Спешите жить (с)

[S.J.]

Удалили мою прошлую тему в недалеком отсюда разделе (что, самое главное, молча и без предупреждения. умеете. могёте!), да и нужные выводы и информацию касательно возникших там вопросов я уже получил, так что не суть.
Так вот, немного повторяясь: я написал рассказ. Сама идея зрела уже очень долго, но решился только сейчас. В процессе уже находиться второй. В голове уже, вроде как, даже рождается третий. Но пока что, здесь и сейчас, хотелось бы поделиться с вами только одним, имеющимся в полной готовности. Как, возможно, некоторые из вас заметили, название темы- это цитата Рэя Брэдбери из названия послесловия к сборнику его рассказов «В мгновение ока».
Я люблю этого писателя. Люблю очень сильно. Люблю настолько, что среди таких моих сокровенных и фантастических желаний, как побывать на живом концерте Битлз, объездить весь мир, ну и уж совсем личного, с чем я делиться не хочу, записалось такое вроде бы как со стороны скромное, но пока тоже неосуществимое желание - просто пожать ему руку. Пожать руку, и сказать спасибо за то, каким я во многим за счет него и стал. Не суть, хорошим ли, или плохим.
Так вот, к чему я это все. Я вдохновлен его творчеством, и моим слогом, пусть и более гораздо сырым и примитивным, я считаю, обязан именно ему. Так что это стоило здесь упомянуть... чисто для анналов истории :tongue2:
Спасибо заранее всем читателям - всегда буду вам рад. А еще больше порадуют любые отзывы - критика, комментарии, возникшие мысли, и прочее.
Поехали!

[S.J.]

Последний поцелуй лета.

Желтенький листок сорвался с увядающего дерева, и, гонимый ветром, медленно полетел вниз, кружа из стороны в сторону и переворачиваясь с бока на бок, будто бы в отчаянной попытке отдалить момент прикосновения с землей, и пытаясь насладиться каждой драгоценной и неминуемо уходящей секундой своего полета. В один момент он столкнулся с пролетающей по воздуху паутинкой, запутался в ней, и еще сильнее замедлил свой полёт, именно полёт, а не падение – ведь наверняка он именно так бы, ликуя от своего везения, и считал, если был бы способен мыслить. Торжественно пролетев последнее расстояние до своих пока еще немногочисленных собратьев, уже обосновавшихся внизу, он приземлился, и сразу же замер, будто бы вмиг смирившись со своей неизбежной судьбой.

Сидящий в одиночестве старик проследил за этой сценой от самого начала и до конца, замерев и боясь шелохнуться, наверное, из-за страха пропустить хотя бы малейшую деталь развернувшейся перед ним маленькой драмы.

На бульваре ярко светило еще теплое и согревающее солнце, а со стороны раскинувшегося вблизи моря дул нежный ветерок, совсем не предвещавший осеннюю пору, которая тщетно пыталась вступить в свои законные октябрьские права. В городе царило бабье лето, и погода, без особого спроса на разрешение, сама навевала далекие воспоминания.

Старик глубоко вдохнул легкий воздух, в котором смешались запахи морской свежести, опавших листьев, каких-то запоздало цветущих трав, и еще множество ароматов, происхождение которых было определить не так легко, воздух, который был только в этом городе, только на этой улице, и только в эту пору, а затем запрокинул голову и закрыл глаза. Его лицо стало сосредоточенным, как будто бы он не хотел пропустить ни малейшей детали в своих внезапно нахлынувших мыслях.

Первым, что увидел старик, открыв глаза, было ярко-голубое небо, лишь на первый взгляд показавшееся таким же, каким оно было минуту назад. В нем определенно было что-то не так. Нарисованное теми же осенними красками – а на улице все еще была осень, он почувствовал это, не опуская взгляда – оно чем-то разительно отличалось от неба предыдущего. И тут к нему пришло понимание, что разительное отличие – это чувства легкости и эйфории, которые разлились по всему его телу, чувства, которые он не испытывал уже целую вечность. И исходили они от маленькой ладошки, которая крепко сжала его собственную руку. Он опустил голову и посмотрел на Нее. Её улыбка была тепла и нежна… Даже нежнее обычного. Зеленые глаза радостно светились, а заколка в форме ромашки на светло-русых волосах дополняла образ легкости и непринужденности.

– Знаешь… А я придумал собственное название для этой поры года! – сказал он помолодевшим голосом то, что уже говорил ей пятидесятую осень подряд.

– Правда? И какое же? – тихо ответила Она.

– Ты же помнишь, как я терпеть не могу осень. Что может быть приятного в этой надвигающейся слякоти, за которой последуют еще более сильная серость и холода? А посмотри вокруг сейчас… Природа продолжает делать то, что ей положено делать в эту пору - медленно умирать…

– Умирать? – возмущенно перебила Она, надув свои вишневые губки. – Зачем ты так говоришь? Не навевай на меня грусть!

– Ну, правда, ведь, солнце! – продолжил он, обхватив ее за талию. – А как еще это назвать? Это то, что она делает каждый год, и, наверное, это главная причина, почему осень – моя самая нелюбимая пора. Но оглянись! С какой беззаботностью и мирным спокойствием сейчас это происходит! Лето, которое будто бы уже давно и надолго нас покинуло, вернулось вновь, чтобы из последних сил поделиться своими остатками тепла, и окончательно уйти от нас уже на долгие месяцы. Разве можно это назвать таким грубым и бессмысленным «бабкиным» названием?

– А как же тогда, милый? – промурчала она, прикрыв глаза, и пытаясь поудобнее прижаться к его плечу.

– Последний поцелуй лета… – задумчиво ответил он, глядя вдаль, за горизонт, где небо и море с приближением заката потихоньку начинали сливаться в одну сплошную палитру голубых и лазурных цветов. – Лета, которое никогда меня не покинет, и останется, дожидаясь своего часа, глубоко внутри, до тех пор, пока рядом со мной ты.

– Звучит романтично… – немного погодя, ответила она, и повернулась к нему. – А что на счет другого, надеюсь, далеко не последнего поцелуя?

Он улыбнулся, обняв её уже обеими руками, со всей нежностью, на которую только был способен. Опуская голову к ней, он уже начинал чувствовать её теплое дыхание, принесшее легкий шепот – «Я люблю тебя» – три таких одновременно и простых, и сложных, но очень важных слова, когда вдруг.… Все исчезло. Исчезло полностью и безвозвратно.

Старик, не открывая глаз, всеми силами пытался вернуть упущенный момент, и ему даже на миг показалось, что он все еще продолжает чувствовать Её фруктовый запах. Но затем и это наваждение с ледяным злорадством ушло, снова оставив его наедине с собой. Все было кончено.

Он открыл глаза, чтобы в пятидесятый раз подряд взглянуть своими потухшими глазами на этот лишенный прежних красок мир, и тот не преподнес ему никаких сюрпризов, оказавшись таким же самым, как и все сорок девять раз до этого.

Как все это случилось?.. Сущая мелочь, которая в любой другой ситуации, в любой другой момент была бы с улыбкой забыта; мимолетное проявление вредности, одна маленькая ошибка, стала наперевес огромной, внезапно выросшей стене его гордости и принципов, которые бывают такими только в пору неопытной молодости. Он вычеркнул её из своей жизни, тогда даже не задумываясь, что навсегда, и еще в полную меру даже не понимая смысла этого слова. Причина была настолько глупа, что он не одну ночь подряд засыпал с надеждой, что он проснется, больше никогда о ней не вспомнив, а Она, такая хрупкая и безмятежная, пахнущая цветами и фруктами, будет здесь, рядом с ним. Но он больше так и не взглянул в ее глаза, не смотря на все свои отчаянные попытки ее найти. Неожиданные удары от близких людей имеют свойство бить сильнее всего, и Она ушла. Уехала ли в другой город, или может быть страну, планету, галактику – это было уже не так важно. Вселенная разделилась ровно на две части – на ту, цветную и яркую, в которой он был с ней, и на ту, серую и невзрачную, царство меланхолии, в которой её уже не было. И в конечном итоге причина была забыта. Но он так и не забыл её лица, неся с собой, как драгоценную ношу, в течение уже очень долгих лет, каждую его мелкую деталь, хотя, порою, очень сильно хотел его забыть. Однако в те моменты, когда у него начинало получаться, он приходил в полный ужас от своих мыслей и желаний, и затем сидел часы напролет, уставившись в одну точку, нервно и скрупулезно восстанавливая его в памяти из обрывков воспоминаний.

