Современная поэзия

[Lizeta]

Человек похож на странноприимный дом.
Вот и ты такой. Кто-то приходит-уходит,
кто-то остается надолго, начинает хозяйничать,
покупает люстру с белыми шишечками,
двигает мебель, сверлит в стене дыру,
смотрит сквозь твои зрачки каждый вечер
(ожидая гостей, зажигает свечу и зрачки горят).
Громкая музыка, топот. Жильца выселяют.
Приходят другие странники. Что-то вынюхивают,
а сами пахнут нафталином и старой обидой.
Заводят кошку, она говорит с тобой по ночам.
Однажды
они забираются на чердак и находят твои бумаги
в виде пыльной кучи во мраке, среди
ржавых инструментов, прогнивших досок,
мышеловок, зеленых банок и прочего хлама.
Письма, стихи, документы. Детские рисунки,
дореволюционные газеты, фотографии семьи,
воспоминания первой любви, школьный гербарий.
Все это выносят во двор и устраивают в саду
осенний костер.

Евгений Никитин

[Лиса Алиса]

ретроспектива


Ах, кому какое дело!
Жизнь летела, злилась, жгла,
и в итоге пролетела,
пролетела, как стрела.

Смотришь кадр за кадром – чудо,
как все были хороши.
Помню, помню – не забуду.
Приезжай, звони, пиши.

Выйдет плёнка, выйдет зритель,
будет говорить другим:
тихий, кроткий мой мучитель –
смерти незаметной дым.

Есть чудовищная мода,
ретроспекция всего
и, в любое время года,
титры сердца моего.

Списки, списки, дом, услада,
осени холодный жар.
Больше ничего не надо
для любви. Au revoir.



© Copyright: Мария Маркова

[Selena513]

Свеча догорала...а с ней моё чувство,
А с ней,моя вера тебе и в тебя.
Свеча догорела и стало так пусто,
Как будто бы я потеряла себя.
Огонь умирал...так спокойно и плавно.
А сердце моё утопало в слезах.
Как жаль,что так поздно ты вспомнил о главном.
И больше нет счастья в любимых глазах...

[Исида]

осень внутри

Знаю – во мне запечатана осень:
Кроткая, рыжая, тихо шуршащая
Палой листвой, непростыми вопросами,
Пряная, горькая, переходящая
Вовсе не в зиму, не в лето, не в вёсны –
Снова и снова в притихшую осень.
Знаю – во мне запечатана стая
Странных крылатых, упрямо летящая
К югу на поиски птичьего рая,
Чтобы из серого и моросящего
Вырваться в синь, ну хоть в малую просинь!
Но по спирали в застывшую осень,
Знаю – во мне им всегда возвращаться.
Тонкие профили листьев изрезанных
Будут под ветром косматым метаться.
Осень. Седая. Безжалостно трезвая...
В сердце запаянный мой микрокосмос –
Строчками плачет невольница-осень...

Аллисандра

[Basstet]

Песня

Летит, кружась, гончарный круг
Тяжелый камень - песне друг.
Верней, отец ее и мать: "И...и...у...у..." поет.
И дать - и взять, и дать - и взять...
Он песне жизнь дает...

Над глиной трудится рука,
Она груба, но так легка,
Седого мастера рука нам про любовь поет.
И дать - и взять, и дать - и взять ...
Он песне жизнь дает...

Гудит огонь в большой печи
Душа огня горит в ночи,
Родится радость в той любви, и глина запоет.
И дать - и взять, и дать - и взять ...
Нам радость жизнь дает!


Не заблудись, Душа моя, на узких тропках Санторини.
Не суетись, купить спеша, ты побрякушку на витрине.
Присядь на камень мостовой и ощути, вглядевшись в море,
Вулкана страсть и солнца зной. И пой
про радость и про горе...

