Цитата из книги

[cote d'Ivoire]

Я вспомнил, как однажды жестоко обошёлся с осой. Она ела джем с блюдечка, а я ножом разрубил её пополам. Не обратив на это внимания, она продолжала пировать, и сладкая струйка сочилась из её рассечённого брюшка. Но вот она собралась взлететь, и только тут ей стал понятен весь ужас её положения. То же самое происходит с современным человеком. Ему отсекли душу, а он долго — пожалуй, лет двадцать — этого просто не замечал.

Джордж Оруэлл
"Мысли в пути

[cote d'Ivoire]

Правда в том, что если бы люди были действительно так счастливы, как выглядят в соцсетях, они бы не проводили столько времени в интернете.

Тот, кто по-настоящему счастлив не тратит полдня на то, чтобы делать селфи для соцсетей. Каждый может возделывать свой аккаунт если у него достаточно удобрений, и если по ту сторону забора трава кажется зеленее, значит там просто полно навоза.


Фредрик Бакман

«Тревожные люди»

[freza]

Наконец-то нашла сайт, который сочетает в себе все, что мне нужно: https://books2you.com.ua/. Большой выбор книг и простота в использовании - мечта читателя!

[Сапна]

Время — это единственное, что нельзя накопить, оно не сохраняется и не увеличивается. Его можно только обменять — на деньги или на знания. Время — это вообще самое важное.
"Путь торговли: Большая книга" Тадао Ямагучи

[cote d'Ivoire]

А что, если наша Земля — ад какой-то другой планеты?

ОЛДОС ХАКСЛИ
"Контрапункт"

[_Глафира_]

После бури первым делом на земле появляется мусор.
"Приговор." И. Любенко

[cote d'Ivoire]

"Понимаете, я живу в эпоху, когда библиотек уже не существует. Вся информация хранится в машинной памяти. Это, конечно, удобно, но если требуется найти что-то древнее, возникают сложности. Я запрашиваю информацию о Пастернаке, а получаю рецепты про укроп и сельдерей – целый набор для супа. С Блоком еще хуже – вместо поэзии миллионы схем электронных блоков."

Илья Варшавский
"Любовь и время"

1970

[Сапна]

Чёртовы деньги. Вечно из-за них расстраиваешься.

Джером Сэлинджер "Над пропастью во ржи"

[Парусник]

Те, кто не был в Одессе, могут представить эти греческие дворы с чужих слов, но никогда не поймут, в чём их прелесть. Надо увидеть такой двор или пожить в нём хоть несколько дней, чтобы это понять… Это прямоугольные внутренние дворы, окружённые со всех сторон старым двухэтажным домом. Единственный выход из этих дворов — подворотня на улицу. Все комнаты и квартиры из обоих этажей выходят на старые деревянные террасы и такие же деревянные лестницы.
Террасы тянутся вдоль стен дома, шатаются и скрипят. Они служат прямым и самым оживлённым продолжением комнат и квартир. На террасах жарят на керосинках скумбрию, готовят икру из «синеньких», купают детей, ссорятся всем домом, стирают бельё в пышной пене, гладят, а ночью даже спят «в холодке».

К. Паустовский, «Встреча с Олешей»

[cote d'Ivoire]

Это произошло на Дерибасовской ежедневно я проходил по всей длине этой улицы, королевы всех улиц мира сего. Почему королевы, доводами доказать невозможно: почти все дома с обеих сторон были, помнится, двухэтажные, архитектура по большей части среднего качества, ни одного памятника. Но такие вещи доводами не доказываются; всякий титул есть мираж, и раз он прилип и держится не отклеиваясь, значит — носитель достоин титула, и баста. Я, по крайней мере, никогда в те годы не мог бы просто так прошмыгнуть по Дерибасовской, как ни в чем не бывало, не отдавая себе отчета, где я: как только ступала нога на ту царственную почву, меня тотчас охватывало особое сознание, словно произошло событие, или выпала мне на долю привилегия, и я невольно подтягивался и пальцем пробовал, не развязался ли галстук; уверен, что не я один.

Свое лицо было и у фрейлин королевы, поперечных улиц на пути моего паломничества. Я начинал шествие снизу, с угла Пушкинской: важная улица, величаво сонная, без лавок на том квартале; даже большая гостиница на углу почему-то не бросалась в глаза, не создавала суматохи, и однажды я, солгавши друзьям, будто уехал за город, прожил там месяц, обедая на террасе, и никто знакомый даже мимо не прошел. Кто обитал в прекрасных домах кругом, не знаю, но, казалось, в этой части Пушкинской улицы доживала свои последние годы барственная, классическая старина, когда хлебники еще назывались негоциантами и, беседуя, мешали греческий язык с итальянским.

Следующий был угол Ришельевской; и первое, что возвещало особое лицо этой улицы, были столы менял, прямо тут же на тротуаре под акациями. На столах под стеклом можно было любоваться и золотом, и кредитками всех планет солнечной системы, и черноусый уличный банкир, сидя тут же на плетеном стуле с котелком или фетровой шляпой на затылке, отрывался от заморской газеты и быстро обслуживал или обсчитывал вас на каком угодно языке. Так знакомилась с вами верховная артерия черноморской торговли. Пересекая ее, всегда я бросал завистливый взгляд налево, где с обеих сторон сияли золотые вывески банкирских контор, недосягаемых магазинов, олимпийских цирюлен, где умели побрить человека до лазурного отлива…

Жаботинский
"Пятеро"

[Парусник]

[cote d'Ivoire]

...Лето кончилось, так и не выполнив ни одного из своих обещаний.

ВИКТОР ПЕЛЕВИН,
"Generation П"