Это тема для тех, кто не судит поэтов разных эпох, а просто любит поэзию.
Вид для печати
Это тема для тех, кто не судит поэтов разных эпох, а просто любит поэзию.
[B]Она любила жёлтые цветы[/B]
она любила жёлтые цветы,
чуть-чуть подрезав стебли, чтоб не вяли,
расправив им примятые листы,
в хрусталь прозрачный ставила...
в печали
садилась рядом, плечи опустив,
задумавшись, в себя как будто глядя...
день плавно угасал,
его мотив
подхватывала ночь,
и, плечи гладя,
стекала к ней в ладони тишина,
и приходило у м и р о т в о р е н ь е...
душа плыла по небу,
и луна
нашёптывала ей стихотворенье...
Полонина Ирина
[B]Мёд из одуванчиков[/B]
Одуванчики в зелени - рыжими пятнами,
Словно тысячи солнц распустились в траве,
Ярко-жёлтый венок, рядом платьице смятое,
Белый пух в синеве и туман в голове.
В пору краткого майского солнцестояния
Поднимаются в небо - нежны и легки -
От изящной руки, от простого касания
Парашютики счастья - любви мотыльки.
Перемелется всё... Время - вечная мельница.
Мы в сезонах других обретать будем смысл
И над прошлым смеяться, но в это не верится,
Если мир перевёрнут и падает ввысь.
Полонина Ирина.
[B]Целую в душу[/B]
Чтобы однажды не забыть – целую в душу.
Дурман не пройденных дорог ласкает ноги.
И, как-то ломано возносятся на сушу
Немного странные застенчивые боги.
Под языком лежит кусок небесной ваты
Пером проклятия архангельских заветов.
Меняю сонные полночные приваты
На корку кислого просроченного лета.
Я в светской жизни как в наркозе увязаю,
Что б из нее устало выбраться на сушу.
Целую в губы, забываю, исчезаю…
…И лишь тебя (что б не забыть) целую в душу.
Саша Бес
[B]Утреннее, еще сонное[/B]
Доброе утро тебе, любовь моя, здравствуй... ты выспался, мой родной?..
Шепот, дыхание чуть неровное... Время, священное тишиной,
Ты замечаешь, слегка касается розовой кистью оконных рам.
Солнце, как писаная красавица, входит, собой освещая храм
Неба, затерянного за складками зданий немерянной вышины.
Ветер пропитан до боли сладкими пряными запахами весны
Даже печаль моя неотлучная скрылась - пылинкой в шальных лучах.
Самое-самое в мире лучшее - жмуриться у твоего плеча...
Алина Марк
[B]говорит оттуда...[/B]
говорит оттуда
ниоткуда
где ни говорящих, ни иных
никакого чаемого чуда
горестей нежданных никаких
ни тебе ответа, ни привета
ни печальной женщины в плаще
сотканном из музыки и света
ничего подобного вообще
ни звезды, которая погасла
ни звезды, которая горит
ничего
и говорить напрасно
что же он все время говорит?
говорит:
не сломанная птица
не страницы вырванной провал
может, небо над аустерлицем?
нет, не то
не помню, не бывал
не разлука
больше не разлука
и не близость, точно не она
не беда, которая без стука
не внезапной радости волна
нет, не сон
зеркальный, акварельный
не воды текучее стекло
не любви цветочное варенье
что в дорожной сумке протекло
просто слово
накануне слома
нет, не дома
слово на краю
бездны
нет, не бездны
нет, не слово
нет, не говорю, не говорю…
Антон Прозоров
[B]Пойдём за мной в страну подсолнухов![/B]
Пойдём за мной скорей в страну подсолнухов!
В поля, где из улыбок облака,
Где небо озаряют радуг всполохи,
Где реки из парного молока.
Где солнца блики с радужными феями
Росой играют в чашечках цветков,
И розовыми нежными кипреями
Отсвечивают крылья мотыльков.
И жители летают! И про каждого
Сказать возможно – он сошел с ума!
Где самое и нужное, и важное -
Любить, не веря, что придёт зима.
Пойдём за мной скорей в страну подсолнухов!
Где счастливы мы будем навека,
Где нашим тёплым домом станет облако,
Заметное лишь нам издалека…
Полонина Ирина
Одинокий мужчина и его одинокая кошка…
Утром, встав, потянувшись, как в принципе было всегда…
А потом эти двое сидели, смеясь, у окошка…
Не смогли поделить круасан на двоих, вот беда…
И сидели, деля подоконник, кто справа, кто слева…
Подставляя взошедшему солнцу два разных лица…
На одном, помохнатей, читалось - Я все ж королева…
На втором, чуть небритом, блестели задорно глаза…
И допив капучино, а кошка тарелочку сливок…
Посмотрев друг на друга, глазами сказали - Пора…
Он ушел на работу, насыпав ей в чашку оливок…
Вот такая вот странная кошка с мужчиной жила…
И ждала его, взглядом зеленым, скользя по дорожке…
Потому, что однажды, к замерзшей он вдруг подошел…
И сказал – Извини, я давно так мечтаю о кошке…
Может, будешь моей, вдруг тебя не случайно нашел?
И она согласилась, ну, а как было кошке ответить…
“Он такой одинокий, как я, и глаза ничего…
да и пахнет приятно, печеньем, как пахнут лишь дети…
этот ведь не обидит… ”подумав. И стала его…
С той поры и живут одинокие, странные рядом...
Иногда он читает для кошки стихи до утра…
А когда засыпает, то кошка с таинственным взглядом…
Охраняет его… …раскрывая два белых крыла…
@ Шотландский виски
[B]Осенняя виолончель[/B]
По - осеннему брови наморщив,
погрусти над кружением дней,
вот и память становится горше,
и пустыннее, и холодней.
Вот и память становится чище,
и, пройдя полутёмным мостом,
возвращаешься на пепелище,
словно в свой возвращаешься дом.
Это осень. Предчувствие снега
так пронзительно в воздухе, но
празднуй детское счастье побега,
всё уже у тебя решено.
Разжимается в сердце пружина,
начинаются в мире снега,
и по - прежнему непостижима
жизнь, которая недорога.
Михаил Розенштейн
[B]Прошлая осень[/B]
Одновременно всеми каплями
на города и на зонты
дожди неторопливо падали
с невероятной высоты.
И листопады с ними под руку
брели на дальний окоём,
по лужам шлёпали, как посуху,
и говорили о своём.
И были радости и горести,
работы, шалости детей,
по радио звучали новости,
в которых нету новостей.
И грело солнышко тогдашнее
беззлобно и не горячо,
и все печали были зряшными,
и были живы все ещё.
* памяти мамы и бабушки
Михаил Розенштейн
[B]элегия
[/B]
но когда бессмысленный ветер свищет,
и от ветра, нервов, любви - трясёт,
человек у неба ответов ищет,
а на небе звёзды, луна - и всё.
сколько троп то, господи, проложили, -
и куда податься, не знает он, -
и его /хорошие и чужие/
обступают люди со всех сторон.
бормочи невнятное, закурив и,
вспоминая это в один из дней,
не стыдись, дружище, глагольной рифмы,
есть на свете вещи и постыдней.
не жалей, что мир твой небезупречен, -
где, постигнув зыбкость его начал,
ты уже не веришь в иные речи,
лишь бы только голос звучал, звучал.
Кукурме
[B]Мне не больно[/B]
Говори, говори –
мне не больно!
Я не раз испытала судьбу.
И порой заклинала:
– довольно,
не дойти,
упаду, пропаду!
Но вставала и вновь начинала,
все сначала...
от самых корней:
умирала,
опять воскресала,
не считала ни суток, ни дней.
И не зная, где черпались силы,
задыхаясь на каждом шагу,
надрывая все вены и жилы,
я цеплялась за нить –
убегу!
Корешок, как всегда разрастался
до зеленых цветущих ветвей,
а затем увядал и ломался...
Каждый раз все больней и больней…
Боль копилась, сжималась и крепла,
заполняя все клетки в крови
и, сжигая всю душу до пепла,
стала чем-то привычным внутри.
Научилась с бедою справляться,
разучилась любить и страдать
и всего перестала бояться,
никуда мне не надо бежать...
У судьбы нет дороги окольной,
буду дальше по этой ползти…
Говори, говори...
мне не больно.
Ведь живого во мне –
не найти..
Татьяна Василиади
Играет временем потёртая пластинка,
Рыдает скрипка о любви.
Слов недосказанность повисла паутинкой,
Стол сервирован на двоих.
Стол – на двоих, а рядом – пусто…
Сегодня я у прошлого в гостях.
Мелодия наносит блики грусти
И чувства хочется задвинуть в полумрак,
Остаться непритворно равнодушной,
К тому, что в складках лет потеряно давно.
От виртуозных нот вдруг стало душно,
А память крутит дней веретено.
На чай просились воспоминанья,
Настойчиво топтались на крыльце.
На годы опоздавшие признанья
Искало прошлое в моём лице…
Но, вместо чая, я налью «Martini»,
Лёд гордости кладу в бокал.
Остановлю порывы Паганини,
Мой светлый мир внутри меня устал.
Согрею в палантине мягком плечи,
Задув метанья слабые свечи.
А шрамы старые рассвет залечит,
О будущем со мною помолчит.
...и задумчивый город засыпан опавшей листвой,
и пронзителен воздух - такие теперь времена...
Это поздняя осень кружит над моей головой,
жёлто-красная осень, так странно похожая на
те, которые были, и, видишь, куда-то ушли,
оставляя не то, чтобы грусть, и не то, чтобы боль,
но какую-то смуту, и запах подмёрзшей земли,
перемешанный с небом и с той же опавшей листвой.
А над миром горят фонари, всё горят фонари,
так иди, унося эту смуту под синим плащом,
и, как в детстве, опять сам с собой говори. Говори,
что листва облетает на свете, а ты ни при чём.
Вот и слушай пресветлую песню осенних сонат,
осенённую сумраком солнца, как сонной свечой,
понимая, что ты, как всегда, навсегда виноват
в вечных горестях этой земли. И во многом ещё.
[B]Пишите стихи[/B]
Пишите стихи вечерами, пишите стихи,
пишите короткие строки и длинные строки,
и пусть вечера вам не будут страшны и жестоки
под медленный шёпот, под лиственный шорох строки.
Пишите их ямбом, хореем, неведомо чем,
простите себе их нестройность, нескладность простите,
простите себе, что вы живы, и просто живите
в той самой короткой и самой смешной из поэм.
И если от жизни кружится ещё голова,
и осыпь осенней листвы отзывается светом,
об этом загадочном счастье, и боли – об этом
всего-то и надо, что просто придумать слова.
