Короткая проза (небольшие по объему рассказы либо прозаические миниатюры)
[B]Луиджи Малерба[/B]
Узнав,что Земля круглая,как шар,и очень быстро вращается в пространстве,курицы всполошились,и у них началось сильное головокружение.Шли они по лугам,качаясь как пьяные,и для верности держались друг за дружку.Наконец самая находчивая из них предложила поискать место поспокойнее и по возможности квадратное.
Луиджи Малерба "Шутка над потомками"
Много-много веков тому назад богатые, могущественные египтяне, не зная, как убить время, решили подшутить над потомками. Они стали вытесывать из камня странные фигуры без головы и хвоста или с хвостом, но с женской головой. Воздвигли огромные островерхие сооружения без окон, без дверей и замуровали там сокровища- золото и серебро. Они даже изобрели способ сохранять тела умерших, заворачивая их в ткань, пропитанную смолами. Множество всякой всячины погребли они под песками, а на гладких камнях начертали какие-то значки и рисунки, похожие на послания.
Люди, населявшие Египет в последующие века ломали голову над расшифровкой этих значков, ученые всего мира просто волосы на себе рвали оттого что ничего не могли понять. Насчет пирамид тоже было множество всяких предположений; их мерили сверху донизу и снизу доверху, вычисляли площадь и кубатуру
Наконец, после долгих исследований, потомки все расставили по местам. То, что египтяне замысли как шутку, было названо остатками великой древней цивилизации. Потомкам удалось даже расшифровать рисунки, высеченные на камне, а затем, приложив еще много усилий, они прочли составленные из этих рисунков истории и сказки, которые были переведены на разные языки и напечатаны во всем мире.
Луиджи Малерба "Пять мух"
Жили на свете пять мух. Первая была очень довольна, что она- первая .Вот повезло!
Вторая говорила:
-Я - принципиальная противница всяких иерархий, из-за них только отношения портятся. Посмотрите, что творится у людей и у муравьев.
Положение второй ее в общем устраивало.
Третья муха была уже не так уж довольна тем, что она –третья.
-К чему нам этот порядок?- говорила она. – Зачем обязательно занимать какие-то места? Мы все – первые, и нет никаких вторых и третьих.
Но первая муха с ней не согласилась, да и у второй на этот счет были свои соображения.
-Установленный порядок нужно соблюдать. Вон как поставлено дело у людей и муравьев!- говорила первая.- У них же сплошная иерархия.
-Ничего себе пример!- восклицали вторая, третья, четвертая и пятая.
Четвертая мечтала хотя бы один день побыть первой, но первая заявила, что никому не уступит своего места, так как уверена, что потом ей его не вернут.
Пятая сказала, что она согласилась бы занять место второй на два дня, но вторая не пожелала поменяться с ней даже на одну минуту.
Тут пять мух начали ссориться ,выдирать друг у друга крылышки, таскать друг друга за хоботки.
-Люди тоже таскают друг друга за хоботки,- сказала пятая муха первой, которая не желала распускать всю группу, так как ей во что бы то ни стало нужно было сохранить свое первое место.
В процессе выяснения отношений наши мухи оказались совершенно искалеченными и расползлись по разным углам; зато каждая утешалась сознанием, что она теперь –первая.
Очень скоро, однако, все они просто извелись от тоски
Луиджи Малерба "Головы и лапки"
Тоти был очень воспитанным и послушным псом. Он стерег дом, хорошо относился к детям, подавал хозяевам лапу, дружил с котом и умел отличать воров от батраков, приходивших на ферму работать. Только что не говорит, отзывались о нем хозяева. Но был у Тоти один недостаток: очень уж он любил курятину. Как-то, играя на гумне с курочками, он, совершенно случайно, попробовал одну, и она ему ужасно понравилась. С того дня хозяева стали все чаще недосчитываться кур. Они журили Тоти и в конце конов внушили ему, что обитательниц курятника следует оставить в покое. Тоти был воспитанным и послушным псом и, завидев курицу, стал отворачиваться, будто она его вовсе не интересует.
