Просмотр полной версии : Любимые стихи
РЫБНЫЙ ВАЛЬСОК
Позови меня, брат, позови меня, ласковый брат,
Мы пойдем по дороге туда, где пылает закат,
Где лини и язи при поддержке язей и линей,
Выясняют, какой из князей и который длинней.
Подожди меня, брат, подожди меня, ты терпелив.
Там, должно быть, отлив, а быть может, и вовсе прилив,
Там качаются сосны в сережках тягучей смолы,
Под нежаркое солнце весь день подставляя стволы.
Приведи меня, брат, приведи меня, ибо туда
В одиночку не ходит ни ветер, ни снег, ни вода.
Даже реки, которые были знакомы едва,
Прибывают туда, заплетаясь, как два рукава.
Так что смело шагай, предъявляй меня как аусвайс,
И ныряй в этот вальс, ты ведь понял, что всё это вальс.
На песочный паркет, на сосновый кудрявый шиньон
То язи, то лини серебристой сорят чешуей.
А закат всё пылает, пылает, никак не сгорит.
Не гони меня, брат, не гони, я впишусь в этот ритм,
В этот круг. В этом кружеве всё невпопад в голове -
То язей, то правей, то ли нет - то линей, то левей.
И прилив переходит в отлив или наоборот,
И танцуют жуки среди мшистых лохматых бород,
И Каспийское море в условно укромной тиши
Торопливо впадает в раскрытую волжскую ширь.
И пылает закат, а потом догорает закат,
Не кончается вальс, но кончается сила в руках,
Потускневшая, но дорогая еще чешуя
Возвращается, тихо вращаясь, на круги своя.
Пристрели меня, брат, пристрели, ты же дружишь с ружьем,
Потому что отсюда никто не уходит вдвоем,
Ни линя, ни язя. В одиночку уходят, скользя.
И подолгу молчат. Потому что об этом нельзя.
Аля Кудряшева
theprincess
05.09.2010, 09:47
Я-то верила: город вышит
и распят на оконных пяльцах,
улыбается: "Здравствуй, гость!"
Оказалось, что город слышит
хруст, с которым сжимают пальцы,
вздох, с которым идут - насквозь,
оказалось, что он - как омут:
неразборчив, и тих, и жаден,
и все время глядит в упор...
Что от шепотов темных комнат
и до самых интимных ссадин -
все годится ему на корм,
что играй, да не заиграйся,
не теряй головы, подруга,
покупаясь на пятачок...
Город памятлив и опасен,
переулки ведут по кругу,
круг сужается, как зрачок...
Неприкаянность - или совесть,
только ноет, и ноет, ноет...
Так ли ночка была сладка,
чтобы синью своих бессонниц
город после следил за мною,
продавая меня с лотка,
выдавая как инородца,
насмехаясь над иноверьем -
за спиною или в глаза,
попрекая меня сиротством,
загоняя меня, как зверя,
за флажки-огоньки-вокзал...
Чтобы мял меня, как бумагу,
и раскручивал каруселью,
чтобы метил штрафным числом...
Чтобы, приноровившись к шагу, -
и единственное спасенье,
и привычка, и ремесло, -
набухали слова, как жилы,
подставляя себя под иглы
непутевых моих врачей...
Чтоб учуявшие наживу,
искушенные в этих играх,
стали целиться - кто ловчей
попадет в незастывший слепок,
в новорожденный теплый сгусток, -
первым выкрикнет: "Сочиняй,
ты - любившая слишком слепо,
ты - нелепым своим искусством
сохрани, сохрани - меня".
Ася Анистратенко
Сад громоздит листву и
не выдает нас зною.
(Я не знал, что существую,
пока ты была со мною.)
Площадь. Фонтан с рябою
нимфою. Скаты кровель.
(Покуда я был с тобою,
я видел все вещи в профиль.)
Райские кущи с адом
голосов за спиною.
(Кто был все время рядом,
пока ты была со мною?)
Ночь с багровой луною,
как сургуч на конверте.
(Пока ты была со мною,
я не боялся смерти.)
Иосиф Бродский
cote d'Ivoire
05.09.2010, 10:02
Есть у огня свои законы.
Огонь войны - в людей вселяет страх.
Покоем дышит он в каминах и кострах.
Но есть огонь невидимый-Иконы.
О, как блаженно жгут лучи твои,
Сжигай меня,икона,я не струшу,
Я знаю, ты сожжешь грехи мои,
Чтоб отогреть измученную душу
В. Гафт
Elsa von Shtern
05.09.2010, 10:08
Леди долго руки мыла
Леди долго руки мыла,
Леди крепко руки терла.
Эта леди не забыла
Окровавленного горла.
Леди, леди! Вы как птица
Бьетесь на бессонном ложе.
Триста лет уж вам не спится -
Мне лет шесть не спится тоже.
В. Ходасевич, 1921
Есть пустые дома в стороне от дорог,
Вид которых приятен лишь вору --
Заколочены досками,
Окна смотрят не выше ног,
Приглашая зайти
По пути
На порог,
Где двое наткнутся на дверь взаперти.
Один -- с отмычкой -- лезет в дом,
Другой косится -- все ли спит кругом.
Старый глаз новый вид
Вряд ли чем-нибудь удивит.
Как строго смотрит ряд посуды на кухне,
Но мебель не ухнет,
И стены не заговорят,
И только часы давят свой нервный тик,
Чтоб не нарушить тишь,
И не тявкнет мышь.
Переглянулись очки -- календарь настороже.
Это зеркало корчит рожи,
Или спросонья мигает звезда?
Луна, не тревожа паркета,
Входит взглянуть -- кто это
Влез сюда.
Здесь грабеж -- где
Ложки и нож,
Чашки, кружки,
Серьги, камни,
Часы -- старая брошь
Спит на подушке.
Издали день грохочет,
Вползая в окна.
Солнечный свет уже там,
Где третья смоква.
И кочет хлопочет --
"Кто это здесь?"
И эхо хохочет,
Дразня его -- "Есть"!
А старая пара уходит, жмурясь на свет,
И дверь приоткрытая смотрит ей вслед.
Эмили Дикинсон
перевод Леонида Ситника
Тринадцать лет. Кино в Рязани,
Тапер с жестокою душой,
И на заштопанном экране
Страданья женщины чужой;
Погоня в Западной пустыне,
Калифорнийская гроза,
И погибавшей героини
Невероятные глаза.
Но в детстве можно всё на свете,
И за двугривенный в кино
Я мог, как могут только дети,
Из зала прыгнуть в полотно.
Убить врага из пистолета,
Догнать, спасти, прижать к груди.
И счастье было рядом где-то,
Там за экраном, впереди.
Когда теперь я в темном зале
Увижу вдруг твои глаза,
В которых тайные печали
Не выдаст женская слеза,
Как я хочу придумать средство,
Чтоб счастье было впереди,
Чтоб хоть на час вернуться в детство,
Догнать, спасти, прижать к груди...
К. Симонов
Что-то внутри, похоже,
сорвалось и раскололось.
Произнося "О, Боже",
слышу собственный голос.
Так страницу мараешь
ради мелкого чуда.
Так при этом взираешь
на себя ниоткуда.
Это, Отче, издержки
жанра (правильней -- жара).
Сдача медная с решки
безвозмездного дара.
Как несхоже с мольбою!
Так, забыв рыболова,
рыба рваной губою
тщетно дергает слово.
Иосиф Бродский
Апельсин
Вы сидели в манто на скале,
Обхвативши руками колена.
А я - на земле,
Там, где таяла пена,-
Сидел совершенно один
И чистил для вас апельсин.
Оранжевый плод!
Терпко-пахучий и плотный...
Ты наливался дремотно
Под солнцем где-то на юге,
И должен сейчас отправиться в рот
К моей серьезной подруге.
Судьба!
Пепельно-сизые финские волны!
О чем она думает,
Обхвативши руками колена
И зарывшись глазами в шумящую даль?
Принцесса! Подите сюда,
Вы не поэт, к чему вам смотреть,
Как ветер колотит воду по чреву?
Вот ваш апельсин!
И вот вы встали.
Раскинув малиновый шарф,
Отодвинули ветку сосны
И безмолвно пошли под скалистым навесом.
Я за вами - умильно и кротко.
Ваш веер изящно бил комаров -
На белой шее, щеках и ладонях.
Один, как тигр, укусил вас в пробор,
Вы вскрикнули, топнули гневно ногой
И спросили: "Где мой апельсин?"
Увы, я молчал.
Задумчивость, мать томно-сонной мечты,
Подбила меня на ужасный поступок...
Увы, я молчал!
Саша Чёрный
ПРОЩАНИЕ С ОСЕНЬЮ
Осенний холодок.
Пирог с грибами.
Калитки шорох и простывший чай.
И снова
неподвижными губами
короткое, как вздох:
«Прощай, прощай.»
«Прощай, прощай...»
Да я и так прощаю
все, что простить возможно,
обещаю
простить и то, чего нельзя простить.
Великодушным я обязан быть.
Прощаю всех, что не были убиты
тогда, перед лицом грехов своих.
«Прощай, прощай...»
Прощаю все обиды,
обеды
у обидчиков моих.
«Прощай...»
Прощаю, чтоб не вышло боком.
Сосуд добра до дна не исчерпать.
Я чувствую себя последним богом,
единственным умеющим прощать.
«Прощай, прощай...»
Старания упрямы
(знать, мне лишь не простится одному),
но горести моей прекрасной мамы
прощаю я неведомо кому.
«Прощай, прощай...» Прощаю,
не смущаю
угрозами,
надежно их таю.
С улыбкою, размашисто прощаю,
как пироги,
прощенья раздаю.
Прощаю побелевшими губами,
покуда не повторится опять
осенний горький чай
пирог с грибами
и поздний час -
прощаться и прощать.
Булат Окуджава
СОН
О опрометчивость моя!
Как видеть сны мои решаюсь?
Так дорого платить за шалость -
заснуть?
Но засыпаю я.
И снится мне, что свеж и скуп
сентябрьский воздух. Все знакомо:
осенняя пригожесть дома,
вкус яблок, не сходящий с губ.
Но незнакомый садовод
разделывает сад знакомый
и говорит, что он законный
владелец.
И войти зовет.
Войти? Как можно? Столько раз
я знала здесь печаль и гордость,
и нежную шагов нетвердость,
и нежную незрячесть глаз.
Уж минуло так много дней,
а нежность - облаком вчерашним,
а нежность - обмороком влажным
меня омыла у дверей.
Но садоводова жена
меня приветствует жеманно.
Я говорю:
- Как здесь туманно...
И я здесь некогда жила.
Я здесь жила - лет сто назад.
- Лет сто? Вы шутите?
- Да нет же!
Шутить теперь? Когда так нежно
столетьем прошлым пахнет сад?
Сто лет прошло, а всё свежи
в ладонях нежности
к родимой
коре деревьев.
Запах дымный
в саду все тот же.
- Не скажи!-
промолвил садовод в ответ.
Затем спросил:
- Под паутиной,
со старомодной челкой длинной,
не ваш ли в чердаке портрет?
Ваш сильно изменился взгляд
с тех давних пор, когда в кручине,
не помню, по какой причине,
вы умерли - лет сто назад.
- Возможно, но - жить так давно,
лишь тенью в чердаке остаться,
и все затем, чтоб не расстаться
с той нежностью?
Вот что смешно.
Белла Ахмадулина
1963
theprincess
05.09.2010, 10:49
Это Вовка, вот чудак!
Он сидит угрюмый,
Сам себе твердит он так:
"Думай, Вовка, думай!"
Заберется на чердак
Или мчится, вот чудак,
В дальний угол сада;
Сам себе твердит он так:
"Думать, думать надо!"
Он считает, что от дум
У него мужает ум.
А Маруся, ей пять лет,
Просит Вовку дать совет
И сказать: во сколько дней
Ум становится умней?
Агния Барто
theprincess
05.09.2010, 11:02
С могучей верою во взоре
Он неподвижен у руля
И правит в гибельном просторе
Покорным ходом корабля.
Толпа - безумием объята -
Воротит смелую ладью,
С угрозой требует возврата
И шлет проклятия вождю.
А он не слышит злобной брани
И, вдохновением влеком,
Плывет в безбрежном океане
Еще неведомым путем.
Валерий Брюсов
theprincess
05.09.2010, 11:04
Валерий Брюсов
На форуме
Не как пришлец на римский форум
Я приходил - в страну могил,
Но как в знакомый мир, с которым
Одной душой когда-то жил.
И, как во сне родные тени,
Встречал я с радостной тоской
Базилик рухнувших ступени
И плиты древней мостовой.
А надо мною, как вершина
Великих, пройденных веков,
Венчали арки Константина
Руину храмов и дворцов.
Дорог строитель чудотворный,
Народ Траяна! Твой завет,
Спокойный, строгий и упорный,
В гранит и мрамор здесь одет.
Твоих развалин камень каждый
Напоминает мне - вести
К мете, намеченной однажды,
Среди пустынь свои пути.
theprincess
05.09.2010, 11:06
Земной свой путь пройдя до середины,
я, заявившись в Люксембургский сад,
смотрю на затвердевшие седины
мыслителей, письменников; и взад-
вперед гуляют дамы, господины,
жандарм синеет в зелени, усат,
фонтан мурлычит, дети голосят,
и обратиться не к кому с "иди на".
И ты, Мари, не покладая рук,
стоишь в гирлянде каменных подруг --
французских королев во время оно --
безмолвно, с воробьем на голове.
Сад выглядит, как помесь Пантеона
со знаменитой "Завтрак на траве".
Бродский
Вільна українка
05.09.2010, 11:28
Не сердись, мой Ангел Божий,
Если правда выйдет ложью.
Встречный ветер не допрашивают,
Правды с соловья не спрашивают
Марина Цветаева
Панихида по апрелю
Панихида по апрелю состоялась в сентябре -
Плакали трамваи на изгибах рельсов,
В кружки наливали погребальную песню,
Тесно было порознь, пусто было вместе
В сентябре.
Панихида по поминкам, панихида после тризны
С половинкою просвирки от причастия ночью,
От причастия любовью, от крещения кровью,
От прощения водой до счастья новой жизни
В сентябре.
Упокой, Господь, наш прошедший год -
Мы дышали через сердце, мы наделали ошибок,
Предавались гордыне, подавали нищим тыщи,
Говорили много слов, но невпопад и не про то
В сентябре.
Мы любили глазами, и глаза были невинны,
Наши песни были злы, дороги неисповедимы,
Мы пришли с революцией горького детства,
Вместо марша распевая ля-мажорную мессу
В сентябре.
Нам хотелось всех любить и танцевать на площадях,
Умереть в момент экстаза сразу после слова амен,
Нам так больно было плакать о прошедших днях,
Что прохожим мы бросали то цветы, то камни
В сентябре.
ho44-mclx7I&p=24707A1F96DBC0D6
БАЛЛАДА О ПАРАШЮТАХ
М.Анчаров
Парашюты рванулись
И приняли вес.
Земля колыхнулась едва.
А внизу - дивизии
«Эдельвейс»
И «Мертвая голова».
Автоматы выли,
Как суки в мороз;
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал Господь:
- Эй, ключари,
Отворите ворота в Сад!
Даю команду
От зари до зари
В рай пропускать десант.
И сказал Господь:
- Это ж Гошка летит,
Благушинский атаман.
Череп пробит,
Парашют пробит,
В крови его автомат.
Он врагам отомстил
И лег у реки,
Уронив на камни висок.
И звезды гасли,
Как угольки,
И падали на песок.
Он грешниц любил,
А они - его,
И грешником был он сам.
Но где ж ты святого
Найдешь одного,
Чтобы пошел в десант?
Так отдай же, Георгий,
Знамя свое,
Серебряные стремена.
Пока этот парень
Держит копье,
На свете стоит тишина.
И скачет лошадка,
И стремя звенит,
И счет потерялся дням,
И мирное солнце
Топочет в зенит
Подковкою по камням.
ПС. Услышала сегодня в каком-то фильме, зацепило...
Девушка из харчевни
Любви моей ты боялся зря -
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля...
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события - страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля...
Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля...
6AWM8IVDyjI
Я буду тихо петь тебе всю ночь…
И свет далеких звезд я принесу с собою…
Я отгоню все страхи взмахом крыльев прочь…
Оставшись рядом. Навсегда. С Мечтою…
Незримым смыслом жизни бытия…
Венком побед, бинтом на стрелы шрамов…
Пусть и могу сейчас совсем немного я…
Но буду рядом. Перезвоном храмов…
И в тихом омуте вечернего сашэ…
Где тени растворяются внезапно…
Я прикоснусь душой к твоей душе…
Я просто буду рядом. Безвозвратно…
И сны не будут более терзать…
Большому сердцу, снова сделав больно…
Ты под крылом моим уютно будешь спать…
И чувствовать. Я рядом. Все спокойно…
Я вечно буду рядом…
Просто знай…
На расстоянье взглядов…
Засыпай…
ДИДОНА И ЭНЕЙ
Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море.
Он же
смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далек от этих мест, что губы
застыли, точно раковина, где
таится гул, и горизонт в бокале
был неподвижен.
А ее любовь
была лишь рыбой - может и способной
пуститься в море вслед за кораблем
и, рассекая волны гибким телом,
возможно, обогнать его... но он -
он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слёз.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер. И великий муж
покинул Карфаген.
Она стояла
перед костром, который разожгли
под городской стеной ее солдаты,
и видела, как в мареве его,
дрожавшем между пламенем и дымом,
беззвучно рассыпался Карфаген
задолго до пророчества Катона.
1969
Лиса Алиса
05.09.2010, 13:54
Кулинарное
***
В лавровых лапах пряностей для быта
кипит уха из рыбок золотых.
Никчемный антураж для выходных:
vip-статус или новое корыто.
Мы преданны, но преданы, - остыли
до пресных дум, до истин прописных.
Подходим словно пазл к стыку стык, -
и спаяны, и на слова пусты.
Вся сказка - лишь два слова: «жили-были»...
***
То ли роль, то ли даль
повзрослевшей печали:
грусть в морях о земле,
о морях на причале...
То ли суть, то ли соль
всех испитых лав стори:
Ждет погоды Ассоль,
у Саргассова моря...
***
Мурлыканьем пустых часов,
ожогом в солнечном сплетенье,
бескрылым вздохом парусов,
вселенским ветром сожаленья,
там где не устье, а исток морской судьбы берет начало Ассоли шёпот: "Чтоб ты сдох!
Я ждать немыслимо устала!"
И вдруг...
опомнившись,
мгновенно,
вскрик,
чайкой жалобной,
звеня:
"Не слушай, Господи, меня! Пусть будет счастлив непременно!!!"
© Copyright: Маша Не
Лиса Алиса
05.09.2010, 14:01
Другая щека
Потоком праха в пыль небесных струй,-
вновь перелет от выкрика до тризны:
спасибо вам за первый поцелуй,
а за прощальный вздох - остаток жизни.
Простоволосой девушке сенной
что вечность? Только бред один из многих...
Благодарю всех тех, кто был со мной,
Отринувшим меня целую ноги…
Пока в остатках памяти горчит
рябина черноплодная земная,
боготворю всех тех, кто мной забыт,
забывших обо мне благословляю …
© Copyright: Маша Не
Смешной романс. Да, все мы таковы -
Страдальцы торопливые, увы,
Ведь мужество смешно, забавен страх,
Пойди пойми, над чем смеется век,
О, как тебе неловко, человек.
Так где-то на рассвете, в сентябре
Бредешь в громадном проходном дворе.
Чуть моросит за чугуном ворот,
Сухой рукой ты вытираешь рот
И вот выходишь на пустой проспект
И вдоль витрин и вымокших газет
Вдоль фонарей, оград, за поворот
Все дальше ты уходишь от ворот,
В которых все живут твои друзья,
Которых ни любить, ни гнать нельзя.
Все дальше, дальше ты. И на углу
Сворачиваешь в утреннюю мглу.
Ступай, ступай. И думай о себе
В твоей судьбе как и в любой судьбе
Переплелись, как теплые тела,
Твои дела и не твои дела
С настойчивой усталостью души.
Ты слышишь эту песенку в тиши.
Ты слышишь эту песенку в тиши.
Иди, иди, пройти квартал спеши.
Ступай, ступай, быстрее проходи,
Ступай, ступай, весь город впереди.
Ступай, ступай, начнется скоро день
Твоих и не твоих поспешных дел.
Вот так всегда - здесь время вдаль идет,
А кто-то в стороне о нем поет.
Ступай, ступай, быстрее проходи,
Иди, иди, весь город впереди.
Еще не день, там возникает жизнь,
Но к шествию ты присоединись,
А если надо - будешь впереди,
Квартал с поющим песню обойди.
Иосиф Бродский "Шествие"
Лиса Алиса
05.09.2010, 15:56
Алиби
Когда, сожрав реликт первопричин,
всех одиночек перебили стаей,-
мы виноваты в том, о чем молчим,
мы виноваты в том, чего не знаем…
Пока закат - художник - некрофил
запястья улиц красит цветом охры,
есть алиби у облинявших крыл,
есть три желанья: кофе, ты, и сдохнуть…
© Copyright: Маша Не
Этой осенью голою,
где хотите, в лесу ли, в подвале,
разменяйте мне голову,
чтобы дорого не давали.
И пробейте в спине мне,
как в копилке, глухое отверстие,
чтоб туда зазвенели
ваши взгляды и взгляды ответственные.
За глаза покупаю
книжки самые длинные.
Баба будет любая,
пару черных подкину ей.
За таки очень ласковое
шефу с рожею каменной
я с презреньем выбрасываю
голубые да карие.
Ах, копилушка-спинушка,
самобранная скатерть,
мне с серебряной выдержкой
лет пяти еще хватит.
За глаза ли зеленые
бью зеленые рюмки,
а на сердце влюбленные
все в слезах от разлуки.
Чтоб не сдохнуть мне с голоду,
еще раз повторяю,
разменяйте мне голову,
или зря потеряю!
Леонид Губанов
Была б жива Цветаева,
пошел бы в ноги кланяться,
пускай она седая
и в самом старом платьице.
С собой взял водку белую
и пару вкусных шницелей,
присел бы зорким беркутом –
знакомиться?! мириться ли?!
Пускай была бы грустная,
а скатерть даже грязная,
но только б слышать с уст ее
то – розовое, разное.
Но только б видеть глаз ее
фиалковые тени
и чудо челки ласковой
и чокнуться в колени.
Жила на свете меточка
курсисточкой красивой,
в бумажном платье девочка
петлю с собой носила.
Писала свитки целые,
курила трубку черную,
любила спать за церковью,
ходить в пацанских чеботах.
И доигралась, алая,
и потеряла голову,
одно лишь слово балуя,
ты засыпала голая.
Один лишь стол в любовниках,
одна лишь ночь в избранницах.
Ах, от тебя садовнику
навеки не избавиться!
Небесному – небесное,
земному лишь земное,
и ты летишь над бездною
счастливейшей звездою.
Все поняла – отвергнула,
поцеловала – ахнула,
ну а теперь ответа жди
от золотого ангела.
Пусть сыну честь – гранатою,
а мужу слава – пулей,
зато тебя с солдатами
одели и обули.
Ни милости, ни благости –
божественная ягода,
ты удавилась в августе
над табуреткой Дьявола.
И ничего не вспомнила,
перекрестилась толечко.
Налей стаканы полные,
заешь все лунной корочкой.
Здоровье пью рабы твоей,
заложницы у вечности,
над тайнами разрытыми
страстями подвенечными.
Какое это яблоко
по счету, своевольное?
Промокшая Елабуга,
печаль моя запойная.
Была б жива Цветаева,
пришел бы в ноги кланяться,
за то, что не святая,
а лишь Страстная Пятница.
И грустная, и грешная,
и горькая, и сладкая,
сестрица моя нежная,
сестрица моя славная.
Дай Бог в аду не горбиться,
седые патлы путая,
малиновая горлица,
серебряного утра!..
Леонид Губанов
ПЕРЕД ЛИСТОПАДОМ
Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь жёлтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моём.
Выпало лето холодной иголкой
Из онемелой руки тишины
И запропало в потёмках за полкой,
За штукатуркой мышиной стены.
Если считаться начнём, я не вправе
Даже на этот пожар за окном.
Верно, ещё рассыпается гравий
Под осторожным её каблуком.
Там, в заоконном тревожном покое,
Вне моего бытия и жилья,
В жёлтом, и синем, и красном - на что ей
Память моя? Что ей память моя?
Арсений Тарковский
Парусник
05.09.2010, 16:46
Когда мой дух растает
В рассветной тишине
И новый день настанет,
Забудьте обо мне.
Угасла с жизнью дружба,
И не скорблю о ней.
И памяти не нужно.
Забудьте обо мне.
Кого легко любила,
Сгорели, как в огне.
Наш новый дом – могила.
Забудьте обо мне.
Простите, не взыщите,
Но даже и во сне
Не надо, не ищите.
Забудьте обо мне…
А.Истогина
anglichanka
05.09.2010, 16:54
:Я люблю тебя, слышишь?
Слышишь.Для меня ты живешь и дышишь.
Понимаешь, ты мой?
Понимаешь.Ты всю жизнь мою занимаешь.
Ты мой самый добрый и славный,
Ненаглядный, милый, странный,
Мой веселый и мой суровый,
Каждый день мой: прошлый и новый!
Свои глаза в улыбке прищурив,
И сердито брови нахмурив,
Мой всегда:при разлуке,при встрече
Днем и ночью и в тихий вечер
Мой и злой и порой нехороший,
Мой отчаянный и осторожный!Я храню твоих глаз просинь,
Твою зиму, весну и осень!
Я всегда неразлучна с тобою,
Для меня твое - все родное.
Ты мне всех дороже и ближе,
Ты живешь для меня, пойми-же!
Для меня твои руки, губы,
Ты мой нежный и ты мой грубый!
Для меня твои беды - горе,
Твоя радость -мне счастья море!
Мне не надо другого взгляда,
Поцелуев других не надо,
Рук других - не твоих- не хочу я
Просты ты - это мир, где живу я!
Ты все: туча в небе огромном.
Ты и солнце, ты тихая лунность,
Ты моя бесконечная юность!
Ты же доброе все, земное,ты же тоже весною со мною?
Просто ты - это я, ведь правда?
И ДРУГУЮ ТЕБЕ НЕ НАДО!
Любовь Коверинская
Сладок запах синих виноградин...
Дразнит опьяняющая даль.
Голос твой и глух и безотраден.
Никого мне, никого не жаль.
Между ягод сети-паутинки,
Гибких лоз стволы еще тонки,
Облака плывут, как льдинки, льдинки
В ярких водах голубой реки.
Солнце в небе. Солнце ярко светит.
Уходи к волне про боль шептать.
О, она, наверное, ответит,
А быть может, будет целовать.
Анна Ахматова
1912
qwe72rty
05.09.2010, 17:08
http://img.pixs.ru/storage/3/3/8/yyyyjpg_3727036_952338.jpg (http://pixs.ru/?r=952338)
С тобой приятно выпить кофе по утру,
С постели теплой не вставая,
Ты скажешь обычное:"схожу я,..., покурю."
Минут недолгих приятны ожидания.
Уже давно тебя я не стыжусь,
Но каждый раз как в первый раз,
К твоей груди я ласково прижмусь,
Прошедшей ночи был незабываемый экстаз.
Приятно видеть тебя рядом,
В постеле нежиться с тобой,
Играть забавно с тобой взглядом,
Хочу желанной быть только тобой.
Лучами утреннего солнца нас согреет,
Прикроем простынью слегка обнаженные тела,
Влечение мое к тебе не тлеет,
И в сердце сохраняется искра.
Ты пламя, что согреет в холода,
Дыхание твое как пляжный ветер,
Ласково и нежно обнимает меня,
Ты интересен в ярком моем свете.
Ты сильный в нежности своей,
Когда на едине мы вместе,
Ты ласков в хрупкости моей,
Будто романтик в лирической песне.
И каждое мгновение ловлю с тобой,
Приятные минуты наших отношений,
Тебя так сильно я хочу порой,
Ведь признаюсь я в этом без стеснений.
Павел Карпов
Сиреневый кафтан моих обид...
Мой финиш сломан, мой пароль убит.
И сам я на себя немного лгу,
скрипач, транжир у поседевших губ.
Но буду я у родины в гостях
до гробовой, как говорится, крышки,
и самые любимые простят
мой псевдоним, который стоит вышки.
Я женщину любимую любил,
но ничего и небосвод не понял,
и сердца заколдованный рубин
последнюю мою молитву отнял.
Гори, костер, гори, моя звезда.
И пусть, как падший ангел, я расстрелян,
Но будут юность в МВД листать,
когда стихи любовницы разделят.
А мне не страшно, мне совсем светло,
земного шара полюбил я шутки...
В гробу увижу красное стекло
и голубую подпись незабудки!
Леонид Губанов
Прощается женщина с мужем.
Идет, как по небу, по лужам.
Трепещет пальто ее -- тряпка,
и скверно ей, верно, и зябко.
Мужчина ж в пучине вагона
нарезал колбас и бекона,
налил половину стакана
и выпил с лицом истукана.
А женщина тащится к дому --
к немому, глухому, пустому...
А муж ее, скомкав салфетку,
спокойно глядит на соседку.
Глеб Горбовский
Сонет
"Седой венец достался мне недаром..."
Анна Ахматова
Выбрасывая на берег словарь,
злоречьем торжествуя над удушьем,
пусть море осаждает календарь
со всех сторон: минувшим и грядущим.
Швыряя в стекла пригоршней янтарь
осенним днем, за стеклами ревущим,
и гребнем, ослепительно цветущим,
когда гремит за окнами январь,
захлестывая дни, - пускай гудит,
сжимает сердце и в глаза глядит.
Но подступая к самому лицу,
оно уступит в блеске своенравном
седому, серебристому венцу,
взнесенному над тернием и лавром!
Иосиф Бродский
О новая мечта моя,
Я за тобой слежу с улыбкой,
Как ты, на крыльях тучи зыбкой,
Летишь в надземные края;
Остановись, взываю я,
Мечта моя, остановись!
Ты безрассудно мчишься ввысь,
С тобой мы оба безрассудны;
Хотя, кто ищет жребий чудный,
Тот говорит тебе: стремись!
Ты высоко вознесена,
И нет конца твоей надежде.
Мечта, мечта, проверим прежде,
На чем основана она.
