Абсолютно не талантливый и не писатель.
Здравствуйте, друзья!)
Я с детства мечтаю написать книгу. Художественную, о приключениях, дружбе, да и вообще, о чем-то эпохальном и хорошем :)
Я можно сказать сделал первый шаг на пути к мечте... Чирканул часть первой главы.
Но мне сильно не хватает читателя и его мнения. Я сомневаюсь в своих творческих способностях, и даже сказал бы, что считаю это все полной ахинеей.
По возможности буду сюда выкладывать свою писанину. От вас же прошу поддержки, и заставить меня дописать до конца. В любом случае спасибо за критику и поддержку :)
[B]Глава первая. Сбитое дыхание.[/B]
Вот и прозвенел будильник. По лицу моментально пробежались зной, утренний тремор и разочарование — снова... В который раз я поймал себя на мысли: а ведь когда-нибудь это закончится! Или продлится вечность, так и не выдавив из жизни тот самый шанс на рост — рост, который автоматически продлевал мой утренний сон. А работа не должна быть в тягость, это должно быть место, куда хочется лететь. Во всяком случае, так казалось мне. В такие моменты отчаянно хотелось всё бросить и начать с чистого листа, полностью изменив свою жизнь. Но это лишь мысли. Я писал их на песке, под сильным ветром, да еще во время дождя. А может, это судьба? Кто знает... «Тяжело быть человеком, особенно среди других людей», — мелькнуло где-то в глубине сознания.
Момент — и ноги уже греют холодный паркет. Где-то там боролись и извивались два исполина: тело, изнеженное теплым одеялом, и разум, навеянный и опьяненный особыми чувствами и блаженством из других миров. Они пытались слиться воедино. Мое «Я», нещадно гонимое чувством долга и ответственности, ползло в гнетущую реальность — не мою реальность. Внутренний голос был полон негодования. Он задавал слишком много вопросов, самый главный из которых — почему время столь неумолимо, ведь всего секунду назад моя немытая кучерявая голова заботливо обнимала подушку? Утренний распорядок, присущий мне, был как у тех парней из фильмов про зомби. Холодная, вонючая и слабо хлорированная вода, а также запах кофе отлично взбадривают. Правда, не всегда. Сегодняшний день и был одним из таких «не всегда». Хуже всего зимой, когда батареи едва теплые и по рисункам на окне можно определить, сколько градусов на улице. Впрочем, иногда эти рисунки были совсем уж непристойными, и я звонил начальнику, прикидываясь заболевшим. Сейчас ранняя весна — выходит, я оттаиваю. Дальше — проще: привычная дверь, улыбка любимой жены и кожаная сумка, с которой не разлучался никогда. И вот — подъезд, Место, мало чем отличающееся от темного шкафа: такой же неприветливый и угрюмый — почти весь в меня. В предвкушении весеннего, но всё еще холодного ветерка толкаю дверь. Нехотя соскальзываю по источенным ступенькам — то ли униженным временем, то ли безразличными и безжалостными сапогами. А может, и то и другое вместе. Зевать хочется больше, чем идти, — знакомое всем ощущение! Однако в раннем подъеме есть и свои плюсы: все люди в каком то смысле равны. Ты так же непроизвольно двигаешься в такт тормозящей маршрутке, так же, не зная того, поддаешься закону сохранения энергии и бодаешься с остальными пассажирами, но это потом. Шутка, на мой взгляд, лучшее лекарство от утренней сонливости. Но правда совсем рядом, и главный плюс — в том, что ты видишь пустой город, слышишь его дыхание. Он свободен от шумных посиделок, дороги не успели разогреться от колес автомобилей — жизнь еще не вступила в свои полные права. К тому же тебе открываются детали, которых не замечаешь днем. Например, только утром можно услышать, как шумит листва; только утром из пекарни напротив доносится непередаваемый и дурманящий запах — знакомый всем аромат только что испеченных булочек и хлеба; только утром слышно, как щелкает клювом ворона у мусорного бака. Кто далек от природы, тот пользуется даже таким шансом для общения с ней. Бывают моменты, когда и мне сложно устоять перед соблазном остаться здесь и как следует наглядеться, но путь был предначертан заранее и лежал сквозь бесконечные городские дороги, через километры бетона с квадратными прорезями, подземными путями метро и через Днепр — маленькая отрада по пути на работу. Всякий раз, когда я вижу, как он блестит, словно миллион бриллиантов, — погружаюсь в минутную ностальгию, в детство, которое прошло у воды, у берега моря. Весной Днепр особенно прекрасен; глаза жадно пожирают его соскучившимся взором — таким же широким и необъятным, как и сам Днепр. Образы то и дело мелькают в голове, настроение улучшается, и радуга дружбы народов играет едва слышимую мелодию, доступную только мне. А потом Днепр скрывается за кронами деревьев и бетонными блоками моста. Остается лишь горькое послевкусие — такое же детское и наивное, ускользающее, словно мираж. Иногда, забываясь, я почти проезжаю свою станцию — и приходится судорожно проталкиваться между телами заскучавших пассажиров. Сегодняшний день тоже не стал исключением.
