Цитата из книги

[Прим Палвер]

- Это просто, - Эн-Га-Ирр смотрел внимательно, и опять в темноте его глаз плясал алый огонёк, - Просто. Не сложнее, чем владеть своими зверьми. Ты не понимаешь? Для тебя это чудо? Ты тоже для нас чудо, Георгий. Ты один - но ты до сих пор жив и не сошёл с ума. И твои звери не овладели тобой.
- Я не...
- Твои звери, - Эн-Га-Ирр поднял ладонь, обрывая его. - Я тоже наблюдал за тобой, как и ты - за нами. И я тоже пытался понять. И постепенно понял разницу между нами. Мы даём имена своим зверям - и обретаем над ними власть; ты - пытаешься спрятаться от них. Ты веришь в чудеса, мечтаешь о них - и одновременно боишься; мы делаем это, не называя чудом. ТАк, как приняли тебя. Скажи, Георгий, а как твои соплеменники приняли бы одного из нас?
- Как бога, - сейчас же ответил Георгий.
- Да, ты рассказывал, - кивнул Энн-Га-Ирр. И уточнил: - Как бога? Чтобы поклоняться ему - а потом избить до полусмерти - и заживо распять?

Татьяна Томах. Обретение зверя.

[smi]

И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он - с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.

Евгений Онегин

[smi]

- Правильно, - сказал Самарцев. - Так вот, «уловка-22» заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил - там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет **й в публичном доме, из этого с высокой степенью вероятности следует, что перед нами проститутка.

Пелевин Empire V

[Dutycall]

Чтобы завершить поход, надо просто перестать идти.
-----------------------------------------------------------

Ведь если в этом мире нет проявления Божественной воли, то это значит… — голос его замер, будто от ужаса, и только спустя несколько долгих мгновений, в которые Артем совсем потерял аппетит, он закончил …ведь это значит что люди предоставлены сами себе, и во всем нашем существовании нет никакого смысла, и нет никакой причины продолжать его… Это значит, что мы совсем одиноки, и некому заботиться о нас. Это значит, что мы погружены в Хаос, и нет ни малейшей надежды на свет в конце туннеля… В таком мире жить страшно. В таком мире жить невозможно.. товарищу, отозвался Сергей Андреевич о страстной Артемовой речи. — Вот что я могу сказать по этому поводу, — набирая в легкие дым и блаженно улыбаясь, Евгений Дмитриевич прервался на минуту, а потом продолжил, — так вот, если их бог и имеет какие то качества, или там отличительные свойства — это уж точно не любовь, не справедливость, и не всепрощение. Судя по тому, что творилось на земле с момента ее…эээ… сотворения, богу свойственна только одна любовь — он любит разнообразные интересные истории. Сначала устроит заваруху, а потом смотрит, что из этого выйдет. Если пресно выходит — перцу добавит. Так что прав был старик Шекспир: весь мир — театр, вот только вовсе не тот, на который он намекал.

Д.Глуховский "Метро"

[Serpion]

-Посмотри,- говорил он, тыча пальцем в своё пирожное,- тебе нравится цвет этой ягоды? Мне- нет! Он взял двумя пальцами ягодку и посмотрел сквозь неё на свет.
- Ты, возможно, сейчас думаешь, что нет совершенно никаких причин, по которым эта красная ягодка, сквозь которую свет лампы кажется розовым, может мне не нравиться. Однако всё зависит от индивидуального восприятия цвета. Сдетства каждый воспринимает мир по-своему- в своём редко повторяющемся спектре цветов. Ис детства нам указывают: "Это- красный!" Или: "Это- зелёный". Имы принимаем условность за закон! Иначе говоря, соглашаемся с унификацией своего сознания! По мере взросления мы вообще забываем о том, что все люди- разные, что и восприятие у каждого из нас- своё... Возможно, эта ягодка кажется тебе синей, однако ты, подчиняясь инстинкту стадности, никогда и никому не признаешься в этом. Акак же? Ведь тогда ты пойдёшь против установленной нормы, и тебя немедленно зачислят в разряд ущербных... Итак во всём. Человек, например, не догадывается, надевая безумно нравящееся ему пальто серого цвета, что другим оно видится грязно-коричневым или тёмно-зелёным и поэтому неприятно... Нет, все привыкли полагать, что вокруг ходят их немного изменённые копии, которые воспринимают мир в усреднённо-общих красках. Асунь человека в шкуру его соседа- и он обнаружит оранжевое небо и салатовые тротуары! Хотя ему самому всю жизнь небо представлялось, допустим, тёмно-синим, а тротуары- серыми... Достаточно признать во всеуслышание этот простой факт- мы видим разные цвета!- и станет ясно, почему одного необъяснимо влекут чёрные расцветки, другого- синие тона, третьего- коричневые... Тогда станет понятно, почему одни и те же картины вызывают у людей разные чувства, почему одни и те же вывески кому-то кажутся стильными, а кому-то- безвкусными... Один видит мир в тех цветах, которые ему нравятся,- и он всегда весел. Другой видит всё в тонах, которые он терпеть не может, и мир для него- большая мусорная куча...


