Любимые стихи

[Козадереза]

Сколько раз я мечтала
в долгой жизни своей
постоять, как бывало,
возле этих дверей.
В эти стены вглядеться,
в этот тополь сухой,
отыскать свое детство
за чердачной стрехой.
Но стою и не верю
многолетней мечте:
просто двери как двери.
Неужели же те?
Просто чье-то жилище,
старый розовый дом.
Больше, лучше и чище
то, что знаю о нем.
Вот ведь что оказалось:
на родной стороне
ничего не осталось, —
все со мной и во мне.
Зря стою я у окон
в тихой улочке той:
дом — покинутый кокон,
дом — навеки пустой.

В. Тушнова

[cote d'Ivoire]

Человек бежит по жизни, не жалея ног.
Дом – работа, дом – работа, отбывая срок.
Выходные – передышка, отпуск, как привал.
Старость, пенсия, одышка, ты сюда бежал?

Может выбрал изначально ты не тот маршрут?
В семь утра подъем, начальник, все ли так живут?
Кто-то видит солнце, звезды, почему не ты?
Руководство, производство – не до красоты.

Некогда вздохнуть свободно, каждый день борьба
За краюху пенсионных. Говоришь: «Судьба.»
Может быть, если покорно принимать ее.
Душу пичкая снотворным, падать в забытье.

В мыльной пене сериалов радугу искать,
Верить в старости начало и спокойно ждать.
Ждать, когда окрепнут ножки у твоих детей.
По протоптанной дорожке им бежать теперь.

Ты для этого родился? И за этим жил?
Счастья ждал, мечтал, учился, верил и любил?
Если нет, тогда, пожалуй, свой замедли бег.
И начни свой путь с начала – новый человек.

Оксана Аистова

[Alisa-od]

Когда ЛЮБОВЬ сменилась словом «секс»
И «бизнесом» — любимая работа,
Когда в карман дешёвый «шопинг» влез,
Нам за покупками ходить уж неохота.
Когда «ресепшном» вдруг стали называть
Стол у дверей вахтёрши тёти Мани,
Когда зарплату перестали получать,
А только лишь — «бабло» и «мани»,
Когда понятие — ДОСТОИНСТВО и ЧЕСТЬ
На толстый кошелёк и джип сменилось,
А МУЖЕСТВЕННОСТЬ вдруг и там, и здесь
Тихонько в «голубятню» превратилась.
Когда природная девичья красота
Сменилась профилем «губастой утки»,
Когда не смотрят в окна и в глаза,
А только в телефоны всей «маршруткой».
Мы не заметили, как всё произошло…
Мы не увидели, как всё вдруг изменилось.
Фальшивкой грязною наполнилось кино,
Меж «фейков» наша правда заблудилась.
Богатство творчества на тощий «креатив»
Вдруг почему-то разом поменялось.
И тяжкого «хендмэйда» кол забив,
Искусства рукоделия не осталось.
День выходной на «уикенд» сменив,
Мы не сидим за книгами любимыми,
И свой родной Дар Коляды забыв,
Живём меж «хэллоуинов» с «валентинами».
Мы терпим «толерантно» подлецов
Меняем музыку на ритмы «клубных» танцев,
Теряем речь…, культуру… и лицо…,
Сгребая грязь и хлам у иностранцев.
Мы не заметили, как всё произошло…
На что мы самоцветы променяли?!
РОДНЫХ ТРАДИЦИЙ ЧИСТОЕ ЛИЦО —
Испачкали…, забыли… и предали...

Лариса Сперанская

[ARKADIA]

Высоко в небе облачко серело,
Как беличья расстеленная шкурка.
Он мне сказал: "Не жаль, что ваше тело
Растает в марте, хрупкая Снегурка!"
В пушистой муфте руки холодели.
Мне стало страшно, стало как-то смутно.
О, как вернуть вас, быстрые недели
Его любви, воздушной и минутной!
Я не хочу ни горечи, ни мщенья,
Пускай умру с последней белой вьюгой.
О нём гадала я в канун крещенья.
Я в январе была его подругой.
Анна Ахматова, 1911

[graid wolf]

Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя
в ослепительно белых коридорах, где плещут
фонтаны света,
я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его
с тебя, как корку со шрама,
я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,
спящими в дожде.
Я не хочу, чтобы ты имела какую-ниюудь форму, была
именно тем,что нечинается после твоей руки,
подумай о воде, или о львах,
что растворяются в сиропе басен,
или о жестах - этой архитектуре из ничего,
зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро - это школьная доска, на которой
я выдумываю тебя, рисую тебя,
тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими
гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою сумму, ищу край бокала,
в котором вино, и луна, и зерцало,
ищу ту линию, что заставляет мужчину
дрожать в галерее музея.