Между прочим, хозяева Тоти тоже любили курятинку. Время от времени они резали курицу и ели ее то в отварном виде, то жареной, то тушеной, то под острым соусом. Чего хозяева не ели, так это куриных голов и лапок. Однажды, вместо того чтобы выкинуть лапки и головки в мусорное ведро, они бросили их Тоти. Тоти был счастлив и, поев, с удовольствием облизнулся. А потом задумался. Несколько дней подряд он подолгу лежал на лужайке, стараясь решить вопрос, что допустимо в отношениях с курами,а что недопустимо. В конце концов Тоти пришел к выводу, что самих кур ему есть нельзя, а вот головки и лапки…
Не теряя времени, он отправился в курятник и отгрыз у всех кур все головки и лапки, но к остальному не притронулся- ведь Тоти был воспитанным и послушным псом.
Луиджи Малерба "Доисторическое колесо"
Пещерным людям надоело жить в доисторические времена, и они решили позаботиться о прогрессе и двинуть вперед цивилизацию. У старейшины пещерного селения в приемный день хлопот был полон рот: кто-то из соседей поел грибов и почему-то не умер, значит, надо решить, какие грибы ядовитые, а какие- нет. Кто-то наелся травы, желая узнать, человек травоядное или нетравоядное; а кто-то попробовал мясо :вдруг человек и вовсе плотоядное. Потом пошли обитатели пещер, придумавшие новые приспособления для чистки картофеля, натирания сыра, приготовления фасоли, глаженья рубашек. И каждого старейшина поощрял добрым словом, а кое-кому даже призы вручал.
Самым последним к старейшине пришел один пещерный житель и притащил какую-то круглую штуку с дыркой посередине.
-Что это такое? – спросил старейшина.
-Это? Колесо.
-Зачем оно нужно?
-Чтобы делать повозки и телеги.
Старейшина призадумался. Он собрал совет мудрецов, которые оглядели и ощупали колесо со всех сторон, покрутили его, просунув в дырку ось, а потом дружно рассмеялись. Старейшина смеялся вместе со всеми.
-Ни на что эта штука не годится, - сказал он наконец и прогнал прочь изобретателя колеса
Вот почему пещерные люди еще добрую тысячу не пользовались колесом, причинив тем самым огромный ущерб прогрессу и цивилизации.
Необъявленные Олимпийские игры
[SIZE="4"][/SIZE][COLOR="Black"][/COLOR]
[COLOR="black"] ШИЛЛИНГОШВЫРЯНИЕ[/COLOR]
Как и многие современные состязания, шиллингошвыряние зародилось в прошлом столетии в среде английской аристократии. Если участвовать в этой игре всерьез, следует одеться как денди, прихватить трость с серебряным набалдашником и набить карман макинтоша медными пенсами. Далее следует выбрать улицу, обеспеченную постоянным притоком нищих, и, фланируя по ней группами по два и по три, забрасывать монеты в предназначенные для подаяния шляпы.
Дистанция и меткость, с которой джентльмен мог забрасывать монеты в шляпу, всегда делали шиллингошвыряние поистине увлекательным. Попадание с одиннадцати и более футов неизменно вызывало аплодисменты. Газеты сообщали об одном баронете, который не давал промаха и с четырнадцати футов. Из всех отклонений от классического шиллингошвыряния, презираемых подлинными британцами как типично американское пошлячество, наиболее распространено центовсучивание, когда всякий богатенький буратино имеет наглость совать монету первому встречному папе карло.
Из прочих распространенных спортивных извращений в некоторых экваториальных портах популярно метание монеты в воду, куда за ней ныряют туземцы. Это просто нелепо, говорят подданные Ее Величества, так как успех зависит от мастерства ныряльщика, а не от искусства монетометателя.
Предпочтительным приемом забрасывания монеты остается щелчок большим и указательным пальцами, а достойной целью - шляпа нищего, хотя футляр от скрипки уличного музыканта не всегда вызывает возражения знатоков.
Чем дряхлее и ободраннее нищий, тем, разумеется, подлиннее игра. Пока что шиллингошвыряние остается любительским видом спорта.