А.Томсинов "Одинокие в толпе"

[ЮРИЙ ПАВЛОВСКИЙ]

...трудновато мне будет отрывок-то... небольшой-то...

"...Теперь, когда Лось произносил имя - Аэлита — оно волновало его двойным чувством: печалью первого слога АЭ, что означало — «видимый в последний раз», и ощущением серебристого света - ЛИТА, что означало свет звезды..."************************************************** ********

http://epizodsspace.testpilot.ru/bibl/fant/a-tolstoy/aelita/obl.html

"...Вот уже 80 лет существует роман. В своё время сила его была такова, что тысячи ни в чём не повинных девиц получили марсианское имя. Роман был издан миллионными тиражами. Алексей Толстой был, хоть и безпринципным, но очень талантливым и плодовитым писателем. Кажется, он единственный из писателей (или вообще единственный?) для кого личным распоряжением Сталина действовал неограниченный кредит. Толстой мог зайти куда угодно и за расписку взять любой товар без денег..."


«Аэлита» (Закат Марса)
Роман
Алексей Толстой /«Красная новь» 1922 №6, 1923 №1-2/


Странное объявление

В четыре часа дня, в Петербурге, на проспекте Красных Зорь, появилось странное объявление, — небольшой, серой бумаги листок, прибитый гвоздиками к облупленной стене пустынного дома.

Корреспондент американской газеты, Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую пред объявлением босую, молодую женщину, в ситцевом, опрятном платье, — она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо женщины не выражало удивления, — глаза были равнодушные, ясные, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.

Объявление заслуживало большого внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз:

— Twenty three, — проговорил он, наконец, что должно было означать: «Чорт возьми меня с моими костями».

В объявлении стояло:

«Инженер, М. С. Лось, приглашает, желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс, явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».

Это было написано — обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом. Невольно Скайльс взялся за пульс, — обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, стрелка красненького циферблата показывала 14 августа.

Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно...

...У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде — солдат, в рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от безделья были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление:

— Вот этот, вот так, замахнулся, — на Марс! — проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое, беззаботное лицо. На виске у него, наискосок, белел шрам. Глаза — ленивые, серо-карие, и так же, как у той женщины, — с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах, и даже поминал о ней в статье: ..."Отсутствие в их глазах определенности, неустойчивость, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства — крайне болезненно действуют на свежего человека»)...

...Шумели старые липы в сквере. Воздух был влажен и тепел. На куче песку, один во всем сквере, видимо уже давно, — сидел маленький мальчик в грязной рубашке — горошком, и без штанов. Ветер поднимал, время от времени, его светлые и мягкие волосы. В руке он держал конец веревочки, к другому концу веревочки была привязана за ногу старая, взлохмаченная ворона. Она сидела недовольная и сердитая, и, так же, как и мальчик, глядела на Скайльса.

...Вдруг, — это было на мгновение, — будто облачко скользнуло по его сознанию, стало странно, закружилась голова: не во сне ли он все это видит?.. Мальчик, ворона, пустые дома, пустынные улицы, странные взгляды прохожих и приколоченное гвоздиками объявленьице, — кто-то зовет лететь из этого города в звездную пустыню...

