С большим удовольствием публикуем рассказ о путешествие Бернарда Шоу в Россию. Это сокращенный перевод статьи Генри Вэдсворта Лонгфелло Дана, американского писателя и литературного критика, приезжавшего неоднократно в Советский Союз, который собственно говоря и рассказывает о визите Бернарда Шоу в Москву.
С тех пор, как Бернард Шоу вернулся из Москвы, он проводит, так называемую, десятилетнюю лекцию о пятилетнем плане. По этому поводу говорят, что после многих лет представления других дураками, Шоу, наконец, и себя выставил дураком.
Одним кажется, что сегодня Шоу демонстрирует верх цинизма, другие – что это мальчишеский энтузиазм.
Однако увлечение Шоу социализмом вызывает, скорее недоумение, чем ужас.
Возможно также, что причина такого недоумения – в несоответствии отчетов о его пребывании в России, напечатанных в Америке и Великобритании.
Потому следует проследить эволюцию его впечатлений во время девятидневного визита в Россию, когда Россия удивляла Шоу, а Шоу – Россию.
Отношение Шоу к послереволюционной России было сначала непонятным, в своей пьесе “Annajanska or The Bolshevik Empress” он обнаружил легкую симпатию к Советам, высмеивал революционеров, но еще больше – контрреволюционеров. Затем он протестовал по поводу казней в Советском Союзе, и к ужасу большевиков стал симпатизировать Муссолини. С другой стороны, он высмеивал британских тори, ополчившихся на Зиновьева, организовавших налет на “Arcos”, был на стороне Советов во время нападок Папы Римского и с энтузиазмом приветствовал провозглашение пятилетнего плана.
Теперь известный писатель объявил, что встретит свое семидесятипятилетние в Советском Союзе. Глаза всей Европы и Америки были прикованы к нему и к России.
Что он скажет? Будет ли он, высмеивающий все вокруг, высмеивать Советы?
Как на него повлияет присутствие в делегации отдельных представителей консервативной партии, в частности, известной леди Астор?
Как будут действовать представители буржуазной прессы, дипломаты?
Такие вопросы задавали представители советской власти и писательских кругов, допущенные по специальным билетам на платформу вокзала для участия во встрече знаменитого писателя. Мало кто из них встречал его раньше, они ждали прибытия поезда, переговариваясь и пребывая в сдержанном возбуждении.
Когда же поезд, прибывая на вокзал, замедлил ход, они увидели в узком проходе двери вагона высокого худого мужчину в коричневом костюме, с коричневыми матерчатыми перчатками и с коричневой фетровой шляпой, которой он махал в воздухе в ответ на приветствия. Его борода уже не была рыжей, как у Мефистофеля, в ней была седина, и напоминал он теперь доброго Санта-Клауса. На его здоровом порозовевшем лице сияла улыбка гения. Его голубые глаза сверкали. Он как будто говорил: «Ну, вот и я, наконец. Вы мне нравитесь!» Все сомнения исчезли. Шоу был другом среди друзей.
Пока мы шли по платформе к еще большей толпе, с нетерпением ожидающей у выхода с вокзала, я, пользуясь случаем, представил ему его соотечественника, молодого восемнадцатилетнего ирландца. Тот рассказал Шоу, что он приехал в Москву на десять дней, уже живет здесь десять недель и собирается остаться на десять лет.
Шоу с энтузиазмом ответил : “Если бы я был таким же молодым, как ты, я бы сделал то же самое” . И мы почувствовали, что он говорит серьезно.
Через толпу мы пробрались к гостинице Метрополь, где и разместили делегацию. Отсюда, приняв ванну и немного причесавшись, Шоу попросил отвезти его к Мавзолею. Он долго стоял у гроба. Было забавно - встретились два величайших ума своего времени, один – в политике, другой – в литературе, в жизни и в смерти они предстали друг перед другом.
Наверное, ни один иностранец не стоял так долго у гроба Ленина. Позднее, Шоу прокомментировал черты, которые он рассматривал : “Чистейший интеллектуал”
Описывая руки, он отметил, что совершенно очевидно, эти руки никогда не работали.
На что леди Астор ответила “Он же не пролетарий, он аристократ”. Чему Шоу тут же возразил: “Вы хотели сказать, интеллектуал, а не аристократ”. На что леди Астор ответила: «Это – одно и тоже».