Ещё немного посмотрев с замершим взглядом на море, вдаль, прямо как в тот далекий день, когда рядом с ним была она, старик встал, и медленно пошел вниз по бульвару, выстукивая своей палочкой грустный ритм в такт уходящему навсегда лету.

Стук. Удар сжавшегося от боли сердца. Вдох. Шелест листвы. Снова стук, и снова удар. Совсем один в этом мире, так и не оставив после себя ни единой новой жизни, он с ранней юности любил считать себя человеком последовательным и логичным. И эти черты характера сыграли с ним злую шутку и весьма наглядно и беспощадно показали, что далеко не всегда и везде они могут навести полнейший порядок, пока старик уже давно и безнадежно пытался найти так называемую «другую сторону медали» в том, что он сделал много лет назад. Ведь, вроде бы как, всегда, абсолютно всегда и во всем, кроме всего плохого, должны были быть и изменения, принесшие хоть что-нибудь хорошее в жизнь. Но как он раз за разом не старался, найти эту сторону у него так и не получалось.

Старик не мог её найти, уходя вглубь зажигающегося вечерними огнями города, в сторону огненного заката, с попеременно сменяющимися чувствами тоски, грусти и жалости. Он удалялся в сгущающийся сумрак и таял, как маленькая капелька прозрачного воска в огромном океане разлившейся повсюду лавы.

Не смог её найти он и пару месяцев спустя, в холодный и безразличный декабрьский вечер, испустив свой последний вздох.

Но на его лице, как будто назло всему плохому и печальному, навсегда замерла светлая, почти как в те счастливые времена улыбка, а в руке у него лежала маленькая белая заколка в форме ромашки.

А за окном продолжала бежать своим чередом жизнь, полная любви и расставаний, доброты и злости, тоски и самого настоящего человеческого прощения.

Задул холодный ветер, и вместе с последним серым листком, упавшим со стоявшего напротив высокого тополя, преодолев бесконечное расстояние от самых высоких и беззаботных небес до мрачной поверхности человеческого бытия, на землю опустился первый снег.


АВ, 02.01.2012

[S.J.]

По ту сторону грёз


В идейном и литературном соавторстве
с Екатериной Патрушевой.


Дэйв не спеша шёл по пустынным улицам города, почему-то даже не задумываясь об отсутствии на них каких-либо признаков жизни. По лужам барабанил нудный дождь, покрывший мутной пеленой на фоне неярких фонарей все зримое пространство вокруг, создавая атмосферу какой-то загадочности и неопределенности. Постепенно сгущалась ночь, как будто там, наверху, за налитыми свинцом тучами, кто-то медленно простирал над землей свою незримую длань, мешая несущему радость и умиротворение свету проникать на распростертые к нему навстречу ладони...

Но на них, как и на поднятое лицо, опускался лишь ниспадающий поток необъятной серости и воды, и от этого непонятное беспокойство внутри только сильнее впивалось своими корнями в душу. Все его мысли перемешались в комок, и как он не пытался, он не мог собрать их в нечто цельное и осознанное. Затем бьющиеся о землю капли вместе с мыслями в голове резко утихли, и Дэйв, поддавшись внезапному порыву и замерев, устремил свой взгляд перед собой. Перед ним у дороги стояла маленькая девочка в одетом совсем не по погоде летнем бордовом платьице. Мокрые светлые волосы облепили ее шею и розовые щеки, а ее внимательный взгляд был направлен прямо на него. Все остальное отдалилось, ушло на задний план, потеряло всю свою значимость. Её образ был настолько беззаботный и трепетный, что ему захотелось поделиться с ней всем своим оставшимся теплом. Однако, как только он попытался сделать шаг вперед, она мигом сорвалась с места, будто вспорхнувшая с листа бабочка, и скрылась за углом, пока он еще даже не успел сокрушенно расстроиться своей потере.


***

Оборвавшись на пустом месте, этот сон закончился, и Дэйв открыл глаза. Почему он постоянно так резко прерывается, и такое чувство, что его будит падение на землю с большой высоты? Его никак не отпускало ощущение, что этот сон повторяется каждую ночь, и что запоминает он лишь его малую часть. Но как Дэйв не пытался вспомнить остальное – у него ничего не выходило.

На вопрос психолога, когда это все началось, он с неуверенностью отвечал, что это длилось уже около года, хотя, может быть и больше. Но частые визиты к психологу особых результатов не давали. Наверное, после этих сеансов еще больше развивалось чувство недоверия и непонимания со стороны абсолютно всех вокруг.

Мужчина с дипломом психолога почему-то всегда задавал ему несколько вопросов: «Что вы ощущаете?», и «Как вы себя при этом чувствуете?», а потом задумчиво смотрел в сторону, пододвигал очки на переносицу, делая вид, что действительно заинтересован данной аномалией. И всегда обещал, что постарается разобраться с его проблемой. Вот так и закончились попытки Дэйва разобраться с происходящим с помощью психоанализа.

«В чем проблема?» – продолжал думать Дэйв. Его никогда не мучили детские травмы, да и до тяжелой жизни ему было далеко. Ему было всего 24 года, и никаких комплексов ему испытывать не приходилось. К тому же, он вполне был удовлетворен своей внешностью, хотя утренняя щетина его угнетала, и ему казалось, что сейчас он мог вполне сойти за безнадежного бродягу. Помятая футболка только дополняла этот образ. Но Дэйва это не слишком волновало, как и то, что он, собираясь на встречу со своей подругой Мишель, бродил по дому в уличных туфлях. Все равно в итоге он будет выглядеть замечательно, по крайней мере, так почти всегда считали окружающие его девушки.


***

Выйдя из дома, Дэйв направился прямиком к метро. Машины у него не было, да и он не особо её хотел, с этим городом, переполненным пробками с раннего утра и до позднего вечера. Проехав пару станций от центра в сторону севера, он направился к дому Мишель, вверх по тихой улочке вдоль парка, где они раньше проводили столько времени вместе. Раньше – но не сейчас. И причиной тому был именно он. Теперь, по мановению непонятно откуда нахлынувших желаний, он пытался отдаляться от нее по поводу и без него, придумывая, порою, самые глупые причины для того, чтобы с ней не встретиться. Возможно потому, что присутствие такой близкой подруги отпугивало других дам. Возможно и потому, что, как ему подсказывал какой-то чужой и холодный голос внутри, он от нее устал. Хотя его вторая, светлая половина, тут же вступала в спор и восклицала, что Мишель – самая хорошая и добрая на свете, никогда своими действиями и словами не причиняла ему зла, и это просто невозможно.

Однако дилемма со временем никуда не уходила, и с ним всегда оставалось колкое чувство, что он поступает неправильно, и нужно что-то менять. Погруженный в эти противоречивые мысли, он подошел к серому и неприглядному пятиэтажному зданию – её дому. Здесь было выгодно и недорого – правда, не без помощи родителей – снимать небольшую студию, хотя и район был вовсе не из бедных. Поднявшись на третий этаж, он постучал в дверь номер «9», которая через мгновение распахнулась.

– Привет, Дэйв!!! – воскликнула милая худенькая девушка небольшого роста, с длинными русыми волосами, накинувшись ему прямо на шею, пока тот даже не успел произнести ни слова. – Так долго не виделись, я очень скучала!

– Здравствуй, Мишель, – улыбнувшись, ответил он, и начал окидывать взглядом сразу бросившийся в глаза беспорядок вокруг. – Готовишься к очередной выставке?

– О да, все именно так! – сказала она, деловито засовывая руки в карманы и пропуская его вовнутрь. – И на этот раз все и вправду серьезно. Галерея Данстара! Мне просто чудом досталось место на выставке. Вот он, шанс! Его-то я точно не упущу!