Я знаю, да, ты влюблена,
И ты ответишь, знаю сам,
Что веришь собственным глазам.
Скажи глазам: "Вам это снится,
И на соломе не годится
Сооружать алмазный храм".
Винить тебя я был бы рад,
Когда наступит час расплаты.
Но, ах, мы оба виноваты,--
Я точно так же виноват.
Ты скажешь--и права стократ,--
Что если ты от солнца близко
И в искрах пламенного диска
Твои воскрылья обожглись,
То ты взнеслась в такую высь
Лишь потому, что я так низко;
Тот, кто подвергся нападенью.
К насилью повода не дав,
В своей защите будет прав;
Мечта, не уступай сомненью,
Служи любви и дерзновенью
И пусть грозит нам гибель злая,
Мы смело скажем, погибая:
Из-за меня погибла ты,
А я--вослед моей мечты,
Куда стремились мы,-- не зная.
Итак, вперед, хотя б всечасно
Грозила гибелью стезя;
Того погибшим звать нельзя,
Кто погибает так прекрасно.
Других величат громогласно
За их победы; я таков,
Что прославлять тебя готов,
Мечта, за гибель и паденье.
Такое славное крушенье
Рождает зависть у врагов.
Лопе Де Вега.
Отрывок «Собака на сене»
Всюду бегут дороги
Всюду бегут дороги,
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.
Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги,
В ранний и поздний час.
Топчут песок и глину
Страннические ноги,
Топчут кремень и грязь...
Кто на ветру - убогий?
Всяк на большой дороге -
Переодетый князь!
Треплются их отрепья
Всюду, где небо - сине,
Всюду, где Бог - судья.
Сталкивает их цепи,
Смешивает отрепья
Парная колея.
Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,
Нищенствуют и княжат -
Каторжные княгини,
Каторжные князья.
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.
Это не я с тобою, -
Это беда с бедою
Каторжная - сошлась.
Что же! Целуй в губы,
Коли тебя, любый,
Бог от меня не спас.
Всех по одной дороге
Поволокут дроги -
В ранний ли, поздний час.
5 апреля 1916
Марина Цветаева
БОЛЬШАЯ ДОРОГА
К застенчивым девушкам,
Жадным и юным,
Сегодня всю ночь
Приближались кошмаром
Гнедой жеребец
Под высоким драгуном,
Роскошная лошадь
Под пышным гусаром...
Совсем как живые,
Всю ночь неустанно
Являлись волшебные
Штабс-капитаны,
И самых красивых
В начале второго
Избрали, ласкали
И нежили вдовы.
Звенели всю ночь
Сладострастные шпоры,
Мелькали во сне
Молодые майоры,
И долго в плену
Обнимающих ручек
Барахтался
Неотразимый поручик...
Спокоен рассвет
Довоенного мира.
В тревоге заснул
Городок благочинный,
Мечтая
Бойцам предоставить квартиры
И женщин им дать
Соответственно чину,-
Чтоб трясся казак
От любви и от спирта,
Чтоб старый полковник
Не выглядел хмуро...
Уезды дрожат
От солдатского флирта
Тяжелой походкой
Военных амуров.
Большая дорога
Военной удачи!
Здесь множество
Женщин красивых бежало,
Армейцам любовь
Отдавая без сдачи,
Без слез, без истерик,
Без писем, без жалоб.
По этой дороге,
От Волги до Буга,
Мы тоже шагали,
Мы шли задыхаясь,-
Горячие чувства
И верность подругам
На время походов
Мы сдали в цейхгауз.
К застенчивым девушкам,
В полночь счастливым,
Всю ночь приближались
Кошмаром косматым
Гнедой жеребец
Под высоким начдивом,
Роскошная лошадь
Под стройным комбатом.
Я тоже не ангел,-
Я тоже частенько
У двери красавицы
Шпорами тенькал,
Усы запуская
И закручивал лихо,
Пускаясь в любовную
Неразбериху.
Нам жены простили
Измены в походах.
Уютом встречают нас
Отпуск и отдых.
Чего же, друзья,
Мы склонились устало
С тяжелым раздумьем
Над легким бокалом?
Большая дорога
Манит издалече,
Зовет к приключеньям
Сторонка чужая,
Веселые вдовы
Выходят навстречу,
Печальные женщины
Нас провожают...
Но смрадный осадок
На долгие сроки,
Но стыд, как пощечина,
Ляжет на щеки.
Простите нам, жены!
Прости нам, эпоха,
Гусарских традиций
Проклятую похоть!
1928
Михаил Светлов
где - за семью морями, семью лесами -
утром очнёшься, синью омыв ресницы,
чьими ты будешь смотреть на него глазами -
горечи, нежности, смерти, зимы, зегзицы,
чьими руками - вестницы, кружевницы -
будешь плести на морозном стекле узоры,
время косится згой на твои косицы,
свет убавляет, переставляет горы,
где он увидит ночью, в каком сезаме,
синие сны-самоцветы, обломки клада,
чьими он будет смотреть на тебя глазами -
смертника, праздника, финиста, снегопада,
чьими руками - лирника, цинцинната -
будет печаль заводить за края денницы,
время свербит в груди, пустельга, цикада,
режет зрачки, прореживает зарницы,
это вербена, вереск, омела, верба,
это на всех языках золотая книга,
это глаза в глаза, это небо в небо,
ленточка, лествичка, ласточка, береника...
Сергей Шестаков
Где эти туфельки с маленькими каблуками,
Сброшенные у порога, брошенные как попало
В доме, пропахшем яблоками, под облаками
Плюшевыми, что упавшее покрывало,
Палевым было время, потом опаловым,
И, застывая лавой, щипало икры...
Где — по каким перронам, платформам, палубам —
Цокают, из каких сердец высекают искры...
Сергей Шестаков
qwe72rty
05.09.2010, 19:14
http://img.pixs.ru/storage/7/5/4/yyyyjpg_2084752_952754.jpg (http://pixs.ru/?r=952754)
Не своди с меня неба ночную усталость.
Отогрей меня взглядами истин, смотри:
Я слаба и меня во мне самая малость
Стебелек одуванчика полый внутри.
Напои меня соком своих искушений,
Пригуби легкий стон моего колдовства,
Проникая в изгибы моих отражений
И души. Оживая, качнется листва -
И окрепнут любви молодые побеги,
Заплетаясь с твоими в узорную вязь.
И под ласковой сенью восторга и неги
Выйдет сила из недр, никого не стыдясь!
Я тебе подарю красоту оживленья,
Тайны наших прошедших и новых веков.
Опьянив ароматом до изнеможенья,
Нам расстелет идиллия сонм лепестков.
И под флером воздушным, у счастья во власти
Мы проснемся в купели прозрачного дня.
Долгий наш поцелуй - как святое причастье!
Возвращение в жизнь для тебя и меня...
Вика Дашкова
Лиса Алиса
05.09.2010, 20:15
Пусть, опустив забрало,
шёпот спиной услышу:
– Эк её разобрало!
– Видно, сорвало крышу.
– Думала, Эльдорадо?
– Метила в рай, да мимо…
Пусть. Не боюсь. Так надо.
Знаю: неуязвима.
© Copyright: Неразговорчивая
Инструкция опечаленным
"Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным..."
Анна Ахматова
Я ждал автобус в городе Иркутске
пил воду, замурованную в кране,
глотал позеленевшие закуски
в ночи в аэродромном ресторане.
Я пробуждался от авиагрома
и танцевал под гул радиовальса,
потом катил я по аэродрому
и от земли печально отрывался.
И вот летел над облаком атласным,
себя как прежде чувствуя бездомным,
твердил, вися над бездною прекрасной:
все дело в одиночестве бездонном.
Не следует настаивать на жизни
страдальческой из горького упрямства.
Чужбина так же сродствена отчизне,
как тупику соседствует пространство.
Иосиф Бродский
Я прошу прощенья у друзей…
Всех кто был не рядом, но со мною…
Прикрывал меня кто от камней…
Становясь к моей спине спиною…
Я прошу прощенья у родных…
Потому, что часто ошибался…
Я прошу у мертвых и живых…
И жалею, что таким остался…
Я прошу прошенья у врагов…
Всех, кто жаждал смерти и забвенья…
Дрался кто со мной без дураков…
Не прося пощады и прощенья…
Я прошу прощенья у судьбы…
Зная, что не раз меня учила…
Помогла пройти мне две войны…
И ни разу глаз мне не закрыла…
Я прошу прощенья у Любви…
Той, ради которой я так бился...
Господи хоть ты убереги…
Я не смог...хоть искренне молился…
Дотроньтесь меня руками несказанных слов…
Разбейте хрусталь теории «Мысленно вместе»…
Но кто вложит чистую вату в дыры от снов…
Или расскажет, что делать с неспетой песней…
А может, кто пальцы отмоет от яда «За что?»
И выправит мне суставы разбитых улыбок…
Душа на протезах пытается пить вино…
Чтоб не было больно от прошлых чужих ошибок…
В ладонях все линии спутаны странной косой…
И только мозоли на памяти мест не меняют…
А время так медленно лечит, хоть волком вой…
Когда недофразы « так было…» случайно роняют…
Продайте мне компас, в котором нет стрелки «Вчера…»
Я все заложу, хоть монеты прощения Отдал…
Кто заповедь выучил «Боль у Любви как сестра…»
Тот должен понять, если только он Душу не продал…
А в прочем не надо. Пойду без него, налегке…
«Ты знал, на что шел…» и этому нет оправданий…
Лишь вскрикнет усталое сердце в последнем пике…
Разбившись о камни «Забудь...» из твоих покаяний…
Диалог
"Там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
сотня ворон поет."
"Где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
слов я не разберу."
"В кронах, сказал я, в кронах
темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
сотни его внучат."
"Но разве он был вороной:
ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах,
слов твоих не пойму."
"Прятал свои усилья
он в темноте ночной.
Все, что он сделал: крылья
птице черной одной."
"Ветер мешает мне, ветер.
Уйми его, Боже, уйми.
Что же он делал на свете,
если он был с людьми."
"Листьев задумчивый лепет,
а он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
это его душа."
"Теперь я тебя понимаю:
ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
корни дубовых рощ."
"Крышу я делаю, крышу
из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
ниже всякой травы.
Его я венчаю мглою.
Корона ему под стать."
"Как ему там под землею."
"Так, что уже не встать.
Там он лежит с короной,
там я его забыл."
"Неужто он был вороной."
"Птицей, птицей он был."
Иосиф Бродский
Я просто напишу тебе стихи…
Сложив все чувства, как на плаху судий…
Сегодня отпустив свои грехи…
А может наши…Честно…без прелюдий…
Я просто расскажу, что есть тоска…
И нет врачей, чтоб сны мои спасти…
Взведенной памятью маячит у виска…
Очередная клятва из… «прости…»
Очередной упрек, как взмах клинка…
Остановись! Истерика безлика!
Прервав полет души, как мотылька…
Держа за крылья, в пламени из крика…
И в гневе, забывая о другом…
Ногами топчется все то, что было свято…
На утро остается в горле ком…
Труп мотылька. И тень души распятой…
Я просто так тебе хотел сказать…
Не надо больше. Это больно. Слишком…
Но только не затем чтобы сорвать…
Те два крыла. Рисованным излишком…
Грехи, они у каждого свои…
И каждый хочет, чтобы их забыли…
Но только невозможно из Любви…
Свои грехи замаливать чужими…
Последняя песня ангела...
НЕ досказанность слов....
НЕ успевших признаний....
НЕ услышанных фраз....
НЕ нашедших сердец...
НЕ гуманностью снов...
НЕ больших расстояний...
НЕ волнующих глаз...
НЕ сплетенных колец...
НЕ минуема ночь...
НЕ раскрытых желаний...
НЕ возможность понять...
НЕ успев осознать...
НЕ желаньем помочь...
НЕ стерпев испытаний...
НЕ любя предавать...
НЕ смогла удержать...
НЕ хочу засыпать...
НЕ снимая браслетов...
НЕ доказанной правды...
НЕ услышанной вновь...
Я попробую...
Я попробую выжечь в себе…
Эти принципы, жить растворяясь…
Быть единственным в чье то судьбе…
Вновь прощать, самому задыхаясь…
Я попробую все не ломать…
Запрещать и пытаться исправить….
Ограждая, ладони срывать…
Разбиваясь, от боли избавить…
Я попробую просто понять…
Может вправду все зря и нелепо…
И, наверно так нужно, терять…
В то, что верил так глупо и слепо…
Я попробую снова простить…
Хоть в прощении никто не нуждался…
Осуждать ведь почти как убить…
Я к ошибкам чужим возвращался…
Я попробую быть не собой…
Перестану писать лишь про крылья…
Так всем легче, и с бывшей Душой…
Все же буду я пить, от бессилья…
Кусочек чувств, в протянутой ладони...
Он еле дышит, он почти не жив…
Прими его, избавив от агоний…
Для жизни, дав отчаянный мотив…
Не откажи ему, не оставляя…
Не дай засохнуть, протяни ладонь…
Ведь участь отвергаемых иная…
Забвенье, сны, молчание как бронь…
Ему немного надо, в душу дверцу…
Быть просто чьим то, теплым и родным…
Прими его, и спрячь где бьется сердце…
Что сделало его опять живым…
FairyTale
05.09.2010, 21:50
Целоваться бесшумно, фары
Выключив. Глубиной,
Новизной наполнять удары
Сердца, — что в поцелуй длиной.
Просыпаться под звон гитары,
Пусть расстроенной и дрянной.
Серенады одной струной.
Обожаю быть частью пары.
Это радостней, чем одной.
Но в любви не как на войне,
А скорее всего как в тайной
Агентуре: предатель не
Осуждается, а случайной
Пулей потчуется во сне;
Ты рискуешь собой вдвойне.
И, подрагивая виском,
Словно ягодное желе я,
Сладким девичьим голоском
Металлическим — сожалею,
Но придется — метнуть куском
Стали в спину. Давись песком,
Будто редкостным божоле и
Как подденут тебя носком —
Улыбайся им, тяжелея.
Так и буду одна стоять,
Оседая внутри клубами.
Память — это глагол на «ять».
Памю. Памяли. Памишь. Пами.
Вера Полозкова
Эклога 4-я (зимняя)
Ultima Сumaei venit iam carminis aetas:
magnus ab integro saeclorum nascitur ordo...
Virgil. Eclogue IV
Дереку Уолкотту
I
Зимой смеркается сразу после обеда.
В эту пору голодных нетрудно принять за сытых.
Зевок загоняет в берлогу простую фразу.
Сухая, сгущенная форма света --
снег -- обрекает ольшаник, его засыпав,
на бессоницу, на доступность глазу
в темноте. Роза и незабудка
в разговорах всплывают все реже. Собаки с вялым
энтузиазмом кидаются по следу, ибо сами
оставляют следы. Ночь входит в город, будто
в детскую: застает ребенка под одеялом;
и перо скрипит, как чужие сани.
II
Жизнь моя затянулась. В речитативе вьюги
обострившийся слух различает невольно тему
оледенения. Всякое "во-саду-ли"
есть всего-лишь застывшее "буги-вуги".
Сильный мороз суть откровенье телу
о его грядущей температуре
либо -- вздох Земли о ее богатом
галактическом прошлом, о злом морозе.
Даже здесь щека пунцо'веет, как редиска.
Космос всегда отливает слепым агатом,
и вернувшееся восвояси "морзе"
попискивает, не застав радиста.
III
В феврале лиловеют заросли краснотала.
Неизбежная в профиле снежной бабы
дорожает морковь. Ограниченный бровью,
взгляд на холодный предмет, на кусок металла,
лютей самого металла -- дабы
не пришлось его с кровью
отдирать от предмета. Как знать, не так ли
озирал свой труд в день восьмой и после
Бог? Зимой, вместо сбора ягод,
затыкают щели кусками пакли,
охотней мечтают об общей пользе,
и вещи становятся старше на год.
IV
В стужу панель подобна сахарной карамели.
Пар из гортани чаще к вздоху, чем к поцелую.
Реже снятся дома, где уже не примут.
Жизнь моя затянулась. По крайней мере,
точных примет с лихвой хватило бы на вторую
жизнь. Из одних примет можно составить климат
либо пейзаж. Лучше всего безлюдный,
с девственной белизной за пеленою кружев,
-- мир, не слыхавший о лондонах и парижах,
мир, где рассеянный свет -- генератор будней,
где в итоге вздрагиваешь, обнаружив,
что и тут кто-то прошел на лыжах.
V
Время есть холод. Всякое тело, рано
или поздно, становится пищею телескопа:
остывает с годами, удаляется от светила.
Стекло зацветает сложным узором: рама
суть хрустальные джунгли хвоща, укропа
и всего, что взрастило
одиночество. Но, как у бюста в нише,
глаз зимой скорее закатывается, чем плачет.
Там, где роятся сны, за пределом зренья,
время, упавшее сильно ниже
нуля, обжигает ваш мозг, как пальчик
шалуна из русского стихотворенья.
VI
Жизнь моя затянулась. Холод похож на холод,
время -- на время. Единственная преграда --
теплое тело. Упрямое, как ослица,
стоит оно между ними, поднявши ворот,
как пограничник держась приклада,
грядущему не позволяя слиться
с прошлым. Зимою на самом деле
вторник он же суббота. Днем легко ошибиться:
свет уже выключили или еще не включили?
Газеты могут печататься раз в неделю.
Время глядится в зеркало, как певица,
позабывшая, что' это -- "Тоска" или "Лючия".
VII
Сны в холодную пору длинней, подробней.
Ход конем лоскутное одеяло
заменяет на досках паркета прыжком лягушки.
Чем больше лютует пурга над кровлей,
тем жарче требует идеала
голое тело в тряпичной гуще.
И вам снятся настурции, бурный Терек
в тесном ущелье, мушиный куколь
между стеной и торцом буфета:
праздник кончиков пальцев в плену бретелек.
А потом все стихает. Только горячий уголь
тлеет в серой золе рассвета.
VIII
Холод ценит пространство. Не обнажая сабли,
он берет урочища, веси, грады.
Населенье сдается, не сняв треуха.
Города -- особенно, чьи ансамбли,
чьи пилястры и колоннады
стоят как пророки его триумфа,
смутно белея. Холод слетает с неба
на парашюте. Всяческая колонна
выглядит пятой, жаждет переворота.
Только ворона не принимает снега,
и вы слышите, как кричит ворона
картавым голосом патриота.
IX
В феврале чем позднее, тем меньше ртути.
Т. е. чем больше времени, тем холоднее. Звезды
как разбитый термометр: каждый квадратный метр
ночи ими усеян, как при салюте.
Днем, когда небо под стать известке,
сам Казимир бы их не заметил,
белых на белом. Вот почему незримы
ангелы. Холод приносит пользу
ихнему воинству: их, крылатых,
мы обнаружили бы, воззри мы
вправду горе', где они как по льду
скользят белофиннами в маскхалатах.
X
Я не способен к жизни в других широтах.
Я нанизан на холод, как гусь на вертел.
Слава голой березе, колючей ели,
лампочке желтой в пустых воротах,
-- слава всему, что приводит в движенье ветер!
В зрелом возрасте это -- вариант колыбели,
Север -- честная вещь. Ибо одно и то же
он твердит вам всю жизнь -- шепотом, в полный голос
в затянувшейся жизни -- разными голосами.
Пальцы мерзнут в унтах из оленьей кожи,
напоминая забравшемуся на полюс
о любви, о стоянии под часами.
XI
В сильный мороз даль не поет сиреной.
В космосе самый глубокий выдох
не гарантирует вдоха, уход -- возврата.
Время есть мясо немой Вселенной.
Там ничего не тикает. Даже выпав
из космического аппарата,
ничего не поймаете: ни фокстрота,
ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь.
Вас убивает на внеземной орбите
отнюдь не отсутствие кислорода,
но избыток Времени в чистом, то есть
без примеси вашей жизни, виде.
XII
Зима! Я люблю твою горечь клюквы
к чаю, блюдца с дольками мандарина,
твой миндаль с арахисом, граммов двести.
Ты раскрываешь цыплячьи клювы
именами "Ольга" или "Марина",
произносимыми с нежностью только в детстве
и в тепле. Я пою синеву сугроба
в сумерках, шорох фольги, чистоту бемоля --
точно "чижика" где подбирает рука Господня.
И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого
города, мерзнувшего у моря,
меня согревают еще сегодня.
XIII
В определенном возрасте время года
совпадает с судьбой. Их роман недолог,
но в такие дни вы чувствуете: вы правы.
В эту пору неважно, что вам чего-то
не досталось; и рядовой фенолог
может описывать быт и нравы.
В эту пору ваш взгляд отстает от жеста.
Треугольник больше не пылкая теорема:
все углы затянула плотная паутина,
пыль. В разговорах о смерти место
играет все большую роль, чем время,
и слюна, как полтина,
XIV
обжигает язык. Реки, однако, вчуже
скованы льдом; можно надеть рейтузы;
прикрутить к ботинку железный полоз.
Зубы, устав от чечетки стужи,
не стучат от страха. И голос Музы
звучит как сдержанный, частный голос.
Так родится эклога. Взамен светила
загорается лампа: кириллица, грешным делом,
разбредаясь по прописи вкривь ли, вкось ли,
знает больше, чем та сивилла,
о грядущем. О том, как чернеть на белом,
покуда белое есть, и после.
1980
Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маята,
Нас метро то и дело глотает,
Выпуская из дымного рта.
В шумных улицах в белом порханьи
Люди ходим мы рядом с людьми,
Перемешаны наши дыханья,
Перепутаны наши следы.
Из карманов мы курево тянем,
Популярные песни мычим,
Задевая друг друга локтями,
Извиняемся или молчим.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным
Каждый вроде отдельным путем,
Мы не узнанные друг другом,
Задевая друг друга идем.
Евгений Евтушенко
Погибну ли юнцом и фатом на фанты?
Юсуповым кольцом на Гришкины следы?
Не верю ни жене, ни мачехе, ни другу
В чахоточной стране, где казни пахнут югом.
Где были номера, и Англии, и ангела,
тень моего пера, что грабила и лапала.
Сходились на погост, и в день рожденья сыщика
мы поднимали тост за лучшего могильщика.
И шебуршала знать, когда нас запрещали
в такие годы брать. Мороз по завещанью,
стеклянная пора, где глух топор и сторож,
где в белый лоб дыра, где двух дорог не стоишь.
Где вам жандармы шлют гнилой позор допросов.
Где всем поэтам шьют дела косым откосом.
Где узнают карниз по луже с кровью медленной
полуслепых кулис... Там скрылся всадник медный.
Где девки, купола, где чокнутое облако...
Россия, как спала? С утра, наверно, робко вам?!
И щами не щемит во рту народовольца,
и брежжит динамит, и револьвер готовится.
Горбатая Москва Россия зубы скалит.
Копеечной свечой чадят ее секреты.
Печоркин горячо напишет с того света.
Ворую чью-то грусть, встречаю чью-то лесть.
Белеющая Русь, я твой порожний рейс!
Толпа, толпа, толпа, среди бровей поройся.
Не дура та губа на бронзовом морозе!
О, если б был пароль для тех ночей начальных,
то тот пароль - мозоль. Храни меня, отчаянный!
Как снятие с креста, судьба моя печальная,
Храни меня, звезда, счастливая, случайная!
Леонид Губанов
serg1969
05.09.2010, 22:43
Растрепать твои волосы пальцами нежно,
Написать снова имя губами на коже,
И любовью беречь тебя свято и грешно,
Удивляясь – ну как мы с тобою похожи!
Гладить тонкую спину рукой осторожно,
И смотреться в глаза, и тереться носами,
Отдаваться и брать твоё тело безбожно,
Каждой клеточкой чувствуя божье над нами.
И дышать этой нотой, и слиться дыханьем,
Потерявшись навек между цветом и звуком,
Возведя понимание над обладаньем,
И прошить это намертво сдвоенным стуком.
Расстелить ночь как простынь, и за облаками
Обнажённое чувство застенчиво прятать,
И искать, как всё выразить это словами,
И опять не найти… и от счастья заплакать…
Ну а если мы оба в плену наважденья?
Я боюсь, что однажды ты сможешь проснуться…
Дай мне, Господи, сил на твоё отреченье
Промолчать, и, лишь, горько в ответ улыбнуться…
Юрий Егоров
Жизнь - это наслаждение погоста,
грубый дом дыма,
где ласточка поседевшей головою бьется
в преисподней твоего мундира.
Жизнь - это потный лоб Микеланджело.
Жизнь -- это перевод с немецкого.
Сколько хрусталя серебряные глаза нажили?
Сколько пощечин накопили щечки прелестные?
Я буду стреляться вторым за наместником
сего монастыря, то есть тела,
когда твоя душа слезою занавесится,
а руки побелеют белее мела.
Из всего прошлого века выбрали лишь меня.
Из других - Разина струги, чифирь Пугачева.
Небо желает дать ремня.
Небо - мой тулуп, дородный, парчовый.
Раскаленный кусок золота, молодая поэтесса - тоска,
Четыре мужика за ведром водки...
Жизнь - это красная прорубь у виска
каретою раздавленной кокотки.
Я не плачу, что наводнение в Венеции,
и на венских стульях моих ушей
лежит грандиозная библия моего величия
и теплые карандаши. Темные карандаши всегда Богу по душе.
Богу по душе с каким-нибудь малым
по голубым распятиям моих вен,
где, словно Пушкин, кровь ругается матом
сквозь белое мясо всех моих белых поэм!
Леонид Губанов
ЕДИНСТВЕННЫЕ ДНИ
На протяженье многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу -
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.
И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день,
И не кончается объятье.
Б. Пастернак
lena_gulenko
06.09.2010, 00:06
Глоток амброзии душистой
Легонько опьянит меня,
Овеет cвежестью мелиссы,
Тебя подарит.. погодя
Окутав теплым покрывалом,
Куплет любви озвучит вновь,
А я вдруг вспомню как венчала
Мгновенья с чувствами любовь..
Бутоном нежности раскроюсь,
Росинки слёзные даря..
Опять, ты восхитившись мною,
Зеркальность вспомнишь бытия..
Исчезнут времени границы,
Историй прошлых дальний свет
И вам напомнит чьи-то лица..
Я ухожу..меня здесь нет..
Лейла Бегим, 2010
Selena513
06.09.2010, 00:27
Мы все - бойцы одной войны,
Стоим с голодными сердцами
И помышляем о любви,
Что в небе звездами мерцает.
Мы силимся ее достать,
Сложив оружие все в кучу,
Карабкаемся вверх опять
И катимся назад по круче.
Но лишь кому-то повезет -
Не суть, святой он или жулик,
То сердце в миг ему пробьет
Завистливая чья-то пуля.
На меня надвигается
По реке битый лед.
На реке навигация,
На реке пароход.
Пароход белый-беленький,
Дым над красной трубой.
Мы по палубе бегали -
Целовались с тобой.
Пахнет палуба клевером,
Хорошо, как в лесу.
И бумажка наклеена
У тебя на носу.
Ах ты, палуба, палуба,
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою, палуба,
Расколи о причал.
Геннадий Шпаликов
...смывает дождь и слезы, и следы,
Уходят в память образы и звуки...
Прикосновенья забывают руки,
а крылья - ощущенье высоты.
В калейдоскопе все перемешав,
Жизнь не дает вздохнуть, остановиться...
Но иногда во сне я вижу лица,
И замирает на краю душа...
...и вот такие отблески огня
Вновь на мгновенье полночь освещают...
И снова верю, что меня прощают
И, может, снова где-то ждут меня...
...но дождь смывает слезы и следы,
Стирает время образы и звуки...
Но только помнят и душа, и руки
Прикосновенье света и мечты...
http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//62/64/62064388_38ced730.jpg
САДОВОЕ КОЛЬЦО
Я вижу вас, я помню вас
И эту улицу ночную,
Когда повсюду свет погас,
А я по городу кочую.
Прощай, Садовое кольцо,
Я опускаюсь, опускаюсь
И на высокое крыльцо
Чужого дома поднимаюсь.
Чужие люди отворят
Чужие двери с недоверьем,
А мы отрежем и отмерим
И каждый вздох, и чуждый взгляд.
Прощай, Садовое кольцо,
Товарища родные плечи,
Я вижу строгое лицо,
Я слышу правильные речи.
А мы ни в чем не виноваты,
Мы постучались ночью к вам,
Как все бездомные солдаты,
Что просят крова по дворам.
Геннадий Шпаликов
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое - сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю - кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице - среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
Геннадий Шпаликов
1963
Счастье бывает разных вкусов, мое- со вкусом черного шоколада. Сладко и горько и что преобладает- не знаю.
Мысли не собрать- полна ощущений и воспоминаний, помню кожей рук и шеи...глаза в глаза, слезы признаний...
Счастье с привкусом горького шоколада и... другого не надо.
Мой навсегда, твоя навечно- все проходит уходит в вечность: в нашу память и в наши мысли. Еще без тебя себя не мыслю, но
жизнь продолжает свой бег неизменный и каждый в итоге- себе верный.
Душа одна на двоих- не разделишь, но нет разрывов и дыр.
Верим в себя. Все теперь будет. Я не забуду. Ты не забудешь.
Слезы и грусть разбавит время.
Люблю тебя и в тебя я верю...
Любимый...
Моя находка..
Моя потеря...
Гончар Лена
Посмотри мне в глаза,
Так, как многие жизни назад...
Я прослушала, что ты сказал.
Наша встреча?
Возможно, вокзал,
Или тесный прокуренный зал -
Мир не тесен, он хрупок и мал.
Посмотри мне в глаза...
Время рвётся по шву.
Просто пристальный взгляд в синеву -
Замирает на выдохе звук,
Там, где миг до касания рук.
Замолчи, я сама позову...
Слышишь - ветер ласкает листву,
Время рвётся по шву...
Посмотри мне в глаза.
Как же манит к себе бирюза!..
Ты же помнишь, ты тоже узнал -
Нам обоим известен финал.
Я прослушала... Что ты сказал?
Ничего? Значит, просто гроза.
Я прочту по глазам...
Ксения Архипова
тот, кто умеет летать – не считает ступеней до неба и вниз.
тем, кто не любит тебя – никогда не понять
что железный карниз
нужен только затем
чтобы ночью нам слышен был дождь.
тот, кто идет по воде – не посмотрит назад
чтоб увидеть следы.
тем, кому страшен мороз – надо ждать,
когда сдвинутся с севера льды.
и не знать, что холодные льды /водяное стекло/ -
чтобы течь по запястьям твоим, ощущая тепло.