И мы все поняли, что для нее это, действительно так, только аристократ мог быть интеллектуалом.
Она любила пользоваться таким парадоксом во время своего визита. Когда ее знакомили с каким-нибудь большевистским лидером, она говорила: «Вы не рабочий, Вы аристократ». Очень часто это срабатывало, и человеку льстило, что английская аристократка считала его аристократом, хотя в пролетарских кругах ничего хорошего такое сравнение ему бы не принесло.
От мавзолея Шоу пожелал пойти в Кремль…
Когда ему показали вид из Кремля на Храм Спасителя, который они разбирали на части, Шоу сделал вид, что он шокирован и воскликнул: «Вам нужен не экономический пятилетний план, а эстетический».
Однако, когда они показали ему, как бережно они сохраняют церкви более ранних периодов , тринадцатого, четырнадцатого веков, кресты на соборах и двухглавых орлов на кремлевских башнях, Шоу повел себя по-другому.
“Вы, русские, совершенно непоследовательные революционеры. В Англии Генри VIII и Кромвель в Ирландии сделали гораздо больше, разрушая монастыри. Мы, англичане, действительно, революционеры. А вы – полуреволюционеры”.
Сбитые с толку русские никак не могли понять, как относиться к остротам Шоу, и начали думать, что , возможно, он прав, и они недостаточно последовательны в своей атаке против религии. Они также были сбиты с толку, когда он вскарабкался на пушку и стал изображать из себя пацифиста.
Войдя в зал Дворца Съездов, Шоу попросил разрешения попробовать акустику зала и взобрался высоко на трибуну. Услышав крики : “Речь! Скажите речь!”, он поднял голову, открыл рот…мы все ожидали слов…но он удивил нас, выдав мелодичный йодль без слов, которым пользуются сплавщики на реках.
Леди Астор тоже не осталась в долгу. Она взошла на трибуну и начала речь: «Я – консерватор. Я – капиталистка. Я против коммунизма. Я думаю, что вы все ужасны».
Спускаясь с трибуны, она сказала мне: “Такое звучит здесь первый раз”. Однако, похоже, они не расстроились, им понравилась ее отвага.
Вечером Шоу захотел посетить парки, мы катались по городу без всякого плана – Петровский парк, Новый стадион, и, наконец, Парк Культуры и Отдыха, где рабочие после четырех дней работы проводили пятый день , в спорте и развлечениях.
Надо сказать, что в парке культуры и Отдыха, на вид было мало Отдыха и еще меньше Культуры. Однако, культуры было достаточно для того, чтобы имя Шоу что-то для этих рабочих значило. Когда они увидели высокого человека, прогуливающегося в парке, они оттянули меня в сторонку и спросили: “Кто это?” . “Шоу”, - односложно ответил я. После чего последовало “Ах!”. Это “Ах!” в тысячи милях от дома среди иноземцев, наверное, лучшая награда, которую получил Шоу.
Он наблюдал за игрой в волейбол. Один из играющих узнал его, подошел пожать руку и сказал импровизированную речь для других о том, что он знал о произведениях Шоу.
Леди Астор интересовали играющие дети. Случайно она нашла девочку, говорящую по-английски. Таким образом, она получила возможность дать девочке высказаться против советской системы, пока не знающие языка русские не могли подслушать.
Однако, девочка попросту ответила “Мне все нравится” и убежала дальше играть с детьми, оставив английскую аристократку ни с чем.
Мы взобрались на холм, чтобы сверху посмотреть на Москву–реку, наполненную лодками и купающимися, саму Москву с ее куполами и башнями. Потом мы осторожно спускались по деревянным ступенькам вниз, придерживаясь за поручни.
Внезапно я увидела бегущего вниз Шоу, затем , смеясь, он ждал нас внизу. Накануне своего семидесятипятилетия, он был в отличной форме.
В конце дня, когда некоторые из нас уже пыхтели от усталости и предлагали вернуться в гостиницу, “чтобы не утомлять мистера Шоу”, было очевидно, что устали ОНИ, а не ОН.
Все девять дней пребывания он был неистощимо любопытен, и он настаивал на том, чтобы мы смотрели те места, которые именно он хотел посмотреть.