В комнате царил полнейший хаос, гордо именуемый ею «творческим беспорядком». Повсюду на полу и стенах были разлиты краски, вразброс валялись порою перевернутые вверх ногами или набок картины, которые она судорожно пыталась отобрать на ограниченную по количеству работ выставку. В целом, здесь мало что поменялось за те пару лет, что они были знакомы. Самый же первый день знакомства Дэйв помнил очень чётко, и часто его вспоминал. Он прогуливался по парку с фотоаппаратом, увлеченно занятый фотографированием всего подряд, и затем подобрался к самому его центру, где находилось живописное в ту тёплую летнюю пору озеро. Мишель он поначалу даже не заметил, до тех пор, пока не услышал ее возмущенный голосок, требующий отойти и не мешать ей рисовать пейзаж. Удивленно повернувшись и отойдя в сторону, он подошел, чтобы воочию посмотреть её творение, и оно было действительно прекрасно – совсем не по ее молодому возрасту. Однако, уловив её любопытный и тоже оценивающий взгляд, он растерялся. Не сумев выразить все накопившиеся эмоции, Дэйв не придумал ничего умнее, кроме как похвалить удачно получившегося на озере гуся. Мишель, тут же став темнее тучи, оскорблено заметила, что это не гусь, а лебедь, и секунду подумав, добавила, что в солнечный полдень фотографируют только ничего не смыслящие дилетанты. Её обида была настолько чиста и неприкрыта, что Дэйв, ни капли не смутившись, звонко рассмеялся, и кинулся просить прощения. Между ними завязался разговор, который вылился затем уже во столько времени совместной радости и печали, смеха и горя, впечатлений и приключений.

Время все шло, а Дэйв никак не мог придумать причину, почему они с Мишель не стали ближе за все это время. Наверное, он думал, что впереди у него еще много времени, и она будет рядом с ним и в тот момент, когда ему захочется отдохнуть от глупых и красивых женщин. На самом деле, такого момента ждала и Мишель. Но она только маскировала свои тайные послания под слоем масляных красок, разбавляя их не вполне удачными попытками найти кого-то стоящего на стороне. А он, в свою очередь, не делал в определяющих моментах того единственного и нужного шага навстречу, когда все могло перемениться и вмиг стать иначе.

Однако что бы Мишель ни делала, она никак не могла взять себя в руки, когда Дэйва не было рядом на ее выставках. Ей казалось, что она одна, словно хрупкий парусник в море, а посередине огромные скалы. Она боялась сказать что-то или сделать лишнее, чтобы не разбиться о них. Все работы в тот момент казались не ее детищем, она их боялась, и не могла их как следует описать.

Да и как она могла чувствовать себя уверенней, если тот единственный, кто всегда ее мог успокоить и своей твердостью в голосе привести ее в чувство, так и не появлялся? И все снова летело в пропасть. Поэтому все последующие разы она обязательно звала его с собой, а он, вне зависимости от своих дел, настроения и даже состояния здоровья, всегда шел ей навстречу, потому что искренне верил, что из её таланта действительно может что-то получиться. Зачастую критики не находили должной импрессии в ее работах, и связано это было скорее не с их качеством, а с количеством уделяемого им внимания, на фоне других более выдающихся и признанных творцов. Но Дэйв всегда был рядом, и в нужный момент вселял в нее необходимую уверенность, и тогда Мишель будто бы сбрасывала с себя нахлынувшее увядание, расцветая, как весенний цветок. Ей снова хотелось творить, и она снова бралась за кисточку, и в каждом мазке краски передавала свои чувства.

Так было и в этот раз, когда ее навестил Дэйв. Мишель готовилась к новой выставке, и снова надеялась, что он придет. Тем более что в этот раз у Дэйва не намечалось никаких неотложных дел, а это было гарантией его появления на столь важном для девушки мероприятии.

– Ничего, что я зайду в обуви? – спросил Дэйв, уверенный, что еще сильнее здесь что-либо испачкать уже невозможно, и не дожидаясь ответа, вошел в комнату.

– Нет, что ты, тут и так беспредел!

Наверное, думала Мишель, видеть такое забавнее, чем скучные серые стены и потолки, как в большинстве квартир этого дома. В ее комнате находилось другое пространство, и она гордилась этим.

– Я сделаю тебе кофе! – крикнула Мишель, убегая на кухню.

Дэйв хотел присесть, но заметил, что единственный стул в комнате тоже был в разноцветной палитре. Тогда он взял со стола бумагу, и, постелив ее на стул, сел и начал рассматривать картины. Он знал, что мало кто может рисовать так же, хоть и подходил к данному вопросу скорее с сентиментальной стороны, опираясь на возникающие в первые же моменты чувства и эмоции, а не с профессиональной точки зрения, в которой он смыслил не так уж и много.
Переводя взгляд с одной картины на другую, он увидел наконец ту, что стояла в отличие от других ровно, на подставке, особняком по центру, и невольно начал в нее всматриваться, не в силах отвести взгляд. Угол картины как будто освещало божественное сияние – полная луна – умело созданная композиция художника. Нежно, как шелковый плед, на мир вокруг опустились искусственные сумерки. Не смотря на вроде бы как еще раннее время, небо было в россыпи невероятных по размеру звезд.

Звёзды… Они были такими магическими и завораживающими, особенно для жителей подобных городов, огни которых почти полностью перебивали их яркое сияние на небе, оставляя для любования лишь считанные единицы.

Посередине, на скамейке, сидела обнимающаяся пара. От картины веяло свежестью, а легкие и небольшие облака напоминали сахарную вату родом из детства. Райский образ дополняло маленькое озеро и небольшой холм позади, на котором горел небольшой костер. Какая идиллия была воссоздана на этой картине!

Мишель вернулась в комнату, по пути немного разлив кофе. Поставив чашку на стол, она принялась вытирать разлитый напиток.

– Интересная картина! – обратился к ней Дэйв. Пожалуй, самая интересная из всех, что я у тебя видел! Что побудило тебя нарисовать ее?

Мишель бросила вытирать лужу, выпрямилась, и заметно занервничала.

– Я назвала её «Озеро грёз», – держась обеими руками за полотенце и волнуясь, как школьница у доски, тихо произнесла она. – Она – моя главная надежда на выставке, и это… Ну… В общем, это будущий подарок тебе.

– Правда?.. – искренне восхитившись, тоже еле из себя выдавил Дэйв. – Это нечто невообразимое! Я же с тобой вовек не смогу расплатиться, за такой-то шедевр! Спасибо, Ми! – вскакивая, сказал он, нежно ее обнимая и целуя в щеку.

Мишель промолчала, смущенно улыбаясь, хоть она и была сильно польщена. Она передала ему кофе, и продолжила с усердием натирать до блеска место, где только что его пролила, будто это не было лишь мелкой частицей царящего вокруг беспорядка.

А про себя она благодарила всевышнего за то, что Дэйв не спросил, что же эта за парочка на берегу озера. Когда-нибудь, в очередной раз подумала она. Когда-нибудь.

***

После того, как Дэйв пересмотрел все картины, выставив им твёрдое «отлично», и Мишель в очередной, наверное, уже десятый раз повторила, что его присутствие на выставке – катастрофически обязательный атрибут сего действа, он счел, что было бы невежливо оставаться – ей предстояло еще много работы.

Выйдя на улицу, Дэйв направился в сторону дома. Погода по-прежнему не радовала – наличие падающей влаги с неба немного портило настроение. Чтобы хоть немного избежать дождя, Дэйв свернул на тротуар, чтоб пройтись под деревьями.

На улице почти не было людей, что было вполне понятно – не у кого не появлялось желания в прохладную погоду гулять под дождем. Поэтому внимание Дэйва сразу же привлекла молодая женщина, безуспешно пытающаяся поймать такси. На лице у нее была маска раздраженности – капли дождя стекали по ее нежным щекам, а белокурые длинные волосы стали почти совсем мокрыми. Одной рукой она пыталась остановить такси, другая еле удерживала множество пакетов, которые вот-вот могли выскользнуть из ее тонких пальчиков. Хмурый как небо над ней образ довершало покусывание губы, что точно говорило об одном – молодая леди злится.