тот, кто умеет не лгать – не слагает себе оправданий. и сны
будут легки и спокойны
/как рядом с тобой
под дыханье весны…/
имя твое… и из тысячи разных имен
можно запомнить только одно лишь - твое.
и ласкать его в горле до самых тяжелых ангин
и любить его горлом…
дышать им… и пить вместо вин.
мы давно не считаем ступеней - ни в небо, ни вниз…
мы давно уже знаем о том, что железный карниз -
чтоб к рассвету с тобой засыпать нам
под мартовский дождь...
Елена Алешечкина
Я благодарна своим врагам
Умным и очень жестоким.
Тем, кто сказал: "Помоги себе сам"-
Бросив меня в дороге.
Я выбиралась со дна сама.
Бога молила, просила:
"Господи, Боже, дай мне ума,
Дерзости, смелости, силы!".
А выбираясь, училась всему
И становилась жёстче.
Думала, что никогда не прощу
Тех, кто в дороге бросил.
Но поняла и простила всех,
Не бывших вовремя рядом.
Если б не этот вражеский грех-
Я бы осталась слабой...
«Если летом по бору кружить...»
Если летом по бору кружить,
Слушать свист неведомых птиц,
Наклоняться к зеленой стоячей воде,
Вдыхать остро-свежую сырость и терпкие смолы
И бездумно смотреть на вершины,
Где ветер дремотно шумит,—
Так всё ясно и просто...
Если наглухо шторы спустить
И сидеть у стола, освещенного мирною лампой,
Отдаваясь глубоким страницам любимых поэтов,
И потом, оторвавшись от букв,
Удивленному сердцу дать полную волю,—
Так всё ясно и близко...
Если слушать, закрывши глаза,
Как в притихшем наполненном зале
Томительно-сдержанно скрипки вздыхают,
И расплавить, далекому зову вверяясь,
Железную горечь в туманную боль,—
Так всё ясно и свято...
Саша Чёрный
theprincess
06.09.2010, 12:11
Когда поэт,описывая даму,
Начнет:"Я шла по улице. В бока впился корсет"-
Здесь "я" не понимай, конечно, прямо -
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт-мужчина. Даже с бородою.
Саша Чёрный
theprincess
06.09.2010, 12:19
Равнина. Трубы. Входят двое. Лязг
сражения. "Ты кто такой?" -- "А сам ты?"
"Я кто такой?" -- "Да, ты". -- "Мы протестанты".
"А мы -- католики". -- "Ах, вот как!" Хряск!
Потом везде валяются останки.
Шум нескончаемых вороньих дрязг.
Бродский
как хорошо сидеть дома и просто читать стихи!
Это -- не синий цвет, это -- холодный цвет.
Это -- цвет Атлантики в середине
февраля. И не важно, как ты одет:
все равно ты голой спиной на льдине.
Это -- не просто льдина, одна из льдин,
но возраженье теплу по сути.
Она одна в океане, и ты один
на ней; и пенье трубы как паденье ртути.
Это не искренний голос впотьмах саднит,
но палец примерз к диезу, лишен перчатки;
и капля, сверкая, плывет в зенит,
чтобы взглянуть на мир с той стороны сетчатки.
Это -- не просто сетчатка, это -- с искрой парча,
новая нотная грамота звезд и полос.
Льдина не тает, словно пятно луча,
дрейфуя к черной кулисе, где спрятан полюс.
Иосиф Бродский
Carmen Horrendum
Бродяга-рыцарь растерял себя на виражах.
Завис под низким потолком в бою после обеда.
И ты с судьбой теперь на "вы" и с правдой на ножах.
Тебя воротит от людей, и каждый день - как день победы.
И застила твоё окно
Тупая пелена.
И мельницы тебя давно
Не вдохновляют на
Безумие во имя...
И я смотрю твоими
На все глазами
И сползаю
Постепенно ниже дна.
Но - сходи, Дон Кихот, с ума!
Сойди, Дон Кихот, с ума!
И всем им, всем докажи,
Что их разуму - грош цена!
Украдкою в круговерть
Тебя украдет не смерть, -
Тебя уничтожит жизнь.
А смерть - что тебе она!..
Бродяга-рыцарь расплескал себя по кабакам.
Не приобрёл других врагов в ином подлунном сквере,
Где каждый молится собой придуманным богам,
А ты бы рад, да ты придумал ерунду и - не поверил.
И ты с утра готов удрать
В дремучие леса,
Но лестницы тебя опять
Не выпускают за
Домашние границы.
И боли в пояснице
Нас побратали
Крепче стали,
Крепче брани за глаза.
Но - влезай, Робин Гуд, в их сны!
Кромсай, Робин Гуд, их сны!
Стратеги обречены,
Когда в их мыслях - весна!
Ты примешь смерть от тоски,
В лесные попав тиски,
А вовсе не от войны.
А война - что тебе она!..
Бедняга-рыцарь разменял себя по мелочам.
Пустил свой образ по ветру и сдал коня в аренду.
И больше, больше никогда над раной у плеча
Тебе Кармен под хор сирен не пропоет Carmen Horrendum.
И больше не скользить тебе
По спальням при Луне,
Не бить пращёю по судьбе,
Не возвращаться, не
Пускаться в авантюры!
Всех сил - на увертюры
Хватило лишь,
Но мы не учли, что
На войне, как на войне...
Но - ищи, Дон Гуан, своё!
Найди, Дон Гуан, своё!
И ей одной посвяти
Последний, посмертный том.
Сквозь сердце прогнав копьё,
Ты примешь смерть от неё,
А стоит ли, или нет -
Поймёшь как-нибудь потом...
К. Арбенин
Городок, лежащий в полях как надстройка почвы.
Монарх, замордованный штемпелем местной почты.
Колокол в полдень. Из местной десятилетки
малолетки высыпавшие, как таблетки
от невнятного будущего. Воспитанницы Линнея,
автомашины ржавеют под вязами, зеленея,
и листва, тоже исподволь, хоть из другого теста,
набирается в смысле уменья сорваться с места.
Ни души. Разрастающаяся незаметно
с каждым шагом площадь для монумента
здесь прописанному постоянно.
И рука, приделанная к фортепиано,
постепенно отделывается от тела,
точно под занавес овладела
состоянием более крупным или
безразличным, чем то, что в мозгу скопили
клетки; и пальцы, точно они боятся
растерять приснившееся богатство,
лихорадочно мечутся по пещере,
сокровищами затыкая щели.
Иосиф Бродский
Спектры Москвы
Серёже Никитину
Я смотрю на Москву через призму поэзии,
Через призму музыки, через призму любви.
Просто так на Москву смотреть бесполезно,
Просто так ничего не увидите вы.
Просто так не услышите крыши притихшие,
Просто так не оцените плечи мостов,
Просто так вам и церкви покажутся лишними,
Просто так не поймёте полёт куполов.
Не увидите вы, что как линии в спектре,
Окружённые радугой радостных улиц,
По Москве полетели прямые проспекты
И как струны гитар натянулись.
Москвичи музыкантами бродят по городу,
Осторожно шагают и трогают струны,
И такие из них извлекают аккорды –
Композиторам было бы трудно.
Я смотрю на Москву через призму поэзии,
Через призму музыки, призму любви. . .
1964 Геннадий Иванов
ЧАРЛИ ЧАПЛИН
Чарли Чаплин
вышел из кино.
Две подметки,
заячья губа,
Две гляделки,
полные чернил
И прекрасных
удивленных сил.
Чарли Чаплин -
заячья губа,
Две подметки -
жалкая судьба.
Как-то мы живем неладно все -
чужие, чужие.
Оловянный
ужас на лице,
Голова не
держится совсем.
Ходит сажа,
вакса семенит,
И тихонько
Чаплин говорит:
Для чего я славен и любим
и даже знаменит?
И ведет его шоссе большое
к чужим, к чужим.
Чарли Чаплин,
нажимай педаль,
Чаплин, кролик,
пробивайся в роль.
Чисти корольки,
ролики надень,
А твоя жена -
слепая тень.
И чудит, чудит
чужая даль.
Отчего
у Чаплина тюльпан,
Почему
так ласкова толпа?
Потому -
что это ведь Москва.
Чарли, Чарли,-
надо рисковать.
Ты совсем
не вовремя раскис.
Котелок твой -
тот же океан,
А Москва так близко, хоть влюбись
в дорогу, дорогу.
Осип Мандельштам
Начало июня 1937
Вільна українка
06.09.2010, 16:24
О Женщина! Прекрасного начало,
Богиня нежности и доброты,
Ты колыбель грядущего качала,
Дав детям жизнь, мир улучшаешь ты.
Тебя пытали нищета и ревность,
Тебя казнили грубость, ложь и злость.
Твой талисман – доверчивость и верность,
Твоя молитва – лучшее б сбылось!
Мечтала ты о счастье – быть любимой,
Ты можешь чудо совершить, любя.
О Женщина! Ни с чем ты не сравнима,
Нет ничего, прекраснее тебя!
В.Иващенко
Везде проживу! Никуда не отправишь такую,
ведь для меня вся земля, вся вселенная – дом.
Воду не пью – я целую, целую, целую
в тонком стакане сырой ледяной водоем.
Катится солнце одним колесом колесницы.
Храбрый возница, он скроется скоро во рву.
Плачу, люблю, погибаю – пускай это снится:
я и во сне – проживу!
Бедный мой враг, как мне жаль тебя! Словно простуда,
злость твоя бьет лихорадкой, трясет и знобит.
Дай мне пощечину – я засмеюсь и забуду,
розу куплю, на которую шмель прилетит.
Разве что к ночи, когда очевидное тает,
странный несчастник во мне оживает, навзрыд
рвется наружу и тонкие руки ломает,
бьется, как пульс, и стрекочет, лопочет, звенит…
Я же – играю, рискуя, гуляю, шикуя,
и говорю: «Я везде проживу, погляди!»
А у меня этот странный печальник томится, тоскуя,
словно кузнечик стрекочет и бьется в груди.
Олеся Николаева
Дедал в Сицилии
Всю жизнь он что-нибудь строил, что-нибудь изобретал.
То для критской царицы искусственную корову,
чтоб наставить рога царю, то -- лабиринт (уже
для самого царя), чтоб скрыть от досужих взоров
скверный приплод; то -- летательный аппарат,
когда царь наконец дознался, кто это у него
при дворе так сумел обеспечить себя работой.
Сын во время полета погиб, упав
в море, как Фаэтон, тоже некогда пренебрегшими
наставленьем отца. Теперь на прибрежном камне
где-то в Сицилии, глядя перед собой,
сидит глубокий старик, способный перемещаться
по воздуху, если нельзя по морю и по суше.
Всю жизнь он что-нибудь строил, что-нибудь изобретал.
Всю жизнь от этих построек, от этих изобретений
приходилось бежать, как будто изобретенья
и постройки стремятся отделаться от чертежей,
по-детски стыдясь родителей. Видимо, это -- страх
повторимости. На песок набегают с журчаньем волны,
сзади синеют зубцы местных гор -- но он
еще в молодости изобрел пилу,
использовав внешнее сходство статики и движенья.
Старик нагибается и, привязав к лодыжке
длинную нитку, чтобы не заблудиться,
направляется, крякнув, в сторону царства мертвых.
Иосиф Бродский
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
Марина Цветаева
7 февраля 1927 года в Беллевю под Парижем Марина Цветаева закончила
"Новогоднее" -- стихотворение, являющееся во многих отношениях итоговым не
только в ее творчестве, но и для русской поэзии в целом. По своему жанру
стихотворение это принадлежит к разряду элегий, т. е. к жанру наиболее в
поэзии разработанному; и как элегию его и следовало бы рассматривать, если
бы не некоторые привходящие обстоятельства. Одним из обстоятельств является
тот факт, что элегия эта -- на смерть поэта.
Иосиф Бродский
Новогоднее
С Новым годом — светом — краем — кровом!
Первое письмо тебе на новом
— Недоразумение, что злачном —
(Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном
Как Эолова пустая башня.
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины, теперь уже — с одной из
Звезд... Закон отхода и отбоя,
По которому любимая — любою
И небывшею — из небывалой.
Рассказать как про твою узнала?
Не землетрясенье, не лавина.
Человек вошел — любой — (любимый —
Ты). — Прискорбнейшее из событий.
— В Новостях и Днях. — Статью дадите?
— Где? — В горах. (Окно в еловых ветках.
Простыня.) Не видите газет ведь?
Так статью? — Нет. — Но... — Прошу избавить.
Вслух: трудна. Внутрь: не христопродавец.
— В санатории. (В раю наемном.)
— День? — Вчера, позавчера, не помню.
В Альказаре будете? — Не буду.
Влух: семья. Внутрь: всё, но не Иуда.
С наступающим! (Рождался завтра!) —
Рассказать, что сделала узнав про...?
Тсс... Оговорилась. По привычке.
Жизнь и смерть давно беру в кавычки,
Как заведомо-пустые сплёты.
Ничего не сделала, но что-то
Сделалось, без тени и без эха
Делающее!
Теперь — как ехал?
Как рвалось и разорвалось как —
Сердце? Как на рысаках орловских,
От орлов, сказал, не отстающих,
Дух захватывало — или пуще?
Слаще? Ни высот тому, ни спусков
На орлах летал заправских русских —
Кто. Связь кровная у нас с тем светом:
На Руси бывал — тот свет на этом
Зрел. Налаженная перебежка!
Жизнь и смерть произношу с усмешкой,
Скрытою — своей ее коснешься!
Жизнь и смерть произношу со сноской,
Звездочкою (ночь, которой чаю:
Вместо мозгового полушарья —
Звездное!)
Не позабыть бы, друг мой,
Следующего: что если буквы
Русские пошли взамен немецких —
То не потому, что нынче, дескать,
Всё сойдет, что мертвый (нищий) всё съест —
Не сморгнет! — а потому, что тот свет,
Наш, — тринадцати, в Новодевичьем
Поняла: не без- а все'-язычен.
Вот и спрашиваю не без грусти:
Уж не спрашиваешь, как по-русски
— Nest?1 Единственная, и все гнезда
Покрывающая рифма: звезды.
Отвекаюсь? Но такой и вещи
Не найдется — от тебя отвлечься.
Каждый помысел, любой, Du Lieber,2
Слог в тебя ведет — о чем бы ни был
Толк (пусть русского родней немецкий
Мне, всех ангельский родней!) — как места
Несть, где нет тебя, нет есть: могила.
Всё как не было и всё как было.
— Неужели обо мне ничуть не? —
Окруженье, Райнер, самочувствье?
Настоятельно, всенепременно —
Первое видение вселенной
(Подразумевается, поэта
В оной) и последнее — планеты,
Раз только тебе и данной — в целом.
Не поэта с прахом, духа с телом,
(Обособить — оскорбить обоих)
А тебя с тобой, тебя с тобою ж,
— Быть Зевесовым не значит лучшим —
Кастора — тебя с тобой — Поллуксом,
Мрамора — тебя с тобою, травкой,
Не разлуку и не встречу — ставку
Очную: и встречу и разлуку
Первую.
На собственную руку
Как глядел (на след — на ней — чернильный)
Со своей столько-то (сколько?) мильной
Бесконечной ибо безначальной
Высоты над уровнем хрустальным
Средиземного — и прочих блюдец.
Все как не было и все как будет
И со мною за концом предместья.
Всё как не было и всё как есть уж
— Что списавшемуся до недельки
Лишней! — и куда ж еще глядеть-то,
Приоблокотясь на обод ложи,
С этого — как не на тот, с того же —
Как не на многострадальный этот.
В Беллевю живу. Из гнезд и веток
Городок. Переглянувшись с гидом:
Беллевю. Острог с прекрасным видом
На Париж — чертог химеры галльской —
На Париж — и на немножко дальше...
Приоблокотясь на алый обод,
Как тебе смешны (кому) «должно быть»,
(Мне ж) должны быть, с высоты без меры,
Наши Беллевю и Бельдеверы!
Перебрасываюсь. Частность. Срочность.
Новый Год в дверях. За что, с кем чокнусь
Через стол? Чем? Вместо пены — ваты
Клок. Зачем? Ну, бьет, — а при чем я тут?
Что мне делать в новогоднем шуме
С этой внутреннею рифмой: Райнер — умер.
Если ты, такое око — смерклось,
Значит жизнь, не жизнь есть, смерть не смерть есть,
Значит — тмимся, допойму при встрече! —
Нет ни жизни, нет ни смерти, — третье,
Новое. И за него (соломой
Застелив седьмой — двадцать шестому
Отходящему — какое счастье
Тобой кончиться, тобой начаться!)
Через стол, необозримый оком,
Буду чокаться с тобою тихим чоком
Сткла о сткло? Нет — не кабацким ихним:
Я о ты, слиясь дающих рифму:
Третье.
Через стол гляжу на крест твой:
Сколько мест — за'городных, и места
За'городом! и кому же машет
Как не нам — куст? Мест — именно наших
И ничьих других! Весь лист! Вся хвоя!
Мест твоих со мной (твоих с тобою).
(Что с тобою бы и на массовку —
Говорить?) что — мест! а месяцов-то!
А недель! А дождевых предместий
Без людей! А утр! А всего вместе
И не на'чатого соловьями!
Верно плохо вижу, ибо в яме,
Верно, лучше видишь, ибо свыше:
Ничего у нас с тобой не вышло.
До того, так чисто и так просто
Ничего, так по плечу и росту
Нам — что и перечислять не надо.
Ничего, кроме — не жди: из ряду
Выходящего (неправ из такта
Выходящий!) — а в какой бы, как бы
Ряд — вошедшего б?
Припев извечный:
Ничего хоть чем-нибудь на нечто
Что-нибудь — хоть издали бы — тень хоть
Тени! Ничего, что: час тот, день тот,
Дом тот — даже смертнику в колодках
Паматью дарованное: рот тот!
Или слишком разбирались в средствах?
Из всего того один лишь свет тот
Наш был, как мы сами только отсвет
Нас, — взамен всего сего — весь тот свет.
С незастроеннейшей из окраин —
С новым местом, Райнер, светом, Райнер!
С доказуемости мысом крайним —
С новым оком, Райнер, слухом, Райнер.
Всё тебе помехой
Было: страсть и друг.
С новым звуком, Эхо!
С новым эхом, Звук!
Сколько раз на школьном табурете:
Что за горы там? Какие реки?
Хороши ландшафты без туристов?
Не ошиблась, Райнер — рай — гористый,
Грозовой? Не притязаний вдовьих —
Не один ведь рай, над ним другой ведь
Рай? Террасами? Сужу по Татрам —
Рай не может не амфитеатром
Быть. (А занавес над кем-то спущен...)
Не ошиблась, Райнер, Бог — растущий
Баобаб? Не Золотой Людовик —
Не один ведь Бог? Над ним другой ведь
Бог?
Как пишется на новом месте?
Впрочем, есть ты — есть стих: сам и есть ты —
Стих! Как пишется в хорошей жисти
Без стола для локтя, лба для кисти
(Горсти)?
— Весточку, привычным шрифтом!
Райнер, радуешься новым рифмам?
Ибо правильно толкуя слово
Рифма — что' — как не' — целый ряд новых
Рифм — Смерть?
Не'куда: язык изучен.
Целый ряд значений и созвучий
Новых.
— До свиданья! До знакомства!
Свидимся — не знаю, но — споемся!
С мне-самой неведомой землею —
С целым морем, Райнер, целой мною!
Не разъехаться — черкни заране.
С новым звуконачертаньем, Райнер!
В небе — лестница, по ней с Дарами...
С новым рукоположеньем, Райнер!
— Чтоб не за'лили держу ладонью. —
Поверх Роны и поверх Rarogn'a,
Поверх явной и сплошной разлуки
Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Bellevue, 7 февраля 1927
Примечания
1 Гнездо (нем.)
2 Любимый (нем.)
Я напишу тебе
Алла Чоловенко
Я... напишу... тебе стихи...
Я... буду... рядом...
Коснусь строкой... твоей Души...
А - ты их... взглядом...
И даже глаз не подниму...
Тебя... смущая..
Лишь сердцем, робко... позову
В долину Рая...
Прислушайся... в ночной тиши...
Движенья... зыбки...
Касаются... Душа... Души...
Как губ... улыбки...
Текст песни группы Воскресение
Вера, Надежда, Любовь
Алексей Романов
Мы искали незыблемых истин,
Мы словами играли, горя,
Свято веря в могущество мысли,
Только время потратили зря.
Звали в светлые дали и сами
Поднимались и падали вновь,
Только так и остались всего лишь словами
Наша Вера, Надежда, Любовь.
Мы живем в ожидании чуда,
И беда, как меж пальцев вода,
Наш девиз - мы пришли ниоткуда,
Наш удел - исчезать без следа.
И бежим мы, не трогаясь с места,
И спешим мы, стараясь отстать,
И любые надежды умрут с нами вместе,
Умрут и родятся опять.
И, тревоги встречая с улыбкой,
Провожаем удачу без слёз,
Мы готовы признать все ошибки
И ответить на каждый вопрос.
Мы устали, мы загнаны в угол,
Наши горести всем напоказ,
И не веря судьбе мы чужие друг другу, -
Мы чем-то похожи на вас.
Вы, быть может, сильней и моложе,
Ну а мы, - это то, что вас ждёт.
Пустота, одиночество, - тоже
На пути вас однажды найдёт.
И померкнут манящие дали,
И остынет кипящая кровь,
Но пока мы ещё никому не продали
Нашу Веру, Надежду, Любовь.
Иския в октябре
Когда-то здесь клокотал вулкан.
Потом -- грудь клевал себе пеликан.
Неподалеку Вергилий жил,
и У. Х. Оден вино глушил.
Теперь штукатурка дворцов не та,
цены не те и не те счета.
Но я кое-как свожу концы
строк, развернув потускневший рцы.
Рыбак уплывает в ультрамарин
от вывешенных на балкон перин,
и осень захлестывает горный кряж
морем другим, чем безлюдный пляж.
Дочка с женой с балюстрады вдаль
глядят, высматривая рояль
паруса или воздушный шар --
затихший колокола удар.
Немыслимый как итог ходьбы,
остров как вариант судьбы
устраивает лишь сирокко. Но
и нам не запрещено
хлопать ставнями. И сквозняк,
бумаги раскидывая, суть знак
-- быстро голову поверни! --
что мы здесь не одни.
Известкой скрепленная скорлупа,
спасающая от напора лба,
соли, рыхлого молотка
в сумерках три желтка.
Крутя бугенвиллей вензеля,
ограниченная земля,
их письменностью прикрывая стыд,
растительностью пространству мстит.
Мало людей; и, заслышав "ты",
здесь резче делаются черты,
точно речь, наподобье линз,
отделяет пейзаж от лиц.
И пальцем при слове "домой" рука
охотней, чем в сторону материка,
ткнет в сторону кучевой горы,
где рушатся и растут миры.
Мы здесь втроем и, держу пари,
то, что вместе мы видим, в три
раза безадресней и синей,
чем то, на что смотрел Эней.
1993
Романс о романсе
Не довольно ли нам пререкаться,
Не пора ли предаться любви?
Чем старинней наивность романса ,
Тем живее его соловьи.
То ль в расцвете судьбы, то ль на склоне,
Что я знаю про век и про дни?
Отвори мне калитку в былое
И былым мое время продли.
Наше «ныне» нас нежит и рушит,
Но туманы сирени висят,
И в мантилье из сумрачных кружев
Кто-то вечно спускается в сад.
Как влюблен он, и нежен, и статен.
О, накинь, отвори, поспеши.
Можно все расточить и растратить,
Но любви не отнять у души.
Отражен иль исторгнут роялем
Свет луны — это тайна для глаз.
Но поющий всегда отворяет
То, что было закрыто для нас.
Блик рассвета касается лика.
Мне спасительны песни твои.
И куда б ни вела та калитка —
Подари! Не томи! Отвори!
Белла Ахмадулина
Снаружи темнеет, верней -- синеет, точней -- чернеет.
Деревья в окне отменяет, диван комнеет.
Я выдохся за день, лампу включать не стану
и с мебелью в комнате вместе в потемки кану.
Пора признать за собой поверхность и, с ней, наклонность
к поверхности, оставить претензии на одушевленность;
хрустнуть суставами, вспомнить кору, коренья и,
смахнув с себя пыль, представить процесс горенья.
Вор, скрипя половицей, шаря вокруг как Шива,
охнет, наткнувшись на нечто твердое, от ушиба.
Но как защита от кражи, тем более -- разговора,
это лучше щеколды и крика "держите вора".
Темнеет, точней -- чернеет, вернее -- деревенеет,
переходя ту черту, за которой лицо дурнеет,
и на его развалинах, вприсядку и как попало,
неузнаваемость правит подобье бала.
В конце концов, темнота суть число волокон,
перестающих считаться с существованьем окон,
неспособных представить, насколько вещь окрепла
или ослепла от перспективы пепла
и в итоге -- темнеет, верней -- ровнеет, точней -- длиннеет.
Незрячесть крепчает, зерно крупнеет;
ваш зрачок расширяется, и, как бы в ответ на это,
в мозгу вовсю разгорается лампочка анти-света.
Так пропадают из виду; но настоящий финиш
не там, где кушетку вплотную к стене придвинешь,
но в ее многоногости за полночь, крупным планом
разрывающей ленточку с надписью "Геркуланум".
1993
Холодом согреть… Маюсь…
Палец на курок – пробуй…
Поздно выбирать танец…
Не успеешь всё по новой…
Губы горячи – пламя…
Руки, словно шёлк – нежность…
Только всё уже с нами
Стёрто, как рисунок – вечность…
Выбирать, прощать – поздно…
Порвалась струна – песня…
Боже, как же всё сложно…
Да и есть ли я?.. Есть ли…
qwe72rty
06.09.2010, 21:10
http://img.pixs.ru/storage/0/6/3/eeeeejpg_4016250_956063.jpg
Так хочу быть с тобой до конца… без остатка…
Прикасаясь в блаженстве, быть эхом твоим…
И без слов… пусть всего лишь немая загадка,
Притаится в душе… мы её сохраним…
Ощущать всё так близко… до боли… до дрожи…
Страсть и нежность в дыхание наше вплетать…
И шептать: «Я люблю тебя… Ты, мой хороший…»
И на коже губами сердца рисовать…
Целовать твои родинки – капельки счастья…
Быть твоей в каждом вздохе, в ответном: «Люблю!»
И срываясь с обрыва, вдруг падать в объятья –
В бесконечную жаркую бездну твою…
Обретя невесомость... теряя сознанье...
Нарушая запреты... снимая табу,
Воплощать в поцелуях все наши желанья,
Превращаясь в царицу… а после в рабу…
Сон во сне
Пусть останется с тобой
Поцелуй прощальный мой!
От тебя я ухожу,
И тебе теперь скажу:
Не ошиблась ты в одном, -
Жизнь моя была лишь сном.
Но мечта, что сном жила,
Днем ли, ночью ли ушла,
Как виденье ли, как свет,
Что мне в том, - ее уж нет.
Все, что зрится, мнится мне,
Все есть только сон во сне.
Я стою на берегу,
Бурю взором стерегу.
И держу в руках своих
Горсть песчинок золотых.
Как они ласкают взгляд!
Как их мало! Как скользят
Все - меж пальцев - вниз, к волне,
К глубине - на горе мне!
Как их бег мне задержать,
Как сильнее руки сжать?
Сохранится ль хоть одна,
Или все возьмет волна?
Или то, что зримо мне,
Все есть только сон во сне?
Эдгар По
(Перевод К. Бальмонта)
Вот я и снова под этим бесцветным небом,
заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом
души. Немного накрапывает. Мышь-полевка
приветствует меня свистом. Прошло полвека.
Барвинок и валун, заросший густой щетиной
мха, не сдвинулись с места. И пахнет тиной
блеклый, в простую полоску, отрез Гомеров,
которому некуда деться из-за своих размеров.
Первым это заметили, скорее всего, деревья,
чья неподвижность тоже следствие недоверья
к птицам с их мельтешеньем и отражает строгость
взгляда на многорукость -- если не одноногость.
В здешнем бесстрастном, ровном, потустороннем свете
разница между рыбой, идущей в сети,
и мокнущей под дождем статуей алконавта
заметна только привыкшим к идее деленья на два.
И более двоеточье, чем частное от деленья
голоса на бессрочье, исчадье оледененья,
я припадаю к родной, ржавой, гранитной массе
серой каплей зрачка, вернувшейся восвояси.
Иосиф Бродский
FairyTale
06.09.2010, 22:17
Опустели ночные улицы,
Я спешу по ним, чтоб отыскать тебя,
Но со всех сторон наступает,
Сжимая в кольцо, темнота.
Лабиринты ветвей, как щупальцы,
Темнота стремится забрать тебя,
Но она, покуда, не знает,
Что я тебя не отдам.
Ты сидишь на полу во мраке,
Составляя слова из льдинок,
Заключённый в огромных чертогах
Из прорачного синего льда
И время мой главный враг
И холод мой злейший противник
Но я всё равно не отдам тебя им...
Я тебя не отдам...
Моя незримая армия во сто крат сильнее,
Тысячи светлых ангелов
Грозно стоят за спиною моею
Мрак озарят лучезарные
Вспышки просветов ночных облаков...
Непобедимая армия... моя...
Бастионы непонимания,
Одиночество, холод, усталость
Обжигающий северный ветер,
Миражи в раскалённых пустынях
Опустевший зал ожидания
На чужом, незнакомом вокзале
Это страшное слово "Вечность"
Не сможет нас сделать чужими
Моя незримая армия во сто крат сильнее,
Тысячи светлых ангелов
Грозно стоят за спиною моею
Мрак озарят лучезарные
Вспышки просветов ночных облаков...
Непобедимая армия... моя....
Видишь тени скользят над водою,
Это самая страшная птица,
В её имени мрак и забвение,
В глазницах её пустота.
Её пища - последний вдох,
Но сколько бы ей не кружиться,
Я всё равно не отдам тебя ей,
Я тебя не отдам...
Моя незримая армия во сто крат сильнее,
Тысячи светлых ангелов
Грозно стоят за спиною моею
Мрак озарят лучезарные
Вспышки просветов ночных облаков...
Непобедимая армия... моя любовь
Ольга Пулатова
(Flёur)
Цветы
Цветы с их с ума сводящим принципом очертаний,
придающие воздуху за стеклом помятый
вид, с воспаленным "А", выглядящим то гортанней,
то шепелявей, то просто выкрашенным помадой,
-- цветы, что хватают вас за душу то жадно и откровенно,
то как блеклые губы, шепчущие "наверно".