Выбежав на перрон, я вдруг осознал: меня провожают! Но взгляд был отнюдь не прощальный — скорее потревоженный и бормочущий. То ли оттого, что я потревожил их своей нерасторопностью, то ли потому, что утро — лучшее время для бурчания по поводу или без. Не став дожидаться, пока поезд скроется в арке, я прямым ходом пошел к эскалатору. Проковыляв всего пару шагов, мне стало понятно: перрон абсолютно пуст. Дальнейшие шаги не стали исключением — мой взгляд так не уловил ни одной живой души. Семь утра — самый разгар для таких как я. Офисный планктон, шаркающий из стороны в сторону в поисках прохода. Растерянные и в то же время сонные мамаши с первоклашками наперевес. Бабули, мчащиеся на всех парах и мнившие себе, что пара копеек разницы за килограмм сахара — это повод поехать на другой конец города. Даже комар, случайно залетевший или принесенный сильным потоком ветра, — даже он не оставался без дела и тем более не оставался незамеченным. Однако я не придавал этому никакого значения. Правда, внутри что-то булькнуло, а это либо неусвоение, либо тревога (что именно, я так и не решил). Подойдя к эскалатору, я, как обычно, приостановился и после небольшой паузы встал на ступеньку. Новенькие кроссовки подчеркивали мягкость подошвы, и ни один дюйм моей ступни даже не думал хоть как-то выдавать ступеньку под подошвой — я ее попросту не почувствовал. Ощущение сродни пропавшей в доме картине: вроде бы висела такая, а где — вспомнить не могу (украли или показалось?). Пройдя пару шагов, я всё-таки понял: ступеньки не двигаются. А ведь всю мою сознательную жизнь они хоть и медленно, но ползли вверх! Поддавшись приобретенным рефлексам, я даже пошатнулся, когда изначально стал на ступеньку.
«Ну вот, приехали», — с иронией прошептал я.
Перспектива идти наверх меня отнюдь не радовала. К тому же, как мне известно, станция метро «Арсенальная» — одна из самых глубоких в мире. Людей не было и на эскалаторе — никто не спускался и не поднимался. Этому я тоже не придал особого значения. Сперва задумавшись, но в то же мгновение опомнившись, я продолжал следовать намеченному маршруту. Гордое одиночество и никаких преград!
«Быстрее дойду, — опять проговорил я, а выдержав паузу, добавил: — Потом
разберемся».
Козырек купола медленно, но верно появлялся на горизонте. Последние пару метров я, можно сказать, пробежал. Сам не знаю зачем: может, хотелось слегка размяться, а может, от нетерпения. Когда я всё же оказался в холле, то для начала огляделся. Снова никого. Мне показалось, что даже тени изменили свои привычные очертания. Не видел причины задерживаться — ноги прямой наводкой понесли меня к выходу из метро.
От неожиданности я даже немного растерялся. Дверь не поддавалась ни с первого раза, ни со второго — ставни будто замерли и не хотели открываться. Тогда я толкнул сильнее — насколько это было возможно. Но двери даже не шелохнулись. Проверив каждую из них, я понял: метро заблокировано. Но никакого испуга и близко не было, только злость и непонимание. «Наверное, кто-то шутит или издевается», — искоркой мелькнуло в моей голове. Но кто, зачем, и, главное, как? Ответов на эти вопросы так и не последовало. Подкупить сотрудников метро мне еще кое-как представлялось возможным, но как можно выгнать или убедить пассажиров?