Дэйва позабавил образ персоны, тщетно пытающейся поймать авто, и он решил помочь ей добраться домой. Быстро перешагнув на другую сторону улицы, он оказался рядом с незнакомкой, которая сейчас казалась еще более очаровательной. Взгляд её больших глаз был крайне снисходительным, но Дэйв заговорил с ней:

– Прошу прощения, я заметил, как вы пытаетесь поймать такси. Мне кажется, было бы правильнее перейти на другую сторону улицы, сюда они почти не заезжают.

– Вот оно что. А я думала, в вашем городе просто-напросто серьезные проблемы с транспортом! – язвительно ответила девушка.

Посмотрев по сторонам, и убрав мокрую прядь со лба, она добавила уже другим тоном:

– Но, спасибо за дельный совет. Мне было бы неудобно просить незнакомого человека, но может быть, вы поможете мне добраться до гостиницы, где я остановилась?

– С радостью. Я не могу не помочь вам. Вы же промокли вдвое больше меня! Ваши обновки лучше доверить на минуту мне, – улыбнувшись, сказал Дэйв.

С этими словами они направились на другую сторону улицы. Дождь по-прежнему не прекращался, но был уже не так мерзок, как пять минут назад. «Интересно, – подумал Дэйв. – Смог бы я пройти мимо, если бы на месте этой девушки оказался некто другой?» Он не мог ответить на этот вопрос, но прекрасно осознавал, как было приятно помогать именно ей.

Дэйв без проблем остановил такси, и приказал шоферу: «Гранд Хиллс».

Оказавшись уже в салоне такси, Дэйв решил поинтересоваться:

– Я так понимаю, вы тут не живете? Вы, наверное, проклинали наши улицы, когда я вас заметил!

– О, да! Я была действительно рассержена. Этот город встретил меня не совсем приветливо. Не хочу показаться заносчивой, правда. Но сюда я приехала исключительно в деловых целях!

– У вас здесь свой бизнес?

– Нет, я работаю телеведущей. Наша студия временно переместилась, и вот я здесь, хотя и ненадолго. Ах, простите, я же не представилась! Элеонор Доусон.

Наверное, каждый раз, произнося свое имя и фамилию, Элеонор чувствовала некую гордость, потому что чаще всего люди узнавали ее и восклицали: «Да это та самая Элеонор Доусон, телеведущая на моем любимом канале!». Дальше сыпалось море комплиментов и хвалебных речей, которые были временами то приятны, то раздражительны.

Но Дэйв, к счастью, или же к сожалению, очень редко смотрел телевизор, и имя Элеонор Доусон ему ничего не сказало. Это же обстоятельство подарило ему драгоценную непредвзятость – вещь, порою, крайне необходимую. Поэтому он просто представился:

– Меня зовут Дэйв. Очень рад знакомству, Элеонор. А вы, наверное, приехали оттуда, где всегда хорошая погода?

– Почему вы так решили?

– Я не заметил при вас зонта, хотя дождь не прекращается уже вторые сутки.

– Но вы же тоже были без него!

– А я его не ношу. Не скажу, что мне нравится дождь, просто не люблю прятаться от него под зонтом.

– Вот и я поэтому же! – с улыбкой ответила Элеонор.

После этого непродолжительного разговора такси прибыло к пункту назначения. Водитель остановился, и Дэйв помог девушке выбраться из машины.

– Я понимаю, в этом городе сложно заблудиться, но все именно так бы и произошло, если бы не вы, – сказала Элеонор, забирая пакеты у Дэйва. – Сейчас же пределом моих мечтаний становиться простая горячая ванна и чашка кофе.

Дэйв осознавал, что эта необычная встреча необратимо подходит к своему концу, однако медленно наползающая тоска внутри давала понять, что он этого крайне не желает. Мысли в голове молниеносно начали проноситься из стороны в сторону, и он заговорил, еще сам не успев понять, что делает:

– Горячая ванна никуда не убежит, а дождь, к тому же, ничуть не уменьшил вашей привлекательности. Может быть, лучше согреемся чем-то крепким в баре? Если вас, конечно, не смущает наш промокший до нитки вид. Но как по мне – это чертовски романтично!

Элеонор улыбнулась, задумчиво посмотрев на холл гостиной и застыв, будто бы делая непростой выбор, но спустя мгновение её глаза наполнились уверенностью, и повернувшись, она ответила:

– Ну что ж, Дэйв, почему бы и нет. Думаю, свободный часик в наличии у меня есть. И, пожалуй, можно и на «ты».

[S.J.]

***

Это случилось впервые, когда Дэйв и Элеонор прошли вглубь бара, впитав в себя атмосферу его тускло освещенных, обитых красным бархатом стен, тихо играющей «Завтра никогда не известно» Битлз, и головокружительных запахов крепкого табака и приторной мяты.

Свет, звуки и ароматы смешались в один кружащийся калейдоскоп туманных ощущений, и тогда Дэйв понял, что испытывает дежавю. Перед глазами сразу же встал образ девочки в бархатном платье – образ, который преследовал его в той, другой, ночной реальности, и мысли про который он старался уже долгое время не пускать в этот мир. Что всё это значит? Почему он вспомнил свой сон? Может быть, это как-то связано с его забытой частью? Вопросы судорожно сменялись один за другим, но не на один из них не находилось ответа. Дэйв поймал на себе любопытный взгляд Элеонор – она словно с интересом наблюдала за происходящим, ничуть не удивившись, что тот резко остановился на половине дороги к барной стойке.

– Эй, Дэйв! – воскликнула она, приподняв брови. – Ты призрака увидел, или просто не знаешь, какую выбрать выпивку? Начнем, пожалуй, с вермута!

Присев за столик, они начали свой непринужденный разговор, переполненный, в основном, описаниями непомерных жизненных амбиций Элеонор, между которыми Дэйву редко когда удавалось вставить свое слово. Девушка оказалась полна всевозможными радикальными взглядами на политику, войны, бедствия, актеров, музыкантов и спорт в целом, которые, бокал за бокалом, рюмка за рюмкой, становились все откровеннее. Но ярче всего она подчеркивала главенствующее для нее в жизни значение денег. Элеонор просчитала, сколько заработает до следующего отпуска; сколько потратит на нем, и сколько останется после. В счет пошли возможные и невозможные увеличения зарплаты, и варианты перехода на другие конкурирующие телеканалы. Дэйв, уже тоже не совсем трезвый, честно пытался её слушать. Но из головы все не уходили ощущения, которые он испытал, когда сюда зашел, и получалось это у него не так хорошо, как хотелось бы. Дэйв чувствовал, что ему нужен глоток свежего воздуха и хотя бы немного тишины. У него даже не было мыслей на счет того, как ему стоит относиться к её излишней материальности и приземленности. «Потом, потом, и еще раз потом», – мелькало в его голове. Потом он выяснит, что ему нужно от этой жизни, от этой девушки, и что же с ним, в конце концов, происходит. Потом. А сейчас же – только покой.

Оказалось, что в городе Элеонор завтра уже последний день – такой возможности выяснить, что же она для него значит, Дэйв упускать просто не мог. Может быть из-за внезапно накатившей усталости, а может по какой-то другой причине, девушка сразу же согласилась на поход в ресторан, и они медленно направились в сторону уже затихшего холла, чтобы попрощаться там до следующего вечера.

Дэйв смутно помнил, как он добрался домой. Дорога разделилась на какие-то размытые эпизоды, где он сначала вышел на улицу, затем шел в желтом свете фонарей, отражаемых от мутных луж на дороге, а потом уже открывал дверь своей квартиры, чтобы, из последних сил скинув с себя одежду, упасть на постель, и провалиться в глубокий и беспамятный сон.