Чем ближе тело к земле, тем ему интересней,
как сделаны эти вещи, где из потусторонней
ткани они осторожно выкроены без лезвий
-- чем бестелесней, тем, видно, одушевленней,
как вариант лица, свободного от гримасы
искренности, или звезды, отделавшейся от массы.
Они стоят перед нами выходцами оттуда,
где нет ничего, опричь возможности воплотиться
безразлично во что -- в каплю на дне сосуда,
в спички, в сигнал радиста, в клочок батиста,
в цветы; еще поглощенные памятью о "сезаме",
смотрят они на нас невидящими глазами.
Цветы! Наконец вы дома. В вашем лишенном фальши
будущем, в пресном стекле пузатых
ваз, где в пору краснеть, потому что дальше
только распад молекул, по кличке запах,
или -- белеть, шепча "пестик, тычинка, стебель",
сводя с ума штукатурку, опережая мебель.
Иосиф Бродский
Selena513
06.09.2010, 22:33
Сентябрь - шафрановый закат,
Китайский рис на тонком блюдце,
Вновь осыпаются и бьются
Сухие дни о циферблат.
Густой оранжевый отлив
У края неба, горечь специй
В вине столовом, ветер дверцей
Играет простенький мотив.
В бокале - лед. на сердце - снег.
В окне - поблекшие афиши
'Cirque du Soleil', цветные крыши.
Шафран и осень - на столе.
Ritratto di donna
Не первой свежести -- как и цветы в ее
руках. В цветах -- такое же вранье
и та же жажда будущего. Карий
глаз смотрит в будущее, где
ни ваз, ни разговоров о воде.
Один гербарий.
Отсюда -- складчатость. Сначала -- рта,
потом -- бордовая, с искрой, тафта,
как занавес, готовый взвиться
и обнаружить механизм ходьбы
в заросшем тупике судьбы;
смутить провидца.
Нога в чулке из мокрого стекла
блестит, как будто вплавь пересекла
Босфор и требует себе асфальта
Европы или же, наоборот, --
просторов Азии, пустынь, щедрот
песков, базальта.
Камея в низком декольте. Под ней,
камеей, -- кружево и сумма дней,
не тронутая их светилом,
не знающая, что такое -- кость,
несобираемая в горсть;
простор белилам.
Что за спиной у ней, опричь ковра
с кинжалами? Ее вчера.
Десятилетья. Мысли о Петрове,
о Сидорове, не говоря
об Иванове, возмущавших зря
пять литров крови.
Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.
Ухмылки консула. Настырный гул
базара в полдень. Минареты класса
земля-земля или земля-чалма
(иначе -- облако). Зурна, сурьма.
Другая раса.
Плюс эта шляпа типа лопуха
в провинции и цвета мха.
Болтун с палитрой. Кресло. Англичане
такие делали перед войной.
Амур на столике: всего с одной
стрелой в колчане.
Накрашенным закрытым ртом
лицо кричит, что для него "потом"
важнее, чем "теперь", тем паче --
"тогда"! Что полотно -- стезя
попасть туда, куда нельзя
попасть иначе.
Так боги делали, вселяясь то
в растение, то в камень: до
возникновенья человека. Это
инерция метаморфоз
сиеной и краплаком роз
глядит с портрета,
а не сама она. Она сама
состарится, сойдет с ума,
умрет от дряхлости, под колесом, от пули.
Но там, где не нужны тела,
она останется какой была
тогда в Стамбуле.
Иосиф Бродский
Если ты любишь, то всем существом –
Что б ни случилось, ты думать будешь
Не о себе, а всегда о нём –
Да, именно: прежде всего о нём,
О том, кого ты беспредельно любишь.
А он в этих случаях всей душою
И в буднях, и в радостях, и в борьбе,
Согласный всегда и во всём с тобою,
Тоже думает о себе...
(Эдуард Асадов)
НЕ НАДО ОТДАВАТЬ ЛЮБИМЫХ
Не надо отдавать любимых,
Ни тех, кто рядом, и ни тех,
Кто далеко, почти незримых.
Но зачастую ближе всех!
Когда всё превосходно строится
И жизнь пылает, словно стяг,
К чему о счастье беспокоиться?!
Ведь всё сбывается и так!
Когда ж от злых иль колких слов
Душа порой болит и рвётся -
Не хмурьте в раздраженьи бровь.
Крепитесь! Скажем вновь и вновь:
За счастье следует бороться!
А в бурях острых объяснений
Храни нас, Боже, всякий раз
От нервно-раскалённых фраз
И непродуманных решений.
Известно же едва ль не с древности:
Любить бесчестно не дано,
А потому ни мщенье ревности,
Ни развлечений всяких бренности,
Ни хмель, ни тайные неверности
Любви не стоят всё равно!
Итак, воюйте и решайте:
Пусть будет радость, пусть беда,
Боритесь, спорьте, наступайте,
И лишь любви не отдавайте,
Не отдавайте никогда!
(Эдуард Асадов)
Византийское
Поезд из пункта А, льющийся из трубы
туннеля, впадает с гудением в раскинувшееся широко,
в котором морщины сбежались, оставив лбы,
а те кучевой толпой сбились в чалму пророка.
Ты встретишь меня на станции, расталкивая тела,
и карий местного мусора примет меня за дачника.
Но даже луна не узнает, какие у нас дела,
заглядывая в окно, точно в конец задачника.
Мы -- на раскопках грядущего, бьющего здесь ключом,
то есть жизни без нас, уже вывозимой за море
вследствие потной морзянки и семафора в чем
мать родила, на память о битом мраморе.
И ежели нас в толпе, тысячу лет спустя,
окликнет ихний дозор, узнав нас по плоскостопию,
мы прикинемся мертвыми, под каблуком хрустя:
подлиннику пустоты предпочитая копию.
Иосиф Бродский
ПИСЬМО
А. Апухтин
Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь:
Я не писала Вам давно.
Я думаю, Вам это всё равно.
Там, где живете Вы и, значит, веселитесь,
В роскошной, южной стороне,
Вы, может быть, забыли обо мне.
И я про всё забыть была готова...
Но встреча странная — и вот
С волшебной силою из сумрака былого
Передо мной Ваш образ восстает.
Сегодня, проезжая мимо,
К N. N. случайно я зашла.
С княгиней, Вами некогда любимой,
Я встретилась у чайного стола.
Нас познакомили, двумя-тремя словами
Мы обменялися, но жадными глазами
Впилися мы друг в друга. Взор немой,
Казалось, проникал на дно души другой.
Хотелось мне ей броситься на шею
И долго, долго плакать вместе с нею!
Хотелось мне сказать ей: «Ты близка
Моей душе. У нас одна тоска,
Нас одинаково грызет и мучит совесть,
И, если оттого не станешь ты грустней,
Я расскажу тебе всю повесть
Души истерзанной твоей.
Ты встретила его впервые в вихре бала,
Пленительней его до этих пор
Ты никого еще не знала:
Он был красив как бог, и нежен, и остер.
Он ездить стал к тебе, почтительный, влюбленный,
Но, покорясь его уму,
Решилась твердо ты остаться непреклонной —
И отдалась безропотно ему.
Дни счастия прошли как сновиденье,
Другие наступили дни...
О, дни ревнивых слез, обманов, охлажденья,
Кому из нас не памятны они?
Когда его встречала ты покорно,
Прощала всё ему, любя,
Он называл твою печаль притворной
И комедьянткою тебя.
Когда же приходил условный час свиданья
И в доме наступала тишина,
В томительной тревоге ожиданья
Садилась ты у темного окна.
Понуривши головку молодую
И приподняв тяжелые драпри,
Не шевелясь, сидела до зари,
Вперяя взоры в улицу пустую.
Ты с жадностью ловила каждый звук,
Привыкла различать кареты стук
От стука дрожек издалёка.
Но вот всё ближе, ближе, вот
Остановился кто-то у ворот...
Вскочила ты в одно мгновенье ока,
Бежишь к дверям... напрасный труд;
Обман, опять обман! О, что за наказанье!
И вот опять на несколько минут
Царит немое, мертвое молчанье,
Лишь видно фонарей неровное мерцанье,
И скучные часы убийственно ползут.
И проходила ночь, кипела жизнь дневная...
Тогда ты шла к себе с огнем в крови
И падала в подушки, замирая
От бешенства, и горя, и любви!»
Из этого, конечно, я ни слова
Княгине не сказала. Разговор
У нас лениво шел про разный вздор,
И имени, для нас обеих дорогого,
Мы не решилися назвать.
Настало вдруг неловкое молчанье,
Княгиня встала. На прощанье
Хотелось мне ей крепко руку сжать,
И дружбою у нас окончиться могло бы,
Но в этот миг прочла я столько злобы
В ее измученных глазах,
Что на меня нашел невольный страх,
И молча мы расстались, я — с поклоном,
Она — с кивком небрежным головы...
Я начала свое письмо на вы,
Но продолжать не в силах этим тоном.
Мне хочется сказать тебе, что я
Всегда, везде по-прежнему твоя,
Что дорожу я этой тайной,
Что женщина, которую случайно
Любил ты хоть на миг один,
Уж никогда тебя забыть не может,
Что день и ночь ее воспоминанье гложет,
Как злой палач, как милый властелин.
Она не задрожит пред светским приговором:
По первому движенью твоему
Покинет свет, семью, как душную тюрьму,
И будет счастлива одним своим позором!
Она отдаст последний грош,
Чтоб быть твоей рабой, служанкой,
Иль верным псом твоим — Дианкой,
Которую ласкаешь ты и бьешь!
P. S.
Тревога, ночь, — вот что письмо мне диктовало.
Теперь, при свете дня, оно
Мне только кажется смешно,
Но изорвать его мне как-то жалко стало!
Пусть к Вам оно летит от берегов Невы,
Хотя бы для того... чтоб рассердились Вы.
Какое дело Вам, что там Вас любят где-то?
Лишь та, что возле Вас, волнует Вашу кровь.
И знайте: я не жду ответа
Ни на письмо, ни на любовь.
Вам чувство каждое всегда казалось рабством,
А отвечать на письма... Боже мой!
На Вашем языке, столь вежливом порой,
Вы это называли «бабством».
Мне сокровище свое не сыскать,
И вернуться мне за ним не получится…
Как же просто жизнь свою промечтать –
Не мечтал бы, не пришлось бы и мучиться.
Вот раскаяться б сейчас за грехи,
И списались бы они приземленному,
Да не пишутся без крыльев стихи,
И не шепчутся они не влюбленному.
Значит, незачем походку менять,
Как ни прожито – мое это, кровное,
У меня призванье – жизнь сочинять,
И, по-моему, оно не зазорное.
Не сбываются мечты, ну и что ж…
Не со мною, так с другими откликнется,
Да не важно, на кого я похож –
И со мною жить кому-то привыкнется.
Мне сокровище к груди не прижать –
Кто-то раньше прикарманил заветное,
Но я, все-таки, умею мечтать,
А мечты, они сильнее запретного.
Есть же небо – ненаглядной глаза,
Шепот листьев, что любимой дыхание,
Если сердится, ну, значит - гроза,
А простит, так поцелуя касание.
Лучик солнечный – улыбка ее,
Волос – словно шелкотравья сплетение,
Все в ней – лето, ну а лето – мое!
Остальное не имеет значения.
И пускай она сейчас далеко,
Да и кто таким сокровищем делится?
Мое счастье мне вернуть нелегко,
Но мечтается мне в это. И верится.
Моя свеча, ну как тебе горится?
Вязанья пса на исповедь костей.
Пусть кровь покажет, где моя граница.
Пусть кровь подскажет, где моя постель.
Моя свеча, ну как тебе теряется?
Не слезы это - вишни карие.
И я словоохотлив, как терраса,
в цветные стекла жду цветные камни.
В саду прохладно, как в библиотеке.
В библиотеке сладко, как в саду...
И кодеин расплачется в аптеке,
как Троцкий в восемнадцатом году.
Ждите палых колен,
ждите копоть солдат
и крамольных карет,
и опять баррикад.
Ждите скорых цепей
по острогам шута,
ждите новых царей,
словно мясо со льда,
возвращение вспять,
ждите свой аллилуй,
ждите желтую знать
и задумчивых пуль.
Ждите струн или стыд
на подземном пиру,
потому, что просты
и охаять придут.
Потому, что налив в ваши глотки вина,
я -- стеклянный нарыв
на ливрее лгуна.
И меня не возьмет
ни серебряный рубль,
ни нашествие нот,
ни развалины рук.
Я и сам музыкант.
Ждите просто меня
так, как ждет мужика
лоск и ржанье коня.
Не со мною - так раб.
Не с женою - так ладь.
Ждите троицу баб,
смех, березы лежать.
Никуда не сбежать,
если губы кричат.
Ты навеки свежа,
как колдунья-свеча.
О, откуда мне знать
чудо, чарочка рек?
Если волосы взять,
то светло на дворе!
Леонид Губанов
В разгар холодной войны
Кто там сидит у окна на зеленом стуле?
Платье его в беспорядке, и в мыслях -- сажа.
В глазах цвета бесцельной пули --
готовность к любой перемене в судьбе пейзажа.
Всюду -- жертвы барометра. Не дожидаясь залпа,
царства рушатся сами, красное на исходе.
Мы все теперь за границей, и если завтра
война, я куплю бескозырку, чтоб не служить в пехоте.
Мы знаем, что мы на севере. За полночь гроздь рябины
озаряет наличник осиротевшей дачи.
И пусть вы -- трижды Гирей, но лицо рабыни,
взявшись ее покрыть, не разглядеть иначе.
И постоянно накрапывает, точно природа мозгу
хочет что-то сообщить; но, чтоб не портить крови,
шепчет на местном наречьи. А ежели это -- Морзе,
кто его расшифрует, если не шифер кровли?
Иосиф Бродский
текст песни Обернись Басты и Город 312
Медленно плывут автомобили
или сели на мель, пробки на мили
мобила лениво пропускает звонки
по нужным номерам, увы, длинные гудки
близость раскрывает тайны чужих душ
кто знает мои - ответь, прошу
глушит городской шум, я задыхаюсь
лечу, слабость, укутываясь в парус
они не знают меня, я научился скрывать
себя от глаз открытых открывая тетрадь
муза, устав от перегруза,
выдает вместо ярких узоров юзаный мусор
когда нет сил быть стойким
когда всё, что строил, стало руинами, осколками
когда плевать на то, что там за окнами
и хочется бежать от всего, но ничего не происходит
тот, кто может помочь, вне зоны доступа
я в центре мегаполиса, как на краю пропасти
и хочется закричать всему вопреки
спаси меня, мне не встать без твоей руки
Среди миллионов людей совсем один
ночи перетекают в дни, меняя календари
вместо того, чтобы помочь тому, кто влип
проходим мимо, спрятав себя под грим
лабиринт загоняет людей в тупик
городская тоска в отсеках пирамид из бетонных плит
всё это как хорошо смонтированный клип
финал очевиден, но ничего не изменить
разместив в сети аватары, забавный ник
моделируется параллельный, иллюзорный мир
он, затупив, вечером не вышел в эфир
она, вспылив, удалила себя, нажав delete
всё это как полотна Сальвадора Дали
ищешь ответы снаружи, но ответы внутри
некого в этом винить, безумный трип
ждешь, что кто-нибудь позвонит и спросит
"ну как ты, старик?"
мимо людей, мимо витрин в пыли
мимо того, кто так же одинок, как и ты
суметь услышать сдавленный крик
"обернись, мне не встать без твоей руки"
http://www.youtube.com/watch?v=J_PBYWaZf0o
Кладбище под Парижем
Малая це́рковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие, Бывшие.
Кладбище Сан-Женевьев-де-Буа.
Здесь похоронены сны и молитвы.
Слезы и доблесть.
«Прощай!» и «Ура!».
Штабс-капитаны и гардемарины.
Хва́ты полковники и юнкера.
Белая гвардия, белая стая.
Белое воинство, белая кость…
Влажные плиты травой порастают.
Русские буквы. Французский погост…
Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по Гражданской войне..
Как же хотелось им в Первопрестольную
Въехать однажды на белом коне!..
Не было славы. Не стало и Родины.
Се́рдца не стало.
А память — была..
Ваши сиятельства, их благородия —
Вместе
На Сан-Женевьев-де-Буа.
Плотно лежат они, вдоволь познавши
Му́ки свои и дороги свои.
Всё-таки — русские. Вроде бы — наши.
Только не наши скорей,
А ничьи…
Как они после — забытые, бывшие
Всё проклиная и нынче и впредь,
Рва́лись взглянуть на неё —
Победившую, пусть непонятную,
Пусть непростившую,
Землю родимую, и умереть…
Полдень
Берёзовый отсвет покоя.
В небе российские купола.
И облака, будто белые кони,
Мчатся над Сан-Женевьев-де-Буа.
Роберт Рождественский
<1970-е>
Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.
Будь!— это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!— а я скажу: — когда-то...
Марина Цветаева
Покуда карты не раскрыты,
Играй в свои миры.
И у разбитого корыта
Найдешь конец игры.
И, утомленный неборьбой,
Посмотришь на ландшафт,
И станешь пить с самим собой
Стихи на брудершафт.
Николай Глазков
1939
Стихи - не ноги футболиста,
Не первоклассника тетрадь -
Стихов читать не надо быстро:
Их надо медленно читать.
Стихи не всякий разумеет,
Их проглотить не торопись.
Бывает, что стихи имеют
Еще второй и третий смысл!
Николай Глазков
70-е годы
Старая песня, пропетая вновь
Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Ее белоснежные ножки едва касались земли.
- Любите, - она говорила, - легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод и не знал, что она права.
А в поле, где у запруды стояли мы над рекой,
Плеча моего коснулась она белоснежной рукой.
- Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава.
Но я был молод, и горько мне вспомнить ее слова.
Уильям Батлер Йейтс
перевод Самуила Маршака
Я би не змiг падати з нiг,
Плавити лiд, ставити перший слiд на кам'яних
Плитах, вогонь
Нести в руках.
Я би не змiг здатись в полон,
Щоб пити сiк з нiжних, але й чужих долонь.
Я би не змiг,
Я би не змiг?
Але для тебе
Але для тебе
Зможу я все!
Але для тебе
Але для тебе
Зможу я все!
I на колiна впасти б не змiг.
А якби впав, то би пiднятись потiм з них
Я би не встиг,
Я би не встиг?
Душу свою в моїх пiснях
Я б не знайшов i не смiявся би у снах,
I у сльозах
Я б не шукав, я б не лiтав?
Але для тебе
Але для тебе
Зможу я все!
Але для тебе
Але для тебе
Зможу я все!
Для тебе я?
Для тебе я?
Bazaar Del Mundo
Зима, скорей похожая на лето,
и сумерки вокруг «Bazaar Del Mundo»…
В фонтан на счастье сыпались монеты,
и растворялись в вечности секунды;
и таяла в бокале «маргарита» –
позвякивали льдинки-кастаньеты,
и каждый был немного сибаритом
«под градусом» на краешке планеты.
И каждый был немного оптимистом,
и жизнь казалась близкой к идеалу…
Позвякивало звездное монисто
о краешек стеклянного бокала.
Как будто подзадоривая праздник,
в бокал с небес соскальзывали звезды,
и мир огромный и разнообразный
для каждого был, как подарок, создан.
Сто тысяч лет назад, а может больше,
Земля, покачиваясь, вышла на орбиту,
а мы, смотря на мир немного проще,
потягивая, пили «маргариту»…
Жизнь после жизни
Я лежу под землей, а по небу плывут облака.
Сквозь меня прорастает трава и плакучие ивы,
а тоска в моем сердце как птичий полет высока
и такая внезапная, словно нахлынувший ливень.
Быстро гаснет огонь, угли медленно тлеют в золе…
Если что-то не так, все равно огорчаться не стоит.
Может, в следующий раз, когда я появлюсь на Земле,
все исправлю ошибки, и жизнь по-иному построю.
АлабайАлабаевич
07.09.2010, 11:31
Как проста работа кармы:
волнующемуся – больше волнений
страдающему – больше страданий
любящему – больше неясности
счастливому – больше счастья.
Я тот же, что и был. Изменения
незаметней тени стрекозиных
крыльев. Все чему я научился
это плакать от счастья когда
приходит грусть.
О, это доброе волшебство.
Просто смотреть на тот маленький
огонек внутри меня, ведь это
все, что я могу предложить
Вселенной.
Они учили нас в детстве чтобы
Мы были такие как Они.
И лишь теперь я вспоминаю то,
что меня заставили забыть.
В книгах написано так много
слов об этом и любой может
убедить меня в чем угодно.
Я наслаждаюсь своим недоумением.
Я лишь сидящий на берегу
океана и лишь брызги касаются
лица. Но океан прекрасен и
однажды берег обрушится.
И не стоит делать и шага ни
вперед ни назад.
Ра- Хари
http://lib.ru/ANEKDOTY/rahary.txt
АлабайАлабаевич
07.09.2010, 11:45
Лета лета!
Люди - растаявший лед.
Дальше и дальше полет.
В великих погонях
Бешеных скачек
На наших ладонях
Земного шара мячик.
В волнах песчаных
(Качались - моря синей прическе - )
Сосен занозы.
Почерком сосен
Была написана книга песка,
Книга морского певца.
Песчаные волны, где сосны стоят,-
Свист чьих-то губ,
Дышащих около.
Шумит, грызя молчание,
Как брошенную кость,
Дневное море.
Зверь моря синемехий и синебурый
Бьется в берег шкурой.
Подушка - камень,
Терновник - полог,
Прибои моря - простыня,
А звезд ряды - ночное одеяло
Отшельнику себя,
Морских особняков жильцу,
Простому ветру.
Мной недовольное ты!
Я, недовольный тобой!
Льешь на пространстве версты
Пену корзины рябой.
Сваи и сваи, и сваи!
На свайных постройках лежит
Угроза, созревшая в тайнах
Колосьями сумрачных жит!
Трудно по волнам песчаным тащиться!
Кто это моря цветов продавщица?
На берег выдь, сядь рядом со мной!
Я ведь такой же простой и земной!
Я, человечество, мне научу
Ближние солнца
Честь отдавать,
"Ась! два!"
Рявкая солнцам сурово.
Я воин; время - винтарь.
Мои обмотки:
Рим пылающий, обугленный, дымный -
Головешка из храмов,
Стянутый уравнениями туго
Весь поперек, -
Одна моя обмотка.
И Царьград, где погибает
Воин в огне, -
Другая, тоже хорошая.
Я ведь умею шагать
Взад и вперед
По столетьям.
Онучи туги.
Ну, дорогу, други!
Слышу я просьбу великих столиц:
Боги великие звука,
Пластину волнуя земли,
Собрали пыль человечества,
Пыль рода людей,
Покорную каждым устам,
В большие столицы,
В озера стоячей волны,
Курганы из тысячных толп.
Мы дышим ветром на вас,
Свищем и дышим.
Сугробы народов метем,
Волнуем, волны наводим и рябь,
И мерную зыбь на глади столетий.
Войны даем вам
И гибель царств
Мы, дикие звуки,
Мы, дикие кони.
Приручите нас:
Мы понесем вас
В другие миры,
Верные дикому
Всаднику
3вука.
Лавой беги, человечество, звуков табун оседлав.
Конницу звука взнуздай!
В.Хлебников
http://znai.org/POEZIQ/HLEBNIKOW/long/zangezi.htm
Написано в Петербурге
А если лошадь, то подковы,
что брюзжат сырью и сиренью,
что рубят тишину под корень
неисправимо и серебряно.
Как будто Царское Село,
как будто снег промотан мартом,
еще лицо не рассвело,
но пахнет музыкой и матом.
Целуюсь с проходным двором,
справляю именины вора,
сшибаю мысли, как ворон,
у губ багрового забора.
Мой день страданьем убелен
и под чужую грусть разделан.
Я умилен, как Гумилев,
за три минуты до расстрела.
О, как напрасно я прождал
пасхальный почерк телеграммы.
Мой мозг струится, как Кронштадт,
а крови мало... слышишь, мама?
Откуда начинает грусть?
орут стрелки с какого бока?
когда вовсю пылает Русь,
и Бог гостит в усадьбе Блока?
Когда с дороги перед вишнями
Ушедших лет, ослепших лет
совсем сгорают передвижники
и есть они, как будто нет!
Не попрошайка я, не нищенка,
прибитая злосчастной верой,
а Петербург, в котором сыщики
и под подушкой револьверы.
Мой первый выстрел не угадан,
и смерть напрасно ждет свиданья.
Я заколдован, я укатан
санями золотой Цветаевой.
Марина! Ты меня морила,
но я остался жив и цел.
А где твой белый офицер
с морошкой молодой молитвы?
Марина! Слышишь, звезды спят,
и не поцеловать досадно,
и марту храп до самых пят,
и ты, как храм, до слез до самых.
Марина! Ты опять не роздана.
Ах, у эпох. как растерях,
поэзия - всегда Морозова
до плахи и монастыря!
Ее преследуют собаки,
ее в тюрьме гноит тоска.
Гори, как протопоп Аввакум,
бурли - бурлючая Москва.
А рядом, тихим звоном шаркая,
как будто бы из-за кулис,
снимают колокольни шапки,
приветствуя социализм!
Леонид Губанов
АлабайАлабаевич
07.09.2010, 14:02
Вечносущее Евангелие
Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.
С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.
Твой - друг всем людям без различья,
А мой слепым читает притчи.
Что ты считаешь райским садом,
Я назову кромешным адом.
Сократ милетов идеал
Народным бедствием считал.
И был Кайафа убежден,
Что благодетельствует он.
Мы смотрим в Библию весь день:
Я вижу свет, ты видишь тень.
-----
Уж так ли кроток был Христос?
В чем это видно, - вот вопрос.
Ребенком он покинул дом.
Три дня искали мать с отцом.
Когда ж нашли его, Христос
Слова такие произнес:
- Я вас не знаю. Я рожден
Отцовский выполнить закон.
Когда богатый фарисей,
Явившись втайне от людей,
С Христом советоваться стал,
Христос железом начертал
На сердце у него совет
Родиться сызнова на свет.
Христос был горд, уверен, строг.
Никто купить его не мог.
Он звал хитро, ведя беседу,
- Я духом нищ - за мною следуй!
Вот путь единственный на свете,
Чтоб не попасть корысти в сети.
Предать друзей, любя врагов, -
Нет, не таков завет Христов.
Он проповедовал учтивость,
Смиренье, кротость, но не льстивость.
Он, торжествуя, крест свой нес.
За то и был казнен Христос.
Антихрист, льстивый Иисус,
Мог угодить на всякий вкус,
Не возмущал бы синагог,
Не гнал торговцев за порог
И, кроткий, как ручной осел,
Кайафы милость бы обрел.
Бог не писал в своей скрижали,
Чтобы себя мы унижали.
Себя унизив самого,
Ты унижаешь божество...
Ведь ты и сам - частица вечности.
Молись своей же человечности.
Уильям Блейк
http://blake.sacrum.ru/
Одиночество вдвоем...
Осеннее утро проткнуло ветвей наготой
печальное небо, унылое серостью красок,
и листья засыпали стол на открытой террасе,
дарившей вчера еще теплый уют и покой...
Фонарь над столом помнит медленный вальс мотыльков,
куда-то пропавших за серую дымку тумана,
заливистый смех, перезвон веселящий стаканов,
надрывность гитары и вторящих ей голосов...
Страницы романа и ночи июльской тепло,
мерцанье свечи, аромат засыпающих лилий...
Молчанье двоих, что друг друга когда-то любили,
но стали чужими. Чье время уже истекло...
Бессильно вернуться, распавшись на тысячи слов...
По капле... Сквозь пальцы... Печально и как-то нелепо...
Как жизнь забирая из листьев, короткое лето
уходит, опавших надежд оставляя покров...
theprincess
07.09.2010, 16:16
В тот вечер возле нашего огня
увидели мы черного коня.
Не помню я чернее ничего.
Как уголь были ноги у него.
Он черен был, как ночь, как пустота.
Он черен был от гривы до хвоста.
Но черной по-другому уж была
спина его, не знавшая седла.
Недвижно он стоял. Казалось, спит.
Пугала чернота его копыт.
Он черен был, не чувствовал теней.
Так черен, что не делался темней.
Так черен, как полуночная мгла.
Так черен, как внутри себя игла.
Так черен, как деревья впереди,
как место между ребрами в груди.
Как ямка под землею, где зерно.
Я думаю: внутри у нас черно.
Но все-таки чернел он на глазах!
Была всего лишь полночь на часах.
Он к нам не приближался ни на шаг.
В паху его царил бездонный мрак.
Спина его была уж не видна.
Не оставалось светлого пятна.
Глаза его белели, как щелчок.
Еще страшнее был его зрачок.
Как будто был он чей-то негатив.
Зачем же он, свой бег остановив,
меж нами оставался до утра?
Зачем не отходил он от костра?
Зачем он черным воздухом дышал?
Зачем во тьме он сучьями шуршал?
Зачем струил он черный свет из глаз?
Он всадника искал себе средь нас.
Бродский
(не могу придумать достаточно издевательской подписи - пусть будет просто :rose: )
...а есть у полуночи тайна простая
(почти обнаженная суть),
когда подступает к глазам запятая,
не выправить и не уснуть...
но этот коварнейший знак препинанья
с таким ненадежным хвостом –
зовет к продолженью и просит вниманья
к тому, что случится потом....
мне кажется, все перепутав на свете,
завязочки снов теребя,
смешала державу, подъезд и столетье,
пытаясь окликнуть тебя,
дотронуться словом, поверить в награду -
что ты меня все же нашел.
что взглядом... что рядом, что звезды – парадом.
скажи мне, что все хорошо!
я знаю, немыслимым воли усильем,
дыханью неровному в плен...
ты трою возьмешь, разметаешь бастилию
и снова снесешь карфаген
ежиной тропою слова сентябрятся...
от сложных прелюдий устав,
мы будем смеяться, болтать, целоваться
под пледом ночного холста,
где небо, расставив созвездья по рангу,
нам - самый надежный гарант.
ну что ты грустишь, мой растрепанный ангел,
как штирлиц в кафе «elefant»...
* * *
плененная словом нелепым,
наркотиком глянцевых строф...