«Наверное, никак», — сам того не понимая, вслух сказал я.
Прощупывая и прокручивая все возможные варианты, я видел только одну картину: случилось ЧП, двери заблокировали для безопасности, а пассажиров вывели. Затем мой опьяненный от ненормированной нагрузки мозг выдал еще одну идею: помнится, недавно были учения — метро «Харьковская» закрыли на пару часов и не пускали посетителей. Спасатели отрабатывали план эвакуации пассажиров в случае террористической атаки.
«А что — вариант!» — с энтузиазмом и надеждой выпалил я.
«Нужно спросить у сотрудников метро», — звякнула в голове еще одна мысль.
Я пулей метнулся к окну, где торгуют жетончиками. Думал было стукнуть по нему, как бы в негодовании, но рука сама собой застыла в нескольких сантиметрах от стекла. Оставалось лишь похлопать вдогонку ресницами. Мне виднелось обычное офисное кресло, явно изготовленное из кожзама, — такое есть в каждом офисе. Также там были выстроенные в ряд стопки с зелеными жетончиками, а совсем рядом — видимо, для удобства — стояла деревянная полка для денег. В ней было пару десятков мелких купюр и несколько покрупней. Еще на столе распластались несколько проездных и пластиковая ручка — судя по колпачку, с красной пастой. Для полного функционирования продажного окошка не хватало одной, но самой важной детальки — человека.
Сработала защитная реакция — руки инстинктивно потянулись в карман за мобильным телефоном.
«Позвоню начальнику — скажу, что опоздаю, объясню ситуацию, — сначала подумал я и запрокинув голову, будто бы в поисках ответов, добавил: — Заодно спрошу совета — может, он что-то подскажет».
Неприятности беспощадно преследовали меня. Сети не было, а походив по залу и безрезультатно пытаясь ее всё-таки поймать, я стал обдумывать план дальнейшего действия. Единственным верным решением мне показалось выбить дверь на выходе из метро. Однако стоило мне поднять голову к потолку и взглядом прощупать камеры видеонаблюдения, как идея тут же испарилась.
«Что ж — придется спускаться вниз, садиться в поезд и ехать к ближайшей станции, иного выхода я не вижу». — В своих словах я почувствовал горечь и явное нежелание так поступать, но деваться было некуда.
Поправив сумку и подтянув штаны, я затарабанил по ступенькам и летел как ошпаренный, словно на последний ночной рейс. Последние пару ступенек пришлось перепрыгнуть, иначе куда было девать адреналин и накопленную ярость. Сердце колотилось и отдавало эхом в ушах, тело пульсировало и сильно вспотело, иногда даже коробило. Еще бы — утро получилось очень стрессовым, впечатлений я хлебнул на полгода вперед! Проскакивала мысль, а не поехать ли домой?
«Работа подождет», — порывистым и в то же время усталым голосом выдал я. К тому же пот не просто окропил мою рубашку, сделав ее мокрой, — он еще и въелся в нее, издавая неприятный запах. Сомневаюсь, что коллеги оценят мое непроизвольное увлечение спортом! Не дождавшись от себя однозначного ответа, я ступил на платформу и в позе покорного ожидания мысленно устремился к мигу, где поезд останавливается, а я прощаюсь с этой станцией, провожая ее взглядом. Но время шло, а поезда всё не было.
«Начальник меня убьет!» — непонятно кому угрожая, сказал мой внутренний голос.
«Мне бы выбраться отсюда, да поскорее, а там пусть убивает!» — без энтузиазма ответил я сам себе.