А ещё я люблю тебя, а на улице идёт дождь и время.

[belka=)]

Кто я? Цветок сорванный,
Роза, растущая во поле́,
Рвущаяся во все стороны,
Голос сорванный воплем!
В избу войду горящую,
Остановлю коня!
Хочу, чтоб в платье блестящем,
Все любили одну меня!
Сильная, смелая, слабая,
Девочка, бабушка, мать,
Девушка, женщина, баба я,
Рвущаяся целовать!
Уберегу от пропасти,
В пропасть столкну врага,
Полная смелой робости,
Тяжкой судьбой легка.
Славь меня! Упрекай меня!
Будь всегда только «за»:
Выйду с конём из пламени,
И посмотрю в глаза!
Буду любить отчаянно,
Всей красотой цветов,
Но не обидь нечаянно,
Эту мою любовь.
Тайну храню извечную,
Пряник я, я же - плеть!
Жизнь – это, значит, женщина!
Женщина, значит, смерть!
Я, то взлечу, то падаю,
Ярче горю огня,
Женщина очень слабая,
Женщина - это я!
Слезы лить крокодильи,
Детям менять бельё:
Женщина очень сильная,
Но береги её.

Ах Астахова

[Monika.]

Александра Ардова

Можешь быть
самой мерзкой дрянью и подлецом
Или чистым огнём для людей светить вдалеке —
Всё равно у одних — кукла вуду с твоим лицом,
У других — твоя фотография в кошельке

[Alisa-od]

Я ненавижу ропот, я ненавижу стоны,
Когда ругают всюду правительство, законы,
Жену ругают, мужа, детей, соседей сверху,
Зарплату-минималку, что пенсия- копейки.

Я ненавижу ропот, что не во что одеться,
А вот в шкафах набитых торчит одежда с дверцы.
Я ненавижу ропот, что все вокруг воруют.
Страну ругают люди, дороги критикуют.

Мы заслужили маски, нам ими рты закрыли,
Чтоб думали вначале, потом лишь говорили.
Достал наш ропот Бога,
Не смог Он больше слышать, как все имея вдоволь, мы продолжаем хныкать.

Имея огороды, картошку и консервы,
Нытьем своим мы Богу воздействуем на нервы.
Имея дом, машину, уют, ремонт и евро,
Мы продолжаем плакать и причитать
- Все скверно!

Не рады лету - жарко..
Так хочется прохлады!
Не рады теплым зимам...
Мы ничему не рады.
Нам все везде мешает
Сухой иль влажный климат.
Хоть ломятся прилавки...
Там хлеба....столько видов!

Что видим - все ругаем.
То злит и раздражает, то неполадки в сердце на зрение влияют.
В грехах сердца и души!
О грех! Как он опасен!
Он видит тО уродством что в принципе прекрасно.

Диагноз нам поставлен Творцом и он ужасен!
Народ неблагодарный, строптивый и опасен!
Друг друга заражают коварным негативом.
Отсутствует страх Божий перед Творцом всесильным.
Нет кротости, смиренья пред Богом Вседержителем!
Все потеряли меру. Довольно! Хватит!
Сыты мы!

Господь сегодня дважды мне указал на ропот-
Забыты и не в моде терпение и кротость.
Сейчас мы поколение сплошных микроволновок.
Хотим все быстро, много и чтоб без остановок.

Все надо срочно, спешно, сейчас и поскорее
Ни у кого нет времени.
Вот Бог и дал нам время.
Давайте в покаянии преклоним мы колени !
Пред милующим Богом попросим все прощение!
Глядишь Бог и простит нам, и маски вскоре снимем.
Покаемся пред Богом пока ещё мы живы!

Надежда Горбатюк

[Маринка.87]

ЖЕНЩИНА

Женщина! Всего семь букв...
Но таят они в себе
Столько радости и мук,
Столько счастья до небес,

Что не могут их постичь,
Ни художник, ни поэт,
В женщине особый шик!
В женщине слепящий блеск!

И ничто так не манит,
Даже космос колдовской,
Как загадочный магнит
Женских глаз в тиши ночной.

Не сравнится ничего
В мире с нежностью души
Женщины, всего одной,
Что мудрее всех мужчин,

Вместе взятых… Пусть не лгут,
Что они в сто крат умней,
А в сторонке подождут,
Речь сейчас идёт о Ней,

Та, что их покой хранит
Улыбается, когда
Плакать хочется навзрыд,
Без причины, просто так.

В ней рассвета торжество,
Что зовёт подняться ввысь...
Женщина! Семь букв всего,
А на самом деле - ЖИЗНЬ!

© Copyright: Сергей Доскач, 2021

[cote d'Ivoire]

Я ненавижу ропот, я ненавижу стоны,
Когда ругают всюду правительство, законы,
Жену ругают, мужа, детей, соседей сверху,
Зарплату-минималку, что пенсия- копейки.