[Basstet]

Среди багрянцем окропленной кроны –
силки осенних солнечных тенет...
Пока порывы ветра монотонны,
и жизнь по- женски то солжет, то нет,
ни в грош не ставлю жалобные стоны
слепой души – да будет пуст сонет!
Здесь дурит ветер, охмуряет свет:
они ко мне за чужесть – непреклонны...
Да что ты, осень, знаешь обо мне?
Хандра летучей мышью в глубине
мечась, пищит, минуя все препоны...
Оставь меня – дай сердцем ощутить,
как в ясном небе звезд сияет нить...
И слово что хрусталь, и звезды сонны...

[Lizeta]

Я любил яркие, цветные рубашки.
Ты их стирала, гладила. Молча вешала
На мужские сутулые плечики.

Я был чем-то вроде садовой ромашки.
Любишь - не любишь. И какого -то лешего
Слюни пускал на чужие пестики

И на прочие плотские аксессуары.
Ты ж увлекалась японскими оригАми,
Кружением красных рыбок Матисса.

Восхищалась пленэром Огюста Ренуара.
Занималась детьми. Нашим домом, цветами.
Ухаживала за своим нарциссом...

Ты застала меня с Катей или с Олей
И сказала "прощай". Я - перекати-поле.
Моя вина соразмерна твоей боли.

Александр Шведов

[Lizeta]

Он был , наверно, швед. Или датчанин.
У нас была единственная встреча.
Я погружала женское отчаянье
В его льняные волосы и плечи.

В совсем чужие, импортные губы.
Дрожь унижала сердце и коленки.
Мой викинг был ни ласковый, ни грубый.
Так доктор лечит зубы пациентке...

Я распрощалась с томным бабьим летом.
Теперь в моих ногах сопит собака.
Мы с ней живем одни под старым пледом
С любимыми стихами Пастернака.

Борис, пасьянсы, письма от подружки,
Пустые сериалы о бандитах.
А на очках давно погнулись дужки...
Ты знаешь, Карлсон был весьма упитан.
Он был, конечно, швед . Или датчанин -
Я ни бельмеса в их заморской речи.
И это ОН тогда в мужском отчаянии
Ласкал мне грудь и худенькие плечи.

Ах да, еще немножечко о плотском -
Я Пастернаку изменяю с Бродским.

Александр Шведов

[Исида]

* * *

это солнечный свет проливается в голову поутру
и рисует во мне словами, подходи, если ты не трус,
протяни мне лицо, дай я на него обопрусь,
по ресницам дай пробегусь

вместо этого я отворачиваюсь от окна,
смыкаю веки, во мне тёплая тишина,
во мне молоко не шелохнется, простыня
подо мной холодна, бледна

я поворачиваюсь к тебе, говорю, проснись,
языком пробегаю по стрелкам твоих ресниц,
рисую в тебе словами, говорю вверх: не смотри вниз,
не буди нас

а ты морщишься и отворачиваешься, не открывая глаз,
из своего сна шепчешь – сейчас, сейчас,
тёплым выдохом в спину пока начинай считать:
два, три, четыре, пять...

Юлия ИДЛИС

[Исида]

* * *

боль моя родилась на восемь лет раньше меня
в маленьком городке под другим маленьким городком;
как она там была, пока меня не было, бегала босиком,
росла, набиралась сил?
кто смотрел на неё, брал на руки, из жалости клал с собою в постель,
чтобы она отогрелась и начала говорить-говорить,
чтобы её слова дрожащие, мокрые обретали плоть
горячих тел, холодных тел, незнакомых тел?
боль моя выросла, взяла меня на руки, сказала: танцуй, танцуй,
я у тебя вот здесь, – и ладонь положила под сердце, мол, красивая грудь.
как это, говорю, там у меня растёт моё счастье, скоро ему выходить, –
а сама не верю, плачу, прячу лицо,
мамочка, говорю, моё счастье кричит, наверное, хочет пить;
боль моя закрывает глаза, замолкает – наверное, хочет спать.
здесь соломенные сквозняки сквозь сердце, ну как мне быть
огромным городом посреди маленького городка?
пойдём, говорит моя боль, ты была у матери, теперь навестим отца,
попросим у него совета, пусть он скажет, в конце концов,
как быть без твоей левой груди моей правой руке
в огромном городе Маленьком Городке?

Юлия ИДЛИС

[Княжна Мэри]

* * *

П.К.