Так я и стоял — в надежде, что поезд соизволит-таки приехать. Время от времени реплики повторялись, и я переговаривался сам с собой. Так легче. Первое время поглядывание на стрелки часов вызывало у меня легкие приступы паники. Тем не менее шаг за шагом паника сменилась равнодушием, а позднее и вовсе перестала меня волновать. Время уже не веяло тоской и уносилось хоть и медленно, но непринужденно. «Вероятно, организм привыкает. Или же я банально смирился», — подумал я. А может, это вообще сон? Почти сразу мою коротко стриженную голову стали посещать странные, даже глупые мысли: а не спуститься ли мне на рельсы и не попробовать ли самостоятельно добраться до следующей станции? Как дым, они окутывали сознание, но, как наркотик, постепенно притупляли чувство страха и усыпляли дыхание. Неизвестность становилась другом, острота сменилась интересом, разум поменялся местами с инстинктами. Наверное, только одному месту хотелось приключений. Словно по команде, я, оглядевшись в последний раз и убедившись, что поезда нет, а на перроне пусто, всё еще не веря в то, что делаю, спрыгнул между рельсов. Поначалу казалось, будто ноги набиты ватой. Они двигались, но твое «Я» витает где-то рядом, словно ноги принадлежат кому-то другому, а ты лишь наблюдаешь. Арка была уже совсем рядом. Не знаю почему, но я обернулся и, можно подумать, попрощался со станцией. Странно… Грусть навалилась на меня, но почти сразу же отступила. Не мешкая, шаг за шагом я удалялся — и вот шаг сменился бегом, а освещенный фонарями перрон скрылся за поворотом. Безмолвно, не попрощавшись со мной, по-английски, без малейших колебаний и скромно.
Когда я пробегал между рельсов, будто бы по подземной глиссаде, вымощенной посреди вымерших у современных людей «лампочек Ильича», это путешествие уже не казалось мне таким безнадежным — присутствовала доля увлеченности происходящим. Лампочки, а точнее — гирлянда быстро закончилась. Телефон вновь сверкнул в моих руках — он явно напоминал о своей незаменимости. Что ни говори, но идти на ощупь или запахи я не умею (да и не хочу). Одно дело — страх, но совсем другое — споткнуться и с огромной долей вероятности получить травму или наступить на, мирно бредущую, но не очень приветливую нерасторопную крысу. Тень временно перекочевала назад, играя роль моего импровизированного телохранителя. Сам же я старался не смотреть на нее — в одиночестве она выглядела слегка пугающе. Эмоции и легкий страх мешали думать. Но это нисколько не помешало прикинуть количество времени, которое может занять переход к другой станции. По самым скромным подсчетам, до «Крещатика» было идти минут пятнадцать, пускай двадцать. Но чем быстрее, тем лучше, — и шаг ускорился. Чувство опасности не покидало меня, и даже самый незамысловатый поворот я старался проходить по широкому радиусу. Время от времени мое воображение улавливало странные звуки. Неприятное жужжание и легкое вибрирование стен заставляли остановиться и, приложив ухо к холодной стенке, прислушиваться. Фонарик только мешал — его яркий дневной свет не давал мне сосредоточиться. Мигом он оказывался в кармане — замкнутый, но всегда включенный и наготове. Звуки доносились откуда-то сверху, но подсознание с этим не соглашалось. С явным упорством оно рисовало картины мчащегося на меня поезда, фары которого не светились, а машинист либо уснул, либо притворялся, зная, что я иду в его сторону. Но пара секунд — и подземное пыхтение прекращалось, сознание стирало картины ластиком, и акварели застывали в непонятном стиле «мазня». Я привык к этой мазне и вскоре уже не обращал на вибрацию никакого внимания. Для успокоения даже списал всё на шум от наземного транспорта, а на худой конец — в случае, если не помогало, — оставил версию о слуховых галлюцинациях. Так уж получалось, что идти всё время прямо я не мог и тогда всё же время от времени оборачивался. Моя тень то и дело путала и взбудораживала мое воображение, заставляя пугаться и фантазировать... Наши с ней движения не казались синхронными и однотипными: ее руки и ноги будто с запозданием или нежеланием шли следом, словно намекая на что-то потустороннее. Мои же реальные конечности нервно подрагивали, и вместе с тем тень пускалась в пляс, что смущало еще больше. Тогда в дело вступали пальцы — они закрывали светящийся диод, и то ли теплота, которую он источал, была столь умиротворяющей, то ли тень и впрямь пугалась этой незадачливой темницы, но эффект был: я успокаивался, успокаивалась и тень. Развлечений у меня было немного, и чтобы хоть как-то это компенсировать, я стал вспоминать всё интересное, что когда-либо читал о метро. Помимо этого, стал прокручивать в голове всевозможные сценарии развития событий, которые могут приключиться со мной в пути, и мысленно дорисовывал недостающие в темноте детали.