***

Ночь без сновидений пролетела так, будто бы и не начиналась вовсе. Дэйв открыл глаза, и в эту же секунду осознал, что его физическое состояние слегка не в порядке после вчерашней дозы алкоголя. «Это самое несносное состояние, до которого мы сами себя можем довести», – думал Дэйв, вставая с кровати.

Было ощущение, что маленькие колокольчики в висках продолжают повторять а капеллу вчерашнего дня, только немного в искаженном виде. Дэйв решил, что звуки звенящей тишины он слушать не сможет, и решил пройтись по улице.

Дэйв еще ни разу не глянул на часы – он был уверен, что сейчас раннее утро, не смотря на то, что небо полностью затянули тучи. Уже спускаясь по лестнице, Дэйв решил, что сегодня он прогуляется в направлении, в котором еще никогда не был. «В этом городе невозможно заблудиться, а иногда этого так хочется… Тогда в моей жизни появилась бы еще одна маленькая история» – думал он.

В том самом направлении, в котором он решил пройтись, не было никаких достопримечательностей: тихие дворики, канализационные люки, рекламные афиши. Улавливая краем взгляда каждую из вывесок, Дэйва посетила мысль: «Как людям удается доверять свои жизни в руки Судьбы? Как они следуют ей? Предупреждает ли она их, подталкивает к чему-то? Ведь они просто придумывают, что она подает им какие-то знаки, и становятся от них зависимы». С этими мыслями Дэйв иронически пытался найти хоть какой-то знак в окружающем его мире, который подскажет, что ему делать дальше.

«Не трать время даром» – красовалась надпись на магазине часов. «Но это же очевидно! Никакого знака в этом нет!», – возмутился про себя Дэйв. Но почти сразу после этого он перевел взгляд на указатель «Взгляд в прошлое. Магазин антиквариата».

Дэйв решил, что этот знак имел право претендовать на оригинальность, не смотря на то, что он был обыкновенной рекламой, и, следуя придуманному сценарию, «шагнул в прошлое».

«Взгляд в прошлое» оказался уютным маленьким магазином, где каким-то чудом уместилось много разнообразных вещей, от расписных стульев и полотен, до шкатулок и монет.

Дэйву всегда приходилась по душе тонкая ювелирная работа, поэтому большую часть своего внимания он уделил интересным украшениям за стеклянной витриной.

Один из кулонов показался ему очень страшным – черная толстая цепочка, на которой висело украшение в форме человеческого сердца. В других были портреты, цветы, ключики.

Самым оригинальным показался золотой кулон в форме солнца, внутри которого находилось несколько кругов, а по ободу каждого круга – циферблат с арабскими числами. В самой середине циферблата вместо стрелок была замочная скважина. Никогда раньше Дэйв не видел такого странного украшения. Он не мог оторвать от него взгляд, думая, что у кулона должна быть своя интересная история, когда вдруг почувствовал, будто наблюдает за всем происходящим со стороны.

Взгляд. Жест. Мысль. Чувство страха. Смятение. Он в точности предсказывал все происходящее с ним за секунду до того, как это случалось.

Снова дежавю. Второй день подряд. Такого с ним еще не бывало. По телу пробежали мурашки, но Дэйв попытался взять себя в руки.

Вспомнив о знаках, про которые он размышлял по пути, ему стало не по себе еще больше. Что же это – череда нелепых совпадений, либо же трещит по швам аккуратно выстроенный им мир строгих и понятных стереотипов?

Он обернулся к продавцу, который к тому времени уже наблюдал за ним за стойкой, подперев рукой подбородок:

– Что это за кулон, и что он символизирует? – спросил Дэйв, указывая пальцем на витрину.

– Я не слишком много знаю об этом предмете, но история его начала пребывания здесь довольно странновата. Видите ли, я работаю тут достаточно давно, и продал не одну сотню всяких мелочей. Но… об этой кое-что сказать могу. Однажды сюда пришла особа, которая просила забрать у нее этот кулон. Да, именно забрать, потому как была убеждена, что он приносит горе тому, кто им завладеет. Говорила, что он проклят. Крадет души. Представляете себе? Деньги ей были не нужны – она сказала, что любая цена за эту вещь также является производным от этого зла.

– И вы его взяли? Почему?

– Потому что это не безделушка. Это действительно антикварная вещь, тем более что и ее владелица не походила на оборванку, не смотря на то, что просьба у нее была довольно странная. Но владельцы по-разному относятся к вещам, которые отдают сюда. Некоторые вообще не хотят, чтоб их продавали, и сами их в итоге и выкупают.

– Неужели вы придумываете какие-то мистические истории всем этим вещам, чтобы привлечь покупателей?

– Исключительно нет, – твердо заявил продавец. – Таким вещам не нужна реклама. Тут вещи выбирают людей, а не наоборот. А об этой я рассказал вам все, что знаю. Если же вы считаете, что я вас обманываю, можете не раздумывая покинуть затею интересоваться подобным.

Видимо, мужчину оскорбило, что Дэйв посчитал его выдумщиком, поэтому он снова сел на свое прежнее место и стал перечитывать какие-то лежащие перед ним записи.

Дэйв немного помялся, а потом спросил:

– Понятно, отдали его даром. А сколько за него хотите вы?

– Не даром, конечно, она оценена в 300 долларов!

Дэйв замешкался, но в итоге его интерес снова взял верх над здравым смыслом – он решил вести свой путь в стороне от глупой мистической ерунды до конца, и не давать заполонившим его жизнь странным событиям этому помешать.

Расплатившись, он взял кулон, и довольный, словно ребенок, снова отправился домой.


***

Вернувшись, Дэйв осознал, что мутные отголоски вчерашнего дня его уже совсем не беспокоят, и от этого настроение стало еще лучше. Приняв душ, он стал готовиться к предстоящему вечеру. Кулон было решено не класть в какие-либо мешочки или коробочки, и не заворачивать в пёструю бумагу. В точно подобранный момент, неожиданно вручив подарок, он сразу наденет его на шею Элеонор. Дэйву казалось, что это должно произвести более сильное впечатление.

До назначенного времени оставался еще час, но Дэйв решил выйти прямо сейчас и пройтись до ресторана пешком. Без единой тёмной мысли в душе, в предвкушении вечера, он вышел из квартиры, собираясь закрыть дверь на ключ, когда вдруг замер, не в силах пошевелиться.

Выставка Мишель. Ровно в то же время, на которое он договорился о встрече с Элеонор.

– Идиот, – механическим голосом проговорил Дэйв, глядя пустыми глазами прямо перед собой. Провернув ключ в замке, он медленно начал спускаться по лестнице.

Как же так? Как он мог забыть о вещах, которые всегда надежно хранились у него в памяти? Неужели на него так подействовала Элеонор? Выходит, ему предстоит весьма нелегкий выбор, делать который ему крайне не хотелось.

Нежная и ранимая Мишель начнет себя накручивать, что она совсем одна в этом апокалиптическом сборище злобных существ, целью которых является съесть её со всеми потрохами. А значит, она может провалить свою самую важную выставку в жизни. Если же не встретиться с Элеонор – другого шанса у него уже не будет, и она уедет. Возможно, он её больше никогда в жизни не увидит, так и не узнав, во что могла перерасти их необычная встреча.

Чувство паники внутри расширялось, занимая всё свободное пространство вокруг, и остановить это уже было невозможно. Нужно было принять решение, иначе это не закончится.

Дэйв оглянулся вокруг, будто бы в поиске хоть какой-то подсказки. Но серые гиганты из плит и кирпича, так же как и редкие деревья между ними, безмолвствовали, и лишь равнодушный ветер задувал между их ветвями, однако шепота его было не разобрать.

«А ведь с другой стороны – жить и подчиняться всем этим знакам довольно просто. Отпадает сразу столько проблем, и не нужно думать об их решении собственными силами, принимая весь груз ответственности на себя» – подумал Дэйв.

Отстраненно размышляя о всевозможных способах помощи в принятии решения, он положил руку в карман, и нащупал там что-то холодное. Дэйв вынул свою находку наружу, и легкий блеск предмета отразился в его глазах, полных решимости охотника, обнаружившего свою добычу.

Долларовая монета.