тебе бы косить не налево
и не ожидать катастроф,
не биться, не строить фантазий,
слезами не плавить зрачки,
болючие горькие фразы
delete-ом - навек из строки,
не верить пинкам монитора,
но слушать...
за правым плечом
тихонечко выдохнут: скоро...
а сказки – совсем ни при чем.
по облаку легкая птица
крылом закольцуется в весть:
- плохого уже не случится.
ты слышишь, родная, я здесь.
------------
пронзительней сорванных строчек, нежнее, чем скрипки в раю
слезинка на бархате ночи
люблю
© Copyright: Дезирада, 2010
Если долго всматриваться в бездну... то бездна начинает всматриваться в тебя.
Ницше.
-------------------------------------
На полшага, на полминуты,
на глоток, на разъем зрачка
приоткрылось окно – как будто
от случайного сквозняка.
Я гляжу туда осторожно -
за изнанку иного дня.
Это ж, Господи, невозможно.
Это, Господи... для меня?
Зажимаю дыру ладонью.
Но зеркальной зарей шурша,
Распахнулся тайник бездонья.
Что за пропасть?
Привет, душа!
Каждый брошенный в нее камень
не нашел никакого дна...
Я швыряю туда стихами,
молча спихиваю имена..
Там укрыты глаза у страха,
новолуния желтый крюк,
и смирительная рубаха
для затменных заломов рук,
сотен пять сумасшедших писем,
послевкусие февраля,
лабиринты запретных чисел
внедорожной тоски петля,
коктебельский глоток полыни,
перепутанная строка
и размытая четкость линий
на ладони и в облаках,
обстоятельства страшной силы
притянувшие кривь и кось,
и запретное слово «милый»,
и вчерашнее слово «врозь»
недотраченные объятья,
телефонных гудков отбой.
И то самое (помнишь?) платье,
неподаренное тобой,
недобитый закат, молчанье,
затянувшееся петлей.
неслучившееся венчанье
в Храме Божием, над землей.
В бездну их! Пусть летят, калечась,
угольки отгоревших глаз,
невозможность банальной встречи
неслучайность случайных фраз.
рук роднющих и злых усталость
(Ненормальная! Мать твою...)
Что еще от меня осталось
балансировать на краю?
Вся беспомощность многословья,
два полцарства в игре огня...
...Переполненная любовью
Бездна вглядывается в меня.
© Copyright: Дезирада, 2010
Это осень... Крупинками кофе по влажным губам.
Десять точек, взахлеб, - и ввинтиться в ноябрьский кокон.
Бьют пощёчины листьев по выцветшей нежности окон,
и ноябрь обещает раздать всем сестрам по серьгам.
Перед зимним безвременьем впрок не нагреешься, нет.
Ветер рвется под кожу сезонной прививкой от гриппа,
и рябиновый бред в морозильные камеры ссыпан,
и ушёл с молотка мой счастливый трамвайный билет.
Перелётные ангелы шустро пакуют багаж:
сто брусков канифоли на долгую зиму для лиры.
Улетают, беспечные, прочь из промёрзшего мира,
чтоб однажды вернуться, минутную пестуя блажь.
Десять точек, взахлёб. И гадать по прозрачным следам,
обжигаясь о взгляды и слепо уверовав в лето...
Это осень. И ангелы... Добрая, в общем, примета,
если знать, что вернутся. Неважно, когда и куда.
Анна Булатова
theprincess
07.09.2010, 16:31
Роберт Рождественский
Баллада о таланте, боге и черте
Все говорят:
"Его талант --от бога!"
А ежели --от черта?
Что тогда?..
Выстраиваясь медленно в эпоху,
ни шатко и ни валко
шли года.
И жил талант.
Больной.
Нелепый.
Хмурый.
Всего Гомера знавший назубок.,
Его считал
своею креатурой
тогда еще существовавший
бог.
Бог находил, что слог его прекрасен,
что на земле таких --
наперечет!..
Но с богом был, конечно, не согласен
тогда еще не отмененный
черт.
Таланту черт шептал:
"Опомнись,
бездарь!
Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все,
погибнешь в адской бездне.
Расслабься!
Не отягощай вины".
И шел талант в кабак.
И --
расслаблялся.
Он пил всерьез!
Он вдохновенно
пил!
Так пил,
что черт глядел и умилялся.
талант
себя талантливо
губил!..
Бог
тоже не дремал!
В каморке утлой,
где --стол,
перо
и пузырек чернил,
бог возникал
раскаяньем наутро,
загадочными строчками
дразнил...
Вставал талант,
почесываясь сонно.
Утерянную личность
обретал.
И банка
огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар...
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
часа своего...
И строки
на бумаге
проступали,
как письмена,--
отдельно от него.
И было столько гнева и напора
в самом возникновенье
этих строк!..
Талант, как на медведя,
шел
на бога!
И черта
скручивал
в бараний рог!..
Талант работал.
Зло.
Ожесточенно.
Перо макая
в собственную боль.
Теперь он богом был!
И был он чертом!
А это значит:
был
самим собой.
И восходило солнце
над строкою!..
Крестился черт.
И чертыхался бог.
"Да как же смог он
написать
такое?!"
...А он
еще и не такое
мог.
Не стращай меня грозной судьбой
И великою северной скукой.
Нынче праздник наш первый с тобой,
И зовут этот праздник — разлукой.
Ничего, что не встретим зарю,
Что луна не блуждала над нами,
Я сегодня тебя одарю
Небывалыми в мире дарами:
Отраженьем моим на воде
В час, как речке вечерней не спится.
Взглядом тем, что падучей звезде
Не помог в небеса возвратиться,
Эхом голоса, что изнемог,
А тогда был и свежий, и летний,—
Чтоб ты слышать без трепета мог
Воронья подмосковного сплетни,
Чтобы сырость октябрьского дня
Стала слаще, чем майская нега...
Вспоминай же, мой ангел, меня,
Вспоминай хоть до первого снега.
theprincess
07.09.2010, 16:46
Роберт Рождественский
На Земле
безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.
...А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!
Мы решили с тобой дружить...
Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя.
Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи, скамья в аллее?
Эти глупые «ах» да «ох»!...
Мы серьезнее и умнее.
Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем –
Можешь хоть на век с ним остаться.
Что за дело мне? – Я же друг!
Ну а если с другой девчонкой,
Я кружился на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
- Молодец, нашел кенгуру!
Всех людей насмешил вокруг. –
И, шепнув, добавляла хмуро:
- Заявляю тебе, как другу:
Не танцуй больше с этой дурой!
Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон...
Да, для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон.
Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты прильнув ко мне вдруг сказала:
Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними... как брат...
И обняв, я сказал, ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
- Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя... как друг...
Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала.
И целуя, все повторяла:
- Это я тебя как сестра...
Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?
Кто и в чем помешает нам?
Ведь ни где же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?
И от ныне я так считаю:
Все влюбленности – ерунда,
Вот серьезна дружба – Да!
Я по опыту это знаю.
(Эдуард Асадов)
Александру Галичу
Молись, гусар, пока крылечко алое,
сверкай и пой на кляче вороной,
пока тебя седые девки балуют
и пьяный нож обходит стороной.
Молись, гусар, отныне и присно,
на табакерке сердце выводи,
и пусть тебя похлопает отчизна
святым прикладом по святой груди.
Молись, гусар, за бочками, бачками
на веер карт намечены дуэли,
да облака давно на вас начхали,
пока вы там дымили и дурели.
Молись, гусар! Уже кареты поданы.
Молись, гусар! Уже устали чваниться.
Гарцуют кони, и на бабах проданных
любовь твоя загубленная кается.
Молись гусар! Во имя прошлых девок,
во имя Слова, что тобой оставлено,
и может быть твое шальное тело
в каких-нибудь губерниях состарится.
Молись, гусар, пока сады не поняли.
Молись, гусар, пока стрельцы не лаются,
ведь где-нибудь подкрасит губы молния,
чтобы тебе при случае понравиться.
И только тень, и только пепел, пепел,
паленый конь, и лишь грачи судачат.
И только вздрогнет грязно-медный гребень...
А снявши голову по волосам не плачут!
Леонид Губанов
FairyTale
07.09.2010, 19:04
"Хельга, Хельга!" - звучало над полями,
Где ломали друг другу крестцы
С голубыми свирепыми глазами
И жилистыми руками молодцы.
"Ольга, Ольга!" - вопили древляне
С волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
Окровавлеными ногтями ход.
И за дальними морями чужими
Не уставала звенеть,
То же звонкое вызванивая имя,
Варяжская сталь в византийскую медь.
Все забыл я, что помнил ране,
Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
Слаще самого старого вина.
Год за годом все неизбежней
Запевают в крови века;
Опьянен я тяжестью прежней
Скандинавского костяка.
Древних ратей воин отсталый,
К этой жизни тая вражду,
Сумасшедших сводов Вальхаллы,
Славных битв и пиров я жду.
Вижу череп с брагой хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною,
Ольга, Ольга, кружишь ты.
Н. Гумилёв
Это не тучи - это пухлые рукописи моего отца.
Это не сердце - это наковальня старых молитв,
это деревенское кладбище розовощёких ошибок,
это виннопоклонным губам - чайника ржавая пристань.
Это серой шпаргалкой река выбегает ко мне,
а слуга подаёт мне в вишнях траурные записки.
Это не дождь - это тысяча старцев с хрустальными посохами.
Это не боль - это ходит молва в смертных рубашках колдуньи.
Это сытое великими людьми
урчит кладбище, как проститутка с похмелья,
это телеги везут ящики сигарет.
Это не колодцы - это калейдоскоп твоей красоты,
это не подушка - это сугроб бронзовой головы,
это восклицательный знак, как камыш над лягушкою-точкой.
Это не родина - это задачник разлук,
это грамматика вопля и чистописание ухаря.
В царское имя любовницы крики врастут -
хватит, проснулся, уже отгремели недели
пьяным составом надзвёздным шпионам наушничать.
В шрамах вернулся, в душе - подлецы и емели,
только берёзку сумел повидать я на ужине.
Я ли не пел по загубленным рощам и чащам,
я ли не пил монастырскую брагу зари?
Кремль поднимал за меня православную чашу
в этом тумане калек и столетних заик.
Всё перекрасить взбрело одинокому принцу.
Всё переплавить решил казначей головы.
Снег повалил, или в белых халатах на приступ
плыли медсёстры, глаза у любимых закрыв.
Плачет ли в парке моё сновидение или
тёплые вербы читают поэмы мои,
или венчаюсь на царство в зарёванном Риме,
и под ногами кашляют все словари.
Я просыпаюсь - колокол славою хвалится.
Девки малиновы, окна за шторой сиреневы…
Ангел летит и на солнце своё улыбается,
как на лампадку таинственной нашей вселенной!..
Леонид Губанов
Он давно не стыдится слез. Достает фотографии.
Рассматривает их, как счастливый случай.
Когда он был молод, они с Сюзанной играли в мафию.
Она была должником, а он ее ласково мучил.
Они старели, целуя друг друга в седые головы.
Излюбленный ром заменили на молоко.
Он всегда и везде желал ее видеть голою,
А она обожала свои костюмы старушки Коко.
Он не то, что скучает…он просто боится один.
По привычке ей выжимает утренний фреш.
И кажется, будто она наблюдает со всех картин
И ворчливо кричит «Ты совсем ничего не ешь!».
Когда он был молод – они с Сюзанной любили джаз.
А потом боялись, что кто-то умрет вторым.
Он выжимает ей сок, выжимает ногою газ,
И за покупками едет по выходным.
Он ходит к психологу. Ходит в спортивные залы.
Исправно платит налоги. Читает лекции.
И четыре раза в году, просмотрев все журналы,
Везет на плиту к ней костюмы из новой коллекции.
© Copyright: Марьяна Высоцкая, 2010
Девочка с персиками
Сияет сад, и девочка бежит,
ещё свежо июня новоселье.
Ей весело, её занятье — жить,
и всех любить, и быть любимой всеми.
Она, и впрямь, любима, как никто,
семьёй, друзьями, мрачным гимназистом,
и нянюшкой, воззревшейся в окно,
и знойным полднем, и оврагом мглистым.
Она кричит: “Я не хочу, Антон,
ни персиков, ни за столом сиденья!”
Художник строго говорит о том,
что творчество, как труд крестьян, —
вседенно.
Меж тем, он сам пристрастен к чехарде,
и сам хохочет, змея запуская.
Везде: в саду, в гостиной, в чердаке —
его усердной кисти мастерская.
А девочке смешно, что ревновал
угрюмый мальчик и молчал сурово.
Москву давно волнует Ренуар,
Абрамцево же влюблено в Серова.
Он — Валентин, но рекло он отверг
и слыл Антоном в своеволье детства.
Уж фейерверк, спех девочки — наверх:
снять розовое, в белое одеться.
И синий бант отринуть до утра,
она б его и вовсе потеряла,
он — надоел, но девочка — добра,
и надеванье банта повторяла.
Художника и девочки — кумир:
Лев золотой, Венеции возглавье.
Учитель Репин баловство корил,
пост соблюдая во трудах, во славе.
А я люблю, что ей суждён привет
модистки ловкой на мосту Кузнецком.
...Ей данный вкратце, иссякает век.
Она осталась в полдне бесконечном.
Ещё сирень, уже произросло
жасминное удушье вкруг беседки.
Серьёзный взор скрывает озорство,
не сведущее в скуке и бессмертье.
Пусть будет там, где персики лежат,
пусть бант синеет, розовеет блуза.
Так Мамонтову Верочку мне жаль:
нет мочи ни всплакнуть, ни улыбнуться.
Белла Ахмадулина
Церковь не умеет лететь. Не умеет летать церковь
с целою пригоршнею музыкальных денег.
Ну а я в тебя не умею целиться,
и всему виной - ресницы девок.
Обо мне, наверно, сложены легенды.
Пьют и пьют насмешек горьковатый пунш.
Анекдоты в тюрьмах, проститутки - в лентах,
и шуршат за лифчиком списки мертвых душ.
Я перебинтован юными березами
и помазан йодом солнца заходящего.
Я - однофамилец ледяных и розовых
и, быть может, тезка ландыша пропащего.
Хорошо в телеге мне с румяной бабою,
на подол ей голову васильком забросил.
Мои губы грешные все по лицам плавают.
как челны разбойников, собирая осень.
Я не дорожу ни ремнем, ни ревностью
и в стеклянных бусах отражаюсь траурно,
и живу за именем, словно бы за крепостью,
деревянной крепостью, где врата отравлены.
Мы забыли проводы всех своих любимых,
ангелом хранимых и смертельно раненных.
Если даже письма - болью заминированы,
и на глупой марке штамп чужого рая.
Я надену маску пастуха и принца,
в лимузине старом буду пить какао.
Двойнику замечу - лучше удавиться,
на века остаться символом кокарды.
Черновик ли брезгует с бардаком знакомиться,
или все холодное в плен отдали водке?
Голова ли кружится сельскою околицей
там, где перевернуты и слова, и лодки.
Ладно, я умею в переулках теплиться,
золотою свечкой жить на подоконнике.
В шоколадном платье голубая девица
соберет свидания в молодые сборники.
Я бы дал названия каждому, каждому.
Что-нибудь придумал - легкое-легкое,
пусть свиданьеведы по подвалам кашляют -
первый сборник - "Патлы",
второй сборник - "Локоны".
В день рожденья совести опрокину рюмку
робкого совета, пьяного начала,
а потом родившейся на святую юбку
я пришью загадки с ржавыми ключами.
Будет пахнуть клевером, резедой, укропом
и другими разными травами, цветами,
Третий Рим в насмешках, Третий Рим в сугробах,
и с губной помадой вымерли свиданья.
Мы давным-давно сожгли шпаргалки смерти.
Строчат мемуары лживые напарники.
Бросьте мне за пазуху бронзы или меди,
я коплю на памятник у души на паперти!..
Леонид Губанов
Как день, светла, но непонятна,
Вся - явь, но - как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней - всегда весна.
Вот здесь садится и болтает.
Ей нравится дразнить меня
И намекать, что всякий знает
Про тайный вихрь ее огня.
Но я, не вслушиваясь строго
В ее порывистую речь,
Слежу, как ширится тревога
В сияньи глаз и в дрожи плеч.
Когда ж дойдут до сердца речи,
И опьянят ее духи,
И я влюблюсь в глаза и в плечи,
Как в вешний ветер, как в стихи,-
Сверкнет холодное запястье,
И, речь прервав, она сама
Уже твердит, что сила страсти -
Ничто пред холодом ума!..
Александр Блок
theprincess
07.09.2010, 20:16
На окраинах, там, за заборами,
за крестами у цинковых звезд,
за семью -- семьюстами! -- запорами
и не только за тысячу верст,
а за всею землею неполотой,
за салютом ее журавлей,
за Россией, как будто не политой
ни слезами, ни кровью моей.
Там, где впрямь у дороги непройденной
на ветру моя юность дрожит,
где-то близко холодная Родина
за финляндским вокзалом лежит,
и смотрю я в пространства окрестные,
напряженный до боли уже,
словно эти весы неизвестные
у кого-то не только в душе.
Бродский
theprincess
07.09.2010, 20:18
И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.
И вечный бой.
Атаки на рассвете.
И пули,
разучившиеся петь,
кричали нам,
что есть еще Бессмертье...
... А мы хотели просто уцелеть.
Простите нас.
Мы до конца кипели,
и мир воспринимали,
как бруствер.
Сердца рвались,
метались и храпели,
как лошади,
попав под артобстрел.
...Скажите... там...
чтоб больше не будили.
Пускай ничто
не потревожит сны.
...Что из того,
что мы не победили,
что из того,
что не вернулись мы?..
Бродский
И буду я работать, пока горб
не наживу да и не почернею.
И буду я работать, пока горд,
что ничего на свете не имею.
Ни пухлой той подушки мерзкой лжи,
ни жадности плясать у вас на теле,
ни доброты похваливать режим,
где хорошо лишь одному злодею.
Ни подлости друзей оклеветать,
ни трусости лишь одному разбиться,
ни сладости по-бабьи лопотать,
когда приказ стреляться и молиться.
И буду я работать словно вол,
чтоб все сложить и сжечь, что не имею.
И, как сто тысяч всех Савонарол,
Кричу - Огня, огня сюда немедля!
В плаще, подбитом пылью и золой,
пойду лохматый, нищий, неумытый
по пепелищам родины чужой,
как тот счастливый одинокий мытарь.
И буду я работать, пока гор
не сдвину этих трупов, что зловонят.
И буду я в заботах, как собор,
пока все человечество зло водит
за ручку, как ребенка, и шутя
знакомую дает ему конфету -
ах, Бога нет, прелестное дитя,
и Бога нам придумали поэты.
Но есть, есть Страшный Суд, и он не ждет,
не тот, который у Буонаротти,
а тот, что и при жизни кровь с вас пьет,
по щечкам узнает вас при народе.
Ах, что вам стыд! Немного покраснел,
но кровоизлияние - не праздник.
Да, на врачей вам хватит при казне,
как вам хватило дров при нашей казни!
Но буду я работать, пока гол,
чтоб с царского плеча сорвать мне шубу,
когда уже зачитан приговор,
и улыбается топор не в шутку.
Но буду я работать до тех пор,
пока с сердец не сброшу зло и плесень.
Ах, скоро, скоро вас разбудит горн
моих зловещих, беспощадных песен!..
Леонид Губанов
Любимый, эта тишь, как лед, звонка...
Любимый, каждый день я жду звонка.
Телефонист сказал:
- Наладим связь,
на всех дорогах - ливни, грозы. грязь...
Он в чем-то прав -
откуда знать он мог,
что это мы стоим в концах дорог,
и это наши облака тоски
раскалывают небо на куски?
Что это наши руки в маете
так диковато светят в темноте,
ища друг друга между скал и звезд,
напоминают молний перехлест...
И ветры ветрам излагают суть,
и ветры чувствам сокращают путь.
От них я знаю все, что знать должна.
А там сказали: "Связь повреждена"...
Сильва Капутикян
Фруктовый сад моих ошибок
и липовый моих обид.
Ты в платье серое зашила
сиротство сереньких молитв.
Седым вискам везло, однако,
и пропасть ссорилась с тоской
в честь восклицательного знака
знакомых с гробовой доской.
Псы прихлебатели молчали,
сирень ломали чьи-то слуги,
и телеграммы шли ночами
с раскрашенною мордой шлюхи.
И надо всеми хохотал
племянник сахара и злости,
и ворон по костям гадал -
кто к пропасти приходит в гости?!
Леонид Губанов
В самой крайней поре одиночества
ты не так одинок еще днем.
Тяжелее всего - это "НОЧЕСТВО",
заключенное в слове самом.
Даже в мыслях представить не хочется,
а попробуй-ка переживи
в одиночку все длинные ночества, -
злые ночи тоски по любви...
Не поется душе, не хохочется.
Одиночество. Ночь. Нелюбим.
А, вернее, вся жизнь - это ночество,
если ты беспросветно один.
Олег Поскребышев
На моей голове накопились яблоки,
Вишнёвое платье не гробит старух,
И на ночь ко мне привели боярыню
И славу подали к утреннему столу.
Твоё письмо нужно смять и в мать…
Дождик серебряной вилкой учит -
Тело твоё проткнуть и поднять
К мокрым прославленным губам тучи.
Это не молния - это язык дьявола
В деревянных шкатулках русского леса,
Это не гром - это стучат небесные яблоки
По изящной спине молодого повесы.
Муравьи прячут лица, дети прячут сердца.
И растёт анекдот на моём огороде,
И спешит на крыльцо поцелуй подлеца,
И поэма в продрогшие двери колотит.
Леонид Губанов
Ждала его из армии два лета. А он вернулся, и - молчок.
Она притихла, видя это,угрюмо сжалась в кулачок.
Кривила губы - "Где нам уж!..." А впрочем - мало ли парней! -
Утешилась, и вышла замуж, чтоб не судачили о ней.
Он тоже, вроде, не винился: повеселился, погулял,-
А через месяц сам женился - соседскую девченку взял...
Работа. Дом. Напротив - хаты.
Есть дети. Все - как дважды два.
Тихонько улеглась молва, давно угомонились сваты...
Прошло, минуло. Словно брошь подаренная, потускнело...
А что там на сердце? Не трожь!
БОЛИТ? Кому какое дело?
М.Лукив
Распятие с эмалью
Излишки гордости, как сало прозябанья.
Малиновой зарёй я не услышал звон
всех тех, к кому спешат подснежники признаний,
признания царей, цариц лукавый сон.
Я тоже по плечу лукавому столетью,
по-ухарски светло от свечек и гробниц,
и бабочки летят на паутину смерти,
где дым от папирос и хохот от бойниц.
В простуженных коврах лежит ленивый невод
моих черновиков, который рвать пора,
и шелушится грусть, и гусь ругает небо,
и мысли смелые гуляют в топорах.
Я навещаю тех, кто носит брови северней.
И шуба не нужна блаженному от слёз,
и церковь, как горчицу на мясо ябед велено,
и, шапку заломив, юродствует погост.
И гонит туча точку, и гонит точка - тучу,
кому отдать мой всхлип за вашу благодать?
Когда хитрым-хитро я поцелую ручку,
и мне готовит взбучку императрица-блядь.
За профилем увял романчиков пяток.
Простые кандалы придумали не скоро.
И рифмы, как бабьё, топтали эпилог,
хотели в женихи иметь лихое слово.
Как я не пощадил их жалкие желанья?
Как я не посетил их медный самовар,
где пряники сладки, горьки воспоминанья
и под скамейкою ржавеет самопал,
где горбоноса жуть, всегда курноса бочка -
там наше небо жрут и брагой ляжки мочат,
лихие мужички лихие вилы точат,
когда своим отцам не отдаются дочки.
Лёд обломает лад, где православный люд?
Грудь обкорнает град, не говорят - так пьют.
Распятие - словно рукопись, рукопись - как распятие,
это гуляют русские, если и кровь спятила.
Господи! Сохрани мне шерсть, чтоб уйти в леса,
пальцы у Паганини, длинные, как глаза!..
Леонид Губанов
theprincess
07.09.2010, 21:08
Саша Черный
Рождение футуризма
Художник в парусиновых штанах,
Однажды сев случайно на палитру,
Вскочил и заметался впопыхах:
"Где скипидар?! Давай, - скорее вытру!"
Но рассмотревши радужный каскад
Он в трансе творческой интуитивной дрожи
Из парусины вырезал квадрат
И... учредил салон "Ослиной Кожи".
<1912>
кто-то ещё рисует
яркими красками:
знает любовь неземную
и ненависть страстную,
кто-то кричит в испуге,
плачет от радости,
но я дальтоник в кубе
- мне всё без разницы.
я хочу
стать частью этой осени,
забраться в свой овраг.
или стоять, как Маяковский,
на шумном перекрёстке,
для всех ветров распахивая бронзовый пиджак,
и перестать надеяться - но я не знаю, как.
в синем солёном море
хочешь плескаться ты.
белое и сухое
- море моей мечты.
как на воздушном шаре,
сбросив ненужный груз,
на пузырьке в бокале
радостно вверх несусь.
чтоб пару часов, как прежде,
в мире пожить цветном,
а после уснуть в одежде
мёртвым сном.
я хочу
стать частью этой осени,
листом в её руки.
хочу остаться в ней навеки,
в гнезде на верхней ветке
глядеть в ночное небо через щели в скорлупе.
я хочу
стать частью это осени,
забраться в свой овраг.
или стоять, как Маяковский,
на шумном перекрёстке,
для всех ветров распахивая бронзовый пиджак,
и перестать надеяться - но я не знаю, как.
yWwo3GMsbe8
И поедет однажды Вика на Коста-Рику.
И купит себе там самое красное платье.
Потому что у Вики из лучших друзей только книги,
Потому что у Вики вместо картины – Распятье.
И будет Вика по миру гулять, как в трансе.
И станет поэтом в Гамбурге, поваром в Риге.
Потому что у Вики необходимая жажда странствий,
Потому что у Вики прапрадед был точно викинг.
И приедет однажды Вика в свой маленький город.
И вернется к книгам. И будет ей жизнь стекловатой.
Потому что и платье Вике станет не в пору,
Потому что и мира будет ей маловато.
Это всё будет, Вика, ты слышишь, всё будет, детка!
И в полночь к тебе постучится твой суженый полуночник.
Мы продадим и коляску твою, и капельницы, и таблетки –
И купим тебе самый целый, самый ровненький позвоночник.
© Copyright: Марьяна Высоцкая, 2010
theprincess
07.09.2010, 21:15
Я тебя не утверждаю!
Ты ничтожный моветон!
Со страниц литературы
Убирайся к черту вон!
Саша Черный
отрывок, выдранный в своекорыстных целях :)
автора не нашла...
Весь мир состоит ихи покинувших и -
покинутых в плаче!
Уж так и ведется с начала земли,-
а как же иначе?
Кто любит тебя, тот покинет тебя,-
все знают об этом.
Так ветви бросает в конце сентября
листва на рассветах,
Бросает, бросает без всяких причин,
случайно, случайно.
Весь мир состоит из печальных мужчин
и женщин печальных....
Нет просто людей!
Не отыщешь их здесь,
как ни было б горько!
Есть только влюбленные, слышишь,
и есть
любимые только!
Есть только они. Но опять и опять
проходим мы мимо,
поскольку любить -
это значит терять
любимых, любимых...
Куда нас уводит дорога,
куда сквозь сумерки вьется?
Кричу я: - Вернись!
но назад никогда никто не вернется.
У Фиры лицо доброе, а сердце - злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица скрыто нечто такое...
По-библейски - Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка - пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта - святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер болельщик, а вчера забили "в девятку".
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской - новая булочная, но за этим усмотришь разве?
Навстречу Эсфири - Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое, это наверно
кочан капусты. Или - голова Олоферна.
Борис Херсонский
В твоих глазах закат последний,
Непоправимый и крылатый,
Любви неслыханно-весенней,
Где все осенние утраты.
Твои изломанные руки
Меня, изломанного, гладят,
И нам не избежать разлуки
И побираться Христа ради!
Я на мосту стою холодном
И думаю - куда упасть...
Да, мы расстались, мы - свободны,
И стали мы несчастны - всласть...
Написано за три дня до смерти.
Сентябрь 1983
serg1969
07.09.2010, 21:35
Когда тебе опять и пусто и печально,
в глазах покоя нет, а в мыслях высоты,
ты вспомни, что в тебе нет боли изначально,
а только трение мечты и суеты.
И если слезы есть - старайся в одиночку
их выплакать сперва, и к людям не спеши.
И мужество не в том, чтобы поставить точку,
а чтобы претерпеть рождение души.
И если так с тобой случится не однажды,
то с каждым разом легче будет этот миг.
Жестоки чувства одиночества и жажды,
но страшно - если ты к ним вовсе не привык.
Досадно - если ты, надеясь на подспорье,
в ответ не получил желанной сослезы.
Но в сотню раз страшней, когда испив от горя,
в чужую исповедь ты смотришь на часы.
И если нет того, о чем мечтал вначале,
и высота пути на уровне травы,
люби все то, что есть - и страхи и печали,
и труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладаньи -
все сквозь тебя, как Космос протечет.
И оправданье жизни - только в состраданьи,
в желаньи размышлять - другое все не в счет......
А.Дольский
theprincess
07.09.2010, 21:36
Раскопай своих подвалов
и шкафов перетряси,
Разных книжек и журналов
по возможности неси!
А. и Б. Стругацкие :)
Стихи о принятии мира
Все это было, было.
Все это нас палило.
Все это лило, било,
вздергивало и мотало,
и отнимало силы,
и волокло в могилу,
и втаскивало на пьедесталы,
а потом низвергало,
а потом -- забывало,
а потом вызывало
на поиски разных истин,
чтоб начисто заблудиться
в жидких кустах амбиций,
в дикой грязи простраций,
ассоциаций, концепций
и -- просто среди эмоций.
Но мы научились драться
и научились греться
у спрятавшегося солнца
и до земли добираться
без лоцманов, без лоций,
но -- главное -- не повторяться.
Нам нравится постоянство.
Нам нравятся складки жира
на шее у нашей мамы,
а также -- наша квартира,
которая маловата
для обитателей храма.
Нам нравится распускаться.
Нам нравится колоситься.
Нам нравится шорох ситца
и грохот протуберанца,
и, в общем, планета наша,
похожая на новобранца,
потеющего на марше.
PuBrMzOcADs
FairyTale
07.09.2010, 21:43
А если бы он вернулся опять,
Что ему я сказать бы могла?
