Показать скрытый текст Продолжение
Мне было очень больно во время химиотерапии. Из-за опухоли в груди произошло смещение других органов. Однако, по мере уменьшения опухоли, они возвращались на прежние места. Как было больно! После третьего курса химиотерапии я чувствовал себя, как … Ну вы знаете что. Три месяца тошноты, боли, облысения, потери чувствительности и вкусовых ощущений. Потом два молодых врача пригласили меня в кабинет и показали рентгенограммы до и после лечения. Вместо крупного апельсина мы увидели маленький мячик для гольфа. Как они радовались за меня. Боюсь, что не мог разделить их энтузиазма. Если лекарства так хорошо действовали, почему я так плохо себя чувствовал? Всем известно, что врачи дают клятву Гиппократа. Вот, что этот человек сказал в 400-м году до нашей эры: «Тяжелую болезнь лучше всего лечить сильными средствами». Кажется они клянутся и в этом тоже.
Закончился год и кончилось мое лечение. Сначала я приходил на прием к врачу раз в неделю, потом раз в месяц, весной я вернулся на работу (молодец, да?) Тогда мне хотелось быстрее вернуться к прежней жизни. Сейчас мне кажется, я не вполне понимал, через что прошел. Я хотел доказать себе и другим, что я тот же, что и прежде, я здоров, я все могу. Я также чувствовал обязательства перед работодателями. Они очень хорошо относились ко мне и много помогали, когда я болел, и мне не хотелось злоупотреблять их сочувствием. Я хотел как можно скорее снова начать работать.
После окончания химиотерапии я окреп, но каждый раз при появлении боли, насморка или кашля, чувствовал страх и беспокойство. Моя жена испытывает те же чувства вот уже многие годы. Я часто ходил к врачу, даже между назначенными обследованиями, при каждой простуде или инфекции. Вы становитесь специалистами в этой области. Помню, один раз я пошел на контрольное обследование, будучи уверенным, что начался рецидив. Опять нужно было прийти рано утром в поликлинику, сдать анализы, сделать рентген и снова прийти к врачу на прием после обеда. Мне выдали рентгенограммы на руки. Я посмотрел и увидел тень, которую я так боялся найти. Я был слишком взволнован, чтобы есть, и бродил бесцельно, не зная чем себя занять. Увидел небольшую церковь и вошел. Я плакал и молился. Но делать нечего, мне снова пришлось идти в клинику. Врач сказал, что анализы крови и рентгенограммы в норме. У меня просто был грипп. Неполные знания — очень опасны. Помню, как я плакал в другой раз, снова испугавшись рецидива. Это было незадолго до Рождества, я сидел, держа маленького сына на коленях. Он не понимал, что я плачу потому, что боюсь, что не встречу Рождество и не увижу, как будет расти мой сын. Снова ошибся.
К июню 1984 г. я снова пошел к врачу с простудой. Однако, анализы и рентген показали другое. Это был рецидив. Я старался убедить врачей, что это не так, что достаточно курса антибиотиков и все пройдет. Я вернулся на работу, чтобы сообщить, что снова заболел. Я начал плакать. Думаю, что они не надеялись увидеть меня снова. Честно говоря, я думал, что они правы. Через неделю я начал новый трехмесячный курс химиотерапии. Снова облысение, никакого аппетита, никаких сил. Снова ремиссия. Следующие три месяца я принимал другой препарат для консолидации эффекта. К декабрю я был свободен и здоров. Снова.
Мои врачи говорили что-то об аутотрансплантации костного мозга (АТКМ) - о которой я не имел никакого представления. Мне пересадят мой собственный костный мозг. Мне не нужен донор. Объяснение было таким, что моя НХЛ была слишком агрессивной, и рецидив наступил слишком рано, с высокой вероятностью рецидивы будут повторяться и каждый раз добиться эффекта лечения будет все труднее. Все люмбарные пункции и миелограммы показали, что костный мозг у меня был в порядке. Хотя все остальное во мне сжалось в комок.
В январе 1985 г. я начал курс из 11 сеансов радиотерапии. Это помогало стабилизировать опухоль, но, черт!, в любом случае делать было нечего. В феврале и марте начался синусит и мне делали промывания. Примерно так же приятно, как и все остальное. Если кому-нибудь приходилось лечить носовые пазухи, знает, что это такое. Один раз у меня случился шок, и 10 метров до кровати меня везли в кресле. Что еще говорить!