************************************************

...Второй рассказ Аэлиты...

....Центром мира, в те времена, был город Ста Золотых Ворот, ныне лежащий на дне океана. Из города шло знание и соблазны роскоши...
...Культ спящей головы был открытым для всех, — это было главным орудием силы и власти, но смысл, внутреннее содержание культа, Иерофанты хранили в величайшей тайне. Они выращивали зерно мудрости Земзе, и были еще в самом начале того пути, который привел к гибели всю расу.
Они говорили так: «Истинный мир — невидим, неосязуем, неслышим, не имеет вкуса и запаха. Истинный мир есть движение разума. Начальная и конечная цель этого движения не постигаема. Разум есть материя, более твердая, чем камень, и более быстрая, чем свет. Ища покоя, как всякая материя, разум впадает в некоторый сон, то-есть становится более замедленным, что называется — воплощением разума в вещество. По степени глубины сна разум воплощается в огонь, в воздух, в воду, в землю. Из этих четырех стихий образуется видимый мир. Вещь есть временное сгущение разума. Вещь есть ядро сферы сгущающегося разума, подобно круглой молнии, в которую уплотняется грозовой воздух.
«В кристалле разум находится в совершенном покое. В звездном пространстве разум — в совершенном движении. Человек есть мост между этими двумя состояниями разума. Через человека течет поток разума в видимый мир. Ноги человека вырастают из кристалла, живот его — солнце, его глаза — звезды, его голова — чаша с краями, простирающимися во вселенную.
«Человек есть владыка мира. Ему подчинены стихии и движение. Он управляет ими силой, исходящей из его тела, подобно тому, как луч света исходит из отверстия глиняного сосуда». Так говорили Иерофанты, сыны Аама...
...Первородное зло было в том, что бытие, — жизнь земли и существ, — постигалось, как нечто, выходящее из разума человека. Познавая мир, человек познавал только самого себя. Человек был сущностью, мир — плодом его разума, его воли, его сновидения, или бреда. Бытие лишь — сознание человека, Сущего, Я.
Такое понимание бытия должно было привести к тому, что каждый человек стал бы утверждать, что он один есть единственное, сущее, истинное Я, все остальное — мир, люди, — лишь его представление. Дальнейшее было неизбежно: борьба за истинное Я, за единственную личность, истребление человечества, как восставшего на человека его же сна, — презрение и отвращение к бытию, как к злому призраку...

************************************************** ******
...Сквозь сон послышался шум, будто сердитое жужжание пчел. Раздались резкие удары, — стук. Спящее тело Аэлиты вздрогнуло, она вздохнула, пробуждаясь, и затрепетала. Он не видел ее в темноте пещерки, лишь чувствовал, как стремительно бьется ее сердце. Стук в дверь повторился. Раздался снаружи голос Тускуба: — «Возьмите их». Лось схватил Аэлиту за плечи. Она едва слышно сказала:

— Муж мой, сын неба, прощай.

Ее пальцы быстро скользнули по его платью. Тогда Лось ощупью стал искать ее руку и отнял у нее флакончик с ядом. Она быстро, быстро, — одним дыханием, — забормотала ему в ухо:

— На мне запрещение, я посвящена царице Магр... По древнему обычаю, страшному закону Магр — девственницу, преступившую запрет посвящения, бросают в лабиринт, в колодезь... Ты видел его... Но я не могла противиться любви, сын неба. Я счастлива. Благодарю тебя за жизнь. Ты сжег мой разум. Ты вернул меня в тысячелетия хао, во влагу жизни. Благодарю тебя за смерть, муж мой...

Аэлита поцеловала его, и он почувствовал горький запах яда на ее губах. Тогда он выпил остатки темной влаги, — ее было много во флакончике: Аэлита едва успела коснуться его. Удары в дверь заставили Лося подняться, но сознание уплывало, руки и ноги не повиновались. Он вернулся к постели, упал на тело Аэлиты, обхватил ее.

Он не пошевелился, когда в пещерку вошли марсиане. Они оторвали его от жены, прикрыли ее и понесли. Последним усилием он рванулся за краем ее черного плаща, но вспышки выстрелов, тупые удары отшвырнули его назад к золотой дверце пещеры...

