Сообщение от
анахорет
Никола
Иуда, по сравнению со мной, мальчик в розовых штанишках. То, что натворил я, не идёт ни в какое сравнение вообще ни с чем. Худшего, наверняка, ещё не смог сотворить никто и никто никогда не сможет. И нет мне прощения. И никогда не будет покоя моей измученной душе.
Батюшка что-то там ныл о прощении и искуплении, но он просто херувим витающий, он ничего не знает о настоящем грехе.
Всё случилось как во сне, как молния, быстро и неотвратимо. Я жил себе как все дети, мир был не сахар, но удивителен. И тут что-то сломалось.
Однажды учителка вызвала меня к доске, чтобы я рассказал заданный стих. У меня с памятью не очень, стих я не выучил, хотя и пытался, поэтому я, как всегда мямлил что-то невразумительное, в надежде, что урок скоро закончится, а остальные клевали носом. Наверное, я так однотонно бубнил себе под нос, что и сам себя убаюкал. Когда я поднял глаза на училку, я ошалел, она крутила в руках синий фломастер, он потёк и она, незаметно для себя размазала чернила по лицу. Я не выдержал и засмеялся, и тогда остальные проснулись, увидели её и тоже стали смеяться. А она узнала, что случилось, и стала на меня кричать. Я стоял, и мне было стыдно, что я не удержался и посмеялся над ней, и я стал ждать, когда она накричится. И она кричала, но потом, каким-то образом, она поняла, что я просто жду, когда она закончит. Что-то в ней щёлкнуло, и она стала кричать про мою маму гадости. И тут я сорвался и кинулся на неё. Я стал её бить, а она хотела меня скрутить, но я вырывался, « и откуда взялось столько силы в руках». Во время этой возни, я напоролся бровью на угол её стола. Когда она вытолкнула меня за дверь и я, немного, пришёл в себя, я обратил внимание, что не вижу одним глазом. Я очень испугался, мне показалось, что я выбил себе глаз, но это просто кровь из брови его залила. Но сразу я этого не понял и побежал домой к моей маме. На мою беду, наша хата рядом со школой, если бы не это, может, всё сложилось как-то по-иному. Только когда я влетел в хату, я вспомнил, что дома папа, а моя мама сегодня биля телят, они вместе работают возле фермерских телят. И, когда папа пьяный, он остаётся дома с детьми, у меня есть младшие братик и сестричка, сестричка совсем маленькая, а моя мама идёт на работу. Папа сразу стал кричать на меня, он решил, что я подрался с ребятами. Мне надо было просто молчать и, тогда, всё бы закончилось. Но язык мой, враг мой. Когда папа пьяный я его очень боюсь, поэтому я стал оправдываться и всё ему рассказал. Он приказал мне сидеть с детьми и ушёл. Потом мне рассказывали, что он пришёл в школу, и они с училкой стали ругаться, и он ударил её, прямо при всех.
В общем, папе дали пять лет строгого режима, ведь он был пьяный, и ещё у него уже была судимость. Ещё до нас, ещё с армии.
А меня. Да, что меня, меня положили в больницу, затем привели на пидсовет, и там было много учителей и врачей, и они все сказали, что я дебил и спрашивали меня, но я, действительно, в классе, самый отстающий, и вот, я оказался здесь. И ни на секунду я не забывал, что это я посадил папу в тюрьму и оставил мою маму одну с телятами и детьми.
Казалось бы, вот и всё, жизнь состоялась. Чего можно от неё ещё ожидать? Оказалось, что жизнь полна сюрпризов. Господу показалось этого мало. И я вновь, со всей дури, нарвался.
Моя мама приезжала ко мне, но очень, очень редко. Наш хихидом от моего села не очень далеко, но от него до трассы нужно пройти четыре километра и потом ехать по трассе и с трассы добираться. А денег нет и ещё малых с кем-то нужно оставить, поэтому моя мама приезжала редко. Очень редко.
И, когда моя мама приезжала ко мне, мы с моей мамой почти не говорили. Моя мама только обнимала меня и плакала, а я старался покрепче прижаться к моей маме, что бы надышаться запахом моей мамы, что бы подольше помнить его. А, когда моя мама осторожно выспрашивала, как мне тут можется, у меня уже был горький опыт, поэтому я молчал как стойкий оловянный солдатик.
