Любимые стихи

Так отлетают темные души…
– Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком –
Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.
Помнишь, мы были с тобою в Польше?

Первое утро в Варшаве... Кто ты?
Ты уж другой или третий? – "Сотый!"

– А голос совсем такой, как прежде.
– Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, и вот – не рада.
Мне ничего на земле не надо,

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.
Скоро я выйду на берег счастливый:

И Троя не пала, и жив Эабани,
И всё потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,
Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? – то с гор возвращается стадо?
Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с дарами?
А звезды на небе, а ночь над горами…

Или сзывают народ на вече? –
"Нет, это твой последний вечер!"

Осень 1940

Из "Поэмы конца"


Я этого не хотел.
Не этого. (Молча: слушай!
Хотеть, это дело тел,
А мы друг для друга - души

Отныне...) - И не сказал.
(Да, в час, когда поезд подан,
Вы женщинам, как бокал,
Печальную честь ухода

Вручаете...) - Может, бред?
Ослышался? (Лжец учтивый,
Любовнице, как букет
Кровавую честь разрыва

Вручающий...) - Внятно: слог
За слогом, итак - простимся,
Сказали вы? (Как платок
В час сладостного бесчинства

Уроненный...) - Битвы сей
Вы цезарь. (О, выпад наглый!
Противнику - как трофей,
Им отданную же шпагу

Вручать!) - Продолжает. (Звон
В ушах...) - Преклоняюсь дважды:
Впервые опережен
В разрыве. - Вы это каждой?

Не опровергайте! Месть,
Достойная Ловеласа.
Жест, делающий вам честь,
А мне разводящий мясо

От кости. - Смешок. Сквозь смех -
Смерть. Жест (Никаких хотений
Хотеть - это дело тех,
А мы друг для друга - тени

Отныне...) Последний гвоздь
Вбит. Винт, ибо гроб свинцовый.
- Последнейшая из просьб.
- Прошу. - Никогда ни слова

О нас...никому из ...ну...
Последующих. (С носилок
Так раненые - в весну!)
- О том же и вас просила б.

Колечко на память дать?
- Нет. - Взгляд, широко разверстый
Отсутствует. (Как печать
На сердце твое, как перстень

На руку твою...Без сцен!
Съем.) Вкрадчивое и тише:
- Но книгу тебе? - Как всем?
- Нет, вовсе их не пишите.
Книг...


Марина Цветаева

А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И – странно! – я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… как будто умер брат.

1940

Мы с тобою вдвоем
Соберемся опять для пиршества.
О моя далёкая,
Для которой всё это пишется.
Мы расстелем скатерть
Ослепительной белоснежности,
Мы на стол поставим
Одну веточку твоей нежности,
И положим плод
Всех страданий моих без меры,
И поставим блюдо
Нескончаемой твоей веры,
И моих тревог
Золотое вино искристое,
И твоей любви
Молодое вино игристое,
А еще гранат
Моей страсти, так долго зреющей, -
И начнется пир:
То-то славное будет
Зрелище!


Геворг Эмин

перевод с армянского Юрия Левитанского

Одни глядятся в ласковые взоры,
Другие пьют до солнечных лучей,
А я всю ночь веду переговоры
С неукротимой совестью своей.

Я говорю: "Твое несу я бремя
Тяжелое, ты знаешь, сколько лет".
Но для нее не существует время,
И для нее пространства в мире нет.

И снова черный масленичный вечер,
Зловещий парк, неспешный бег коня.
И полный счастья и веселья ветер,
С небесных круч слетевший на меня.

Но зоркий надо мною и двурогий
Стоит свидетель. О! туда, туда,
Туда по Подкапризовой Дороге,
Где лебеди и мертвая вода.

1936

[I]Ты назови меня дождём,
Или декабрьским, первым снегом….
Мы от судьбы чего-то ждём,
И задыхаемся от бега.
И шаг сбивается в пути,
И нелегка любви дорога.
Но только стоит нам идти,
Ведь нам любовь дана…от Бога…
И пусть рождённая в грехе,
Она так часто, горько плачет
Все мои мысли…о тебе…
Жизнь без тебя…так мало значит…
Жизнь без тебя, как серый ветер….
Неощутима…и безвкусна….
И без тебя…я вновь заметил…
Что в этом мире…слишком пусто…
Не отрекаемся от грёз…
И тонем в их прикосновеньях…
Я так надолго…и всерьёз….
Хочу тонуть…в твоих коленях…
Я так на долго…и в серьёз….
Хочу в тебе…дождём остаться….
И дай же Бог…во век с тобой…
Мне не расстаться…не расстаться…[/I]

Мне все твоя мерещится работа,
Твои благословенные труды:
Лип, навсегда осенних, позолота
И синь сегодня созданной воды.