«Ну что ж… Генератор судьбы собственной персоной, – подумал Дэйв. – Вот и настал твой собственный звездный час, как бы безумно все это не выглядело. Орёл – Мишель. Решка – Элеонор».

Дэйв подкинул монету вверх и та, пролетев до невозможности долгий путь, застыла на мгновение в воздухе, а затем опустилась ему прямо на ладонь, которую он в тот же момент крепко сжал. Помедлив мгновение, Дэйв зажмурился, собираясь с силами, а затем разжал ладонь и открыл глаза.

Орёл.

Решение было здесь, прямо перед ним, на его ладони. Однако, несмотря на все ожидания, легче от этого ничуть не стало. Наоборот, оно его разозлило.

«Человек так часто полагается на решение монеток, гороскопов, воли случая, что теряет шанс поступить так, как действительно хотелось бы именно ему», – думал Дэйв в эту минуту.

«А сейчас, почему бы не поступить так, как подсказывает ему внутреннее «Я»? Почему нужно думать о том, чтобы поступить правильно, если это «правильно» его не устраивает? Сколько раз он выручал Мишель, идя вразрез своим желаниям, интересам, делам? Может быть, пора уже подумать и лично о себе?»

Эти вопросы задавал ему словно не он сам, а некто внутри его естества, пытающийся его переубедить. Дэйв машинально набрал текстовое сообщение: «Мишель! На выставку прийти не смогу. Прости», и, перечитав его несколько раз, нажал «Отправить». Убедившись, что сообщение действительно пришло, Дэйв сразу выключил телефон. Желания объяснять сейчас что-либо подруге у него не было.

Теперь, когда мысли иссякли, Дэйв посмотрел на монету еще раз, положил ее решкой вверх на пустующий столик уличного ресторанчика, и пошел на встречу с Элеонор. Решение было принято, и хотя чувствовал себя Дэйв при этом гадко, менять его он уже не собирался.
Словно ожидая подходящего мгновения, снова пошел дождь. А в это время, где-то там, вдали, до выставки Мишель оставались считанные минуты, и она сидела на полу в тёмной кладовке галереи, прижавшись к стене, и раз за разом слушала заявления оператора о том, что Дэйв «Вне зоны доступа».

В душе у Дэйва царило какое-то безгранично-серое смятение, из-за которого ни в какую не хотел проглядываться ни один лучик дневного света – точно таким же образом, как и в ту же секунду на небе. Это навязчивое состояние не было похоже на ощущение моральной подавленности, которое преследовало его еще пару минут назад. Оно было уже каким-то привычным, хоть и Дэйв всё еще чувствовал себя довольно странно, испытывая его.
Пытаясь отвлечься от чувства неопределенности, Дэйв задерживал внимание на самых обычных предметах, встречавшихся ему на пути. Он задумывался о том, сколько деревьев понадобилось вырубить в лесу, чтобы распечатать по всему городу рекламу о защите окружающей среды, и сколько минут в день тратит человек, стоя на красном свете светофора. Это были самые бесполезные мысли на свете, но они, как хотелось бы думать Дэйву, отвлекали его. Однако нотки осуждения все сильнее и сильнее начинали играть в его сердце.

Находясь на середине дороги, Дэйв засмотрелся на мигающий зеленый сигнал, который с каждым разом мерцал будто бы все ярче и ярче. В ушах начал издаваться высокий, набирающий силу звук. Он оглянулся по сторонам, пытаясь увидеть реакцию людей на происходящую странность, но вокруг него никого не было. Тогда Дэйв повернулся обратно, и в ту же секунду, как он взглянул перед собой, все предметы вокруг размылись, а его мир проделал сальто в воздухе, замерев в неподвижности.

Девочка в бордовом платье.

Она стояла спокойно, скрестив руки на груди, и смотрела прямо на Дэйва. Это было так неестественно и необъяснимо здравым смыслом, что если бы он не видел ее настолько четко, замечая даже самые малейшие детали уже знакомого образа, он бы не поверил своим глазам. Дэйв просто не знал, как себя вести. Он сделал шаг вперед, пытаясь подойти к ней поближе, аккуратно, чтобы не испугать ее. При этом он сжимал в руке кулон – подарок для Элеонор, как будто эта вещь придавала ему некой уверенности в каждом шаге.

Чувство времени, до этого потерявшее свой привычный смысл, вернулось с быстротой молнии. Последующие события произошли, словно в одно мгновение. Дэйва ослепил яркий свет, и его сосредоточенность рассеялась. Под нарастающий звук сигнала и визжащих шин, он понял, что на него на полной скорости летит автомобиль. Краем глаза увидев, что уже загорелся красный свет, Дэйв успел подумать о том, что он не успевает убраться в сторону, и это, возможно, его последние секунды жизни. Он начал поворачивать голову навстречу приближающейся опасности, неосознанно разжимая кулак, и увидел, будто бы из замочной скважины кулона тоже исходит свечение, но совсем не такое, как то, что вокруг, необъяснимо иное. Или может быть, ему просто показалось? Так или иначе, наваждение скрылось за пеленой застилающего все пространство света, и последнее, что запомнил Дэйв, был мир, ставший абсолютно белым…

Но затем исчез и он, словно никогда и не существовал.

[S.J.]

***

Небо. Тёмно-синее небо, зажженное мириадами звезд, и блеклая полоска Млечного Пути, протянувшаяся от горизонта до горизонта, словно кем-то небрежно пролитое в необъятной дали молоко. И огромная луна, с непривычки светящая почти столь же ярко, как само солнце.

А затем – внезапный росчерк падающей звезды.

Дэйв лежал на мягкой траве, наблюдая за этим кажущимся ему магическим представлением, и не проявлял особого желания встать и оглянуться вокруг. Он только очнулся, и абсолютно не понимал где он, и жив ли он вообще.

Посмотрев ввысь еще пару незабываемых минут, Дэйв понял, что вечно так лежать не получиться. Он сделал пару глубоких вдохов и выдохов, собирая всю свою силу воли в кулак, и затем приподнялся, опираясь руками на шелестящий ковер зелени, отдающий прохладой.

Воздух был теплым – гораздо теплее, чем на той самой роковой улице. Дэйв находился на открытой природной местности, которая и близко не напоминала его родной город. Осмотрев себя и с изумлением убедившись, что он в полном порядке, Дэйв поднялся на ноги.

Прямо перед ним расстилалось небольшое озеро. На его гладкой поверхности, плавно переливаясь, игрались отражения небесных светил, а посередине свою искрящуюся дорожку проложила серебряная Луна. Дальше, за озером, находился холм, на самой вершине которого мерцал тусклый огонек – по-видимому, горящий костер.

Картина Мишель! Осознание навалилось неожиданно, как нисходящая лавина. Что происходит? Может быть, это просто сон? Дэйв посмотрел на свои ладони, абсолютно четко увидев их очертания. Ровным счетом ничего не произошло. Похоже, что он здесь застрял. Было ли все вокруг реальным, или нет – он не испытывал тревоги от сказочной неизвестности, в которой находился в это мгновение. Безмятежность просто витала в воздухе. Возможно, здесь и не существует законов времени. Иного выхода не оставалось, и Дэйв начал медленно спускаться по пологому травяному склону, ведущему к водоему.

Несмотря на сумерки, эти места поражали яркими красками, и уже у самого озера Дэйв увидел пустую скамейку. Она была словно центром этой композиции, все звезды освещали ее, как будто это самый важный элемент театральной постановки. Вот только чего-то в этом спектакле не хватало…

Дэйв присел на скамейку. Он внутренне осознавал, что нужно сделать именно так, словно это было угодно кому-то, кто пишет сценарий его жизни.

В его голове снова начали возникать какие-то противоречивые мысли, и дабы избавиться от них и дать волю здравому смыслу во всем разобраться, Дэйв засмотрелся на пустующую половину скамейки. В этот момент к нему пришло озарение. Ведь на картине Мишель было два человека. И если один из них – он, рядом должен был быть не кто иной, как она. Все ее мечты оставались красками на этой картине. Она грезила о счастье с ним, и все это было так близко – нужно было всего лишь сделать маленький шаг навстречу, ведь он сам этого хотел…

Хотел? И почему он не осознавал этого раньше? Казалось, мысли шли откуда-то извне, но заглядывая вглубь себя, Дэйв осознавал, что это правда.

