Просмотр полной версии : Любимые стихи
В пустой витрине - флакон духов "буржуа",
"аромат орхидеи 24".
Это они, когда была ты жива,
путали мозг мой и хребта не щадили.
Это они пробирали плоть до кости,
пробуя над создателем власть изделий.
Это они, их молекулы, а не ты
пахли нигде не выросшей орхидеей.
Кто ты была? Я имя твое забыл -
не потому, что мщу, - потому что в мире
нет больше мира, твой питавшего пыл,
благоухавший эссенцией 24.
Страсть, обрываясь, не оставляет шва,
только рот пересохший и воздух спертый,
из инстинктов - озноб, из имен - "буржуа",
синий прозрачный куб с пробкой притертой.
Анатолий НАЙМАН
В день холодный, в день осенний
Я вернусь туда опять
Вспомнить этот вздох весенний,
Прошлый образ увидать.
Я приду - и не заплачу,
Вспоминая, не сгорю.
Встречу песней наудачу
Новой осени зарю,
Злые времени законы
Усыпили скорбный дух.
Прошлый вой, былые стоны
Не услышишь - я потух.
Самый огнь - слепые очи
Не сожжет мечтой былой.
Самый день - темнее ночи
Усыпленному душой.
Александр Блок
Под покровом тьмы
Появляются рабочие сцены.
Безымянные существа
В легких туфлях и черных свитерах.
Они ведут себя,
Как дома:
Разбрасывают журналы,
Переводят стрелки часов.
Переставляют лампу
И, налегая бедром или плечом,
Перемещают шкаф
В будущее.
Сдвигают кресла.
Разворачивают софу.
Показывают то, что нам положено знать
О прошедших часах.
перевод Максима Калинина
Хьюго Уильямс
РАННЯЯ ОСЕНЬ
Ранняя осень любви умирающей.
Тайно люблю золотые цвета
Осени ранней, любви умирающей.
Ветви прозрачны, аллея пуста,
В сини бледнеющей, веющей, тающей
Странная тишь, красота, чистота.
Листья со вздохом, под ветром, их нежащим,
Тихо взлетают и катятся вдаль
(Думы о прошлом в видении нежащем).
Жить и не жить - хорошо и не жаль.
Острым серпом, безболезненно режущим,
Сжаты в душе и восторг и печаль.
Ясное солнце - без прежней мятежности,
Дождь - словно капли струящихся рос
(Томные ласки без прежней мятежности),
Запах в садах доцветающих роз.
В сердце родник успокоенной нежности,
Счастье - без ревности, страсть - без угроз.
Здравствуйте, дни голубые, осенние,
Золото лип и осин багрянец!
Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние!
Бледный - над яркими днями - венец!
Дни недосказанных слов и мгновения
В кроткой покорности слитых сердец!
Брюсов Валерий
1905
Душа изберет сама свое Общество—
И замкнет Затвор.
В ее божественное Содружество—
Не войти с этих пор.
Напрасно—будут ждать колесницы—
У тесных ворот
Напрасно—на голых досках—колени
Преклонит король.
Порою она всей пространной нации—
Одного предпочтет—
И скроет— все клапаны внимания—
Словно гранит.
Перевод В. Марковой Эмили Дикинсон
В СИНЕМ ХРАМЕ
И снова осень с чарой листьев ржавых,
Румяных, алых, желтых, золотых,
Немая синь озер, их вод густых,
Проворный свист и взлет синиц в дубравах.
Верблюжьи груды облак величавых,
Увядшая лазурь небес литых,
Весь кругоем, размерность черт крутых,
Взнесенный свод, ночами в звездных славах.
Кто грезой изумрудно-голубой
Упился в летний час, тоскует ночью.
Все прошлое встает пред ним воочью.
В потоке Млечном тихий бьет прибой.
И стыну я, припавши к средоточью,
Чрез мглу разлук, любимая, с тобой.
К.Бальмонт
1 октября 1920, Париж
mothlight
23.10.2010, 21:04
Бывали ль вы у Спаса-на-крови?
Там рядом сад с дорожками.
И кущи.
Не прогуляться ль нам, на сон грядущий,
И поболтать о странностях любви?
Смеркается.
Раздолье для котов.
Плывут косые тени по гардине,
И я вам каюсь, шепотом, в гордыне,
Я черт-те в чем покаяться готов!
Пора сменить - уставших - на кресте,
Пора одеть на свитер эполеты,
И хоть под старость выбиться в поэты,
Чтоб ни словечка больше в простоте!
Допустим этак:
- Медленней, чем снег,
Плывет усталость - каменная птица.
Как сладко всем в такую полночь спится,
Не спит - в часах - песочный человек.
О, этот вечно-тающий песок,
Немолчный шелест времени и страха.
О, Парка, Парка, сумрачная пряха,
Повремени, помедли хоть часок!..
А ловко получается, шарман!
О, как же эти "О!" подобны эху...
Но, черт возьми, еще открыт шалман!
Вы видите еще открыт шалман!
Давайте, милый друг,
Зайдем в шалман!
Бессмертье подождет, ему не к спеху!..
АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ.
отрывок из поэмы "Вечерние прогулки".
blagoroden_don
23.10.2010, 21:10
Как дети играют? Как взрослые.
Но только честней,чем они.
Мы так же когда-то играли,
Когда оставались они.
Как дети горюют? как взрослые.
Но только всегда горячо.
И,даже не ведая,знают,
Что все кончится хорошо.
А как они любят? Как взрослые.
Но страсть их светла и нежна.
Поэтому и произносят
Так ласково их имена
Устало веки прикрывает век,
Последний отмотав почти десяток.
Две борозды — колесный отпечаток —
Неторопливо заметает снег.
Он падает за воротник пальто,
Слезами застывает на ресницах.
Что веку умирающему снится
Сквозь это снеговое решето?
Должно быть, жаркой юности пора
Зарницами как прежде полыхает.
Летит сквозь время конница лихая,
Гремят раскаты дальнего «ура!».
А может, петербургский шумный зал.
Нарядные расставлены фигурки.
Бал, господа! И кружатся в мазурке
С красавицей-смолянкой лейб-гусар.
Слабеет память, ей уж не помочь.
Снег на плечах лежит, как эполеты.
Герои, императоры, поэты
Стоят, в седую вглядываясь ночь.
Он дремлет, век. Он ко всему привык.
Скрипят колеса, близится развязка.
Петляет инвалидная коляска
Среди примолкших улочек кривых.
Ладонь к виску, и жилка на виске.
Всё дальше — в сумрак ночи безнадежный,
Где сквозь метель пушистый венчик снежный
Несет фонарь в протянутой руке.
Безбожный век — он сам себе Господь.
Но в смертный час, гоня дурные вести,
Он втихомолку ваши окна крестит,
Сложив персты прозрачные в щепоть.
Лев Болдов
Любишь ты весну, а я -
Осень, сумрак, тени.
День весенний - жизнь твоя,
А моя - осенний.
Ты румяна, как весной
Роза молодая.
Луч осенний, спутник мой,
Гаснет, поникая.
Стоит сделать шаг один,
Шаг один небрежный, -
И в гостях я у седин,
У зимы у снежной.
Если б я шагнул назад,
Ты - вперёд, - мы двое
Об руку вошли бы в сад,
В лето огневое.
Шандор ПЕТЁФИ
Кто знает — Небо или Ад
Командуют творцом,
Когда он мнит, что — вне и над,
Когда, смирен лицом,
Он взращивает дивный сад
На собственных костях —
Кто знает, Небо или Ад
В дому его гостят?
Когда красив он и крылат,
Охваченный огнем, —
Кто знает, Небо или Ад
Разбушевались в нём?
И в час, когда он, кончив труд,
Уходит — в звездопад,
Кто знает — Небо или Ад,
Навек его берут?...
Лев Болдов
mothlight
23.10.2010, 21:54
Крылья
Я печаль свою ветром укрою,
Розыщу свои старые крылья,
В незнакомое небо весною
Улечу от людского бессилья.
И кругом будут люди смеяться
И показывать пальцем на небо:
Что за птица в обличье паяца
Пролетела здесь справа-налево?!
Растворясь в синеве поднебесья,
Я спрошу в том заоблачном мире:
Почему так случилось, что спесью
Полон воздух, и воздух безлирен?
Отчего стало все вдруг реально,
И фантазии нет больше места,
И природы покой тривиальный
Не тревожит шальная фиеста?
Мне никто не ответит, я знаю -
Мир заоблачный пуст и заброшен.
И спустившись я крылья снимаю,
Их подальше упрячу от кошек.
Ведь когда-нибудь станет мне грустно
И захочется солнца и воли,
И заставит крылатое чувство
Вновь подняться из этой юдоли.
Трудлер Алекс
Стихи написанные ночью
Подводный
23.10.2010, 21:56
А.Галич
Когда я вернусь
Когда я вернусь - ты не смейся, - когда я
вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по
февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой
зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Послушай, послушай - не смейся, - когда я
вернусь,
И прямо с вокзал, разделавшись круто с
таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный,
раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и
клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем...
Когда я вернусь... О, когда я вернусь...
Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый,
запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь.. А когда я вернусь?
Вот мой автопортрет в четыре года.
Какая лаконичность, и свобода,
и пляшущая радость бытия!
Всего четыре палки, огуречик
и сверху – кругляшок.
И вот вам человечек.
И это я!
И это я! Я! Я!
Мне семь. Я школьница.
Ввиду серьезных лет
весьма детален мой автопортрет.
На мир взираю сверху вниз (с балкона).
В руке – портфель, на голове – корона.
На туфлях – банты, платье – в кружевах.
Обижусь на того, кто вслух не скажет: «Ах!»
Тринадцать.
Рисовать? Была охота!
Себя отрезала от группового фото.
Причин глубинных лучше не ищи:
прыщи.
Семнадцать лет.
Абстракция.
Зигзаг
зигзагом погоняет.
Только враг
способен так разъять на составные части.
Мой взгляд жесток.
Чем и горжусь.
Отчасти.
Но время к новым повернет канонам.
Совсем другие формы я ценю.
Вот мой автопортрет – в зрачке влюбленном
вся в двадцать лет я отразилась. Ню.
Тридцатник.
Рвут заботы на куски.
И все-таки – цейтноту вопреки –
удержат на холстах нетленные шедевры
всех тех, кто мной любим, но действует на нервы.
Мои собаки, дети и друзья,
и каждый – это я.
Я! Я!
И вот мне,
ну, допустим, пятьдесят.
Особых множество накоплено примет.
Чтоб их запечатлеть, пойду в Горсад
и закажу художнику портрет.
Теперь на улицах рисуют, как в Париже,
не нанося заказчикам обид.
И я себя, как в зеркале, увижу,
и пусть мне это зеркало польстит.
Наталья ХАТКИНА
1956 – 2009
Оксана Забужко
Іронічний ноктюрн
Ґумкою місяця стерто кути:
Ніч — мир безвинним і винним.
Ліфти, асфальти, мури й коти
Всоталися в сну драговиння.
І ніби хтось шепче: усе це пусте,
От дай тільки Боже заснути…
І сняться ліфтам будинки без стель
І троси, у небо напнуті,
Розтріслим асфальтам — як дощ полива,
А чорним котам — ворожбити,
А кожному муру — якась голова,
Спроможна його пробити…
Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев,
Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода,
Кровли птичьих гнездовий, опора летнего неба,
Крылья замученных бабочек, охра и пурпур надежды
На драгоценную жизнь, на раздоры и примиренья.
Падайте наискось наземь, горите в кострах, дотлевайте,
Лодочки глупых сильфид, у нас под ногами. А дети
Северных птиц улетают на юг, ни с кем не прощаясь.
Листья, братья мои, дайте знак, что через полгода
Ваша зеленая смена оденет нагие деревья.
Листья, братья мои, внушите мне полную веру
В силы и зренье благое мое и мое осязанье,
Листья, братья мои, укрепите меня в этой жизни,
Листья, братья мои, на ветвях удержитесь до снега.
В последний месяц осени, на склоне
Суровой жизни,
Исполненный печали, я вошел
В безлиственный и безымянный лес.
Он был по край омыт молочно-белым
Стеклом тумана. По седым ветвям
Стекали слезы чистые, какими
Одни деревья плачут накануне
Всеобесцвечивающей зимы.
И тут случилось чудо: на закате
Забрезжила из тучи синева,
И яркий луч пробился, как в июне,
Как птичьей песни легкое копье,
Из дней грядущих в прошлое мое.
И плакали деревья накануне
Благих трудов и праздничных щедрот
Счастливых бурь, клубящихся в лазури,
И повели синицы хоровод,
Как будто руки по клавиатуре
Шли от земли до самых верхних нот.
Над ущельем осторожным, меж тревожных чутких
скал,
Перекличке горных духов в час рассвета я внимал.
Со скалы к скале срывался, точно зов, неясный
звук.
Освеженный, улыбался, пробуждался мир вокруг.
Где-то серна пробежала, где-то коршун
промелькнул,
Оборвался тяжкий камень, между скал раздался гул.
И гнездится, и клубится легкий пар, источник туч,
Зацепляясь, проползает по уступам влажных круч.
И за гранью отдаленной,- радость гор, долин,
полей,-
Открывает лик победный, все полней и все светлей,
Ярко-красное Светило расцветающего дня,
Как цветок садов гигантских, полный жизни и
огня.
Бальмонт
blagoroden_don
24.10.2010, 09:38
Ступни мои,уставшие за день,
словно два голубя,каждой ночью
искали силки твоих рук,
маленькие мои ступни.
Отвергнутые и никчемные,
продрогшие под дождем,
жмутся друг к другу
под дверью,
словно два голубя,
маленькие мои ступни
Перевод И.Журбиной -Грицковой
serg1969
24.10.2010, 09:39
Ты знаешь, на улице теплая осень
Деревья окрашены в солнечный цвет
И ветер с листвою печали уносит
И в голове поэтический бред
Эмоции те же, все как обычно
И кровь не кипит, не клокочет в груди
Поступки все те же, все очень привычно
Но хочется просто, душевно идти
По парку, ногою листву поднимая
Осеннего воздуха пить аромат
Мгновенья прошедшие припоминая
Но понимая… Не вернуть их назад
Не будем о грустном, что было вернется
Нельзя что то взять, не отдав ничего
Осеннее солнце в лицо мне смеется
Не хочет меня оставлять одного...............
Григорий Шокк
Старуха вяжет зимние носки,
Скрипит под нею старая кровать.
Кто знает глубину ее тоски?..
Старухе скоро - девяносто пять.
Она торгует шерстью и шитьем
На придорожном рынке у моста,
И если напрямик, сквозь бурелом,
То до него обычная верста.
Старуха вяжет. Может быть, продаст...
Невестка варит яблочный компот.
Мяукает голодный "Гондурас" -
Зачуханный, бесхвостый черный кот.
Невестка злится. Вновь... не с той ноги.
(Старуху вязко пробирает дрожь).
"Бои-ишься? Ведьма! Дай пожить другим,
Ты и до ста, наверно, доживешь."
Старуха вяжет. Катится слеза.
(Утерла незаметно рукавом)
Потом взглянула вверх, на образа,
На небо, загрязненное окном.
А до икон достать - длина руки...
А до небес - обычная верста...
Старуха вяжет зимние носки,
Она не хочет, Господи, до ста..
ЛЮДМИЛА ОРАГВЕЛИДЗЕ
serg1969
24.10.2010, 10:45
Я люблю, когда небо касается крыш,
И табачного дыма качается шаль,
И когда ты сквозь вечер упрямо молчишь,
И когда мне чего-то мучительно жаль.
Если небо заплачет дежурным дождём,
Если кончится снег у бездарной зимы,
Мы привычно навстречу друг другу пойдём,
Заплутав в коридорах знакомой тюрьмы.
Мы не встретимся снова, мы снова поймём
Бесполезность попыток куда-то сбежать.
И сюжет для романа сдаётся в наём.
И кому-то придётся его дописать.
И придумать развязку, где будет зима,
Будут синие тени ложиться на снег.
Остальное неважно, ты знаешь сама,
Остальное допишет расчётливый век........
Александр Назаров
Она видела тех, кто поистине добр
и тянулась к ним...
Она видела храбрых и стремилась к ним.
Она узнавала преданных и водилась с ними.
Она замечала под гневом смятение
и спешила его унять.
Она видела любовь в глазах робких
и подходила к ним.
Она видела страдания суровых
и старалась их развесилить.
Она увидела нужду бессловесного мужчины
и попросила за него...
Она видела все на свете:
все истинное и все ложное,
все, что уводит от жизни,
и все, что ведет к жизни,
все, что можно увидеть
только глазами того,
кто мерит сердце сердцем,
а не только умом.
Кларисса Пинкола Эстес
Перевод Т.Науменко
Урок вежливости
Медведя лет пяти-шести
Учили, как себя вести:
- В гостях, медведь,
Нельзя реветь,
Нельзя грубить и чваниться.
Знакомым надо кланяться,
Снимать пред ними шляпу,
Не наступать на лапу,
И не ловить зубами блох,
И не ходить на четырех.
Не надо чавкать и зевать,
А кто зевает всласть,
Тот должен лапой прикрывать
Разинутую пасть.
Послушен будь, и вежлив будь,
И уступай прохожим путь,
А старых уважай
И бабушку-медведицу
В туман и гололедицу
До дома провожай!
Так Мишку лет пяти-шести
Учили, как себя вести...
Хоть с виду стал он вежливым,
Остался он медвежливым.
Он кланялся соседям -
Лисицам и медведям,
Знакомым место уступал,
Снимал пред ними шляпу,
А незнакомым наступал
Всей пяткою на лапу.
Совал куда не надо нос,
Топтал траву и мял овес.
Наваливался брюхом
На публику в метро
И старикам, старухам
Грозил сломать ребро.
Медведя лет пяти-шести
Учили, как себя вести.
Но, видно, воспитатели
Напрасно время тратили!
Самуил Яковлевич Маршак
Люби меня, люби не за
Мое лицо, мои глаза,
И не за внешние черты,
И не за то, что в сердце ты!
Ведь это все во власти лет:
Сегодня - есть, а завтра - нет.
Дай волю чувствам и глазам,
Люби - за что, не знаю сам!
Но ты люби, каким я есть,
Люби всегда, теперь и здесь.
Джон Уилбай
Перевод Валерия Савина
Золотой век
И вновь голосок
Нежнее свирели
Свой кроткий упрек
Лепечет – не мне ли?
Забудь про клубок
Проклятых вопросов:
От многих тревог
Свихнешься, философ!
Танцуй же и пой
Легко и беспечно
С цветком и волной –
Родней твоей вечной!
Волна за волной
Мотив наплывает –
Все ясно без слов…
- И я подпеваю:
Танцуй же и пой
Легко и беспечно
С цветком и волной –
Родней твоей вечной!… и т.д.
И вновь голосок
- Он звонче свирели -
Свой кроткий упрек
Лепечет – не мне ли? –
И тут же – с другим
Аккомпанементом
Поет – херувим
С немецким акцентом:
Мир – плут и злодей:
Поверь мне, едва ли
Он стоит твоей
Заветной печали!
Чертоги блестят
Красотой горделивой…
О царственный брат!
Откуда пришли вы
В наш замок счастливый?… и т.д.
О сестры, о ком
Мечтал я тайком
- Нет тайны укромней! –
Стыдливым венком
Увейте чело мне… и т.д.
Артюр Рембо
На Трафальгарской площади ночной
Крылатый мусор реет за спиной.
Обнимемся на каменной скамейке, -
Ты больше здесь не встретишься со мной.
Кровь от любви становится лазурной.
Над пылью водяной фонтанных чаш,
Над маской ночи, вещих снов и краж, -
Парит Аббатства кружевной мираж!
Кровь от разлук становится лазурной.
Земля коптит, на стенах - чернобурь,
Но Лондон брезгует скоблежкой и шпаклевкой -
Ему претит угробить подмалевкой
Лазурь любви и лирики лазурь.
Лазурь любви и лирики лазурь -
Вот пар, который над лазурным шаром!
И нам с тобою - быть лазурным паром,
Небесной мглой на голубом глазу.
А посему обнимемся скорей -
Как лен и воздух, как волна с волною!
Ты больше здесь не встретишься со мною,
Лазурь любви и лирики моей!
Кровь от разлук становится лазурной.
Наш срок истек! Волшебники чудес
Трубят в рожок - что времени в обрез
И что они отходят от скамейки.
Ты больше здесь не встретишься со мной.
Но жизнь была! Такой, а не иной.
Кровь от любви становится лазурной.
А остальное стоит полкопейки.
Юнна Мориц
Дует ветер из окошка
На тебя и на меня.
Нож, тарелка, вилка, ложка -
Для тебя и для меня.
Свыше начата дележка
Для тебя и для меня -
Озарения немножко
Для тебя и для меня.
Капля сока, хлеба крошка -
Для тебя и для меня.
В рай волнистая дорожка
Для тебя и для меня.
Неба синяя рогожка
Для тебя и для меня.
Пощади меня немножко
Для тебя и для меня.
Юнна Мориц
1969
Как хорошо без женщин и без фраз
Без горьких слез и сладких поцелуев
Без этих милых слишком честных глаз
Которые вам лгут и вас еще ревнуют
Как хорошо без театральных сцен
Без долгих благородных объяснений
Без этих истерических измен
Без этих запоздалых объяснений
И как смешна нелепая игра
Где проигрыш велик
А выигрыш так ничтожен
Когда партнеры ваши шулера
А выход из игры уж невозможен
Как хорошо проснуться одному
В своем уютном холостяцком флэте И знать что ты не должен никому
Давать отчеты никому на свете
Как хорошо с приятелем вдвоем
Сидеть и пить простой шотландский виски
И улыбаясь вспоминать о том
Что с этой дамой вы когда-то были близки
А чтобы проигрыш немного отыграть
С ее подругою затеять флирт невинный
Чтоб как-нибудь чуть-чуть застраховать Простое самолюбие мужчины
Без Женщин (А. Вертинский)
ребята, какая сегодня замечательная подборка стихов!!!!! С-П-А-С-И-Б-О!!!!! нет возможности добавить каждому репутцаии, поэтому вот так, всем)))))
Вот в эту пору листопада,
Где ветра кислое вино,
Когда и липших слез не надо -
В глазницах сада их полно,
Тебя умею пожалеть.
Понять умею. Но доныне
Никто не мог преодолеть
Твоей заботливой гордыни.
Ты и сама над ней не властна,
Как все не властны над судьбой.
А осень гибелью опасна.
И прямо в горло бьет прибой.
Давид Самойлов
И осень, которая вдруг началась
Прилежно,
Меня веселит на сей раз
И тешит.
Она мне настолько мила,
Что надо
На время оставить дела
Земные...
Шататься и скуки не знать
Осенней.
Да кто это вздумал пенять
На скуку!
Ленивы мы думать о том,
Что, может,
Последняя осень последним листом
Тревожит.
Давид Самойлов
Горящими листьями пахнет в саду.
Прощайте,
Я больше сюда не приду.
Дымится бумага,
чернеют листы.
Сжигаю мосты.
Чернеют листы,
тяжелеет рука.
Бикфордовым шнуром
дымится строка.
Последние листья,
деревья пусты.
Сжигаю мосты.
Прощайте,
прощальный свершаю обряд.
Осенние листья,
как порох, горят.
И капли на стёклах,
как слёзы,
чисты.
Сжигаю мосты.
Я больше уже не приду в этот сад.
Иду,
чтоб уже не вернуться назад.
До ранней,
зелёной,
последней звезды
сжигаю мосты.
Юрий Левитанский
Пыль
Самый женский из жестов:
посреди дороги, беседы,
объясненья, прощанья навеки
изогнуться изящным движеньем
и ладонью вытереть туфли –
новые ж! .. Самый мужской –
эту руку поймать на излете
и прижать ладонью к щеке.
Вера Павлова
Шел пятый день любви, прошедшей даром.
Шел пятый день того, что год спустя
Я назову безумьем и кошмаром.
«Давай поженимся», -- сказал ты мне шутя.
А этот день уже был на исходе,
И я, забыв про таявший пломбир,
Смотрела, как зареванных выводят
Детей из магазина «Детский мир».
Я не хотела видеть циферблата -
Твоих, моих и дядькиных часов,
Я восхищалась тем, что ты усатый,
И презирала тех, кто без усов.
Екатерина Горбовская
Мой внезапный порыв безотчётен:
К той, кого никогда не найти,
Я хочу между сотнями сотен
Перекрёстков, огней, подворотен
Отыскать наконец-то, пути.
Я рванусь к остановке трамвая,
Сквозь бульваров ночных забытьё, -
Будут звёзды, дворы, мостовая, -
И пойму, что, меня создавая,
Не могли не создать и её...
Н.Стефанович
1
В переулке на скрипке играет слепой.
Здравствуй, осень!
Пляшут листья, летят золотою толпой.
Здравствуй, осень!
Медяки из окна покатились, звеня.
Славься, осень!
Ветер легкими листьями бросил в меня.
Славься, осень!
2
Стою я на крыльце. Напротив обитает
ценитель древностей; в окошке пастушок
точеный выставлен. В лазури тучка тает,
как розовый пушок.
Гляди, фарфоровый, блестящий человечек:
чернеют близ меня два голых деревца,
и сколько золотых рассыпанных сердечек
на ступенях крыльца.
Владимир Набоков
FairyTale
24.10.2010, 22:55
Эмили вернулась живой с любви, теперь
Мы по пятницам с нею пьём.
Она лжёт, что стоило столько вытерпеть,
Чтоб такой ощущать подъём.
Вся набита плачем сухим, как вытертый
Чемодан - неродным тряпьём.
Эмили вернулась в своё убежище,
В нарочитый больной уют.
На работе, где унижали - где ж ещё -
Снова ценят и признают.
Ей всё снится, как их насильно, режуще
Разлучают.
Пусть лучше бьют.
Эмили прямая, как будто выбили
Позвонки - и ввернули ось.
Эмили считает долги и прибыли
И вовсю повышает спрос.
Так бывает, когда сообщат о гибели,
Но никак не доставят слёз.
Вера Полозкова
23 октября 2010
Меж нами нет любви. Какая-то прохладца,
Как если бы у нас сердца оборвались.
Ну как ей удалось за пазуху прокрасться?
Должно быть, мы с тобой некрепко обнялись.
Меж нами нет любви. Не стоит суесловья!
Но снова кто-то врёт и «да» рифмует с «нет».
И снова говорит: любовь, любви, любовью -
Холодные как лёд, и чистые как снег.
Но если нет любви - тогда какого чёрта
Мы тянем эту нить из вечного клубка?
Затем, что не дано любви иного сорта,
И надо как-то жить, раз живы мы пока.
* * *
Была я баба нежная -
А стала баба снежная.
Стою ничьей женой
Под горкой ледяной.
Была я баба нежная -
А стала баба снежная.
Вот и вся любовь!
Вот и нос - морковь,
И колпак из ведра,
И метла у бедра...
Была я баба нежная,
А стала баба снежная.
А глаза мои страшны,
А глаза мои смешны,
А глаза мои - из угля,
А черны - видать, грешны.
Была я баба нежная -
А стала баба снежная...
И стою, смеюсь. Зареветь боюсь.
Потому что я считаю :
Зареву - сейчас растаю.
В самой крайней мере одиночества
Ты не так одинок еще днем.
Тяжелее всего - это ночество,
Заключенное в слове самом.
Даже в мыслях затронуть не хочется,
А попробуй-ка переживи
В одиночку все длинные ночества,
Злые ночи тоски по любви.
Не поется душе, не хохочется.
Одиночество. Ночь. Нелюбим.
А вернее, вся жизнь - это ночество,
Если ты беспросветно один.
Олег Поскребышев
Michelle_
24.10.2010, 23:38
В башкирской деревне
За тяжелым гусем старшим
Вперевалку, тихим маршем
Гуси шли, как полк солдат.
Овцы густо напылили,
И сквозь клубы серой пыли
Пламенел густой закат.
А за овцами коровы,
Тучногруды и суровы,
Шли, мыча, плечо с плечом.
На веселой лошаденке
Башкиренок щелкал звонко
Здоровеннейшим бичом.
Козы мекали трусливо
И щипали торопливо
Свежий ивовый плетень.
У плетня на старой балке
Восемь штук сидят, как галки,
Исхудалые, как тень.
Восемь штук туберкулезных,
Совершенно не серьезных,
Ржут, друг друга тормоша.
И башкир, хозяин старый,
На раздольный звон гитары
Шепчет: "Больно караша!"
Вкруг сгрудились башкирята.
Любопытно, как телята,
В городских гостей впились.
В стороне худая дева
С волосами королевы
Удивленно смотрит ввысь.
Перед ней туберкулезный
Жадно тянет дух навозный
И, ликуя, говорит -
О закатно-алой тризне,
О значительности жизни,
Об огне ее ланит.