А что их придумывать, если у самой руки
вчерашней листвы полыхают прощальные флаги...
На самом последнем ненужном обрывке бумаги
пишите стихи вечерами. Пишите стихи.
Михаил Розенштейн
[B]Романс[/B]
Дожди начала сентября
играют песенку простую -
мол, всё на свете не впустую,
и всё не зря, и всё не зря.
И сероглазая заря
грустит над светлыми холмами,
и всё, что было между нами,
и всё, что не было - не зря...
Любовь, вспорхнувшая на миг
среди судеб неторопливых,
прости нас, грустных и счастливых,
прости нас, грешных и смешных...
Прости нас, глупых и смешных,
пустыми занятых делами,
ты - осенившая крылами
нас - одиноких и немых...
И помню я пока живу -
вот дождь летит, не прерываясь,
и ты глядишь, не отрываясь,
на потемневшую траву.
И тени пляшут по углам
дождя ли, веток...в самом деле -
как мало мы тогда хотели,
как много нужно было нам...
Прости нас, что тебе с того,
что мы по-прежнему бездомны?
...и небеса опять бездонны -
такое нынче волшебство.
Такое нынче волшебство -
туман уходит, тая, тая...
всё та же песенка простая
звучит - и больше ничего.
Михаил Розенштейн
Кот в пустой квартире
Умереть — так с котом нельзя.
Ибо что же кот будет делать в пустой квартире.
Лезть на стену.
Отираться среди мебели.
Ничего как бы не изменилось,
Но все как будто подменили.
Ничего как бы не сдвинуто с места,
Но все не на месте.
И вечерами лампа уж не светит.
На лестнице слышны шаги, но не те.
Рука, что клала рыбу на тарелку,
Тоже не та, другая.
Что-то тут не начинается
В свою обычную пору.
Что-то тут не происходит как должно.
Кто-то тут был и был, а потом вдруг исчез, и нет его и нет.
Обследованы все шкафы.
Облазаны все полки.
Заглянуто под ковер.
Даже вопреки запрету
Разбросаны бумаги.
Что тут еще можно сделать?
Только спать и ждать.
Но пусть он только вернется,
Пусть только покажется.
Уж тут-то он узнает,
Что так с котом нельзя.
Надо пойти в его сторону,
Будто совсем не хочется,
Потихонечку,
На очень обиженных лапах.
И никаких там прыжков,
Мяуканий поначалу.
Перевод Натальи Астафьевой
.
иногда нужно просто взять и уйти,не дослушивать сказки дядюшки римуса
иногда нужно просто взять и уйти, потушив огонек от примуса.
иногда нужно просто взять и уйти. расторопным и скрытным беженцем.
обещалась тебе: как-никак, до пяти, но прости. не хочу задерживаться.
иногда нужно просто взять и уйти. не допить. не доесть. не выседеть.
и не ждать никакого "птенец, лети". в электричку. к осенним выселкам.
скучно ехать. и пялясь в немой дарк-блю. я хотела б тебя обрадовать
как доеду до станции, сразу куплю хэппи тикет.
к тебе.
обратно.
***
Напои меня полынью.
Влажным пением сиринги.
Вкус муската и коринки.
Акварельный отсвет линий.
Желтый огонек молитвы.
Желтый огонек молитвы.
Жалость, карлик на ходулях.
Гонит скомканные ритмы
В злую сеть безлунных улиц,
Вниз по арочному склону.
(Звонкость выпуклых булыжин).
Наклонись ко мне поближе:
Здесь, под мрамором колонны,
Бьется сердце Света-Слова.
Шерсть веков шуршит под нами.
Всадник огненноголовый
Не спеша расправил знамя —
Край разбуженного солнца.
Край разбуженного солнца
Лег на западную стену.
Вспыхнут пальцы-волоконца,
Облака в огонь оденут,
С губ земли истому смоют.
С губ земли истому смоют.
Под снопы лучей летящих
На берег лесной из чащи
Выйти по хрустящей хвое,
Потянуться по-медвежьи,
Обнимая ствол сосновый:
Пусть подруга будет новой,
А зима — прозрачно-снежной,
Той, что легкими руками
Острие из сердца вынет:
— На, сломай его о камень!
Напои меня полынью!
А. Мазин
...Наши глаза затуманены камфарным злом Серого Времени.
Мягкими лапами лет Наш позвоночник уверенно взят на излом.
Только замешкайся — хрусь! — и тебя уже нет!
Только замешкайся — крак! — и меня уже нет.
Только не смейся, пожалуйста. Это — всерьез.
Скомканный фантик, букетик искусственных роз,
Смятый ладони последний трамвайный билет...
Сердце мое — как разбрызганный шинами пес.
Серое время не любит цветных облаков.
Плещется в жиже кораблик страны стариков.
Сохнут тела искореженных ими берез...
Только не смейся! До смеха уже далеко.
Выброшен вымпел прощанья над ржавой стеной.
Серое Время... Из красных и черных веков
Мне предложили тебя... Ты побудешь немного со мной?
Только не смейся! Ну примем еще по одной
Стопочке яда? Я просто не помню обид!
Наши глаза затуманены? Разве? Нет, это окно!
Сумерки! Время такое...
Мы можем предаться любви, Если ты хочешь...
Над лучшей из наших молитв
Марево спиц, колесо беспокойного сна.
Милостью Бога у нас ничего не болит,
Кроме души. А душа для того и дана!
Значит, все правильно?
В сердце моем — тишина.
Искорки памяти плещутся в зеркале мглы.
Камфарным соком (спасенье?) у самого дна
В сердце мое изливается кончик иглы...
В сердце мое изливается кончик иглы...
А.Мазин
***
Ворох потерянных душ
Гонит по улице ветер
Из темноты в темноту,
Тех, кому страшно при свете.
Хлещут незримые плети.
Шорох - как смех. На мосту,
Между перил - в пустоту.
Все, кому душно на свете.
Те, кого сумерки метят,
Те, кого завтра сметут.
Канут, как пух в круговерти.
Дымом над кромкой огня
Души летят от бессмертья...
И обгоняют меня.
А.Мазин
Но осень. Грусть. Страдания по лету.
Слой облаков как смятая постель.
Летит листва - пропавшие билеты
На жаркую лихую карусель.
Вкус поцелуев. Сладкий запах яблок
Еще висит в прозрачной глубине.
И запах дыма - расставаний запах.
И оторопь - ознобом по спине.
Беспечность приготовилась к отъезду.
И птицы собираются на юг.
И кто-то молчаливый неизвестность
Ссыпает вниз из безразличных рук.
Но осень. Небо - колокол желаний.
И дышится тревожно и легко.
И грозди ангелов, как спелые бананы
Свисают с пожелтевших облаков.
Все под контролем, значит, маршрут изученный.
Есть снаряжение, карта и проводник.
Взлеты, падения это ирония случая.
Плакать не надо, если смеяться привык.
Пробует небо землю несмело лапами.
Воздух прозрачен, тени легко скользят.
Время в мензурку дня по секунде капает.
Если устанешь, не стоит смотреть назад.
Все под контролем, планы и совпадения,
Встречи, разлуки, сердце/да черт бы с ним/.
Здесь, очевидно, разные будут мнения.
Легче тому, у кого над макушкой нимб.
Все под контролем, не поддаемся панике.
Аутотренинг на пользу./ Глубокий вдох./
Мы в этой бренной жизни простые странники.
Что предначертано, знает один лишь бог.
[B]Luda3010[/B], спасибо за тему :rose:
[B]Сто лет одиночества [/B]
Осенние листья летят вместо писем в Макондо.
Сто лет одиночества. В двери лишь ветер стучится.
Наивная память о прошлом твердит сумасбродно,
Но ты понимаешь: уже ничего не случится.
Уже ничего, ничего, ничего не поможет:
Ни в книге закладка на самой любимой странице,
Ни капли дождя, что ознобом ударят по коже,
Ни чьи-то шаги по скрипящей от мук половице.
И будет свеча догорать в одиночестве тусклом,
Ты в зеркало бросишь усталое тихое «prosit!»,
Свернётся калачиком, выгорит прошлое углем,
А та, что любила, стихи свои [в небо] забросит.
Ирина Василенко
[B]Сгоряча [/B]
[I]это такая сказочка мой дружок
без героев сюжета и внятного happy-end'а
ты не бойся спи автор конечно лжёт
воздух прозрачен а не безумно жёлт
от солнца лампочкой подвешанной в небе
© Ёж Лиру
[/I]
Ты сама себе придумывала крылья,
Ты прикидывалась птицей Метерлинка,
Разлетались все мечты дорожной пылью,
Разрывалась жизни ткань, как паутинка.
Этот город обещал в ладони - звёзды,
А швырял под ноги битые надежды,
Были строгими предъявленные счёты,
И в чулане тлели бальные одежды.
Слышишь, фея опьянявших переулков,
Как колотится зима в районе сердца?
Опустела враз любимая шкатулка,
Где ты складывала счастье так усердно.
И рассказами про коста дель аморе
Прекращай, душа, терзать свой тихий терем.
Посмотри: ведь в этом тёмном коридоре
Каждый встречный обернётся цепким зверем
Ирина Василенко
[B]Ангелы плачут[/B]
«..осень по имени - Ты..»
..Ангелы плачут, ангелы снова плачут
горестно-горько, будто душу на ленты рвут.
Милый мой мальчик, мой ненаглядный мальчик,
имя тебе - Пол-Неба. Ласковый из иуд.
Можешь смеяться, можешь забыть и бросить,
имя тебе - Пол-Мира, имя тебе - Всегда.
Той, что пришла, как осень, и уходить - как осень,
передавать кому-то взятые города
в снежные руки, в цепкие пальцы плена -
пусть очарует парки белое забытьё.
Нет, не пленённой, осень была - Вселенной,
смог ли среди всех прочих голос узнать её?
..Ангелы плачут, ангелы тихо плачут -
не утешай, не надо, музыку светлых слёз.
Горькая осень - гордая осень, мальчик.
На'поминальный листик кружится над землёй.
Лилианна Сашина
хочется позабыть всё как страшный сон
только
глаза закроешь: песок. песок.
сыпется. сыпется. сыпется.
не унять.
сыпется шепот:
всё это - от Меня.
вот мои руки.
Господи, всё бери.