Даже когда Мишель сказала ему о том, что картина – это будущий подарок ему, он ни о чем не задумался, и пропустил этот момент, как обычное дело, вроде утреннего кофе. От нахлынувших воспоминаний стало так горько, что Дэйв почувствовал себя слабым.
Наверное, его рассудок спал, или был занят тем, что ему совсем не нужно. А ведь все вокруг символично – как этот особый мир, созданный для двоих. Ведь они с Мишель на самом деле познакомились у озера, и она не зря запечатлела именно его. Наверное, в день знакомства с ней Дэйв был искренней, чем когда-либо, потому что только потом у него появились мнимые, придуманные на ходу заботы вроде тех, что создались из-за Элеонор.
«Как же все остальное было не важно», – подумалось ему.

После этих мыслей Дэйв как будто родился заново, ему хотелось жить, и он знал ради кого. Эмоции переполняли его, и на минуту он почувствовал вдохновение.

Внезапно настроение рассеяли другие мысли. Он только что решил, какими будут его дальнейшие действия – он скажет обо всем Мишель. Попросит у нее прощения за то, что был таким эгоистом, и теперь уж точно не променяет ее ни на кого. Но куда ему идти сейчас? Есть ли край у этого Озера Грез? Дэйв не знал ответов на эти вопросы, и в надежде найти их, направился в сторону холма, где горел костер.


***

Путь до холма оказался немного более долгим, чем Дэйв на то рассчитывал. Недолго думая, он снял обувь, и решил преодолеть оставшееся расстояние босиком. Как же давно он не выбирался за город! Кроны одиноких деревьев откидывали полупрозрачные тени, будто не хотели оттенять бархатистую траву, которая мягко шелестела под ногами, вызывая маленький приступ счастья при каждом шаге. Он словно возвращался в далекое детство, где все было так легко и беззаботно. Дэйв любил свое умение радоваться каждой мелочи в жизни, особенно если дело касалось единения с природой. Любил, не смотря на то, что в жизни оно было абсолютно бесполезным и никому не нужным. По крайне мере, эти искусственно создаваемые просветы среди всеобщей серости были его, только его, и никто не сможет их забрать. Никто и никогда.

Приблизившись к холму, Дэйв увидел, что его окаймляет широкая тропинка, плавной спиралью ведущая наверх. Другого пути на вершину видно не было, и Дэйв начал свой подъём по ней.

Мир вокруг словно жил своей жизнью, преображаясь сам по себе – в воздухе появились летающие светлячки самых разных цветов и размеров, которые стайками кружили вокруг Дэйва, совсем его не боясь, и уступая дорогу лишь в самый последний момент. Звездопад же тем временем усиливался – если поначалу он замечал за минуту лишь с одну упавшую звезду, то теперь они падали практически каждый его вдох и выдох.

Дэйв шел, заворожено следя за разворачивающимся перед ним зрелищем, даже не заметив, что добрался до последнего витка тропинки. Опустив глаза, он вздрогнул от неожиданности, выронив державшие в руке туфли. Вершина была плоской, словно открытая ладонь. Прямо посередине горел костер. А с противоположной от него стороны сидела девочка – девочка в бордовом платье, и смотрела прямо на него. В руке она держала однодолларовую монету, которую спустя мгновение подкинула в воздух и словила, положив на тыльную сторону ладони.

– Решка. Снова и снова, сколько бы раз я ее не подкидывала. Знаешь, ведь это особенное место, и некоторые его законы не могу изменить даже я. Слишком многое зависит и от гостей. Здравствуй, Дэвид. Или ты любишь, чтобы тебя называли Дэйв?

Дэйв стоял на месте, не в силах что-либо предпринять. Произошедшие с ним за последний отрезок времени события достигли своего переполняющего края эмоционального апогея, но любопытство очень быстро начинало брать вверх. Понимая, что иного выхода уже нет, Дэйв заговорил:

– Кто ты?

– Кто я? – невинно улыбнувшись, ответила девочка.

– Я именно так и спросил.

– Я ребенок из твоих сновидений, Дэйв. Неужели это и так не понятно?

– Очень доходчиво. А теперь, не могла бы ты ответить на мой вопрос: кто ты?

Девочка улыбнулась еще шире, а в голубых глазах её заплясали хитрые искорки. Похоже, что этот разговор доставлял ей удовольствие.

– Ты задаешь неверные вопросы, Дэйв. Меня называли разными именами, но ни одно из них сейчас не имеет никакого значения. Тебе не нравится мой образ? При твоем желании, я могу его сменить на любой другой. Но будет ли в этом, опять же, какой-то смысл? Так ли тебе это важно на данный момент?

«Вот так чертовщина, – подумал Дэйв. – Мимолетно вспомнились слова продавца о проклятом кулоне, и странный свет, исходящий от него за мгновение до того, как он потерял сознание и оказался здесь. Кулон, крадущий души? Похоже, что мир, заложенный на отсутствии суеверий, начинает терпеть крах».

– Я умер? Реально ли все это?

Искорки в её глазах прекратили свой пляс и остановились, загадочно затаившись.

– Умер ли ты? Слишком сложный вопрос, чтобы ответить на него «Да» либо «Нет»… По крайней мере, сейчас. Назовем это состояние для простоты «неопределенным». Что же на счет реальности, разве ты не видишь, не слышишь, не осязаешь и не чувствуешь все, что вокруг тебя? Какие тебе еще нужны доказательства? – сказала девочка, снова подбросив монету. – Опять решка, Дэйв. Неверные вопросы.

– Тогда какие вопросы будут верными?

– Ну, на твоем месте, я бы спросила, почему я здесь, и, к примеру, что будет дальше. Однако ответ на первый вопрос должен знать ты. Ведь это только твое решение позволило тебе здесь оказаться. Ты уже не можешь изменить его, понимаешь? Твое время исчислялось в поступках, твой каждый шаг делал ты сам, а не кто-то за тебя. Наступил тот момент, когда окончательно теряют смысл ваши глупые выдумки вроде многоликой судьбы или неисповедимого предназначения. Тебе уже не на кого переложить ответственность за то или иное действие. Жалкие попытки жалких людей оправдать свои неудачи тем, что над их жалкой жизнью распростерлась некая высшая сила, управление которой им не подвластно – как вам вообще такое могло прийти в голову? Ты сам кузнец своей судьбы, Дэйв. В каждую без исключений секунду жизни. Перед тобой непрерывно появляются разные ситуации и задачи – маленькие, средние, большие, огромные. Ты выбираешь, как с ними поступить, и движешься дальше по своему пути. Ты делаешь выбор, Дэйв. Иногда тебе не очень хочется обращать внимание на альтернативные варианты – ты либо слишком занят, либо они тебя абсолютно не устраивают. Но это не отменяет одной очень простой истины – выбор есть всегда. Как бы тебе не хотелось думать иначе, это так. У тебя было сто тысяч таких путей, и в итоге, пройдя запутанными стезями своих решений, ты оказался тут. В конце пути.

– Конец… пути? – спросил Дэйв, и голос его дрогнул.

Волнение подобралось совсем близко, и стало комом в горле. Он медленно наклонился, опустившись на одно колено, чтобы его глаза были на одном уровне с ней, в попытке передать то, что происходило у него в душе, и чего нельзя было выразить словами. Земля под ногами казалась такой мягкой, словно он утопал в какой-то трясине.

– Но у меня, наконец, появился смысл жизни. Я хочу сказать, я поменял отношение к миру. И к дорогому человеку… К Мишель. Ты хочешь все это у меня отнять?