"Господа, пора ложиться -
Над рекой туман клубится".
- "До свиданья!", "До утра!"
Потонули в переулке
Шум шагов и хохот гулкий...
Вечер канул в вечера.
А в избе у самовара
Та же пламенная пара
Замечталась у окна.
Пахнет йодом, мятой, спиртом,
И, смеясь над бедным флиртом,
В стекла тянется луна.
Саша Черный
1909 (?)
Нам теперь обещают невиданной силы морозы,
Только может ли сердце сильней, чем сейчас, леденеть,
И прозрачней ли станут, застывшие льдинками, слёзы,
Может, просто сквозь льдинки привычнее будет смотреть...
А под снегом... Под снегом, в лицо нам летящем,
Что укроет нам плечи, но позже растает в тепле,
Мне так хочется крикнуть в этом мире, по-зимнему спящем,
То, что мы не допели, одиночеством бродит в толпе...
Одиночество - страшная штука,
Даже если вдовоем и втроем,
Одиночество - подлая сука,
Родились с ним и с ним же умрём...
Среди туч - одинокою птицей,
Средь пустыни - песчинкой одной,
Бледным призраком - маскою в лицах,
С жалкой тенью - и та за спиной...
В этом вальсе пустым хороводом
Проснежит, продождит, прометёт...
Мы по жизни такие уроды -
Даже в снах отменяем полёт...
http://s41.radikal.ru/i093/1010/96/327c74f95c28.jpg (http://www.radikal.ru)
Щербатый мост, заросший бородой.
Под ним река, забрызганная светом,
Стрекозы замирают над водой
И, кажется, хихикают при этом
Над пескарем, несчастным и худым,
Который им грозит из-под воды.
На берегу два важных рыбака
И барышня с ромашковым подбоем.
И на троих в измазанных руках -
Побитый мяч, ведерко голубое,
Две удочки, пять мятых земляник,
И книжка "Африканский проводник".
Царит июль, он щедр на облака,
На сонных пчел, на запах медуницы...
И солнце рассыпается в руках
И пылью оседает на ресницы,
И времени, как радости, полно.
И я была там... Кажется. Давно.
Я узнала, мама, что ангелы не умрут,
Даже если для всей земли останется пять минут,
Они выйдут в шестую, за стены своей тюрьмы...
Так нечестно, мама! Зачем им тогда все мы?
Ты всегда мне пела - ди ладо, тонки крыла,
Он тебя баюкал, пока ты еще спала,
Он сидел на ветке, и пел про тебя ветрам...
Я умру - он будет! Так ответили мне вчера.
Мне сказали - ангел - это тебе не сердечный друг,
Это суд, и святость, и орудие божьих рук,
От греха не спрятать голову под крыло...
Это правда, мама? Губы мои свело,
Не поется больше, в горле плещется тишина.
Я впервые с миром осталась совсем одна...
И, когда я умру, загорится моя звезда,
Он повесит ее на елку, своим ангелятам, да?
-
(*пескари*-тролли)
Тогда я был наивен,
не ведал, в чем есть толк.
Возьмите за пять гривен,
а если надо - в долг.
Тогда я был возвышен,
как всадник на коне.
Не знал, что десять пишем
и держим два в уме
Тогда я был не этим -
я был совсем другим.
Не знал, зачем мы светим
и почему горим.
Тогда я был прекрасен,
бездельник молодой.
Тогда не падал наземь
перед любой бедой.
Давид Самойлов
НАЗВАНЬЯ ЗИМ
У зим бывают имена.
Одна из них звалась Наталья.
И было в ней мерцанье, тайна,
И холод, и голубизна.
Еленою звалась зима,
И Марфою, и Катериной.
И я порою зимней, длинной
Влюблялся и сходил с ума.
И были дни, и падал снег,
Как теплый пух зимы туманной.
А эту зиму звали Анной,
Она была прекрасней всех.
Водил цыган медведя,
плясал его медведь,
а зрители-любители
ему бросали медь.
И девочка-цыганочка,
как вишенки зрачки,
ловила в звонкий бубен
монетки-пятачки.
А как она плясала -
плясала, как жила.
И ножками притопывала,
и плечиком вела.
Пляши, моя цыганочка,
под дождиком пляши,
пляши и для монетки,
а также для души.
В существованьи нашем
есть что-то и твое:
ради монетки пляшем -
и все ж не для нее.
Давид Самойлов
КРАСНАЯ ОСЕНЬ
Внезапно в зелень вкрался красный лист,
Как будто сердце леса обнажилось,
Готовое на муку и на риск.
Внезапно в чаще вспыхнул красный куст,
Как будто бы на нем расположилось
Две тысячи полураскрытых уст.
Внезапно красным стал окрестный лес,
И облако впитало красный отсвет.
Светился праздник листьев и небес
В своем спокойном благородстве.
И это был такой большой закат,
Какого видеть мне не доводилось.
Как будто вся земля переродилась
И я по ней шагаю наугад.
Дождь пришел в городские кварталы,
мостовые блестят, как каналы,
отражаются в них огоньки,
светофоров цветные сигналы
и свободных такси светляки.
Тихо радуюсь. Не оттого ли,
что любви, и надежды, и боли
мне отведать сполна довелось,
что уже голова поредела
и уже настоящее дело
в эти годы во мне завелось.
И когда, словно с бука лесного,
страсть слетает - шальная листва,
обнажается первооснова,
голый ствол твоего существа,
открывается графика веток
на просторе осенних небес.
http://i070.radikal.ru/1010/3f/2b9c2fd6d975.jpg (http://www.radikal.ru)
Что бы ни случилось,
надеюсь и верую:
солнечных лучинок
не закрыться вееру.
Глянь, как облучило, —
что ж ты говоришь:
«Что, моя лучина,
несветло горишь?»
Заколдовать, расколдовать,
плевать, что заколдобило,
и в травянистую кровать
навек упасть и набело,
законопатить дом и двор,
и взор, и глаголание,
и только слышать ветер с гор
и нюхать утро раннее.
Погудим не на трубе,
на самих себе,
на самих себя смотря,
даже несмотря
на малоприятный вид
кляуз и обид,
в середине сентября
прогудим зазря.
Н Горбаневская
надо уже черт побери забыть тебя. ты-то там вот уверенно жмешь delete.
я же с подсчетами сколько за вечер выпито, как-то стараюсь не думать про гдеболит
как-то стараюсь не верить в плохие новости, в передовицы "труда" (ну сама ж писала)
если влюбляюсь то только в героев повести... той, что когда-то на ночь ты рассказала.
город расставил знаки, ловушки, пропасти: выйдешь вот за пельменями и пропала
прошлое крутит меня как пропелер лопасти. я вспоминаю, тут я тебя встречала,
тут целовались, тут выбирали лифчик, тут я к плечу прижималась щекой устало
пили, любились, пели шальной мотивчик... да мало ли было? мало, конечно, мало.
ты мне должна еще лет приблизительно двести. ладно уж, если так хочешь, то сто девяносто.
планов намечено - ворох. когда успеть их? впрочем, тебя говорят тут встречали в осло.
или в варшаве? а может быть в ливерпуле? ты, говорят, постройнела, купила шубу.
а я вспоминаю, помнишь тогда, в июле - ты землянику с ладоней ... кусая губы,
силюсь залить в себя кофе, коньяк и виски. медленно, как дисплей, угасает память.
если зайдешь, у меня тут в шкафу ириски. те, что ты любишь. ну чао, кончаю спамить.
Марта Яковлева
ни смс, ни звонка, ни упоминания в живом журнале
вроде бы и не были знакомы, не су_ществовали
никакие мы, не строили планы на осень,
на "вот мы еще поедем, даже у мамы не спросим",
не билось чужое море о наши сухие ноги
и мы не ложились споря под легкий шумок тревоги
ни смс ни звонка ни строчки ни письма никаких отмычек
я не знаю парлей твоих почт, да и полно - встречались ли лично?
может просто наборы букв, пара тизеров в аське
мой ноутбук знает о тебе больше чем я, вот так здрасьте
твои планы на жизнь расходятся с моими на два сезона
я сдала тебе в аренду все свои бастионы
подписала отступную без каких то своих поправок
ты летишь в ниццу, а я штурмую пустой прилавок
отказалась от прав, от всех на тебя претензий
сторонний наблюдатель. некогда впрочем знакомый
ни смс ни звонка ни букета живых гортензий
ни весточки от тебя ни-че-го у порога стесняется управдома
"к сожалению, нам придется вас выселить"
Марта Яковлева
пока ты там смотришь кино, привыкаешь гулять один и звонишь подругам
я тут хожу на тренинги, крашу глаза и учу себя быть сильней
слышишь, ну сколько же можно ходить по кругу?
а впрочем, каждое лето небо еще синей.
я же еще одиночей, еще прекрасней. мудрею, тоскую, но все-таки реже снюсь.
многие говорили мне, мол, напрасно, вы тогда не решились... я объясню,
им, но возможно позже. а может, смолчу привычно, на чьи-то чужие выводы наплевав...
ты там играешь блюз, я обрастаю кожей, даже не плачу вечером, думая, что не прав
ты или я, а впрочем, уже не важно... пока ты там сводишь счеты,
пьешь свой коньяк, вспоминаешь прошлое по годам,
я тут рожаю детей и меняю работу,
взрослая девочка вобщем. та-дам.
да, вот отрезала косу, сменила джинсу на юбки,
верю в себя и в то, что я все могу.
осталась одна мечта. скажем, жить на юге
на эдаком удивительном берегу
где все ракушки ложаться в мою ладошку, где ты весь в белом, и я еще босиком
и все еще так возможно, и так роскошно....
а впрочем, ты там вообще со мной не знаком.
так даже лучше.
Марта Яковлева
вот тут бретелька от лифчика, тут болит, а тут ремень, увы, оставляет след
вот так не трогай, и эта еще саднит, а эта - нет.
знакомство будет коротким, один момент, с утра был вихор налачен, и вот - примят
глаза выдают блуждающий элемент, а на телефоне уже и блок кнопок снят
до четырех утра смс - в голове бардак, вечером поцелуи под фонарем
в машине объятья под радио или так, а в мыслях - боже, боже, какой дурдом
к чему начинать опять, городить свой град, внове добывать руду из привычных слов,
- а может на пару съездили б в ленинград?
- а может не надо? я еще не готов.
вся речь из штампов. где же их выдают? как в детском пазле - курочка, петушок...
- под этой блузкой где-то живет уют, ты ее снимешь и станет нам хорошо...
а на поверку - блажь, ерунда, пошляк. след от ремня, от лифчика, от бритья...
и я рукой провожу. незаметно так. здесь никакого мы. только я и я.
Марта Яковлева
Междугородний роман
заоконная суета - мимо. жизнь - как чертова пантомима
привыкание - отвыкание - одинокое засыпание
твое желание - не жить вместе, мое - проснуться невестой если
белое платье, голуби, хруст крахмальный перчаток бальных
поезд, поезд, рокочущий гул вокзала. я все сказала?
засыпаю опять в обнимку с подушкой. так нужно. кому нужно?
из сумки достаю старого мишку, фотку, фляжку, твою книжку.
коньяк согреет огнем горло - так и пойдет, еще не приперло
еще есть силы пять дней в неделю засыпать каждый в своей постели
на выходные снова бронировать самолет, поезд и знать что нас двое
опять целоваться, взахлеб новости, каждый - герой не своей повести
а вечером в воскресенье опять слезы, поцелуи, перрон - твои розы
у окна бутылка из-под кока-колы, ставлю розы туда... завтра опять проколы
не избежны - не высплюсь, синяки под глазами... а что сказать маме?
и не важно питер, воркута, тула - растет энтропия, прогрессирует сутулость
мне хочется однажды просто остаться рядом, не провожать взглядом
перрон, уносящий тебя в очередное завтра, не жевать в одиночку на ходу завтрак
а знать, что ты хочешь прожить эту жизнь вместе. со мной - здесь ли
там ли - уже неважно
а пока - страшно.
Марта Яковлева
виски и лед. холодное дно бокала.
что-то ведь грело? грело, но перестало
жду вот, когда ты посмотришь - ну так, особо
пока же вот - хмель и солод, да, хмель и солод.
виски и лед. и руки мои к стеклу
очнуться бы утром с тобою и на полу
скрывать стыдливо: синяк и еще синяк
ну как получилось? как?
а на работе пить чай, обжигать губу
саднящуюю поцелуями - берегу
твои письмена на теле моем - санскрит
что он говорит?
и горло кутать плотнее в шарф шерстяной
смотреть: ты целуешься не со мной
скучать, и в контакте поставить статус "вдова"
а после добавить "клико". я жива, жива - но
виски и лед. жжет горло, в висках тепло
я ведьма, ведьма - вот вспрыгну на помело
и только меня и видели - поутру
я наконец твои номера сотру
из аськи, из телефона, из гуглтолк...
а то вот - что?
виски и лед. растаял. на дне бокала.
а что-то ведь было? ну, видимо было мало.
Марта Яковлева
обедаю не то чтоб без ножа, но даже без вилки
да привыкла, понимаешь ли, обходиться
но это не значит, что я могу насладиться
тем что mcdonalds или к примеру пицца
лучше чем содержимым из сырной лавки и пыльной бутылки
засыпаю в своей постели, кутаюсь в одеяло
на ночь читаю книжки, фильм выбираю старше
но это не значит что я перешла на марши
политичеcкие эпиграммы, словесные фарши
мне просто категорически тебя стало мало.
замотана, выпотрошена мегаполисом
умываюсь наскоро, живу в бизнес-ланчевом ритме
зато уже не хочется ни руки порезать бритвой
ни детям сказать - да заткнись уже, не ори ты,
ни выбрать себе пространство другого глобуса.
чего мне хочется? да вобщем пустяк, безделица -
глаз, с интересом внимающих моим превращениям,
чутких ушей, ожидания возвращения,
ключа в замке, вечером - да, общения
советов по ерунде... да, она никогда не изменится
да, я никогда.... пожалуй, не стану иной.
буду занята - в будни и в выходной -
но как еще я могу быть счастливой
если ты не со мной?
Марта Яковлева
То, что должно было быть рецептом шарлотки
- натирать яблоко на старой железной терке
лететь с горки
не удержаться и съесть половину
- с корицей и тмином
- долго взбивать белки венчиком
делать нечего
развешивать фото детей на кухне
трогать им десны которые чуть припухли
на все их капризы
одна виза -
скалиться белозубо
- тебя целовать в губы
рукой отирать затылок обритый
говорить себе - да иди ты
- муку высыпать по граммам
звонить мамам
- пачкая лучшее свое платье
вжиматься в твои объятья
- подносить спичку к газу
бояться сглаза
утро мимо пруда бежать пружиня кросовками
ловко ли?
- ждать запаха, выдвигать протвень, втыкать спичку
старые вспоминать привычки:
до работы пешком добираться
уча себя не бояться
нежностью истекать пачкая подоконники
упираться в бедра тугими ладонями
с ума сходить от счастья
просто жить в этой осени
в которую нас так легко вбросили
в разноцветных листьях в сухих ветках
в джинсах за 600 рублей невозможной расцветки
Марта Яковлева
и я понимаю что кто-то тебя у меня ворует как яблоки с дерева летней ночью:
легко и задорно, ни мало ни думая мол чужое! чу!
и я привыкаю так думать и только как бы вот между прочим в губу себе выдыхаю -
не надо так, я не хочу
но только ведь я уже вижу, как ты смеешься нездешне, как улыбаешься зряшне,
как это "алло" выдыхаешь в трубку другому голосу, не_моему.
как кто-то по капелькам входит в зиму твою как раньше
я пыталась проникнуть в тебя... никому
не пожелаю таких историй. я ведь все понимаю и принимаю,
и говорю, ну, что же, значит так лучше, краше,
и значит мне быть одному.
и значит все как обычно, ты же знаешь, что делаешь, я понимаю,
да, вот-вот и совсем пойму.
а пока только сердцем чую, что кто-то уже стоит на пороге,
что кто-то целует в машине, счастливей и злей, чем я
а я закрываю двери, плотней затыкаю пороги,
еще затыкаю уши, еще забиваю их ватой,
совсем-совсем исчезаю
и вобщем
уже
не
я.
Марта Яковлева
здравствуйте, мистер бог, это я, анна.
умерла от интоксикации нежностью
четвертого откября в собственной ванной.
я была размашистой, дерзкой, странной:
поливала цветы, слушала ив монтана
носила платья в горох и чулки, конечно же.
у меня, анны, было пять кошек и не было детей никогда.
мое тело не содрогалось от боли, не плавилось под ножом и -
я была прямоходящая и ломкая словно слюда,
играла с прохожими в го, бинго и города
по ходу меняла правила, выигрывала всегда
и всем напиткам предпочитала боржоми.
здравствуйте, мистер бог, это анна
мы договаривались о встрече еще на прошлой неделе.
но вы опять все проспали, не вставали два дня с дивана
и видимо поэтому меня-то и проглядели.
здравствуйте, я к вам все-таки достучалась,
дошла, добежала, доехала, долетела
я вас имено так себе представляла: вылитый уго чавес,
вот мы и встретились. значит, уже полдела.
а теперь скажите, зачем все это было? зачем я жила на свете?
моя мама все девять месяцев мечтала ведь об абороте
кто-то же должен теперь мне уже ответить
вот это рождение, школа, мужчины эти,
все это со мною было - какого черта?
в свои тридцать два влюбилась опять как дура:
мыла квартиру, ждала его вечерами
ужин готовила, прятала партитуру,
чтобы не догадался, что пианистка. а кошек к маме
возила, тоже чтобы не догадался.
а он извертелся весь, изолгался
между двумя женщинами, начальником и долгами.
но только он называл меня так "малышка",
целовал за ушком, гладил мои ладошки....
мистер бог, скажите мне как это вышло,
такая нежность скопилась в моем подвздошьи,
что только и оставалось, что затрелиться,
порезаться, утопиться ли, травануться...
здраствуйте, мистер бог, я пришла поблагодрить и поклониться.
и знаете что? я планирую все же еще вернуться.
Марта Яковлева
Татьяна Ткачёва-Демидова "Я была у Него"
Я была у Него, тишину на слова дробя,
Выбирая цвет чая, вкус утра и профиль снимка.
Я была в Его жизни. Примерила на себя,
Как любить недолюбленных. Дьявольски сложно.
С ним как?
Я была... У него там семья из двухсот картин –
Чёрно-красные музы присыпаны пылью мрака.
Мы молчали о сложном. Теперь он молчит один.
Мы умели смеяться, когда нам хотелось плакать.
Я была... Время с ним не рискует. Часы стоят.
Лишь секунды крадутся практически вне закона.
И построчные мудрые мысли – бесценный яд –
Принимаются внутрь, как вакцина. А на оконном –
Отпечатки ладошек. Как память о том, что сын
Где-то здесь, между спальней и болью в районе рая.
Там сменили шаги на безвременный счёт – "спаси".
Так живут, не рождаясь, и, впрочем, – не умирая...
Я была его кожей. А он был моей рукой.
Мы любили любить до рассвета. Рвались на части.
Я под утро шептала: "Скажи мне, кто Ты такой?"
Он ласкал меня сонной улыбкой, ответив "счастье".
Я была у него... Отражалась в его зрачках
Беспринципно, вникая в утопию слов и быта.
Я не стала ни музой, ни звуками от смычка,
Ни фатальной ошибкой... За что и была убита.
Я была в Его жизни. Была для Него струной.
Я случалась молитвой-молчанием. Бурей смеха.
Я была Его миррой. Той самой Его страной,
До которой вовек не добраться посредством эха.
Я осталась... Украденной кровью. Извечным "нет".
Ощущением терпкого мускуса. Словом Бога.
Я осталась победой в не начатой им войне.
Я осталась в несбыточных смыслах.
Которых много.
Давид Самойлов
Из детства
Я - маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: "Как ныне
Сбирается вещий Олег... "
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.
добротный дом – надежный тыл,
клубники листья покраснели,
стоят на жердочках цветы –
садовые Офелии.
багров крыжовник, столик крив
с клеенкой, рваной на углу.
иди со мной, сюда смотри, -
я сосны и сирень люблю.
вот тряпка грязная на пне,
ванночка шифером накрыта, -
какая это ванночка?
садовое корыто!
садовая перчатка, глянь,
висит, забытая на кране,
а в кучу сложенная дрянь
лежит, как куча всякой дряни.
вот снова столик, снова крив,
и по углам прижали камни
клеенку, срамоту прикрыв;
за ним сарай, закрыты ставни,
свисает с крыши паутина,
стоит стремянка у стены,
покрыты полиэтиленом,
кастрюли ржавые видны,
какие-то мешки большие,
и перевёрнут старый таз.
роскошные цветы - чужие,
и в этот дом не пустят нас.
Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зеленый, изумрудный,
Стоит передо мной.
И ставни затворяли,
Но иногда и днем
На чем-то в нем играли,
И что-то пели в нем,
А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.
СНЫ
Садится ночь на подоконник,
Очки волшебные надев,
И длинный вавилонский сонник,
Как жрец, читает нараспев.
Уходят вверх ее ступени,
Но нет перил над пустотой,
Где судят тени, как на сцене,
Иноязычный разум твой.
Ни смысла, ни числа, ни меры.
А судьи кто? И в чем твой грех?
Мы вышли из одной пещеры,
И клинопись одна на всех.
Явь от потопа до Эвклида
Мы досмотреть обречены.
Отдай - что взял; что видел - выдай!
Тебя зовут твои сыны.
И ты на чьем-нибудь пороге
Найдешь когда-нибудь приют,
Пока быки бредут, как боги,
Боками трутся на дороге
И жвачку времени жуют.
Ни лобзание Ти дам, яко Иуда...
Из последования св. Иоанна Златоуста ко святому причастию
Вот и опять я забиваю сваи:
Видно пришла пора строить дом новый,
Крепкий, кленовый —
Покров осеннего блуда.
Вот и вновь мы встретились с Вами:
Не робко, как прежде — в одежде —
В брачном галльском союзе,
Отдавшись друг другу и пьяной музе,
Норовя превратиться в трубу сквозную...
Вы — с ней, но я не ревную.
То не беда, не вышло бы шума.
Чьи-то шаги за окном, машина,
За стенкой ребенок плачет.
Вчера хоронили кого-то. Стыли
Цветы на ветру, и мертвец в могиле
Забыл, что все это значит.
Пора перейти нам на Ты, пожалуй. —
Раньше жена нам мешала,
Жало
Ее подкожное ныло.
Корчились цикламены в стаканах,
Мы возвращались в орденских ранах:
— Я не терплю, ненавижу пьяных —
Роза подкожная ныла.
Мы ее прятали как придется:
Может, забудется — разовьется
Бледным огнем сирени:
Будем молиться втроем украдкой
И осыпаться в истоме сладкой
Звездной сиреневой лихорадкой...
Забыл, как все это было.
Варево ночи. Вязкая теча.
Видно, идти нам с Тобой недалече
К этой последней цели.
Как цикламены цвели, как рожали
Женщины птиц, и они провожали
Нас к нашей поздней цвeли!
— Милый, ты тонешь? — Ты хочешь — тоже?
— Мне — это обойдется дороже... —
Помнишь?.. Дева: Мне — душно.
Всхлип. Ветерок, чей-то крик полночный...
Мы предаем друг друга заочно:
Пусть наш союз — невесомый, прочный —
Ангелам это не нужно.
То не раденье двух встречных нищих —
Ангелы разделяют пищу:
Неистощимое рвут на части Тело:
Бьется бескрылая, стонет птица...
Музыка, время и тело длится
(Вовремя надо б остановиться
И простыней бессмертья покрыться)
Миг — и кончено дело.
Комнатный зверек завоет спросонок,
Как нерожденный звездный ребенок,
Атом послушный.
Кончилось время, растлилось лето.
— Это — последняя сигарета?
Машет смертельным крылом рассвета
Князь Воздушный
Ангел мой, жизнь моя, Ты ли то, ты ли
В клубах зыбящейся звездной пыли?
Он с удивленьем глядит на меня:
Где же мы были?
Раньше война нам мешала: теча
Всемирная. Плыть уже недалече.
Завтра китаец нам перескажет
Китайские анекдоты...
Я говорю ему: Забудь. Но где ты?
Слышишь, роятся вокруг планеты...
А он отвечает мне: Завтра — veto
Но кто ты, кто ты?
Красные цикламены в стакане.
Воздух запекшийся в черной ране.
Кем мы были, кем мы станем?
Куколками в рогоже.
Я просыпаюсь, Он уходит.
В комнате Бог предрассветный бродит.
Она говорит: Вы разные все же,
Но это весьма приятно.
Я отвечаю ей: Милостив Цезарь.
Чем же мы будем опохмеляться,
Я говорю ей, что с нами будет?
Она мне шепчет: Понятно.
Эхо с Нарциссом вовек не слиться.
В зеркале время плывет, дробится:
Плавают, словно в пустыне белой
Части тела:
Всем зеркалам суждено разбиться,
Всем образам надлежит святиться
В лоне огня, в нутряной постели,
В красной купели.
Это не образ земного рая.
Это та самая Смерть Вторая —
Бегство в ничто от края до края
Дантова круга.
Это не голод блудного сына,
Но вожделение андрогина
И — что еще страшней и безбольней —
Утрата друга.
Впрочем идти нам с тобой недолго
Там, где сливаются Рейн и Волга,
Звери — цветы, деревья — свечи:
Сад Невозможной Встречи.
Там Он и ждет нас хранимый стражем,
Весь изувечен и напомажен,
Плачущий, вооруженный смехом —
Он — и Нарцисс и Эхо.
— Кто вы — спросит — двойная скверна?
Мы ответим Ему: наверно,
Мы — Ничто словесная сперма:
Роза и сыпь сирени.
Он же скажет нам: Звери знают —
Так букеты не составляют
........
— На колени!
Ангел с улыбкой проходит мимо.
В небе беззвездном недостижимо
Светится ЧАША
А. Миронов (1948 — 2010)
blagoroden_don
25.10.2010, 18:53
грянет такая ночь,
и ты будешь любить
уродство,
а не красоту,
ты будешь любить распад,
а не процветанье,
не свое всемогущество,
а свою неискусность.
Этой нежною ночью,
этой ночью ты будешь любить
то,что спасти не властна
даже сама любовь.
Перевод И.Журбиной- Грицковой
Сужденья образуют мирозданье,
В котором все послушно их азам.
Лгать может вестник, но не сообщенье.
У слов нет слов, не верящих словам.
Но правила есть в словосочетанье:
Держитесь за сказуемое там,
Где вкривь и вкось пошло соподчиненье,
Внимательными будьте к временам, --
Правдоподобья требуют и сказки.
Но если правду хочешь прошептать
И срифмовать живое без описки,
Тогда не ты -- слова пойдут решать
Твою судьбу: так на потешной пляске
Вольно мужланам в рыцарей играть.
УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН --перевод В Топорова.
Жил —
Был
Жук.
ОнБылМал.
Жук
Грыз
Бук,
Пил,
Ел,
Спал.
Бук
Был
Тверд,
Жук
Был
Горд.
Он
Грыз
Год,
Он
Грыз
Ход...
Стражи древесных арок
не пускают
в арки, сухие ветви,
в боярышниковые изгороди окраин.
Стража леса, стража,
призрачный перебежчик
ранен
смородиной,
дикой смородиной, просит:
пустите меня,
пустите меня вползти
сквозь джунгли
в единственные врата,
нарисованные в ракушке
или звезде,
не нарисованные нигде,
ведущие в никуда,
в никогда.
Алла Горбунова
mothlight
25.10.2010, 19:54
Марина Цветаева
* * *
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
serg1969
25.10.2010, 20:01
И хочется ехать, и ехать, и ехать,
Отсутствие цели – спасение свыше,
Скрипящая музыка странного века,
Стучанье дождя по обшарпанной крыше.
Всё мимо, всё мимо, всё неуловимо,
Всё неумолимо, гонимо, бумажно,
Всё неповторимо, как тени от дыма,
И мир размокает, ненужный, неважный,
Безбрежный, безгрешный… Скольженье, круженье,
Сквозь вечер, сквозь вечность, лишённую эха,
Движенье, последствие пораженья,
И ехать, и ехать, и ехать, и ехать…
Александр Назаров
Когда любовь угаснет твоя
Не надо лгать и мучиться зря
На плечи руки мне положи
И не таясь об этом скажи
Ты скажи, ты скажи в тот же день, а не завтра
Лучше ласковой лжи беспощадная правда
Пусть любовь словно жизнь оборвется внезапно
Лучше ласковой лжи беспощадная правда
Пусть в тишине прощальной
Не лгут глаза и губы не лгут
Не омрачай последнего дня
Не унижай себя и меня
Ты скажи, ты скажи в тот же день, а не завтра
Лучше ласковой лжи беспощадная правда
Пусть любовь словно жизнь оборвется внезапно
Лучше ласковой лжи беспощадная правда
Владимир Пресняков младший
Вера Полозкова
А где я? Я дома, в коме, зиме и яме.
