Просмотр полной версии : Любимые стихи
Отселева за тридевять земель
кто окольцует вольное скитанье
ночного сна? Наш деревенский хмель
всегда грустит о море-окияне.
Немудрено. Не так уж мы бедны:
когда весны событья утрясутся,
вокруг Тарусы явственно видны
отметины Нептунова трезубца.
Наш опыт старше младости земной.
Из чуд морских содеяны каменья.
Глаз голубой над кружкою пивной
из дальних бездн глядит высокомерно.
Вселенная — не где-нибудь, вся — тут.
Что достается прочим зреньям, если
ночь напролёт Юпитер и Сатурн
пекутся о занесшемся уезде.
Что им до нас? Они пришли не к нам.
Им недосуг разглядывать подробность.
Они всесущий видят океан
и волн всепоглощающих огромность.
Несметные проносятся валы.
Плавник одолевает время оно,
и голову подъемлет из воды
всё то, что вскоре станет земноводно.
Лишь рассветет — приокской простоте
тритон заблудший попадется в сети.
След раковины в гробовой плите
уводит мысль куда-то дальше смерти.
Хоть здесь растет — нездешнею тоской
клонима многознающая ива.
Но этих мест владычицы морской
на этот раз не назову я имя.
1983, Таруса
http://i073.radikal.ru/1010/e1/8e0eda27b7fd.jpg (http://www.radikal.ru)
Была б жива Цветаева,
Пошел бы в ноги кланяться -
Пускай она седая бы
И в самом ветхом платьице.
Понес бы водку белую
И пару вкусных шницелей,
Присел бы наглым беркутом -
Знакомиться ль? Молиться ли?..
Пускай была бы грустная
И скатерть даже грязная,
Но только б слышать с уст ее
Про розовое разное.
Но только б видеть глаз ее
Фиалковые тени
И чудо челки ласковой
И чокнуться в колени.
Жила на свете меточка
Курсисточкой красивой,
В бумажном платье девочка
Петлю с собой носила.
Писала свитки целые,
Курила трубку черную,
Любила спать за церковью,
Ходить в пацаньих чоботах.
И доигралась, алая,
И потеряла голову,
Одно лишь слово балуя,
Ты замерзала голая.
Один лишь стол в любовниках,
Одна лишь ночь в избранницах,
Ах, от тебя садовнику
Вовеки не избавиться...
Небесному - небесное,
Земному - лишь земное.
И ты летишь над бездною
Счастливейшей звездою.
Все понялА - отвергнула,
Поцеловала - ахнула,
Ну а теперь ответа жди
От золотого Ангела!
Пусть сыну честь - гранатою
А мужу слава - пулей,
Зато тебя с солдатами
Одели и обули.
И ничего не вспомнила,
Перекрестилась толечко -
Налей стаканы полные,
Зажри все лунной корочкой!
Здоровье пью рабы твоей
Заложницы у Вечности
Над тайнами зарытыми,
Страстями подвенечными.
Какое это яблоко
По счету своевольное.
Промокшая Елабуга,
Печаль моя запойная...
Была б жива Цветаева,
Пошел бы в ноги кланяться
За то, что не святая ты,
А лишь страстная пятница.
И грустная, и грешная,
И горькая, и сладкая
Сестрица моя нежная,
Сестрица моя славная.
Дай Бог в гробу не горбиться,
Мои молитвы путая,
Малиновая горлица
Серебряного утра!
Шествие троллей
Они приходят
И уходят,
Разбередив покой деревьев,
Звук приближенья нарастает,
Кроша дремоту на свету.
Дрожа от северного ветра
В небесно скроенных одежках,
С насмешкой смотрят на уродцев
С названьем странным: Человек.
Они приходят и уходят,
И любопытство, и тревогу
Посеют в душах преклоненных,
Уверовавших в чудеса.
То добродушны, то опасны,
Они с собой берут блаженных,
Им трудно выжить в этом мире
Без поклонения людей.
Как время все переменило!
Но те же древние наряды
И час урочный неизменен –
Чу, топот и лесная речь.
Они приходят и уходят,
Но век сегодняшний тревожен,
Им стало страшно нынче видеть
След человека
На пути.
Геннадий Семенченко
Добро должно быть с кулаками.
Добро суровым быть должно,
чтобы летела шерсть клоками
со всех, кто лезет на добро.
Добро не жалость и не слабость.
Добром дробят замки оков.
Добро не слякоть и не святость,
не отпущение грехов.
Быть добрым не всегда удобно,
принять не просто вывод тот,
что дробно-дробно, добро-добро
умел работать пулемёт,
что смысл истории в конечном
в добротном действии одном –
спокойно вышибать коленом
добру не сдавшихся добром!
С. Куняев.
http://s39.radikal.ru/i084/1010/82/5abbfdcf5b1a.jpg (http://www.radikal.ru)
В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в тёмной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали — воде и небу брат.
Ладья воздушная и мачта-недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота — не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.
Нам чётырех стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек:
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?
Сердито лепятся капризные Медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря —
И вот разорваны трёх измерений узы
И открываются всемирные моря.
Осип Эмильевич Мандельштам
Май 1913
Царское Село
Александру Леонтьеву
Поездку в Царское Село
осуществить до боли просто:
таксист везёт за девяносто,
в салоне тихо и тепло.
"...Поедем в Царское Село?.."
"...Куда там, господи прости, —
неисполнимое желанье.
Какое разочарованье
нас с вами ждёт в конце пути..."