белые ночи
черные дни мои
[я на мели]
*
губы соленые целовать
запивать текилой
ватерлиния:
здесь - любила
здесь - не любила
полосы мёртвой
[прошлое]
мёртвой соли
здесь я зашла по горло
а здесь - поболе
здесь я по боли ходила
как по дороге
стерла до белой кости босые ноги
здесь - аки по суху -
переходила память
здесь [не смотри] упала
*
ничего не чувствую
боли нет
ничего не чувствую
боли нет
слышу гул за клеткой своей грудной
ни одной печали нет. ни одной.
отголосок прежней
весны? войны?
только отзвук - нет в нём ничьей вины.
вижу вспышку
слышу щелчок затвора
это мы
на память
среди руин
и уже не вспомнить мне - о которой -
ты с такою нежностью говорил..
ПОД СОСНАМИ
мы любили под соснами,
которые обычно вместе с берёзами…
мы любили под соснами,
мысленно раздевая друг друга на холодном ветру…
наши уши заливала воском февральская тишина –
глухая, как Бетховен…
сдвоенные иголки в виде буквы Л падали под ноги,
и это означало, что сосны обо всем знали –
безмолвные свидетели!
– а каких деревьев здесь больше – берез или сосен? –
с любопытством спрашивала ты
– берез… – отвечал я, глядя в вечереющую даль
– почему?
– а потому что березы быстрее растут…
я хотел сказать ещё что-то,
но побоялся, что скажу не то, что…
и этим всё испорчу
…а между тем, зимние березы были похожи на занозы,
торчащие из мерзлой земли,
поэтому мы любили под соснами…
я навсегда запомнил эту короткую встречу –
зимой в Переделкине:
как мы шли нараспашку по какой-то заснеженной улице
(не то Павленко, не то Довженко…),
читали стихи на ходу,
кусками глотая морозный игольчатый воздух…
и как потом я провожал тебя на пригородную станцию
по дороге, ведущей через мост, мимо кладбища,
где местами снег – вылитый негр
…в моих жилах застывала кровь,
когда ты растворялась в полуосвещенном вагоне электрички,
которая уносила тебя с бешеной скоростью в неизвестность
и – в конце концов – загоняла в тупик
больше мы не встречались
жизнь каждого из нас длилась самостоятельно
в своем привычном темпе
от нашей любви осталась лишь засохшая Л –
сдвоенная сосновая иголка,
чудом уцелевшая между страницами
…да ещё тот крохотный уголок Вселенной
под соснами,
куда я возвращаюсь ежегодно
в конце февраля
как преступник на место преступления
Лучше уж не будет.
И. А. Бунин.
Блажен, кто белой ночью после пьянки,
Гуляя со студенческой гурьбой,
На Крюковом, на Мойке, на Фонтанке
Хоть с кем-нибудь, – но лучше бы с тобой,
Целуется, пока зарею новой
Пылает ост, а старой тлеет вест
И дух сирени, белой и лиловой, –
О перехлест! – свирепствует окрест.
...Век при смерти, кончается эпоха,
Я вытеснен в жалчайшую из ниш.
Воистину – все хорошо, что плохо
Кончается. Иначе с чем сравнишь?
Дмитрий Быков
АЛЛЕГРО
В девять начало опыта, в семь подъём.
Хуже, чем можно, карта легла вчера.
Третьим был, точно, шулер. Его найдём и побьём.
То есть найдём потом, а сейчас пора.
Как там погода? Кажется, мелкий снег.
Вроде с дождём, но, видимо, с небольшим.
Значит, поедем резво. Повязку с глаз, смазку с век...
Сделай нам кофе, девочка, мы спешим.
Прибыли в срок. Модальность один к двумстам.
Никель зеркален, вакуум строго пуст.
Всё включено. Подопытный усыплён. По местам!
Сколько на наших кварцевых? Ладно, пуск.
Что ещё вновь за импульсы там в сети?
Выявить быстро и откалибровать...
К чёрту дренаж! Зажимы разжать, жгуты расплести...
Мигом! не то клиенту несдобровать.
Всех попрошу от стенда на пять шагов.
Вас, гражданин, особенно попрошу.
Это вам не экскурсия в выходной в Петергоф!
Я тут не просто режу, я потрошу.
В целом уже ясна кривизна дуги.
Несколько непонятней сама дуга.
Контур какой-то сбивчивый: то сверкнёт, то ни зги...
Ну да, чай, не заблудимся, не тайга.
Думаю, что подопытный будет жить.
Снизить процент ему мы не разрешим.
Так что ещё шесть датчиков - и антракт. Можно шить.
Сделай нам кофе, девочка, мы спешим.
Блоки восьмой с четырнадцатым - на склад.
Бережно, не кантуя... ручной же труд.
В рапорте цифр не нужно, цивильный стиль, без рулад.
Жить подопечный будет, и хватит тут.
Будет сновать по городу он, как мы,
ядами выхлопными дыша, дыша...
Спрашивать у себя самого: не взять ли взаймы?
И отвечать себе же: déjà, déjà.
И засыпать (в убытке при всех тузах)
под заоконный, тот ещё, снег с дождём.
Веки в целебной смазке, холодный бинт на глазах.
В девять начало опыта, в семь подъём.
2000
Михаил Щербаков
Потому что
потому что тебя я полулюблю, потому что, в стенку влипая, сплю,
потому и створка, створку скребя, сердце скрепя,
не найдет себя
потому что уже не считать до ста, раковина, мой друг, пуста,
потому что уже поостыла печь, но квадрат загорелых плеч
в траве выжигает плешь
потому что, темнея на простыне, тлеешь еще во мне,
потому что горло скребет прости, потому что мне до тебя расти,
а тебе меня не найти
ибо просто так в своих не палят, друг, поздно считать цыплят
потому что к спине еще льнет ладонь, потому что ее ледяной огонь –
не полымя: полуогонь
потому что черен простолюдин, я одна, ты один
потому что теперь одному грести,
но ты не веришь в "прости"
Ирина Машинская
***
Сыграй мне вальс, придуманный давно
каким-то музыкантом-доходягой,
пусть листопадом, спившимся бродягой
мне эти звуки постучат в окно.
Пусть прогремят на улице пустой
копыта по истёршейся брусчатке,
и будет жизнь понятной и простой,
как будто этот мир ещё в зачатке,
как будто нет сомнений и обид,
как будто Новый год, и гости в сборе,
и мама молодая говорит
с отцом тридцатилетним в коридоре.
О том, о сём, о просто пустяках,
а за стеною звякает посуда,
мне хорошо, и что мне в тех словах -
"когда я буду и уже не буду"...
Любимая, затепли две свечи
над сутолокой вечною земною,
тронь клавиши, и только не молчи -
поговори о чём-нибудь со мною.
О том, о сём, о просто пустяках,
пусть звякает посуда за стеною,
пусть я живу на свете Бог весть как,
поговори о чём-нибудь со мною.
Сыграй мне вальс, придуманный давно,
когда на свете страшно и темно.
Михаил Розенштейн
***
Мы сами себе выбираем судьбу,
набросан сценарий на светлом экране,
и август к губам поднимает трубу
сыграть увертюру для осени ранней.
Трубит журавлей улетающий клин,
я знаю,я помню,как это бывает,
как ранний
сентябрьский снег
покрывает
туманную даль бесконечных равнин.
Мы сами себе выбираем друзей,
а если их нет,это значит - не надо -
дурманящий запах осеннего сада,
шаги листопада и гаммы дождей -
такая беда и такая награда -
вот всё,что мне надо - живу без затей.
Мы сами себе выбираем жильё,
и выбрали,и мебелей натаскали,
да вот - покрывается пылью старьё,
как томик нечитанный "Мыслей" Паскаля.
Да что там... такие теперь времена
бездумных пророчеств,безумных наитий,
что,кажется,он исчерпался до дна -
тот, к жизни приложенный список событий.
Что где-то вначале,за тысячу лет
всё вышло нелепо,смешно,некрасиво -
нам выдали жизнь,как бесплатный билет,
куда - умолчали,а мы не спросили.
И вот мы себе выбираем судьбу,
но нас не учили, а мы не умели...
и август к губам поднимает трубу
сыграть эту музыку -
осени?
мне ли?
Михаил Розенштейн
[B]приснилась Москва[/B]
Мне прошедшей прозрачной ночью, похоже, снилась Москва.
Слякоть, у входа в метро толпа, а над толпой провода.
Очень непоэтично, право, да жизнь - она такова,
что поэзии в ней немного, ну разве что иногда.
Мне приснилось, что с кем-то, кто тихо говорит мне - "смотри!",
мы идём по улице, а там сосульки тают, и с крыш
льёт... а может, Париж? я подумал, может, Консьержери?
а я там ни разу не был - значит, может быть, и Париж.
А где я был-то? В России? на Святой Земле? на войне? -
здесь, на смешной и нестрашной - на такой, что выжил едва...
Что же мне снится? Да разве сердце может болеть во сне?
А вот что-то сдавило сердце - нет, это Москва. Москва.
А он говорит мне "смотри!", потому что бульвар хорош,
Сретенский или Цветной, как их там? - я уже позабыл,
я там не был лет двадцать, и лет двести не буду - так что ж?
а вот приснилась, приснилась - и кажется будто бы был.
Он говорит мне "смотри!", потому что чуднО и пестрО,
бестолково и весело машет крыльями жизнь моя.
Вот и всё, что осталось - слякоть, толпа у входа в метро.
А над ней провода. А в толпе мальчонка. И это я.
Михаил Розенштейн
Вода в глазах не тонет – признак грусти.
Глаза в лице не тонут – признак страха.
Лицо в толпе не тонет – признак боли.
Боль, как пещера, вырыта в тумане –
в газообразном зеркале летейском,
толпящемся в преддверии страданья.
О, если б кто-нибудь в пещеру зту
своим лицом вошел, он бы услышал,
что боль поет, как взгляд поет в ресницах.
Черна, как нефть, готовая взорваться,
она плотней кассеты с кинопленкой,
где в каждом кадре увяданье мака,
где в каждом кадре мак меняет кожу,
и против шерсти зеркало ласкает,
оно в ответ чернеет и клубится.
Лицо в толпе не тонет и уходит.
Ему бы оглянуться, но в тумане
лишь взмахи весел, плеск и скрип уключин.
Иван Жданов
Люсьена Рыжеволосая
Снова похолодало,
Крепок захват снегов.
Как-то не до вокзалов,
И не до поездов.
Не до бравурных маршей,
Не до прогулок и,
Кажется, не до нашей
Сложной такой любви.
Нет, не ушла, не бойся,
Только покрылась льдом.
Так затихает осень
В Яузе под мостом.
Пусть и любовь подремлет,
Пусть наберется сил.
Не полномочно время,
Нашу любовь гасить.