1.

Трамвай с ладошкою на мерзлом
окне, малиновый снегирь
у остановки на Колхозном -
всё это память-поводырь
по научению минует
на расстоянии руки.

Я слышу музыку иную -
гудки, трамвайные звонки.
И цедры вкус, и свежей хвои -
наверно, скоро Новый год.
Я никого не беспокою -
свободной правою рукою
нащупывая переход.

И группа лиц в пальто похожих,
косясь, смеется надо мной:
я – иностранец, я - прохожий,
слепец с чувствительною кожей
какой-то валик восковой.

2.

манежа окна слуховые
в нескучном брошенный букет
я не жил здесь в сороковые
как нумизмат гляжу на свет

хочу нащупать эту ноту
немое посмотреть кино
так гладят темную банкноту
изъятую уже давно

и если время гул случайный
грязь от армейских колесниц
пускай мне выпадет опальный
расплющенный между страниц

истории цветок сирени
и долгий завершая путь
всей тяжестью стихотворений
шагнет на грудь

[Княжна Мэри]

Смерть в кристалликах соли, в ошкурках овечьего дыма.
Что на камне твоём? Фотография старого Крыма.

Тазик ржавой воды. Госпитальные запахи хлорки.
Полосатые звери в растерзанной розовой корке.

И змеится лоза, прорастая сквозь сонное тело,
Полусладкое, сладкое – шепчешь – мускат, изабелла…

А потом, в темноте, спотыкаешься - снова о камень.
- Боже, кто я и где…
Наклоняешься, шаришь руками.

Там три даты: родился и умер. А дальше, у края,
Полустёрто: воскрес…
Дальше цифры шипят, догорая.

[Basstet]

Октябрь невидимкой приходит в сады,
дрожит паутинка недавней беды.
Нет горестней муки, чем пасмурный день,
согрей свои руки и куртку надень.
Еще раз пройди мимо веток пустых,
покуда их первый мороз не застиг.
Сквозняк продувает, и клонится шест,
наш сад, будто табор, снимается с мест.
И машет платками, и прячет глаза,
куда же пойдешь ты, моя стрекоза,
запрячешься в нору, залезешь в дупло,
но будет ли впору светло и тепло,
но будет ли так же легко на заре
в тяжелом проснуться твоем янтаре?

[Исида]

Надвигается лето вишня, черешня, груша

Надвигается лето – вишня, черешня, груша –
Храм, что в девять месяцев выстроен, в три – разрушен.
Обрастаю жизнью, ее волокнами, голосами,
Забываю наказы: летом готовить сани,
Не родиться красивой, честь беречь смолоду, не задаваться.
Ну кому моя честь нужна будет лет через двадцать?

Надвигается лето – груша, вишня, черешня –
Чтобы выпить меня до дна, до основы грешной.
Лето – шашки: по черным клеткам, от тени до тени,
Пробегают люди, зацикленные на теме
«Три прыжка – и в дамки!» – за кружку теплого пива
Или с мола башкой – о зеленый я зык пролива.

Надвигается лето – груша, черешня, вишня.
Попыталась уйти в себя, но поспешно вышла,
Потому что и там – навесные лучи, эстрада,
Торжество земледелия, усики винограда.
Так гори все огнем! Обгорай возле водной кромки.
Слушай шелест чешуек морских – змеиный, негромкий,

Чтобы после понять, отрешенно бродя по пляжу:
Лето – битые стекла, фантики от грильяжа,
Мишура, облезшая клочьями позолота,
Перебитые крылья, негодные для полета.
Проигралось дотла – без надежды на выигрыш, вдрызг! И
Вишня, груша, черешня – косточки и огрызки.

Анна Гершаник

[Lizeta]

Возле телефона

Если нас выкручивать, как бельё,
капнет капля жалости, капля презренья,
капля любви, ты слышишь меня, аллё…
Но связи нет, как до сотворенья...

С кем говорил я?.. Разве я говорил?..
Вспомнил лицо её – и захлестнуло горе.
Кто и зачем нас так сотворил,
чтобы найти сегодня в разоре?