Я деньги комкаю в горсти.
"...Чужую жизнь не повторить,
не удержать чужого счастья..."
А там, за окнами, ненастье,
там продолжает дождик лить.
Не едем, надо выходить.
Купить дешевого вина.
Купить и выпить на скамейке,
чтоб тени наши, три злодейки,
шептались, мучились без сна.
Купить, напиться допьяна.
Так разобидеться на всех,
на жизнь, на смерть, на всё такое,
чтоб только небо золотое,
и новый стих, и старый грех...
Как боль звенит, как льётся смех!
И хорошо, что никуда
мы не поехали, как мило:
где б мы ни пили — нам светила
лишь царскосельская звезда.
Где б мы ни жили, навсегда!
1996, июнь
Борис Рыжий
Колыбельная
Любовь моя, челом уснувшим тронь
Мою предать способную ладонь.
Стирает время, сушит лихорадка
Всю красоту детей, их внешний вид,
И стылая могила говорит,
Насколько детское мгновенье кратко.
Но пусть дрожит иное существо
В моих объятьях до лучей рассветных,—
Из всех виновных, смертных, безответных
Лишь ты отрада сердца моего.
Плоть и душа не ведают преград:
Любовникам, когда они лежат
На склоне зачарованном Венеры
В очередном беспамятстве, она
Ниспосылает свет иного сна-
Зарницу истинной любви и веры.
В то время, как пустынник среди скал
С его весьма абстрактным умозреньем,
Настигнутый любовным озареньем,
Испытывает плотских чувств накал.
Уверенность и вера канут в сон,
Как ночью зыбкий колокольный звон,
Который иссякает в дальней дали.
А новомодные педанты в крик:
На все есть цены, оплати, должник,
Все, что им карты мрачно нагадали,—
Все ценности по ценнику тщеты!..
Но эта ночь пусть сохранит до крохи
Все мысли, поцелуи, взгляды, вздохи
Того, что в этом мире — я и ты.
Все бренно — красота, виденья, мгла.
Так пусть дремоту твоего чела
Рассвет ласкает ветерком спокойным,
Пусть наградит тебя он днем таким,
Чтоб взгляд и сердце восхищались им,
Найдя наш смертный мир вполне достойным.
Пусть видит полдень, полный духоты,
Что ты — источник силы животворной,
А полночь, полная обиды черной,—
Как взорами людей любима ты.
1972
перевод Павла Грушко
qwe72rty
17.10.2010, 21:52
Когда-то он уйдет за твой порог
и не в конце пути, а лишь начале
да, в двадцать пять - и разве это срок!?
Ты эту боль не изведешь ночами.
Уйдет один – ни писем, ни строки
из дальних мест, и мир его неведом
Не нам судить! Рассудку вопреки
Без сожаленья ты пошла бы следом.
Прощаясь, не взмахнет тебе рукой,
Как будто вышел и вернусь, мол, вскоре,
А жизнь идет, затихнет плач, покой
В душе твоей, свернувшись, ляжет горе.
Пройдут года. Поблекнет в красках цвет.
Все реже в снах он будет, и едва ли
Увидеть сможешь так его портрет,
Чтоб были прорисованы детали.
Как ни живи – душа все ищет луч,
Терзая тело без любви и лести,
Однажды поспешишь, забыв и ключ
Квартиры, где когда-то жили вместе.
Пойдешь искать средь улиц и машин,
того, кто был всего тебе дороже,
но глядя на встречающих мужчин,
лишь улыбнется на него похожий.
И пусть влюбленных будет легион
И карты счастьем падать из колоды,
но ты поймешь - был в жизни только он
аккордом лучшим для твоих мелодий…
Литературная пародия
Дитя вокзала
Полжизни прошло на вокзалах —
в Иркутске, в Калуге, в Москве,
и несколько мыслей усталых
осело в моей голове.
Станислав Куняев
Висит в переполненном зале
задумчивый дым папирос.
Мне кажется, я на вокзале
родился, учился и рос.
С баулами и рюкзаками
из тамбура в тамбур сигал.
И то, что добро с кулаками,
должно быть, я здесь постигал.
И что бы мне там ни сказали,
я знаю, и верю, и жду,
что именно здесь, на вокзале,
я личное счастье найду.
Я в самом возвышенном смысле
работу даю голове,
считаю осевшие мысли:
одна, и еще одна... Две!
Александр Иванов
НОКТЮРН
Дождь в окна швыряет пригоршни дробинок,
И ропот по саду растёт постепенно.
Ведёт пианино с дождём поединок,
Ответив ненастью ноктюрном Шопена.
Бездомные листья, иззябнув, намокнув,
Спасаются в комнате тихой и светлой.
И, как паруса, занавески на окнах
Надуло дыханье ноктюрна и ветра.
И комната дрогнула, вдаль отплывая,
И парус упругий судёнышко движет.
Спокойствие, радость, и даль голубая,
И солнечный берег всё ближе и ближе…
А судно качает, как детскую зыбку,
А парус взлетает встревоженной птицей.
Но буря стихает. И манит улыбку,
Как чайку в гнездо, на уста возвратиться.
Зелёные волны и белая пена
Ещё омывают спокойную пристань.
И дождь замирает…И звуки Шопена…
И радостно сердцу…И грустно…И чисто…
Эдуардас Межелайтис
В неожидании Годо
Сообщили: жизнь разыскивает меня.
Хочет что-то еще сказать мне.
Или спросить.
Я вымылся. Причесался.