Скоро весна и станет
В сердце теплым - тепло.
Все еще будет с нами,
Лютой зиме назло.
О, я никогда не забуду
(даже если буду стараться,
а я буду очень стараться),
что все эти яркие дни,
и все, что осталось,
и все, что пыталось остаться,
эта мякоть моя,
моя ненаглядная мягкость,
этот правильный голос
и голос шершавый – мои.
Дмитрий ВОДЕННИКОВ
Шепчусь с дождем и не спешу домой.
И дождь, поверьте, не спешит нисколько.
Он разбивает лужи на осколки,
Так бьются зеркала и лед зимой.
Какая удивительная связь
У нас двоих и сколько совпадений.
Дождь франт, кокетка, и влюбленный гений,
Как близко я к нему подобралась.
Мы целое одно, мы «да» и «нет»
В одном флаконе, на одной странице.
И знаете, мне дождь ночами снится,
А он рисует в парке мой портрет.
Мне с ним тепло, не верите, а зря.
Совпали мы по духу и настрою.
И лишь ему я душу приоткрою,
И буду жить, ему благодаря.
СРЕДИ МИРОВ
[I]Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.[/I]
О чем жалеть? Секретов нет отныне.
В окне горит вечерняя звезда.
Жизнь догорает, как дрова в камине.
Я постарел, и ты не молода.
Сгущается в саду ночная темень.
Наш разговор натянут, будто нить.
Мы разные с тобой, но в то же время
Мы так близки, что не разъединить.
Борис Орлов
[B]Тебе[/B]
Кто мы? Ты слышишь: раскатами грома
Вены пульсируют сгустками боли.
Я умираю в бюро похоронном,
Где на мгновение мир остановлен.
Птицами - письма, крыльями - ветер.
Звоном капели разбавлены лужи.
Город людским оживлением смертен
Периодичностью света простужен.
Мы - пешеходы скользких карнизов,
Стрелы дождя прослезившихся окон,
Мы - это скорый и экстренный вызов
Сердца, которому так одиноко
Dimi
Как будто кто-то приказал,
Мечтой старея в неизбежность,–
Смотреть в зовущие глаза,
Не выцарапывая нежность.
И из прирученных глубин,
На счастье схватывая губы,
Всё понимать – один в один, –
Природу изменяя грубо.
И в два конца хватая нить,
Тянуть без страха, без предела.
И эту разницу ценить
Всем не раскаявшимся телом.
Владимир Морозов
Вдоль обветренного пляжа
в полуметре от воды
на песке осеннем, влажном
узких туфелек следы.
В терпком воздухе остуда
с безразличьем пополам -
кто так рано и откуда,
по каким таким делам?
Только ветер запоздало
рыщет-свищет у воды -
кто же все-таки оставил
узких туфелек следы?..
Утомленно лижет пляжи
полусонная вода,
не ответит, не расскажет -
кто, откуда и куда.
Александр Ковалев
[B]Знаешь…
[/B]
знаешь, мне вот уже пятую ночь
снится одно и то же:
падает снег, так как падает снег:
чинно и не спеша,
и в темноту городской ночи
молча бредёт прохожий,
слышит, что кто-то его зовёт –
и ускоряет шаг.
знаешь, а чтоб разгадать эти сны,
сонник едва ли нужен:
всё в сновидении ясно и так,
что уж рядить теперь,
если с прохожим похожи мы
как близнецы. К тому же,
голос который его зовёт,
принадлежит тебе.
знаешь, прости за банальности, но,
я бы, пока не умер,
взял и продлил этот сон насовсем
(или ещё на час),
но, возвращая к жизни меня,
мой телефонный зуммер,
в меру своих истощённых сил
тихо играет джаз.
(знаешь, а всё-таки, как ни крути,
Гершвин и вправду гений,
раз уж красиво звучит «Summertime»
в Siemens C45!).
ты остаёшься в жизни моей
плодом моих сомнений,
я остаюсь единственным, кто
может тебя понять.
Р. Кусимов
[URL=http://pixs.ru/?r=1087909][IMG]http://img.pixs.ru/storage/9/0/9/yyyyzhejpg_7940393_1087909.jpg[/IMG][/URL]
[I]Я поняла твои слова,
Их прочитала между строчек.
Пускай, досужая молва,
В любви поставит многоточие
Я не боюсь молвы людской,
В любви не сделать жирный прочерк
Всели в душе моей покой!
Одно лишь слово! Лёгкий росчерк
Вдохни надежду, хоть на миг,
Она совсем в душе угасла!
Мир стал неярок и безлик,
Любовь, для сердца неподвластна!
А память, прошлое хранит
И в мир иллюзий нас уносит,
Вновь,юность - "сладостью" манит,
А в сердце снова плачет осень...[/I]
* * *
Слышишь снега недавнее пение?
Напрягись же, переболей -
чем медлительнее, тем нетленнее,
чем стремительнее, тем теплей
длится рынок, рывок, вьется синька
неба мартовского, влажный яд -
что ж дневник одинокого киника
застарелым презреньем богат?-
Пляшут, вьются нестройные линии
нот, играющих с нами до дна,
в острогрудом синеющем инее -
длится музыка... что же она
забывает земное веселие
и летит во вселенную ту,
где гармония, ложь во спасение,
будто нож в окровавленном рту?
Бахыт КЕНЖЕЕВ
* * *
Одинокое облако по небу не спеша уплывает - домой,
вероятно. Налей мне чего-нибудь горячительного, ангел мой,
чтобы жизнь не осталась занозою и обузою – правда, налей.
Что мне делать с зимующей музою, с растерявшейся музой моей?
Что мне делать, когда я в истерике – а казалось, что все по плечу –
по Европе, России, Америке, будто брошенный камень, лечу,
и в воздушном обиженном княжестве, словно косный и мертвый предмет,
несговорчивой силою тяжести утешаюсь на старости лет?
Бахыт КЕНЖЕЕВ
__________________
Ноты
Все мы – звуки на этой земле:
Больше низких и меньше высоких,
Больше мёртвых и меньше живых,
Ноты варятся в общем котле
Одинаковых и одиноких –
Нет соседства достойней для них.
Изменились у нот адреса,
По лимиту они, по транзиту
Затесались в раскрытый клавир…,
Отозваться на их голоса
Может только один Композитор,
На пюпитре держащий весь мир.
Их молчанье звучанью сродни,
Их терпенье сродни только муке,
Хоть умри – не получишь ответ:
Почему даже в лучшие дни
Тишиною становятся звуки
Сочиненья, которого нет?
Между знаком и звуком – раскол,
Звук на звук точит нож неустанно:
Столкновенье, паденье и взлёт…,
Музыкальный творя произвол,
Дезертируют с нотного стана
Семь враждебно настроенных нот.
Донимают мой слух: До, Ре, Ми,
Фа, Соль, Ля…, дальше Си, как по смете, –
Совершенно отбились от рук,
Были звуками – стали людьми,
Я уверен, что вновь, после смерти –
Человек превращается в звук.
Этот город – с тишины слепок.
Этот город без тебя – слепнет.
Эти улицы больны – летом.
Эта площадь – поцелуй ветра.
В переплетах мостовых – церкви.
Этот город без тебя – меркнет.
Этот город без тебя – глохнет.
Оттого, что нет тебя – и Бога нет.
Лабиринтом голубых кровель
В изголовье твоего неба
Этот город без тебя – блекнет.
На губах твоих закат – кровью.
На руках твоих уснул вечер.
Этот город без тебя – вечен.
А вы поверили,
А я – смеялась.
А вы измерили
Мою усталость,
Как врач: безумному –
Температуру.
И вы подумали:
«Сама ты – дура!»,
И не ответили…
Какая жалость,
Что вы поверили,
Что я – смеялась!
10. 05. 2001
Заклинание
Привязанность не вытравить молчанием,
В ладонях трубку ласково пригрев,
Твой номер повторяю заклинанием,
Как в песне повторяется припев.
Жизнь в тишине мучительна и горестна,
Для абонентов, склонных к болтовне…,
Без твоего язвительного голоса
Живу я не на яркой стороне.
И тенью свет становится за шторами,
И сердце ждёт, внезапно и всерьёз
Боль заглушив ритмичными повторами,
Ответа на незаданный вопрос.
Ценой любви оплачены сомнения,
Рефреном повторяется строка,
Я не боюсь любого повторения,
И повторюсь в словах наверняка.
Чтоб не погасла искренности искорка,
Чтоб не угробить молодость и прыть, –
Не повторяйся, но позволь, хоть изредка,
Привязанность любовью повторить.
Я поняла -
Ты не хотел мне зла,
ты даже был предельно честен где-то,
ты просто оказался из числа
людей, не выходящих из бюджета.
Не обижайся,
Я ведь не в укор,
ты и такой мне бесконечно дорог.
Хорош ли, нет ли -
это сущий вздор.
Любить так уж любить -
без оговорок.
Я стала невеселая.
Прости.
Пуская тебя раскаяние не гложет.
Сама себя попробую спасти,
никто другой меня спасти не сможет.
Забудь меня.
Из памяти сотри.
Была - и нет, и крест поставь на этом.
А раны заживают изнутри.
А я еще поеду к морю летом.
Я буду слушать, как идет волна,
Как в грохот шум ее перерастает,
как, отступая, шелестит она,
как будто книгу верности листает.
Не помни лихом,
не сочти виной,
что я когда-то в жизнь твою вторгалась,
и не печалься -
все мое - со мной.
И не сочувствуй - я не торговалась.
[B]О ЛЮБВИ[/B]
Есть больное наследство,
есть стихи на столе,
есть любовь - это средство
выживать на земле.
Выживать, не старея,
не сжигая ни дня,
ни о чём не жалея,
никого не виня.
Над вчерашним ночлегом
облака чередой,
листопадом и снегом,
и вечерней звездой,
и потерянным домом,
и бессонницей, и
чем-то очень знакомым
пахнут губы твои.
Сладок дым папиросы,
ни к чему горевать,
есть любовь - это способ
на земле выживать.
Неизбежна оплата
всех удач и побед,
небо в красках заката,
время сходит на нет.
Только это не страшно,
жизнь, как прежде, легка,
и над домом вчерашним
чередой облака.
И сдаваться без боя
нам совсем не к чести,
так уж вышло, что двое
нас на этом пути.
Плачь же, радуйся, бедствуй,
но для нас для двоих
лишь любовь - это средство
оставаться в живых.
Михаил Розенштейн
[B]осень в городе[/B]
0.