- Что я ждала, я хотела ждать,
Пока не умерла...
А если б он заговорил со мной,
Не узнав моего лица?
- Вы стать могли бы ему сестрой,
Он, наверно, страдает сам...
А если он спросит, где Вы, тогда
Какие нужны слова?
- Отдайте мое золотое кольцо,
Не нужны никакие слова...
А если бы он спросил, почему
Ваш дом опустел теперь?
- Погасший очаг покажите ему,
Открытую настежь дверь...
Тогда спросить бы ему осталось
О Вашем последнем дне...
- Скажите, скажите, что я улыбалась,
Чтоб не плакал он обо мне.
А если бы он вернулся опять,
Что ему я сказать бы могла?
- Что я ждала, я хотела ждать,
Пока не умерла...
Метерлинк
ОРАНЖЕВЫЙ КОТ
У окна стою я, как у холста.
Ах, какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета:
И Неглинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
По мосту идет оранжевый кот,
И лоточник у метро продает
Апельсины цвета беж.
А в троллейбусе мерцает окно,
Пассажиры - как цветное кино.
Мне, друзья мои, ужасно смешно
Наблюдать в окошко мир.
Этот негр из далекой страны
Так стесняется своей белизны,
И рубают рядом с ним пацаны
Фиолетовый пломбир.
И качает головой постовой,
Он сегодня огорошен Москвой,
Ни черта он не поймет, сам не свой,
Будто рыба на мели.
Я по улицам бегу, хохочу -
Мне любые чудеса по плечу.
Фонари свисают: ешь не хочу,
Как бананы в Сомали.
У окна стою я, как у холста.
Ах, какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета:
И Неглинку, и Манеж.
Над Москвой встает зеленый восход,
По мосту идет оранжевый кот,
И лоточник у метро продает
Апельсины цвета беж.
Качан Владимир
Филатов Леонид
theprincess
07.09.2010, 21:51
Hotice видео!!!!! ТАКОГО чтения я еще не слышала!! обалдеть, спасибо!!!
Вечерний Мехико-Сити.
Большая любовь к вокалу.
Бродячий оркестр в беседке
горланит "Гвадалахару".
Веселый Мехико-Сити.
Точно картина в раме,
но неизвестной кисти,
он окружен горами.
Вечерний Мехико-Сити.
Пляска веселых литер
кока-колы. В зените
реет ангел-хранитель.
Здесь это связано с риском
быть подстреленным сходу,
сделаться обелиском
и представлять Свободу.
тот же автор - ну, вестимо... кто у нас тут кумир миллионов. )
Мы с Аней курим, спорим о бабах, читаем Басё.
Разрабатываем очевидный концепт, гениальный фрейм!
Есть ведь женщины, на которых смотришь - и дух трясёт,
А есть просто-женщины, продающие орифлейм.
Эти просто-женщины чтут каталог, как Коран.
Засыпают, очистив мордочку молоком.
И, возможно, снится им добрый дядя Ив Сен-Лоран
Или покойная, пухом земля ей, мадам Коко.
Для просто-женщины epic fail - не сдать ЕГЭ.
Тогда тебе ни работы, ни утолщения линзы очков.
Эти женщины носят в сумках по двадцать кэ гэ.
И имеют в запасе пятнадцать рецептов тушения кабачков.
Мы с Аней решаем держаться вместе, дерзить эпохе.
По одиночке они нас выловят. Цель проста.
С тоталитарными сектами шутки плохи.
Особенно, если целью стоит красота.
Просто-женщины угрожают брошюрками до хрипоты.
Ладно бы "Пробудитесь!" - там хоть о Боге.
Гении чистой и главное очень приземистой красоты
Подбираются к нашим дверям раздавать каталоги.
Стих - всего лишь шутка юмора. Автор не ставил своей целью обидеть распространителей орифлейма, эйвона, амвея, фаберлика,(.....) и единороссов.
* * *
Марьяна Высоцкая, 2010
Ох, ты глупая голова,
голова моя золотая,
я же слушаю не слова —
я на голос твой залетаю.
Слов и я знаю через край —
силу их,
высоту
и градус.
Но вот ты говоришь “прощай”,
а я чувствую только радость.
Инна Кабыш
Стихолюб
07.09.2010, 22:24
Глотаю жизнь - за маму, за подругу...
Пойдя на кухню, скажем, за водой,
Я поняла - стареющая сука
Куда банальней стервы молодой.
В автобусе листаю по привычке
какой-то подвернувшийся гламур...
И завалялся где-то в косметичке
Издохший от бездействия Амур.
У вариантов - штампы в паспортинах,
Ну из каких штанов не доставай!
И остается только Паутина...
Звонок. Коннект. Мощу дорогу в рай.
Мария Хамзина
Стихолюб
07.09.2010, 22:25
Сердце стучит кулаками в стены-
Сердце кричит «Тишины – и баста!
Не замолчишь – перекрою вены,
И не поможет ни йод, ни пластырь!»
Тахикардия играет ритмом,
Только покой мне уже не снится.
Если надежды тупая бритва
Стала последней моей синицей.
У валерьянки – кошачьи лапки,
Сердце клубочком по ребрам скачет,
Я вытираю с ладоней тряпкой
Чье-то решенье моей задачи,
Чет или нечет, глотаю горечь,
Чтобы до срока чего не вышло…
Белой таблеткой играет в горле
Красный котенок сердечной мышцы.
Мария Хамзина
Стихолюб
07.09.2010, 22:26
...Какие, к черту,
светлые мечты,
Когда вокруг - заботы без просвета:
Ну, все.
Дошла.
До точки.
До черты.
Эй, кто-нибудь! Подайте сигарету!
м.хамзина
Стихолюб
07.09.2010, 22:28
Ребята, скажите - вся эта лажа и вправду цепляет до мандража? Раз клевый чувак про войну не скажет, он больше не клевый, прощайте, жаль? Вся эта кровавая сучья свадьба, направо, налево, равняйся, пли...Мы в детстве читали - все люди - братья. Оплачено братство куском земли. Пятнадцать сестер выдирают серьги из мочек друг другу, где братья, э? Все то, что когда-то горело в сердце, пересчитали потом в у.е.
Заразен пафос, как гонорея, живуч и липок, как таракан...Нет, за столетья не помудрели, лишь помудели, но так, слегка. Кто выйдет в черном, кто выйдет в белом, покрыта карта рубцами лжи. А мама, помнится, так хотела, чтоб мы решили с тобой дружить!
Грузины - бяки, виват, Россия, за ножку Буша, и наших нет. А мама, помнится, так просила, чтоб мы не перлись на красный свет! Пока стреляют по людям люди, пока статистик выводит счет, несут кому-то звезду на блюде, в гарнире - сладости и почет. Пока сочится из пасти пена, пока за холку берут страну, скажу я тем, кто сидит за сценой - засуньте в жопу свою войну!
Кто я такая? Мария, Машка, башкир - мой папа, хохол - мой дед, у осетина куплю барашка, милОму с Дона сварю обед...
Пускай мы даже уже не братья. Наш мир поделен на этажи.
Мы все соседи в одной палате.
Нам хватит места, чтоб просто жить.
"Война до колик осточертела" - все повторяют, как А и Б.
А мама, помнится, так хотела, чтобы война не пришла к тебе...
Мария Хамзина
Стихолюб
07.09.2010, 22:28
Она обожает детей и кошек, их Яндекс приносит, и это славно. Есть коврик пушистый в ее прихожей, и синий кораблик на шторке в ванной. Ее девяносто круглы, как персик, ее шестьдесят - шестьдесят, и точка. Она охраняет себя, как берсерк, хорошая девочка, чудо-дочка. Она, деловито наморщив лобик, идет по фэншую навстречу миру, мужчина пока что - смешное хобби, ей нравится быть для него кумиром. Она обожает кино и танцы, глотает мартини, грызет оливку.Покрыта шелками, мехами, глянцем, не кровь с молоком, карамель и сливки...Храни ее, Боже, в земной юдоли, ведь этот гербарий - твоя засада!
Лазоревый цветик в нечистом поле.
Ведь если не ты...
А меня - не надо.
А впрочем, ты знаешь, что я трусиха, что я избегаю прямого света...Храни меня, Боже, но только тихо. Чтоб я успевала платить за это.
Мария Хамзина
Стихолюб
07.09.2010, 22:29
И бились волны простыней
В тела нагие...
Пусть в жизни многое больней,
Чем ностальгия,
Чем это чертово клеймо-
Больная память...
Во сне ты все еще со мной,
И я кусками
Пластаю грязь и миражи
Соленой плоти...
Скажи мне что-нибудь, скажи,
А помнишь - плотик,
А помнишь, снег... И мы с тобой...
А помнишь - вечер?
А помнишь - плавилась любовь,
Текла на свечи...
И губы были горячи
В прохладе комнат...
"Ты помнишь?" - прошлое кричит,
А я не помню.
Мария Хамзина
В горах
1
Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.
Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты -- никто, и я -- никто.
Вместе мы -- почти пейзаж.
2
Белых склонов тишь да гладь.
Стук в долине молотка.
Склонность гор к подножью дать
может кровли городка.
Горный пик, доступный снам,
фотопленке, свалке туч.
Склонность гор к подножью, к нам,
суть изнанка ихних круч.
3
На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты -- никто, и я -- никто:
дыма мертвая петля.
В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.
4
Голубой саксонский лес.
К взгляду в зеркало и вдаль
потерявший интерес
глаза серого хрусталь.
Горный воздух, чье стекло
вздох неведомо о чем
разбивает, как ракло,
углекислым кирпичом.
5
Мы с тобой -- никто, ничто.
Эти горы -- наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.
Снизит речь до хрипоты,
уподобить не впервой
наши ребра и хребты
ихней ломаной кривой.
6
Чем объятие плотней,
тем пространства сзади -- гор,
склонов, складок, простыней --
больше, времени в укор.
Но и маятника шаг
вне пространства завести
тоже в силах, как большак,
дальше мяса на кости.
7
Голубой саксонский лес.
Мир зазубрен, ощутив,
что материи в обрез.
Это -- местный лейтмотив.
Дальше -- только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет -- небытия.
8
Чем мы дышим -- то мы есть,
что мы топчем -- в том нам гнить.
Данный вид суть, в нашу честь,
их отказ соединить.
Это -- край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.
9
В этом смысле мы -- чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже -- явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.
Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья -- шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.
10
Голубой саксонский лес.
Мир, следящий зорче птиц
-- Гулливер и Геркулес --
за ужимками частиц.
Сумма двух распадов, мы
можем дать взамен числа
абажур без бахромы,
стук по комнате мосла.
11
"Тук-тук-тук" стучит нога
на ходу в сосновый пол.
Горы прячут, как снега,
в цвете собственный глагол.
Чем хорош отвесный склон,
что, раздевшись догола,
все же -- неодушевлен;
то же самое -- скала.
12
В этом мире страшных форм
наше дело -- сторона.
Мы для них -- подножный корм,
многоточье, два зерна.
Чья невзрачность, в свой черед,
лучше мышцы и костей
нас удерживает от
двух взаимных пропастей.
13
Голубой саксонский лес.
Близость зрения к лицу.
Гладь щеки -- противовес
клеток ихнему концу.
Взгляд, прикованный к чертам,
освещенным и в тени, --
продолженье клеток там,
где кончаются они.
14
Не любви, но смысла скул,
дуг надбровных, звука "ах"
добиваются -- сквозь гул
крови собственной -- в горах.
Против них, что я, что ты,
оба будучи черны,
ихним снегом на черты
наших лиц обречены.
15
Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.
Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.
16
Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня.
Мир без будущего, без
-- проще -- завтрашнего дня.
Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.
17
Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой.
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.
Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача -- я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.
18
Нам цена -- базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.
Кто на этот грош, как тать,
точит зуб из-за угла?
Сон, разжав нас, может дать
только решку и орла.
19
Голубой саксонский лес.
Наста лунного наждак.
Неподвижности прогресс,
то есть -- ходиков тик-так.
Снятой комнаты квадрат.
Покрывало из холста.
Геометрия утрат,
как безумие, проста.
20
То не ангел пролетел,
прошептавши: "виноват".
То не бдение двух тел.
То две лампы в тыщу ватт
ночью, мира на краю,
раскаляясь добела --
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла.
21
Сохрани на черный день,
каждой свойственный судьбе,
этих мыслей дребедень
обо мне и о себе.
Вычесть временное из
постоянного нельзя,
как обвалом верх и низ
перепутать не грозя.
1984
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции -- за Веру,
Царя, Отечество, -- а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
Иосиф Бродский
blagoroden_don
08.09.2010, 00:43
Не надо великой любви,
сойдет и простая:
иди и живи,
ничем не блистая.
Побудь мне в пути
опорой, преградой –
то словом смути,
то новой печалью порадуй.
blagoroden_don
08.09.2010, 00:45
В детстве
Я не хотела учиться плавать,
Плакала,
Укусила за руку няню.
Когда принц оттолкнул меня,
Я упала с обрыва
И никогда бы не выбралась,
А теперь –
Плыву на спине
Посреди облаков и трав,
И пою от нечего делать.
Зябкое утро.
Помню слова каменного мыслителя:
Космос движется к мерзлоте,
Бог погибнет от холода.
Как-то ночью пою
И плыву мимо цыганских костров.
Плясуны подбежали
К реке,
Тут же уловили мелодию
И подхватили хором.
Такое течение,
Что никогда не достигну берега.
Уже слышно ревущее море.
Надеюсь, учитель не ошибался:
Земля действительно круглая,
И через много лет,
Украшенная соляными кристаллами,
Я вернусь по воде в Эльсинор.
Если правду сказали цыгане,
Что принц скончался от яда,
Тогда я забуду, что научилась плавать,
И брошусь в реку.
Перевод Георгия Ефремова
...И когда голова моя ляжет,
и когда моя слава закружит
в знаменитые царские кражи,
я займу знаменитые души.
Сигареты мои не теряй,
а лови в голубые отели
золотые грехи бытия
и бумажные деньги метели.
Пусть забудется шрам на губе,
пусть зеленые девки смеются,
пусть на нашей свободной судьбе
и свободные песни ведутся.
И когда черновик у воды
не захочет признаньем напиться,
никакие на свете сады
не закажут нам свежие лица.
Я пажом опояшу печаль
и в жаргоны с народом полезу,
и за мною заходит свеча,
и за мною шныряют повесы
В табакерке последней возьми
вензель черного дыма и дамы.
И краснеют князья, лишь коснись
их колец, улыбавшихся даром.
Этот замок за мной недалек.
Прихлебатели пики поднимут.
Словно гном пробежит уголек,
рассмеется усадьба под ливнем.
Не попросят глоточка беды
горбуны, головастики знати,
и синяк у могильной плиты
афоризм тишины не захватит.
А когда голова моя ляжет,
и когда моя слава закружит,
лебединые мысли запляшут,
лебединые руки закружат!
Леонид Губанов
Как поминали меня -
Я уж не помню и рад ли?
Пили три ночи и дня
Эти беспутные капли.
Как хоронили меня -
Помню, что солнце - как льдинка...
Осень, шуршанье кляня,
Шла в не подбитых ботинках,
За подбородок взяла
Тихо и благословенно,
Лоб мой лучом обвила
Алым, как вскрытая вена,
Слезы сбежали с осин
На синяки под глазами -
Я никого не спросил,
Ангелы все рассказали...
Луч уходящего дня
Скрыла морошка сырая,
Как вспоминают меня -
Этого я не узнаю!
Леонид Губанов
Я родился, чтобы пропеть,
отзвенеть на ветру осиной.
Я родился, чтобы терпеть
смех твой звонкий и свет твой синий.
Я родился, чтобы понять
век погромный и миг наш краткий.
Я влюбился, чтобы обнять
мир огромный и стан твой сладкий,
виноградную гроздь сломать,
гвоздь погнуть и шагнуть в бессмертье.
Я родился, чтобы с ума
вас свести, как рисунок с меди.
И вдали черешневых глаз,
звездам преданный, как собака,
я родился, чтобы хоть раз
на груди у счастья заплакать.
В этом зеркале — небеса.
В небесах — золотая тайна.
Тайна в том, что я написал,
ведь родился я неслучайно.
Леонид Губанов
Осколки детства
Наш тротуар в морщинах-трещинах,
избитый вдоволь каблуками.
Он шумных улиц руки скрещивает —
большие, твердые, как камни.
Он постарел и сильно вылинял,
от времени неровным сделавшись,
он стал альбомом первых линий
голубоглазых, хрупких девочек.
Шли дни и годы, камень старый
не может под дождем согреться,
не может он стучать заставить
свое исписанное сердце.
Мне страшно, что, листву ворочая
и спрятав по карманам булки,
придут жестокие рабочие
и ломом разобьют рисунки.
Что с безразличием усталым
они девчонок не поймут,
на синих спинах самосвалы
осколки детства увезут!
Леонид Губанов
Вновь за окном акварельным пятном Осень,
Где медный клён швыряет на землю латы.
Мы друг у друга уже ничего не просим,
Медленно пряча остынувших встреч заплаты.
Небо прострочено птицами чёрной строчкой,
Парят в небесах лоскутья былого лета.
Глаза становятся лишь пустой оболочкой
Души, от которой нельзя получить ответа.
Любимые руки ласкают всё ту же книгу,
А взгляд устремлён в какую-то даль, вне текста.
Ты словно гадаешь над ребусом или интригой,
Мгновенно меняя события, век и место.
Я давлю рёбра тюбикам с разной краской,
Ищу на палитре эквивалент поцелуя.
Он будет такой же цветной, яркий и страстный.
Легко умереть от счастья, его рисуя!
Воткнуть своё сердце в раму, как это мило...
А стены сжимают плечи, и давит крыша.
О, если неспешно припомнить всё то, что было,
То хочется выть и просить наказанья свыше.
Вот месяца нож взлетает движеньем плавным,
А строчки сжигают лист, всё ближе и ближе,
И муза стучится в створки души, как в ставни,
В надежде, что если не пустят, то хоть услышат...
http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//62/522/62522888_4048c77a0076.jpg
Когда я устану жить,
Когда я устану петь,
К себе меня привяжи,
Чтоб сердце мое согреть.
Когда я устану петь,
Когда не смогу летать,
Чтоб глупо не умереть,
Позволь мне тебя желать.
Позволь мне тебя жалеть,
Позволь мне тебя любить,
Когда я устану петь,
Когда я устану плыть
В неведомые края,
К невидимым берегам,
Позволь мне, любовь моя,
Прибиться к твоим губам,
Уткнуться в твое крыло,
Не плакать и не спешить,
Чтоб солнце мое взошло
В просторах твоей души.
hbD40x8zqTY
ОТРЫВОК
В окно я вижу груды облаков,
Холодных, белоснежных, как зимою,
И яркость неба влажно-голубого.
Осенний полдень светел, и на север
Уходят тучи. Клены золотые
И белые березки у балкона
Сквозят на небе редкою листвой,
И хрусталем на них сверкают льдинки.
Они, качаясь, тают, а за домом
Бушует ветер... Двери на балконе
Уже давно заклеены к зиме,
Двойные рамы, топленные печи —
Все охраняет ветхий дом от стужи,
А по саду пустому кружит ветер
И, листья подметая по аллеям,
Гудит в березах старых... Светел день,
Но холодно,— до снега недалеко.
Я часто вспоминаю осень юга...
Теперь на Черном море непрерывно
Бушуют бури: тусклый блеск от солнца,
Скалистый берег, бешеный прибой
И по волнам сверкающая пена...
Ты помнишь этот берег, окаймленный
Ее широкой снежною грядой?
Бывало, мы сбежим к воде с обрыва
И жадно ловим ветер. Вольно веет
Он бодростью и свежестью морской;
Срывая брызги с бурного прибоя,
Он влажной пылью воздух наполняет
И снежных чаек носит над волнами.
Мы в шуме волн кричим ему навстречу,
Он валит с ног и заглушает голос,
А нам легко и весело, как птицам...
Все это сном мне кажется теперь.
И.А.Бунин
1901
ОСЕНЬ
Поспевает брусника,
Стали дни холоднее,
И от птичьего крика
В сердце стало грустнее.
Стаи птиц улетают
Прочь, за синее море.
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.
Солнце реже смеется,
Нет в цветах благовонья.
Скоро Осень проснется
И заплачет спросонья.
Константин Бальмонт
Непогода – осень – куришь,
Куришь – все как будто мало.
Хоть читал бы, - только чтенье
Подвигается так вяло.
Серый день ползет лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.
Сердце стынет понемногу.
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Все такая чертовщина!
Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю…
Афанасий Фет
1847
Осенняя меланхолия
Сад не увянет.
У меня нет сада.
Нет дома, где бы ветер плакал от досады.
Не причиняет боль мне туч свинцовых клетка,
Поскольку небо вижу я и так довольно редко.
Я к звездам не стремлюсь уже, как прежде.
Мне газовый фонарь укажет путь к надежде.
Не огорчит беда, не впечатлит отрада.
Мне осень не страшна,
Ведь у меня нет сада…
Маша Калеко
(1907 — 1975)
Перевод с немецкого Марины Гершенович
KОЛОНИАЛЬНАЯ ЛАВКА
У мелких городов одно лицо.
Все мазаны они единым мирром.
Окно. Мужчина. Завтрак: хлеб, яйцо.
И мухи, что кокетничают с сыром.
Подмигивают сахар и корица.
Соленья возбуждают аппетит.
И «Монпансье» на солнышке лоснится
и с детской ненасытностью роднит.
А за прилавком сдобная матрона —
с пакетиками в ручках — тут как тут.
И между тем вещает скорбным тоном:
«А цены на муку опять растут…»
Маша Калеко
Перевод с немецкого Марины Гершенович
Не оставляйте женщину одну,
Чтоб на неё не возводить вину
За смех и за её беспечный вид,
Что прикрывает горечь всех обид.
Обид за то, что нелегко одной.
За то, что жизнь проходит стороной.
За то, что вы – в заботах и делах.
За то, что тени прячутся в углах…
Не оставляйте женщину одну,
Свободную, но всё-таки в плену.
В плену чужих насторожённых глаз,
Что так её преследуют подчас.
Как не забыть наказ издалека,
Когда ей кружат голову слегка?!..
Из уст других – высокие слова,
Дрожь рук чужих, являющих права…
Чтоб не искать в своих домах следов,
Чтоб не чинить по глупости судов,
Чтоб не будить сомнения струну –
Не оставляйте женщину одну.
Ты видишь, какие лица у них, Мария? -
Ломай между пальцами грифель карандаша.
Беснуйся, рыдай; рви на части календари, я
Сойду с твоих уст, чтобы слышать и утешать.
Ведь ты, как никто, девять жизней ползёшь из комы,
Царапая рифмами снов уцелевших дно.
Но чтобы понять, кто воистину был искомый,
Тебе хватит ночи, возможно всего одной...
А ты пропускала сквозь кожу такие числа,
Такие слова, разыгравшие шах и мат;
Что, ставя на чёрное, в пору бы научиться -
Ломать между пальцами улицы и дома;
Взрывать города, оставляя влюблённо-пленных
В пучине огня, коей стали твои слова.
Зачем же, Мария, ты падаешь на колени,
Когда понимаешь, что сотую жизнь права?
...и ваш диалог, как ни странно, вполне исчерпан:
Садись за тетради, под кожу пусти чернил.
Вычёркивай имя [что стало клеймом зачем-то]
Его на Тебе отпечатанной пятерни.
Так время, сбегая под гром отлюбивших улиц,
Становится прошлым, касаясь дождём плеча.
И осень вступает в Москву, под зонтом сутулясь.
И ты говоришь Ему - "маленький, не скучай"
И учишь Его наизусть, - тишиной и дрожью,
Четвёртые сутки. Бутылками коньяка.
И с каждым глотком Он становится всё дороже.
И ты говоришь себе - "сука, не привыкай!"
И ты улыбаешься - "Детка, какая малость, -
Любимые строки почувствовать изнутри".
Всё то, что сложилось, исполнилось и сломалось
Вы будете помнить во имя любви, Мари.
© Copyright: Татьяна Ткачева-Демидова, 2010
Крики чаек, туман
и гудки парохода,
Заходящего ощупью
в призрачный порт;
Терпкий запах волны, -
Горькой соли и йода,
Неизменный
прилива-отлива эскорт...
В молоко уходящая
ленточка пирса,
Чёткий ритм
проблесковых огней маяка.
И голыш,
что в пять "блинчиков"- всплесков
ложится,
Отшлифованный
мокрой ладонью песка.
Здесь так здорово
белым туманом напиться,
Надышаться свободой,
намёрзнуться в дрожь!
Так легко отпустить,
позабыть,
быть,
забыться,
Исцелиться...
Ну, как ты без моря живёшь?!!
© Copyright: Моревна
FairyTale
08.09.2010, 10:09
Нет, я чту теперь документы:
Договоры, уставы, пакты.
Только веские аргументы.
Только хрустко сухие факты.
Можешь хмуриться большелобо
И сощуривать взгляд медузий –
Я упорно взрослела, чтобы
Не питать никаких иллюзий.
И теперь, когда слита щелочь
И промыты кривые колбы:
Ты неслыханнейшая сволочь.
Ты прекрасно мне подошел бы.
Злополучно, многострадально,
Изумительно и упруго –
Мы ведь скроены идеально,
Исключительно друг для друга.
Черный с белым, кровавый с синим
Мы б лучились таким сияньем!
Как же там?.. – я была бы инем,
Ты, понятно, суровым янем.
Это было столь очевидно,
Что добром не могло кончаться –
Мы раскланялись безобидно.
Мы условились не встречаться.
Шутим в письмах о грозной мести,
Топим в лести и ждем ответа.
Мы так счастливы были б вместе,
Что и сами не верим в это.
Вера Полозкова.
"Стихи разных лет".
* * *
Я не знаю худшего мучения -
Как не знать мученья никогда.
Только в злейших муках - обновленье,
Лишь за мглой губительной - звезда.
Если бы всегда - одни приятности,
Если б каждый день нам нес цветы,-
Мы б не знали вовсе о превратности,
Мы б не знали сладости мечты.
Мы не поняли бы радости хотения,
Если бы всегда нам отвечали: "Да".
Я не знаю худшего мученья -
Как не знать мученья никогда.
14 января 1905
Владислав Ходасевич
ПРОЛОГ НЕОКОНЧЕННОЙ ПЬЕСЫ
Андрею Белому
Самая хмельная боль - Безнадежность,
Самая строгая повесть - Любовь.
В сердце Поэта за горькую нежность
С каждым стихом проливалась кровь.
Жребий поэтов - бичи и распятья.
Каждый венчался терновым венцом.
Тот, кто слагал вам стихи про объятья,
Их разомкнул и упал - мертвецом!
Будьте покойны!- всё тихо свершится.
Не уходите!- не будет стрельбы.
Должен, быть может, слегка уклониться
Слишком уверенный шаг Судьбы.
В сердце Поэта за горькую нежность
Темным вином изливается кровь...
Самая хмельная боль - Безнадежность,
Самая строгая повесть - Любовь!
12 декабря 1907, Москва
Владислав Ходасевич
* * *
Нет, молодость, ты мне была верна,
Ты не лгала, притворствуя, не льстила,
Ты тайной ночью в склеп меня водила
И ставила у темного окна.
Нас возносила грузная волна,
Качались мы у темного провала,
И я молчал, а ты была бледна,
Ты на полу простертая стонала.
Мой ранний страх вздымался у окна,
Грозил всю жизнь безумием измерить...
Я видел лица, слышал имена -
И убегал, не смея знать и верить.
19 июня 1907, Лидино
Владислав Ходасевич
* * *
Высокий, молодой, сильный,
Он сидел в моем кабинете,
В котором я каждое утро
Сам вытираю пыль,
И громким голосом,
Хотя я слышу отлично,
Говорил о новой культуре,
Которую он с друзьями
Несет взамен старой.
Он мне очень понравился,
Особенно потому, что попросил взаймы
Четвертый том Гете,
Чтобы ознакомиться с "Фаустом"..
Во время нашей беседы
Я укололся перочинным ножом
И, провожая гостя в переднюю,
Высосал голубую капельку крови,
Проступившую на пальце.
7 сентября 1919
Владислав Ходасевич.
Люблю иль нет, - легка мне безнадежность:
Пусть никогда не буду я твоим,
А все-таки порой такая нежность
В твоих глазах, как будто я любим.
Не мною жить, не мной страдать ты будешь,
И я пройду как тень от облаков;
Но никогда меня ты не забудешь,
И не замрет в тебе мой дальний зов.
Приснилась нам неведомая радость,
И знали мы во сне, что это сон...
А все-таки мучительная сладость
Есть для тебя и в том, что я - не он.
Дмитрий Мережковский
theprincess
08.09.2010, 12:42
Гарик Сукачев
Дорожная
Эй, ямщик, поворачивай к черту!
Новой дорогой поедем домой.
Эй, ямщик, поворачивай к черту,
Это не наш лес, а чей-то чужой.
Камней навалено -
Ох, не продерись.
А елок повалено,
Только держись...
Поворачивай к черту!
Эй, ямщик, поворачивай к черту!
Видишь, мигают не наши огни.
Эй, ямщик, поворачивай к черту,
Шапку держи да вожжи не урони.
Здесь же елок повалено -
Ох, не продерись.
А камней навалено,
Только держись.
Поворачивай к черту!
Все, брат, прорвались.
Прямая дорожка.
Вольное место, да в небе луна.
Ты попридержи-ка лошадку немножко.
Видишь, совсем заморилась она.
Эх, дай папироску, я затянусь.
Было же форсу,
Богом клянусь,
А прорвались же к черту!
Он уходил. Она молчала.
А ей хотелось закричать:
Не уходи! Начнем сначала!
Давай попробуем начать.
Он оглянулся у порога,
Свою решительность неся,
Хотел он крикнуть:
Ради Бога! Прости меня!
Верни меня!
Не закричал. Не подошел.
Она молчала. Он ушел.
З.Ы. К своему стыду не знаю кто автор.:shine:
Selena513
08.09.2010, 13:09
Не сажайте дурака на царство -
Нечего там делать дуракам!
Легче уезжать, чем оставаться,
Легче уходить, чем ждать звонка,
Легче потерять, чем потеряться,
Сделать шаг естественней, чем сесть -
Не сажайте дурака на царство -
У него свои заботы есть!