************************************************** ********

...Лось сел у приемного аппарата, надел слуховой шлем. Стрелка часов ползла. О время, — таинственные сроки, удары сердца, ледяное пространство вселенной, где летят эти развернутые времена!

И вот, медленный шопот раздался под шлемом в его ушах. Лось сейчас же закрыл глаза. Снова — повторился отдаленный тревожный, медленный шопот. Повторялось какое-то странное слово. Лось напряг слух. Словно тихая молния пронзил его неистовое сердце далекий голос, повторявший печально на неземном языке:

— Где ты, где ты, где ты?

Голос замолк. Лось глядел перед собой побелевшими, расширенными глазами... Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски, летит по всей вселенной, зовя, призывая, клича, — где ты, где ты, любовь?...

[Прим Палвер]

- Зачем вам подорожная? - стеклянным голосом произнёс Румата, - Вы ведь неграмотны...

Стругацкие. Трудно быть богом.

[robie]

Рыцарь: Я хотел бы открыть всё без утайки, но у меня так
пусто на душе.

Смерть не отвечает.

Рыцарь: Эта пустота зеркалом стоит перед моим лицом. В
нём я вижу себя, и сердце во мне переворачивается от омерзенья и
страха.

Смерть не отвечает.

Рыцарь: Безразличие моё к людям отделило меня от их среды.
Я живу в мире призраков. Я в плену своих фантазий и снов.

Смерть: Умирать, однако, не хочешь.

Рыцарь: Нет, хочу.

Смерть: Чего же ты ждешь?

Рыцарь: Я хочу знания.

Смерть: Гарантий захотел?

Рыцарь: Назови как угодно. Отчего бог так жестоко непостижим
нашим чувствам? Отчего надо ему скрываться за дымкой невнятных посулов
и невидимых чудес?

Смерть не отвечает.

Рыцарь: Как поверить верующим, когда и себе-то не веришь?
Что будет с нами, с теми, кто хочет верить, но не может? И что будет
с теми, кто и не хочет и не умеет веровать?

Рыцарь умолкает и ждет ответа, но никто не говорит, никто не
отвечает. Совершенное молчание.

Рыцарь: Отчего я не в силах убить в себе бога? Отчего
он больно, унизительно продолжает жить во мне, хоть я его кляну,
хочу вырвать его из своего сердца? Отчего вопреки всем вероятиям
он издевательски существует и я не могу от него избавиться? Ты меня
слышишь?

Смерть: Да, я слышу тебя.

Рыцарь: Я хочу знания, — не веры, не допущения, но знания.
Я хочу, чтобы бог протянул мне свою руку, открыл мне своё лицо,
заговорил со мною.

Смерть: Но он молчит.

Рыцарь: Я взываю к нему во тьме, но часто мне кажется,
будто там и нет никого.

Смерть: Возможно, там никого и нет.

Рыцарь: Но тогда вся наша жизнь — один бессмысленный ужас.
Нельзя жить перед лицом смерти, сознавая, что всё на свете — ничто.

Смерть: Большинство живет, не задумываясь ни о смерти,
ни о бренности существования.

Рыцарь: Но в один прекрасный день им придется дойти до
края и заглянуть во тьму.

Смерть: О, в тот день...

Рыцарь: Мы создаем образ собственного страха, и кумир
этот мы нарекаем богом.

Смерть: Ты, однако, мучишься...

Рыцарь: Нынче утром я видел Смерть. Мы начали шахматную
партию. Она отложена. Отсрочка мне нужна для одного дела.

Смерть: Какого же?

Рыцарь: Вся моя жизнь до сих пор была погоней за тщетой,
слепым блужданьем, пустозвонством. Я признаюсь в этом без горечи.
Точно такою жизнью живут многие. Но отсрочку свою я хочу употребить
на осмысленный и важный поступок.

Смерть: И для этого ты играешь в шахматы со Смертью?

Рыцарь: Мой противник — испытанный игрок, но я не потерял
пока ни одной пешки.

Смерть: И как же ты надеешься его обыграть?

Рыцарь: У меня готова одна комбинация коня и слона, которой
он пока не распознал.