Меня кто-то любит, Боже мой, кто б то ни был,
Меня кто-то помнит, Боже мой, кто б то не жил,
Пусть им - всем тем - нарисованы будут нимбы,
Пусть им - всем вам - адресована будет нежность.
1.
Этот дождь на стекле,
Этот блеск, по воде бегущий,
Этот лгущий, неверный шум в городском саду.
То ли ночи стали светлей,
То ли пиво гуще,
То ли я тебя вижу чаще, чем раз в году.
То ли листья шуршат,
То ли кошки по крышам бегают,
То ли просто окно задрожало от сквозняка,
Ты ступаешь на черные клетки,
А я на белые.
Так что кто-то должен выиграть наверняка.
2.
И мне не важно, с кем ты меня поделишь,
Каких ты в жизни достигнешь еще высот.
Когда ты спишь, ты стремительно молодеешь -
Тебе не дашь пяти или пятисот.
Ты дышишь такими нотами, обертонами,
Твоя голова.. Какая там голова.
Ты так белобрыс, что, в общем, не важно, что на ней -
Январский снег, сентябрьская трава.
Насколько ты независим, насколько вправе я
Хранить ключи бессонных твоих ключиц?
Тебя спасают боги моей окраины,
Все те, кого ты в центр не смог включить.
И мы идем по улицам, будто ищем их,
Такая святая, глупая эта жизнь.
Блаженны нищие духом, поскольку нищему
Открыты закоулки и этажи.
3.
Чтобы так сочинять, нужно много всего уметь,
Различать на ощупь - золото или медь,
Различать на запах, что там - латунь, свинец,
Различать на веру - начало или конец.
Различать, размечать, отмеривать по чуть-чуть,
Темнобровы чухонцы, но белоглаза чудь.
То ли ветер с залива, то ли же кони в рысь,
Но ты так белобрыс ночами, так белобрыс.
Ты меня не отпустишь, но я же не полюблю,
Я отдамся ночью последнему кораблю,
Под конец навигаций в последний ночной заплыв,
Я уйду, твои слова на ветру забыв.
Не жалей обо мне, не жди, не броди, не ной,
Кто там ходит по нашей Троицкой и Сенной,
Кто там курит на Марсовом, греясь возле огня,
Не жалей обо мне, не бойся, не жди меня.
4.
Как ты счастлив, милый мой, мать твою, то есть Господи,
Как ты выращен в этой Троицкой и Сенной
На тебя написан тот самый вселенский ГОСТ, поди,
Тот единственный, самый правильный проездной,
Кем ты выращен, кем ты вылюблен, кем ты пестован,
То ли в вечном споре с режимом, то ли не в нем,
Как ты так живешь на Литейном или на Пестеля,
Без царя, без башки, но при этом с вечным огнем.
Все мои подруги тысячу лет как замужем,
Только я ловлю в лукавом твоем аду
Твой тяжелый луч, твой беглый взгляд ускользающий,
Если выживу - то не жди меня, я приду.
5.
Листвяное, словесное, снежное сыплешь крошево,
Почему, ты такая ласковая, такая брошенная,
Не смотри на это будущее, не трожь его,
Все равно никто не уходит, чтоб навсегда.
Под мостом движенье гномье, чужое, троллье ли,
Под мостом всегда движенье одностороннее,
Не ходи за ним, не мучай его, не тронь его.
До чего холодна вода.
До чего ледяна вода.
Аля Кудряшева
Переходный сезон
От июльской звезды
до осенней воды,
если что и сбылось -
потерялись следы.
Если был звездопад -
погасили дожди,
если был листопад -
в парках листья сожгли,
размели от беды и кострище и дым...
От июльской звезды
до осенней воды,
если что-то в душе и легло про запас -
только этот причал,
только этот баркас.
Но уже и на нем -
ни руля, ни ветрил,
будто кто-то ушел,
плотно дверь притворил.
Только ветер в снастях тронет те же лады -
"от июльской звезды до осенней воды".
Но и в них - только дрожь
да пустой перезвон...
Ни дождей, ни порош -
переходный сезон.
Александр Ковалев
Эта женщина
Эта женщина немолодая
на ночной остановке трамвая
под широким, немодным зонтом,
в светлых туфельках, в сером шевиоте,
как всегда в этот час по субботам -
там, напротив, за нашим окном.
Стрелки к полночи тянут по кругу.
Видно, снова у старой подруги
засиделась - такая беда.
Из гостей, из чужого уюта,
опустевшим четвертым маршрутом
через дремлющий город - туда,
где полы пропоют под ногою
и невесело глянут обои
с четырех потревоженных стен.
Где из ящика вместо конверта
ткнется в руки сырая газета -
целый ворох чужих новостей.
Под щекою подушка упруга.
Стрелки за полночь тянут друг друга
бесконечной, стальной бечевой.
Ах, как крепко сомкнула ресницы,
а вот, надо же, снова не спится.
И о чем только можно - с собой?:
подыскать бы обои получше,
и еще бы неплохо с получки
кое-что отложить на пальто -
в самом деле, совсем обносилась.
А про то, что судьба не сложилась...-
да кому интересно про то.
... А ненастье над городом кружит:
отражения морщатся в лужах,
листья носятся над головой.
Вот еще один в небо сорвался.
Ну а то, что трамвай задержался,
пустяки, впереди выходной.
Александр Ковалев
БАЛЛАДА
- Ты моей никогда не будешь,
Ты моей никогда не станешь,
Наяву меня не полюбишь
И во сне меня не обманешь...
На юру загорятся листья,
За горой загорится море.
По дороге промчатся рысью
Черноперых всадников двое.
Кони их пробегут меж холмами
По лесам в осеннем уборе,
И исчезнут они в тумане,
А за ними погаснет море.
Будут терпкие листья зыбки
На дубах старинного бора.
И останутся лишь обрывки
Их неясного разговора:
- Ты моим никогда не будешь,
Ты моим никогда не станешь.
Наяву меня не погубишь
И во сне меня не приманишь.
Д. Самойлов
[B]РАССВЕТНОЕ ОДИНОЧЕСТВО [/B]
Не ревнуй меня к одиночеству,
Этой ревности я не пойму.
Иногда человеку ведь хочется
Одному побыть, одному.
Не кори, что порою рассветною,
В ясной утренней тишине
С рощей, с тропкой едва заметною
Я встречаюсь наедине.
И, шагая в утреннем свете,
Вижу счастлив и одинок,
То, чего бы ни с кем на свете
Увидать бы вдвоем не смог.
Нет, отшельничества не жажду я,
Не стремлюсь я от света во тьму -
Иногда просто хочется каждому
С миром встретиться одному.
В.Шефнер
[B]МИГ [/B]
Не привыкайте к чудесам -
Дивитесь им, дивитесь!
Не привыкайте к небесам,
Глазами к ним тянитесь.
Приглядывайтесь к облакам,
Прислушивайтесь к птицам,
Прикладывайтесь к родникам,
Ничто не повторится.
За мигом миг, за шагом шаг
Впадайте в изумленье.
Все будет так - и все не так
Через одно мгновенье.
1964
В.Шефнер
* * *
Я мохом серым нарасту на камень,
Где ты пройдешь. Я буду ждать в саду
И яблонь розовыми лепестками
Тебе на плечи тихо опаду.
Я веткой клена в белом блеске молний
В окошко стукну. В полдень на углу
Тебе молчаньем о себе напомню
И облаком на солнце набегу.
Но если станет грустно нестерпимо,
Не камнем горя лягу я на грудь -
Я глаз твоих коснусь смолистым дымом:
Поплачь еще немного - и забудь...
В.Шефнер
[B]У нее внутри звенят золотые гаечки... [/B]
У неё внутри звенят золотые гаечки, гомонят бубенчики, шепчутся шестерёнки.
К девяти утра в палату приходит нянечка, начинает мыть полы и менять пелёнки.
Из-за двери тянет хлоркой, тоской и плесенью; надо ждать, глотать лекарства, считать тик-таки.
А настанет вечер – спустится с неба лесенка, и по ней поскачут львы, козероги, раки.
Дили-динь-динь-дон – ступеньки поют под лапами, голубой телёнок тычется влажным носом...
А врачи кололи руки, светили лампами, подарили куклу (у куклы такие косы,
как у мамы), врали: мамочка стала ангелом и теперь живёт на самой пушистой тучке.
А она на всякий случай кивала – мало ли? – и смеялась: трудно, что ли, соврать получше?
В циферблате солнца зреют минуты-семечки. Бубенцы в груди лишились последних звуков.
Часовщик, кряхтя, встает со своей скамеечки, близоруко щурясь, тянется острой штукой,
улыбаясь, гладит стрелки – щекотно, весело… рядом с ним крылатый кто-то выводит гаммы…
Ей сегодня можно будет взбежать по лесенке и пройтись по тучкам: вдруг там и вправду мама?
Ширанкова Светлана
Один и тот же сон мне повторяться стал:
Мне снится, будто я от поезда отстал.
Один, в пути, зимой, на станцию ушел,
А скорый поезд мой пошел, пошел, пошел,
И я хочу бежать за ним - и не могу,
И чувствую сквозь сон, что все-таки бегу.
И в замкнутом кругу сплетающихся трасс
Вращение Земли перемещает нас -
Вращение Земли, вращение полей,
Вращение вдали берез и тополей,
Столбов и проводов, разъездов и мостов,
Попутных поездов и встречных поездов.
Но в том еще беда, и, видно, неспроста,
Что не годятся мне другие поезда.
Мне нужен только тот, что мною был обжит.
Там мой настольный свет от скорости дрожит.
Там любят лечь - так лечь, а рубят - так сплеча.
Там речь гудит, как печь, красна и горяча.
Мне нужен только он, азарт его и пыл.
Я знаю тот вагон, я номер не забыл.
Он снегом занесен, он в угле и в дыму,
И я приговорен пожизненно к нему.
Мне нужен этот снег. Мне сладок этот дым,
Встающий высоко над всем пережитым!
И я хочу бежать за ним - и не могу,
И чувствую сквозь сон, что все-таки бегу,
И в замкнутом кругу сплетающихся трасс
Вращение Земли перемещает нас.
[URL=http://pixs.ru/?r=1090343][IMG]http://img.pixs.ru/storage/3/4/3/yyyyyhhhhh_1582723_1090343.jpg[/IMG][/URL]
[I]
Эти странные люди так верили в чудо,
Как слепые котята, как малые дети!
Ну, как будто бы родом совсем не отсюда!
Или просто в числе «самых-странных-на-свете»…
Их пугали, что кончилось, умерло лето,
Что вся жизнь может стать просто днем непогожим.