[COLOR="black"]СОРЕВНОВАНИЯ ПО ФИГУРНОМУ СКУЧАНИЮ[/COLOR]
Скука - хитроумный способ провести время, изобретенный русским драматургом Антоном Чеховым, - активно внедрялась в жизнь с конца прошлого века и в наши дни стала любимым непрофессиональным занятием обитателей цивилизованного мира. Наиболее изощренные одеваются как вороны и на вопрос знакомых: "Отчего вы всегда ходите в черном?" - отвечают: "Это траур по моей жизни", заражая таким образом скукой рекордное число собеседников. Те, кто попроще, - околачивают целыми днями груши и горестно вздыхают по мере перехода солнца из полуденной позиции в вечернюю. Разговор за обеденным столом им не интересен, предложение сыграть в лото они почитают бедствием. Когда кто-то из них узнает, что признан самым скучным человеком дня, он с трудом подавляет зевок.
[COLOR="black"]СОСТЯЗАНИЯ ПО ХОДЬБЕ С БОДУНА[/COLOR]
В этом виде спорта издавна существует ожесточенная конкуренция, но никто не подсчитывает штрафных баллов, и участники захода не знают, сколько они набрали очков. Это держится в секрете - в судейских бюллетенях нет никаких пометок. Хотя разговоров об этом!.. Так рыболовы врут про ту, которая сорвалась с крючка. Истинный ходун с бодуна, стиснув зубы, выносит все, что предыдущая ночь принесла ему. Слабаки (на которых настоящий ходун смотрит исподлобья, если, конечно, способен насупиться после ночного хождения на бровях) прибегают к мерзавчику-другому для поправки. Истинные ходуны с бодуна подобные уловки презирают и, уставясь в пространство, с трудом продираются сквозь время, измеряемое первыми утренними часами.
[COLOR="black"] ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРИДУРИВАНИЕ[/COLOR]
Тупость часто путают с ее противоположностью - придуриванием. Эта ошибка весьма огорчительна, поскольку стирает четкую границу между профессионалом и любителем, художником и халтурщиком. Прирожденный тупица просто не понимает, чего от него хотят, тот же, кто придуривается, - все сечет, но притворяется, что нет. Беда в том, что если последний выведен на чистую воду, он теряет статус профессионала, а если нет, то он так и ходит в тупицах.
[COLOR="black"]ЗАБЛУДКА В ТРЕХ СОСНАХ[/COLOR]
В правилах этой спортивной игры не меньше тонкостей, чем в дзен-буддизме. Преуспеть в ней могут только опытные путешественники или, по меньшей мере, старожилы той местности, на которой игра проводится. Побеждает тот, кто заблудится быстрее других, испытав при этом чувство сомнения, неизвестности, одиночества, и даже впадет в истерику, что только придает энергию опытному игроку. Весь фокус в том, чтобы начать и завершить процесс заблудки в привычном пространстве, в окрестности, которую знаешь как свой карман. Рекордсменами обычно становятся те, кто способен заблудиться сразу за углом собственного дома. Каждый рекордсмен, однако, мечтает достичь результатов того почтенного чемпиона, который в течение целого года, просыпаясь, не понимал, где он находится, хотя никогда не покидал своего инвалидного кресла. Столь подлинный дар побуждает простые таланты к скромности и в то же время пробуждает в них вдохновение.
[COLOR="black"]НЕНАВИДЕНЬЕ[/COLOR]
Фанатизм в этом виде спорта опасен, и подлинные ненавистники мастерски избегают его. Фанатики перетренировывают себя и, за редким исключением, преждевременно выбывают из игры - так сходят с дистанции бегуны, чьи ляжки вдруг сводит судорога. Настоящие спортсмены выбирают объекты для ненависти тщательно и придирчиво, не набрасываясь на все подряд. Выбрав один-два объекта, они могут продолжать нормальный образ жизни, уделяя предметам ненависти достаточную толику натренированного внимания. Что именно выбрать - вопрос крайне существенный. Подлинные ненавистники выбирают обычно что-нибудь незамысловатое - пепельницу там или календарь, тогда же как фанатики сосредоточиваются на чем-либо большом и малообещающем, вроде Устройства Мироздания или Кабинета Министров. Настоящая ненависть - это не ослепляющее и всепожирающее пламя, это скорее спокойный и постоянный язычок газового рожка.