Мурлыкаю в ванной медленно Only you,
Пишу себе планы, тут же на них плюю;
А кожа сидит на креме как на клею
И, если не мазать, сходит с тебя слоями.
А он где? Никто не знает; по веществу ведь
Он ветер; за гранью; без вести; вне игры.
Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры,
Пусть он устает от женщин и от жары, -
Его, по большому счету, не существует.
Ведь, собственно, проходимцы тем и бесценны.
Он снится мне между часом и десятью;
Хохочет с биллбордов; лезет ко мне в статью.
Таджики – как саундтрек к моему нытью –
В соседней квартире гулко ломают стены.
Такая болезнь хоть раз, но бывает с каждым:
Я думала: я забыла сказать о важном,
Я вывернусь, я сбегу, полечу в багажном,
Туда же, все с той же бирочкой на руке.
Я думала: я ворвусь и скажу: porque?!..
Но Отче грустит над очередью к реке,
В которую никого не пускает дважды.
Надо было поостеречься.
Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.
Я ждала от Него подвоха –
Он решил не терять ни дня.
Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.
От тебя так тепло и тесно…
Так усмешка твоя горька…
Бог играет всегда нечестно.
Бог играет наверняка.
Он блефует. Он не смеется.
Он продумывает ходы.
Вот поэтому медью солнце
Заливает твои следы,
Вот поэтому взгляд твой жаден
И дыхание – как прибой.
Ты же знаешь, Он беспощаден.
Он расплавит меня тобой.
Он разъест меня черной сажей
Злых волос твоих, злых ресниц.
Он, наверно, заставит даже
Умолять Его, падать ниц –
И распнет ведь. Не на Голгофе.
Ты – быстрее меня убьешь.
Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру
У твоих
Подошв.
Вера Полозкова
И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.
То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.
Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо
С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.
И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.
Вера Полозкова
Наталья Озерицкая - Август
Этот август, его высочество,
Ничего от него не хочется.
Перечитывать "Одиночество"
И звонить тебе по ночам.
Это утро - саднит и мается,
Иногда и такое случается
И не пенса не получается,
Разве что б ты весь день молчал.
Этот август, что пахнет осенью
Покрывает мой город проседью,
Мол, не даром тебя все бросили
И уехали на юга.
А вокруг все такие нервные,
Далеко воскресение вербное.
Я была до тебя неверная,
Так что можешь меня ругать...
Этот август дырявит пробками,
Улыбаюсь фигурными скобками
И спасаюсь улыбкой робкою
Словно хочется убежать.
Мальчик мой, я уже просрочена.
И фигура моя отточена.
Бог забыл меня между прочими
И толпою к стеклу прижал.
Этот август делим на случаи,
Ночью город мой холодом мучает,
Небо томно клубится тучами
Отворачиваясь от стен.
Перекрыли все взлетные полосы.
Режешь надвое грустным голосом,
Мне б зарыться лицом в твои волосы
И остаться так насовсем.
Этот август к прохожим ластится.
Понедельник в субботу пятится.
В твоих списках меня не значится,
И разводы тут не при чем.
Разве что когда воскресение
И печальное невезение -
Это я со своим спасением
Задеваю тебя плечом...
Этот май чешет всех под одну гребенку.
Мой любимый мальчик сродни ребенку.
Он дымит – на кухне, смеется – звонко.
Сам себе начальник и господин.
Дни недели летят, мнятся больно злыми.
Так горчит его дорогое имя.
Он влюблен в других. Он и спит с другими.
Но проснуться может совсем один.
Он не терпит иных, непохожих мнений.
Мой любимый мальчик без изменений
Улыбается жестко, по-маникеньи.
И тепло полощится возле щек.
Ему можно не помнить про полимеры
Увлекаться чем-то, не зная меры.
И многих вещей не уметь, к примеру
Положить ладонь на мое плечо.
Мой любимый мальчик – фанат комедий.
Он на сердце высечен, как из меди.
Не хватает Googl’ов и Wikiped’ий
Рассказать о нем, не теряя слов.
Его маковый взгляд не дырявит спину.
Вот бери и вешайся от тоски, ну
Он пока не чувствует, как я стыну,
Разрушитель моих прописных основ.
Вечер льется приземисто и громоздко.
Все нутро мое – вылито, как из воска,
Он умеет своею джинсой в полоску
Совершить лихорадящий в нем надлом.
Узнавать его по мечтам и смыслам,
Незвонкам с утра и контактным линзам
Мой любимый мальчик весной облизан
Так что челка ложится его – углом.
Узнавать его по рукам и маскам,
Теребя кольцо, и рубашки лацкан
Он красив как Бог. Сентябрем обласкан.
Узнаваем в профиль и со спины.
Солнце стынет по радостным птичьим трелям.
Мой любимый мальчик живет в апреле.
Но пока ночует в чужих постелях
Наталья Озерицкая
Он часто называет меня своей нежной девочкой.
Я падаю навзничь от выстрела. Мне горчит.
Господи!!! Ты только дай мне силы (ведь остальное мелочи)
Не задыхаться. Когда он курит или молчит.
Он нежно берет меня за руку, между ладонями,
И наклоняясь, туманит рассудок. Мы - врозь.
Господи!!! Ты только дай мне сил запрятаться поукромнее,
Когда он вот так вот видит меня насквозь.
Он нежно рифмует мои недосозвучия в сборники.
Я падаю снова с простреленным левым плечом.
Господи!!! Ты только дай мне сил пережить задушевные колики,
Когда он улыбается и делает вид, будто бы ни при чем.
Он часто называет меня свой девочкой глупенькой.
Когда мы вместе секунды, минуты, час...
Я только смотрю на него, молчу и кусаю губы, и
Стараюсь не зарыдать. И думаю - вот, сейчас...
Наталья Озерицкая
Так мало места в твоих чертогах,
Что не: заснуть,
Не сметь сквозь свитер тебя потрогать,
Когда-нибудь.
Считать глухие удары сердца,
Сводясь к нулю.
И до рассвета устало греться
Твоим «люблю»…
Курить до фильтра железный вечер
С небес печать.
Уткнуться носом в твое предплечье
И помолчать…
Разлиться в трубке гудками с дрожью,
Собой на треть.
И удивляться – ну сколько можно
Тобой болеть?
Звенеть часами кольцом на блюде
До хрипоты.
И знать, что эти чертовы люди
Опять не ты.
Дробить себя, и казаться выше,
До октября.
И так бояться тебя услышать,
И потерять.
Лелеять в горле лохматый космос,
Седую тишь,
Пока ты кажешься мне невзрослым,
И сладко спишь.
Делить со звездами подоконник
И этажи,
И «я люблю тебя» греть в ладонях.
Чтоб длилась жизнь.
Наталья Озерицкая
Мой мальчик, ты все еще угрожаешь закрытой позой
И взгляд твой подобен нефритовому лучу.
Так, жалко – знаешь, что я не умею прозой,
Да и, в общем-то, не хочу.
Своей любовью ты меряешь дни недели.
И мама плачет, что это пустые слова…
Прекрати с ней спорить, мой карамельный.
Ведь ты же знаешь, она права.
И твоя ладонь, как десяток острейших специй
Моим губам и сладко, и горячо.
На моем веку не хватит уже Венеций,
Чтобы ехать, уткнувшись носом в твое плечо.
Чтоб знать, неистово греет кожу
Твой шелковистый и карий взгляд.
И в том, что мы вместе с тобой не можем,
Никто, по сути, не виноват.
Январь так дерзок, чтоб нас учуять,
И столбиком ртути ползет к нулю.
Я пахну ландышем и пачули,
И мне щекотно с твоих «люблю».
Сейчас ноябрь. Холодный, снежный.
Как невесомая Божья месть.
Мне нужно знать, что ты где-то между…
Мне нужно знать, что ты просто есть.
Наталья Озерицкая
Ядерное безтебье...
Эта ядерная зима больно метит в кожу,
Все итоги за этот год под себя итожа.
Гладить пальцами расстояния - очень сложно:
Исчезаешь по часу в сутки - уже на треть.
И дробить по утру гудками зыбучий воздух,
Поделить пополам указательным в небе звезды,
И вдыхать, выходя из дома, дымок морозный,
И жалеть, что не получается умереть...
Так твой пряный запах качнется, слегка остынув,
Я ищу среди прочих твою дорогую спину
И вбираю в себя горстями седую зиму -
Между нами с тобой разделительная черта.
Механизм испорчен, навеное, я сломалась.
У меня от тебя совсем ничего не осталось,
Разве на сердце самая мальская малость,
Что-то вроде ямочек, возле рта...
Наталья Озерицкая
Н.Озерицкая
Ты сладко спишь. А воздух такой скользящий.
И комнату греет запах твой, что на мне.
Скомкать это все. Упрятать подальше в ящик,
И долго пальцами впитывать по зиме:
Далекий город. Рубашка, что наизнанку.
И твой карамельный смех у меня за плечом...
Ты трогаешь пальцами локоть мне, там, где ранка,
А я смотрю на тебя. И не думаю ни о чем...
Сложить это все и впрыснуть себе под кожу,
Чтоб этим себя зимой от простуд лечить.
Чтоб не изъяли где-нибудь на таможне
Тот миг, когда ты забираешь мои ключи...
В твоих руках так тепло. Где-то слышно трубы,
Что заглушают шепот твой и слова...
Обнимаешь меня. И пальцами гладишь губы...
А я смотрю на тебя. И кружится голова...
Н. Озерицкая "Я так устала"
Холодными руками заползти
тебе под свитер, под рубашку, кожу.
Секунды выжигать, часы итожа,
Касаясь указательными лба шептать "О боже..."
И медленно считать до десяти,
И впитывать тепло от живота,
И прислонившись так стоять, прижаться,
Чтоб не осталось никакого шанса,
И чтобы больше впредь не удержаться,
И чтоб дрожали ямочки у рта.
И до утра с тобой скандалить ни о чем.
Заглядывать тебе в глаза устало,
Чтоб лишнего наверняка сказала.
Укутывая мысли в одеяло
Услышать, как буравишь дверь ключом,
И вздрагивать. И чтобы было дико мне
Казаться взбалмошной и даже несуразной
самой себе. Покуда небо в стразах
И голос твой дурманит краем фразы
какого-нибудь там "Иди ко мне..."
И ощущать, как чувства поредели.
И мой билет к тебе, естественно, просрочен...
Мой мальчик - оставайся так же сочен,
С таким же взглядом, что остер и точен.
Я так устала без тебя, на самом деле...
Н.Озерицкая Простой механизм...
Простой механизм себя ощущать ничьей.
Это мальчик - каких не делают горячей.
Никуда не деться от карих его очей,
Что пронзают вглубь, прожигая аж до лопаток.
Это мальчик - с каким не холодно по зиме,
Не зная, кто у него в постели, что на уме.
Ты сидишь у него за ребрами, как в тюрьме -
И никто за тебя уже не внесет задаток.
Простой механизм себя ощущать пустой.
Этот мальчик пропитан сотней чужих "постой".
Твой порядковый номер сто пятьдесят шестой -
Отдающихся в перезвоне с кофейной джезвой.
У него постель - желанна и горяча -
Простой механизм не найти от него ключа,
Он глядит на тебя с надменностью палача:
А взгляд у него остер и слегка нетрезвый.
Простой механизм с собой говорить честней.
Это мальчик, в каких влюбляются по весне,
Рассыпайся на сотню тысяч других частей.
И старайся не отвечать на его остроты.
Простой механизм в груди у него гостить,
Это мальчик, в каких не выдохнешь всех "прости",
И когда он куклой тебя сжимает в своей горсти
То сердце с него стучит по груди фактротом.
Простой мехнизм себя ощущать другой.
Улыбаться ему, бровь изгибать дугой,
Гладить его лодыжку своей ногой,
Наслаждаться им поминутно и повсеместно.
Это мальчик, что не проводит с тобой ночей -
Но когда он с тобой, тебе гуще и горячей.
Никуда не деться от карих его очей,
Да и не очень хочется, если честно.
Незвонки.
Ты знаешь, вот еду в метро и так давит осенью,
Меня не то, чтоб сегодня все правда бросили,
А просто с утра мой будильник клеймит вопросами
И хочется две недели истошно плакать.
Даже солнце обиделось, свой нос отвернув к Востоку,
У меня и сердце какое-то однобокое,
И небо сегодня озябшее, одинокое,
Съело тебя из меня, оголив всю мякоть.
Наверно, из нас двоих встретит Бога какой-то третий.
Нет, я точно знаю, он точно встретит.
Просто мы счастливыми, словно дети
Больше не будет до будущей весны.
Я не знаю, что дальше там с нами будет.
Ты опять не звонишь. Я тоже тебе не буду.
Эта стужа будет полгода дробить простудой
И предательски колдовать «Ты ему не снись»…
Только знаешь, ведь бывает, накатит что-то,
Ты сидишь и думаешь «Боже! Какого черта!»
А сердце на три сбивается с ровного счета,
И делается постыло и горячо.
Знаешь, мне так же больно, как будет завтра.
Ты не звонишь. У меня подгорает завтрак.
Хочется стать любимой и горько плакать,
Неуклюже лицом уткнувшись в твое плечо…
(с)Наталья Озерицкая.
Ігор Римарук
Вже не стачить старих підошов,
але й путь недалечка.
Ось, неборе, і ти підійшов
до свого Берестечка.
У городі - одні пирії,
понад городом - хмари.
Повтікали із бою свої,
а казали - татари...
При паркані - лише жалива,
при душі - порожнеча...
Може, ці сиворунні слова -
тільки шкура овеча?
Може, ікла іще не тупі,
не урвалась вервечка,
і лише бракувало тобі
для душі - Берестечка?
И чувствовать, и верить, и любить
Я научился, может быть, недавно,
А может и давно… Всё может быть…
Тем – всё равно, а этим и подавно.
У них своя нелёгкая стезя,
У них свои потрёпанные крылья...
Границы между можно и нельзя
Давно затёрты почерневшей былью.
И всё - же, среди дрязг и суеты
Надеюсь, что грехи все искуплю я…
Ведь где-то там по свету ходишь ты,
По мне, неузнанному, каждый день тоскуя.
Когда пронзительный и пестрый
горит октябрь в оконной раме
бокастым яблоком с погоста,
простудой, слякотью, кострами -
еще потрескивает хворост,
страница влажная дымится,
но эрос сдерживает голос,
и сердцу горестное снится.
А где-то царствует иная
страсть - только я ее не знаю,
заворожен своей страною,
то ледяной, то лубяною.
Шуршит песок, трепещет ива,
ветшает брошенное слово
на кромке шаткого залива,
замерзшего, полуживого,
где ветер, полон солью пресной,
пронзает прелестью воскресной,
где тело бедствует немое,
и не мое, и не чужое -
лишь в космосе многооконном
бессмертный смерд и князь рогатый
торгуют грозным, незаконным
восторгом жизни небогатой...
Не сули мне, не сули одиночеств,
Грязно-белых, вызывающих жалость.
Я устал от бесполезных пророчеств,
А других мне не дождаться, пожалуй.
Не пророчь мне обреченность глухую,
Я и так ей отдаюсь добровольно:
И по счастью никогда не тоскую,
И любовь не в силах сделать мне больно.
Брось судьбе ее узлы и развязки,
Не предсказывай мне смерть между прочим.
Я давно не верю в глупые сказки,
А ведь хочется... особенно ночью.
И убаюкивать печаль…
И перекладывать построчно…
И удивляться – как неточно
Сюда вписалось слово “жаль”…
И укрываться тишиной,
И зло срывать на каждом звуке,
И лишь в глухом сердечном стуке
Искать бессмысленный покой.
И слов звучанье разлюбить,
И мрачно сплевывая в ноги,
Признаться, что стихи убоги,
И не имеют права жить…
Прижаться к влажному стеклу,
И кожи пламя остужая,
Твердить ему - она чужая!
Но без нее я не могу…
Перекурить. Потом опять
Переитожить все, что можно,
Из жизни вычеркнув безбожно
Способность что-то понимать…
И через сумеречный звон,
Квартиру вымеряв шагами,
Понять, что стали мы врагами –
Я и безмолвный телефон…
Не раздеваясь, лечь в кровать,
Спускаясь в шорохи планеты,
И верить сну, в котором – Где ты?
Я не хочу тебя терять!
http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/2//65/354/65354778_1103.jpg
Ну вот и все. И тих осенний свет,
И дождь в окне безмолвен и печален...
А грусть о том... чего, наверное, нет,
Всегда со мной, как строки и молчанье.
Как нежность слов, которых не сказать,
Им догорать с осенними кострами...
А есть ведь то, что сложно передать,
Что невозможно передать словами.
...а есть молчанье - звук и тишина,
А есть молчанье - нежность и терпенье...
...холодная встающая стена,
Последнее спасенье и прощенье...
А дождь идет молчанью вопреки,
И капли тихо в окна бьются,
бьются...
...а дождь... он, словно легкий взмах руки,
когда уходят, чтобы не вернуться.
http://img1.liveinternet.ru/images/attach/c/2//65/770/65770966_198171280x720.jpg
Вещи осени: тыква и брюква.
Земляные плоды октября.
Так топорщится каждая буква,
так, признаться, намаялся я.
Вещи осени: брюква и тыква,
горло, обморок, изморозь, медь,
всё, что только сегодня возникло,
а назавтра спешит умереть,
все, которые только возникли,
и вздохнули, и мигом притихли,
лишь молитву твердят невпопад-
там, в заоблачной тьме, не для них ли
многотрудные астры горят?
Я спросил, и они отвечали.
Уходя, не меняйся в лице.
Побелеет железо вначале
и окалиной станет в конце.
Допивай свою легкую водку
на крутой родниковой воде,
от рождения отдан на откуп
нехмелеющей осени, где
мир, хворающий ясною язвой,
выбегающий наперерез
ветру времени, вечности праздной,
снисхождению влажных небес...
Весь жемчужный окаём
Облаков, воды и света
Ясновиденьем поэта
Я прочел в лице твоём.
Все земное — отраженье,
Отсвет веры, блеск мечты…
Лика милого черты —
Всех миров преображенье.
==============================================
по-моему, это лучший лирический стих М. Волошина
Я пішла як на дно. Наді мною свинцеві води.
Тихі привиди верб обмивають стежку з колін.
Захлинулась і впала, як розгойданий сполох свободи,
як з німої дзвіниці обрізаний ворогом дзвін.
Я вгрузаю в пісок. Може, десь там, в часах потомних,
хтось, колись, пригадає і тихо мене позве.
Дивні риби, І хмари, і тіні биків бетонних -
все пливе наді мною.., усе наді мною пливе...
Мені сниться мій храм. Мені сняться золочені бані.
У високому небі обгорілої віри хрести.
Мені холодно тут. Та, принаймні, - ніякої твані.
Глибина, вона що ж? - потойбічна сестра висоти.
Забуваю свій голос. І вчуся тихо конати.
Крижаніє ріка. Вже немає ні хвилі, ні хмар...
Так зате хоч одне: перетлілі мої канати
В не мої Великодні не сіпає жоден дзвонар.
Вера Инбер
СЕТТЕР ДЖЕК
Собачье сердце устроено так:
Полюбило — значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.
Как полагается, был он рыж,
По лапам оброс бахромой,
Коты и кошки окрестных крыш
Называли его чумой.
Клеенчатый нос рылся в траве,
Вынюхивал влажный грунт;
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт.
Касательно всяких собачьих дел
Совесть была чиста.
Хозяина Джек любил и жалел,
Что нет у него хвоста.
В первый раз на аэродром
Он пришел зимой, в снег.
Хозяин сказал: «Не теперь, потом
Полетишь и ты, Джек!»
Биплан взметнул снежную пыль,
У Джека — ноги врозь:
«Если это автомобиль,
То как же оно поднялось?»
Но тут у Джека замер дух:
Хозяин взмыл над людьми.
Джек сказал: «Одно из двух —
Останься или возьми!»
Но его хозяин все выше лез,
Треща, как стрекоза.
Джек смотрел, и вода небес
Заливала ему глаза.
Люди, не заботясь о псе,
Возились у машин.
Джек думал: «Зачем все,
Если нужен один?»
Прошло бесконечно много лет
(По часам пятнадцать минут),
Сел в снег летучий предмет,
Хозяин был снова тут...
Пришли весною. Воздушный причал
Был бессолнечно-сер.
Хозяин надел шлем и сказал:
«Сядьте и вы, сэр!»
Джек вздохнул, почесал бок,
Сел, облизнулся, и в путь!
Взглянул вниз и больше не смог,—
Такая напала жуть.
«Земля бежит от меня так,
Будто я ее съем.
Люди не крупнее собак,
А собак не видно совсем».
Хозяин смеется. Джек смущен
И думает: «Я свинья:
Если это может он,
Значит, могу и я».
После чего спокойнее стал
И, повизгивая слегка,
Только судорожно зевал
И лаял на облака.
Солнце, скрытое до сих пор,
Согрело одно крыло.
Но почему задохнулся мотор?
Но что произошло?
Но почему земля опять
Стала так близка?
Но почему начала дрожать
Кожаная рука?
Ветер свистел, выл, сек
По полным слез глазам.
Хозяин крикнул: «Прыгай, Джек,
Потому что... ты видишь сам!»
Но Джек, припав к нему головой
И сам дрожа весь,
Успел сказать: «Господин мой,
Я останусь здесь...»
На земле уже полумертвый нос
Положил на труп Джек,
И люди сказали: «Был пес,
А умер, как человек».
1925
Black_Shef
26.10.2010, 10:13
Понравились такие стихи, признаюсь не мои :shine:
СЕРЫЙ ДЕНЬ
Был серый день
И листья падали вокруг
и серый ветер дул.
Я шла одна, совсем одна.
в надежде солнце увидать
смотрела в небеса.
Но вот - о чудо !
Лучик золотой
сквозь мокрую листву
коснулся щек моих.
И засияло всё вокруг.
И стало ясно мне -
что серый день
не сломит чувств моих
а только подчеркнет их красоту.
еще Вера Инбер..
О МАЛЬЧИКЕ С ВЕСНУШКАМИ
1927
Бывают на свете
Несчастные дети.
Ребенок — ведь он человек.
Веснушек у Боба
Ужасно как много,
И ясно, что это навек.
Ресницы и брови
Краснее моркови,
Глаза, как желток. А лицо —
Сплошная веснушка,
Как будто кукушка
Большое снесла яйцо.
Кто зло, кто без злобы
Смеется над Бобом.
Соседская лошадь — и та,
Впрягаясь в тележку,
Скрывает усмешку
Особым движеньем хвоста.
И Боб, это зная,
Робеет, хотя и
Ни в чем остальных не глупей.
Он первый из школы
Усвоил глаголы
И нрав десятичных дробей.
Ведь как бы иначе
Решал он задачи
Для девочки с ближней скамьи
Для маленькой Дороти
С бантом на вороте,
Из строгой-престрогой семьи.
И Дороти, ради
Ответа в тетради,
Сулит ему дружбу по гроб.
Но после урока
Домой одиноко
Уходит веснушчатый Боб.
И думает: кто же
К нему расположен,
Понятно, из тех, кто не слеп.
Как выбиться в люди,
И как же он будет
Себе зарабатывать хлеб.
И, лежа в постели,
Грустит,— неужели
Он так-таки в цирк не пойдет,
Где звери и маги,
Которые шпаги
Глотают, как мы — бутерброд...
Но как-то на крыше
Прочел он афиши,
Что фирме Дринкоутер и Грей
Нужны для рекламы
Мужчины и дамы
С веснушками, и поскорей.
Пришел он последний.
Все стулья в передней —
Все занято было сплошь, но
Напрасная проба,—
С веснушками Боба
Тягаться им было смешно.
Дринкоутер и Грей
Поглядел из дверей
На Боба и был восхищен.
Другие веснушки
Шепнули друг дружке,
Что, видно, прием прекращен.
Условия были:
Помесячно или
Полдоллара в день и еда
Из лучшей колбасной.
Спросили: «Согласны?»
И Боб им ответил, что да.
И профили Боба
По ниточке строго
В длину разделили, как флаг.
Один для контраста
Намазали пастой,
Другой же оставили так.
И стало понятно,
Что рыжие пятна
Теперь уже снега белей.
«Леченье приятно,
Образчик бесплатно
На складе Дринкоутер и Грей.
Поверьте успеху!»
И вот на потеху
Всем людям и всем лошадям,
Решимости полон,
Двухцветный пошел он
По улицам и площадям.
Пускай посторонние
Люди и кони
Смеются. Ему нипочем.
Полдоллара — это
Такая монета,
Что в цирк он пройдет богачом.
Но даже в столице —
Стотысячелицей —
Хотя и не часто, но ведь
Бывают же встречи
Такие, что лечь и —
Немедленно же умереть.
И Боб, как картофель
Отрезавший профиль
И на день продавший купцу,
С тактичной, хорошей
Соседскою лошадью
Встретился мордой к лицу.
И в сторону Бобью
Взглянув исподлобья,
Та лошадь заржала смеясь:
«Да это не Боб ли?»
И даже оглобли
Присели от хохота в грязь.
И Боб, уничтоженный,
Обмер до дрожи,
И профиль — не тот, а другой,
Стал розовым очень
От этой пощечины,
Данною честной ногой.
И красный, толкая
Дома и трамваи,
Срывая с одежды плакат
С различными пломбами,
Пестрою бомбой
Влетел он в аптекарский склад.
«Дринкоутер и Грей!
Пред лицом лошадей
Позорно порочить людей!
Мне денег не надо,
Нужна мне помада!
Прощайте, Дринкоутер и Грей.
Я вынесу стойко
Хоть голод, какой кол-
басою меня ни корми!»
И с гордой осанкой,
Без денег, но с банкой
Боб вышел и хлопнул дверьми.
Судьба — лотерея:
Дринкоутер и Грея
Скосили плохие дела,
А Бобу не цирк, а
Веснушечья стирка
Гораздо важнее была.
И с этого часа
Он староста класса,
Он ставит спектакли зимой.
И девочку Дороти,
Лучшую в городе,
Он провожает домой.
и еще..
СОРОКОНОЖКИ
У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!
Дети эти — прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.
И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пеленки,
Жарится пирог,
И стоят в порядке
Тридцать три кроватки,
В каждой по ребенку,
В каждой сорок ног.
Папа с ними в дружбе.
Целый день на службе,
А когда вернется
В теплый уголок,—
Все играют в прятки,
Куклы и лошадки,
Весело смеется
Сам сороконог,
Все растет на свете —
Выросли и дети.
Носится орава
С самого утра.
Мать-сороконожка,
Погрустив немножко,
Говорит: «Пора вам
В школу, детвора».
Но ходить по школам
Невозможно голым,
Согласился с этим
Папа,— ну и что ж?
Мама же сказала:
«Сосчитай сначала,
Сколько нашим детям
Надобно калош».
Для такой работы
Папа вынул счеты.
«Тише, дети, тише!
Папа снял сюртук».
Если каждой ножке
Нужно по калошке,
То для всех детишек
Сколько ж это штук?
«Трижды сорок восемь,
Девять переносим,
Это будет двести,
Да один в уме...»
Захирела печка,
Догорела свечка
Папа с мамой вместе
Счет ведут во тьме.
А когда же солнце
Глянуло в оконце,
Захотелось чаю,
Но сказала мать:
«Слишком много ножек
У сороконожек.
Я изнемогаю».
И пошла гулять.
Видит — в луже тихо
Дремлет аистиха,
Рядом — аистенок
На одной ноге.
Мать сказала плача:
«Аистам удача —
Вот какой ребенок
Нужен был бы мне!
Слишком много ножек
У сороконожек.
Ноги — это гадость,
Если много ног.
Аист — он хороший,
Он одной калошей
Мамочке на радость
Обойтись бы мог».
похоже, меня нужно перенести в тему про счастливое детство...
как можно без сороконожек вырастить детей, не представляю...
вот еще из детства
Николай Заболоцкий
МЕРКНУТ ЗНАКИ ЗОДИАКА
Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей.
Толстозадые русалки
Улетают прямо в небо,
Руки крепкие, как палки,
Груди круглые, как репа.
Ведьма, сев на треугольник,
Превращается в дымок.
С лешачихами покойник
Стройно пляшет кекуок.
Вслед за ними бледным хором
Ловят Муху колдуны,
И стоит над косогором
Неподвижный лик луны.
Меркнут знаки Зодиака
Над постройками села,
Спит животное Собака,
Дремлет рыба Камбала,
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Леший вытащил бревешко
Из мохнатой бороды.
Из-за облака сирена
Ножку выставила вниз,
Людоед у джентльмена
Неприличное отгрыз.
Все смешалось в общем танце,
И летят во сне концы
Гамадрилы и британцы,
Ведьмы, блохи, мертвецы.