Сменил рубашку.
Мимо окна прошла старая женщина.
Потом долго-долго никого не было.
Между прочим, что она мне
могла бы сказать?
Что было — было.
Что есть — то есть.
Осталось — что будет.
Очень уж хорошо не будет.
Звонок.
Бросаюсь к дверям.
Нет. Не она.
Доставили почту.
Проехал старый автомобиль.
Что-нибудь это значит:
старая женщина,
старенькая машина
и кошка, вне сомнения, старая.
Может быть, хочет этим сказать, что и я.
Напрасные хлопоты.
Шаги.
Кидаюсь к окну.
Только спину успел разглядеть.
Нет, не Годо.
Да я и не жду.
Жизнь, видимо, заплутала где-то.
Задержалась, как говорится.
Загуляла, занеслась,
закружилась...
Что ж, бывает.
Извинилась хотя бы.
Испортила мне весь день.
Юстинас Марцинкявичюс
Перевод Г.Ефремова
ЖАВОРОНОК
Где-то там — в голубизне —
Голосок хрустальный, —
Вроде, нету новизны,
Вроде, нету тайны:
Тот же лес и поля плат,
Облака и солнце;
Все как сотни лет назад,
А душа смеется.
Речка, луг, дорога вдаль —
Вечная дорога.
Теплый день сегодня дан —
Это очень много.
Слева — рожь, и справа — рожь,
А за логом — выгон.
Как чудесно он поет,
И его не видно.
Грусть — за крылышки, и — в клеть,
Чтоб светлее стало.
Просто жить, и просто петь,
Разве это мало?
ДУМАЛ
За лесною земляникой
На поляну я пришел,
Только вместо земляники
Обгорелый пень нашел.
Я хотел поймать плотвицу
(Лодка есть и пруд не мал),
Но поймал я не плотвицу,
А кусок коры поймал.
Я хотел погладить лучик
(рядом он, желаешь — тронь) —
От шиповника колючек
До сих пор горит ладонь.
Я-то думал, я-то думал —
Ты со мною — навсегда...
Солнце скрылось. Ветер дунул.
Нет от глади и следа.
-
Ветерком он был с утра,
А теперь — ветрище;
Вон как носится «катран»,
Все чего-то ищет.
Снес забор, скатал траву,
В раме вышиб стекла,
Словно серую сову
Тучу приволок он.
Пыли наметал с полей,
Задал речке трепку,
Много веток тополей
Уронил на тропку.
Вот еще один урок,
Как в тиши стук дверью:
В безобидный ветерок
Я давно не верю.
Л. Олюнин
Объятье — вот занятье и досуг.
В семь дней иссякла маленькая вечность.
Изгиб дороги — и разъятье рук.
Какая глушь вокруг, какая млечность.
Здесь поворот — но здесь не разглядеть
от Паршина к Тарусе поворота.
Стоит в глазах и простоит весь день
все-белизны сплошная поволока.
Даль — в белых нетях, близь — не глубока,
она — белка, а не зрачка виденье.
Что за Окою — тайна, и Ока —
лишь знание о ней иль заблужденье.
Вплотную к зренью поднесен простор,
нет, привнесен, нет втиснут вглубь, под веки,
и там стеснен, как непомерный сон,
смелее яви преуспевший в цвете.
Вход в этот цвет лишь ощупи отверст.
Не рыщу я сокрытого порога.
Какого рода белое окрест,
если оно белее, чем природа?
В открытье — грех заглядывать уму,
пусть ум поможет продвигаться телу
и встречный стопор взору моему
зовет, как все его зовут: метелью.
Сужает круг всё сущее кругом.
Белеют вместе цельность и подробность.
Во впадине под ангельским крылом
вот так бело и так темно, должно быть.
Там упасают выпуклость чела
от разноцветья и непостоянства.
У грешного чела и ремесла
нет сводника лютее, чем пространство.
Оно — влюбленный соглядатай мой.
Вот мучит белизною самодельной,
но и прощает этой белизной
вину моей отлучки семидневной.
Уж если ты себя творишь само,
скажи: в чём смысл? в чём тайное веленье?
Таруса где? где Паршино-село?
Но, скрытное, молчит стихотворенье.
1981, Таруса
ilonka_simpapulka
18.10.2010, 01:45
Осень.
I
Это осень стучится опять...
Вновь тебе она сердце встревожит.
Солнце греть нас, как прежде, не может
И ложится не во время спать...
Это осень стучится опять...
Как поблекнул, как замер весь мир!..
Не натянуты струны у лиры,
Засушили природу вампиры
И надежды окончился пир.
Как поблекнул, как замер весь мир!..
II.
Это осень стучится опять...
Пролетай, пролетай поскорее!
Плод не держат деревья: сильнее
Стали ветки на них трепетать...
Это осень стучится опять.
Плод! скажи мне, шептала что ночь,
И про тайны, какие открыла?!
Она тайной тебя умертвила,
Пурпур сходит со щек твоих прочь
Плод! скажи мне, шептала что ночь?
III.
Это осень стучится опять...
Астра просить её о пощаде,
Но нет жалости в мертвенном взгляде.
Астра может лишь тихо роптать...
Это осень стучится опять…
Астра ропщет на злую судьбу:
„Я людей утешаю собою,
„Их мечты о весне беспокою...
„Осень губит меня, как рабу"...
Астра ропщет на злую судьбу
Ф. Ницше
ilonka_simpapulka
18.10.2010, 01:50
“О человеческом, слишком человеческом”.