А они собирали в ладошки рассветы
И дарили их щедро суровым прохожим.
Мир крошился вокруг, и звучали мотивы
Отреченья, предательства, лжи и паденья,
Только верили в чудо и тем были живы
Эти люди, не знавшие вкуса сомненья.
Просто слушали блюз и творили безумства,
Танцевали по лужам под радугой румбу,
Разливали в бокалы ванильные чувства,
Открывали друг друга с восторгом Колумба.
Все смотрела на них… и молила я небо:
«Пусть не трогает их злых случайностей вьюга,
Пусть всегда верят в чудо упрямо и слепо
Эти странные люди – что любят друг друга!»[/I]
Синельникова Юлия
Такою грустью может только осень
Похвастаться. И здесь она права.
Как будто разбиваемая оземь,
С деревьев осыпается листва.
Снежинок одинокие качели
Всё кружатся, и ветер иногда,
Подобно птичьим, – выдувает трели
Из трубочек блистающего льда.
Созвучие и шороха и звона –
В каких ещё услышишь временах?
Вот даже непугливая ворона
Взлетает в небо за единый взмах,
Шаги мои заслыша… Ведь безмолвны
Окрестность, парк, холодная вода,
И с шумом набегающие волны,
И тихо уходящие года…
Владимир Морозов
Эти ягоды слаще, чем все поцелуи твои,
и твои, и твои, и твои.
Ну и хватит об этом,
Дай мне ягоду эту — в твоей и моей крови.
Слаще ягоды этой — поганой — на свете нету.
Я с детства сладок был настолько, что меня
от самого себя, как от вина, тошнило,
а это — просто бог кусал меня,
а это — просто жизнь со мной дружила.
Уже — всей сладостью, всей горечью — тогда
я понимал, что я никем не буду,
а этой мелочью, снимаемой с куста,
а этой формой самого куста
а этой ягодой блаженной — буду, буду.
Цветочным грузом — в чьих–нибудь руках,
отягощенный нежностью и силой,
я утром просыпался в синяках,
но это бог — жевал меня впотьмах,
но это просто — жизнь меня любила.
Так — в лихорадках каждого куста,
обсыпанного розоватой сыпью,
я узнавал и вспоминал себя:
ты — заразил меня, ты — наказал меня,
ты — этой мелочью бессмысленной — рассыпал.
Я знаю, что я временно живу,
но ради этих — белых, синих, алых,
так мало давших сердцу и уму, —
о нет, пожалуйста, не начинай сначала.
Пусть эта книга, пусть — она — стоит,
вся в горьких ягодах, вся в вмятинах уродства,
смотри, смотри, — она сейчас прольется
прощальным ливнем ягод и обид.
О, дай же мне — таким же светлым днем
всей этой сладостью и горечью напиться,
стать этой гущей ягод — а потом
перевалиться на твою страницу
цветочным ливнем, ягодным дождем.
И больше — никогда — не повториться.
Нигде — ни с кем — никак — не повториться,
ни там, ни здесь,
ни дальше — ни потом.
Дмитрий Воденников
Прощай, моя мельница, света сторон колесо!
Меня уже тянет и тащит, я вас вспоминаю, как сон.
Никто мне уже не вернёт ни ключей, ни камней,
Ни имён, ни костей.
Я с искрою света в ладонях лечу среди ливня теней.
О ливень, о мельница, о водопад!
Мы смолоты в пепел и прахом осядем на дне.
Лев, ангел, орёл и телец растворились во мне.
Но если успеешь ещё оглянуться вверх, на исток —
Там стороны света кружатся, как чёрный цветок,
И если я искру с ладони своей проглочу —
То чудо случится — я вверх, в сердцевину лечу.
Елена Шварц
[B]СМЯТЕНЬЕ ОБЛАКОВ[/B]
[I]Светлане Ивановой[/I]
На теплой выжженной траве
Не час, не два,
Не жизнь, не две...
Вздуваясь кругло, облака ходили, будто корабли,
И вдруг промчалось низко так
Одно, дымящее, как танк,
И унесло с лица земли.
Кружась, смеясь, летела я
В пустыню дикобытия,
Как лист с дерев,
Где нет дерев.
Потом на облаке другом
Я возвращалась в старый дом,
Смотрела сверху на траву,
Завидовала муравью,
Что он не плачет.
И муравей в траве привстал,
И бронза щек его – кимвал,
И сердца каменный кристалл
В нем лязгал глухо и сверкал,
Он ожерелье слез сухих
Чужих перебирал.
А я валялась в облаках,
В стогах пышнейших,
На бело-розовых полях
Нежнейших,
И, как дельфин, вращалась в них,
В шафранных, апельсинных,
Набитых пеною густой,
В их парусах, перинах...
На ярко-розовом клочке
Повисла и носилась,
В космический пустой карман
Оно клонилось.
И запах облаков пристал –
Он стойкий, громкий, будто мухи,
Он пахнет мокрой головой
Отрубленной черемухи.
Елена Шварц
эти женщины в окне
торопливые соблазны
все движения в огне
предварительно согласны
пальцы липкие по шву
губ лекарственная сода
я не знаю чем живу
это лето без исхода
этот пагубный июль
с обольщением проворным
словно горсточка пилюль
с легким действием снотворным
снова окна через двор
звездной россыпью привычной
скоротечный уговор
царство похоти первичной
небосвод в глазной воде
недоверчивая шалость
никому никто нигде
отказаться соглашаясь
Алексей Цветков
[B]САМОУБИЙСТВЕННОЕ МОРЕ[/B]
Когда выплачешь море,
То и кончится горе.
Едкое из глаз сочится
По слезинке в час,
Будто хочет броситься в землю,
Вылиться через нас.
Горькое на вкус, теплое для уст,
Но вот уж источник пуст.
Лилось оно, сочилось,
Кончилось – нет его.
Тут все, что было на дне, в глубине,
Прихлынуло тоже ко мне,
Все его осьминоги,
Кораллы и камни
Толкают изнанку глаз,
Хвостами, мордами злыми,
И выскочат вместе с ними.
Почему с моими?
В каких же ты было, море,
Погибельных местах,
Что решило вдруг раздробиться
В человеческих скудных слезах?
Елена Шварц
* * *
Б. Ахмадулиной
Напрасно мною выстрелит метро
В пустое сердце мокрого проспекта,
Меня не видно, я никто, ничто,
Я выпала из радужного спектра.
Напрасно мною выстрелит метро.
В его стволах ружейных мчась напрасно,
Я раню жизнь, царапнув только рот,
Но это не смертельно, не опасно.
Елена Шварц
[I]Я иду по аллее Нескучного сада
И вдали вижу облик Ваш. Мне он знаком.
Не зовите меня. Мне Вас больше не надо,
Ведь любовь натолкнулась на жизни излом.
В той поре быстротечной глаза отсверкали,
Унося сердца дрожь паровозным гудком,
Оставляя в душе переплёты печалей,
Предсказаньем на жизнь неизвестности ком.
Я сейчас будто там, где листва засыпала
Под минорным холодным осенним дождём,
От себя я тогда вновь в себя убегала,
И струилась слеза по щеке янтарём.
А сейчас Вы опять душу мне бередите,
Посылая приветы тому октябрю.
Я Вас с болью прошу – уходя, уходите,
На ладони своей унося дежавю...[/I]
Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы - память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с "однажды".
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит...
Шумит, не умолкает память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
Д.Самойлов
Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя - сушь,
Мне и в жару без тебя - стыть .
Мне без тебя и Москва - глушь.
Мне без тебя каждый час - с год,
Если бы время мельчить, дробя,
Мне даже синий небесный свод
Кажется каменным без тебя.
Я ничего не хочу знать -
Слабость друзей, силу врагов;
Я ничего не хочу ждать,
Кроме твоих драгоценных шагов.
Н. Асеев
[B]Твоя собака
[/B]
Твоя собака
Целый день лежит под кроватью,
Плохо ест, не играет с бахромой кресла,
Ревнует тебя ко мне.
Мы выходим гулять втроем,
Убегаем от поливочной машины,
Пропадаем в зеленых листьях старых деревьев.
Я берусь за поводок.
Собака упрямо останавливается
И смотрит обиженно в сторону
Влажными серыми глазами.
Собачье сердце разрывается на части
От горя, которое у людей
Зовется изменой.
Зоя Ященко
Порой умирают боги - и права нет больше верить
Порой заметает дороги, крестом забивают двери
И сохнут ключи в пустыне, а взрыв потрясает сушу,
Когда умирает богиня, когда оставляет души
Огонь пожирает стены, и храмы становятся прахом
И движутся манекены, не ведая больше страха
Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином
Теперь больше верят погонам и ампулам с героином
Терновый венец завянет, всяк будет себе хозяин
Фолклором народным станет убивший Авеля Каин
Погаснет огонь в лампадах, умолнут священные гимны
Не будет ни рая, ни ада, когда наши боги погибнут
Так иди и твори, что надо, не бойся, никто не накажет
Теперь ничего не свято...
Янка Дягилева
[B]Расстреляли рассветами[/B]
Расстреляли рассветами память, бредущую в поле,
Исходили всю воду, а берега до сих пор нет.
Поменяли не глядя на счастье свободную волю,
Да пожгли фонари, не познав, где кончается свет.
Я не сплю, мое время, как смертник скребет по бумаге ,
Я в конюшне для птиц, я в плену отношений ко дну.
У бездомного пса видишь больше ходячей отваги,
Как, подняв свою лапу, он лечит больную страну.
Сколько веры в огне, сколько верности в тающем снеге…
Так темно, я в аду иль за пазухой брата Христа.
Ты бросаешь цветы на могилу, закутавшись в неге,
Я лечу, как солдатики в счастье, с гнилого моста.
Съели жизнь в одночасье, десерт, - как всегда, будет голод,
Мы бросали слова в рок-н-ролл, как незрячих щенков.
Рано утром в тумане теплом отражается холод -
Блеск ненужных и сданных в уценку счастливых подков.
Я не знаю, как жить, если смерть станет вдруг невозможной.
Память вырвать не просто, как выклянчить песнею дождь,
Имена на дверях перелистывая осторожно,
Не заметишь, как на пол гербарием выскользнет вождь.
Раздарил всем по сердцу, себе ничего не оставил,
Чьи-то звезды вокруг, а мои перекрестки пусты.
Вот и кончился пир, я последнее в брюки заправил,
Мы поклонникам вместо автографов ставим кресты.
Золотая луна, цвета спелого, зрелого яда,
Как стрелок за окном, целит мне в оловянную грудь.