– Дорогой человек? Это тот, который сейчас по твоей воле остался сам, в один из самых важных моментов, когда ты должен был быть рядом? Забавные вы существа. А как же Элеонор? Ты ведь шел к ней. Все никак не можешь определиться? – ехидная улыбка змеей поползла по ее губам и щекам, и она продолжила. – Скажи, Дэйв. Ты можешь вспомнить, с кем ты разговаривал, когда тебе было одиноко? Я же не зря спрашиваю, с кем ты говорил. Некоторые люди предпочитают поговорить с собой. А часто ли говоришь с собой ты? Даже если это так – в таком случае, никто не вспомнит твои мысли. Рано или поздно ты поймешь, что я имела в виду.

Каждый человек с маниакальной периодичностью бывает недоволен своей жизнью – а как иначе, у вас же есть чувства. И все вы завидуете тем, у кого что-то лучше, и радуетесь, если у вас не хуже.

На самом деле, в жизни все очень просто – просто рождаетесь, и просто когда-то умираете. Обычный такой механизм.

Знаешь, в чем подвох? В том, что каждый, настолько боясь прожить жизнь бесполезно, пытается развлечь себя какой-то ерундой – смотрит фильмы ужасов, читает всякий бред, напивается. А позже через силу влюбляется в кого попало, внушив себе, что это самый подходящий человек, только потому, что он отвечает каким-то там требованиям. Все только для того, чтоб не быть одиноким, быть кому-то нужным. Тебе ведь знакомо это, Дэйв, не так ли? Ваше восприятие мира – словно кривое зеркало, и каждое из них уникально и неповторимо разнится от других. Что бы ни происходило вокруг, вы не в состоянии увидеть ход вещей по настоящему, так как он есть на самом деле, и сами трактуете его на свой вкус и цвет. Вы одиноки и несчастны, но тут – постойте, посмотрите! Столь долго ожидаемое счастье пришло, тихо и незаметно, чтобы со скромной улыбкой постучаться в две двери, одна из которых – ваша. И что же вы делаете теперь? Одному из вас все-таки удается рассмотреть ее в своем кривом отражении, и он открывает двери, чтобы счастье осветило его своим всепроникающим теплом. Но длится оно не долго – ведь открыта всего одна дверь. Отражение второго совсем не такое, и он не хочет видеть в нем ту очевидную гостью, о которой можно было бы догадаться даже по самим ее очертаниям. Дверь остается закрытой, или хуже того, порой вы ее открываете, лишь чтобы плюнуть гостье в лицо. Толкнуть ее в грязь, и приказать убираться прочь. Счастье встает, недоумевая, и с детской обидой на лице, вся в слезах, убегает прочь…

И больше тепла нет.

Тогда вы, злясь на весь мир, с силой захлопываете дверь обратно, чтобы угрюмо продолжить ждать.

Потом настает момент, когда вы осознаете, что все это время делали не то, что нужно. И тогда приходит ясность – принц на коне никогда не приедет, или девушка мечты никогда не улыбнется. Ты никогда не будешь доволен деревом, которое посадил, если не построишь дом.

А дальше мир рушится, и больше нет смысла ничего делать, ведь все упущено. Знаешь, а это то же самое, что остановиться у финиша.

Понимаешь, о чем я? Все было только в твоих руках…

Девочка с глубоким вздохом положила руку на его голову, и произнесла:

– Ты жил так, будто не умрешь никогда. У тебя было много времени для размышлений и действий на Земле, а теперь, когда у тебя его нет, ты хочешь все изменить? В жизни ты мог выбирать все – ее образ, друзей, любимых… Весь мир принадлежал тебе, и ты мог стать кем угодно. Но все в итоге заканчивается, и это уже решать не тебе, Дэйв, – сказала она, задумчиво устремив свой взгляд на небо. – У нас осталось мало времени.

Дэйв поднял голову, и в глубине его искрящихся от происходящего наверху глаз зародилась тоска. Звездопад уже превратился в самый настоящий дождь из звезд – они падали с небосклона одна за другой, словно капли воды. Только сейчас он заметил, что происходит это по-настоящему: на месте каждой упавшей звезды образовывалась темная пустота, и их становилось все меньше и меньше, будто художник смывал с бумажного холста свои акварельные фантазии.

– Что будет, когда упадет последняя?

– Правильный вопрос, Дэйв. Что будет потом? Новые свершения. Новый путь. Боюсь, не совсем такой, который бы тебе понравился, но… Что поделать.

Огромная луна заканчивала свой торжественный путь, медленно заходя за горизонт. Светлячки таяли прямо в воздухе, исчезая в никуда. Трава начала желтеть, постепенно сгибаясь и переплетаясь с другими стебельками, создавая спутанные узелки. Девочка внимательно смотрела на задумавшегося Дэйва, не отрывая от него взгляда, и он заговорил:

– Ты говоришь мудрые вещи. Но пережила ли ты сама хоть что-то из того, о чем упомянула? Судить всегда легко, но принимать участие – гораздо сложнее. Ты права, я совершал в своей жизни много ошибок. Но больше всего мне не хочется, чтобы после моего ухода от них страдали другие. Попробуй описать любовь словами – и у тебя ничего не получится. Теперь же – оглянись вокруг. Все это и есть любовь. Но это не описание любви, как абстрактного понятия – эта любовь принадлежит только двум людям, которые должны были сидеть на скамейке, там, внизу у озера.

Позволь мне вернуться к той, кто все это для меня создал. Хотя бы на пару минут, чтобы сказать ей то, что она заслужила услышать уже очень давно. Сказать, как я был слеп, и хоть как-то попытаться распахнуть клетку, в которую попало ее сердце, чтобы она смогла прожить полную счастья жизнь. Объяснить, что рассвет придет вслед за любой ночью – даже этой.

– Дэйв, я думаю, твоя участь никак не станет лучше от того, что ты попытаешься исправить, или даже исправишь.

– Пусть так. Это не важно. Главное, что Озеро Грез не станет для нее символом чего-то неисполнимого и вечного. Тоскливого. Несбыточного. Главное, что в ее сознании смогут родиться новые картины, в которых будут жить новые миры… И новые люди. Так будет правильно.

Взгляд девочки стал еще пристальнее, и в один момент в ее глазах промелькнул странный огонек, который не появлялся до этого. Она посмотрела вдаль, а затем встала, поигрывая в руке монетой, и обратилась к своему собеседнику:

– Знаешь, существует сотни афоризмов и мудростей, которые, в итоге, изменили жизнь очень многим людям. Но, так или иначе, движущей силой вашего вида всегда оставались именно смелость и крепость духа.

Никогда не сдавайся. Забавно. Кому же это пришло в голову впервые? Возможно, самому первому человеку.

Орел или решка, Дэйв?

Девочка подкинула монету высоко в воздух, и Дэйв следил за ее полетом на фоне неба, пока не заметил вдали одинокую звезду. Все остальные уже упали вниз, и она тоже собиралась отправиться в свой последний полет, двигаясь по небосклону и ускоряя свое движение…

Но затем она вдруг замедлилась, будто бы в нерешительности, двигаясь все неувереннее и неувереннее, пока совсем не остановилась, подмигнув своим теплым бледно-красным светом.

Дэйв опустил глаза, но девочки рядом уже нигде не было, а на земле рядом с костром валялась монета, лежащая орлом вверх.

Внезапный толчок земли чуть не сбил его с ног. Вслед за ним произошел еще один. Потом – следующий. Вскоре земля начала трястись, не прекращая, и Дэйв увидел, как холм уходит прямо в землю. Деревья валились с корнями, а небо начало отдаляться, словно он улетает в неведомую даль вместе с оставшимся под ним островком суши. В один момент принялся таять и он. Вокруг не осталось совсем ничего, и он начал падать в темноту, слыша в ушах один лишь свист яростного ветра. Дэйв зажмурился, пытаясь вспомнить лицо Мишель, и на его лице появилась улыбка. Больше он не боялся.

Яркая вспышка света вдруг ослепила глаза прямо через закрытые веки. Раздался низкий гул, и в его эхе утонуло то последнее, что оставалась от его осознания окружающего мира.

Темнота. Непроницаемая темнота и забвение.

А затем – легкое дуновение ветра.

Дэйв открыл глаза.

04.03.2012

[TeleFant]

Очень интересно!