I.
C тех пор, как книга эта
Взошла на ниве мысли,
Тоска и стыд тревожат
Меня не уставая.
И муки не смягчатся,
Пока не расцветет
Подобное растенье
Роскошным, пышном цветом...
Теперь уж я вкушаю
То счастие и следом
Иду за тем, кто выше
Меня, моих творений:
Он жатвой насладился,
Любуясь урожаем
Своих бессмертных мыслей.
* * *
Где воздух райский, где Сорренто?!
Благоуханья не слыхать...
Повсюду холод, глушь и горы,
Сиянье солнца без любви...
Да, узнаю я в книге этой
Одну лишь часть моей души,
А часть прекрасную святую
Я отдаю в награду этой,
Кто был мне в жизни беспросветной
Подругой, матерью, врачом.
* * *
Я отнял веру у тебя в добро и идеал,
Но книгу эту я, любя, Тебе, мой друг, послал.
Я поклоняюсь ей... Я чту
Все в ней, что написал.
Её возвел я, как мету
Богов, на пьедестал.
Ф. Ницше
serg1969
18.10.2010, 07:26
Мне порой не дано
Ни жалеть, ни мириться, ни ссориться.
На последнем вагоне -
Фонарь в паровозном дыму,
И опять тот же круг:
Днем - бессилье, а ночью - бессоница,
И опять день и ночь:
Почему ? почему ? почему ?
Что-то было не так,
Что-то вкралось чужое и лишнее...
Желтым шелестом осени
Улица оглушена,
Но порыв налетит -
И деревья прощаются с листьями,
И опять до весны -
Тишина, тишина, тишина.
Дождь в витрины стучит,
До рассвета стихают вокзалы,
Одинокий троллейбус
Проносится мимо, пустой...
Мне осталось виденье:
Глаза, и круги под глазами,
И шаги по усталой и мокрой
Ночной мостовой.
Мне остался мой город,
Но что одному мне с ним делать ?
Вроде просто, и все ж
Не могу я понять иногда,
Как решаются люди
И как на двоих они делят
Все дожди, и тревоги,
И зонтики, и поезда...
17 ноября 1969 г.
Владимир Ланцберг
Есть в слиянии тайна.
Знак уходящим дан -
Капля расширится до океана -
Или пополнится океан?
В воздухе, в танце ветра,
Мудро качнётся ветвь.
Больше одною смертью -
Или исчезла смерть?
Дрогнут седые камни,
И, потеснив века,
Те, кого мы не знали,
Станут смотреть в закат...
Или закат заглянет
В самые души нас?
Те, кого мы не знали -
Как продолженье сна...
Как продолженье рода
В тайном звучанье слов -
В древних кипящих водах
Нового унесло...
Меня нет здесь,
Я собираю плоды манго
В большую корзину,
Рисую картины, танцую танго,
Вспоминаю Сибирь, разбавляя
Клюквенным морсом льдины.
Кто-то другой сидит в моём теле
И не знает, что делать,
Иногда уезжая на север или на юг,
Когда нужно куда-то уехать.
Кто-то другой пишет письма в уме,
Варит невидимым женщинам сказки,
Пока я, здесь на огне, жарю ей мясо.
Её можно трогать руками,
Любить ещё больше и больше,
Ходить с ней к кому-нибудь в гости
И, просыпаясь рядом, говорить ей: здравствуй,
Милая! Мне кажется, сегодня наступит осень.
Она, улыбаясь, - осень?
Но это после обеда, а сейчас я сварю тебе кофе,
А ты почитаешь мне Веды.
И наступает восемь, каштаны в плащах,
Старухи, промокшие папиросы,
И дальше в таком же духе.
Роберт Фрост
Денек октябрьский золотой,
Уже созрел твой листопад.
Подует завтра ветер злой,
И листья облетят.
Вороны каркают не в лад,
Но завтра разлетится стая.
Денек октябрьский золотой,
Продли часы, неслышно тая.
Пусть кажутся длинней они.
Плени обманчивой мечтой,
Как ты умеешь, увлекая.
Один листочек утром нам,
Другой же в полдень оброни,
Один вот здесь, другой вон там.
Да будет твой закат лучист,
Земля светлей, чем аметист.
Тишь какая!
Пусть дозревает виноград:
Хотя листву спалил мороз,
Плодам вреда он не принес -
И гроздья вдоль стены висят.
А вообще-то я из "погорелого"..
Я вам – нараз: от стона тихого
До взгляда белого остывших глаз..
Мои картинки все – сплошь акварелями:
Поплюй – и нет..
А вы, как маленький, всему поверили!..
Вам сколько лет?....
Бежать вам от меня, да не прихрамывать,
Чтоб never впредь!
А мне всю жизнь, видать, её доламывать,
Мою комедь..........
Храни, судьба, тебя от бед,
От страшных снов и яви горькой.
И пусть всегда звучит вослед:
"Люблю, ты возвращайся только".
Храни, судьба, от нелюбви,
Пусть разорвется паутина,
И третий лишний, но не ты,
Уходит с головой повинной.
Храни, судьба, от тех ночей,
Где льдом постель твоя укрыта,
От бесполезности речей,
От серости пустого быта.
Судьба, довольно ран и бед!
Душа его и так в осколках...
Но пусть всегда звучит вослед:
"Люблю... Ты возвращайся только...''
ДАВНЕЕ
А. Киреевой
Я, как блиндаж партизанский,
травою пророс.