Кандидат былых столетий,
Полководец новых лет,
Разум мой! Уродцы эти -
Только вымысел и бред.
Только вымысел, мечтанье,
Сонной мысли колыханье,
Безутешное страданье,-
То, чего на свете нет.
Высока земли обитель.
Поздно, поздно. Спать пора!
Разум, бедный мой воитель,
Ты заснул бы до утра.
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой -
Полузвери, полубоги -
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты!
1929
blagoroden_don
26.10.2010, 12:52
Кто, кроме нас,споет
Ту песню вечную,
Коль,зубы стиснувши,
Молчать мы будем...
Кто речь и зрение
Вручит слепому миру,
Коли моя рука
К тебе не прикоснется...
Ты мое время,
Ты время времени,
Ты струйка золотая
Часов песочных.
И тем больней удар,
Тем полнозвучней
Волна крови и голос
Трепещут в нас.
И где полягут
Наши бренные тела,
Еще наполненные
Светом и звучаньем?..
Перевод Давида Самойлова
Давайте из жизни пока не уйдём,
давайте побудем немного:
пусть мокнет в окошке фонарь под дождём
в кокошнике нежного смога.
Давайте ещё поскучаем чуток,
на двери поглядывать бросьте:
когда-то ещё завернём на часок
в такие уютные гости?
Здесь можно беседой тоску заглушить,
обдуть фолианты от пыли…
И молвит хозяйка: «Куда вам спешить?
Ещё ведь и чаю не пили».
ПЕРЕД ЛИСТОПАДОМ
Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь желтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моем.
Выпало лето холодной иголкой
Из онемелой руки тишины
И запропало в потемках за полкой,
За штукатуркой мышиной стены.
Если считаться начнем, я не вправе
Даже на этот пожар за окном.
Верно, еще рассыпается гравий
Под осторожным ее каблуком.
Там, в заоконном тревожном покое,
Вне моего бытия и жилья,
В желтом, и синем, и красном - на что ей
Память моя? Что ей память моя?
Литературная пародия
Дерзновенность
Жизнь коротка. Бессмертье дерзновенно.
Сжигает осень тысячи палитр.
И, раздвигая мир, скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.
Екатерина Шевелева
Здоровье ухудшалось постепенно,
Районный врач подозревал гастрит.
Но оказалось, что скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.
Ночами я особенно в ударе,
Волшебный скрип я издаю во сне;
Но это просто скрипка Страдивари
Сама собой пиликает во мне.
И без того был организм издерган,
В глазах темно, и в голове туман...
И вот уже во мне не просто орган —
Нашли собора Домского орган!
Потом нашли палитру Модильяни,
Елисавет Петровны канапе,
Подтяжки Фета, галстук Мастроянни,
Автограф Евтушенко и т.п.
Врачи ломали головы. Однако
Рентгеноснимок тайну выдает:
Представьте, что во мне сидит собака
Качалова! И лапу подает!
Не просто изучить мою натуру,
Зато теперь я обучаю всласть,
Во-первых, как войти в литературу
И, во-вторых, в историю попасть.
Александр Иванов
Давай не говорить
Давай не говорить о лете,
лоскутик памяти порви.
Сегодня нет со мной на свете
ни колоска твоей любви.
Марина Тарасова
Судьбы моей поникли перья,
любви загнулся колосок.
Порвалась ниточка доверья,
и выпал дружбы волосок.
Подохла в клетке птичка страсти,
котенок ласки не поет.
И щепочка былого счастья
в корыте памяти плывет.
Давай погасим наши муки,
обиды тряпочку порви.
Меж нами дырочка разлуки
и нет ни корочки любви.
Ты не смотри на это косо,
как ясный полдень на грозу.
Ведь я нашла отличный способ
немножко выжимать слезу...
Александр Иванов
ТЕНИ НА СТЕНЕ
Вот прошел король с зубчатым
Пляшущим венцом.
Шут прошел в плаще крылатом
С круглым бубенцом.
Дамы с шлейфами, пажами,
В розовых тенях.
Рыцарь с темными цепями
На стальных руках.
Ах, к походке вашей, рыцарь,
Шел бы длинный меч!
Под забралом вашим, рыцарь,
Нежный взор желанных встреч!
Ах, петуший гребень, рыцарь,
Ваш украсил шлем!
Ах, скажите, милый рыцарь,
Вы пришли зачем?
К нашим сказкам, милый рыцарь,
Приклоните слух...
Эти розы, милый рыцарь,
Подарил мне друг.
Эти розаны - мне, рыцарь,
Милый друг принес...
Ах, вы сами в сказке, рыцарь!
Вам не надо роз...
Александр Блок
9 января 1907
Почернели - в гвоздях и огнях - привокзальные своды..
Как давно этот мир не делили на воздух и воду.
С горсткой каменной соли, сжимая ржаную краюху,
выйду ночью к реке, напрягу осторожное ухо -
вдалеке от Валгаллы, вдали от покинутой Волги
вместо музыки вещей - лишь скрип граммофонной иголки.
Всходит месяц огромный, терновая блещет корона,
все сбывается, что наболтала сорока-ворона,
белобокая дрянь, балаболка, - не пашет, не вяжет,
криком голову вскружит, пророчества толком не скажет,
только крыльями узкими бьет, в неурочную пору
унося перстенек за ворота, за синюю гору.
А под нею земля, там горящее ценится в рубль,
а потухшее - в грош, там стремительно сходит на убыль
угль пылающий, и на себе разрывает ошейник
пес - не тех путешествий хотел он, не тех утешений -
и на лысом, оглохшем лугу ради темной потехи
орнитологи-лешие щелкают щучьи орехи.
Нет, пока не сожмет тебе горла рука птицелова,
шелести - заклинаю! - по чистым полянам, гортанное слово,
смейся, плачь, сторожи меня, глупого, около
облаков белобоких. Ни Моцарта в небе, ни сокола.
Но какая-то чудная нота, воскреснув совиною ночью,
до утра утешает охрипшую душу сорочью.
ПЕСЕНКА БЕЗ СЛОВ
Хотел бы сказать тебе:
"Радость моя!" --
Но радость мне не по годам.
Хотел бы сказать тебе:
"Сердце мое!" --
Но сердце тебе не отдам.
Хотел бы сказать тебе:
"Счастье мое!" --
Но счастьем я не дорожу.
Раскланяюсь молча
При встрече с тобой.
И молча вослед погляжу.
Давид Самойлов
Прислушайся - немотствуют в могиле
сиреневых предместий бедный житель,
и разрыватель львиных сухожилий,
и раб, и олимпийский победитель -
а ты, оставшийся, снуешь, подобно
живцу, запутавшись в незримой леске, -
как небеса огромны и подробны,
как пахнут гарью сборы и поездки!
То пассажир плацкартных, то купейных,
шалфей к твоей одежде и репейник
цепляются. Попутчик-алкоголик
храпит во сне. И хлеб дорожный горек.
Дар Божий, путешествия! Недаром
вонзая нож двойной в леса и горы,
мы, как эфиром, паровозным паром
дышали, и вокзалы, как соборы,
выстраивали, чтобы из вагонов
вступать под чудо-своды, люстры, фрески.
Сей мир, где с гаечным ключом Платонов,
и со звездой-полынью Достоевский -
не нам судить, о чем с тоской любовной
стучат колеса в песне уголовной,
зачем поэт сводил по доброй воле
шатун и поршень, коршуна и поле.
Какой еще беды, какой любви мы
под старость ищем, будто забывая,
что жизнь, как дальний путь, непоправима
и глубока, как рана ножевая?
Двоясь, лепечет муза грешных странствий,
о том, что снег-как кобальт на фаянсе,
в руке-обол, а на сугробе-соболь,
и нет в любови прибыли особой.
Стремись к иным-степным и зимним-музам,
но торопись-в дороге час неровен,
и оси изгибаются под грузом
железных руд и корабельных бревен.
Я уеду, ей-Богу, уеду,
К морю синему, белому свету.
Буду ветру, как в юности, рад.
И проснусь, и прославлю, уехав,
Шум платанов и грецких орехов,
Рев прибоя, ночной виноград.
Будет вечер алмазною сажей
Покрывать каменистые пляжи,
Будет море сиять допоздна.
И, дорогу нащупав не сразу,
Над тяжелым каскадом Кавказа
Золотая очнется луна.
Я уеду, конечно, уеду,
Превращать пораженье в победу.
Буду ветром свистеть под мостом,
Словно облако полуживое,
Я вернусь, пролечу над Москвою,
Прокружусь тополиным листом.
Неужели надеяться поздно?
Звезды светятся ровно и розно,
Отгорели мои корабли.
Снится мне обнаженное море,
Просыпаюсь от счастья и боли –
Это пройдено, это – вдали.
Это в прошлом, а я – в настоящем,
В ледяном одиночестве спящем,
Да и море мое далеко.
Словно детство – прохладно и трудно
Под ладонями плещется чудно
Голубое его молоко.
И пока я с пером и бумагой –
Бродит ветер приблудной дворнягой
Берегами твердеющих рек.
И ползет, и кружит, и взлетает,
И к губам человека взметает
Пресноводный нетающий снег.
Бахыт Кенжеев
http://www.youtube.com/watch?v=yFBVylMqZ-E
Александр Малинин
Леди Гамильтон
В кинотеатре «Буревестник»
После той большой войны
За полпачки «Беломора»
Проходили пацаны.
И смотрели, что хотели,
В десять лет и даже в семь,
И, как водится, балдели
От запретных в детстве тем.
И была соседка Клава
Двадцати веселых лет
Тетки ахали: «Шалава!»,
А мужики смотрели вслед.
На правах подсобной силы
Мог я в гости заглянуть,
Если Клавдия просила
Застегнуть чего-нибудь.
И, конечно, я старался,
А в глазах стоял туман.
И в тумане я качался
Как отважный капитан.
И смеялась Клава звонко:
«Что ли ты уснул, браток?»
И горел на шее тонкой
Золотистый завиток.
Где-то за окном, словно за бортом
Вдаль плывет мое детство.
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.
Как она ждала, как она звала,
Как она пила виски!
Леди Гамильтон, Леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни.
Где-то за окном, словно за бортом
Вдаль плывет мое детство.
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.
Как она ждала, как она звала,
Как она пила виски!
Леди Гамильтон, Леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни.
Где-то за окном, словно за бортом
Вдаль плывет мое детство.
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Я твой адмирал Нельсон.
Как она ждала, как она звала,
Как она пила виски!
Леди Гамильтон, Леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни.
Ты верни меня на круги своя,
Детства моего пристань.
Леди Гамильтон, леди- Гамильтон,
Ты опять совсем близко.
Как она ждала, как она звала,
О, как она пила виски!
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Ты была в моей жизни.
Ты была в моей жизни.
Ты была в моей жизни.
Да!
Белла Ахмадулина
О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
1960-1961.
Среди длинных рек, среди пыльных книг человек-песок ко всему привык
но язык его вспоминает сдвиг, подвиг, выцветший черновик,
поздний запах моря, родной порог, известняк, что не сохранил
отпечатков окаменевших строк, старомодных рыжих чернил.
Где, в какой элладе, где смерти нет, обрывает ландыш его душа
и глядит младенцем на дальний свет из прохладного шалаша?
Выползает зверь из вечерних нор, пастушонок молча плетет венок,
и ведут созвездия первый спор - кто волчонок, а кто щенок.
И пока над крышей визжит норд-ост, человечьи очи глотают тьму,
в неурочный час сочинитель звезд робко бодрствует, потому
что влачит его океан, влечет, обольщает, звенит, течет -
и живой земли голубой волчок колыбельную песнь поет.
http://www.youtube.com/watch?v=8GKpynUXORY&u=Xdi4CuUthPI&list=FL&feature=BF
песня моряков из рок-оперы "Юноны и авось"
В море соли и так до черта
Морю не надо слез морю не надо слез
Наша вера сильнее расчета
Нас вывозит "авось" нас вывозит "авось"
Нас мало нас адски мало
Но самое страшное что мы врозь кошмаров
Мы ворвращаемся на "Авось"
Вместо флейты поднимем флягу
Что-бы смелее жилось что-бы смелее жилось
Под российским крестовым флагом
И девизом "авось" и девизом "авось"
Нас мало и нас все меньше
Но самое страшное что мы врозь
Но сердца забывчивых женщин
Не забудут "Авось" не забудут авось!
От ударов на наши плечи
Гнется земная ось гнется земная ось
Только наш позвоночник крепче
Не согнемся авось не согнемся авось!
Нас мало и нас все меньше
И парус пробит насквозь
Но сердца забывчивых женщин
Не забудут "Авось" не забудут авось!
Друзьям
Друзья мои! Я вас люблю!
Люблю от всей души
Открыл я душу вам свою
И красоту вы там нашли
Жизнь будет нас ещё пытать
Давать задачи и учить
Но связи наши не порвать
И дружбу нашу не убить
10.01.2008
© Кориков Константин
ГЕНРИХУ ЛЕВИНУ ПО ПОВОДУ ВЛЮБЛЕНИЯ ЕГО В ШУРОЧКУ ЛЮБАРСКУЮ
Неприятно в океане
Почему-либо тонуть.
Рыбки плавают в кармане,
Впереди - неясен путь.
Так зачем же ты, несчастный,
В океан страстей попал,
Из-за Шурочки прекрасной
Быть собою перестал?!
Все равно надежды нету
На ответную струю,
Лучше сразу к пистолету
Устремить мечту свою.
Есть печальные примеры -
Ты про них не забывай! -
Как любовные химеры
Привели в загробный край.
Если ты посмотришь в сад,
Там почти на каждой ветке
Невеселые сидят,
Будто запертые в клетки,
Наши старые знакомые
Небольшие насекомые:
То есть пчелы, то есть мухи,
То есть те, кто в нашем ухе
Букву Ж изготовляли,
Кто летали и кусали
И тебя, и твою Шуру
За роскошную фигуру.
И бледна и нездорова,
Там одна блоха сидит,
По фамилии Петрова,
Некрасивая на вид.
Она бешено влюбилась
В кавалера одного!
Помню, как она резвилась
В предвкушении его.
И глаза ее блестели,
И рука ее звала,
И близка к заветной цели
Эта дамочка была.
Она юбки надевала
Из тончайшего пике,
И стихи она писала
На блошином языке:
И про ножки, и про ручки,
И про всякие там штучки
Насчет похоти и брака...
Оказалося, однако,
Что прославленный милашка
Не котеночек, а хам!
В его органах кондрашка,
А в головке тарарам.
Он ее сменял на деву -
Обольстительную мразь -
И в ответ на все напевы
Затоптал ногами в грязь.
И теперь ей все постыло -
И наряды, и белье,
И под лозунгом "могила"
Догорает жизнь ее.
...Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют, -
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут,
Улетает птица с дуба,
Ищет мяса для детей,
Провидение же грубо
Преподносит ей червей.
Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
Все погибнет, все исчезнет
От бациллы до слона -
И любовь твоя, и песни,
И планеты, и луна.
И блоха, мадам Петрова,
Что сидит к тебе анфас, -
Умереть она готова,
И умрет она сейчас.
Дико прыгает букашка
С беспредельной высоты,
Разбивает лоб бедняжка...
Разобьешь его и ты!
Н. Олейников
при всём моём поверхностном отношении к поэзии, тащусь от Каммингса
"Я несу твоё сердце в своём"
Я несу твое сердце в себе
Твое сердце в моем
Никогда не расстанусь я с ним
И куда не пойду
Ты со мной, дорогая
Все дела и поступки мои
Разделю я с тобой, моя радость
Я судьбы не боюсь,
Ибо ты мне судьба и звезда.
Мне не нужен весь мир
Ты - мой мир, моя истина и красота.
Эта тайна, известная многим
Это корень корней, ствол стволов,
Небо небес, дерево именем жизнь,
Растущего выше мечтаний души
И ума дерзновений
Это чудо, хранящее звезды от смерти.
Я несу твое сердце,
Твое сердце в моем.
не сострадай больному бизнесмонстру..
не сострадай больному бизнесмонстру,
бесчеловечеству. Прогресс — болезнь
приятная: предавшийся безумству
гигантом карлик мнит себя всю жизнь
- рой электронов чтит, как гор гряду,
лезвие бритвы; линзы увеличат
невласть немысли и согнут в дугу
где-и-когда, вернув немысль в неличность.
Мир «сделано» не есть мир «рождено» —
жалей живую тварь, любую, кроме
вот этой, мнящей, что она над всеми
владычествует. Мы, врачи, давно
рукой махнули — слушай: за углом
чертовски славный мир, ей-ей; идем
Перевод В. Британишского
и ещё простой, но от этого ещё более чудесный стих. я даже перевела его. в оригинале - "me at up does"
Вот вверх на меня
из пола
тихо смотрит
отравленная мышь
ещё которая живая
спрашивает Что
сделала я из того
чего б не сделал ты?
Сколько нажито, сколько уступлено яме земляной, без награды, за так,
пролетают снежинки ночными роями, с хлебом-солью в лучистых руках,
и не в плоский аид, не в преддверие рая - на оливковый, глинистый крит
попадешь ты, где небо от края до края электрической медью искрит,
просторечную ночь в сапожищах армейских коротать, и сцепления дней
разнимать в лабиринте корней арамейских, половецких, латинских корней,
отраженных в кривом зазеркалье, под кровом олимпийского гнева, трубя
в безвоздушную бронзу - чтоб быкоголовый замирал, вдруг услышав тебя.
Психо-циклическое
Когда наши крылья больше не смогут поднять этот мир
И станет смелее на секс сбежавшая с клетки шиншилла –
Захлопнется что-то уже назад навсегда. В нас самих.
И правдой не прожитой с плачущих лиц польется текила…
Когда наши чувства устанут хранить этот круглый мир,
И станут все мыши внутри когтисты, черствы и разменны –
Расплачется в бездну старый Икар, обнимающим небом томим,
А в сердце сорвется покой забытной... и умрут цикламены*.
* по-гречески «циклюс» - круг
Рената Таку
Лодорский водопад
Как падают воды в Лодоре?
Кипя,
Шипя,
Журча,
Ворча,
Струясь,
Крутясь,
Сливаясь,
Свиваясь,
Вздуваясь,
Вздымаясь,
Мелькая, шурша,
Резвясь и спеша,
Скользя, обнимаясь,
Делясь и встречаясь,
Ласкаясь, бунтуя, летя,
Играя, дробясь, шелестя,
Блистая, взлетая, шатаясь,
Сплетаясь, звеня, клокоча,
Взвиваясь, вертясь, грохоча,
Морщинясь, волнуясь, катаясь,
Бросаясь, меняясь, воркуя, шумя,
Взметаясь и пенясь, ликуя, гремя,
Дрожа, разливаясь, смеясь и болтая,
Катясь, извиваясь, стремясь, вырастая,
Вперед и вперед убегая в свободолюбивом задоре, -
Так падают бурные воды в сверкающем, быстром Лодоре!
САУТИ РОБЕРТ
Перевод с английского А. Шмульяна
Ultima thule
Мы здесь жили практически за год до.
Ты тогда еще не был портретом на стенке.
Мы здесь жили вдвоем. Утром море щипало коленки.
На большой глубине мы синхронно делали вдох.
Я всегда забывала на пляже спасательный круг.
Ты учил нашу дочь проплывать километры без круга.
Мы здесь были втроем. И, наверно, любили друг друга.
Наша дочь говорила, что ты ее лучший друг.
Уложив чемодан по числу календарных дней,
Возвращаемся в точку отсчета. Летим в самолете.
Наша дочь полагает, что ты параллельно в полете.
Я гляжу из окна и легко соглашаюсь с ней.
Резюмируя жизнь: загляни к нам в замочную щель.
Я уже не сижу там в гнезде из твоих вещей.
Я теперь сплю ночами, и ем, и дышу равномерно.
Мы с ребенком на море. Купаемся ежедневно.
Ольга Гессен
Ночью, перед рассветом выставишь себя на балкон,
не в мехах, а в халате, коленки обнажены,
снег распластан внизу, как пролитое молоко,
наверху облака сгрудились у луны.
Сбросишь пепел в сугроб, закроешь балконную дверь,
в голове подозрительная пустота,
успокойся, дело житейское, ты теперь
будешь жить за пазухой у Христа.
Захочет погладить по голове — ну пусть,
разреши и кофе в постель подать,
запомни: так выглядит благодать,
не можешь поверить — выучи наизусть.
А когда пообвыкнешь, то, выйдя опять курить,
дым последний высмаливая из груди,
догадайся поднять башку и поблагодарить.
И колени прикрой, не лето стоит, поди.
Ольга Гессен
ДЛЯ Basstet
мы с кошкой живём просто
ещё в постели выпиваем кофе
закусываем папиросой
выдыхаем на выдохе, вдыхаем на вдохе
не задаём друг другу вопросов
потом смотрим новости, утренний выпуск
иногда даже и сериалы
переключаем каналы
потом поливаем фикус
чистим зубы ментоловой пастой
потом одеваемся, не забываем паспорт
смотрим гисметео на предмет погоды
едем на почту, получаем денежные переводы
усталые и довольные возвращаемся домой
стараемся держать спину прямой
непременно расправляем плечи
потом как-то сразу наступает вечер
мы едим и пьём из своих мисок
составляем на утро новый список
не забыть купить бумажных платков, побрить подмышки
дочитать детективную книжку
постирать платье, повесить на балкон сохнуть
поставить мобильный на подзарядку
потом закрываем тетрадку
наполняем водой кружку
помещаем голову на подушку.
от тишины вокруг можно оглохнуть.
Ольга Гессен
Стоит ли верить в то, что не сбудется? Никогда...
Дождь поливает тёмные улицы... Холода...
Жёлтые листья падают, кружатся... Хоровод...
Инея кружевом схвачены лужицы... Гололёд...
Годы летят, словно птицы по осени... В никуда...
В небе всё меньше солнечной просини... Вот беда...
Канули в прошлое вёсны и радости... Не вернуть...
Горечью пахнет предчувствие старости... Не уснуть...
Те, кто любил, за чужими порогами... Навсегда...
И перекрёстки не станут дорогами... Ерунда...
Лица друзей закрывает туманами... Что же... пусть...
Жизнь оказалась сплошными обманами... Тлен и грусть...
Як хочеться – вмерти!
Аби не мовчати,
ні криком кричати
останню зірницю,
обвітрену врано
останнє спинання
осклілої днини –
діждати – і вмерти!
І вже – не вертати:
у спокій глибокий,
де тиша колише,
де пісня затисне
обкладене серце –
ані продихнути –
як хочеться вмерти!
Відмрілися мрії,
віддумались думи
всі радощі – вщухли,
всі барви – погасли.
Голодна, як проруб,
тропа вертикальна
не видертись нею
ні кроком ні оком
ні рухом ні духом
ні тілом зболілим
ні горлом скривіли
од крику – владико,
піднось мене вгору,
бо хочу – померти!
Та й як перебути –
ці гони чекання
пониззя безодні
цей поверх терпіння
цю муку прелюту
дай, Господи, - вмерти!
Пропасти, забутись,
зійти себе в зойках,
на друзки розпасти,
розвіятись в вітрі,
згубитися в часі
і вирвавши душу
піти – в безімення!
За пагорбом долі –
снігів снігавиця,
завія дороги,
кушпелиця шалу,
а матірні руки,
осклілим світанням
піднеслі над світом,
шукають навпомац
синівське привиддя
родимку при оці
зажурені згорблені схилені плечі.
Як хочеться – вмерти!
зайти непомітно
за грань сподівання
за обрій нестерпу
за мури покори
за грати шаленства
за лють – огорожі
за лози волань
шпичаки навіженства
аби розплататись
в снігах безшелесних
десь між кучугурами
доль запропалих –
Як хочеться вмерти!
Осень, дачная аллея,
россыпь листьев на земле,
свет янтарной каплей клея
застывает на стволе.
Распластался по оградам
красный дикий виноград,
приподнялся по фасадам,
что глядят из-за оград.
Жизнь течет, впадает в детство,
ставит на голову дом,
смерти близкое соседство
принимается с трудом.
Как соседние строенья
тишина и вышина,
за минуту до прозренья
темнота не так страшна,
но пока на наши плечи
легкость крыльев не легла,
будем радоваться встрече
и сидеть вокруг стола.
Свет янтарной каплей клея
застывает на стволе...
Осень, дачная аллея,
россыпь листьев на земле.
Николай Олейников
Карась (1927)
Жареная рыбка,
Дорогой карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?
Жареная рыба,
Бедный мой карась,
Вы ведь жить могли бы,
Если бы не страсть.
Что же вас сгубило,
Бросило сюда,
Где не так уж мило,
Где - сковорода?
Помню вас ребенком:
Хохотали вы,
Хохотали звонко
Под волной Невы.
Карасихи-дамочки
Обожали вас -
Чешую, да ямочки,
Да ваш рыбий глаз.
Бюстики у рыбок -
Просто красота!
Трудно без улыбок
В те смотреть места.
Но однажды утром
Встретилася вам
В блеске перламутра
Дивная мадам.
Дама та сманила
Вас к себе в домок,
Но у той у дамы
Слабый был умок.
С кем имеет дело,
Ах, не поняла, -
Соблазнивши, смело
С дому прогнала.
И решил несчастный
Тотчас умереть.
Ринулся он, страстный.
Ринулся он в сеть.
Злые люди взяли
Рыбку из сетей,
На плиту послали
Просто, без затей.
Ножиком вспороли,
Вырвали кишки,
Посолили солью,
Всыпали муки...
А ведь жизнь прекрасною
Рисовалась вам.
Вы считались страстными
Попромежду дам...
Белая смородина,
Черная беда!
Не гулять карасику
С милой никогда.
Не ходить карасику
Теплою водой,
Не смотреть на часики,
Торопясь к другой.
Плавниками-перышками
Он не шевельнет.
Свою любу «корюшкою»
Он не назовет.
Так шуми же, мутная
Невская вода.
Не поплыть карасику
Больше никуда.
Стена
Не дай Бог зациклить кого-то на собственной боли…
Пусть мир живёт, пусть он радуется!
Не обращайте внимания, прошу вас…
Пусть всё будет хорошо, пусть все будут счастливы!
Ну, не все… Но большинство!
Не хочу никого расстраивать.
Если вас что-то огорчит – отведите взгляд, отойдите в сторону…
Не проникайтесь всем этим!
Простите меня…
Простите за то, что не могу быть с вами также весел, беззаботен, лёгок…
Но я от души желаю вам этого!
Не прикасайтесь ко мне!
Я заразен, я прокажён – Я НЕСЧАСТЕН…
Я не хочу, чтобы вам передалась хоть частица того, что не даёт покоя мне.
Живите! Дышите! Любите! Радуйтесь этой жизни!
Я возвожу стену. Я хочу стать невидимым.
Я не желаю больше никого огорчать.
Я не стою ни единой вашей слезы. Слезы сострадания.
Это слишком большая роскошь.
Вы не должны…
Мне нечем вам отдавать…
Мне ничего не нужно, поймите…
Лишь бы вам… лишь бы у вас всё было хорошо!
Пока вы не здесь… пока вы по ту сторону пропасти и за вашей спиной – ЖИЗНЬ!
Оставайтесь там, это будет благоразумнее.
Здесь же – другая жизнь. Другая…
И здесь, как ни странно, тоже живут…
Выживают…
Я возвожу стену. Я становлюсь невидимым…
Сходить на кухню, хлопнуть стопку спирта,
запить ситро и нехотя вернуться
к компьютеру. Сколь символично, братья
и сестры, что значочки на экране
в отличие от пушкинских, допустим,
гораздо меньше связаны с материальным
и пошлым миром - и по сути
намного ближе к электрическим полям
и импульсам, из коих, как известно,
и состоит душа. Как бывший химик, впрочем,
я знаю: тут не только импульсы, но сотни
замысловатых и химических веществ,
которые, за недостатком места,
перечислять не буду. Лучше вспомню
про свой последний день рожденья,
случившийся недавно на краю
распавшейся (а мнилось - будет вечной)
империи, в туристском ресторане
с коллегами не столько по перу,
сколь по житейским обстоятельствам. Коньяк
рекою лился. И товарищи мои
провозглашали сдержанные тосты -
сколь, дескать, знаменательно, что данный
специалист по зарабатыванью денег,
еще вдобавок и служитель муз!
Я был польщен, хотя коньяк, признаться
был отвратителен, а звуковое
сопровождение еще
противней - не люблю слезливых завываний,
ни молодецких плясок
с кавказскими кинжалами в руках,
ни танцев живота, ни прочих
увеселений постсоветского востока.