[COLOR="black"]ГЛУПИЗМ[/COLOR]
На этом ежедневном ристалище конкуренция превосходит все мыслимые пределы, хотя в течение ряда лет принимались самые что ни есть дурацкие меры, чтобы не допустить простых полудурков к участию в соревновании наравне с маститыми дураками. Все же число участников катастрофически растет, и острота этой проблемы сравнима только с тупостью победителей в соревновании. Правила, написанные дураками-каких-еще-поискать-надо, подразделяют дураков-которые-находятся-сами на круглых, треугольных и квадратных, ставя тем самым хоть какие-то препоны на пути всех желающих померяться глупостью. Ряды, из которых выходят самые перспективные участники соревнования, таковы: во-первых, народные избранники, во-вторых, заместители начальников управлений, затем генерал-лейтенанты и штатные литературные обозреватели.
[COLOR="black"]ВОСХОЖДЕНИЕ НИЖЕ СЕБЯ[/COLOR]
Полным-полно людей и учреждений, которые просто наслаждаются альпинизмом подобного рода. Они при этом получают двойное удовольствие: от чувства локтя (как в начале марафонского забега) и от возможности не надрывать очко, чем (опять же как в марафоне) занимаются те, кто лезет из кожи вон, чтобы самого себя превзойти.
[COLOR="black"]КАК СТАНОВЯТСЯ РАКОМ[/COLOR]
Это что-то вроде попадания в дамки или в козырную масть. Этим любят заниматься шашки, пешки, фишки и шестерки во всех играх. Чаще других успеха добиваются те, кто выбирает стать раком на безрыбье. Обычно такие раки сами определяют, что они за рыбы и куда им плыть, захватывая различные должности: редактора, декана, председателя правления, проректора по..., заведующего отделом, вице-президента и т. д. Их должности, как ни досадно, ничего не изменяют в их биологии. Рак остается раком даже на безрыбье.
Перевод с английского Е. Сливкина
Верн Рутсала
Нашла в интернете, поэтому автора не знаю. Простосто зацепило.
Слышала у тебя всё сложилось в жизни...
Всё так, как ты мечтал. Ты женился. У тебя два сына. Слышала, что вы ждёте дочь, красавицей будет, ты всегда так хотел, это был "твой план", помнишь?
У тебя небесной красоты жена, с зелёными глазами, в пол опущенными глазами, как ты хотел всегда. Скромная и умная. Она мало разговаривает и часто улыбается, у неё очень милая улыбка. Я так рада, что хоть у кого-то из нас двоих сбылась мечта.
А я? Да я нормально, как и обещала не вскрылась, видишь-маюсь, чем-то дышу, как-то живу. О многом жалею, о многом никогда не забуду. Нет, я никого не люблю, не жду. Так много вокруг меня разных парней, но что врать, таких как ты - нет. Тебя я реже вспоминаю, но что врать, вспоминаю. Вчера ночью я резко-резко проснулась, уже было почти светло, как тогда, когда мы разговаривая, встречали рассветы... Я проснулась от запаха. До боли знакомого. Такого родного. От твоего. Божееееее, как же я соскучилась по тебе! И в ушах, не переставая, как музыка божественная - твой голос. Как ты говоришь "спокойной ночи, малышка, я люблю тебя."
Столько времени прошло, почему именно сегодня?! Не хочу. Хватит.
У меня дрожали руки, мне хотелось только, прикоснуться к тебе, обнять твои сильные руки, держать и дышать, дышать жадно твоим запахом. Почему именно сегодня, Боже. 6.00. утро.
С тех пор я никогда не меняла песню в телефоне, которая стояла на твой звонок. Из своего телефона я её не слышала уже очень много лет. Я ловила её у кого-то в машинах, в городе, и всё смотрела на дисплей телефона...Но нет... Не оттуда... Я так соскучилась по ней. И именно сегодня в 6.00 я услышала её снова, вперемешку с твоим запахом, голосом, желаниям прикоснуться к твоим рукам.
Нет...нет...не может быть...дрожащими руками, в сумерках...телефон...дисплей..эта песня Боже...твоё имя....
