастает. И отрицать необходимость влиять в подобной ситуации на элитогенез может только дегенерат или провокатор. Ибо нарастание отчуждения в условиях непрозрачности элитогенеза и невозможности на этот элитогенез воздействовать уничтожит человечество в ближайшие десятилетия.
Вдумаемся — отказ от анализа элитогенеза и управления им означает только одно — что элитогенез приобретет кошмарный характер. Будут перекрыты каналы вертикальной социальной мобильности. Возникнут условия для отрицательной селекции. Обществу будут навязаны чудовищные критерии элитного отбора. Возникнут элитные субкультуры, превращающие стремительно формирующиеся элиты в полноценного врага человечества.
А значит, отказ от анализа элитогенеза и управления им нужен только тем Штабам (1, 2, 3, 4 и так далее), которые замыслили уничтожение человечества. То есть сначала произойдет подчинение человечества элитам, формирующимся в условиях полной нетранспарентности — по собственным законам, отрицающим служение человечеству. Законам, основанным на презрении к человечеству. Законам, отрицающим единство рода человеческого и так далее.
А потом сформированная по этим законам элита, беспощадно подчинив себе человечество, начнет это человечество уничтожать. Прошу прощения, оптимизировать его характеристики. Примерно так, как это делают зоотехники, оптимизируя параметры того или иного стада.
Вскоре (где-нибудь в 2040 году, а то и ранее) элитные социозоотехники обнаружат, что человеческое стадо, которое они пасут, то бишь оптимизируют, нуждается не в сокращении, а в сведении к нулю. А что поделаешь, если выявлены оптимальные параметры этого стада, и они оказались строго равны нулю?
Для того чтобы Штаб, принимающий разные обличья, мог в итоге придти к данному якобы неизбежному выводу, нужно прекратить ускоренное развитие антропоса. Заменив это развитие чем угодно: забавами по части комфорта, сексуальной, наркотической или иной распущенностью — словом, свободой, понимаемой как свобода от необходимости развиваться.
А поскольку ускоренное развитие антропоса возможно лишь при коммунизме (еще раз повторю, что коммунизм — это раскрепощение и пробуждение высших творческих способностей каждого человека и всего человечества) — то нужно разгромить коммунизм. Одна из форм такого разгрома — дебилизация коммунизма.
Социальные закладки