Я ненавижу ропот, что не во что одеться,
А вот в шкафах набитых торчит одежда с дверцы.
Я ненавижу ропот, что все вокруг воруют.
Страну ругают люди, дороги критикуют.
.....

"И вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь"
(3 Цар. 19:11-12).

Весь этот год с его тоскою и злобою, из каждой трещины полезшими вдруг, я слышу ноту непростую, особую, к любому голосу примешанный звук, похожий, кажется, на пены шипение, на шелест гальки после шторма в Крыму, на выжидающего зверя сопение, но только зверя не видать никому.

И вот, пока они кидаются бреднями, и врут, как водится у них искони, плюс измываются уже над последними, кто не уехал и не стал, как они, пока трясут, как прокаженный трещоткою, своими байками о главном-родном и глушат бабками, и кровью, и водкою свой тихий ужас пред завтрашним днем, покуда дергаются, словно повешенный, похабно высунув язык-помело, – я слышу голос, незаметно примешанный к неутихающему их трололо. И сквозь напавшее на всех отупение он все отчетливее слышится мне — как будто чайника ночное сипение, его кипение на малом огне.

Покуда зреет напряженье предсудное, рытье окопов и прокладка траншей – все четче слышится движенье подспудное, однако внятное для чутких ушей. Господь не в ветре, урагане и грохоте – так может действовать испуганный бес; и нарастание безумства и похоти всегда карается не громом с небес; Господь не действует ни криком, ни порохом – его практически неслышимый глас сопровождается таинственным шорохом, с которым лопается пена подчас, и вот я чувствую, чувствую, чувствую, хоть признаваться и себе не хочу, – как в громовую какофонию гнусную уже вплетается нежнейшее "Чу"…

Пока последними становятся первые, не остается ни порядков, ни схем, оно мне сладостно, как ангелов пение за темнотой, за облаками, за всем: такое тихое, почти акапельное, неуязвимое для споров и драк.

Ведь это лопается Божье терпение.

Оно ведь лопается именно так.

Дмитрий Быков

[капля1]

Я куплю себе туфли к фраку,
Буду петь по ночам псалом
Заведу большую собаку.
Ничего, как-нибудь проживем.
А когда износятся туфли
И издохнет от старости пес
Пеплом станут в камине угли
Звезды с небом скует мороз
Будет ночь, словно льдинка, хрупкой,
Будет музыкой мрак дышать
На подстилке из старого фрака
Будет милый щенок лежать
Новый фрак повиснет на стуле
Пара туфель стоит у дверей
Жить по-новому очень трудно
Жить прошедшим еще трудней.

М. А. Булгаков

Это все, что от Вас осталось,-
Пачка писем и прядь волос.
Только сердце немного сжалось,
В нем уже не осталось слез.
Вот в субботу куплю собаку,
Буду петь по ночам псалом,
Закажу себе туфли к фраку...
Ничего. Как-нибудь проживем.
Все окончилось так нормально,
Так логичен и прост конец:
Вы сказали, что нынче в спальню
Не приносят с собой сердец.
Александр Вертинский Все, что осталось 1918

[Козадереза]

Зажегся свет. Мелькнула тень в окне.
Распахнутая дверь стены касалась.
Плафон качнулся. Но темней вдвойне
тому, кто был внизу, все показалось.
Была почти полночная пора.
Все лампы, фонари — сюда сбежались.
Потом луна вошла в квадрат двора,
и серебро и желтый свет смешались.
Свет засверкал. Намек на сумрак стерт.
Но хоть обрушь прожекторов лавину,
а свет всегда наполовину мертв,
как тот, кто освещен наполовину.

И. Бродский

[belka=)]

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

В. Маяковский

[Шарки]

Юрий Анастасьян

Боже мой, с кем мне сравнить Тебя?
Пред Тобой склоняюсь я, любя.
Не дано понять мне сути,
Боже праведный!
В тесноте болотной мути
Очи заперты,
Замкнуты уста, недвижны –
Нет спасения,
За окном весна, а мнится –
Хмарь осенняя.

Отворю калитку – пыль и грязь.
Преклоню колени я, молясь.
Станем мы белее снега
В Небесах Твоих –
Счастье, радости и нега,
Мира шум затих,
Древо жизни рядом, рядом –
Руку протяни!
Горы, долы – все под взглядом
Звезды Утренней.

Все луга кругом, сады кругом,
Небо синее – родимый дом!
Галереи, водопады,
Лики чудные,
Люди все друг другу рады,
Годы трудные
Канули, прошли, минули,
Все торжественно,
Сгинули часы, минуты –
Мир Божественный.