И вот, в очередной приезд, случилось. Моя мама приехала, и я побежал к моей маме, и обнял мою маму, и прижался к моей маме, и молчал. Моя мама стала гладить меня и целовать. И всё было очень хорошо и, на мгновение, я забыл о своей вине. Тут моя мама стала гладить меня по голове и нащупала мой шрам, мы здесь все лысые, товарищ Мироненко нас стрижёт под ноль. Как-то Василиск запустил в меня ножницы, я машинально отвернулся, и они застряли у меня в затылке, я хотел их вынуть и сломал, и в голове остался маленький кусочек, и меня возили в райцентр, в больницу, вынимать его. Если бы на голове были волосы, может, моя мама и не заметила. Но моя мама заметила. И стала меня расспрашивать, что случилось. Я очень хотел пожаловаться моей маме, но крепился. Но моя мама не отставала и, в какой-то момент, я проявил слабость и расплакался, и стал взахлёб моей маме всё рассказывать, притом, меня понесло, и я стал выкладывать моей маме вообще всё, все свои обиды. И тут же пожалел об этом. Моя мама отшвырнула меня и кинулась к корпусу. Я побежал за моей мамой, но было уже поздно, моя мама уже сцепилась с Линдой Анатолиевной. Остальное как в тумане, только когда приехала милиция, и они стали тащить в машину мою маму, я кинулся к моей маме и, хотя я очень быстро бежал, я никак не мог их догнать. Силы покинули меня, наверное, я бежал на месте.
Мою маму увезли, а я остался. И я ничего не знал о том, что с моей мамой. И ничего не знал о том, что мне делать.
Прошло очень много времени, может целый месяц или сколько, я не знаю. Однажды ко мне подошёл товарищ Мироненко и сказал, что бы я шёл с ним. Он взял меня за руку и повёл к речке, там, прислонившись к дереву, стояла какая то старуха, она была вся чёрная и очень страшная, но я не испугался, потому, что товарищ Мироненко держал меня за руку. Не испугался я и тогда, когда она к нам подошла, но тут, я понял, что это моя мама. И умер.
В этот раз, моя мама не плакала, моя мама взяла меня за руки и стала мне рассказывать. Не всё я понял. Не всё я запомнил. Но, в общем, моя мама сказала, что детей забрали по закону. Так как сестричка совсем маленькая, её забрали в больницу, в райцентре, а братика в детдом, в соседнем селе. Моя мама сказала, что не сможет ко мне приезжать, что я уже взрослый и должен потерпеть полгода пока сестричка подрастет, и её переведут к братику, по закону. Моя мама сказала, что бросила хату и телят и живёт в райцентре у добрых людей. И моя мама сказала, что папа прислал письмо, и что он на меня не сердится, и что он меня любит.
И мы, с моей мамой, так и стояли друг напротив друга и не плакали, плакал товарищ Мироненко. Потом он достал из кармана деньги и стал их совать моей маме, но моя мама не хотела брать. Тогда он стал их пихать моей маме в руки, но моя мама стала руки прятать за себя, тогда он засунул их моей маме за пазуху. Вслед за тем он повернул мою маму и легонько подтолкнул в спину и моя мама пошла. А я стоял и смотрел, как моя мама уходит и шатается.
Потом он вытер лицо и взял меня на руки и понёс обратно. Если бы я не умер, то, наверное, очень удивился бы, почему он плачет, какое ему дело до нас, почему он несёт меня на руках, ведь я уже большой. В группе он сел на кровати и не выпускал меня и стал меня укачивать и просить, что бы я поплакал, или поспал и, что мне станет легче, но мне не нужно, что бы мне ставало легче. С тех пор я никогда не спал и никогда не плакал.
Даже когда Василиск мучил меня, я всё равно не мог плакать, наоборот я понимал, что я должен страдать, хотя, конечно своими страданиями ничего не мог искупить или изменить. Но Василиск мудр и злой, он меня раскусил и перестал меня замечать, а, когда он истязает кого-то другого, я хочу взять страдания на себя и не могу.
Все трудней вспоминаю запах моей мамы, а лица не вспомню вообще.
Полгода, срок большой.
Римский из "Моисята"
Тема: 
Ответить с цитированием
Городские зарисовки.
Социальные закладки