Я был польщен, и в то же время грустен -
и сквозь стенания дутара или как там,
мне чудился дурацкий старый шлягер
про сожаленье, день рожденья, и
вагоны эскимо. Прочти стишок,
меня просили, но в ответ высокомерно
я головой качал, изображая гордость
служителя искусств - а на поверку
я ничего не помнил, кроме неба
над глиняной террасой ресторана,
и пения цикад, и, может быть,
прибоя где-нибудь в Геленджике
или Ньюфаундленде - зимних волн,
несущих льдинки мутные, зеленых,
молочных волн. В гостинице, один,
я выпил "алька-зельтцера", пришел
в себя, сел за компьютер, и до трех
часов раскладывал пасьянс, и думал,
пора остепениться, перейти
на прозу или мемуары. Но увы -
все чудится, вот-вот очнусь, и снова
заговорю спокойно и легко -
хотя отменно знаю - где оно,
спокойствие? Где легкость? Их не будет
и не было...
* * *
На ледяных палубах, падающих из-под ног,
прижимающий губы к дудочке уже не так одинок.
Те, кто попрыгал в шлюпки, отталкиваются рывком.
Угадавший вторую ноту помещается в ней целиком.
Мелодия, возникая, оказывается старей
всех кораблекрушений и даже самих морей.
Вопрос чистоты звучанья особо важен, когда
в пассажирские помещенья начинает поступать вода.
Как вовремя было пошучено, ближайшая к нам земля –
в полутора километрах под килем корабля.
А та земля, или эта, иль попросту рыбий рай…
Умеешь дудеть в дудочку? – сиди себе и играй.
Может быть, дело в мужестве и в том, кто чему учен,
а может быть, дело в музыке и больше уже ни в чем.
* * *
И ночь легка, и жизнь долга,
и руку протяни —
зажгутся белые снега,
веселые огни.
И грянет праздником в лицо
январский календарь.
Но пароходик прокричал —
и кончился январь.
И каждый раз, как первый час,
и будет так всегда,
пока раскачивают нас
надежда и беда,
покуда с левой стороны
пульсирует кристалл...
Но пароходик прокричал —
и дождик перестал.
Так что ж ты делаешь со мной
у жизни на краю,
какой еще платить ценой
за музыку твою?
Продлись, любовь, не уходи,
побудь последний раз.
Но пароходик прокричал —
и сразу свет погас.
Там в темноте морской причал,
и там который год
кричит, как птица по ночам,
бессонный пароход.
Еще годок, еще гудок,
опомнись, жизнь моя,
на посошок еще глоток
вишневого питья.
Колыбельная трескового мыса
I
Восточный конец Империи погружается в ночь. Цикады
умолкают в траве газонов. Классические цитаты
на фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастно
чернеет, словно бутылка, забытая на столе.
Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре,
звякают клавиши Рэя Чарльза.
Выползая из недр океана, краб на пустынном пляже
зарывается в мокрый песок с кольцами мыльной пряжи,
дабы остынуть, и засыпает. Часы на кирпичной башне
лязгают ножницами. Пот катится по лицу.
Фонари в конце улицы, точно пуговицы у
расстегнутой на груди рубашки.
Духота. Светофор мигает, глаз превращая в средство
передвиженья по комнате к тумбочке с виски. Сердце
замирает на время, но все-таки бьется: кровь,
поблуждав по артериям, возвращается к перекрестку.
Тело похоже на свернутую в рулон трехверстку,
и на севере поднимают бровь.
Странно думать, что выжил, но это случилось. Пыль
покрывает квадратные вещи. Проезжающий автомобиль
продлевает пространство за угол, мстя Эвклиду.
Темнота извиняет отсутствие лиц, голосов и проч.,
превращая их не столько в бежавших прочь,
как в пропавших из виду.
Духота. Сильный шорох набрякших листьев, от
какового еще сильней выступает пот.
То, что кажется точкой во тьме, может быть лишь одним -- звездою.
Птица, утратившая гнездо, яйцо
на пустой баскетбольной площадке кладет в кольцо.
Пахнет мятой и резедою.
II
Как бессчетным женам гарема всесильный Шах
изменить может только с другим гаремом,
я сменил империю. Этот шаг
продиктован был тем, что несло горелым
с четырех сторон -- хоть живот крести;
с точки зренья ворон, с пяти.
Дуя в полую дудку, что твой факир,
я прошел сквозь строй янычар в зеленом,
чуя яйцами холод их злых секир,
как при входе в воду. И вот, с соленым
вкусом этой воды во рту,
я пересек черту
и поплыл сквозь баранину туч. Внизу
извивались реки, пылили дороги, желтели риги.
Супротив друг друга стояли, топча росу,
точно длинные строчки еще не закрытой книги,
армии, занятые игрой,
и чернели икрой
города. А после сгустился мрак.
Все погасло. Гудела турбина, и ныло темя.
И пространство пятилось, точно рак,
пропуская время вперед. И время
шло на запад, точно к себе домой,
выпачкав платье тьмой.
Я заснул. Когда я открыл глаза,
север был там, где у пчелки жало.
Я увидел новые небеса
и такую же землю. Она лежала,
как это делает отродясь
плоская вещь: пылясь.
III
Одиночество учит сути вещей, ибо суть их тоже
одиночество. Кожа спины благодарна коже
спинки кресла за чувство прохлады. Вдали рука на
подлокотнике деревенеет. Дубовый лоск
покрывает костяшки суставов. Мозг
бьется, как льдинка о край стакана.
Духота. На ступеньках закрытой биллиардной некто
вырывает из мрака свое лицо пожилого негра,
чиркая спичкой. Белозубая колоннада
Окружного Суда, выходящая на бульвар,
в ожидании вспышки случайных фар
утопает в пышной листве. И надо
всем пылают во тьме, как на празднике Валтасара,
письмена "Кока-колы". В заросшем саду курзала
тихо журчит фонтан. Изредка вялый бриз,
не сумевши извлечь из прутьев простой рулады,
шебуршит газетой в литье ограды,
сооруженной, бесспорно, из
спинок старых кроватей. Духота. Опирающийся на ружьЈ,
Неизвестный Союзный Солдат делается еще
более неизвестным. Траулер трется ржавой
переносицей о бетонный причал. Жужжа,
вентилятор хватает горячий воздух США
металлической жаброй.
Как число в уме, на песке оставляя след,
океан громоздится во тьме, миллионы лет
мертвой зыбью баюкая щепку. И если резко
шагнуть с дебаркадера вбок, вовне,
будешь долго падать, руки по швам; но не
воспоследует всплеска.
IV
Перемена империи связана с гулом слов,
с выделеньем слюны в результате речи,
с лобачевской суммой чужих углов,
с возрастанием исподволь шансов встречи
параллельных линий (обычной на
полюсе). И она,
перемена, связана с колкой дров,
с превращеньем мятой сырой изнанки
жизни в сухой платяной покров
(в стужу -- из твида, в жару -- из нанки),
с затвердевающим под орех
мозгом. Вообще из всех
внутренностей только одни глаза
сохраняют свою студенистость. Ибо
перемена империи связана с взглядом за
море (затем, что внутри нас рыба
дремлет); с фактом, что ваш пробор,
как при взгляде в упор
в зеркало, влево сместился... С больной десной
и с изжогой, вызванной новой пищей.
С сильной матовой белизной
в мыслях -- суть отраженьем писчей
гладкой бумаги. И здесь перо
рвется поведать про
сходство. Ибо у вас в руках
то же перо, что и прежде. В рощах
те же растения. В облаках
тот же гудящий бомбардировщик,
летящий неведомо что бомбить.
И сильно хочется пить.
V
В городках Новой Англии, точно вышедших из прибоя,
вдоль всего побережья, поблескивая рябою
чешуей черепицы и дранки, уснувшими косяками
стоят в темноте дома, угодивши в сеть
континента, который открыли сельдь
и треска. Ни треска, ни
сельдь, однако же, тут не сподобились гордых статуй,
невзирая на то, что было бы проще с датой.
Что касается местного флага, то он украшен
тоже не ими и в темноте похож,
как сказал бы Салливен, на чертеж
в тучи задранных башен.
Духота. Человек на веранде с обмотанным полотенцем
горлом. Ночной мотылек всем незавидным тельцем,
ударяясь в железную сетку, отскакивает, точно пуля,
посланная природой из невидимого куста
в самое себя, чтоб выбить одно из ста
в середине июля.
Потому что часы продолжают идти непрерывно, боль
затухает с годами. Если время играет роль
панацеи, то в силу того, что не терпит спешки,
ставши формой бессоницы: пробираясь пешком и вплавь,
в полушарьи орла сны содержат дурную явь
полушария решки.
Духота. Неподвижность огромных растений, далекий лай.
Голова, покачнувшись, удерживает на край
памяти сползшие номера телефонов, лица.
В настоящих трагедиях, где занавес -- часть плаща,
умирает не гордый герой, но, по швам треща
от износу, кулиса.
VI
Потому что поздно сказать "прощай"
и услышать что-либо в ответ, помимо
эха, звучащего как "на чай"
времени и пространству, мнимо
величавым и возводящим в куб
все, что сорвется с губ,
я пишу эти строки, стремясь рукой,
их выводящей почти вслепую,
на секунду опередить "на кой?",
с оных готовое губ в любую
минуту слететь и поплыть сквозь ночь,
увеличиваясь и проч.
Я пишу из Империи, чьи края
опускаются в воду. Снявши пробу с
двух океанов и континентов, я
чувствую то же почти, что глобус.
То есть дальше некуда. Дальше -- ряд
звезд. И они горят.
Лучше взглянуть в телескоп туда,
где присохла к изнанке листа улитка.
Говоря "бесконечность", в виду всегда
я имел искусство деленья литра
без остатка на' три при свете звезд,
а не избыток верст.
Ночь. В парвеноне хрипит "ку-ку".
Легионы стоят, прислонясь к когортам,
форумы -- к циркам. Луна вверху,
как пропавший мяч над безлюдным кортом.
Голый паркет -- как мечта ферзя.
Без мебели жить нельзя.
VII
Только затканный сплошь паутиной угол имеет право
именоваться прямым. Только услышав "браво",
с полу встает актер. Только найдя опору,
тело способно поднять вселенную на рога.
Только то тело движется, чья нога
перпендикулярна полу.
Духота. Толчея тараканов в амфитеатре тусклой
цинковой раковины перед бесцветной тушей
высохшей губки. Поворачивая корону,
медный кран, словно цезарево чело,
низвергает на них не щадящую ничего
водяную колонну.
Пузырьки на стенках стакана похожи на слезы сыра.
Несомненно, прозрачной вещи присуща сила
тяготения вниз, как и плотной инертной массе.
Даже девять-восемьдесят одна, журча,
преломляет себя на манер луча
в человеческом мясе.
Только груда белых тарелок выглядит на плите,
как упавшая пагода в профиль. И только те
вещи чтимы пространством, чьи черты повторимы: розы.
Если видишь одну, видишь немедля две:
насекомые ползают, в алой жужжа ботве, --
пчелы, осы, стрекозы.
Духота. Даже тень на стене, уж на что слаба,
повторяет движенье руки, утирающей пот со лба.
Запах старого тела острей, чем его очертанья. Трезвость
мысли снижается. Мозг в суповой кости
тает. И некому навести
взгляда на резкость.
VIII
Сохрани на холодные времена
эти слова, на времена тревоги!
Человек выживает, как фиш на песке: она
уползает в кусты и, встав на кривые ноги,
уходит, как от пера -- строка,
в недра материка.
Есть крылатые львы, женогрудые сфинксы. Плюс
ангелы в белом и нимфы моря.
Для того, на чьи плечи ложится груз
темноты, жары и -- сказать ли -- горя,
они разбегающихся милей
от брошенных слов нулей.
Даже то пространство, где негде сесть,
как звезда в эфире, приходит в ветхость.
Но пока существует обувь, есть
то, где можно стоять, поверхность,
суша. И внемлют ее пески
тихой песне трески:
"Время больше пространства. Пространство -- вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь -- форма времени. Карп и лещ --
сгустки его. И товар похлеще --
сгустки. Включая волну и твердь
суши. Включая смерть.
Иногда в том хаосе, в свалке дней,
возникает звук, раздается слово.
То ли "любить", то ли просто "эй".
Но пока разобрать успеваю, снова
все сменяется рябью слепых полос,
как от твоих волос".
IX
Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе.
Мысль выходит в определенный момент за рамки
одного из двух полушарий мозга
и сползает, как одеяло, прочь,
обнажая неведомо что, точно локоть; ночь,
безусловно, громоздка,
но не столь бесконечна, чтоб точно хватить на оба.
Понемногу африка мозга, его европа,
азия мозга, а также другие капли
в обитаемом море, осью скрипя сухой,
обращаются мятой своей щекой
к элекрической цапле.
Чу, смотри: Алладин произносит "сезам" -- перед ним золотая груда,
Цезарь бродит по спящему форуму, кличет Брута,
соловей говорит о любви богдыхану в беседке; в круге
лампы дева качает ногой колыбель; нагой
папуас отбивает одной ногой
на песке буги-вуги.
Духота. Так спросонья озябшим коленом пиная мрак,
понимаешь внезапно в постели, что это -- брак:
что за тридевять с лишним земель повернулось на бок
тело, с которым давным-давно
только и общего есть, что дно
океана и навык
наготы. Но при этом -- не встать вдвоем.
Потому что пока там -- светло, в твоем
полушарьи темно. Так сказать, одного светила
не хватает для двух заурядных тел.
То есть глобус склеен, как Бог хотел.
И его не хватило.
X
Опуская веки, я вижу край
ткани и локоть в момент изгиба.
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай -- это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет.
Тронь своим пальцем конец пера,
угол стола: ты увидишь, это
вызовет боль. Там, где вещь остра,
там и находится рай предмета;
рай, достижимый при жизни лишь
тем, что вещь не продлишь.
Местность, где я нахожусь, есть пик
как бы горы. Дальше -- воздух, Хронос.
Сохрани эту речь; ибо рай -- тупик.
Мыс, вдающийся в море. Конус.
Нос железного корабля.
Но не крикнуть "Земля!".
Можно сказать лишь, который час.
Это сказав, за движеньем стрелки
тут остается следить. И глаз
тонет беззвучно в лице тарелки,
ибо часы, чтоб в раю уют
не нарушать, не бьют.
То, чего нету, умножь на два:
в сумме получишь идею места.
Впрочем, поскольку они -- слова,
цифры тут значат не больше жеста,
в воздухе тающего без следа,
словно кусочек льда.
XI
От великих вещей остаются слова языка, свобода
в очертаньях деревьев, цепкие цифры года;
также -- тело в виду океана в бумажной шляпе.
Как хорошее зеркало, тело стоит во тьме:
на его лице, у него в уме
ничего, кроме ряби.
Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,
осязая хрупкость кости', уязвимость паха,
тело служит в виду океана цедящей семя
крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
человек есть конец самого себя
и вдается во Время.
Восточный конец Империи погружается в ночь -- по горло.
Пара раковин внемлет улиткам его глагола:
то есть слышит собственный голос. Это
развивает связки, но гасит взгляд.
Ибо в чистом времени нет преград,
порождающих эхо.
Духота. Только если, вздохнувши, лечь
на спину, можно направить сухую речь
вверх -- в направленьи исконно немых губерний.
Только мысль о себе и о большой стране
вас бросает в ночи от стены к стене,
на манер колыбельной.
Спи спокойно поэтому. Спи. В этом смысле -- спи.
Спи, как спят только те, кто сделал свое пи-пи.
Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам.
И не спрашивай, если скрипнет дверь,
"Кто там?" -- и никогда не верь
отвечающим, кто там.
XII
Дверь скрипит. На пороге стоит треска.
Просит пить, естественно, ради Бога.
Не отпустишь прохожего без куска.
И дорогу покажешь ему. Дорога
извивается. Рыба уходит прочь.
Но другая, точь-в-точь
как ушедшая, пробует дверь носком.
(Меж собой две рыбы, что два стакана).
И всю ночь идут они косяком.
Но живущий около океана
знает, как спать, приглушив в ушах
мерный тресковый шаг.
Спи. Земля не кругла. Она
просто длинна: бугорки, лощины.
А длинней земли -- океан: волна
набегает порой, как на лоб морщины,
на песок. А земли и волны длинней
лишь вереница дней.
И ночей. А дальше -- туман густой:
рай, где есть ангелы, ад, где черти.
Но длинней стократ вереницы той
мысли о жизни и мысль о смерти.
Этой последней длинней в сто раз
мысль о Ничто; но глаз
вряд ли проникнет туда, и сам
закрывается, чтобы увидеть вещи.
Только так -- во сне -- и дано глазам
к вещи привыкнуть. И сны те вещи
или зловещи -- смотря кто спит.
И дверью треска скрипит.
1975
Как хорошо без женщины, без фраз,
Без горьких слов и сладких поцелуев,
Без этих милых, слишком честных глаз,
Которые вам лгут и вас еще ревнуют!
Как хорошо без театральных сцен,
Без длинных "благородных" объяснений,
Без этих истерических измен,
Без этих запоздалых сожалений.
И как смешна нелепая игра,
Где проигрыш велик, а выигрыш ничтожен,
Когда партнеры ваши - шулера,
А выход из игры уж невозможен.
Как хорошо с приятелем вдвоем
Сидеть и пить простой шотландский виски
И, улыбаясь, вспоминать о том,
Что с этой дамой вы когда-то были близки.
Как хорошо проснуться одному
В своем веселом холостяцком "флете"
И знать, что вам не нужно никому
"Давать отчеты" - никому на свете!
А чтобы "проигрыш" немного отыграть,
С ее подругою затеять флирт невинный
И как-нибудь уж там "застраховать"
Простое самолюбие мужчины!
Вертинский А. 1940
ну пусть будет Бродский.
только любимое, хорошо?...
* * *
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ
(Из Марциала)
*
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
*
Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
*
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
*
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
*
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
*
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
*
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
*
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
*
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Mарт 1972
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС
Евгению Рейну, с любовью
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ
Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".
Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".
Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюги.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо...
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.
Январь 1969
можно бесконечно...
Алфавит.
Алфавит лежал на полке,
Буквы спали в букваре,
В старом пожелтевшем томе,
Где-то в новом январе.
Дремлют буквы на страницах,
Ерничал лишь твердый знак.
'Ё - мое',- срывалось с полки. -
'Жизнь проходит как-то так'.
Знак кипел, бурлил от злости,
Истерически хрипя.
Клялся улететь на остров,
Лишь бы уберечь себя.
Мялся в белизне страничной,
Не охота было спать.
Оправдать свое бесчинство,
Плавно остальных послать.
Раз за разом знак плевался,
Суетился в темноте.
Так хотелось быть первее,
Устранить всех в букваре.
Факт великой неприязни
Храм культуры разбудил.
Цыкнули все разом буквы.
Чаше матом знак скулил.
'Ша!', - ему в ответ кричали. -
'Щебет свой уйми скорей.
Это, ты, напрасно, харя'.
Юродивый средь вещей.
А - сильнее всех ругалось.
Б - старалось быть собой.
В - шипело и кусалось.
Г - оно всегда с тобой.
Д - скучало и курило.
Е - давно, казалось, спит.
Ё - по-волчьему скулило.
Ж - кричало: 'Не простит!'
З - раскатисто икало.
И - смотрело за окно.
Й - друзей искало.
К - душевно всем врало.
Л - надменно усмехалось.
М - смеялось не смешно.
Н - недавно с А рассталось.
О - шептало, что грешно.
П - цедило свою водку.
Р - завидовало П.
С - нещадно драло глотку.
Т - заигрывало с Б.
У - смотрело со страницы.
Ф - качалось в гамаке.
Х - хотелось стать убийцей.
Ц - болталось в сквозняке.
Ч - беседовало с лампой.
Ш - глотало мутный чай.
Щ - лежит у края рампы.
Ы - лелеяла печаль.
Ь - плясал в проеме.
Э - грустило на полу.
Ю - который день в заеме.
Я - ликует на боку.
Вроде, вместе наши буквы,
Но нет стройности рядов.
Твердый знак сбежал под утро.
Плюнул в пол и был таков.
blagoroden_don
26.10.2010, 23:12
Готовя сердце к новому стиху,
Из пустоты к наполненности призван,
Застигнут преизбытком легких сил,
Что высветляют вещи быстрым смыслом
И оставляют привкус точной жизни,
Готовя сердце к новому стиху,
Я раздвоился: одного себя
Я с радостью пустил на побегушки,
Как пробку, погружая в суету,
С уверенностью: выплывет, не страшно,
Поскольку здесь же наблюдал другой,
Живя и полнясь назревавшим смыслом
Пространства, несказавшего себя;
Он зреньем прозорливца замечал
Как тополиный пух бесплоден на асфальте
Большого города, как женщина улыбку
Привычную готовит, если ей
Показывают карточку ребенка,
Как разум его смотрится в трюмо
Своей внимательности, множась бесконечно.
Готовя сердце к новому стиху,
Я жил в объеме, созданном сияньем
Двух этих родин, двух больших миров,
Чьи сполохи уже неразделимы,
Когда вплотную подошел черед
Готовить сердце к новому стиху...
Плотно сжимая круги
Около хрупкого тела.
Всюду - 'слепые', враги.
След на асфальте от мела.
В прежние времена
Все бы скулили неделю.
Ну, а сегодня вода
Смыла бесследно потерю.
Масса топталась на плоти,
Дико смеялись в глаза.
Утром проснулись в блевоте,
Скупо скатилась слеза.
Можно и мимо пройти, -
Думал простой обыватель.
Водка, венки, цветы -
Так начертал бы писатель.
Просто - Душа умерла!
Кратко и лаконично.
Утром еще же цвела.
Алый закат - поэтично.
Мимо прошел. Улыбался.
Радостно, что чужая.
Дома тихо нажрался,
А ночью все понимая
Взлетал и парил обреченно,
Срываясь, пикируя вниз.
Чужая судьба оскорблено
Где-то орудует близ.
С утра не проснулся и днем он
Лежал долго-долго в воде.
И крови на теле разводы,
И строки на мокром столе.
Нет, я не хочу Вас оправдать.
Быть может, виноваты сами,
Что не желаем воевать
И умоляем их безмерно со слезами.
Расспросы наши о лишениях без сна
Уютно поселились в коммуналках.
И все равно и день, и ночь, гроза,
Когда нету рассола в грязных банках.
Зубы стучат спросонья, от мороза.
Ты кутаешься в старый, пыльный плед.
На подоконнике засохла, глупость, роза,
А ты все кровью пачкаешь паркет.
Да, я хочу Вас осудить
За предрассудки, лживые старанья.
Печально, грустно, тяжело просить,
С укором думать, что заслужил вниманья.
Нельзя построить свой великий дом
Орудуя одними матюгами.
Запомните: расплатитесь потом,
Когда затопчите родное сапогами.
Тебе не спится, тревожит тихий бред,
Мечтания о радостной расплате.
Ты сим живешь последних пару лет
В разбитой, однокомнатной палате.
Глаза уже устали от борьбы,
И кожу на руках спалили сигареты.
Ты протоптал ногами полстраны,
Частенько попадая в лазареты.
Остался только хрипловатый голос,
Печаль и пару шрамов на щеке.
Ты так решил - по определенью холост.
И вновь плывешь по этой каменной реке.
Нет, мне сегодня не до шуток.
Я запрещаю Вам всем говорить.
Наш вид за окнами так жуток,
Что хочется скорее кровь пустить.
Тебя съедает частый приступ рвоты,
Нет сил слова произносить.
Ты вновь солдат уже убитой роты,
Которую не смогут допросить.
Желтеют стены, замедляя сон.
Ты шепчешь: 'Просыпайтесь люди'.
Ваш лозунг: Преступить закон.
И ждете счастья на красивом блюде.
С каждой секундой тяжелей дышать.
Не шевелишься, даже не моргаешь.
Нет сил, чтобы с постели приподнять
Себя. Давно ты умираешь.
blagoroden_don
26.10.2010, 23:16
На открытке
дракон медный –
чужой демон
чужой страны.
Это сейчас модно:
восточная кухня,
восточные языки.
Можно
китайским батиком,
можно
мечом японским
украсить свою спальню,
сохраняя лицо.
Заказывать в ресторанчике
немыслимые водоросли.
Пить живую гадючью кровь,
рассчитывая
на вечную молодость.
Можно
не быть модным.
Не скоблить ракушки
тоненькой палочкой,
извлекая начинку,
забыть о батике,
мече и прочем.
Но прислушаться
и услышать
скрип чешуи
дракона.
У нас уж нету ничего,
У нас уж все забрали.
Да нет, не лгите вы себе,
Мы сами все отдали.
И что же есть у нас теперь,
Да что у нас осталось,
Кроме больных слезами глаз,
В которых смерть топталась.
Что снег летящий, он для всех,
Как искренность в печали.
Шум поездов только затих.
Века нам отвечали.
А дело в нас самих, пойми,
Нам наплевать на тех, кто рядом,
Кроме быть может нас самих,
Мы их едим голодным взглядом.
Да как же жить в этой грязи,
Когда вокруг такое.
А ты возьми да разберись,
Спокойно сам с собою.
Когда поймешь, что не один
Ты думаешь о смерти,
Тогда найдешь своих друзей
И может, споешь песни.
У нас уж нету ничего
Давно уж все забыли,
Кому-то все отдали,
А многое пропили.
Вот жизнь упала на асфальт,
А я прошелся мимо,
И кто-то плюнул, кто-то рад,
А на душе тоскливо.
И я заплачу, горько мне,
А люди крикнут: Брось ты,
Ведь жизнь всего лишь кожура,
А может рыбьи кости.
Не лезьте в душу вы ко мне,
Не плюйте вслед и в сердце,
Лишь это будет жить во мне,
Когда захлопнут дверцу.
Без стука, тихо, щелкнет ключ.
И неба уже нету.
Такая вот больная жизнь.
Прощай, - скажу я лету.
Хворают души, сквозняки
Уже давно продули,
И только наши огоньки
В церквях лишь не задули.
blagoroden_don
26.10.2010, 23:20
Теперь я знаю, как из человека сделать ластик:
берётся девушка,
то есть замуж,
рождаются с её помощью дети,
то есть вешается на неё всё хозяйство,
при этом почему-то требуется, чтоб она была не матерью, а любовницей,
то есть демонстрируется, как < церковность > перетекает в подлость.
И вот всё не стоит ничего:
её подсаживают на вещества,
спаивают,
бросают,
переодевают,
приобретают, –
ластик только вздрагивает и плачет,
плачет и прогибается:
Дело ведь не в том, нравится ли:
А знаете
что за привилегия быть покупаемой?
Сесть! Встать! Лечь! Петь! Дать! Не дать!
Милый ластичек, сотри меня теперь скорей из памяти –
раз:..
два:..
три:..
четыре:..
и
(чтоб не сказать)
пять.
Другие.
О горе вам неправедным и лживым,
Лишенным искренности, ласки и любви.
А в глубине душе, каким же был красивым,
Когда плясал, чуть отрываясь от земли.
Сегодня вы смеетесь за спиною,
Улыбку прячете от нравственных очей,
А завтра убежите, взяв с собою
Всю красоту и сказочность ночей.
Скрываетесь по темным переулкам,
Боитесь своих собственных речей.
Любовь для вас - стремление к прогулкам,
Ни жизнь под искрами божественных свечей.
И пьете вы не с горя, а со злости,
От черной зависти к родне или к друзьям,
Не ходите вы вечерами больше в гости,
А счастье все расписано по дням.
И думаете: все другие - слуги,
Бездушные и глупые они.
В ваших глазах от злобы и натуги
Давным-давно погасли все огни.
Вы умираете, не видя мир чудесный,
Для вас главнее, что скажет завтра люд.
Спешите просчитать ходы, вам не известны
Причины, из-за которых все живут.
Глупцы, вы прожили бездарно.
Разбили все идеи. Горе вам.
И этот яд я пью, но как не странно
Себя за каплю счастья не продам.
Вот мой клинок, и честь я отстаю
Решительно, не в праве отступить.
Но вас всего лишь об одном молю:
Не стоит мои мысли хоронить.
І сняться сни,гіркіші від ропи.
Вони кричать як заткнуті чопами.
Мені приснились в полі черепи,
по самий обрій - поле з черепами.
Їх вивертають з ґрунту лемеші.
А поле заростає блекотою.
Видіння стемнілої душі,
аж губи обкипіли гіркотою...
Чекаю лиха,звідусіль,щомиті.
Біди чекаю. Горя. Звідусіль.
Вже зірочки на чорнім оксамиті
Чумацьким Шляхом розсипають сіль.
Чого мені? Нажився я доволі.
Як гарно пахне сіно молоде!
Та тільки часом дрібка тої солі
мені з небес у очі попаде...
ДАМОНУ - ОТ ХЛОИ
(понимающей его с полуслова)
Помнишь, следом за мной в магазин овощной
Ты зашел и сказал мне, бедняжка,
Что дурна я лицом и спесива притом,
Сам же, знаю, подумал: милашка!