Смерть: Запомним.

На миг лицо Смерти показывается за решеткой исповедальни и тотчас
исчезает.

Рыцарь: Обман, предательство! Но мы ещё повстречаемся,
я найду новый выход!

Голос Смерти: Мы повстречаемся на постоялом дворе. Там
мы продолжим игру.

Рыцарь поднимает руку и разглядывает в солнечном луче, льющемся
сквозь крошечное оконце.

Рыцарь: Вот моя рука. Вот я ею двигаю, слышу, как в ней
бьется кровь. Солнце стоит в вышине, а я, Антоний Блок, играю в шахматы со Смертью.

Ингмар Бергман "Седьмая печать"

[FBI_agent]

Из моей любимой Белой гвардии

Итак,был белый мохнатый декабрь.Он стремительно подходил к половине.Уже отсвед рождества чувствовался на снежных улицах.Восемнадцатому году скоро конец.
Над двухэтажным домом №13,постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была во втором этаже,а в маленький покатый,уютный дворик-в первом) в саду,что лепился над крутейшей горой,все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли.Гору замело,засыпало сарайчики во дворе-и стала гигантская сахарная голова.Дом накрыло шапкой белого генерала,и в нижнем этаже (на улицу первый,во двор под верандой Турбиных-подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус,буржуй и несимпатичный,Василий Иванович Лисович,а в верхнем-сильно и весело загорелись турбинские окна.

[Andrew13]

... Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: «Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю – там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, – ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!… Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов – СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!»
А. и Б. Стругацкие Пикник на обочине

А Изя все разглагольствовал там насчет здания культуры…
…Все прочее – это только строительные леса у стен храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая, этот храм на мутном гребне своей волны. Случается, оно вдруг замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело, и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды: начинает что-нибудь уже тридцать три раза деленное делить заново, кого-нибудь распинать, кого-нибудь превозносить – а храм знай себе все растет и растет из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно унизить невозможно… Самое забавное, говорил Изя, что каждый кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда, неотделим от этого стада и немыслим без него… И еще забавно, говорил Изя, что храм этот никто, собственно, не строит сознательно. Его нельзя спланировать заранее на бумаге или в некоем гениальном мозгу, он растет сам собою, безошибочно вбирая в себя все лучшее, что порождает человеческая история… Ты, может быть, думаешь, спрашивал Изя язвительно, что сами непосредственные строители этого храма – не свиньи? Господи, да еще какие свиньи иногда! Вор и подлец Бенвенуто Челлини, беспробудный пьяница Хемингуэй, педераст Чайковский, шизофреник и черносотенец Достоевский, домушник и висельник Франсуа Вийон… Господи, да порядочные люди среди них скорее редкость! Но они, как коралловые полипы, не ведают, что творят. И все человечество – так же. Поколение за поколением жрут, наслаждаются, хищничают, убивают, дохнут – ан, глядишь, – целый коралловый атолл вырос, да какой прекрасный! Да какой прочный!…
У храма есть, Изя принялся загибать пальцы, строители. Это те, кто его возводит. Затем, скажем, м-м-м… тьфу, черт, слово не подберу, лезет все религиозная терминология… Ну ладно, пускай – жрецы. Это те, кто носит его в себе. Те, через души которых он растет и в душах которых существует… И есть потребители – те, кто, так сказать, вкушает от него… Так вот Пушкин – это строитель. Я – это жрец. А ты – потребитель… И не кривись, дурак! Это же очень здорово! Ведь храм без потребителя был бы вообще лишен человеческого смысла. Ты, балда, подумай, как тебе повезло! Ведь это же нужны годы и годы специальной обработки, промывания мозгов, хитроумнейшие системы обмана, чтобы подвигнуть тебя, потребителя, на разрушение храма… А уж такого, каким ты стал теперь, и вообще нельзя на такое дело толкнуть, разве что под угрозой смерти!… Ты подумай, сундук ты с клопами, ведь такие, как ты, – это же тоже малейшее меньшинство! Большинству ведь только мигни, разреши только – с гиком пойдут крушить ломами, факелами пойдут жечь… было уже такое, неоднократно было! И будет, наверное, еще не раз!… А ты жалуешься! Да ведь если вообще можно поставить вопрос: для чего храм? – ответ будет один-единственный: для тебя!…
Град обреченный

[Прим Палвер]

Это очень грешно, но когда я с тобой мне не нужен бог.
Стругацкие. Трудно быть богом.