Но, оглянувшись,
очень отчетливо вижу:
падают мальчики,
запнувшись за мину,
как за порог,
наткнувшись на очередь,
будто на ленточку финиша.
Падают мальчики,
руки раскинув просторно,
на чернозем,
от безделья и крови
жирный.
Падают мальчики,
на мягких ладонях которых —
такие прекрасные,
такие длинные
линии
жизни.
========================================
НОКТЮРН
Между мною и тобою — гул небытия,
звездные моря,
тайные моря.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне,
вспомни обо мне,
вспомни обо мне.
Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне,
долгая любовь моя.
А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им и тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Я тебе желаю счастья, добрая моя,
долгая любовь моя!
Я к тебе приду на помощь,— только позови,
просто позови,
тихо позови.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Только ты останься прежней — трепетно живи,
солнечно живи,
радостно живи!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
счастливо живи всегда.
А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им к тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи.
Счастливо живи всегда.
Княжна Мэри
18.10.2010, 09:47
Почий в любви, нелепый фантазер!
Спи в лопухах, в зеленых одеялах,
Где, тренькая на маленьких цимбалах,
Споет тебе цикад веселый хор.
Раскинет ландыш белоснежный флер
Средь рос печальных, от рассвета алых...
Почий в любви, нелепый фантазер!
Забвение грядет -- быстрей, чем ветер с гор.
Теперь безносой Музе на увялых
Губах твоих копаться в запоздалых
Бессильных рифмах, пожиная вздор...
Почий в любви, нелепый фантазер!
«Нет радости светлее, чем печаль!»
Нет низости ничтожней превосходства.
В ближайшем – нескончаемая даль.
А в глубине прекрасного – уродство.
Любви сильнее, ненависти- нет.
Движения стремительней покоя.
И что есть тьма, как не предельный свет.
И что есть мир, как не арена боя.
Нет зла страшнее ложной доброты.
Нет лжи противней полуправды сладкой.
Нет ничего мудрее простоты.
И бесконечней жизни самой краткой.
Антип Ушкин
Соседом Окуджавы был человек,
расстрелявший его отца.
У него есть стихотворение об этом:
Убили моего отца
ни за понюшку табака.
Всего лишь капелька свинца –
зато как рана глубока!
Он не успел, не закричал,
лишь выстрел треснул в тишине.
Давно тот выстрел отзвучал,
но рана та ещё во мне.
Как эстафету прежних дней
сквозь эти дни её несу.
Наверно, и подохну с ней,
как с трёхлинейкой на весу.
А тот, что выстрелил в него,
готовый заново пальнуть,
он из подвала своего
домой поехал отдохнуть.
И он вошёл к себе домой
пить водку и ласкать детей,
он – соотечественник мой
и брат по племени людей.
И уж который год подряд,
презревши боль былых утрат,
друг друга братьями зовём
и с ним в обнимку мы живём.
1.
Я обрастаю вещами, фруктами и овощами. Хлебом, подушками, сором, утром, халатиком сонным.
Я обрастаю нейлоном, ватой, тафтой, поролоном, ситцем, атласом и шелком, лучиком тонким сквозь щелку.
Я обрастаю, врастаю птицей в осеннюю стаю, зябликом в зимней поземке, пылью под летним поселком.
Старшей сестрицей бесстыжей, зябкой прохладой на коже, я вырастаю, но ты же мной обрастаешь, похоже.
Я вырастаю, послушай, там, где репейник не скошен. Грубою дудкой пастушьей, горстью незрелых горошин.
Дудкой простой, камышовой, липа, пырей, подорожник. Камешком - самым дешевым, зеркальцем, что подороже.
2.
Дедка скоблил по амбарам, бабка скребла по сусекам. Пекся в испарине банной хлеб из осоки и сейки.
Бабку покинула репка, бабку покинула рыбка. Вроде всё было так крепко, а оказалось - так зыбко.
Дедку оставила бабка, чтобы ей не было зябко, вот и сидят у корыта, дверь у них вечно открыта.
Летом и в зимнюю пору нет у них в доме запоров, всё, что хотите, крадите, только скорей приходите.
Чисто у бабки и тесно, кончилось белое тесто, только на донышке соли - знать, не рассыплется к ссоре.
Солнце над домиком жалит, снова не быть урожаю, свет на востоке рыжеет, скоро и внучку поженят.
Ей бы такого, как дедка, были б и шмотки, и детки. Мыла бы спинки и пятки, всё б у них было в порядке.
Муж у нее со щеками, плохо у нас с мужиками. Ладно, пусть любит такого, может, и выйдет толково.
3.
Внучка сидит на докладе, пальцы у ней в шоколаде. Нервы у внучки ни к черту, ходит и плачет о чем-то.
Думает: "Бабка скучает". Думает: "Дедка в печали". Снег на крылечке растает. Думает: "Я обрастаю".
Я прорастаю сквозь залежь, бабушка, надо мне замуж. Надо мне деток и мужа, только похуже, похуже.
Толстого, злого, заику, в тундру, в землянку, заимку. Жил бы борзыми щенками, тряс бы большими щеками,
Лапал бы девок за ляжки, горькую пил бы из фляжки, звал бы корявой кобылой - я бы тебя позабыла.
Слишком любимого жалко, с ним мне и горько и жарко. Слишком он ясен и статен, я не хочу прорастать им.
Только лишь вечером чистым сердце ладонями стиснет - свиться бы нам, золотистым, мне бы насквозь прорасти с ним.
4.