В тот вечер неутомимый Шоу пошел в театр. Во время антракта в честь него устроили овацию, все актеры вышли на сцену с красным транспарантом, на котором было написано по-английски : “Великолепному мастеру Бернарду Шоу – Добро пожаловать на советскую землю!”.
На следующий день Шоу захотел посмотреть на тюрьмы и поехал в Болшево, в колонию для беспризорников, которая находится в ведении известного ГПУ …
Шоу попросили выступить. К большому недовольству охранников и к великой радости мальчишек Шоу сказал:
«Когда я был мальчишкой, я тоже воровал. Но я воровал так хитро, что меня никто не поймал. Вор – не тот, кто ворует, а тот, кого на этом поймали. Все вы – должно быть, плохие воришки. За границей тысячи преступников разгуливают на свободе, совершая мелкие и тяжкие преступления. Они еще не пойманы только потому, что они это делают по-хитрому. Однако, придет время , и их тоже поймают»
Потом Шоу захотел увидеть советский суд и, побывав на заседании Народного суда, пришел к выводу, что суд нацелен не на наказание, а на перевоспитание нарушителей закона. И он заявил: «Вы называете это Народным Судом, но его нужно назвать Народной школой».
На следующий день Шоу захотел увидеть рабочих, и все поехали на завод. Он с огромным интересом наблюдал за тем, с каким рвением работают люди. Во время обеда они попросили его выступить. Он поднялся на грузовик. Обращаясь к передовикам, которых ему представили, он сказал:
“В Англии рабочий, который будет работать быстрее других, получит не медаль, а взбучку от товарищей по работе. В чем разница?
Если наши рабочие будут производить больше, это даст возможность акционерам оставаться дольше на Ривьере.
Если же Вы работаете быстрее, это дает возможность скорее выполнить пятилетний план. Ваша работа помогает строить социализм.
Когда я вернусь домой, я попытаюсь уговорить английских рабочих сделать тоже самое, что сделали Вы, и создать систему, в которой они будут работать на общие нужды, а не на личную прибыль нескольких индивидуумов.”
На обеде у Халатова, председателя правления Госиздата, Шоу попросили выступить. Он с хитрыми искорками во взгляде спросил : ”А есть здесь издатели?”, почти половина присутствующих на обеде подняла руки. “Очень плохо, - сказал он –Писатели не могут свободно говорить в присутствии издателей. Издатели обычно хорошие бизнесмены , и они эксплуатируют писателей, которые обычно бизнесменами не являются.”
“Но у нас все по-другому”, - возразил ему Луначарский - “Писателям много платят, и это они эксплуатируют издательства”.
“Тогда -хорошо, - сказал Шоу, я приеду сюда и буду здесь жить”.
Леди Астор попыталась возразить, что советские писатели не свободны так, как были бы свободны в демократической стране. Однако, Шоу перебил ее, заметив: «По крайней мере, они свободны от иллюзий о демократии».
И русская аудитория оценила его иронию больше, чем сама леди Астор.
Леди Астор попыталась продолжить: ”Я свободно могу оставить свой дом на слуг и приехать в вашу страну».
Ей возразил Радек: "Вы-то свободны, а Ваши слуги?”
Луначарский попытался сгладить обстановку и задал вопрос Шоу, прислушиваются ли к писателям-социалистам в Англии? На это Шоу ответил: «Прислушиваются, но только потому, что у нас с Уэллсом есть деньги.»
«Глупости! Вы сами знаете, что это –глупости!» - воскликнула леди Астор
Шоу повернулся к ней и ответил: «Леди Астор, вы же сами знаете, что вы бы не пригласили меня в свой загородный дом, если бы я был нищим»
Писатели заулыбались
Шоу продолжал: « Киплинг, конечно, империалист. Но Уэллс ненавидит буржуазию»
Кто-то решил разрядить обстановку, заявив: «Во всяком случае, Вы, мистер Шоу, друг русского народа”
Однако, и тут Шоу не доставил удовольствия. “Нет!, -закричал он. Я не являюсь ничьим народным другом. Я оставляю за собой право критиковать любой народ, в том числе и русских". И он улыбнулся, несмотря на суть сказанного, крайне дружелюбно.