Покупая муку (я ведь славно пеку)
Для шарлотки и сало свиное, -
Помнишь, взяв кошелек, яблок полный кулек
Поручила держать тебе Хлоя?
Не забудь, как потом ты запрыгнул с кульком
Прямо в омнибус, я же осталась:
Не рассеянность, нет, пожалел на билет
Ты три пенса мне - сущую малость!
Помнишь, как удалась мне шарлотка в тот раз,
Как считал ты минуты до чаю?
Ты сказал, что она сыровата, пресна, -
Это шутка была, я же знаю!
Вспомни, как пригласил нас на Выставку Билл,
Где штуковины всякого рода.
Ты сказал, что пойдем мы кратчайшим путем -
Два часа он прождал нас у входа.
Этот путь был кружной, миль двенадцать длиной,
В павильон нас уже не впустили,
И приятель твой Билл над тобой же трунил,
А тебе хоть бы что, простофиле!
Тут, уняв свою прыть, ты спросил, как нам быть,
Я сказала: «Домой, и скорее!»
Ты, как верный мой паж, оплатил экипаж.
(И не взял даже сдачи с гинеи!)
Но припомни, Дамон, как ты был удивлен,
Что затеяла этак мудрить я:
Ехать нынче домой, а с утра в павильон
(Ты бы ждал там всю ночь до открытья).
Или вспомни загадку, которую Джон
Повторил тебе, милый, раз десять:
«Если кто-то кого-то зарезал ножом,
То за что его нужно повесить?»
Ты ко мне со всех ног прибежал, дурачок,
Угадав, что помочь я сумею.
Ну-ка, вспомни, Дамон, как ты был потрясен,
Когда я отвечала: «За шею!»
Ты, Дамон, тугодум, слабо развит твой ум,
Все смеются вокруг над тобою,
Хоть собой ты хорош - что с такого возьмешь?
Соглашайся-ка лучше на Хлою.
Только Хлоя тебя так сумеет, любя,
Защитить и понять с полуслова!
Ты же сам без меня не протянешь и дня…
Может, все повторить тебе снова?
перевод Марины Бородицкой
Только блеснет голубая денница,
Только что сон золотой убежит –
Злая, громадная, черная птица
У моего изголовья сидит.
Смотрит мне в душу большими глазами…
О, этот острый, насмешливый взгляд!
В нем отрицания мертвое пламя,
В нем отупенья безжалостный яд.
Кто ты, проклятая? Грозною тенью
Ты поднялась на житейском пути…
Доводов разума, слов убежденья
Против тебя не могу я найти,
Веру, любовь, сострадание, счастье,
Светлую память утраченных дней, –
Все ты в душе уничтожила властью
Этих насмешливых, острых очей…
Сердце полно равнодушною скукой,
Жалобу даже забыли уста…
Стала мне жизнь непосильною мукой…
Кто ты, проклятая?.. «Я – пустота»…
Перевод Зои Бухаровой
ЧТО РАССКАЗЫВАЛ ТОМАС В ПИВНОЙ
Я видел Бога! Думаете, вру?
Я лицезрел Всевышнего не спьяну!
Он опирался на вершины гор,
А борода струилась на ветру
За край Земли! И зоркий Божий взор
Скользил по суше и по океану...
Я врать не стану!
У Господа был недовольный вид.
Он был сердит!
Я видел его близко – вот как вас!
Чело его от гнева излучало
Ужасный цвет! И он ворчал устало:
“Планетка эта мне не удалась,
Тут все не так – все, с самого начала!”
И он занес ладонь
Над маленькой вертящейся Землею!
Но встал я на пути, кричу: “Не тронь!
Не видишь, что ли, кто перед тобою?”
Он пригляделся – и расцвел:
“Так ты не помер, дорогое чадо!
Я рад!” ...И руку страшную отвел.
перевод Марины Бородицкой
...Нічого по-справжньому не хотілось
У білому світі, де біль, де біль...
Все далі і далі від духу тіло,
Важке від похмілля з чужих весіль.
Все більше мене потойбіччя манить.
Тут рибні консерви хіба таїна?..
Хоч голос русалки – як плоть туману,
І постріл далекий...
І смак вина...
Зірок повні гнізда і цвіту, цвіту...
Гримить – наче перший оргазм весни!
І знову хочеться жить на світі,
Як ті он сільські пацани:
У травах високих коника пасти –
Й не знати, що він – пегас.
Не знати, що світ – наче вовча пастка,
В якій не один погас.
І ти, сирота, – в ній, і сильні світу...
Хто мудрий, а хто – герой.
Бо пустка для пастки ніколи не світить.
Там час тече – як Дніпро.
Там легко (як сніг чи вогонь) вмирають
Усі, хто... вогонь чи сніг.
Як є батьківщина – не треба раю, –
Сказав поет...
Але жити у ній не зміг.
І я не знаю, чи зможу нині,
Коли продається той, хто хреста несе.
Хочеться віршів, вина і сорочку зі скрині...
Все.
* * *
В заманчивой шляпе, бездомный и дикий,
я вышел на улицу в семьдесят лет.
Меня распознать невозможно. Поэтому
я рядом таскаю портрет.
На нем — удивительной силы попутчик,
как я, но седой и без глаз.
И подписи нету к портрету. Поэтому
я рядом таскаю блокнот.
В блокноте стихи о прекрасной медведице,
которая сверху лежит.
Но это не понято всеми. Поэтому
я с нею ношу перевод.
В моих переводах нет строчек о партии,
которую Карпов сыграл,
и все непонятно для уха. Поэтому
я также таскаю словарь.
Словарь — это средство быть вовсе
непонятым,
однако работать и жить.
И я проживаю в сугробе на улице, похожей на русский язык.
* * *
Помнишь ли, приятель мой, Каплан,
огоньки в никчемную погоду?
Черный зонт, малиновую воду?
Можешь мне поверить, он был пьян.
Помнишь ли, приятель мой, Каплан?
краски, краски,
краски, краски,
краски?
В темноту, под ливень,
без подсказки
улетает мокнущий баклан.
Кто он был? Расплакавшийся гений
или подгулявший наркоман?
Среди строк газетных сожалений
мы его не встретили, Каплан.
Стиснув руль,
во мраке очевидном,
бестолково маясь над страной,
он боялся старости постыдной
и добился смерти легковой.
МАЛЬЧИК ТРИНАДЦАТИ ЛЕТ, ЖАЛЕЮЩИЙ ЖАРЕНУЮ РЫБУ
Гласят глосят
изжаренные губы.
Ты слышишь эти звуки карантинного набата,
Николай?
Твои слезинки
текут и капают полосками фольги
из-под ресниц.
Ты подожди,
к тебе
под кожу проникает
на шум дождя похожий масла стук
со сковородки,
там, где жарят рыб.
Теперь смотри,
под серой пленкой
ты мякоть белую берешь к себе в слюну.
Ты съел!
Как вкусно!
Ты лезешь за вторым куском, предатель,
мальчик взрослый!
Ты слышал звуки конского копытного набата,
Николай.
* * *
Когда на улице тюрьма,
а в комнате жена,
и эти мерзлые стихи
не ослабляют стон,
какой лечебный анальгин
потребует душа
за тихий праздник теплых плеч
и запах анемон?
Когда однажды в поздний час
ко мне приходит врач
и говорит, что я здоров,
причем здоров как бык,-
я понимаю это так,
что стоит мне упасть,
и все поймут, что я упал.
Не приведи господь!
Когда какой-то водолаз
кричит в мое окно:
- Пойми, ты губишь всех не так,
как губят все тебя! -
Я понимаю это так,
что я уже не тот,
кого любили ни за что
пятнадцать лет назад.
NorthWind
27.10.2010, 07:53
Самые лучшие минуты
Были у милой Анюты.
Ее взоры, как синие дверцы,
В них любовь моя,
в них и сердце.
С. Есенин
NorthWind
27.10.2010, 08:01
Грубым дается радость.
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна.
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
А на улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов. Я робкий.
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки -
Душу мою затыкать.
С. Есенин
NorthWind
27.10.2010, 08:12
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.
Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.
Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.
С. Есенин
Остаться ЧЕЛОВЕКОМ в наше время сложно.
Превратиться в скота – проще простого.
Люди и скоты – два лагеря, два общества.
А что делать в том случае, если до первого ты не дотягиваешь, а ко второму душа не лежит? Затерянный, разочарованный, несовершенный…
Кто же ты всё-таки – человек или…?
mothlight
27.10.2010, 09:02
Ольга Олгерт
Cloudy train
Нас в небе не видно - ищи не ищи,
Найдя в облаках грозовые лекала,
Мы души одели в цветные плащи,
И стали похожи на тени вокзалов,
Где ждут отправления антимиры,
И бог выдаёт нам билеты у кассы,
Где мы, словно гномы из детской игры,
В душе мастерим поезда из пластмассы ,
И знаем ,что сбудется день без тревог,
В дожди превратятся людские печали ,
И Ангел – хранитель железных дорог
В небесном купе нас с тобой обвенчает,
Парящих на крыльях над рельсами снов,
Где поезд в мечту отправляют по средам,
Где в тамбуре курит прощанье любовь,
И снова бежит по вчерашнему следу
Туда, где ,не веря дотошной молве,
Не слушая соло шагов монотонных,
Встречая идущий по крышам рассвет,
Сияют глаза привокзальной мадонны ,
Творящей молитву в раскрытом окне,
Стоящей в людском безразличье по пояс,
Как будто предчувствуя - завтра ко мне
Придёт с опозданьем твой облачный поезд.
похоже, меня нужно перенести в тему про счастливое детство...
как можно без сороконожек вырастить детей, не представляю...
вот еще из детства
Николай Заболоцкий
МЕРКНУТ ЗНАКИ ЗОДИАКА
Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей.
Толстозадые русалки
Улетают прямо в небо,
Руки крепкие, как палки,
Груди круглые, как репа.
Ведьма, сев на треугольник,
Превращается в дымок.
С лешачихами покойник
Стройно пляшет кекуок.
Вслед за ними бледным хором
Ловят Муху колдуны,
............................
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты!
1929
Подустав от жизни плотской,
Травку классную курнув,
Спит Колюня Заболоцкий…
Или бредит наяву?
mothlight
27.10.2010, 09:17
Ольга Олгерт
КОГДА ТЫ ПРИЕДЕШЬ...
Когда ты приедешь,
(загадывать сложно),
Но я загадаю – прости меня, ветер,
За то, что на завтрак ем пудинг творожный,
Пью кофе с мечтой о далёком поэте,
И жизнь заедаю бессонницей с хлебом,
Очистив от шкурки души авокадо,
Томлюсь ожиданьем , прости меня , небо,
За то, что прощать меня больше не надо,
Читаю с утра о потерянном чуде,
И думаю – лето своё не упустит,
И нас для последнего танго разбудит,
Взращённых на страсти, безумстве и грусти,
Нас встретит луна –полузверь,полумесяц,
Наполнив прозреньем кофейные чашки,
Мы будем летать –обязательно вместе,
Пропахшие мудростью юные пташки,
Всё это – потом…В ожидании встречи
Я стану цветком – без корней и различий,
Я стану бессмертной - прости меня, вечность,
За то,что живу со времён Беатриче,
И жду,что над миром,смешным и огромным,
Послышится эхо о новой победе
Любви над тоской,
Станет сердце двудомным,
Когда ты приедешь...
Когда ты приедешь?
mothlight
27.10.2010, 09:21
Ольга Олгерт
Там, где небеса твоей души
Обнимают солнечные страны,
Напиши мне, милый, напиши,
О пропахших юностью каштанах,
Где дрейфуют в осень мотыльки,
Позабыв июльскую обитель,
Где листву каштановой реки
Переходит вброд небесный житель.
Где на крыльях облачных стрекоз
Селятся мгновенья вдохновенно,
Где рассыплет Бог веснушки звёзд
По щекам застенчивой Вселенной,
Напиши мне, милый, сгоряча
О любви ,сиренево и густо,
Отпустив вчерашнюю печаль
В маету Андреевского спуска.
Напиши про строгие черты
Храмов на заоблачных высотах,
Покажи мне Киев с высоты
Дерзкого сердечного полёта!
Где стихов поющая трава
В тишину Крещатика одета,
Где вскипает вечером молва,
И волной несёт меня по свету,
Где вовек не кончится игра
Чувств и слов у страсти в изголовье,
Где не стынут в чашках до утра
Кофе с молоком и ночь с любовью.
Там тюльпаны, в полночь выходя
Из груди земли, дают обеты –
Не судить о скупости дождя
В сердце одинокого поэта,
Где мечты как ландыши звенят,
Под крылом разбуженной стихии…
Напиши мне, милый ,про меня,
На обрывках снов, летящих в Киев..
*
mothlight
27.10.2010, 09:30
Ольга Олгерт
На крыльях волн
Он не узнает, как в небе, в звенящей мгле,
Плещется тихо забытой тоски река.
Дайте мне силы – искать его на земле,
Дайте мне голос – прославить его в веках.
Сколько гулять нам по жизни, ища покой,
Если на всём, что в полёте – любви печать..
Дайте мне душу – чтоб слиться с его строкой,
Дайте мне крылья – чтоб сердце его качать...
Мысли июньского неба прочтёт прибой,
Солнечным дюнам во сне обещая страсть.
Дайте мне полночь – взойти для него звездой,
Дайте мне утро – в ладони его упасть..
mothlight
27.10.2010, 10:00
Я меняюсь так быстро, что, кажется, не успеть
За моим превращеньем ни снегу, ни даже веку.
Отыщи меня взглядом в деревьях, в листве, в толпе,
Говорящее облако в образе человека.
Я меняюсь, не зная , найдётся ли мой двойник,
Жизнь – сегодня - небесная, завтра – опять земная,
Я меняюсь с опаской, ведь, может быть, через миг
Я ворвусь к тебе ветром, а ты меня не узнаешь?
Ольга Олгерт
"Мама, разреши мне стать шлюхой...
Лужи питаются шагами моих огромных ботинок,
на дорогах, которые украли воры.
Я продам свою любовь любому из жителей неба.
Они с огромными глазами и боятся самолётов.
Но развязались шнурки, и я грязнуля.
И мои огромные ботинки вновь кормят лужи.
Мама, разреши мне стать шлюхой... "
Рёва Дитя
NorthWind
27.10.2010, 11:10
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко-нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно-довольное, тайно-блудливое,
Плоско-смешное и тошно-трусливое,
Вязко, болотно и тинно застойное,
Жизни и смерти равно недостойное,
Рабское, хамское, гнойное, черное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
Но жалоб не надо. Что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем: все будет иначе.
З. Гиппиус
mothlight
27.10.2010, 11:51
Влюблённость и Любовь...
Люблю? Или Влюбилась?
Как здесь найти рубеж,
И есть он или нет?
Что если для тебя - вселенная открылась?
А если чей-то облик - и есть - весь СВЕТ?
Влюбляются легко, мгновенно,
с фейерверком
В глазах и мыслях,
С ароматом грёз в душе.
Всё кажется волшебно-необыкновенным:
Слова, поступки (лучше нет - нигде).
"Витаешь в облаках", во снах его встречаешь,
Готова всю себя отдать ему...
Но, что о нём, в конце концов, ты знаешь?
А всё узнав?
Захочешь снова встретить?
Наяву?
Любовь, подчас, тягуче-молчалива,
Без роз, объятий и свиданий на углу.
Касанья (ненароком)
вызывают не восторг, а робость.
И так же, ты готова всю себя отдать - ему.
Так, где же грань?
Любовь или Влюблённость... ?
Не в том ли, что спроси:
"Взойдешь ли на костёр,
Чтоб за НЕГО, за все ЕГО грехи ответить?"
И ты не думая - шагнешь.
Назад не бросишь взор.
Не будешь думать: прав или не прав,
Виновен или нет предмет твоих терзаний?
Не будешь размышлять:
ЧТО для него - любовь?
И ВИДИТ ли венец твоих страданий?
Ты просто всё отдашь ЕМУ -
Себя, и жизнь, и сердце, душу -
Без остатка.
И Он теперь с тобой ОДНО
(где нет - его, тебя)
И в бедности, и в горе, и в достатке.
Влюбленность и Любовь...
Люблю или влюбилась ... ?
Готова ли взойти на жертвенный костёр?
Готова ли всю жизнь -
До капли,
Без остатка -
Отдать ЕМУ?
Назад не бросив взор?
Okulina (c)
mothlight
27.10.2010, 12:12
ВЫ ВСПОМНИТЕ МЕНЯ
Et sur vous si grondait l'orage,
Rappelez-moi, je reviendries!..
Simple histoire *
Вы вспомните меня когда-нибудь... но поздно!
Когда в своих степях далеко буду я,
Когда надолго мы, навеки будем розно —
Тогда поймете вы и вспомните меня!
Проехав иногда пред домом опустелым,
Где вас всегда встречал радушный мой привет,
Вы грустно спросите: «Так здесь ее уж нет?»—
И мимо торопясь, махнув султаном белым,
Вы вспомните меня!..
Вы вспомните меня не раз,- когда другая
Кокетством хитрым вас коварно увлечет
И, не любя, в любви вас ложно уверяя,
Тщеславью своему вас в жертву принесет!
Когда уста ее, на клятвы тороваты,
Обеты льстивые вам станут расточать,
Чтоб скоро бросить вас и нагло осмеять...
С ней первый сердца цвет утратив без возврата,
Вы вспомните меня!..
Когда, избави бог! вы встретите иную,
Усердную рабу всех мелочных сует,
С полсердцем лишь в груди, с полудушой — такую,
Каких их создает себе в угодность свет,
И это существо вас на беду полюбит —
С жемчужною серьгой иль с перстнем наравне,
И вам любви узнать даст горести одне,
И вас, бесстрастная, измучит и погубит,—
Вы вспомните меня!..
Вы вспомните меня, мечтая одиноко
Под вечер, в сумерки, в таинственной тиши,
И сердце вам шепнет: «как жаль! она далёко,—
Здесь не с кем разделить ни мысли, ни души!..»
Когда гостиных мир вам станет пуст и тесен,
Наскучит вам острить средь модных львиц и львов,
И жаждать станете незаученных слов,
И чувств невычурных, и томных женских песен,—
Вы вспомните меня!"
------------------------------------------------
* И если над вами грянет буря, позовите меня, и я вернусь!.. «Простая история» (фр.).
Евдокия Ростопчина
NorthWind
27.10.2010, 12:33
14 декабря 1917 года
Д. Мережковскому
Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли всё святое:
И стыд души, и честь земли.
Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И Невесте
Солдатский штык проткнул глаза.
Мы утопили, с визгом споря,
Её в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И наворованном вине.
Ночная стая свищет, рыщет,
Лёд по Неве кровав и пьян...
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!
Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной...
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплёванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьётся рабий дым,
Дрожа протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть - или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
З. Гиппиус
Марина Ершова
27.10.2010, 13:28
Липкие локоны тучей разбросаны,
руки раскинуты, платье в земле.
Травы, залитые черными росами,
пир на смертельно-холодном столе.
Кружит и кружит поземка похмельная
белые, свежие вишни-цветы.
Дождик запел, будто песню весеннюю,
ласковой неги, смывая мечты.
Ветер, упрямо цветы осыпающий,
дует на нежную плоть все сильней.
Ласковый свет от Души отлетающей
сад укрывает от холода дней.
Марина Ершова
NorthWind
27.10.2010, 14:40
Жизнь моя как ветер бесшабашный,
Что над полем соколом парит.
То как сон окажется ужасна,
То весенним эхом зазвучит.
Жизнь люблю: юна и огневая
Как весенний полевой цветок.
И шипы я жизни принимаю,
И люблю, как юности дано.
О, земля! О, мать моя родная!
Мне цветы и кровь твою любить.
Жизнь с тобою не заменишь раем,
Без тебя,любимой, не прожить.
Я стихии мира не боюсь:
Можно разорвать меня на части,
Все равно я солнцу улыбнусь
И в глазах моих увидят счастье.
С. Нерис
Константин Фофанов
«Прошла любовь, прошла гроза...»
Прошла любовь, прошла гроза,
Но грусть живей меня тревожит.
Еще слеза, одна слеза,
Еще - последняя, быть может.
А там - покончен с жизнью счет,
Забуду все, чем был когда-то;
И я направлю свой полет
Туда, откуда нет возврата!
Пусть я умру, лишенный сил,
Не все кончина уничтожит.
Узнай, что я тебя любил,
Как полюбить никто не может!
С последней песнею любви
Я очи грустные смежаю...
И ты мой сон благослови,
Как я тебя благословляю!
1900
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.
Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.
Кто иглы заслезил
И хлынул через жерди
На ноты, к этажерке
Сквозь шлюзы жалюзи.
Кто коврик за дверьми
Рябиной иссурьмил,
Рядном сквозных, красивых
Трепещущих курсивов.
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За теской алебастра?
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей?
Ты спросишь, кто велит?
- Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя,- подробна. /Б.Пастернак/
Разбитой осени теперь смешна цена.
Зачем она – туда не возвратиться,
Пережита и пролита, одна,
Покинута, уже не повторится.
Не повторится тёмный день, когда
Огромные, чернеющие капли
Стучали, и нечистая вода
По улице бежала.
Тебя тогда я принимал всерьёз,
И мне казалось – всё неповторимо:
Твоя улыбка на границе слёз
И осени ночная половина,
Когда мы оставались, наконец,
Вдвоём, и полумёртвые, лежали
Под грохот оглушительный сердец
И больше не себе принадлежали.
Теперь постой. И вот она, цена
Разбитой осени, простого расставанья:
Ты мне всё так же явственно видна
Сквозь эти неживые расстоянья.
Я не всерьёз об этом говорю,
Мне дождь напомнил. Всё же повторился
Дождливый день, вода – я повторю –
Бежит по улице…
Андрей Гришаев
Внезапное утро – обман
ушли голоса, кутерьма
торчат сиротливо дома
из куч золоченого сора
Итоги нелепого спора
А ворон на ветке размяк
и слушает без суматохи
как осоловело сквозняк
свистит, промерзая на вдохе
Последняя песня эпохи
Евгений Никитин
Она отмечает кончиком сигареты
точки в воздухе, одну за другой.
То ли контуры тыквы, то ли кареты,
то ли ночного зверя – и хвост трубой.
Очевидно, сегодня она понапрасну
ждала чудес, как старухи ждут беду.
Вспыхивают и гаснут
яблоки фонарей в саду.
Слово «сад» – прохладное и простое:
сразу вижу дерево и цветы.
То ли нет никого во тьме, то ли
да-да, нет-нет. Чуть возник – и след простыл.
Евгений Никитин
Говоришь, бывает, с другим
про зеленый сад,
про закатный дым.
Между тем ты сам виноват.
Между тем ты сам виноват,
что туда тебя не зовут.
И забвения виноград
на уста тебе не кладут.
Даже звать тебя «Виноват».
И зима прядет
много лет подряд
тонкий, как паутина, лед.
Евгений Никитин
Лиса Алиса
27.10.2010, 20:13
cкворечник
как бы ни было пусто в гортани - дыши, пересмешник!
замолкай, только если пытают - зачем ты, о ком?
это больше не я, это маленький гордый скворечник
с черной дыркой над самым летком,
с заполошной зимой, одеялом на мокнущей вате,
очарованной жизнью, где всякое дело - труба:
вот сестра моя смерть в полинялом больничном халате
с папироской в некрепких зубах,
на балконе, пропахшем сиротскою хлоркой и тряпкой,
только плечи в мурашках, а так - высоко и легко.
остальные встают в эту ночь осторожно и зябко,
как босые на кафельный пол.
я хочу не того, кто вошел бы отчаян и черен,
но того, кто искал бы меня до последнего дня,
и нашел бы в кармане меж бусин и яблочных зерен -
и оплакал бы все за меня.
© Copyright: Екатерина Перченкова
Оглядеться и взвыть - невеликая тонкость,
замолчать - не особый позор.
Остается пронзительный дождь, дальнозоркость,
лень, безветрие, рифменный вздор -
для других, вероятно, бывает награда,
для аэдов, мучительный труд
изучивших, которые музыку ада
на латунные струны кладут,
для других, беззаботно несущих на плаху
захудалую голову, будто капустный кочан,
тех, которым с утра улыбается Бахус,
и русалки поют по ночам -
но такому, кто суетен, и суеверен,
и взыскующим Богом забыт,
кто с рожденья ломился в открытые двери
веры, смерти и прочих обид -
не видать запоздалой истомы любовной,
не терзаться под старость, впотьмах,
неутешною страстью, горящею, словно
светлячки на вермонтских холмах.
Маринка21
27.10.2010, 20:45
Приманкой ласковых речей
Вам не лишить меня рассудка!
Конечно, многих вы милей,
Но вас любить - плохая шутка!
Вам не нужна любовь моя,
Не слишком заняты вы мною,
Не нежность - прихоть вашу я
Признаньем страстным успокою.
Вам дорог я, твердите вы,
Но лишний пленник вам дороже.
Вам очень мил я, но, увы!
Вам и другие милы тоже.
С толпой соперников моих
Я состязаться не дерзаю
И превосходной силе их
Без битвы поле уступаю.
Е. Баратынский
Красные Листья под Инеем -странное имя:
Сколько в Китае затейных и умных имен!
Часто бывал я пленен и обрадован ими,
В странное имя сегодня я снова влюблен.
Иней на листьях кленовых? Но вы же весенний
Яркий и юный цветок! И ответили вы:
"Много весною и красок, и снов, и цветений,
Осень скупее, и осенью меньше листвы.
Осень чиста и прозрачна, грустна и свободна,
Осень усталая - к жизни ее не зови.
Осенью иней на листьях, как панцирь холодный,
Гордая осень от вас не захочет любви".
Да, но и осенью в полдень сильней пригревает
Бледное солнце и светит в кленовом саду.
Будет минута: неласковый иней растает,
Красные листья и губы под ним я найду!
ВАЛЕРИЙ ПЕРЕЛЕШИН
(1913 - 1992)
Ночи без любимого — и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому —
Кто от века не был — и не будет,
Кто не может быть — и должен быть.
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен — вниз...
Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется — Жизнь.
Марина Цветаева
Те женщины, которых я любил,
И те, что и меня любили тоже...
Я вашу память тем не оскорбил,
Что новую любовь ценил дороже.
Вы не были ни строже, ни верней,
Быть может не стыдливей и не чище,
Но вся любовь и нежность наших дней
В сравненье с вами так бледны и нищи.
И все мечты грядущих перемен,
И новых чувств неотвратимый фатум
Я отдал бы за боль былых измен
С их острым и греховным ароматом.
АЛЕКСАНДР ПЕРФИЛЬЕВ
(1895 - 1973)
serg1969
27.10.2010, 22:37
Увидеть бы море сегодня,
не завтра, сегодня, сейчас,
не после того и того-то,
а прямо, чтоб — вот оно, вот оно,
за этими крышами, окнами,
катящееся на нас
всем блеском своим, всеми волнами,
как в первый какой-нибудь раз.
Увидеть бы море сегодня,
немедленно и наяву,
за бензоколонками сонными,
за скукой трамвайных путей —
и лодки с их днищами черными,
и россыпь сетей и цепей,
и эту сухую, колючую,
ползучую, злую траву,
и дюны, песчаною кручею
взлетающие в ту высь,
где легкою кручей, летучею
небесная движется мысль…
Увидеть бы море сегодня,
немедленно, прямо сейчас,
великое море Господне,
все знающее про нас...............
Алексей Макушинский
blagoroden_don
27.10.2010, 22:39
Как мало нам дано - уже багряны листья
На кленах, и теперь, превозмогая прыть
Стремительных минут, я так боюсь витийства,
Я не люблю слова - их надо говорить
И речи ручеек тягучей течью полнить,
А голос мой так слаб и шумно так вокруг,
Что звуков не узнать, не разобрать, не вспомнить,
И музыке одной я оставляю звук.
В конце концов любой знак нотный, знак певучий
Честнее знаков тех, которые в тетрадь
Я заношу, когда мне позволяет случай
Отпечатками пальцев по небу бегут облака -
Это вечер задернул на окнах галактики шторы.
И в изменчивом свете, едва прикоснувшись, рука
Отодвинет на миг все минувшие беды и ссоры...
По застывшим сердцам пробежит электрический ток...
Полсекунды - разряд... и как будто бы не было тени.
И закатное солнце поймает лучами листок
Словно мысли о вечном упавший ко мне на колени...
И покажется вечер каким-то бездушно-пустым,
Словно что-то забыл дописать захмелевший художник...
Словно что-то ушло... Ускользнуло за радуг мосты...
И пурпуром подсвеченный сеется с кисточки дождик...
Рассыпаясь по листьям, взмывают осколки костра,
На секунду являя такое привычное чудо...
Можешь взять его в руки, а холодно будет - истрать,
Подели на слова: "Ну откуда... откуда... откуда?.."