Бабка сидит у корыта, небо под нею прорыто будто огромной лопатой. Внучка сидела за партой.
Сколько училась, училась - и ничего не случилось. Столько закончила классов, столько ходило народу.
Мальчик ее златовласый тоже стал седобородым.
5.
Радуга клеится липко к лесу - от ели до ели. Господи, думает рыбка, как же мне все надоели.
Аля Кудряшова.
Над площадью базарною
вечерний дым разлит.
Мелодией азартною
весь город с толку сбит.
Еврей скрипит на скрипочке
о собственной судьбе,
а я тянусь на цыпочки
и плачу о тебе.
Снуёт смычок по площади,
подкрадываясь к нам,
все музыканты прочие
укрылись по домам.
Все прочие мотивчики
не стоят ни гроша,
покуда здесь счастливчики
толпятся чуть дыша.
Какое милосердие
являет каждый звук,
а каково усердие
лица, души и рук,
как плавно, по-хорошему
из тьмы исходит свет,
да вот беда, от прошлого
никак спасенья нет.
Собачники утром выводят собак
При всякой погоде и власти,
В уме компенсируя холод и мрак
Своей принадлежностью к касте.
Соседский татарин, и старый еврей,
И толстая школьница Оля
В сообществе тайном детей и зверей
Своих узнают без пароля.
Мне долг ненавистен. Но это инстинкт,
Подобный потребности псиной
Прислушаться, если хозяин свистит,
И ногу задрать под осиной.
Вот так и скользишь по своей колее,
Примазавшись к живности всякой:
Шарманщик с макакой, факир при змее,
А русский писатель – с собакой.
И связаны мы на родных мостовых,
При бледном с утра небосводе,
Заменою счастья – стремленьем живых
К взаимной своей несвободе.
Дмитрий Быков
Так думал молодой повешенный...
Из школьного сочинения
“Невинно, с той же простотой,
С какой зовут на чашку чаю,
Мне все изменяет – вплоть до той,
Которой я еще не знаю,
И будь он выскочка и шут,
Головорез и подлипала, –
Кого угодно предпочтут
И оправдают чем попало.
И мы с тобою, ангел мой,
Еще заплачем друг по другу.
Как быть? Иду я по прямой,
А все, кого люблю, – по кругу.
Природа, женщина, страна –
Заложницы круговорота.
Не их и не моя вина,
Что я их брошу для кого-то
Или они меня – для тех,
Кого судьба любить привыкла
И от кого не ждут помех
В извечном повторенье цикла.
И пусть себе. Дороги крюк
И путник, движущийся прямо,
Овал и угол, путь и круг,
Спираль и ствол, гора и яма,
Земли округлое чело
И окон желтые квадраты –
Ничто не лучше ничего,
И все ни в чем не виноваты.
Шуршанье мартовского льда.
Промокший сквер, еще раздетый.
Уже не деться никуда
От неприкаянности этой.
Родного города паук
Под фонарями распластался.
Что есть прямая? Тот же круг,
Что, разомкнувшись, жив остался”.
Так думал бывший пес ручной,
Похмельный лох с помятой мордой,
Глотнувший сырости ночной,
А с ней – отверженности гордой,
Любитель доблестно пропасть
И если гибнуть, то красиво,
Привычно находящий сласть
В самом отчаяньи разрыва.
Так компенсирует герой
Разрыв, облом, насмешку Бога.
Пристойный фон ему устрой –
Достойный Байронова слога.
Пускай он куртку распахнет,
Лицо горящее остудит
И вешней сырости вдохнет –
Сулящей все, чего не будет.
Дмитрий Быков
Земля гудит под соловьями,
под майским нежится дождём.
А вот солдатик оловянный
на вечный подвиг осуждён.
Его, наверно, грустный мастер
пустил по свету, невзлюбя.
Спроси солдатика: "Ты счастлив?"
И он прицелится в тебя.
И в смене праздников и буден,
в нестройном шествии веков
смеются люди, плачут люди,
а он всё ждёт своих врагов.
Он ждёт упрямо и пристрастно,
когда накинутся, трубя...
Спроси его: "Тебе не страшно?"
И он прицелится в тебя.
Живёт солдатик оловянный
предвестником больших разлук
и автоматик окаянный
боится выпустить из рук.
Живёт защитник мой, невольно
сигнал к сраженью торопя.
Спроси его: "Тебе не больно?"
И он прицелится в тебя.
http://s46.radikal.ru/i113/1010/e2/03ab581a9e5a.jpg (http://www.radikal.ru)
Ослепляя блеском,
Вечерело в семь.
С улиц к занавескам
Подступала темь.
Люди - манекены,
Только страсть с тоской
Водит по Вселенной
Шарящей рукой.
Сердце под ладонью
Дрожью выдает
Бегство и погоню,
Трепет и полет.
Чувству на свободе
Вольно налегке,
Точно рвет поводья
Лошадь в мундштуке.
Б.Пастернак
http://s61.radikal.ru/i171/1010/2a/55b98c7c620a.jpg (http://www.radikal.ru)
Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы.
Мокрые стены, зеленая плесень да мох...
Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы,
Чтобы прохожим выболтать тайны домов.
Трубы вы, трубы, - я вашим тайнам не рада.
Ржавые трубы, вы бросьте про тайны трубить!
Я вас не знаю, мне ваших секретов не надо:
Зная секреты, трудно мечтать и любить.
Верю, ах, верю тому, что за этою дверью
И в том окошке измена, обида, обман...