Боже мой, с кем мне сравнить Тебя?
Пред Тобой склоняюсь я, любя...
О, не по делам суди нас,
Ибо камены.
Дай воды живой испить нам,
Отче праведный.

[Козадереза]

Лирика

Человек
стоял и плакал,
комкая конверт.
В сто
ступенек
эскалатор
вез его наверх.
К подымавшимся
колоннам,
к залу,
где светло,
люди разные
наклонно
плыли
из метро.
Видел я:
земля уходит
из-под его ног.
Рядом плыл
на белом своде
мраморный
венок.
Он уже не в силах видеть
движущийся
зал.
Со слезами,
чтоб не выдать,
борются глаза.
Подойти?
Спросить:
"Что с вами?"
Просто ни к чему.
Неподвижными
словами
не помочь ему.
Может,
именно
ему-то
лирика нужна.
Скорой помощью,
в минуту,
подоспеть должна.
Пусть она
беду чужую,
тяжесть всех забот,
муку
самую большую
на себя возьмет.
И поправит,
и поставит
ногу на порог,
и подняться
в жизнь
заставит
лестничками
строк.
С.Кирсанов

[Шарки]

Алена Васильченко


звездное небо ночь вышивала,
карих своих не смыкая очей:
нитью заката, золою и жаром,
бледным мерцаньем горящих свечей.
долго трудилась, как мастерица,
словно приданное к свадьбе ткала:
звезд вереница, дикая птица -
всё поглотила глубокая мгла...
тонкой иголкой, шелковой гладью
тонет сиянье созвездий в реке.
ночь поправляет кудрявые пряди,
ловко наперстком колдуя в руке.
солнцу еще не открыли темницу.
тонкой парчей простелился туман.
будто в светлице тёмной царица -
вышита в небе большая луна...
и до рассвета теплое лето
дарит земле звездопадов полет.
ночь повязала на волосы ленту,
что-то, как кошка мурлыча, поёт.
млечным дорогам - по белой рубашке,
тихо трепещут от ветра они.
спят на лугу полевые ромашки,
зной им приснился в дождливые дни...
ночь зажигает в тумане лампаду.
ловко волшебной иглы остриё...
звездочка пала в речную прохладу -
видимо, нить порвалась у неё..

[belka=)]

Ты серьезна – не по годам:
Мало прожито. Много боли.
Можно, я тебя не отдам
Никому, заслонив собою?

Знаю – песенка не нова,
И с годами все меньше веры:
Ночь темна, и все кошки серы –
Я и сам разлюбил слова,

Но прошу тебя: продержись!
Подержись за меня, не падай –
Да какого же черта жизнь,
Если это не будет правдой? –

Мы записаны на веку
Друг у друга – не отвертеться:
Я налью тебе кофейку,
Ты – мне жизнью наполнишь сердце.....


Александр Исаев

[cote d'Ivoire]

В начале весны
появляется потребность бедокурить:
щекотать
гранитных львов,
дразнить
гипсовых грифонов,
пугать
мраморных лошадей
и дергать за ногу
бронзового графа Орлова,
восседающего у ног
бронзовой Екатерины Второй.

В начале весны
возникает желание жить вечно –
но как осуществить
это безумное намеренье?

Спросил гранитных львов –
они не знают.
Спросил гипсовых грифонов –
они тоже не знают.
Спросил мраморных лошадей –
и они не знают.
Спросил бронзового графа –
он и понятия об этом не имеет.

Бронзовую императрицу
спросить не решился.

Генадий Алесеев

[Шарки]

Угол Пушкинской, Троицкой, Балтской

Сергей Иншаков



Тишина. Испаряется кофе,
У часов торопливости нет.
Где-то рядом в исток философий
Проникает рассеянный свет.

За окном иероглиф размытый
Для кого-то всё то же твердит,
И мотор, на ухабы сердитый,
Пробудил резонансы в груди.

Дверь закрыта. Облуплены стены,
У компьютера заспанный вид.
Здесь в пыли не родят перемены,
Здесь устали и гордость, и стыд.

Завершает февраль суицидом
Из безвестья короткий побег,
Год опять предоставит обидам
Недоверчивый мартовский снег.

Серым небом Одесса прикрыта.
Чуть оттаяв, слезится карниз.
Мрамор лестниц из запахов быта
Провожает изыск и каприз.

Двери хлопают, лают собаки,
Кто-то долго пытает звонок,
С диким воем коты-забияки
Катят драки своей колобок.

Дверь закрыта, годами забыта,
Здесь не выйти, сюда не войти,
И предметы своим плебисцитом
Новизне перекрыли пути.

[belka=)]

Я бы тебя на руки взял,
я бы тебя взял и унес,
тихо смеясь на твои "нельзя",
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных "бы",
о которые мы расшибаем лбы.


Герман Плисецкий