Все года - по домам, провожаю последнего взглядом,
Твое вечное, знаю - запомнит и наше чуть-чуть…
Александр Башлачев
* * *
……………………………
………………………
………………………………………
…………………………………
……………………………………
Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить –
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я – жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты – вообще не стоит – жить.
А я вот все живу – как будто там внутри
не этот – как его – не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой-то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,
а так, как будто там какой-то ад пчелиный,
который не залить, не зализать…
Алё, кто хочет знать, как жить, чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?
Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему-то там, чего на свете нет,
вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет – все ж таки дошёл,
а то, что мне – и по какому праву –
так по хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?
Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить –
последний хруст, спадающий ошейник –
что там еще, с чем это все сравнить?
Так пусть – гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю…
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я – здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал – а все еще стою.
Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля –
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно – но не я, не я.
Д.Воденников
[B]REMAKE – REMIX
(ИЛИ ВСЕ-ТАКИ НЕ ПОСЛЕДНИЙ)[/B]
Опять сентябрь, как будто лошадь дышит,
и там – в саду – солдатики стоят,
и яблоко летит – и это слышно,
и стуки, как лопаты, говорят.
Ни с кем не смог
ни свыкнуться, ни сжиться –
уйдут, умрут, уедут, отгорят –
а то, что там, в твоем мозгу стучится,
так это просто яблоки стучат.
И то, что здесь
сейчас так много солнца,
и то, что ты в своей земле лежишь,
надеюсь, что кого-нибудь коснется.
Надеюсь, вас. Но всех не поразишь.
А раз неважно всем,
что мне еще придется,
а мне действительно еще придется быть
сначала яблоком, потом уже травою –
так мне неважно знать: ни то, что будет мною,
ни то, что мной уже не сможет – быть.
А что уж там во мне рвалось и пело,
и то, что я теперь пою и рвусь,
так это все мое (сугубо) дело,
и я уж как-нибудь с собою разберусь.
Смирюсь ли я, сорвусь ли, оскудею
или попробую другим путем устать,
я все равно всегда прожить сумею,
я все равно всегда посмею стать.
Но – что касается других:
всех тех, которых нет,
которых не было,
которых много было –
то если больно им
глядеть на этот свет
и если это важно вам – спасибо.
Д.Воденников
[B]REMAKE – REMIX 2
(ЗАКЛЮЧЕНИЕ)[/B]
ВОТ Я СТОЮ ПЕРЕД ВАМИ,
ПРОСТОЙ РУССКИЙ МУЖИК,
ЖИЗНЬЮ БИТЫЙ,
СОБОЮ, КАК ВОДИТСЯ, ЛОМАНЫЙ –
ВОТ СТОЮ Я И ДУМАЮ:
а ведь нету претензий нету обид
все что могло – все стряслось
а что не сложилась
как-то иначе моя ненаглядная жизнь –
ну не сложилась
ЗАТО –
КТО-ТО ЗАВИДУЕТ МНЕ,
КТО-ТО БОИТСЯ,
А МНОГИЕ ДАЖЕ МЕНЯ УВАЖАЮТ.
Как это мне удается –
мне неизвестно.
Д.Воденников
* * *
Так неужели
я никогда не посмею
(а кто, собственно,
может мне здесь запретить,
уж не вы ли, мои драгоценные,
уж не вы ли) –
признаться:
ну были они в моей жизни, были,
эти приступы счастья,
эти столбики солнца и пыли
(все постояли
со мной в золотистой пыли),
и все, кто любили меня,
и все, кто меня не любили,
и кто никогда-никогда не любили –
ушли.
Д.Воденников
[I]Не понимаю, что со мной.
Ни в прошлом нет, ни в настоящем
Меня… Лишь августовский зной
Всплывает маревом щемящим.
Мне горько думать, что и ты,
Вот так же отвернувшись где-то
К стене, в ладонях пустоты
Ночами прячешься от света.
А может, ошибаюсь я
И от того больнее даже,
Что нежность хрупкая твоя
На губы мне уже не ляжет.
Ну что ж, будь счастлива с другим,
А я… Ты обо мне не думай.
Развеет дней остывших дым
Ветрами осени угрюмой.
Сойдут, как снег и спесь, и прыть,
Слова останутся словами…
И будет каждый дальше плыть
Чужими сердцу берегами...[/I]
[URL=http://pixs.ru/?r=1091782][IMG]http://img.pixs.ru/storage/7/8/2/yyyyyy...J_6281979_1091782.jpg[/IMG][/URL]
ЕЩЕ И ОСЕНЬЮ
Весной пахучею, как ладан и ваниль,
зимой, сжимающей запястье,
в страду июльскую, глотая соль и пыль,
или в прозрачное ненастье
– еще и осенью я буду вспоминать,
жалея клен и облепиху»
вдыхавшую хмелек в латинскую тетрадь,
ту – с низким голосом – подругу соловьиху.
Юрий Кублановский
ЛЮБОВЬ НЕ УХОДИТ
Любовь не уходит.
Она уезжает на велосипеде.
Уже не видно ни сияющих глаз,
Ни розовых коленок,
Но еще можно разглядеть
Быстро удаляющийся силуэт,
Размытую линию колеса
И отраженное солнце,
Изредка вспыхивающее
На кончиках спиц.
МИХАИЛ КРЕПС
***
подкараулить тебя, когда ты будешь раздетым,
теплым, молочным, родным, настоящим,
бросить в огонь твою лягушечью кожу,
эту жалкую, холодную, пупырчатую гадость,
ты же вырвешься из рук обезумевшей птицей,
закричишь и забьешься, в свинцовую мглу канешь,
и искать мне тебя в тысячу клятом царстве,
в бесконечном кащеевом сне, в ледяном аде,
стесать о камни тысячу пар чугунных ботинок,
сносить тысячу жестяных плащей, продираясь сквозь чащу,
изрезать тысячу рук, тысячу глаз исплакать,
держась на своих молитвах, твоих проклятьях,
тысячу раз погибнуть, воскреснуть, дойти, добраться,
всех истребить упырей, испепелить нечисть,
вызволить тебя из промозглого твоего колодца,
поднять тебя, забрать, родного, больного, живого…
тысячу лет потом дышать на твое сердце,
тысячу лет пробиваться к тебе сквозь наросшую кожу,
тысячу лет вымаливать у тебя прощенья
Стелла Моротская
...Сожигает прошлое, настоящее,
В нашем случае - будущее.
Убивает друзей и подруг,
Делая их смешными, неважными,
Невыносимыми. Распредмечивает. Отрезает. Уничтожает.
Навсегда оставляет за твердой алмазной прозрачной стеной.
И никто не сумеет пройти
Сквозь катящийся огненный шар.
Вот, весь мир я отдам
За твою любовь.
Все его возможности, все страны и города:
Прагу, Париж. Все музеи, театры. Оперу. Невыносимый блеск.
Всех других любовников, всех людей.
За твою любовь: от кончиков пальцев
До кончиков волос, до разбитых губ.
Все страшнее бумага, слова, черно-белая речь.
Все яснее судьба.
Как я вижу тебя беззащитным - затылок, спина,
Эта стрижка и эта смешная походка твоя,
Независимый, жалкий, бесчеловечный, бесчестный, как я.
Ничего не возьму я с собой.
Ничего не останется здесь.
СТИХИ О ДЕТСТВЕ И РОМАНТИКЕ
Гуляли, целовались, жили-были...
А между тем, гнусавя и рыча,
Шли в ночь закрытые автомобили
И дворников будили по ночам.
Давил на кнопку, не стесняясь, палец,
И вдруг по нервам прыгала волна...
Звонок урчал... И дети просыпались ,
И вскрикивали женщины со сна.
А город спал. И наплевать влюбленным
На яркий свет автомобильных фар.
Пока цветут акации и клены,
Роняя аромат на тротуар.
Я о себе рассказывать не стану -
У всех поэтов ведь судьба одна...
Меня везде считали хулиганом,
Хоть я за жизнь не выбил и окна...
А южный ветер навевает смелость.
Я шел, бродил и не писал дневник,
А в голове крутилось и вертелось
От множества революционных книг.
И я готов был встать за это грудью,
И я поверить не умел никак,
Когда насквозь неискренние люди
Нам говорили речи о врагах...
Романтика, растоптанная ими,
Знамена запыленные — кругом...
И я бродил в акациях, как в дыме.
И мне тогда хотелось быть врагом.
Наум Коржавин
и, когда не отпускает и не проходит -
кажется, не пережить очередную зиму, -
она пишет ему что-то вроде
"я купила себе фиолетовые колготки!", что в переводе
значит - "проверка связи.
скучаю невыносимо".
он ей отвечает -
"к ним нужен оранжевый лёгкий плащ!",
что значит - "заходи под вечер, в любое время.
чем тебя снова ранило?
кто теперь твой палач?
хочешь - рассказывай, хочешь - плачь;
к чаю есть малиновое варенье".
Добрый Вечер,
мне так странно,
то, что ты пришел в мой дом -
неприкаянный, желанный,
сероглазый и шальной.
Я забыла, все как было.
Я открыла настежь дверь
и впустила Добрый Вечер
на несмятую постель.
Гость желанный,
сняв ботинки,
скинув пыльное пальто,
прошептал: "Зажги-ка свечи,
мы не виделись давно.
Пусть звучат фокстрот и танго.
Всё пусть будет, как во сне.
Не сердись, друг, что так долго
добирался я к тебе".
Добрый Вечер,
ты-то знаешь,
как больнее, когда врозь.
По тебе - как по страницам,
и не вглубь, а только вскользь
без обид и притяжений.
Как с иголочки пришлось
платье цвета шоколадка
и фасона в стиле "ночь".
Гость желанный и родной мой
не грусти, а спой мне блюз.
И звучанием наполни
все несказанное вслух.
Улыбнись мне на прощанье.
Знаю, трудным будет путь.
Улетай, но если сможешь,
возвращайся как-нибудь.
[COLOR="Yellow"]девочки, спасибо всем за плюсы, я свои на сегодня увы исчерпала[/COLOR]
Ирина ДУГИНА
На снегу, желтоватом, как ватман,
Пятна солнечной акварели.
Город взмок в одеянии ватном
И капелью исходит в апреле.
Летом крыши обветрены солнцем,
Тротуары прозрачны под ливнем.
День насыщен бессилием сонным,
Пахнет детством и зноем пчелиным.
В феврале — пробужденья истоки,
Передышка для нового старта.
О февраль, замирающий в стойке
Перед яростным натиском марта!