Подумай, и тончайшая дремота
Уже ведет меня в твои сады,
Где, каждого пугаясь поворота,
В беспамятстве ищу твои следы.

Войду ли я под свод преображенный,
Твоей рукою в небо превращенный,
Чтоб остудился мой постылый жар?..

Там стану я блаженною навеки
И, раскаленные смежая веки,
Там снова обрету я слезный дар.

1924

Европеец

В трамвае, набитом битком,
Средь двух гимназисток, бочком,
Сижу в настроеньи прекрасном.

Панама сползает на лоб.
Я - адски пленительный сноб,
В накидке и в галстуке красном.

Пассаж не спеша осмотрев,
Вхожу к "Доминику", как лев,
Пью портер, малагу и виски.

По карте, с достоинством ем
Сосиски в томате и крем,
Пулярдку и снова сосиски.

Раздуло утробу копной...
Сановный швейцар предо мной
Толкает бесшумные двери.

Умаявшись, сыт и сонлив,
И руки в штаны заложив,
Сижу в Александровском сквере.

Где б вечер сегодня убить?
В "Аквариум", что ли, сходить,
Иль, может быть, к Мэри слетаю?

В раздумье на мамок смотрю,
Вздыхаю, зеваю, курю
И "Новое время" читаю...

Шварц, Персия, Турция... Чушь!
Разносчик! Десяточек груш...
Какие прекрасные грушки!

А завтра в двенадцать часов
На службу явиться готов,
Чертить на листах завитушки.

Однако: без четверти шесть.
Пойду-ка к "Медведю" поесть,
А после - за галстуком к Кнопу.

Ну как в Петербурге не жить?
Ну как Петербург не любить
Как русский намек на Европу?


Саша Черный

МЕЛОДИЯ ЛЮБВИ

Ты слышишь? - дождь нам барабанит
Мелодию любви…
Ты слышишь? он про нас всё знает,
Что будем вместе мы!
И капли, по окну стекая,
Не нарушая ритм,
К себе уже не манят… зная,
Любовный алгоритм!
Ты видишь? – ночь накрыла город,
Как время-то летит!
Ты видишь? Путь у нас не долог
До края темноты!
И шёпот, тишину пронзая,
Бесщадно опьянял…
И дождь, завесой укрывая,
Мелодию стучал…

Светлана Столярова

ПОЛЕТ

Оковы стряхну и стремително ввысь
Взлечу, раскрываясь навстречу просторам,
Взмывая и сладостно падая вниз,
Я жизнь обниму, охвачу ее взором.
Как сладостно пахнет весенним расцветом,
Как буйно и пышно земля зеленеет,
Какое слияние запаха с цветом,
Как счастливо сердце, как дали синеют!
О чудо полета, ни с чем не сравнимо,
Купаясь в струях несказанного света,
Летишь, и пронзительно, нежно и сильно,
Струи рассекаешь симфонии лета!
О счастье движения, бытия и расцвета,
О счастье любить все творение вечно,
Все дал мне Творец, и сияние света
Меня не оставит в пути бесконечном!

Изабелла Тиванова

Беседы у окна в прокуренной квартире.
На стенах бал теней - играет вальс свеча.
Как будто мы одни во всем безумном мире,
И греет не вино, а терпкий черный чай.

Беседы ни о чем, пусть это и нелепо.
Пусть смысла нет в словах -здесь паузы важней.
Твердим друг другу ложь, и ей же верим слепо,
И как ни странно, мир становится ясней.

Беседам нет конца, и мне порою мнится,
Что если обо всем задуматься всерьез -
Все это оттого, что по ночам не спится,
И частью оттого, что за окном мороз.

Андрей Федорченко

Бессонница.