Так или иначе это был 1985 год. Никакой литературы, никаких групп поддержки, никакого интереса. Последние два года моей жизни были связаны с больницей Св. Джеймса в Дублине (Ирландия), и они считали, что лучшим выбором для меня будет сделать АТКМ в Великобритании. Они провели 10 аллотрансплантаций, но ни одной АТКМ. Я не спрашивал, как прошли эти десять пересадок. Мне предложили сделать АТКМ в Великобритании, где уже был накоплен какой-то опыт. К концу дня мне пришлось согласиться с советом людей, которые были со мной до этого времени. Я знал их и они знали меня. При аутотрансплантации самую большую опасность представляет инфекция в то время, как иммунная система ослаблена. Врачи были уверены, что смогут справиться. Первого апреля 1985 г. у меня взяли костный мозг, и несмотря на боль в спине, через пару дней я уже мог бегать. Следующие шесть недель я снова привыкал к нормальной жизни. Снова появился аппетит и начали расти волосы.
17 мая 1985 г. я начал получать высокодозную химиотерапию, пересадку моего собственного трансплантата провели 27 мая 1985 г. Мой двадцать восьмой день рождения я встретил в полной изоляции. Мне было все равно. Я даже не понял этого. Моя реакция на химиотерапию была предсказуемой. Я много спал, не общался ни с кем, не смотрел телевизор. Всю еду и витамины я получал внутривенно. Наконец, постоянные осмотры, промывания рта и проблемы с кишечником стали мне досаждать. Раньше я этого не чувствовал. Врачи хотели, чтобы я начал есть. Они считали, что это придаст мне силы, и я смогу выписаться и уехать домой. Но мне казалось, что еда будет только вызывать рвоту. Наконец я смог удержать в желудке (прощу извинить) некоторые продукты. Простую еду, картофельное пюре, рисовый пудинг, молочный коктейль. Это были мои деликатесы.
12 июня моя изоляция закончилась. Доктор до смерти напугал мою жену. Когда она пришла меня навестить, он открыл настежь дверь изолятора и начал говорить мне, что я должен больше есть. Жена чуть с ума не сошла, когда увидела открытую дверь: ведь в изолятор могли проникнуть микробы! А сейчас пациентов, которым предстоит аутотрансплантация даже не изолируют! Врач сказал мне, что трансплантат прибыл, и они «знают, как его заморозить». Хотя это не совсем соответствовало действительности, но показывает, насколько близко к опасной черте мы находились. Я вышел из изолятора и пошел по коридору к маленькому стулу за дверью палаты. Там сидел мой сын. Я не видел его несколько недель. Детей на наш этаж не пускали. Я был толстым, лысым и одетым в больничный халат. Я сел рядом с сыном и заговорил с ним. Он меня не узнал.
Всю следующую неделю доктора проверяли, чтобы все шло, как нужно, и выписали меня, сопроводив массой инструкций, 19 июня 1985 г. Очень скоро они надеялись снова меня видеть. Очень скоро и очень часто.
Ну а дальше, как говорится, это история. Контрольные обследования назначались все реже, снова появился аппетит, снова выросли волосы и вернулась чувствительность пальцев на руках и ногах. И, как это всегда бывает в жизни, что-то стало забываться, начали меняться приоритеты и повседневные заботы стали занимать все больше времени. Я знал, что аутотрансплантация проходит легче, чем аллогенная пересадка. Не бывает реакции трансплантат против хозяина. Я не должен больше проходить обследования каждый год и не принимаю никаких лекарств. Нельзя сказать, что я полностью «нормализовался», потому что невозможно перенести два раза рак и пересадку костного мозга и остаться таким, как прежде. Жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о мелочах. Я стараюсь быть более терпимым (хотя все же плохо переношу дураков). Потому что никогда не знаешь, что пришлось пережить людям, с которыми общаешься.
В 1995 г. я услышал по радио о проведении 100-километрового похода в Лапландию в пользу фонда пересадки костного мозга у больных лейкозом. Для меня это было именно то, что нужно. Мне хотелось что-то сделать в ответ. Я начал собираться в путь и прошел 100 км. Если вы не участвовали в таких мероприятиях, то должен сказать — это очень волнующий и незабываемый опыт. Вы знакомитесь с прекрасными людьми, многим из них есть, что рассказать, есть причина, почему они оказались здесь, каким образом их коснулась болезнь.
Примерно через год я получил письмо из группы поддержки больных, перенесших пересадку костного мозга. Слишком поздно. Мне помощь уже была не нужна, но может быть кому-то нужна моя помощь? Мой случай не единичный. Многим делают пересадку костного мозга, но мало кто из обычных людей, знает, что это такое. Важно говорить об этом.
Сейчас я являюсь активистом группы поддержки, пишу письма, участвую в поддержке нашего веб-сайта. Стараюсь сделать что-то полезное для тех, кто находится в начале пути.»
Социальные закладки