Нежный месяц зеленого неба,
Продувного весеннего ветра
И надежды, питающей немо
Соком жизни древесные недра.
Жизнь — случайный набор впечатлений.
Тасовать их огромное счастье.
Редкий козырь еще вожделенней,
Если прячется в бросовой масти.
Драгоценная эта колода
Для того и дается с рожденья,
Чтоб полетом казалось паденье
В пустоту временного колодца.
Поговори со мной... Об отзвуках дождя,
Что в раненной душе звенят безмолвно...
Поговори о том, как боли волны
Прибоем след доверья бороздят...
Поговори со мной... О витражах
Усталости... И голоде касаний -
Я покаянным паводком признаний
Забыть заставлю о полночных миражах...
Поговори со мной... О вышине
И пропасти невольного желанья:
Константностью спектральной обожанья
Заставлю - снова - я поверить мне...
Поговори со мной... О пустяках -
О предсказаньях будущего лета...
Да просто расскажи, во что сейчас одета:
Я удержу Тебя в несдержанных руках...
Поговори со мной... О чём-нибудь:
Я так соскучился по каждому движенью
Души и губ... И по изнеможенью
Роскошных ласк - в них - единенья суть...
Поговори... Нет - просто подыши -
В двойное эхо телефонной трубки:
Я с жадностью иссохшей губки
Впитаю благовест Твоей души...
Поговори со мной - мне нужно голос
Глотнуть осиротелостью дыханья:
Окончен век непониманья -
Столетья близости зазолотился колос
[I]Тамаре Юрьевне Хмельницкой [/I]
[B]АНДРЕЙ БЕЛЫЙ [/B]
Как чудовищная птица,
Ты летаешь ночью мутной.
Будто пятна наши лица –
Засиделись до зари.
Ты заглядываешь в окна.
Клюв блестит морозной веткой,
Желтый глаз вращают утра,
Желтые – как фонари.
Тайна ветра – в птичьем пенье.
На гребне летит гудящем,
На волне густой и липкой,
Белоснежной – бинт на лбу.
Через пластыри на окнах
В щели тянет – будто иглы
С хирургическою ниткой –
Перечинивать судьбу.
Разноцветные неоны
Разноцвечивают перья –
Или пальцы? или перья? –
Руки, крылья, шумный хвост –
Как невидимая птица,
Ты летишь, роняя пенье
Во дворы и подворотни,
Через Мойку, через мост.
Тайна птицы – в красной клетке.
В ней кричат грачи и совы.
И один лишь красногрудый
Зяблик слушает тебя.
Настороженно и робко,
Настороженно и слепо.
Ты ему роняешь перья
И пугаешь иногда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петербургское виденье.
Головная боль, таблетки.
Суть зимы – в сокрытой тайне.
Хворь, ночник над головой.
Тайна ветра – в птичьем пенье.
Тайна птицы – в красной клетке.
Всех печальней и случайней –
Ночь, цилиндр, городовой.
Красный сумрак оперенья…
июнь 1989
Татьяна Чернышева
***
Ах Боже мой! Как все мы вверх стремимся,
Врастая в землю глубже каждый час –
Так глубоко, что только удивимся,
Увидев вдруг, что больше нету нас.
1990
***
от твоей милости
до моей малости
от твоей силы
до моей жалости
от твоей гордости,
гнева и ропота
от твоего голоса
до моего шепота
Татьяна Чернышева
ОКТЯБРЬСКИЕ КРАСКИ
Шаркать ногами по листьям,
как по паркету пращуров,
беспричинно-почтительно, неуклюже;
пробовать воздух упругий на ощупь;
озираться подолгу на закосневшие, вычурные осины —
колонны, профукавшие фуст
в запекшейся корке железистой патины, —
чья крошащаяся на манер капители крона,
чей скрип от ватных ударов ветра
внушат незаметно, и бережно, и плавно,
как осенью чистой дышать
и ценить вожделенное гордое одиночество
в траурном пурпуре отмирающего круговорота
природных даров и чувства,
чувства и вложенной в каждую гроздь надежды.
Уже свежо. Сумерки лягут кофейным крылом, воцарятся,
не утруждая солнце закатом.
И теперь на остывающем небе мерещатся тени —
чужие, различимые слабо на пряже просветов;
облако с облаком, силуэт с силуэтом, шум и птиц, и деревьев,
резкий, буйный разлет
отходящей поры. Бесконечность, замкнутая во времени нагом,
беззащитна, открыта перед условной, но верной
определенностью, взявшейся мучить ее, уязвлять
пыткой неспешной примерки.
СОБОР
...Творение безымянное и коллективное...
Лишь готическое искусство в своeм аскетизме
по-настоящему пессимистично.
Томас Манн
...И с неба падает вода
В готические города,
На трехэтажные фасады
С крестами балок меж камней,
И семь веков скрипят с надсады
Под грузом крыш, страстей и дней;
Смывают шорохи дождей
Забытый цокот лошадей,
И улица узка...
Но, небо разодрав, над ней
Ввинтились шпили в облака —
Взлетать, взлетать, и не взлететь...
И каждый ярус — поколенье.
И не дожить до завершенья,
Недотесать, недопотеть...
Одним сутулым аркбутанам
Глядеть на плиты площадей
Легко...
За сумраком дверей
У стен с крутящимся туманом,
Среди стволов колонных рощ
Струятся трубы над органом —
Блеск вертикален, словно дождь.
И взлeтом желтых капель дышат
В тумане свечи, и хорал
Все глуше, всe плавней, все тише,
Как будто музыкант устал.
Сам Бог устал за те века
Чертeж держать над облаками
И терпеливо ждать, пока
Вручную окрыляют камень.
И с неба падает вода
В безвозрастные города,
А Бог устал...
ВАСИЛИЙ БЕТАКИ
* * *
В ежевечерне желтых пещерах кафе, в прямостоячих
омутах цельных витрин,
в черных очках слепых, в глазах зрячих
ты, господин,
выглядишь тем, кем жаждешь –
прохожим
без лица и прошлого, гением во плоти,
убийцей по складу характера, безнадежно
влюбленным в себе подобную…
Проходи!
Я не правдивое зеркало, уж тем паче
не кривое и не волшебное – мне самой
до ужаса нужно увидеть хотя бы очерк
собственных плеч, угасающий золотой
отблеск вечерней кожи в зеркальной мути,
тень на веках, заемную рыжину
стрижки – словом, себя саму,
Не обессудь.
Полина Копылова
* * *
Пейзаж кудряв, глубок, волнист,
Искривлен вбок непоправимо,
Прозрачен, винно-розов, чист,
Как внутренности херувима.
И стыдно, что светло везде
И стыдно, что как будто счастье
К деревьям, к воздуху, к воде,
Чуть-чуть порочное пристрастье.
Тот херувим и пьян и сыт.
Вот тишина! Такой не будет,
Когда я потеряю стыд
И мелкий лес меня осудит.
Быть может, Бог, скворец, овца,
Аэроплан, корабль, карета,
Видали этот мир с лица, -
Но я внутри его согрета.
А к липам серый свет прилип,
И липы привыкают к маю,
Смотрю на легкость этих лип
И ничего не понимаю.
Быть может, теплый ветер – месть;
Быть может, ясный свет – изгнанье;
Быть может, наша жизнь и есть
Посмертное существованье.
Аделина Адалис
ЮЖНЫЙ РАССВЕТ
Смешались краски персика, манго, лимона...
Эти виллы — картинки из книжки —
Дремлют за шторами, предутренне сонные,
И как нарисованные карандашом
Или как кружево, связанное крючком, —
Ажурные их балконы. И —
Качая под ветром стрельчатыми стволами
Разграфлёнными,
как ананасы в колючих ромбах,
Пальмы — полумесяцем по берегу бухты
Взбрасывают фейерверк листьев огромных,
Разлетающийся веерами. И —
Рассвет, прозрачнее кварца, шаг за ярчайшим шагом
Нашу улицу золотит от конца до конца,
И вот над Заливом Ангелов, над голубеющей влагой,
Разрезанный арбуз солнца
Вы-ка-ты-ва-ет-ся...
Сильвия Плат
перевод с английского Василия Бетаки
ЛУНА И ТИС
Это свет рассудка. Космический. Голубой.
Черные деревья рассудка залиты холодной судьбой.
Травы, слагая свои горести к моим ногам,
Колют лодыжки, поклоняются мне, как своим богам.
Дымные, пьянящие испарения тишины
От моего ненадежного дома отделены
Только полосками надгробных камней, одна другой ниже,
Где выход отсюда, что будет за ним — я просто не вижу...
Луна — не дверь. Это лицо.
Горестное, тревожное, белое...
Луна утаскивает море, спокойно свое черное дело делая,
И рот ее как безнадежное “О”.
Я живу тут.
Колокола, потрясая небо по воскресеньям —
Восемь огромных языков (а я одна!), —
Дважды в день объявляют о Воскресении,
И деловито вызванивают свои имена.
Готический тис остро глядит в вышину.
Взгляд, по нему скользя, обнаруживает луну.
Мачеха моя луна,
Она не Мария, она не бывает нежна,
Летучих мышей и сов выпускают ее голубые одежды,
Как бы хотелось мне отвернуться от них — к нежности
Лица на фреске, смягченного колебаньем свечей,
Лица, склоняющего ко мне взор кротких очей.
Я, наверное, свалилась оттуда. Где звезды. Издалека.
Голубым и таинственным светом цветут облака.
Тут церкви святые холодно-невесомы при свете луны,
Их руки и лица от святости закостенели,
скамейки внизу холодны.
Луна сюда не глядит,
Пустынная в пустоте.
И тис твердит
Только о молчании и черноте.
Сильвия Плат
перевод с английского Василия Бетаки
Кофе Г-а
Зерном среди зерен толкаясь,
В воронку мельницы плыть,
Чтобы твердую свою твердость
И черный свой блеск избыть.
Узнает ли меня мой ангел
В измолотой во прах муке?
И мечется песок, стеная —
Мельчась, дробясь в слепой тоске.
И всех вас сварят, подадут…
Ужель, душа, к тому тружусь,
Чтоб в этом горестном напитке
Чуть-чуть, но изменился вкус?
Жизнь мельчает, но катит степеннее, ток ее внятен
малым омутом, стрежнем ли, темной ли, светлой волной
под накидкой из лиственной тени и солнечных пятен,
под небесной ли простынью, облачным ли руном.
Эти воды поют однозвучно, едва свилеваты,
как не падали навзничь с уступов, не бились в камнях,
не крушили препон рукотворных, ярясь и стеня.
И равны обретеньям несомые ими утраты.