Дураку бы теплого котенка,
Дураку б соломинку в зубах,
Дураку бы глупую девчонку,
Чтобы быть на пару в дураках -
Это умный плачет на коленях,
Это умный хлопает дверьми...
Умные до крови режут вены
И сердца - чужие и свои,
Умные настроили заборов
Из железа, досок и гвоздей...
А у дурака в ночном просторе
Теплое дыханье лошадей.
А у дурака ночное небо
В мириадах незнакомых звезд,
А у дурака - горбушка хлеба,
Сена стог да конопатый нос!..
Незачем и негде оставаться,
Неоткуда ждать ничьих звонков...
Дураки не просятся на царство.
Умные жалеют дураков.
1991
Пожалей...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
-- Отойдешь --
В сердце -- как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно --
Одному?
-- Не пойму!
Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Гниль и плесень?
-- Гниль и плесень.
-- Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
-- Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно-
каторжный какой -- на досках!
Жестко!
-- Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку --
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
-- Не сердись!
Видишь -- пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет...
-- Он тебе не муж? -- Нет.
-- Веришь в воскрешенье душ? -- Нет.
-- Так айда! -- ...нагрудник вяжет...
Дай-кось я с ним рядом ляжу...
Зако -- ла -- чи -- вай!
1920
The last
Прошу у Бога к старости покоя.
Чтоб, сидя в допотопном мягком кресле,
Кивая в такт седою головою,
Мунштук мусоля старый, слушать Пресли.
И на экране жаркого камина,
Без сожаления и без печали,
Прошедшей жизни отсмотреть картину,
Конца не зная и забыв начало.
Любовь свою (которую из многих?)
Прожить без пыла. Осознав условность,
Другие выбрать, может быть, дороги,
Купившись на их видимую ровность.
И вновь вернуться к черточке на старте,
Чтобы пойти проверенной тропою,
Не мучаясь возможностью остаться
И невозможностью пойти другою.
Чтоб неисполненность былых стремлений
Не причиняла горького страданья.
И чтоб экран не заслоняли тени
Из прошлого, мешая созерцанью.
Суставы чтоб в ненастную погоду
От невозможности хоть что-нибудь свершить
Не ныли. Телу старому в угоду
Прошу у Бога старости души.
grafomanka
SERVUS-REGINAE (Слуга -Царице)
Не призывай. И без призыва
Приду во храм.
Склонюсь главою молчаливо
К твоим ногам.
И буду слушать приказанья
И робко ждать.
Ловить мгновенные свиданья
И вновь желать.
Твоих страстей повержен силой,
Под игом слаб.
Порой - слуга; порою - милый;
И вечно - раб.
Александр Блок
Вот форточка в мир,
где пространства, быть может,
немного побольше,
чем в вашей душе.
Вот форточка в мир,
где любимого ложе,
и сам ваш любимый
из папье-маше.
В наш век электричества, атома,
газа,
быть может тогда и найдете
покой,
когда совместите картонную вазу
из этого мира с живою душой.
Вот ниточка в мир.
За нее поведите.
Колодец, предгорье, ночной
перевал.
Но знайте, что вам на пути вашей
нити
мешают границы, мешает обвал.
И если в конце опереточной сказки
увидишь, сравнив с дорогим
образцом,
что хоть волосок той искусственной
маски
не совпадает с ее лицом.
Ну что ж, заверните ваш глупый
чертежик,
скажите: любимая, я не могу.
И после шагайте до устали ножек
в глубоком, как смерть,
бесконечном снегу.
Станислав Красовицкий
поэт, священник
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Александр Блок
Отражаясь в собственном ботинке,
я стою на грани тротуара.
Дождь.
Моя нога в суглинке,
как царица черная Тамара.
Зонтик раскрывается гранатой.
Вырастает водородный гриб.
В пар душа -
(как тяжкая утрата).
В грязь кольцо -
должно быть, я погиб.
Но как странно -
там, где я все меньше,
где тускнеет черная слюда,
видеть самого себя умершим
в собственном ботинке иногда.
Станислав Красовицкий
поэт, священник
Sasha_Silence
08.09.2010, 15:47
Хочу до тебе
Постскриптум вкривається пилом та попелом снів.
Солом’яна осінь слова колихає в долонях.
Вже вересень. Час крадькома притулитись до скроні
Та тихо ловити губами той янгольський спів,
Що лине з барвистої тіні за правим плечем.
Проходить крізь тебе та дзвінко лунає повітрям.
У сутінках тане. Сумує за сонячним вітром.
Торкається пошепки наче звичайних речей.
Шурхоче у воросі позаторічних листів.
А ти починаєш сміятися в тому з світів,
Де очі блукають в чорнично-безодньому небі
І «хочу на волю» так схоже на «хочу до тебе»...
Ксения Ермолаева.
Последняя надежда
Я видел дом.
Он выползал.
Потом он старился годами.
Слезоточивые глаза его
украсили фундамент.
А рядом дерево бежит.
И той же верною тропою
идет мадонна и кричит,
махая лайковой рукою.
А по закрученным дворам
бредут разнеженно собаки
и предлагают шулерам
сентенцию о верном браке.
Кругом не видно ни души.
Одна ползучая аллея.
И умирают торгаши,
за кисеею костенея.
И там же я нашел твой след.
Он поперечнее и шире.
Но кто напишет мой портрет,
тому несчастье выйдет в мире.
Ведь за оградою резной,
за украшеньем одалисок
живет владелец закладной
и все заносит в черный список.
Станислав Красовицкий
поэт, священник
ГОРОСКОП ОКАЗЫВАЕТ УСЛУГУ..?
По звёздам может местный старожил
читать, как говорит он, предсказанья.
Пока не осознал своё призванье,
двенадцать лет он поваром служил.
Иной гешефт; но может он зато
с двух до шести предвидеть и пророчить.
"Созвездия не лгут. Вас не морочат!" -
гласит табличка на его авто.
Сатурн с Венерой видящему, к слову,
шестое чувство в дар преподнесли.
Но в звёзды изменений не внесли;
вмешался Марс, как грозный участковый.
Тот гороскоп, что подготовил он,
сулит мне счастье вкупе с красным камнем,
Уже купила; ведь наверняка мне
придётся счастья ждать со всех сторон...
Указано в бумаге с сургучом:
в зависимость частенько попадаю.
А если легкомыслием страдаю,
всё это - Космос. Я тут ни при чём...
Маша Калеко
перевод Марины Гершенович
ЗВЕЗДОЧЕТ
Следя за шашнями светил,
Без горя и забот
В высокой башне жил да был
Почтенный Звездочёт.
Он был учён и очень мудр...
Но шутит зло Эрот!
И вот в одно из вешних утр
Женился Звездочёт.
У звездочётовой жены
Глаза - что пара звёзд,
Лицо, как томный лик луны,
А страсть - кометин хвост!
Она - грустна, она - бледна,
У ней влюблённый вид,
А Зведочёт всю ночь сполна
За звёздами следит.
Бледнея каждою весной,
Как лилия в снегу,
Она с особенной тоской
Глядела на слугу...
Был недогадлив тот слуга...
Но всё же как-то раз
Воскликнул вдруг слуга: "Ага!"
И... кончен мой рассказ!
Отсюда вывод же такой:
Коль мужем стать пришлось,
Смотри ты лучше за женой,
А звёзды - брось!
Н. Агнивцев
Вы русский? Нет, я вирус СПИДа,
как чашка жизнь моя разбита,
я пьянь на выходных ролях,
я просто вырос в тех краях.
Вы Лосев? Нет, скорее Лифшиц,
мудак, влюблявшийся в отличниц,
в очаровательных зануд
с чернильным пятнышком вот тут.
Вы человек? Нет, я осколок,
голландской печки черепок –
запруда, мельница, проселок...
а что там дальше, знает Бог.
Лев Лосев
"Понимаю -- ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю",--говорил мне поэт,
"Эти дождички, эти березы,
эти охи по части могил",--
и поэт с выраженьем угрозы
свои тонкие губы кривил.
И еще он сказал, распаляясь:
"Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей,
эту водочку, эти грибочки,
этих девочек, эти грешки
и под утро заместо примочки
водянистые Блока стишки;
наших бардов картонные копья
и актерскую их хрипоту,
наших ямбов пустых плоскостопье
и хореев худых хромоту;
оскорбительны наши святыни,
все рассчитаны на дурака,
и живительной чистой латыни
мимо нас протекала река.
Вот уж правда--страна негодяев:
и клозета приличного нет",--
сумасшедший, почти как Чаадаев,
так внезапно закончил поэт.
Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал
и глядел словно прямо в заречье,
где архангел с трубой погибал.
Лев Лосев
Лиса Алиса
08.09.2010, 17:09
это
это просто шикарный жест всех невозвращенцев -
уходить оставляя в легких осколок льда.
это хуже, чем перспектива стать извращенцем,
это значит, что я никогда не вернусь сюда.
это просто повод оставить тебе решенье:
две дорожки кокса и можно валить домой.
не желая знать всех паролей и их значений,
заметать следы будто не было нас с тобой.
© Copyright: Не Ее Кокаин
Господа, здесь присутствует много людей с сформированным вкусом к хорошей поэзии. Было бы интересно Ваше мнение о конкурсных стихах на заданную тему:) Ссылка - вверху страницы. Прогуляйтесь:)
Так они залезают в твой мир и жрут его,
Чавкая, захлебываясь, вздыхая:
"Можно войти в ЖЖ с твоего компьютера?"
"Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"
Я убегаю, прячусь, сижу на корточках -
Но отказал спам-фильтр, дыра в системе.
"Можно, я одолжу у тебя ту кофточку?"
"Можно войти в тебя из твоей постели?"
День пролетит и ночь проползет тягучая,
Серыми клочьями лезет из неба вата.
"Можно, я полюблю тебя и помучаюсь?
Можно ты в этом сама будешь виновата?"
В общем-то, я не дока в вопросах этики,
В общем-то, я могу и послать подальше,
Только не понимаю, что делать с этими,
После того как ты себя всю отдашь им.
С цельными, как молоко трехпроцентной жирности,
С точными, как инструкции генеральские.
В этом лесу совсем не осталось живности,
Нужен хотя бы день для регенерации.
Не отпускают, пытаясь исчезнувший жар грести,
"Где ты"? - кричат - "Мы привыкли, приди, пожалуйста"!
Капают, капают, капают слезы жадности,
Чтобы их обменяли на слезы жалости.
Боже, они внезапны, как водка в тонике,
Люди умелой кисти, скульптурной лепки.
"Можно я разлюблю тебя после вторника?
Можно в четверг поплачу в твою жилетку?"
Как они знают свой текст, как они поют его, -
Будто "Michele, ma belle" или "Who by fire".
"Можно войти в ЖЖ с твоего компьютера?
Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"
Нет, ничего такого особо страшного,
Сдать бы отчет и закончить весь этот чат.
Как же мне тоже хочется что-то спрашивать.
Но абсолютно
некому
отвечать.
Аля Кудряшева
theprincess
08.09.2010, 18:31
Роберт Рождественский
У букиниста
Парень волнуется:
-- Это безумье!
Ты поступаешь
бесстыдно
и нагло!
Если бы это была
инкунабула,
я бы, конечно,
не спорил о сумме...
Все это
издано-переиздано.
Переработано.
Перетасовано...
Что же
в твоем переплете
особого?
Вечные прописи...
Старые
истины...
А букинист
очки поправляет.
И,
покачав головою седою,
вечную истину
гладит
ладонью.
Цену
с улыбкою
набавляет.
Дождь и безлюдье - мертвый сезон,
Билеты на самолет.
Глупо, конечно, какой резон -
К морю - сквозь дождь, как вброд.
Маяк словно шапка на воре...
Я кинула, уходя,
Монетку в шумящее море -
Как в продолженье дождя.
Глупо, конечно, какой резон?
От моря - сквозь дождь, как вброд.
Дождь и безлюдье - мертвый сезон,
Билеты на самолет.
Екатерина Горбовская
Говаривала тетушка Ирена:
"Живем от Мендельсона до Шопена..."
Хранила пачку писем из Парижа -
Их перечтя, шептала: "Ненавижу!" -
И снова ненадолго убирала
В шкатулку, а шкатулку - запирала.
И что-то по-французски говорила,
Раскладывая вечером пасьянс...
А я еще французский не учила,
Но понимала слово "мезальянс".
* * *
Ну вот, снова осень -
Еще одна.
Милости просим
Испить до дна,
Милости просим
Вкусить сполна
- Чудная осень,
Почти весна.
Екатерина Горбовская
Воскрешение матери
Надень пальто. Надень шарф.
Тебя продует. Закрой шкаф.
Когда придёшь. Когда придёшь.
Обещали дождь. Дождь.
Купи на обратном пути
хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти.
Я что-то вкусненькое принесла.
Дотянем до второго числа.
Это на праздник. Зачем открыл.
Господи, что опять натворил.
Пошёл прочь. Пошёл прочь.
Мы с папочкой не спали всю ночь.
Как бегут дни. Дни. Застегни
верхнюю пуговицу. Они
толкают тебя на неверный путь.
Надо постричься. Грудь
вся нараспашку. Можно сойти с ума.
Что у нас – закрома?
Будь человеком. НЗ. БУ.
Не горбись. ЧП. ЦУ.
Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг.
Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.
Он меня вгонит в гроб. Гроб.
Дай-ка потрогать лоб. Лоб.
Не кури. Не губи
лёгкие. Не груби.
Не простудись. Ночью выпал
снег. Я же вижу – ты выпил.
Я же вижу – ты выпил. Сознайся. Ты
остаёшься один. Поливай цветы.
Владимир Гандельсман
Марк Шагал "Над городом"
… а время плакало, и влагу пил песок
обычных дней, похожих друг на друга.
Летала кисть – мазок, ещё мазок…
Холст отвечал пружиняще, упруго,
Чуть смазывая тёмные года
Ворсинками шершавого пространства,
И карих глаз блестящая слюда
Лубочно попрощалась с ренессансом.
Вписав отважно кривизну земли
В наросты покосившихся избушек,
Чей скучный быт заборы берегли
Угрозами заточенных макушек,
Кисть белое вдохнула в божий храм
И алое – в кирпичный дом управы.
Палитрой местечковых серых драм
Окрасила и облака, и травы,
Обрывки туч лизнула вдалеке,
Подхваченная ветром захолустья
В небритость превратилась на щеке
Взлетевшего с любимой выше грусти.
Туда, где солнца свет – со всех сторон
И где черта осeдлости пропала…
В зелёной блузе, в кофте цвета волн –
Парят влюблённо на холсте Шагала.
Картиной, песней, яркой вспышкой строк
Талант прорвётся сквозь забор испуга.
… а время плакало, и влагу пил песок.
– Мы улетим – мы долетим, подруга.
Маленький принц Франсуа
– Месье, я смеялся во время диктанта
Совсем не нарочно – шепнула мне парта,
Что прежде была корабельной сосной.
Но с детства страдала морскою болезнью,
Поэтому плотник Анри из предместья
Поехал на верфь с древесиной другой.
Бедняжке обидно, она проскрипела,
Что дух флибустьера таит её тело.
Зовут океаны: «Покинь материк,
Подальше от классa, от школы, Парижa,
И там, где волна тебе щёки оближет,
Зовись гордо шхуной «Акулий плавник!»
Месье, Вы поверьте, смеялся сквозь слёзы.
В минувшую среду – почище курьёзы.
По нашему парку в обнимку брели
Два карпа в плащах и вишневых беретах,
В киоск направлялись, купить там газеты,
Да видно в бистро перебрали шабли.
А пони, который в конюшне Фламандца
Работает частным учителем танцев,
На праздник воскресный устроил канкан:
Подковы на мощных ногах першеронов
Дробили брусчатку, взлетали попоны…
И – сел на свою же фуражку ажан.
... Иллюзии детства живут вместе с нами:
Из капли дождя вдруг родится цунами,
От мелкой обиды случится война.
Пусть взрослым нелепое кажется грустным,
Фантазия пропуском станет в искусство.
– Месье, Вы не будьте строги c Франсуа…
На выставке Карла Вейлинка
Аде Струве
I
Почти пейзаж. Количество фигур,
в нем возникающих, идет на убыль
с наплывом статуй. Мрамор белокур,
как наизнанку вывернутый уголь,
и местность мнится северной. Плато;
гиперборей, взъерошивший капусту.
Все так горизонтально, что никто
вас не прижмет к взволнованному бюсту.
II
Возможно, это -- будущее. Фон
раскаяния. Мести сослуживцу.
Глухого, но отчетливого "вон!".
Внезапного приема джиу-джитсу.
И это -- город будущего. Сад,
чьи заросли рассматриваешь в оба,
как ящерица в тропиках -- фасад
гостиницы. Тем паче -- небоскреба.
III
Возможно также -- прошлое. Предел
отчаяния. Общая вершина.
Глаголы в длинной очереди к "л".
Улегшаяся буря крепдешина.
И это -- царство прошлого. Тропы,
заглохнувшей в действительности. Лужи,
хранящей отраженья. Скорлупы,
увиденной яичницей снаружи.
IV
Бесспорно -- перспектива. Календарь.
Верней, из воспалившихся гортаней
туннель в психологическую даль,
свободную от наших очертаний.
И голосу, подробнее, чем взор,
знакомому с ландшафтом неуспеха,
сподручней выбрать большее из зол
в расчете на чувствительное эхо.
V
Возможно -- натюрморт. Издалека
все, в рамку заключенное, частично
мертво и неподвижно. Облака.
Река. Над ней кружащаяся птичка.
Равнина. Часто именно она,
принять другую форму не умея,
становится добычей полотна,
открытки, оправданьем Птоломея.
VI
Возможно -- зебра моря или тигр.
Смесь скинутого платья и преграды
облизывает щиколотки икр
к загару неспособной балюстрады,
и время, мнится, к вечеру. Жара;
сняв потный молот с пылкой наковальни,
настойчивое соло комара
кончается овациями спальни.
VII
Возможно -- декорация. Дают
"Причины Нечувствительность к Разлуке
со Следствием". Приветствуя уют,
певцы не столь нежны, сколь близоруки,
и "до" звучит как временное "от".
Блестящее, как капля из-под крана,
вибрируя, над проволокой нот
парит лунообразное сопрано.
VIII
Бесспорно, что -- портрет, но без прикрас:
поверхность, чьи землистые оттенки
естественно приковывают глаз,
тем более -- поставленного к стенке.
Поодаль, как уступка белизне,
клубятся, сбившись в тучу, олимпийцы,
спиною чуя брошенный извне
взгляд живописца -- взгляд самоубийцы.
IV
Что, в сущности, и есть автопортрет.
Шаг в сторону от собственного тела,
повернутый к вам в профиль табурет,
вид издали на жизнь, что пролетела.
Вот это и зовется "мастерство":
способность не страшиться процедуры
небытия -- как формы своего
отсутствия, списав его с натуры.
1984
Angelinushka
08.09.2010, 20:51
Б. Пастернак
Разрыв
8
Мой стол не столь широк, чтоб грудью всею
Налечь на борт и локоть завести
За край тоски, за этот перешеек
Сквозь столько верст прорытого прости.
(Сейчас там ночь.) За душный свой затылок.
(И спать легли.) Под царства плечь твоих.
(И тушат свет.) Я б утром возвратил их.
Крыльцо б коснулось сонной ветвью их.
Не хлопьями! Руками крой! - Достанет!
О, десять пальцев муки, с бороздой
Крещенских звезд, как знаков опозданья
В пургу на север шедших поездов!
Стихолюб
08.09.2010, 20:53
Какое там говорить! Я дышу с трудом.
Какое там подожди! Все часы стоят.
Во мне поселился многоквартирный дом,
В котором каждая комната - это я.
В котором я - эта дама в смешном пальто
И я - тот коврик, что возле ее двери.
И те рубли, что в кармане (сегодня сто,
До завтра хватит, на завтра есть сухари).
В котором я - хулиган, поломавший лифт,
В котором я - уставший пенсионер.
И тот стакан, что в квартире десять налит,
И тот паук, сползающий по стене.
В котором я - за окном сырая зима,
В котором я - холодильник, заросший льдом.
В котором я - тот сосед, что сошел с ума -
Он всем твердил, что в нем поселился дом.
Алька Кудряшева
Стихолюб
08.09.2010, 20:54
Хочешь вдохнуть свободы - так топай лесом,
Лесом, меня не мучай, тропинка слева,
То, что для всех смертельно, тебе - полезно,
катится твой клубочек - и топай следом.
Нюхай фиалки, небо руками трогай,
Падай, потом захлебнись в поднебесной глуби.
Если ты хочешь женщину - женщин много,
Только одна загвоздка: они - полюбят.
Можешь поверить в Будду или в Мадонну-
Прятать в ключичной ямочке крест нательный,
Но не проси у них ни тепла, ни дома,
То, что другим полезно, тебе - смертельно.
Время темнеет, в петли свернулись реки,
В ноги твои, как змеи, вцепились травы.
Ты пошутил однажды - шути вовеки,
Раз уж судьба такая тебе по нраву.
Много ли надо - лишь перепутать строки,
Просто слова - а их не бывает жалко.
Бог надорвал пупок от твоей остроты,
Черти краснеют - для них это слишком жарко.
Даже в пустыне - кто-нибудь да услышит,
И не смотри назад, разделяй и царствуй.
Ты будешь первым - а значит, не будешь лишним,
То, что другим - отрава, тебе - лекарство.
И заслонить дорогу тебе - не выйдет,
Деве ли, Дон Кихоту ли в медном шлеме.
Хоть носороги, знаешь ли, плохо видят,
Это при их масштабах - не их проблемы.
Сердце стучит, как маятник, время лечит,
День заблудился в сумраке скорбных комнат.
Если ты всё забудешь - тебе же легче
Только одна загвоздка: другие - помнят.
Алька Кудряшева (Изюбрь)
Стихолюб
08.09.2010, 20:54
Вот собака-удача бежит за подброшенной палкой,
Я хотела к тебе, но внезапно закончился день.
Я хочу с тобой жить в невеселом заброшенном парке,
Где деревья степенно спускаются к самой воде.
Где свистят соловьи и гуляют печальные кони,
Малахитовым бархатом мох у подножия стен,
Там я стану спокойней, наверное даже покорней,
Буду тихо шептать "я люблю", расстилая постель.
Расстилая постель, расплетая усталые пряди
Рассыпая мерцающий шелк небогатой косы,
Постучишь, переступишь порог, поцелуешь не глядя.
И заплачет в своей колыбели проснувшийся сын...
Отменить. Не сюжет. Из меня никудышная парка,
Даже в собственной жизни сбиваюсь на спетый мотив.
Я хочу с тобой жить в невеселом заброшенном парке,
Где гуляют ветра и сплетаются наши пути.
Где простуженный голос сплетается с вымокшим летом.
Где смеяться, ругаться, курить, говорить невпопад
Прижиматься друг к другу под старым изодранным пледом.
Расплетая пушистые косы - живой водопад.
Тоже, в общем, неплохо, но скучно, придуманно, плоско,
Предпоследний трамвай вперевалку по рельсам бежит.
Ветер треплет короткие лохмы отросшей прически.
Черт бы с ним. Это всё ерунда. Я хочу с тобой жить.
Алька Кудряшева (Изюбрь)
Стихолюб
08.09.2010, 20:55
Пригорюнилась, похудела, или может, стряслась беда? Это очень смешное дело - выйти из дому
в никуда. Пусть не трогает время нас - мы оказались не на земле, а по городу ходит насморк
и чихает куда не лень. Забирается в заоконье, и из труб на асфальт течет, мне бы лучше
сидеть спокойно, мне бы лучше писать отчет. Между прочим, такая тема, что сдавать его в ноябре,
я бы, может, того хотела, но пока вместо текста - бред, вместо выводов - многоточье,
вместо тезисов - ерунда, а пойдем погуляем ночью? Ненадолго, ненавсегда, просто выйдем
в усталый будень, убежим от чужой возни и забудем всё, и забудем, и забудемся, черт возьми.
А меня от всего воротит, я всё время ни здесь, ни там, вылезает из подворотен очумевшая темнота,
заставляет бежать быстрее, не сворачивать, по прямой, я наверное вернусь в апреле, полуголой,
босой, хромой, что случилось? Что-то случилось? Не тяни, рубани с плеча, я не знаю, какая сила
заставляет меня молчать, заставляет бродить, мурлыкать, и родного лица поверх заставляет надеть
улыбку и приклеить ее навек. Отрубаться, лежать поленом, но не плакать, ни на чуть-чуть. Хочешь
вырасти Гуинпленом? Приезжай, а я научу.
И дорога почти знакома - тоже домики и кусты, я ж сказала, недалеко мы, кстати, вот и восток остыл,
добегу до седьмого пота - будет время встречать зарю, только кто ты, невнятный кто-то, для которого говорю?
Мы построили странный город - из вопросов, страниц и букв, и до привкуса крови в горле, как во сне,
прикусив губу, я с разбегу ныряю в вечер, только стрелка часов дрожит и пытаюсь придумать нечто,
для чего этот город жив. Я с другими порой летаю за границы добра и зла, а с тобой я - переплетаюсь,
каждой жилкой на два узла. Каждым голосом невесомым, каждой шорохом за спиной, каждой иксовой
хромосомой (хоть в генетике полный ноль). Так должны идти по канату - не надеясь дойти, без слов,
мы с тобой такие юннаты - не осталось живых углов. Не испить воды родниковой, до рассвета
не доползти, мальчик с дудочкой тростниковой, постарайся меня спасти.
Vivos voco, но воздух стынет, дождь - снежинками на руке, кислый привкус дурной латыни затихает
на языке.
Ухожу в полукружье арок, на часах без минуты шесть. Homo homini есть подарок, вкусный текст
и мягкая шерсть.
Ночь прошла, только кто заметил, день пришел - не пойму, за кем. Я похожа на старый ветер,
заблудившийся в рюкзаке.
Алька Кудряшева (Изюбрь)
Слова - ничто,
но как они весомы.
Забросят в небо,
или втопчут в грязь.
Грозой пройдут
над самым твоим домом.
Протянут руку,
посмеются всласть.
Подарят жизнь.
Казнят без сожаленья.
Войдут в века,
рождаясь на ходу.
А время -
остановится мгновеньем...
И чьё-то имя
вспомнится в бреду.
Раскрасят жизнь
без кисти и без краски,
наполнят смыслом
каждый божий день.
И оживут
утраченные сказки,
ведь слово -
жизни
первая ступень.
Роняя за словом слово,
Как будто о камень камень,
Один избивал другого,
Словами до крови ранил.
Один другого не слышал,
Не думал, что это больно,
А после шептал - Так вышло,
Всё произошло невольно...
serg1969
08.09.2010, 21:15
Надышаться этой осенью, напиться
Нам пожизненно с тобою суждено,
Поцелуями на губы мне ложится
Сок рябиновый, похожий на вино.
Может горечи в нём больше, чем хотелось,
Но зато в разлуке слаще были сны…
Посмотри, в какое золото оделась
Эта осень с терпким привкусом весны!
Ничего, что снова портится погода –
Ветер пахнет всё отчётливей зимой,
Но пока что с голубого небосвода
Опускается листва на нас с тобой.
Так легко от тишины, и так беспечно
Лучик солнца отражается в глазах,
И стоял бы я с тобою рядом вечно,
Растеряв дыханье в рыжих волосах.
И совсем не в тягость долгое молчанье –
Мы умеем разговаривать без слов,
Нам с тобою эта осень на прощанье
Дарит щедро самый сказочный из снов.
Навсегда бы в этом золоте остаться
Под присмотром листопада и любви,
Впрочем, сколько бы теперь ни расставаться,
Никуда нам друг от друга не уйти.
Первый иней тронет ветки и растает,
Пусть у встречи нет ни года, ни числа,
Осень листьями тропинки заметает,
Чтобы нас разлука больше не нашла......
Юрий Егоров
FairyTale
08.09.2010, 21:24
пока ты другим там варишь соленый кофе, куришь или стесняешься снять футболку
я тут упрямо рисую знакомый профиль, узкие губы, лоб под короткой челкой
в ванной дышу на кафель, пишу записки, мол отболело, спряталось, пробежало
мы подпустили прошлое слишком близко, чтоб оно эдак молча теперь лежало
пока ты с другими там примеряешь планы, на Ниццу, Ницше, на "да-да, вот здесь и ниже"
я по стеклу в душевой утекаю плавно, я оседаю на пол, и кафель лижет
меня повсюду, до куда только достанет. и день утекает словно сквозь пальцы жидкость
и я забываю когда уже солнце встанет, что я еще собственно даже и не ложилась.
пока ты чинишь машину, и пишешь хокку, заказываешь пиво себе в спорт-баре,
я пробираюсь по горной тропинке в воздух, и улыбаюсь, мать твою, улыбаюсь,
я научаюсь жить в безвоздушном мире, я открываюсь каждому, кто попросит
я перемыла все что нашлось в квартире, и не разбила. хотя подмывало бросить.
пока ты там злишься, ревнуешь, врешь мне, а так же глупо веришь в чужие сказки,
я написала прозы тебе две простыни, я наварила груды вареньев разных.
я одолела боль свою, оседлала, я отняла у нее по тихому все ее силы
я поняла,что я все могу и надо же? даже вернуться, видишь, не попросила
автора не нашла, к сожалению.
Стихолюб
08.09.2010, 21:28
Время летать! Подходите скорей к карнизам!
Ну же, смелей! Мир требует перемены!
Гляньте на крылья – все мы немного птицы
Если не птицы, то бабочки непременно!
Хватит сидеть вконтактах, взгляните в небо
Серое, синее… ласково-голубое!
И улыбайтесь, может, звучит нелепо,
Самое лучшее – быть лишь самим собою.
Время летать! Не держите в темницах мысли
Что вы молчите, думая о морали?
Если и есть вдруг смысл у этой жизни
Это предлог – чтоб только вы полетали.
Так что летите! Чувствуйте нежность ветра
И ощущайте всем существом свободу!
Просто живите! Просто летите к свету!
Как говорится – у моря не ждать погоды!
Время летать! Вперед, журавли, синицы!
Ваши мечты все требуют исполненья!
Птицам всё можно. А все мы немного птицы.
Если не птицы, то бабочки без сомненья!
Я отпускаю
Пусть…
Я отпускаю все…
Я отпускаю все на волю…
Я…
И – что? Остаюсь? Как?
Набор бессмысленных слов, слагающихся в не менее непонятные фразы…
Для всех…
А для меня – понятно все?