[Zanna]

Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта. (кот Бегемот) "МиМ"

[Pb\I<]

Но можно ли считать святыней стрелку указателя с надписью «До святого один километр по воде босиком»? Или ржавый памятный знак с надписью «Здесь было чудо»? Священным, мне представляется, может быть только то, на что указывает стрелка! А?
Пелевин «Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда»

[Zanna]

«Но кем бы ты ни был – поэтом, полубогом или идиотом, все равно , - каждые несколько часов ты должен спускаться с неба на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы. Романтическая радуга над рефлексами желез, над пищеварительным урчанием. Органы высшего экстаза заодно организованы для выделения….» (с) «Триумфальная арка»

[POV]

...Он заранее замкнул свою душу, боясь поражения и не желая боли. И эта душа, к которой ей было не прикоснуться, сделалась для нее загадочной. Стала манить. И она сама придумала, какая это душа. И придумала, понятно, так, как ей хотелось бы!
...Она оставалась для него лишь удовлетворением тщеславия и чувственности. Как только он замечал в себе росток любви к ней – он торопливо и старательно затаптывал его: он полагал, что она охладеет к нему в тот самый миг, когда уверится и успокоится в его любви.
...Она стояла у вагона – предельно несчастная сейчас, предельно счастливая в те минуты и часы, когда "все было хорошо": она любила его.
...Наутро он чувствует в себе достаточно сил, чтобы написать ей гордое прощальное письмо, но через неделю решает, что может еще раз съездить в город, где она живет: в его власти не ездить, но такое счастье увидеть еще раз… это ничего не изменит, но хоть еще раз увидеть...

[Жизель]

Не виню равнодушных сам грешен.
Слишком много на каждом проклятья.
Я искал дорогие объятья,
И нашёл и удобно подвешен.

[Гламурная Утка]

"Он был убит в октябре 1918 года, в один из тех дней, когда на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: "На Западном фронте без перемен"

[Гламурная Утка]

"Не говори ничего. Посылай цветы. Они покрывают все, даже могилы"

[Yoggy]

Она пристально смотрела на меня, а я все не мог понять, где прежде я
видел эту девушку. Ее влажный тревожный взгляд заблестел в неровном свете керосиновой лампы, и я вспомнил - мне каждую ночь снится эта комната и лампа, и каждую ночь я встречаю здесь девушку с тревожными глазами. Да-да, именно ее я вижу каждый раз, переступая зыбкую грань сновидений, грань яви и сна. Я отыскал сигареты и закурил, откинувшись на спинку стула и балансируя на его задних ножках, - терпкий кисловатый дым заструился кольцами. Мы молчали. Я - покачиваясь на стуле, она - грея тонкие белые пальцы над
стеклянным колпаком лампы. Тени дрожали на ее веках. Мне показалось, я должен что-то сказать, и я произнес наугад: "Глаза голубой собаки", - и она отзвалась печально: "Да. Теперь мы никогда этого не забудем". Она вышла из светящегося круга лампы и повторила: "Глаза голубой собаки. Я написала это повсюду".

Габриэль Гарсия Маркес "Глаза голубой собаки"

И еще из прощального письма Маркеса:

"Я понял, что человек имеет право взглянуть на другого сверху вниз лишь для того, чтобы помочь ему встать на ноги."

[Zanna]

Вылезу
грязный (от ночевок в канавах),
стану бок о бок,
наклонюсь
и скажу ему на ухо:
— Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте — знаете —
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!
Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи,—
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
Хочешь?
Не хочешь?
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь —
этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?
Я тоже ангел, я был им —
сахарным барашком выглядывал в глаз,
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,—
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
Я думал — ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!

Пустите!

Меня не остановите.
Вру я,
в праве ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите —
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.

© Маяковский
Отрывок из поэмы "Облако в штанах