Верю, ах, верю! - но почему-то...не верю.
И улыбаюсь каменным этим домам.
Верю надежде, даже как будто напрасной,
Даже напрасной, совсем невозможной мечте...
Вижу я город, вижу я город прекрасный
В белом тумане, в черном вечернем дожде.
Трубы вы, трубы, - Бедные! - Вы еще стары.
Вся ваша плесень - лишь первый пушок над губой.
Вы еще стары, а мы уже юными стали,
Хоть мы узнали самую старую боль.
...Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы;
Мокрые стены, зеленая плесень да мох...
Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы,
Чтобы прохожим выболтать тайны домов.
Новелла Матвеева
http://s002.radikal.ru/i198/1010/26/a80f2a6d31fb.jpg (http://www.radikal.ru)
Конверт какой-то странный, странный,
Как будто даже самодельный,
И штемпель смазанный, туманный,
С пометкой давности недельной,
И марка странная, пустая,
Размытый образ захолустья:
Ни президента Уругвая,
Ни Темзы – так, какой-то кустик.
И буква к букве так теснятся,
Что почерк явно засекречен.
Внизу, как можно догадаться,
Обратный адрес не помечен.
Тихонько рву конверт по краю
И на листе бумаги плотном
С трудом по-русски разбираю
Слова в смятенье безотчетном.
«Мы здесь собрались кругом тесным
Тебя заверить в знак вниманья
В размытом нашем, повсеместном
Ослабленном существованье.
Когда ночами (бред какой-то!)
Воюет ветер с темным садом,
О всех не скажем – но с тобой-то,
Молчи, не вздрагивай, – мы рядом.
Не спи же, вглядывайся зорче,
Нас различай по одиночке».
И дальше почерк неразборчив,
Я пропускаю две-три строчки.
«Прощай! Чернила наши блеклы,
А почта наша ненадежна.
И так в саду листва намокла,
Что шага сделать невозможно».
На электричку брали билеты,
брали сгущенку, сачки и крючки,
чтобы все лето болтаться у Леты,
тихой-претихой дачной реки.
Бабушка утром читала молитву
и отправлялась в местный ларек,
и отправлялись мы на ловитву:
сам себе каждый Бог и зверек.
Шаркали старые велосипеды,
словно щенки, заливались звонки,
и ежедневно стыли обеды,
бились коленки, вяли венки.
Вдруг начинала жажда копиться,
и пополудни, около двух,
мы из любого пили копытца –
и оголялись зренье и слух.
Солнце сдирало лишние шкуры,
нам поверяли тайны души
наши соседи кошки и куры,
наши знакомцы ежи и ерши.
Даже трава становилась стоустой,
ибо наш слух был стократно остер,
Нас посылали бегом за капустой –
мы находили братьев-сестер.
Мы замирали, пронзенные сходством
с нами червячной дачной родни,
этим всеобщим божественным скотством,
и ликовали, что не одни.
В море горя и любви,
больше не в долгу,
я сжигала корабли –
и опять сожгу.
Корабли твои, мои...
Но когда я жгла,
было больше, чем любви,
света и тепла.
****************
Было плохо. Другу позвонила.
Друг не отозвался на звонок.
Улица молчание хранила.
Каждый дом был тих и одинок.
Нет и почтальона даже... Как мне,
как вернуть мне мир счастливый мой?
И пришлось по крохотке, по капле
всё собрать и вновь сложить самой.
Я засыпаю,
когда отцветают звезды,
Светлеет небо,
а в доме еще темно,
И окна ближние,
по-утреннему серьезны,
Смотрят прямо
в мое легкомысленное окно.
Проснешься за полдень,
вся жизнь никуда не годится...
Но в пыльной Москва-реке
купола сияют вверх дном...
И думаешь: Господи!
Спасибо, что надоумил родиться
В городе,
где такой пейзаж за окном!
Такой синий,
такой золотой и белый!..
Теперь, судьба моя,
ты, без промаха и стыда,
Карай, обманывай –
что хочешь со мною делай,
В душе залатанной
эта музыка – навсегда.
И даже если
смерть все-таки существует, –
Все относительно! –
она щемяще мала, –
Как памятник временный,
пристроченный к Москве
на живую,
Как зыбь на воде,
отражающей купола...
Я спешу к нему на свидание,
Каблучки асфальт бьют без жалости,
От волнения – сбой дыхания,
Юбка по ветру (вот же шалости!).
Беглый взгляд в окно – отражение -
И с причёской всё, вроде, ладится,
На щеках румянцем смущение,
Ведь ему хочу я понравится.
На часы глазком – шаг размеренней,
Даме первой быть не положено.
Полной грудью вдох, чуть уверенней,
Только сердце так же встревожено.
Вот и он вдали улыбается,
(Побежать к нему? Ждать по гордости?)
Мы навстречу оба срываемся,
И от тёплых рук – в невесомости.
Прикоснусь к щеке, нежность – пёрышко,
Губ касание, ах, приятное,
И на ушко мне: «Моё солнышко!»
«Это ты моё…ненаглядное!»
© Copyright: Анна Бондарева, 2007
http://s57.radikal.ru/i158/1010/59/2a6fe2450a1f.jpg (http://www.radikal.ru)
Дымом половодье
Зализало ил.
Желтые поводья
Месяц уронил.
Еду на баркасе,
Тычусь в берега.
Церквами у прясел
Рыжие стога.
Заунывным карком
В тишину болот
Черная глухарка
К всенощной зовет.