Среди давно исхоженных дорог,
дни тащатся некормленою клячей,
и, при попытке подвести итог,
вновь потерплю позорно неудачу,
поскольку достижений нет как нет,
одни вопросы – вечно без ответа,
вползаю в ночь. Бессонница как бред,
и кофе с коньяком, и им согрета
моя душа, но мир - лишь холодней,
на улице промозгло и туманно,
ночь тоже входит в цепь бескрылых дней,
ночь тоже составляет часть обмана.
Цепь фонарей, по пояс встав в туман,
дорогу метит в мир иных реалий,
из Шамбалы в волшебный Зурбаган,
Алмазной Сутры блещущие дали
переплелись с Евангельской тропой,
распятого Христа оплакал Будда,
и, сняв его с креста, омыл грозой,
пришедшей поглотить собой Иуду.
Они ушли в легенды, почерк их –
всё время замолкать на полуслове,
оставив нас, оглохших и немых,
уже готовых присягнуть на крови,
на чём угодно, только бы потом
идти назад размеренно и чинно,
и возвратиться вечером в свой дом,
и всё забыть… И вновь дорогой длинной
цепь фонарей пунктиром через ночь,
и тянет добежать до поворота,
но кофе… дом… дурные мысли прочь,
ещё усну, с утра ведь на работу…

Сместился центр Вселенной на балкон,
себя порой не слышно, так здесь тихо,
мир в темноте, он спит и видит сон…
Бессонница. В душе неразбериха.

[I]Олег Блажко[/I]

я тоже люблю Бродского..


Поэты пушкинской поры,
ребята светские, страдальцы,
пока старательны пиры,
романы русские стандартны

летят, как лист календаря,
и как стаканы недопиты,
как жизни после декабря
так одинаково разбиты.

Шуми, шуми, Балтийский лед,
неси помещиков обратно.
Печален, Господи, их взлет,
паденье, кажется, печатно.

Ох, каламбур. Календари
все липнут к сердцу понемногу,
и смерть от родины вдали
приходит. Значит, слава Богу,

что ради выкрика в толпе
минувших лет, минувшей страсти
умолкла песня о себе
за треть столетия.
Но разве

о том заботились, любя,
о том пеклись вы, ненавидя?
О нет, вы помнили себя
и поздно поняли, что выйдет

на медальоне новых лет
на фоне общего портрета,
но звонких уст поныне нет
на фотографиях столетья.

И та свобода хороша,
и той стесненности вы рады!
Смотри, как видела душа
одни великие утраты.

Ну, вот и кончились года,
затем и прожитые вами,
чтоб наши чувства иногда
мы звали вашими словами.

Поэты пушкинской поры,
любимцы горестной столицы,
вот ваши светские дары,
ребята мертвые, счастливцы.

Вы уезжали за моря,
вы забывали про дуэли,
вы столько чувствовали зря,
что умирали, как умели.

Из поэмы "Шествие"

Шаги и шорох утренних газет,
и шум дождя, и вспышки сигарет,
и утреннего света пелена,
пустые тени пасмурного дня,
и ложь, и правда, что-нибудь возьми,
что движет невеселыми людьми.
Так чувствуешь все чаще в сентябре,
что все мы приближаемся к поре
безмерной одинокости души,
когда дела все так же хороши,
когда все так же искренни слова
и помыслы, но прежние права,
которые ты выдумал в любви
к своим друзьям, -- зови их, не зови,
звони им -- начинают увядать,
и больше не отрадно увидать
в иной зиме такой знакомый след,
в знакомцах новых тот же вечный свет.

Ты облетаешь, дерево любви.
Моей не задевая головы,
слетают листья к замершей земле,
к моим ногам, раставленным во мгле.
Ты все шумишь и шум твой не ослаб,
но вижу я в твоих ветвях октябрь,
все кажется -- кого-то ты зовешь,
но с новою весной не оживешь.
Да, многое дала тебе любовь,
теперь вовеки не получишь вновь
такой же свет, хоть до смерти ищи
другую жизнь, как новый хлеб души.

[B]Август[/B]
Я не знаю что делать..

Я не знаю что делать, люди!
Помогите, а то мне плохо!
Что со мной теперь будет?
Моё сердце совсем оглохло.

И оглохло и совсем ослепло,
И в плену у другого сердца,
Моё сердце не видит света,
Очень крепко закрыта дверца.

То другое, моё не любит,
Но на волю пустить не хочет,
Что со мною теперь будет,
Моё сердце тоска точит.

Моё сердце в плену у другого,
Моё сердце и любит и плачет,
Оно хочет, что бы то, другое,
Полюбило и стало иначе.

Я не знаю что делать, люди!
Помогите, а то мне плохо!
Почему моё сердце любит?
Почему ему так одиноко?