Нет, я вспомнил точней: по её лицу
пробежала светлая тень, и слеза омыла
глаз, но пресеклась на краю.
Почему не спросил я, что это было?..

Может быть, увидела красоту вещей,

абсолютную, без единой фальши,
и подумала, что мы уступаем ей
по всему периметру и гораздо дальше

Владимир Гандельсман

[Lizeta]

Ночь накануне признания


Белый снег выпадает обычно по осени.
А бывает - в июне... бывает, в июне...
Ночь подводит черту. Ночь, как правило, - после.
А твоя - накануне... твоя - накануне.

Свой замызганный шарф и костюм немудрящий
Приготовь, как доспехи, - ведь это доспехи!
Ты красив, благороден, ты принц настоящий
И уверен в успехе. Уверен в успехе!

Потому что безмолвие спящей красавицы -
Это так тяжело! Бред, кошмар, наважденье!
Остановится всё, если рыцарь не явится
В наш стремительный век скоростного движенья!

Отдохни, отдохни, уважаемый рыцарь,
Чтобы утром была и осанка и поступь.
В наше время к уснувшему сердцу пробиться...
А когда было просто? когда было просто?..

Юлий Ким

[Selena513]

Господи, дай ему силы остаться собой,
В мире, где всё покупается и продаётся
Дай ему веры, что счастье даётся судьбой,
Не говоря, что не всем, и непросто даётся...
Дай ему доброго вечера, светлого дня,
Тёплой зимы и хмельного, нежаркого лета.
Если не сможешь найти - забери у меня
То, что в любом человеке рождает поэта.
Дай ему солнца и неба беспечный покой,
Запах цветущего луга и шум перелеска,
Дай ему слов, огранённых твоею рукой
До неземной чистоты, до кристального блеска.
Дай ему жизнь ради жизни, не рвущую жил,
Мира - и в сердце, и в доме, как высшую милость.
Дай ему СЧАСТЬЕ, которое он заслужил,
То, за которое я, как умела, молилась.

[Selena513]

Ничего не предложить
Этому огню.
Только хворостом служить -
Так и быть - сгорю.

Напитать костер души,
Сердцу дать тепла -
Пусть оттает для других -
Выгорю дотла.

Пепел выстелит пути
Для твоих шагов -
Под ногами шелестит
Мертвая любовь.

Поцелуями прильнет
Прах к твоим следам.
Осторожней, ты идешь
По моим мечтам...

[Исида]

Страсть

В пространстве первородного греха
Запретный плод горчит намного слаще.

В мою берлогу ты войдешь, легка,
Пройдя сквозь время малостью летящей.
И рук, и губ коснешься, словно свет
Блуждающей звезды. Одежду скинув,
С меня сдерешь слепую толщу лет,
Которая мою согнула спину.

Я задохнусь, втянув твоих цветов
Неведомый, недостижимый запах.
Как зверь, я буду в этот час готов
Ползти к тебе на онемевших лапах...

Потом ты засмеешься, дверь закрыв,
И я умру. Вернешься – снова счастье,
Когда стремительно столкнется твой порыв
С моею мерной и неспешной страстью.

Ян Бруштейн

[Basstet]

СНОВИДЕНИЕ В САДУ

Тебе охотно расскажу, а ты послушай,
о сновидении в саду под старой грушей,
под белой яблоней, под голубой сиренью,
где веет негой золотой и сладкой ленью.

В саду, под полною луной, в траве медвяной,
ты мне приснился молодой, смурной и пьяный
от ярой страсти, от любви неутолимой,
под росной вишней и под изморозной сливой.

А там, во сне, в голубизне, ясней детали:
миндаль отцвел, но абрикосы расцветали,
и трепетали на груди, на влажном теле,
не мотыльки, а лепестки, что облетели.

С такою силой все вокруг благоухало,
что сновидения в саду мне было мало,
и захотелось мне с тобой вдвоем проснуться,
чтоб с этой призрачной судьбой не разминуться.

Клубились в розовом дыму цветы и травы.
А мы любили наяву, и были правы.
И бушевало по весне любви цветенье.
И снился снова сон во сне - про сновиденье...