Почему именно сегодня?! 10 минут непрерывного звонка... Наша песня.
-Алло...
-Привет, родная...
- ?
-Знаешь...всё так, как я мечтал, у меня два сына, у меня жена с зелёными глазами. Она мало разговаривает и часто улыбается. Она самая нежная, на этом свете. И я редко думаю о тебе, но что врать - думаю. И было много разных, но что врать - такой как ты - нет. И она, моя, с зелёными глазами, она не слышит, когда я молчу и не дрожит, когда я её обнимаю. Она не разговаривает со мной глазами, и она ненавидит нашу песню... Я люблю её, такую. И 40 минут назад у меня родилась дочь. Её зовут- "...." Я услышала в трубке своё имя....короткие гудки...
Марчелло Арджилли "Полчаса жизни"
Некий генерал совершил государственный переворот, взял власть в свои руки и с того дня всем командовал. Ввел жесточайшую диктатуру: кроме власти захватил еще и время, которое использовал самым беспощадным образом.
Чтобы заставить людей без передышки работать, он вычеркнул из календаря все выходные и праздники: с пятницы все перескакивали прямо в понедельник. Даже ночь он урезал на три часа –пусть меньше спят и больше работают. Отпуска запретил, каникулы –зимние и летние- отменил. У мальчишек отнял лучшие годы жизни –с четырнадцати до двадцать одного года: кончат среднюю школу –и сразу на военную службу.
Правда, в тюрьму он не сажал. Но вовсе не потомку, что в нем теплилось какое-то милосердие, просто он изобрел более страшное наказание: скажем, вместо того, чтобы присудить 20 лет тюрьмы, человеку урезали 20 лет жизни. К примеру, если обвиняемому сорок, он по приговору мгновенно превращался в шестидесятилетнего старика.
Не в силах больше переносить такую жестокость, народ восстал. Генерала низложили и предали суду за его преступления.
Судили его все граждане, собравшись на центральной площади. Единогласно решили в последний раз воспользоваться установленными им законами –применить их к самому диктатору. Ему дали –вернее, урезали –самый большой срок- 30 лет, а поскольку жить ему оставалось 30 лет и 30 минут, то в его распоряжении было теперь всего полчаса
Как только эти полчаса начали истекать, генерал бросился на колени, моля о пощаде. И по мере того, как продвигались стрелки часов на городской башне, он все отчаяннее плакал и просил прощения. Многие, памятуя причиненной им зло, оставались непоколебимыми, другие, видя такие страдания, смягчились.
-По-настоящему справедливое государственное устройство должно быть милосердным, -утверждали они.
-Милосердия заслуживает не каждый, -возражали другие.
На двадцать девятой минуте, учитывая разногласия, решили проголосовать: то ли оставить приговор в силе, то ли отменить. Голосование было открытое.
А вы за что бы подняли руку? У вас всего минута с небольшим на размышление.
Франц Кафка "Первое горе"
Некий воздушный гимнаст, работавший на трапеции, – известно, что это искусство, которым артисты занимаются высоко под куполом в больших театрах варьете, одно из самых трудных, какие доступны человеку, – устроил свою жизнь так, что пока он работал в одном и том же театре, то день и ночь оставался на трапеции: сначала из стремления к совершенству, потом по ставшей тиранической привычке. На все его потребности, впрочем очень небольшие, откликались сменявшие друг друга служители, дежурившие внизу и поднимавшие и опускавшие в специально сконструированных сосудах все, что требовалось наверху. Особых трудностей для окружающих этот образ жизни не создавал; только когда исполнялись другие номера программы, артист, остававшийся наверху, немного мешал – его нельзя было скрыть, и хотя в такие минуты он в основном держался спокойно, взгляды публики нет-нет да и отклонялись в его сторону. Однако дирекции театров ему это прощали, ибо он был выдающимся, незаменимым артистом. К тому же они, разумеется, понимали, что живет он так не из каприза и только таким образом может держаться в форме, только так сохранять в совершенстве свое искусство.