Ничего не случилось. То просто заплакал закат,
Отражаясь в оливковом взгляде кого-то чужого.
Полсекунды без солнца. И тихо - три шага назад...
Ничего не случилось. Даю тебе честное слово...
© Copyright: Акелла -Такая Как Есть, 2010
serg1969
27.10.2010, 22:52
Там хорошо, где нас нет:
В солнечном лесу, в разноцветной капле,
Под дождем, бормочущим “крибле-крабле”,
В зелени оранжевой на просвет.
На краю сиреневой пустоты
Человек, как черточка на бумаге.
Летчик, испугавшийся высоты,
Открывает глаза в овраге.
Воздух скручивается в петлю
По дуге от чужого к родному.
Человек произносит: “Люблю!”
И на ощупь выходит из дому.
Ночь, как время, течет взаперти.
День, как ангел, стоит на пороге.
Человек не собьется с пути,
Потому что не знает дороги.......
Дмитрий Веденяпин
Этот в зеркале... Кто ты?.. Не знаю.
Тусклый взгляд и в щетине щека.
Я себя - не таким ощущаю:
Мне - семнадцать... ну, больше слегка!
Так же я неуверен, как прежде,
В правоте и в поступках своих.
Так же - всё пребываю в надежде...
Так же - горблюсь от взглядов чужих.
Инфантильность?.. Не знаю... Быть может...
Не сносить мне уж этот ярлык!
Не становится толстою кожа,
И ходить напрямик - не привык.
Всё - сомненья, сомненья, сомненья...
Не задеть, не обидеть кого...
Так однажды в своём отраженьи
Не узнаешь себя самого!
Где тот мальчик?.. Он будто бы рядом,
Лишь не смотрится в это стекло,
В стороне - с недоверчивым взглядом:
Как его, мол, сюда занесло? -
В этот дом, в это чуждое тело:
Седина и затравленный взгляд, -
И никак уже - странное дело! -
Без него - ни вперёд, ни назад!
Этот мальчик... Он рос, да не вырос,
Он откладывал всё - на потом,
Он глядит - может в зеркале вирус? -
Незнакомым - почти стариком.
Слева - боли, потише походка,
Тянет в сон и всегда - невпопад.
Взгляд ещё пробежит по молодкам,
Но спешит возвратиться назад...
Уж не воин!.. Но вдруг замечаю:
Мне оттуда взметнулась рука!
Этот в зеркале! Я его знаю!
Это - я... Повзрослевший слегка.
Я по краю иду, по краю...
Ты не спрашивай ни о чём, -
Слово каждое лишь толкает
Дальше, дальше - тугим плечом.
Руку тянешь мне неумело,
Словно хочешь моё столкнуть
Неживое почти уж тело,
Свой надеясь очистить путь.
Теребишь всё меня словами,
Но они все - не те, не те!..
Помнишь, раньше: блеснёшь глазами,
И готов я уже взлететь!
Что случилось?.. Что с нами стало?..
Умер, словно латынь, язык,
Тот, который мы понимали,
Где не нужен ни плач ни крик,
И, любое теперь теряя
Слово, можешь стать палачом...
Я - по краю иду, по краю...
Ты - не спрашивай ни о чём...
Я - труп... хоть двигаются ноги,
И руки хлеба кус несут
Ко рту привычно... Будто богом
Мой на земле окончен путь.
Я - труп... хоть внешне - жив как будто,
И даже локоть будто твёрд,
Хоть внешне - отбиваюсь круто
От надвигающихся морд.
Я - труп... Внутри уж всё остыло,
И смертный холод каждый день,
Мне не оставив даже тыла,
Ползёт и ширится, как тень.
Я - труп... И будто по привычке
Встаю, работаю, ложусь,
И даже побеждаю в стычках,
Но чаще, всё-таки, сдаюсь.
Я - труп... хоть притворяюсь милым,
Хоть деликатен и негруб,
Но всё во мне, как лёд, застыло...
Я - труп. Я - труп. Я - труп. Я - труп.
Я - в крепости своей... Но сквозняки
Разгуливают... И чужие люди
Снуют - без стука, не подав руки,
Как космос, бесконечно далеки,
И холодны, пришедшие оттуда...
Я сам - чужой, чужой в чужих стенах,
Когда-то тёплых, светлых и надёжных -
Один, и знаю: наступает крах
Моей постройки. И сжимает страх.
И ясно, что спасенье невозможно.
Нигде, нигде, нигде приюта нет!
Сбежать, укрыться, спрятаться, забиться -
Нет уголка!.. Везде - держи ответ:
Ты кто? Зачем? Ты заслоняешь свет!..
И не пора ль уже посторониться!..
Родные?.. Нет! В житейской толчее
Удары их безжалостны и грубы,
Чужих нападок пострашнее, ведь
От тех, кто свой, кого привык жалеть,
Не ждёшь подвоха, подставляя губы.
...Опущенные руки. И - тоска,
Тоска собачья взгляд слезами полнит...
Мой дом - не крепость, замок из песка,
Осыпанный дыханьем сквозняка, -
Уж контуром напоминает холмик...
Как много эти люди говорят!
Как много создают словесной чуши!
И каждый что-то пыжится сказать,
И каждый - никого не хочет слушать!
Как много эти люди жрут и пьют!
Желудку - всё: вся жизнь и денег тыщи!
И нет на свете радостней минут
Для них - питья и потребленья пищи.
Как любят эти люди прихвастнуть:
Кто новыми, кто старыми вещами,
Здоровьем ли, увечьем, но - блеснуть:
Мы - здесь! Мы - есть! И тоже, мол, с усами!
Как любят эти люди постонать
Об избранной судьбе своей тяжелой,
О времени нелёгком повздыхать,
О бедах плакать, выпавших на долю!
Как любят эти люди лезть вперёд,
Расталкивая всех вокруг локтями!
И каждый всё хватает и гребёт,
Гребёт к себе немытыми руками!
Как любят эти люди унижать
Других, себе подобных, и в экстазе
Упиться властью... А ещё - лизать
Зады стоящим выше - в рабском раже.
Как любят... Я устал перечислять
Грехи двуногой братии большие.
Но грех один - других критиковать -
Сегодня - мой... Как, впрочем, и другие.
Мы друг друга не видим, мы друг друга не слышим.
Каждый сам по себе, каждый сам за себя.
Даже рядом совсем - тем же воздухом дышим -
Мы не знаем совсем: ты - меня, я - тебя.
Мы толпою идём, мы галдим, мы поём,
Мы кричим, только горло срывается зря.
Каждый - в мире ином, каждый - в мире своём.
Мы, не видя, глядим. Мы молчим, говоря.
Одиночества страх поджидает: в кустах -
И в домах, в темноте - и на ярком свету.
Мы бежим, только нас вновь преследует крах:
Попадаем опять в пустоту, в пустоту.
И не выбраться, нет! Так уж делится свет -
На мирки, на мирочки. И каждый мирок
Только сам по себе: сам - вопрос, сам - ответ,
Сам - в огромной толпе - одинок-одинок!
Вот приду - и потом...
Вот приеду - и будет...
Помышляем о том,
Недалёкие люди.
А «по том» не придёт
Ничего, чтобы стоить
Ожиданья. И вот -
Пребываем в застое.
Жизнь по капле течёт,
Незаметно сочится.
Ваш никак чёт-нечёт
На судьбу не случится.
Пишем белым листом
Одинаковых буден:
Вот приду - и потом...
Вот приеду - и будет...
А у нас сегодня в городе К. выпал первый СНЕГ! Одеваемся потеплее выходя из дома и переходим на зимний репертуар...
Ценю природы музыкальный дар,
особенно при ветреной погоде,
когда бурана весь репертуар
составлен из лирических мелодий.
Вначале тих, но переходит в свист,
то завывает, то смолкает снова -
и вот уже мелодия готова,
исполнена уже a l'improviste.
Люблю смотреть, как - прямо до небес
раскинувшись своим огромным фронтом,
метет метель и как далекий лес
сливается все больше с горизонтом.
И тянет взять бумагу, карандаш
и тут же отразить все это диво,
но все равно - красивей и правдивей
рукой природы созданный пейзаж.
Чаруют тишина и благодать,
а ночью неба звездного картина
влечет - хочу осмыслить и понять,
в чем суть всего и в чем первопричина.
Подолгу размышляю, сознаю
природы удивительный порядок -
в ней много тайн, сюрпризов и загадок,
разгадываю их всю жизнь свою.
Евгений Медведев
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Серебро, огни и блестки,-
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят березки,
Черно-голые вчера.
Это - область чьей-то грезы,
Это - призраки и сны!
Все предметы старой прозы
Волшебством озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым.
Жизнь людей и жизнь природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Жизни с грезою игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра!
Борис Пастернак
НОЧЬ
Идет без проволочек
И тает ночь, пока
Над спящим миром летчик
Уходит в облака.
Он потонул в тумане,
Исчез в его струе,
Став крестиком на ткани
И меткой на белье.
Под ним ночные бары,
Чужие города,
Казармы, кочегары,
Вокзалы, поезда.
Всем корпусом на тучу
Ложится тень крыла.
Блуждают, сбившись в кучу,
Небесные тела.
И страшным, страшным креном
К другим каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут Млечный путь.
В пространствах беспредельных
Горят материки.
В подвалах и котельных
Не спят истопники.
В Париже из-под крыши
Венера или Марс
Глядят, какой в афише
Объявлен новый фарс.
Кому-нибудь не спится
В прекрасном далеке
На крытом черепицей
Старинном чердаке.
Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.
Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты - вечности заложник
У времени в плену.
1956
нежней не бывает –
а он все нежнее
сильней не бывает –
а он все сильнее
грустней не бывает –
а он все грустнее
нужней не бывает –
а он все не с нею…
---------Х-----------
Танцевала Джульетту – теперь пляши Кормилицу.
Пела Татьяну – теперь Ларину спой.
Уступает место , а мог бы просто подвинуться
мужчина в метро. Красивый. Немолодой.
---------Х------------
Умоляла: не засыпай.
Но заснул. И во тьме ночной
одиночество невзначай,
как инкуб, овладело мной.
Как неистовы, как грубы
Притязанья нечистых рук!
Так хозяек берут рабы.
Так солдаты школьниц берут.
- Я пожалуюсь мужу !
- Ложь.
_ Я сейчас позову его!
- Бред.
Никого ты не позовешь.
У тебя никого нет.
Вера Павлова.
Сердечным нежным языком
Я искушал ее сначала;
Она словам моим внимала
С тупым, бессмысленным лицом.
В ней разбудить огонь желаний
Еще надежду я хранил
И сладострастных осязаний
Язык живой употребил…
Она глядела так же тупо,
Потом разгневалася глупо.
Беги за нею, модный свет,
Пленяйся девой идеальной!
Владею тайной я печальной:
Ни сердца в ней, ни пола нет.
Евгений Баратынский
Осень 1874 года
Кокетничает осень с нами!
Красавица на западе своем
Последней ласкою, последними дарами
Приманивает нас нежнее с каждым днем.
И вот я, волокита старый,
Люблю ухаживать за ней
И жадно допивать, за каплей каплю, чары
Прельстительной волшебницы моей.
Все в ней мне нравится: и пестрота наряда,
И бархат, и парча, и золота струя,
И яхонт, и янтарь, и гроздья винограда,
Которыми она обвешала себя.
И тем дороже мне, чем ближе их утрата,
Еще душистее цветы ее венка,
И в светлом зареве прекрасного заката
Сил угасающих и нега и тоска.
П.А. Вяземский
( 1792 - 1878 )
Там, где город, вдали засветились огни,
Словно зорко глядящие очи;
Но окрестность темна, и лишь явней они
Говорят о присутствии ночи...
Так со мраком в борьбе, о благие умы,
Вечно бдите вы, ярко сверкая;
И видней вы во тьме,— но из умственной тьмы
Не выходит громада людская.
А.М.Жемчужников
Ненавижу своё прошлое -
Всеми (где они там?) фибрами.
Хоть особо нехорошего
Не случалось: я - не избранный.
Но - такое вспоминается, -
Хоть беги куда-то вешаться!
Даже в снах досталось - маяться.
Вот такая куролесица.
И не вычеркнуть, не вымарать
Строчек, вкривь и вкось по совести
Лёгших... И уже не выменять
На другую - прошлой повести.
И в ключе всё том же пишется
Продолженье: грязье крошево.
И, похоже, не предвидится
Поворота на хорошее.
Или вправду всё заранее
Где-то кем-то предначертано,
Что отмечен путь мой ранами,
Поражениями, жертвами;
Или всё - одни случайности
(Ни к чему - платочков комканье!),
Следствие обычной слабости:
Просто рвётся там, где тонкое;
Но - копеечны и грошевы
Вехи, в памяти натыканы.
Ненавижу своё прошлое!
По пятам за мной - впритык! - оно.
Когда-то и я не проснусь.
Продолжится жизнь без меня.
Зелёной травы не коснусь,
И дня не увижу огня.
Забегает кто-то вокруг.
Прибавится в доме хлопот...
Но - солнцем согреется юг,
Привычно разбисерив пот;
Но - север привычно уснёт,
Закутавшись в шали-снега;
И вновь пирамидой взойдёт
Оранжевою курага.
А то, что считалося мной,
Намаявшись, прочь увезут.
И кто-то, сутулясь спиной,
Возможно, уронит слезу.
Возможно, стихи перечтёт
Какой-то внимательный спец,
И что-то в них всё же найдёт,
И скажет о них, наконец.
Возможно... Я славы не ждал.
В чужом не ходил поводу.
Я чувства стихом пробуждал,
Добро лишь имея в виду.
Пусть где-то какой-нибудь стих
Кому-то покажется злым, -
Тот пламень давно уж утих,
Но был он мне необходим.
Иначе тогда я не мог, -
И слово наружу рвалось...
Те страсти покрыл уже мох,
И та упокоилась злость.
Без страсти - стиху не бывать.
Живёт он поэта душой, -
Возможно, не самой большой,
Но с нею мне - довековать...
Когда-то и я не проснусь...
Но, может быть, как-то стихом
В ваш сверхозабоченный дом
Ворвусь - и слегка улыбнусь.
Не вернуть ничего. Не вернуть.
Никогда ничего не вернулось.
Как бы память над прошлым ни гнулась -
Не вернуться на пройденный путь.
Не вернуться в потерянный рай,
Что остался далёко-далёко.
О, живой и осмысленный край!
Лишь в тебе было не одиноко.
Детство. Юность. Учёба. Семья.
Как всё стало далёким и прошлым?
Как - живой, что-то значащий - я
Стал ненужной и старой «калошей»?
Как, когда перейдён Рубикон?
И не странно звучит слово «старость».
И уже кто-то ставит на кон:
Сколько этой «калоше» осталось.
Сколько? - Знает «калоша» сама,
Что немного... И в этом ли дело!
Арифметика! Много ль ума -
Подсчитать, сколько выдюжит тело!
Дело в том, что потерян весь смысл,
Наполнявший когда-то минуту...
Бьётся в поисках прошлого мысль,
Что осталось другому кому-то.
Он в далёком живёт далеке -
Молодой, на кого-то похожий...
Всё ему - хорошо, налегке.
Всё он - и невозможное - может.
Он влюблён горячо и любим.
И смешно ему даже представить:
Ждёт его на пути нелюдим -
И в себя обратиться заставит...
Где ты, юный?.. Попробуй рискнуть:
Воротись!..
Но далёкая юность
Вторит: знаешь, на пройденный путь
Никогда ничего не вернулось...
Не удаётся подобреть.
Глаз видит только лишь плохое.
Как ни пытаешься устроить -
Ничем себя не подогреть.
Виною возраст ли? иное?..
Но стало походить на бредь,
Что было радостью земною...
И выход только - умереть.
И, от годов сутуля плечи,
Чтоб хоть уйти не подлецом,
Свои, когда-то злые, речи
Прикрасишь сдобренным словцом...
...Мир - это зеркало. Навстречу
Тебе - идёт с твоим лицом.
Кончились мысли. Всё передумано.
Дальше - катиться, куда понесёт.
Шаром-кураем. Стезёю босот.
Так-то вот, милые мены и вумены!
Всё повторяется. До отвращения.
Взлёты. Паденья. Бесславный конец.
Тысячи тысяч похожих колец
Чертит Земля в своём вечном вращении.
Смысла большого в круженьи не видится.
Да и на малый - не тянет ни что.
Был бы, - мы б жили годочков не сто,
А чуть поболее. Чтоб не обидеться.
Нынче же - беды валЯтся на голову.
С тайным намёком: пора, мол, пора!
Вон - поджимает уже детвора!
Да и сам чувствуешь: пожил - и здорово!
Впору уже помышлять о прощении.
Кончились мысли иные. Уже
Скучно на каждом судьбы вираже.
Всё повторяется. До отвращения.
Единственное, что оправдывает коллегу Romko, это то, что в еврейском языке буквы п и ф выглядят почти идентично, отличаясь маленькой точкой в центре буквы ф. Так что, можно допустить, что Пицман и Фицман, как минимум родственники. Хотя талантливость их индентична.
Возможно, стихи перечтёт
Какой-то внимательный спец,
И что-то в них всё же найдёт,
И скажет о них, наконец.
Нет, я о стихах не скажу.
Нет слов. И эпитетов нет.
Я этот поток пережду.
А Пицман- не очень поэт.
Ну и чтоб не оффтопить:
ВАРИАЦИИ ИЗ НЕКРАСОВА
...Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год -
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони - всё скачут и скачут.
А избы - горят и горят.
1960
Наум Коржавин. Сплетения.
Франкфурт: Посев, 1981.
Ангел счастья мой чертог обходит,
Уносясь куда-то на крылах.
Докучал ему не часто, вроде,
Я - скромняга в этаких делах.
Залетал, наверно, по минутке
Пару раз он к скромнику - ко мне,
Да и то всего скорее - в шутку.
Никогда я не был на коне!..
Тенью счастья да игрой гормонов
Было - счастье редкое моё...
Будто бы обложено ОМОНом
Антисчастным - всё моё жильё.
Бдит он рьяно (если б так - в натуре!).
Что там ангел! Муха не влетит!
Если б и осмелился кто сдуру -
Был бы взят при входе как бандит...
Шутка, шутка - всё... Но в шутке - правда,
И не доля, а похоже - вся.
- Счастье, - скажут мне, - дружок, - награда!
Ты! - и в ряд калашный собрался?!
Что ты сделал - чтоб вздыхать о счастье,
Барышня как будто у окна?..
Всё в твоей, коль не дурак ты, власти!
Рви лоскут от счастия сукна -
Сам, дружок!.. Никто тебя не будет
За руку тащить с собой в эдем.
Как и ты - других. Всего лишь люди -
Все вокруг. Им не до - хризантем,
Что в саду цветут, иль отцветают,
Иль давно уж где-то отцвели;
Городов, что «в синей дымке тают»;
Кораблей, что нынче на мели...
...Многословье - смертный враг поэта.
Потому - поближе к резюме.
Вспомнить бы, зачем писалось это?
Да и было ль что-то на уме?..
«Ангел счастья»... «Мой чертог»... Какая
Чушь собачья - «во-первЫх строках»...
...Счастье чаще - в собственных руках.
У безруких - счастья не бывает.
Исписан черновик моей бездарной жизни.
Осталось дописать совсем немного строк.
Но не спешит никто - с любовной укоризной
В глазах своих - подать мне беловой листок.
Никто мне, пожурив, ошибки не исправит,
Не скажет: «Не грусти!.. Бывает!.. Ничего!..»
И не освободит мне душу от отравы
Неверья в смысл какой-то сущего всего.
Оно вползает метастазами бессилья
Везде - и даже память губит на корню,
Всё прошлое черня, что было светлой былью, -
Так жгут на чёрный пепел на поле стерню.
Нет сил мой черновик - немного, что осталось
Дополнить мне, - начать вновь красною строкой.
Ах, что там впереди!.. Там ждёт - такая малость,
Вернее - ничего... Старуха лишь с клюкой, -
С косой то бишь... Да кто старуху эту видел!
Как, впрочем, и любой загробный персонаж...
Червей - тех, да!.. Они - кто скажет им «Изыди!»? -
Кто б ни был ты, сожрут тебя, впадая в раж...
«Ах, - скажут мне, - довольно мрачная картина.
Зачем, что знают все, ещё и рифмовать?
Развесил сопли тут! Какой же ты мужчина!
Умей хотя своей судьбой повелевать!..»
Нет сил... Как будто яд мне душу наполняет.
Мгновений светлых чуть - с собой несу в горсти.
Жизнь набело прожить - и в сказках не бывает...
А жалкий черновик исписан весь почти.
От точки к точке, - каждый школьник знает, -
Путём кратчайшим нас ведёт - прямая.
Но в жизни - всё случается иначе:
И прямиком - не ходится без плача.
Казалось бы: вот цель - иди к ней прямо.
Она же - удаляется упрямо.
Идущий же окольными путями
Приходит часто первым - под там-тамы.
По жизни этой (в остальном - догматик)
Неровно ходит - даже математик.
Ходил непрямо - и герой былинный...
Ведь путь прямой частенько - самый длинный.
Устал я жить... Кабы знатьё,
Что жизнь за гробом всё же есть,
О, как легко бы произнесть
Тогда: прощай, житьё моё!
А так - влачишь свой скудный скарб,
Улитка будто, на горбу.
Клянёшь постылую судьбу,
Поняв давно, что - не Икар.
И что - никто... Навозный жук
Так, назначение своё
Отбыв, идёт в небытиё
Вполне естественно, без мук.
И - ты... Пора уж уступить
Без боя место на Земле,
Уйдя как жук тот, не во зле,
Обыкновенно, как дать пить.
Но всё цепляешься за край -
Уж не хотя, без сил почти,
Какой-то смысл другой найти
Надеясь... Может, тот же - рай?..
Но знаешь: места Богу - нет.
И рай и ад - лишь на Земле.
Ад - для погрязнувших во зле.
Рай - тем, в душе которых свет.
И тянешь всё с собой своё.
Порой - в раю, порой - в аду...
Устал я жить... Кабы знатьё,
Куда иду, зачем иду?..
Жизнь повернула на закат,
К концу стремясь неудержимо.
И дни последние рябят,
Мелькают, пролетая мимо.
И по утрам сильней мороз,
И солнце греет вполовину.
Идёшь, как будто тянешь воз,
И разгибать труднее спину.
И зябнут руки на ветру,
И плохо греют их карманы.
Слезу сбежавшую утру
И об ушедшем думать стану...
Куда исчезло всё, ушло?..
Как будто вовсе не бывало!
Лишь по судьбе добро и зло -
Моё, ко мне - как вехи встало.
Где тот злосчастный поворот,
Судьбу что всю переиначил?..
(Хотя, как знать: наоборот
Пойди, - не больше было б плача?..)
Нам знать, что лучше - не дано,
Хотя твердят: что ни случится -
Всё к лучшему... (Заведено
У нас сей фразою - крепиться...)
Как знать: сверни тогда левей,
Пойди правее, а - не прямо,
И может, был бы ход у дней
Повеселее чуть, - не в яму...
Пока ж - всё так! И трудно ждать
Какой-то поворотной вехи...
Ах, от судьбы ведь - не уехать,
Не убежать, не ушагать!..
Пусто в душе, пусто.
Хоть покати шаром.
Жить на Земле грустно.
Не описать пером.
Прёт из TV гогот.
Пир посреди чумы.
Жаль, нет его - Бога,
Нет, хоть лукавим мы.
Был бы - раздал сёстрам
Серьги - всем по делам.
А на щите - монстры,
Весь человечий хлам.
Воры вокруг, воры
Правят в миру балы.
Хищной везде своры
Пиршеские столы.
А на столах - кости
Рыбьи, зверей, людей.
Льются рекой тосты.
Нету ворам судей.
Часто вокруг, густо -
Люди, салютов гром...
Только в душе пусто.
Хоть покати шаром.
Дочь моя, прости меня!
Я жить среди воров не научился.
И бедствует почти моя семья.
Весь мир на нас как будто ополчился.
Я не могу, таланта нет - хитрить,
Быть начеку, стоять наизготовку...
И мне его, похоже, не отрыть...
Корм - не в коня. Мазок - не в ту грунтовку...
Ах, дочь моя, прости меня - отца,
Что чем-то непутёвым вечно занят,
Что стар и слаб, и что на мудреца,
Хоть годы подошли уже, - не тянет!
Единственное, что оправдывает коллегу Romko, это то, что в еврейском языке буквы п и ф выглядят почти идентично, отличаясь маленькой точкой в центре буквы ф. Так что, можно допустить, что Пицман и Фицман, как минимум родственники. Хотя талантливость их индентична.
Нет, я о стихах не скажу.
Нет слов. И эпитетов нет.
Я этот поток пережду.
А Пицман- не очень поэт.
Ну и чтоб не оффтопить:
ВАРИАЦИИ ИЗ НЕКРАСОВА
...Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год -
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони - всё скачут и скачут.
А избы - горят и горят.
1960
Наум Коржавин. Сплетения.
Франкфурт: Посев, 1981.
http://er3ed.qrz.ru/pitsman-apr2009.jpg
Пицман Виктор Эрихович (http://er3ed.qrz.ru/poems-best.htm) [р. 9 августа 1951, с. Каменка Беляевского района Одесской области, - живу в Молдове в г.Бельцы], русскоязычный стихотворец.
Печатался в газетах «СП» (Бельцы), «Голос Бэлць», «Антенна» (Кишинёв), «Красная Звезда», журнале «Русское слово» (Луганск).
Нет, я о стихах не скажу.
Нет слов. И эпитетов нет.
Я этот поток пережду.
А Пицман- не очень поэт.
Пустой январь. Растрачен напрочь.
На спор с глупцом. И не одним.
А рок глядит, глядит из-за плеч, -
Отсрочки - невозможны с ним.
Судьбу на мелочную злобу
Дробить не стоит. Ни к чему.
У зла бездонная утроба, -
Не посвяти себя ему.
Окстись. Умерь свой пыл и пламень.
Чужой не тщись прикрыть роток.
Есть твой, лишь твой, нелёгкий камень, -
Его неси. Ведь рок - жесток.
Ему - неведомы отсрочки...
Иди судьбою прямиком
И золотые свои строчки
Не трать на тяжбу с дураком.
Мне нужен только маленький блокнот,
чтоб ощутить возможность жить
и даже быть счастливой.
Скажи мне, ангел,
кpылья для тебя не тяжелы?
Ведь ангел потому и ангел,
что полетел бы и без кpыльев.
Ах, ангел, для того ль ты
наpисован на стене,
чтоб мне напоминать своим паpеньем,
что плоть твоя безгpешна,
а мысли - сpедоточье добpоты?
Постой, не надо,
скоpо я пpиближусь.
Пpиближусь к высоте твоих забот.
И гаpмоничная pазумность миpозданья
понятней станет мне.
Лети и слушай:
я не отpекаюсь
и не завидую твоим кpылам.
Я спотыкаясь по земле иду.
На камень наскочив -
люблю тот камень,
люблю дышать, люблю по свету плавать,
люблю сквозь чащу пpобиpаться вспять,
люблю над музыкой или стихами плакать,
люблю pождаться каждый день.
Люблю - любить.
Любовь Якушева
Ночь метельная была.
Ангел мой, раскрыв крыла,
Обойми меня, закутай,
Не пускай на холод лютый.
Мне не справиться одной.
Снег идет сплошной стеной.
Обойми меня крылами,
Отведи, как в детстве, к маме,
Если знаешь, где она...
Снега зыбкая стена
Вырастает перед взором.
Время нас берет измором.
Ни дорог и ни путей.
Только холод всё лютей,
Да в домах, тоской объятых,
Шепот ангелов крылатых.
Лариса Миллер
В земные страсти вовлеченный,
Я знаю, что из тьмы на свет
Однажды выйдет ангел черный
И крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
Прекрасный, как благая весть,
Идущий следом ангел белый
Прошепчет, что надежда есть.
Булат Окуджава
Нелепая эта идея -
На возраст коситься в стихах,
Писать: угасаю... седею...
И ох, дорогая, и ах!
Напротив: седин не касаясь,
Тверди, не жалея труда:
«Я молод, - тверди. - Я красавец.
Я юн... и ещё хоть куда!»
Пускай в это верится слабо,
Ты всё-таки цели достиг:
Не выйдет любовь... то хотя бы
Получится радостный стих...
Иосиф Уткин
Рассчитаемся не мы - потомки
Порешат, кто прав, кто виноват.
Так давай оставим им потёмки.
Пусть мой стих им будет темноват.
Пусть от нас останется легенда,
Россказни, почтовые лубки,
Бонбоньерка, выпускная лента,
Поздравительные голубки.
А ещё - любительские снимки,
Где улыбчивы Она и Он,
Что, наверно, выжмут две слезинки
У красавиц будущих времён.