Август 28 августа 2010

ночь выплакалась - дождь к утру утих...
из бликов и теней плетет узоры
рассвета тонкий луч...
и медлит стих,
на кончике пера зависнув, спорит
с сознанием...
банально: быть - не быть...
и хочется молчать, глаза потупив,
но мозг остаток ночи месит в ступе,
отчаянно пытаясь говорить...

[I]Леди Хелен[/I]

Тридцать лет спустя.

Для чего я тащу эту ношу потерянных дней?
И откуда мне слышится вдруг запоздалое пенье?
Только время летит, точно стая шальных голубей,
Унося на крылах наши жизни, и смерть и рожденья.

Ты же помнишь мой ангел, как были с тобою близки?
Мы делили постель и одну на двоих сигарету —
А теперь, я с любовью целую седые виски,
Провожая с тобою, возможно, последнее лето.

И ты скажешь ,— «Родная, до смерти еще далеко».
Я отвечу, —« Конечно, у нас миллиарды мгновений».
И сцепив свои руки, ступая по лужам легко,
Мы вручим себя воле небес, не питая сомнений.

Посмотри, дорогой, — улетает сухая листва,
И пожухлые травы увяли, утратили силы.
Наши сны и мечты покрываются коркою льда,
И быть может, мы ходим с тобою по краю могилы.

Ну и что же, пускай мы вкусили и пряник, и кнут,
Эти слезы сквозь смех, мой любимый, ты тоже прости,
Мы сумеем, не тратя впустую последних минут,
Нашу искру в ладонях на жутком ветру пронести.

[I]Светлана Борщенко[/I]

Эстонские деревья озабоченно
удерживают тусклые листы.
Эстонскою латынью у обочины
надписаны могильные кресты.
И облако седое, кропотливое
клубится и охватывает лес.
И чувство возникает сиротливое
к минувшему и будущему здесь.

Былое упоительней грядущего.
И прожитым уверенней дышу.
Ни облика, ни голоса петушьего
теперь уже в себе не нахожу.
И встреча со знакомым впечатлением,
когда я оборачиваюсь вспять,
так радостна, что вместе с удивлением
теряется желанье удивлять.
Ни ревности к грядущему, ни робости.
Лишь новым соответствием души --
рожок междугородного автобуса,
рыдающий в заоблачной тиши.

1962

Брёл по лесу раненый лось.

Расступались стволы вековые
Старых сосен, трухлявых берёз…
Наклонивши могучую выю,
Брёл по лесу раненый лось.

Разбивая броню из наста,
Шёл и плакал как человек –
А из раны падали часто
Капли клюквой на белый снег.

Разбегались в сугробах мыши:
Их пугал кровавый пунктир.
А по следу – упорно - хищник:
Браконьер; живодёр; вампир -

Ждёт, где лягут полтонны мяса…
Закурился дымком овраг…
И в мечтах фейерверком счастья –
Кипы мятых зелёных бумаг!

Лось измучен. Конец дороге.
Мутной плёнкой затянут глаз.
Подогнулись устало ноги,
И рога ткнулись в жёсткий наст.

Не спастись. Не уйти. Не выжить.
На ресницах – снег серебром.
Подошёл человек на лыжах,
Ткнул небрежно ружьём в ребро.

Потянул кисет из кармана,
Сплюнул смачно в кровавую грязь…
А за ним следили с вниманьем
Шесть голодных янтарных глаз.

Три бесшумные серые тени
Отделились от стылых берёз.
Волчья песнь зазвенела отмщеньем:
Тризна лютая в жгучий мороз.

Солнце село, устало и рыже.
Лес окутал закатный пожар.
Наступил на разбитую лыжу
Окровавленной лапой вожак…

[I]Кира Шагрон[/I]

Улитка.

Я лютни струн хочу коснуться вновь
И нервы обнажить неловких пальцев,
Забывших ноты с Азбукою снов,
И откопать в шкафу пальто скитальца,

И по не хоженой ещё тропе
Вдруг ринуться искать Сильфийский замок,
И в каждом мильном - соляном! - столбе
Увидеть знак, что нет пути назад, мол,

Гадать по травам, по полету птиц,
По утренним росинкам на ладони,
Искать пути у ливня и зарниц,
Не ожидая вовсе лёгкой доли,

Переходя овраг, сесть на бревно:
Тут в сырости улитка притаилась, -
И улыбнувшись, здесь забыть пальто,
Впредь уповая лишь на божью милость...

[I]Феофания Виталь[/I]