Пребывание наверху было и вообще полезно, а в теплое время года, когда по всей окружности свода открывались боковые окна и вместе со свежим воздухом в сумрачное помещение врывалось солнце, там было даже красиво. Правда, его общение с людьми было ограничено, лишь иногда по веревочной лестнице к нему взбирался какой-нибудь коллега-гимнаст, и тогда оба они сидели на трапеции, прислонясь к тросам справа и слева, и болтали, или же рабочие чинили крышу и через открытое окно обменивались с ним несколькими словами, или пожарник проверял запасное освещение на верхней галерее и кричал ему что-нибудь почтительное, но малопонятное. В остальном вокруг него было тихо, лишь иногда какой-нибудь служащий, забредший, к примеру, после полудня в пустой театр, задумчиво всматривался в почти недоступную взгляду высоту, где артист, не зная, что за ним наблюдают, упражнялся в своем искусстве или отдыхал.
Так он мог бы спокойно жить дальше, если бы не неизбежные переезды с места на место, которые были для него чрезвычайно обременительны. Правда, импресарио заботился о том, чтобы воздушный гимнаст был избавлен от излишне долгих страданий: для поездок по городу пользовались гоночными автомобилями, которые ночью или ранним утром мчались по пустынным улицам на предельной скорости, однако все же слишком медленно для нетерпения воздушного гимнаста. В поезде ему заказывали отдельное купе, где он совершал переезд в положении таком жалком, но все же несколько напоминавшем его обычный образ жизни – наверху, в сетке для багажа. В театре на месте предстоящих гастролей трапеция была наготове задолго до прибытия артиста, были также распахнуты все двери, ведущие в помещение театра, все коридоры освобождены, но все же прекраснейшими минутами жизни импресарио неизменно бывали те, когда воздушный гимнаст наконец ставил ногу на веревочную лестницу и в мгновение ока снова повисал на своей трапеции.
Сколько бы поездок ни прошли для импресарио удачно, каждая новая все же была ему неприятна, так как эти поездки, не говоря уже обо всем прочем, по крайней мере для нервов воздушного гимнаста, были губительны.
Однажды они опять ехали вместе, артист лежал в багажной сетке и дремал, импресарио 'сидел напротив, в углу у окна и читал книгу, и вдруг артист с ним заговорил. Импресарио весь обратился в слух. Гимнаст сказал, кусая губы, что отныне ему для занятий всегда будет требоваться уже не одна трапеция, а две, друг против друга. Импресарио сразу согласился. Однако артист, словно желая показать, что согласие импресарио значит столь же мало, сколь значил бы его отказ, заявил, что теперь он уже никогда и ни при каких обстоятельствах на одной трапеции работать не будет. Казалось, представление о том, что когда-нибудь это все-таки может случиться, приводит его в содрогание. Импресарио, медля и присматриваясь, еще раз изъявил свое полное согласие, – две трапеции лучше, чем одна, да и в остальном это новое устройство будет выгодно, оно придает программе разнообразие. Тут артист вдруг заплакал. Ужасно испугавшись, импресарио вскочил и спросил, что случилось, а не получив ответа, встал на диван, стал гладить артиста по голове, прижался щекой к его лицу, так что слезы артиста капали и на него. Но только после долгих расспросов и льстивых увещеваний артист, рыдая, сказал:
[B]– Цепляться за одну-единственную перекладину – разве это жизнь?![/B]
Теперь импресарио было легче успокоить артиста, он пообещал с ближайшей же станции телеграфировать в место предстоящих гастролей насчет второй трапеции, упрекал себя в том, что так долго заставлял артиста работать только на одной, благодарил и очень хвалил его за то, что он наконец указал на эту ошибку. Так импресарио удалось понемногу успокоить артиста, и он смог вернуться в свой угол. Однако сам он не успокоился; глубоко озабоченный, он исподтишка поверх книги рассматривал артиста. Уж раз того однажды стали мучить такие мысли, могут ли они когда-нибудь развеяться совсем? Разве не должны они крепнуть все более и более? Разве не опасны они для жизни? И импресарио думал, что он на самом деле видит, как детски чистый лоб артиста, который теперь, перестав плакать, казалось бы, спокойно спал, начинают бороздить первые морщины.