Пусть останется... А остальное
Поскорей пусть порастёт быльём -
Всё, что мы с тобою знаем двое.
Ночь. Тоска. И ветер за окном.
Давид Самойлов
mothlight
28.10.2010, 20:41
В каждых сутках есть такой
В каждых сутках есть такой
Смутный и тревожный час.
Громко говорю с тоской,
Не раскрывши сонных глаз,
И она стучит, как кровь,
Как дыхание тепла,
Как счастливая любовь,
Рассудительна и зла.
1917
Ахматова Анна
mothlight
28.10.2010, 20:45
Сердце к сердцу не приковано
Сердце к сердцу не приковано,
Если хочешь - уходи.
Много счастья уготовано
Тем, кто волен на пути.
Я не плачу, я не жалуюсь,
Мне счастливой не бывать.
Не целуй меня, усталую, -
Смерть придется целовать.
Дни томлений острых прожиты
Вместе с белою зимой.
Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой?
Весна 1911
Ахматова Анна
Gera0907
28.10.2010, 20:46
- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,-
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.
- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы,-
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду -
Ты понесешь с собой, любимый,-
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.
- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.
- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного,-
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,-
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
Александр Кочетков
mothlight
28.10.2010, 20:48
Путник милый, ты далече
Путник милый, ты далече,
Но с тобою говорю.
В небесах зажглися свечи
Провожающих зарю.
Путник мой, скорей направо
Обрати свой светлый взор:
Здесь живет дракон лукавый,
Мой властитель с давних пор.
А в пещере у дракона
Нет пощады, нет закона,
И висит на стенке плеть,
Чтобы песен мне не петь.
И дракон крылатый мучит,
Он меня смиренью учит,
Чтоб забыла дерзкий смех,
Чтобы стала лучше всех.
Путник милый, в город дальний
Унеси мои слова,
Чтобы сделался печальней
Тот, кем я еще жива.
22 июня 1921
Петербург
Ахматова Анна
Я подожду и твой октябрь, я подожду,
Когда оранжевой ладьёю лес отчаливает
И улепётывают мысли по дождю
По замкам замкнутости, к очагам отчаянья.
Я выслан в ваше тихое "люблю",
Я откомандирован к слову осени,
Где журавлями льнут к душе на юг
Слова повесы о волшебном озере.
Я был там, как соломинка в стакане.
Сентябрь тянул через меня свой лик
И баловался белыми стихами.
А я давал названья площадям,
Твоих ступенек дни рожденья праздновал,
А ты меня лупила по щекам,
В субботу белая, а в понедельник красная.
За все победы и за все грехи,
Как красный всадник, поцелуй подарен,
Я рвал над головой свои стихи,
И лишь обрывки ласточки хватали.
А ты смеялась, а потом в ладонь
Клала мне тихо медь и сигареты.
Прощались… Поцелуй, как красный конь,
Кусал мундштук и торопил поэта.
Уже воды немало утекло,
Как пишут нам старинные поэмы.
Твоё лицо я спрятал под стекло,
А ты стеклом свои открыла вены.
1963
Gera0907
28.10.2010, 20:55
Полночь небо звездами расшила,
Синий свет над крышами дрожит...
Месяц - наше доброе светило
Над садами топает уныло,
Видно, сны людские сторожит.
Бьет двенадцать. Поздняя пора.
Только знаю, что тебе не спится,
И свои пушистые ресницы
Ты сомкнуть не можешь до утра.
На губах то ласковое слово,
Те слова колючие, как еж,
Где-то там, то нежно, то сурово,
То любя, то возмущаясь снова,
Ты со мной дискуссии ведешь.
Кто в размолвке виноват у нас?
Разве можно завтра разобраться,
Да к тому ж хоть в чем-нибудь признаться
При упрямстве милых этих глаз?!
Да и сам я тоже не святой.
И за мной нелепого немало.
Светлая моя, когда б ты знала,
Как я рвусь сейчас к тебе душой.
Кто же первым подойдет из нас?
Вот сейчас ты сердцем не владеешь,
Ты лежишь и не смыкаешь глаз,
Но едва придет рассветный час,
Ты, как мрамор, вновь закаменеешь,
Ничего. Я первым подойду.
Перед счастьем надо ли гордиться?!
Спи спокойно. Завтра я найду
Славный способ снова помириться!
Эдуард Асадов
Gera0907
28.10.2010, 20:59
Если ты любишь, то всем существом –
Что б ни случилось, ты думать будешь
Не о себе, а всегда о нём –
Да, именно: прежде всего о нём,
О том, кого ты беспредельно любишь.
А он в этих случаях всей душою
И в буднях, и в радостях, и в борьбе,
Согласный всегда и во всём с тобою,
Тоже думает о себе…
Эдуард Асадов
На повороте
Может, мне вниманье уделите,
Я для вас, что для Христа купель,
Сам закат багрово удивителен
На моей разодранной губе.
И, взбираясь выше новоявленным,
Где в морщинах выломали лаз,
Брови-ветви дарят вам по яблоку
Прошлогодних переспевших глаз.
Вот я весь, от корки и до корки,
Фонарём горит моя щека,
И меня читать, как чтить наколки
На спине остывшего ЧеКа.
Переплёт сей ноженьками били мне,
Я сейчас валяюсь в чайной века
Самою правдивейшую библией
С запахом и плотью человека.
А во мне, заискивая с листьями,
Чертыхаясь на балах порочных,
Первые дожди над первой истиной.
Первый всхлип берёзовых пророчеств!
1969
serg1969
28.10.2010, 21:15
ПРОЩАНИЕ
Прощайте, прощайте!.. Беснуется пес на цепи
И фыркают кони. Ворота распахнуты. Трогай.
Цыганскую песню поет колокольчик в степи.
Как в старом романсе, пылит столбовая дорога.
Прощайте, прощайте!.. Последний сверлящий свисток.
На грязном перроне отчаянно машут платками.
И поезд, качаясь, уходит на Дальний Восток,
Печально стуча по мостам на Оке и на Каме.
Прощайте!.. Исчезли уже берега за кормой.
Над реями трепетно реют красивые флаги.
Прощайте!.. Никто никогда не вернется домой
Из чайных Шанхая, из шумных притонов Малаги.
Гремя, как поднос, опрокинулся аэродром,
И Бахом рыдает орган ураганного ветра.
Прощайте!.. Вопрос о прощанье поставлен ребром:
Разлука на скорости до пятисот километров…
Я столько оставил в Париже, в Мадриде, в Москве,
Я в разных подъездах такие давал обещанья,
Я с жизнью прощался на выжженной солнцем траве,
Так что для меня и привычней, и проще прощанья!
Прощай, дорогая. Бессмысленно смейся. Живи,
Покорно врастая в лубки неуклюжего быта.
Немного горюй о потерянной этой любви,
Как в детстве своем горевала над куклой разбитой.
А если я встречусь с тобой и на прежних правах
О прежней любви захочу говорить по привычке,
Не слушай. Кто знает, что будет заметней в словах:
Большая любовь или очень большие кавычки.
Прощай же. Без ветра, без моря, без рельс, без дорог
И даже без слез. Но в стихах этих горьких и строгих
Я громкую гордость бросаю тебе на порог…
Всегда спотыкайся теперь на пороге!.................
1948
Воркута
Алексей Эйснер
Лена Бочкарёва
СОН
Внезапно кончилось «кино»…
Ворвавшись в сновиденья,
нырнул рассвет в моё окно
прохладной лёгкой тенью.
Весенней свежестью дразня,
дробя карниз капелью,
безжалостно вернул меня
в грядущий день, на землю.
А Вы остались в царстве снов
мечтой моей хрустальной,
за пеленой туманной слёз
строкой моей печальной.
Погасли на пороге дня
звезды последней стразы,
и солнце вновь зовёт меня
в свой мир голубоглазый.
И если даже встречу Вас
в толпе неразделимой,
то Вы, не поднимая глаз,
опять пройдёте мимо.
От истины упрямой прочь,
из холода смятений,
бегу я в радостную ночь,
в мир тёплых сновидений.
Я беру кривоногое лето коня,
Как горбушку беру, только кончится вздох,
Белый пруд твоих рук очень хочет меня,
Ну а вечер и Бог, ну а вечер и Бог?
Знаю я, что меня берегут на потом
И в прихожих, где чахло целуются свечи,
Оставляют меня гениальным пальто,
Выгребая всю мелочь, которую не в чем.
Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет,
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз,
Кто-то влюбится в вас и овес напридумает.
Только ты им не верь и не трогай с крыльца
В тихий, траурный дворик "люблю",
Ведь на медные деньги чужого лица
Даже грусть я тебе не куплю.
Осыпаются руки, идут по домам,
Низкорослые песни поют,
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Но коней за собой не ведут.
Снова лес обо мне, называет купцом,
Говорит, что смешон и скуласт,
Но стоит, как свеча, над убитым лицом
Серый конь, серый конь моих глаз.
Я беру кривоногое лето коня.
Как он плох, как он плох, как он плох!
Белый пруд твоих рук не желает понять -
Ну а Бог?
Ну а Бог?
Ну а Бог?
Осень 1964
Александр Кушнер
* * *
На выбор смерть ему предложена была.
Он Цезаря благодарил за милость.
Могла кинжалом быть, петлею быть могла,
Пока он выбирал, топталась и томилась,
Ходила вслед за ним, бубнила невпопад:
Вскрой вены, утопись, с высокой кинься кручи.
Он шкафчик отворил: быть может, выпить яд?
Не худший способ, но, возможно, и не лучший.
У греков - жизнь любить, у римлян - умирать,
У римлян - умирать с достоинством учиться,
У греков - мир ценить, у римлян - воевать,
У греков - звук тянуть на флейте, на цевнице,
У греков - жизнь любить, у греков - торс лепить,
Объемно-теневой, как туча в небе зимнем.
Он отдал плащ рабу и свет велил гасить.
У греков - воск топить, и умирать - у римлян.
ДВА ГОЛОСА
Озирая потемки,
расправляя рукой
с узелками тесемки
на подушке сырой,
рядом с лампочкой
синей не засну в полутьме
на дорожной перине,
на казенном клейме.
— Ты, дорожные знаки
подносящий к плечу,
я сегодня во мраке,
как твой ангел, лечу.
К моему изголовью
подступают кусты.
Помоги мне! С любовью
не справляюсь, как ты.
— Не проси облегченья
от любви, не проси.
Согласись на мученье
и губу прикуси.
Бодрствуй с полночью вместе,
не мечтай разлюбить.
Я тебе на разъезде
посвечу, так и быть.
— Ты, фонарь подносящий,
как огонь к сургучу,
я над речкой и чащей,
как твой ангел, лечу.
Синий свет худосочный,
отраженный в окне,
вроде жилки височной,
не погасшей во мне.
— Не проси облегченья
от любви, его нет.
Поздней ночью — свеченье,
днем — сиянье и свет.
Что весной развлеченье,
тяжкий труд к декабрю.
Не проси облегченья
от любви, говорю.
А мне и солнышко не греет,
во мне собака не бежит,
мой ландыш ни во что не верит
и головой в крови лежит.
Я заколочен, заколочен
колючим взором палача,
но есть, которые пророчат,
и есть, которые молчат.
Когда неслыханно угарно
прошёл весёлый перекур,
зловещей стала и вульгарней
тень Сатаны на берегу
моей неласковой отчизны,
где всё хорошее падёт
и, вспомнив старенькие чистки,
сам Сталин по костям пройдёт.
Он будет улыбаться криво
и, поднимаясь на мыски,
увидит родину счастливой
лишь там, у гробовой доски.
В глухой разлуке кость и камень,
не слышу ангельскую речь -
обрызганными кровью в храме,
заржавленный поднимет меч.
И здесь уже не будет казней,
а будет просто грусть одна,
похожая на страшный праздник,
где нет ни песен, ни вина.
А радостное так случайно,
что, право, пахнет топором,
а имя празднику - молчанье,
закуска к празднику - погром.
Ах, мне и солнышко не светит,
но ты, мой мальчик, не тужи,
вот крестиком уж двери метят,
и лихо точатся ножи!..
1975
НАЧИ С СЕБЯ…
Начни с себя. Начни же ты с себя!
Когда достичь предела удается,
И больше ничего не остается,
Начни с себя. Начни же ты с себя!
Когда нет глаз, наполненных любовью,
Никто не сядет ночью к изголовью,
Нет сил, не зажигается свеча,
Начни с себя. Начни же ты с себя!
Когда до звезд никак не дотянуться,
Когда однажды все вдруг отвернутся,
На крик никто вокруг не отзовется,
Когда мир упадет, перевернется.
Когда у той же точки ты отсчета,
Когда с ответом не сошлись расчеты,
И жизнью подведен тебе итог,
Начать с других ты не ищи предлог.
В глазах темнеет и не снять заклятья,
Когда в тебя летят одни проклятья,
Пусть сделать ничего уже нельзя,
Начни сначала. Все начни с себя.
Ты ослабел - а кто-то сводит счеты.
Ты плачешь - за спиной смеется кто-то.
Великий суд - но судят лишь тебя,
Останься сильным!
И - начни с себя!
Елена Филонова
КАК ПРЕКРАСНО ВДРУГ ВЛЮБИТЬСЯ…
Как прекрасно вдруг влюбиться!
Уместить весь мир в улыбке!
Дать возможность совершиться
Восхитительной ошибке!
Взять – да и очароваться
Глаз любимых вдохновеньем!
И ни чуть не сомневаться
В неизбежности везенья!
Утром встать и в изумленной
Соловьиной нежной трели
Обнаружить удивленно
Звук потерянной свирели!
Возрождаться стоекратно
Глаз и губ чудесным пленом,
И всего одной загадкой
Тайны измерять Вселенной!
Фехтовать, дерзнуть стреляться
За святое чье-то имя...
Как удачно, что влюбляться
Боги мне не запретили!
Елена Филонова
И локонов дым безысходный,
И воздух медовый и хладный.
Ты стала свободной, свободной,
Ты стала - желанной, желанной.
И утро в атласных жилетах
Прелестных своих перелесков.
Ты стала - заветной, заветной
Царицей моей поднебесной.
Мы, правда, любили немало,
Мы, правда, забыли немного.
Как солнце, меня обнимало
Сияние тёплое Бога.
Душа твоя - вечное эхо,
А плоть - та и родины дальней,
Белей гималайского снега
И тайны хрустальной хрустальней.
Устали, а может, простили
Те ночи, где, словно играя,
Мы каждое слово крестили
И каждую мысль раздевали.
И было и сладко, и чудно,
И радости новой не чая,
Блаженные губы почуяв,
Мы огнь низводили очами.
И локонов дым безысходный,
И я за столом бездыханный,
Но рукопись стала свободной,
Ну что ж, до свиданья, Губанов!
1975
Лестница
Только бы встречаться.
Только бы глядеть.
Молча сердцем петь.
Вздрогнуть и признаться.
Вдруг поцеловаться.
Ближе быть, обняться.
Сном одним гореть
Двум в одно смешаться.
Без конца сливаться.
И не расставаться, -
Вместе умереть.
Константин Бальмонт
serg1969
28.10.2010, 22:00
Корабли уплывают в чужие края.
Тарахтят поезда. Разлетаются птицы.
Возвращается ветер на круги своя,
Выставляется весь реквизит репетиций.
Вынимается всякий заржавленный хлам,
Всё, что, тлея, лежит в театральном утиле.
Разрывается с треском душа пополам,
Соблюдая проформы канонов и стилей.
И опять при двойном повышении цен
Я порою всё тот же – не хуже Хмелёва,
И в классическом пафосе набранных сцен
Повторяется всё до последнего слова.
Повторяется музыка старых стихов.
Повторяется книга и слёзы над нею.
В загорелых руках молодых пастухов,
Повторяясь, кричит от любви Дульсинея.
Повторяется скука законченных фраз.
Повторяется мука троянского плена.
И, забыв Илиаду, в стотысячный раз
Под гитару поёт и смеётся Елена...
Это было уже до тебя, до меня –
И ненужная нежность моя, и...
Короче,
Мне не страшен ни холод бесцельного дня,
Ни большие бессонные белые ночи.
Я допью эту горечь глотками до дна
И забуду улыбку твою, дорогая...
Но когда ты останешься в мире одна –
Это будет как только ты станешь другая, –
Ты поймёшь, ты увидишь, ты вскрикнешь тогда.
Ты оплачешь наивную грубость разлуки.
Через годы, пространства и города
Ты невольно протянешь покорные руки.
Повторяется всё, даже прелесть твоя,
Повторяется всё без изъятья на свете.
Возвращается ветер на круги своя...
Я – не ветер!.............
Алексей Эйснер
Над зарёванной сосной
Почему я дрожу, я тебе не скажу -
так столетья назад повелось,
так голодный, избитый, но преданный пёс
за хозяином шёл на погост.
Почему я -душа, что в свечах не дыша
затаилась и пьёт кровь молитв.
Помяни меня, Господи, словно пажа,
что споткнулся у мраморных плит.
Тот, кто голубоглазое небо подвёл,
сердце, словно каблук, не сточил,
вот и пёс я, и паж я, и траурный вол,
что поклажу везёт вам в ночи.
На телеге чернеет роскошнейший гроб
той царицы, что преданна вам,
у царицы белеет шикарнейший лоб -
вот и грот вам, и гром вам, и храм!
Почему я дрожу - я тебе не скажу,
незабудки срываются вниз.
Не кровавую розу я в гроб положу,
а тот мелко исписанный лист!..
1979
Я ПО ЗЕРКАЛЬНОМУ ШОССЕ…
Я по зеркальному шоссе
Лечу в серебряное небо.
Отлакировано эссе
На тему: «Был ты или не был?..»
Я точно знаю: я – была!
И с зацелованной страницы
Застенчиво глядят слова
На человеческие лица.
Им нравится понаблюдать
(Хоть смысл явно непонятен!)
Как мы умеем создавать
Истории из белых пятен.
Лечу… Испуганы слова,
А мне: чем выше – интересней!
И радуга видна едва
Как символ радостных известий.
Елена Филонова
МЕЧТА
Как хочется забыть про все на свете,
Закрыть глаза, умчаться в даль небес
Туда, где белый парус тихо бреет,
Туда, где нет обмана и невежд.
Как хочется взмахнуть крылом широким
И птицей вольной вылететь в окно
Туда, где солнце светит ярче.
Туда, где даже в снег тепло.
Как хочется пройтись босою
По вымытой дождем траве
Вдохнуть соленый с моря ветер,
Прильнуть своей щекой к волне.
Как хочется забыть про все на свете
Умчаться в мир, где есть мечта
Туда, где райские щебечут птицы,
Туда, где в сердце каждый день весна.
Дарья Орлова
От окраины к центру
Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть --
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.
Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.
По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.
Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.
Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.
Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того --
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.
Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю -- с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.
Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.
Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари -- по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.
Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять -- только это возможно.
То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.
Это -- вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.
Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.
Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь --
но уже не вернусь -- словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.
1962
Gera0907
28.10.2010, 23:35
Крест чужой нам кажется легче.
Руки - тверже, и плечи - крепче.
Под своим же - не развернуться,
Не вздохнуть и не размахнуться.
Под своим - нет того полета,
Под своим - не хватает чего-то.
Под своим жить все время тесно,
Слишком горько. А чаще - пресно.
Куража нет. И нет азарта.
Выпадает слабая карта.
У чужих всегда все иначе -
Ярче, проще, и даже - богаче.
Вы признайтесь: хотя бы однажды
Подменить крест желал бы каждый.
Не Атланты ведь мы, и не Боги,
Тяжелы земные дороги...
Только небо - оно неделимо.
То, что ждет нас - неотвратимо.
Неизвестно где мягче и суше:
Бросить крест - как продать свою душу.
А чужое - оно и чужое:
Нелюбимое и неродное.
Силу Духа никто не измерит,
Крест несешь - значит Бог в тебя верит...
Елена Филонова
КНИЖНАЯ ДУША
Перепле́тенные книги
Чинно стали в ряд.
На стене считает миги
Белый циферблат.
Щёлкнул ключ. Шаги за дверью
Дальше. Глуше, тише…
За окном танцуют капли,
Брызжут струи с крыши.
И в тиши сквозь переплёты,
Буквами шурша,
Выползает на свободу
Книжная Душа.
Крылья тихо раскрывает,
Смятые во сне,
И спокойно размышляет,
Сев на корешке.
К белым стенам серый сумрак
Погостить пришёл.
Тень лиловая сквозь стёкла
Поползла на пол.
Сигизмунд Кржижановский
Вновь с тобою рядом лежа,
Я вдыхаю нежный запах
Тела, пахнущего морем
И миндальным молоком.
Вновь с тобою рядом лежа,
С легким головокруженьем
Я заглядываю в очи,
Зеленей морской воды.
Влажные целую губы,
Теплую целую кожу,
И глаза мои ослепли
В темном золоте волос.
Словно я лежу, обласкан
Рыжими лучами солнца,
На морском песке, и ветер
Пахнет горьким миндалем.
Георгий Иванов
Зима идет своим порядком -
Опять снежок. Еще должок.
И гадко в этом мире гадком
Жевать вчерашний пирожок.
И в этом мире слишком узком,
Где все потеря и урон
Считать себя, с чего-то, русским,
Читать стихи, считать ворон.
Разнежась, радоваться маю,
Когда растаяла зима...
О, Господи, не понимаю,
Как все мы, не сойдя с ума,
Встаем-ложимся, щеки бреем,
Гуляем или пьем-едим,
О прошлом-будущем жалеем,
А душу все не продадим.
Вот эту вянущую душку -
За гривенник, копейку, грош.
Дороговато?- За полушку.
Бери бесплатно!- Не берешь?
Георгий Иванов
Николай Гумилев
У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день, другой, и завянут,
У меня не живут цветы.
Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А на утро — комочек из пуха…
Даже птицы здесь не живут.
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
Мне продавший их букинист,
Помню, был и горбатым, и нищим…
…Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
Sasha_Silence
29.10.2010, 08:38
клин клином
Кто никогда не видел журавлей,
Тот никогда не чувствовал потери,
Потери листьев в сумраке аллей,
Потери ощущения на теле
С утра прибереженного тепла
Горячки поцелуев троекратных,
Еще с весны немытого стекла,
Из дома до метро, потом обратно,
Сочится с неба тот полезный клей,
Который насмерть склеивает сутки.
Тот верит каждой патриаршей утке,
Кто никогда не видел журавлей.
Поехали со мной, я заплачу
За каждую прожитую маршрутку,
Я, знаешь, их считаю. Нет, шучу,
Но ты же понимаешь, в каждой шутке
Всегда есть то, что хочется сказать -
Достойное наследие Крылова.
Кто их считал - проехали Казань
И повернули по Садовой. Слово
Осталось в Метрополе, на углу.
Билетик превратился в оригами.
Нет не журавлик, просто нервность рук,
Поехали, поехали кругами
Ну, просто чтоб не мерзнуть на ветру.
Давай нырнем в метафорную глубь,
Завязнем в лабиринте аллегорий,
Чтоб избежать простуды между губ
Уже соприкоснувшихся легонько,
По-школьному, как будто невзначай.
В толпе, в час пик, случайно-неслучайно.
Прости, опять не знаю, как начать,
И избегаю лишних окончаний.
Плачу за выдох двадцать семь рублей,
Провал дверей, предательски зевнувший.
Кто никогда не видел журавлей,
Тот вряд ли машет утром, обернувшись
К единственному ясному окну
На кухне, там, в халатике махровом,
В дрожащем освещеньи монохромном,
Родные лица бережно мелькнут.
Стою, ища опору в рюкзаке,
Как богатырь перед былинным камнем,
Да, много нас стоит - и кто за кем,
С бесценными своими рюкзаками,
В пальто, что все объятия хранят,
Ко всем утратам на ходу готовясь.
Пошел направо - потерял коня,
Пошел налево - и зевнул автобус.
А дальше хуже - потерял ладью,
Проект, работу, нужного судью.
Но разве стоят пряник или кнут
Вот этих неприкаянных минут.
Поехали, поехали со мной,
Идем в автобус голубой, зеленый,
Я запах кофе чувствую спиной,
Твой взгляд, такой небесно-изумленный,
Остатки ночи, странная судьба,
Нельзя как раньше - хоть и раньше жил так,
Прикосновенье губ у края лба,
Там, где под кожей вздрагивает жилка,
Поехали, я памяти лишен,
И дня конец уже не за горами,
Деревья умирают голышом,
Без савана, но в золоте сгорая,
Поехали, в дороге веселей,
Вновь остановка, Боже, пусть не наша.
Кто никогда не видел журавлей,
смотри, смотри. Вот он кому-то машет.
izubr
29.10.2010
Сады и блюзы
Когда мы рождаемся — свободные от уз, —
сквозняки встречают нас, выбирай на вкус:
что сегодня минус, завтра будет плюс.
Дремлет в гуще сада наготове блюз.
За углом беда ждет, и взгляд ее кос,
правда, хвост поджат — словом, верный пес.
Но свеча от капающих не погаснет слез
в домике, где бедный поселился блюз.
Пьяный, опустившийся, мысль как решето,
счет ведет ударам — тысяча и сто.
Но тогда откуда вдруг берется то,
из чего рождается человечий блюз?
Не про власть, обставшую нас со всех сторон,
не про ее милости и не про урон,
нет, про что-то странное плачет саксофон,
барабан, гитара — и выходит блюз.
Ибо жизнь, которую кто-то нам припас,
свежим приключением будет каждый раз.
Даже в сад, который не дождется нас,
забредет в дремоте будущего блюз.
Как так не дождется, если дразнит слух
звук? И луч в аллее лунный не потух.
Это мой светящийся юный бродит дух.
А где дух, там рядом блюз, блюз, блюз.
1990
Перевод с латышского : Анатолий Найман
Я тебя продолжаю
Зряшное дело —
припоминать,
кем ты бродил
в жизнях иных наугад.
Тот, кем ты вправду был
две жизни назад,
высовывает из тебя нос,
как из фортки во двор, где людно,
и нет ни «легко», ни «трудно»,
ни восторгов, ни слез —
просто: все — происходит.
И в тебе раздается
шепот нити в клубке,
лепет губ из колодца.
1990
Перевод с латышского : Анатолий Найман
Что-то где-то происходит... Ладно, ну и пусть бы.
Люди рушат и возводят здания и судьбы.
Судьбы лепятся, как стены, и, как бюсты, чувства.
Тоже, милый, всё священно, тоже, брат, искусство!
Вот так, а ты как думал?
Строишь славное строенье, вроде всё как надо:
барельефы, обрамленье, крыша, анфилада,
слева виды, справа виды, ходы-переходы,
по бокам кариатиды подпирают своды.
Не забыл, и слава Богу, нанести орнамент.
Что ж забыл? Забыл немного - заложить фундамент.
Вот те раз! А впрочем, слушай, что же тут такого!
Можешь сразу всё порушить и построить снова.
Мастерство свое утроить можешь, Бог с тобою.
А ломать - оно не строить. Так же и с судьбою.
Скажем, вышла неплохая крепкая обитель,
но изъяны различает только сам строитель.
Если он принципиальный, даже средь оваций,
даже если шум похвальный будет раздаваться,
гонор свой подальше сунет, не внимая гвалту,
отойдёт, посмотрит, сплюнет и возьмёт кувалду...
Был бы я такой же честный, я б не сомневался,
я б за свой домишко тесный этак не держался,
я размёл его дотла бы и построил новый.
Но такой, видать, я слабый али бестолковый.
Не гнетёт меня какая злость или обида.
Просто дом я подпираю, как кариатида.
Только выдержка мужская, а иных манер - шиш.
Ни на миг не отпускает свод, который держишь.
Вот такая, брат, картина, маюсь, рот раззявив.
Если, скажем, ты скотина, - знай своих хозяев.
Будь ты ангел или гнида - знай своё местечко.
Если ж ты кариатида - знай своё крылечко!
Что-то где-то происходит, ладно, ну и пусть бы.
Люди сносят и возводят здания и судьбы.
А тебе-то что до них, до сутолоки разной?
Если ты кариатида - стой и подпирай знай.
Вот так оно всю жизнь. А ты как думал?
Михаил Щербаков
NorthWind
29.10.2010, 08:59
И если труд закончить ты не смог
И злая ночь пришла на твой порог,
Не унывай — с зарей придет другой,
И завтра труд окончен будет твой...
Иди спокойно — есть замена всем,
Ведь целое не связано ни с кем,
И каждый, как бы ни был он ценим,
Лишь самому себе необходим.
Я. Райнис
Первая любовь
Вот так сидим и говорим -
О том, что мир неповторим.
О том, что скоро выпускной,
Что пахнет в воздухе весной...
И всё чудесно и чудно -
Сирень, открытое окно,
И сигареты огонек,
И разговоры до ночи...
И мне пока что невдомек,
Что все мужчины - сволочи...
/Е.Горбовская/