Международный Мемориал
Вчера в 11:02 ·
#8марта #гулаг #музеймемориала
Сохранилось достаточно много воспоминаний о Гулаге, написанных женщинами. Но документальных свидетельств о специфическом женском опыте, связанном с женской физиологией или с патриархальным общественным укладом, приобретавшим в лагере гротескные черты, среди них не так много. Проблемы с менструальной гигиеной, аменорея из-за тяжелых условий жизни, сексуальное насилие со стороны вохровцев и солагерников, беременность и решение сделать аборт подручными средствами или родить в лагере — обо всем этом мемуаристки пишут скупо и неохотно. Женская телесность остается табуированной темой из-за строгой до- и послереволюционной морали, тема сексуального насилия — из-за стыда и страха подвергнуться осуждению, поводом для осуждения становится даже материнство — нередко решение родить в лагере считали попыткой «облегчить» свое положение (несмотря на полное отсутствие привилегий для беременных и родивших). Поэтому сегодня остается еще много работы по осмыслению опыта женщин в Гулаге — без стигматизации и осуждения жертвы — и, наоборот, с пониманием роли репрессивной тоталитарной системы в утверждении патриархального гендерного порядка, основанного на физической силе и подавлении сопротивления.
«Продолжались женские функции, а помыться было совершенно негде. Мы жаловались врачу, что у нас просто раны образовываются. От этого многие и умирали — от грязи умирают очень быстро».
(Роза Ветухновская)
«Я уже еле ходила. У меня кроме того была менструация, я была просто залита кровью, мне не давали переодеться и в уборную я могла попасть только один раз в сутки с конвоиром и это при нем вообще было невозможно сделать […] Держали меня на этом конвейере, я очень рада, что испортила им, наконец, этот ковер, потому, что очень сильное было кровотечение».
(Аида Басевич)
«Как-то на одной из вечерних проверок нас пересчитывали не только стражники, но и целая толпа молодых мужчин […] После проверки многих вызвали из барака и куда-то увезли. Вернулись вызванные лишь под утро, и многие из них так плакали, что жутко было слушать, но никто из них ничего не сказал. В баню они почему-то с нами отказывались ходить. У одной из них, что спала на нарах подо мной, я увидела страшные синяки на шее, и на груди, и мне стало страшно…»
(Людмила Грановская)
«… двери клуба крест-накрест заколотили досками, раскидали по полу бывшее под рукой тряпье — телогрейки, подстилки, рогожки; повалили невольниц на пол, возле каждой сразу выстроилась очередь человек в двенадцать — и началось массовое изнасилование женщин — „колымский трамвай“, — явление, нередко возникавшее в сталинские времена и всегда происходившее, как в Бугурчане: под государственным флагом, при потворстве конвоя и властей. Этот документальный рассказ я отдаю всем приверженцам Сталина, которые и по сей день не желают верить, что беззакония и садистские расправы их кумир насаждал сознательно. Пусть они хоть на миг представят своих жен, дочерей и сестер среди той бугурчанской штрафбригады, ведь это только случайно выпало, что там были не они, а мы…»
(Елена Глинка)
«… я поняла, сама себе не веря, что беременна. Что делать? Ну, конечно, другого решения у меня и не могло быть — я не могла, не должна была родить. […] Значит, аборт. А ведь специальных инструментов в нашей больнице нет, гинекологического отделения тоже. Так вот — инструментов нет, но что же делать? И вот вообразите себе такую картину. Ночь. Темно. Горит в каморке только свечка, пламя неровное, по стенам мечутся тени. Мы, двое рабов, с которыми могут расправиться как угодно, насторожены: ждем, что в любой момент загрохочут в наружную дверь с проверкой. Андрей Андреевич пытается сделать мне аборт рукой, намазанной йодом, без инструментов. Но он так нервничает, так волнуется, что ничего у него не получается. Боль не дает мне вдохнуть, но я терплю без стонов, чтобы кто-нибудь не услышал… „Оставь!“ — говорю наконец в изнеможении, и вся процедура откладывается еще на двое суток… Наконец все вышло — комками, с сильным кровотечением».
(Агнесса Миронова)
Илл.: Лифчик, сшитый Ольгой Фроловой для Елены-Лидии Посник в Калужской следственной тюрьме, 1945, музей Мемориала.
Социальные закладки