На киностудии Шоу записывал речь о Ленине. Он начал ее с приветствия: “Ваше Величество, лорды, господа, товарищи…”
Когда русские его спросили, почему именно в Советском Союзе он начал речь с приветствия из Величеств, он ответил: «В мире осталось не так много королей, они могут заинтересоваться звуковыми фильмами. Я был достаточно вежлив, чтобы включить обращение к ним».
В своей речи Шоу, сравнивая погребение Наполеона в Париже и Ленина в Москве., сказал: “Я не знаю, будет ли еще такой человек, которому будет придаваться в будущем такое же значение, как Ленину. Если начатый Лениным эксперимент удастся, начнется новая эра. Если он не удастся, я покину этот мир в печали. Однако, если будущее таково, как его видел Ленин, мы должны радоваться ему и бесстрашно смотреть вперед.”
Выступая в Колонном зале Дворца профсоюзов, он начал свою речь, подшучивая над своими спутниками: «Лорд и леди Астор, и Маркус Лотиан - землевладельцы огромного масштаба» . Затем, повернувшись к аудитории, он добавил, подмигивая: «Не ругайте их за это. Это - не их вина. Это вина британского пролетариата, пролетариата всего мира, только он может освободить их от этого положения» .
Шоу дальше рассказал о том, насколько преувеличены слухи о тяжелой жизни в России. Он комично рассказывал, как всхлипывающие родственники собирали их в дорогу, нагружая их корзинами еды, подушками и палатками, и что все эти вещи пришлось выбросить за ненадобностью из окна поезда, и теперь они валяются вдоль всей железной дороги.
Он также говорил о том, что по Марксу революция должна была произойти в индустриально развитой стране, и английским рабочим должно быть стыдно, что не они оказались ведущими. Когда будет выполнен пятилетний план, Запад будет вынужден идти за Россией.
Шоу встречался с Горьким, Станиславским, с Крупской, от визита к которой осталась под впечатлением даже леди Астор.
В последний вечер перед отъездом, Шоу был приглашен на встречу со Сталиным, встречу, которую он особенно требовал организовать, и в которой никто ему не решился отказать.
Обычно иностранцам Сталин уделял не более двадцати минут.
Однако, Шоу вернулся восторженный, правила изменились, и Сталин провел в беседе с Шоу два часа двадцать минут.
Репортеры сразу же окружили его, пытаясь выяснить подробности этой встречи.
Однако, Шоу лишь хитро сказал: “Я Вам расскажу кое-что о Сталине: у Сталина черные усы”.
Уже позднее он рассказал :
«Я ожидал увидеть русского рабочего, а увидел грузинского джентльмена. Он не только сам был прост, он сумел сделать так, чтобы бы и нам было с ним просто. У него хорошее чувство юмора. Он вовсе не злой, но и не легковерный»
Сталин дал понять, что нет нужды говорить с ним о России, потому что, учитывая его положение, чтобы он ни сказал, это будет принято как предвзятость. А потому он воспользовался возможностью поговорить об Англии. Он говорил о трех личностях – Кромвеле, Чемберлене и Черчилле.
Кромвель, казнивший короля и создавший республику, кажется, был его любимцем. Он все время его цитировал, вспоминая цитату “На бога надейся , но порох держи сухим”, хотя первая часть этого высказывания вряд ли его занимала.
От Кромвеля он перешел к Чемберлену и Черчиллю, их враждебности к Советскому Союзу.
Шоу пытался убедить Сталина не быть таким пристрастным к Черчиллю, убеждая, что тот уже – отживший политик. Сталин, напротив, был о нем высокого мнения и верил в то, что Черчилль намеренно разжигает войну против Советов.
«Ни один интеллигентный человек не поверит тем глупостям о Советском Союзе, которые говорит Черчиль”, - сказал Сталин.
Шоу ответил: «Возможно, Черчиль – не интеллигентный человек» и предложил пригласить Черчилля в Россию, чтобы тот “спустил пар”. С этим предложением Сталин, похоже, согласился.
На прощальном ужине Луначарский заявил, что за девять дней посещений Шоу понял больше, чем некоторые иностранцы за девять месяцев.
По возвращении домой Шоу атаковали журналисты, пытаясь получить хоть один негативный отзыв о Советской России. Но Шоу не предоставил им такой возможности.
Тема: 
Ответить с цитированием
Показать скрытый текст
Почему я не хожу на Марш народного единства
Социальные закладки