Что? Или – вновь не удержусь, вновь выпущу бабочку надежды, и услышу музыку, что сыграет скрипка моей души…
Когда-то кем то раздавленная, не выдержавшая сложностей и испытаний, но все равно – звучащая…
Не фальшивя, только немного больше грусти, чуть больше мудрости, и – понимания…
Я…
Что? О чем? Все о том же…
Повторяясь, каждый раз произнося одни и те же слова, но слагая их в разные фразы…
О ней… о горечи, о любви, о – нежности…
Немного – жаль…
Чуть-чуть…
Но – вновь… отпуская, не держа, и – веря…
Веря в то, что возможно все – однажды…
И для моей скрипки найдется клей – тот самый, единственный, и она зазвучит – без горечи, без грусти, только – с любовью, только – нежно…
А пока… отпускаю, не держу… воля… пусть…
Я тоже – отпускаю… себя…
Чтобы – прийти туда, где моя душа, где моя боль, где спряталась грусть, но без этого я – , но без этого скрипка никогда не издаст ни звука, и пусть – будет…
Горечь… грусть… боль…
Все проходит – пройдет и это…
А пока – немного жаль, но я – отпускаю…
http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/1//62/455/62455537_563_skripka.jpg
Стихолюб
08.09.2010, 21:34
Яндекс автора ншёл!!!== Марта Яковлева
А знаешь? И не бери! Бог с ним, с дурацким счастьем.
Ядом цветной зари смажем его запчасти.
Чуда и ерунды? Пусть их - летят в корыто.
Ключик от той двери? А на засов закрыто.
Если боишься брать то, что должно порваться,
Если решишь отдать, чтобы не волноваться,
Если тебе теплей, медленно догорая,
Если твоих огней ждет полоса в нейтрале...
Мной, для тебя, тебе - это, конечно, славно,
Издалека в судьбе лишь намекнуть о главном.
И ни в одном глазу – ты не заметишь сору.
Только любви слезу не перевесят горы.
Помнишь, как в сказке? Бред. Про поцелуй медведя…
Каждому дарят след - выломаться из меди
в золото летних утр, в самое дорогое.
Там, где волшебник мудр, правит судьбой другое.
Нет никаких преград. Боль у виска – пилатно.
Солнечный виноград не заберут обратно
Кто тебе дал билет, тот его и изымет.
Сколько беспечных лет ты повторяешь имя!
Счастье? Конечно, зло. Глупое – просто мука!
Т-с-с-с-с-с... Шелестит крыло... Больше о нем ни звука.
© Copyright: Дезирада, 2010
*Morskaya*
08.09.2010, 21:38
http://i.piccy.info/i5/69/82/468269/Novyi_rysunok_(1)_500.jpg (http://piccy.info/view3/468269/5b23a566e7769b2b92a7de82a8651775/)
Осень – она не спросит,
Осень – она придёт.
Осень – она вопросом
В синих глазах замрёт.
Осень дождями ляжет,
Листьями заметёт...
По опустевшим пляжам
Медленно побредёт.
Может быть, ты заметишь
Рыжую грусть листвы,
Может быть, мне ответишь,
Что вспоминаешь ты?
Или вот это небо,
Синее, как вода?...
Что же ты раньше не был,
Не приходил сюда?
Пусть мне не снится лето,
Я тебе улыбнусь.
А под бровями где-то
Чуть притаится грусть.
Где-то за синью вёсен
Кто-нибудь загрустит...
Молча ложится осень
Листьями на пути...
Ирина Левинзон
http://i.piccy.info/i5/90/82/468290/Novyi_rysunok_(2)_240.jpg (http://piccy.info/view3/468290/d4e48da9ac786ff2f2e6f4e5731aa6c0/)
Пьеса с двумя паузами для сакс-баритона
Металлический зов в полночь
слетает с Петропавловского собора,
из распахнутых окон в переулках
мелодически звякают деревянные часы комнат,
в радиоприемниках звучат гимны.
Все стихает.
Ровный шепот девушек в подворотнях
стихает,
и любовники в июле спокойны.
Изредка проезжает машина.
Ты стоишь на мосту и слышишь,
как стихает, и меркнет, и гаснет
целый город.
Ночь приносит
из теплого темно-синего мрака
желтые квадратики окон
и мерцанье канала.
Играй, играй, Диззи Гиллеспи,
Джерри Маллиган и Ширинг, Ширинг,
в белых платьях, все вы там в белых платьях
и в белых рубахах
на сорок второй и семьдесят второй улице,
там, за темным океаном, среди деревьев,
над которыми с зажженными бортовыми огнями
летят самолеты,
за океаном.
Хороший стиль, хороший стиль
в этот вечер,
Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,
что там вытворяет Джерри,
баритон и скука и так одиноко,
Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,
звук выписывает эллипсоид так далеко за океаном,
и если теперь черный Гарнер
колотит руками по черно-белому ряду,
все становится понятным.
Эррол!
Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,
какой ударник у старого Монка
и так далеко,
за океаном,
Боже мой, Боже мой, Боже мой,
это какая-то охота за любовью,
все расхватано, но идет охота,
Боже мой, Боже мой,
это какая-то погоня за нами, погоня за нами,
Боже мой,
кто это болтает со смертью, выходя на улицу,
сегодня утром.
Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,
ты бежишь по улице, так пустынно, никакого шума,
только в подворотнях, в подъездах, на перекрестках,
в парадных,
в подворотнях говорят друг с другом,
и на запертых фасадах прочитанные газеты оскаливают
заголовки.
Все любовники в июле так спокойны,
спокойны, спокойны.
1961
Немного депрессивных Уэльбеков.
Желание больше ничего не делать и, главное, не чувствовать ничего,
Внезапная потребность умолкнуть, отстраниться ото всего,
И, созерцая мирный, красивый Люксембургский сад,
Быть старым сенатором, одряхлевшим под грузом наград.
И больше ничто – ни дети, ни их кораблики, ни музыка главное, -
Не нарушит мою отрешенность, почти атараксию, такую славную,
Ни любовь – это главное, - ни страх, ни сердца сжатие…
Ах, больше никогда не вспоминать объятия!
М.Уэльбек
1992
***
Немцы - свиньи, но асы по части дорог,
Так мой дед говорил, человек очень тонкий.
Я был близок к истерике, гнал на восток
И приветствовал гладкость германской бетонки.
Это было как бегство, я больше не мог,
Нервы сдали совсем от бессмысленной гонки.
Бак пустел, но до Франкфурта хватит и трети,
Там друзей заведу, и, сосиски жуя,
Будем с ними шутить и смеяться над смертью,
Обсуждать судьбы мира и смысл бытия.
Обогнав два фургона, везущие мясо,
Я запел, водворясь на своей полосе.
Ничему не конец! Замаячил над трассой
Образ радостей жизни в их зыбкой красе.
М.Уэльбек
Среди людей, которые не с нами
уже есть те, которые не с ними,
а с теми те, которые не с теми,
и дальше, дальше вереница спин.
на цыпочках уходят по цепочке
по тихо звякнувшей дверной цепочке
и мы лежим, до боли сжав ресницы,
чтобы не догадались, что не спим.
чтобы не догадались, как мы тотчас,
как только лифт придет - чертовски точен,
как только звук шагов все дальше, тоньше
мы выбежим в предутренний ландшафт
и будем все глядеть, как застывая,
уходит то, чем жили мы. в трамвае
заплатит за проезд. поставит vale
в конце письма. и прекратит дышать.
и прекратит дышать. и будет снимок
с такими нами - жаркими, лесными
среди людей, которые не с ними,
не те, не мы, чужие из кино
и будет снимок, смазанный и мелкий,
никто не различит - цвета померкли,
что ты и я смеемся на скамейке
и солнцем истекает эскимо.
Хвала тем, кто не с нами, храбрым вам, кто
Терпел все наши глупости, повадки,
и вряд ли тот и вправду виноват, кто
решил, что с теми тоже по пути.
Как хорошо, что лето, ярки краски,
Что ночи коротки, что ранний транспорт,
Что ты так крепко спишь. И не напрасно,
Что лифт вот-вот уж должен подойти.
Аля Кудряшева
* * *
убери её имя господи вычеркни из всех
списков как будто нет её для земного дня
утром мы сами справимся утром легчайший снег
и тишины серебряная броня
переставляя горы меняя теченье рек
смотрит она сквозь мир за кромешный край
так неотступно будто навек навек
так безоглядно будто прощай прощай...
* * *
чёрными янтарями в чугунных дольках какое слово ещё ты вменишь мне в вину
я похоронил уже стольких что хватило б на маленькую войну
некоторые под землёй кто чист а кто в золотой парше некоторые на земле
клавишами для твоего туше жаворонками об одном крыле
думали что смыкаем объятье а это кружил когтябрь
девочка персефона в гранатовом платье повремени полслога полтакта вздохни
хотя б
хочешь я стану тем что играешь ты день за днём сон за сном а нет
запечатай мои уста но забудь на ком белым белым белым клином сошёлся свет…
Сергей Шестаков
***
это она с пасхальным ангелом на крылечке,
белое платье, русых волос колечки,
кожа чуть золотится, вербы стоят, как свечки,
рядом смешные взрослые человечки,
крыш с черепицей красной сплошной петит,
сердце в лучах заката к тебе летит,
дай же ей чуточку, самую малость, совсем немного:
чтобы горело ясно, чтобы не гасло, чтобы не мокло,
маленький домик с мальвами у порога,
доброго пастора по субботам, по воскресеньям доброго бога,
ласточку в небе, штопающую облака,
черного хлеба, белого молока,
голос, омытый воздухом побережья, земной, отважный,
взгляд, отраженный морем, солёный, влажный,
тело, словно звенящее от весенней жажды,
парус, в который его завернут однажды,
девочку с ангелом на крылечке, снега, снега,
синие реки, лазоревые берега...
Сергей Шестаков
ГОЛОСА
"Ты так долго странствовал, милый..."
Ольга Родионова
1
– будешь мне сетью, облаком, алтарем,
будешь мне кровом, воздухом, букварем,
тьмой от неверья, светом от корч и порч,
вестью, чтоб вместе, дестью, чтоб в печь и прочь...
– буду тебе денницей, слезой, тропой,
песнью и перстью, буду тебе тобой,
крепью на глине, хлебом на мураве,
ласточкой в небе, косточкой в рукаве...
– будешь мне явью, варенька, будешь сном,
сколько столетий минуло день за днем,
шелк на тебе, на мне шутовской хитон,
слышишь, звенят бубенчики: дон-дин-дон...
– буду тебе десницей, цевницей, мглой,
смертной истомой, в сердце тупой иглой,
мой господин с меня не спускает глаз –
чем, дурачок, еще ты потешишь нас...
– будешь мне тризной, братиной будешь мне,
солнечным бликом, варенька, на стене,
твой господин обрящет покой земной:
что ему пыль, полынь да ковыль степной...
– слышу, звенят бубенчики: дон-дин-дон,
чую, идут ветра с четырех сторон...
воды сомкнулись, стебли переплелись,
и на листе багряном – зеленый лист...
2
– пустоши, мили, осени запах мыльный,
это уносит время на всех парах
все, чем мы были, все, чем мы были, милый,
все, что мы помним, помним, как помнит прах...
– знаю, что солнце скрылось, что в сердце – стылость,
рядом побудь – и выстоим дольше скал,
только бы слово, только бы слово длилось,
только бы голос, голос не умолкал...
– все наши клятвы, милый, любови даже
легче слезы, бездомней, чем дольний миг,
вот мы и стали, вот мы и стали дальше,
вот мы и старше, старше себя самих...
– знаю, что тянет в нети вся тьма на свете,
рядом побудь – и сгинет за край земли,
только бы губы, только бы губы эти,
только бы эти, эти глаза цвели...
– значит, очнуться нам не в подземной стыли,
значит, объятье шире предзимней мглы
там, где любили, милый, там, где любили,
там, где любили, там, где любили мы...
3
– помнишь, какими были руки мои, какими были
плечи мои, какими были губы мои, какими
были глаза мои, в тине они теперь, в озерном иле,
память пустыней стала, время землею, золою имя...
– помню ладони твои, глаза твои помню, губы,
помню дыханье, земные ситцы и шелк небесный,
кто я и кем я была, не знаю, сердце идет на убыль,
кто ты и кто мы, бездна одна над другою бездной...
– помнишь, как цепенели руки, губы пустели,
только пепел на них, пепел на них, только пепел,
были пеночки птицы мои, теперь коростели,
а как пели когда-то, пели когда-то, пели...
– помню твой голос, хлеб в рушнике, молоко кобылье,
звезды над хлевом, пар от земли, на земле попону,
помню, как мы любили, любили, как мы любили,
что означают эти слова – не помню...
– помнишь, какой огонь нас хранил и спасал от жажды,
веснами нас захлестывал, как половодье пойму,
помнишь, чей крик за твоим прозвенел однажды...
– помню, любимый, помню, любимый, помню...
Сергей Шестаков
__________________
***
она произносит: лес,– и он превращается в лес
с травой по колено, с деревьями до небес,
и входит она в свеченье зелёных крон,
и лес обступает её с четырёх сторон,
она произносит: свет,– и он превращается в свет,
и нет никого на свете, и слова нет,
и облако белой глиной сворачивается в клубок
пока еле слышно она произносит: бог...
***
господи, сделай так, чтобы она не снилась,
не брала за руку, не проводила пальцем по коже,
обрати меня в четвероокий, в четверорукий стилус,
только освободи, только не приводи ее больше, боже,
солнце остановилось где-то меж двух америк,
зябко расколотому надвое небосводу,
рыбы в рыбьей тоске выбрасываются на берег,
человек в человечьей медленно погружается в воду..
***
пока она произносит в трубку: не помню, уже давно,
человек на том конце провода становится декабрём, и, почуяв стужу,
его соседка в квартире слева захлопывает окно,
распускает волосы, приглушает свет, безмятежно мужу
говорит: какая ранняя в этом году зима…
пока не сойдут снега, они будут любить друг друга,
изредка вслушиваясь, как за стеною в квартире справа бормочет тьма,
или в очередь воет вьюга...
Сергей Шестаков
lena_gulenko
08.09.2010, 23:19
Весна? - Входи, садись тихонько,
Прости, здесь холодно и больно.
Не думаю, что здесь тебе уютно,
Тут зябко, дрожь. Да, и еще здесь скука...
Твой блеск, твоя наивность счастья
И ощущений глубина - прекрасна.
С надеждой, верой смотришь, обещая:
"Теперь иначе всё! Теперь ты вновь другая!"
Молчу в ответ и ухожу на кухню.
Там тоже гость - уйдет сегодня утром.
Он обещал, придя, что ненадолго,
Да засиделись с ним... Так одиноко!
Приходите, уходите, сменяясь.
Вчера до боли, а сегодня улыбаясь.
Одна беспечностью своей свободна,
Другой тоскою окружает - Как жестоко!
Садишься вновь, поджав коленки,
Оправдываясь: - Там Весна за стенкой.
Он знает: время всё меняет
И вечности и постоянству - изменяет.
Ссутулится, не поднимая взгляда:
- Опять предашь? Ведь ты ей рада?
- Да! Рада! С вызовом в ответ кричишь.
Я ведь живая - ты всегда молчишь!
Со вздохом, тяжело встает со стула:
-Ребенок ты еще и веришь в чудо.
Пойми, ты любишь и мечтаешь -
Пусть не как все, и счастьем не страдаешь.
Но изменить что-либо ты не вправе.
Люби, как есть, что есть, не отрекаясь.
Желанье изменить меня - пустое,
Ведь для тебя во мне - все это дорогое.
Опять не поняла, смириться не хотела.
Уходит вновь - тебя кидая смело.
Хлопок двери из ступора выводит
И фраза "Я вернусь" - при выходе на входе."
lena_gulenko
09.09.2010, 00:07
курить с тобой на двоих одну и молчать уже, наконец
все, слышишь, сказано, выспоренно, отточено.
давай, давай, выдыхай - в сизой дымке густых колец
нам есть о чем помолчать с тобой этой ночью.
я буду голая, в пледе поверх плеча,
заматываясь в него, пробираться к турке
курить-молчать и кофе варить-молчать
а в пепельнице снова и снова давить окурки.
как-будто бы распрощавшись со всем что до
со всем что давило, застило, не давало,
и перестать уже маяться ерундой и
в стошестьдесятый раз начинать сначала.
давай уже будем просто любить друг дру...
давай мы займемся любовью, потом покурим.
одну на двоих. и пускай разойдемся к утру,
но хоть эту ночь проживем вне придуманных тюрем
и будем как раньше: безумны, прекрасны, юны.
и будем безумствовать и упиваться друг другом
без чувства утраты, без чувства тоски и вины
и вечного чувства, что все убегает по кругу.
вот все, что хочу я холодною ночью в сети:
обнять тебя так, чтобы сердце услышало сердце
и рук не разжать, и руки твоей не отпустить -
до нового утра, до нового века, до смерти.
Сказоч-ник
Это она
Если вы встретите женщину тихую,
Точно идущую в шорохах сна,
С сердцем простым и с душою великою,
Знайте, что это – она!
Если вы встретите женщину чудную,
Женщину, чуткую, точно струна,
Чисто живущую жизнь свою трудную,
Знайте, что это – она!
Если увидите вы под запискою
Имя прекрасней, чем жизнь и весна,
Знайте, что женщина эта - мне близкая,
Знайте, что это – она!
Игорь Северянин
Берегись…
Не разлучайся, пока ты жив,
Ни ради горя, ни для игры.
Любовь не стерпит, не отомстив,
Любовь отнимает свои дары.
Не разлучайся, пока живешь,
Храни ревниво заветный круг.
В разлуке вольной таится ложь.
Любовь не терпит земных разлук.
Печально гасит свои огни,
Под паутиной пустые дни.
А в паутине – сидит паук.
Живые, бойтесь земных разлук!
Зинаида Гиппиус
Что же с нами случилось?
Как печальна привычка откладывать жизнь на потом.
Мы живём, обходя стороной недомолвки, проблемы,
Друг от друга скрываясь за матовым пыльным стеклом.
Что же с нами случилось? И те, настоящие, где мы?
К веткам голых деревьев на нитке привязан листок,
Бутафорское чудо. Вручную создали мы лето.
Точно знаем – срок годности краски давненько истёк,
Но рисуем для публики миф: «Как мы счастьем согреты»
Понимая, что выбрали в путь не того иль не ту,
Всем расскажем, как любим, гордимся, замену не ищем.
А во время бессонниц с надрывом кричим в пустоту,
Обвиняя судьбу, превратившую жизнь в пепелище.
Улыбаясь знакомым при встрече, твердим: «Всё о'кей!»
Ни за что не признавшись, как скользко на сердце и сыро.
Расстаёмся с друзьями, внушая себе: «Не жалей»,
Заполняя их место, заводим знакомства пунктиром.
Обижаем любимых и преданных: «А, подождут...»
Но не все дожидаются. Жизни законы упрямы.
Мы бинтуем то место, где надо накладывать жгут,
Чтоб полжизни вопрос задавать: «Почему ноют шрамы?»
Из отживших халатов, разорванных на лоскуты
Выбираем кусочки и лепим на чувства заплаты.
Украшаем трухлявые, битые молью мосты
Кучкой досок прогнивших. А рухнет – не мы виноваты.
Удивляемся: «Что-то упущено, где-то не так»,
Игнорируя помощь. От гордости или испуга?
Мы мечтаем о ком-то, навстречу не делая шаг,
Молча грабли свои собираем в забегах по кругу.
Не прощаясь, уходим, себя обманув раньше всех,
Чтобы выть одиноко в подушку больными ночами.
Как слезятся глаза!.. Нелегко имитировать смех…
Где же мы, настоящие? Что же случилось-то с нами?
Наташка Ромашкина
А ты теперь тяжёлый и унылый,
Отрёкшийся от славы и мечты,
Но для меня непоправимо милый,
И чем темней, тем трогательней ты.
Ты пьёшь вино, твои твои нечисты ночи,
Что наяву, не знаешь, что во сне,
Но зелены мучительные очи,
Покоя, видно, не нашёл в вине.
И сердце только скорой смерти просит,
Кляня медлительность судьбы,
Всё чаще ветер западный приносит
Твои упрёки и твои мольбы.
Но разве я к тебе вернуться смею?
Под бледным небом родины моей
Я только петь и вспоминать умею,
А ты меня и вспоминать не смей.
Так дни идут, печали умножая.
Как за тебя мне Господа молить?
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты её не мог убить.
Анна Ахматова
Как действительность ни кляни – то рутина, а то чечетка,
Застарелых проблем хвосты, и решения не видать, –
Но бывают такие дни, когда вдруг понимаешь четко,
Что за эту шальную жизнь ты полжизни готов отдать.
Понимаешь в ненастный час, когда утренний сумрак серый
Доедает последний снег, запивая его дождем;
Когда осени свет, лучась, прошивает леса и скверы,
И гравюры пустых ветвей всё отчетливей с каждым днем.
Понимаешь внезапно, вдруг, не задумываясь, не чая –
Вроде, не было ничего, да и грезилось не о том, –
Но, подарок из царских рук неожиданно получая,
Ты, не в силах благодарить, застываешь с открытым ртом.
Счастья формула так проста – нужен маленький промежуток,
Чтоб бесцельно брести Москвой, ею кашляя и дыша,
То с какого-нибудь моста городских наблюдая уток,
То ловя любопытный взгляд незнакомого малыша.
Можно биться о стену лбом, можно горе топить в бокале,
Но по-прежнему жизнь пестра – есть и радостям место в ней.
Отразится беспечный бомж в мерседесовском зазеркалье,
и неведомо наперед – кто счастливей, а кто бедней.
Андрей Моисеев
Тема вечная...
Тема вечная и неизменная –
Исчерпать невозможно до дна:
Для чего эта ноша бесценная,
Эта жизнь – человеку дана?
Всё пустое в глазах Бесконечности –
Как ни важничай, как ни ершись,
Не осветит и толику вечности
Фотовспышка с названием «жизнь».
Но прозреньем, сознание будящим,
Вдруг откроется:
каждый из нас –
Это мост между прошлым и будущим,
Переброшенный здесь и сейчас.
Так откуда берется, откуда же
Ощущенье своей правоты –
То, с которым меж прошлым и будущим
Человек поджигает мосты?
Андрей Моисеев
FairyTale
09.09.2010, 07:26
Слушай, нет, со мной тебе делать нечего.
От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина –
Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.
Я всегда поступаю скучно и опрометчиво.
Не хочу ни лести давно, ни жалости,
Ни мужчин с вином, ни подруг с проблемами.
Я воздам тебе и романами, и поэмами,
Только не губи себя – уходи, пожалуйста.
Вера Полозкова
Сельский обряд
Давай свершим магический обряд:
Посадим в землю зёрнышко-крупицу,
Польём и не забудем помолиться,
Как наши предки много лет назад.
Пусть наготу беременной земли
Укроет небо солнечными днями,
Чтоб, обрастая плотью и корнями
Её младенцы силу обрели.
Пусть майских ливней тёплый кровоток
Её насытит животворной влагой,
Чтоб, наконец, с доверчивой отвагой
Раскрыл ладошки крохотный росток.
Давай его лелеять и беречь,
Кормить, поить и защищать от зноя -
Как чадо долгожданное, родное,
Заветное, как истинная речь.
Давай дадим растеньям имена
По стародавним дедовским законам
И припадём к земле - земным поклоном
За всех детей, что родила она.
Свершим обряд для Матери святой!
Она с лихвой воздаст нам за усилья:
И на столе пребудет изобилье,
И в доме радость, и в душе покой.
Валентина Белоусова
Рожденье, смерть... Загадки бытия.
Решение задач и – неудачи.
Предопределена, судьба моя.
Лишь кажется: могло бы быть иначе.
Я всё стремилась истину найти.
И вдруг открылась мне она, играя:
Брести по жизни долгому пути –
И вмиг один взлететь, дойдя до края.
И – всё. Лишь вздох по пройденным местам.
Природа довершит метаморфозы.
Моё всё заработанное – там.
Прощай земля, закаты и морозы.
Но грустный дом и сада тихий смех,
И целый воз всего пережитого –
Такого дорогого, как на грех, –
Мне жалко. И ещё я – не готова.
Ольга Альтовская
Вдали событий вереницы,
Любви запутанная нить.
Мне посчастливилось родиться
И в удовольствие пожить.
И хоть порой жестока память,
Я не обижена судьбой.
Мне есть, что на земле оставить
И есть, что унести с собой.
Всё относительно и зыбко –
Калейдоскоп добра и зла.
Сияла лампочкой улыбка –
У глаз морщинками легла.
Но вечен мой источник света –
Не важно, с кем я или где.
А жизнь? – сгорела, как комета,
Прошла кругами по воде.
На мир опустит Бог портьеры.
Но вновь одним прекрасным днем
Пошлет меня сквозь атмосферу
На землю с жертвенным огнем.
Другая жизнь, другие лица,
И лет нетронутый запас.
И всё, наверно, повторится,
Как повторялось. И – не раз.
Ольга Альтовская
Когда на сердце грязь и слякоть.
Душа мертва. Глаза пусты.
Когда так хочется заплакать,
Но, чёрт возьми, не можешь ты!
И горло перехватит жгучий
Не крик - не стон - не жалкий вой,
Ты смерти ждёшь, как доли лучшей,
Но, чёрт возьми, пока живой!
Когда поднять не в силах плечи,
И каждый вдох и выдох - враг...
Я точно знаю - Время лечит.
Банально, да. Но это так...
Елена Домнина
Все ушли, и никто не вернулся,
Только, верный обету любви,
Мой последний, лишь ты оглянулся,
Чтоб увидеть все небо в крови.
Дом был проклят, и проклято дело,
Тщетно песня звенела нежней,
И глаза я поднять не посмела
Перед страшной судьбою своей.
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
Чтоб с сиделками тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
Крепко слаженной слежки своей.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Окормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там.
Любо мне, городской сумасшедшей,
По предсмертным бродить площадям.
Анна Ахматова
ОСЕНЬ
Я отыскал сокровища на дне -
Глухое серебро таинственного груза,
И вот из глубины прозрачная медуза
Протягивает щупальца ко мне!
Скользящей липкостью сожми мою печаль,
С зеленым хрусталем позволь теснее слиться...
...В раскрывшихся глазах мелькают только птицы,
И пена облаков, и золотая даль.
Эдуард Багрицкий
1916
Пусть голоса органа снова грянут,
Как первая весенняя гроза:
Из-за плеча твоей невесты глянут
Мои полузакрытые глаза.
Семь дней любви, семь грозных лет разлуки,
Война, мятеж, опустошенный дом,
В крови невинной маленькие руки,
Седая прядь над розовым виском.
Прощай, прощай, будь счастлив, друг прекрасный,
Верну тебе твой сладостный обет,
Но берегись твоей подруге страстной
Поведать мой неповторимый бред, -
Затем что он пронижет жгучим ядом
Ваш благостный, ваш радостный союз;
А я иду владеть чудесным садом,
Где шелест трав и восклицанья муз.
Анна Ахматова
Здесь все то же, то же, что и прежде,
Здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
Надо рано ставни запирать.
Тихий дом мой пуст и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном.
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.
Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть - большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.
И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я. Конокрады
Зажигают за холмом костер.
И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.
Анна Ахматова
РИМИНИ
Так вот что значит - ждать у моря погоды!
Выходить на балкон через каждые четверть часа,
мокрые стулья двигать из угла в угол
и смотреть как висят над водой грозовые шторы.
Дождь на пляже! скрипят на песке шезлонги.
Цирк уехал, остались одни ракушки.
Оседлав мотороллер, по морю летят сирены.
Только море все крутит и крутит свои бумажки.
Глеб Шульпяков
Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба.
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.
Анна Ахматова
Ты пришел меня утешить, милый,
Самый нежный, самый кроткий...
От подушки приподняться нету силы,
А на окнах частые решетки.
Мертвой, думал, ты меня застанешь,
И принес веночек неискусный.
Как улыбкой сердце больно ранишь,
Ласковый, насмешливый и грустный.
Что теперь мне смертное томленье!
Если ты еще со мной побудешь,
Я у Бога вымолю прощенье
И тебе, и всем, кого ты любишь.
Анна Ахматова
Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, всегда в путях своих уверенный
Свет узревший в шалаше.
И тебе, печально-благодарная,
Я за это расскажу потом,
Как меня томила ночь угарная,
Как дышало утро льдом.
В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала.
Отчего же бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это Ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас...
Анна Ахматова
Протертый коврик под иконой,
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темно-зеленый
Завил широкое окно.
От роз струится запах сладкий,
Трещит лампадка, чуть горя.
Пестро расписаны укладки
Рукой любовной кустаря.
И у окна белеют пяльцы...
Твой профиль тонок и жесток.
Ты зацелованные пальцы
Брезгливо прячешь под платок.
А сердцу стало страшно биться,
Такая в нем теперь тоска...
И в косах спутанных таится
Чуть слышный запах табака.
Анна Ахматова
В то время я гостила на земле
Мне дали имя при крещеньи - Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха,
Так дивно знала я земную радость
И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
Я, тайному велению покорна,
Товарища свободного избрав,
Любила только солнце и деревья.
И осенью, однажды, иностранку
Я встретила в лукавый час зари,
И вместе мы купались в теплом море.
Ее одежда странной мне казалась,
Еще страннее - губы. А слова,
Как звезды, падали сентябрьской ночью.
И стройная меня учила плавать,
Одной рукой поддерживая тело
Неопытное на тугих волнах.
И часто, стоя в голубой воде,
Она со мной неспешно говорила,
И мне казалось, что вершины леса
Слегка шумят, или хрустит песок,
Иль голосом серебряным волынка
Вдали поет о вечере разлук.
Но слов ее я помнить не могла
И часто ночью с болью просыпалась.
Мне чудился полуоткрытый рот,
Ее глаза и гладкая прическа.
Как вестника небесного, молила
Я девушку печальную тогда:
"Скажи, скажи, зачем угасла память,
И, так томительно лаская слух,
Ты отняла блаженство повторенья..."
И только раз, когда я виноград
В плетеную корзину собирала,
А смуглая сидела на траве,
Глаза закрыв и распустивши косы,
И томною была и утомленной
От запаха тяжелых синих ягод
И пряного дыханья дикой мяты,
Она слова чудесные вложила
В сокровищницу памяти моей.
И, полную корзинку уронив,
Припала я к земле сухой и душной,
Как к милому, когда поет любовь.
Анна Ахматова