Роща синим мраком
Кроет голытьбу...
Помолюсь украдкой
За твою судьбу.
С. Есенин.
1910
Каждый – чья-нибудь утрата; листопад играть с листа и
в зыбком озере заката, осыпая птичьи стаи,
убывать дано не только временам, летя по кругу,
но и чувствам; и поскольку понимание друг друга –
это видимость пространства, остающегося между
суетой непостоянства и неспешностью надежды,
нам отпущено так много: исчезая, возвращаться
в каждом жесте; а дорога, о которой словно снятся
наши дни, идёт всё круче, всё стремительней теряя
эти отблески и тучи. Эти слёзы, дорогая,
ни к чему кромешным птицам, что скользят по глади взгляда;
сердцу в сердце не излиться на изломе листопада,
на излёте паутинок переменчивого света
мы войдём в круженье льдинок, в невесомый абрис ветра,
понимая, что сложенье наших соприкосновений
в каждом новом отраженье – это больше, чем ступени
в никуда; и что не нужно ничего прекрасней этих
птиц, протяжно и предвьюжно вспоминающих о лете,
и что нет неоспоримей этой радости печальной –
быть всё дальше и любимей и уйти, оставшись тайной...
http://s45.radikal.ru/i107/1010/5b/186690bafcdc.jpg (http://www.radikal.ru)
Вот так...из ничего...из никогда...
Возможно вылепить...волшебный вечер...
Где - третья...но не лишняя...звезда...
Где сами будут...зажигаться...свечи...
Вот так...из ниоткуда...в никуда...
Протянутся...дороги и тропинки...
И ток...найдёт...столбы и провода...
И ягоды найдут...свои корзинки...
Вот так...без почему...и без зачем...
А просто...потому-что... это - чудо...
И счастье...без сомнений и проблем...
Вот так...из ничего...из ниоткуда...
В Савицкая
Золотистою долиной
Ты уходишь, нем и дик.
Тает в небе журавлиный
Удаляющийся крик.
Замер, кажется, в зените
Грустный голос, долгий звук.
Бесконечно тянет нити
Торжествующий паук.
Сквозь прозрачные волокна
Солнце, света не тая,
Праздно бьет в слепые окна
Опустелого жилья.
За нарядные одежды
Осень солнцу отдала
Улетевшие надежды
Вдохновенного тепла.
Блажен ты, цветущий простор,
Слезами любви окроплённый
Важа Пшавела
Молчи, любимая, молчи,
Пусть говорят за нас дожди
И грозы распускают косы
В полночном сумраке небес.
Прошу, немного подожди –
Из нашей памяти в ночи
Изыдет злой обиды бес,
И поутру поспеют росы.
Нас примут божии врачи
И в Книгу Жизни занесут
Слова
«отныне не подсудны».
А на каменьях наша кровь,
Злосчастный мир, неправый суд –
Там восседают палачи,
Прося у неба хлеб и новь,
Бранясь и каясь безрассудно.
Завистников питает плоть,
Но их злодейские костры,
О наши камни обжигаясь,
Бросаются по сторонам…
Молчи, любимая, молчи.
Любовь и две её сестры,
И в белом лечащий Господь
Из лазарета выйдут к нам
И пригласят на райский танец.
Утонет в Лете Карфаген,
В былое затвориться дверь,
Воскреснут лютневые струны.
И скажет, силы обретя,
Любовь тебе:
«Святая дщерь,
Сродни волчицам из легенд,
Ты сберегла моё дитя,
От лютых иродов и гуннов».
Прошу, немного подожди,
Любимая,
твой верный волк
Врагами спрятан под гранит
И спит, как море подо льдиной.
Одно короткое тире
Меж датами его хранит,
И ты вблизи,
И он умолк –
Не сможет разлучить Эреб
Два сердца, слитых воедино.
Молчи, любимая, молчи,
С травою шепчутся дожди,
Зверьём рычат, дерутся грозы
В полночном сумраке небес.
Прошу, немного подожди –
Нас утром понесут лучи
Над кронами земных древес
В господни кущи вечной грёзы.
В Карижинский
blagoroden_don
18.10.2010, 19:06
Молчат под звездной глушью
Дома и пустыри
Весь город спящей мышью
До завтрашней зари
Живущий нелюбовью
Лишь ты один не спишь
И город словно мышь
Крадется к изголовью
Так неужели
я никогда не посмею
(а кто, собственно,
может мне здесь запретить,
уж не вы ли, мои драгоценные,
уж не вы ли) –
признаться:
ну были они в моей жизни, были,
эти приступы счастья,
эти столбики солнца и пыли
(все постояли
со мной в золотистой пыли),
и все, кто любили меня,
и все, кто меня не любили,
и кто никогда-никогда не любили –
ушли.
Дмитрий ВОДЕННИКОВ
http://s60.radikal.ru/i170/1010/3b/3a585d8bbaec.jpg (http://www.radikal.ru)
Мосты сгорели, углубились броды,
и тесно - видим только черепа,
и перекрыты выходы и входы,
и путь один - туда, куда толпа.
И парами коней, привыкших к цугу,
наглядно доказав, как тесен мир,
толпа идет по замкнутому кругу...
И круг велик, и сбит ориентир.
Течет под дождь попавшая палитра,
врываются галопы в полонез,
нет запахов, цветов, тонов и ритмов,
и кислород из воздуха исчез.
Ничье безумье или вдохновенье
круговращенье это не прервет.
Не есть ли это - вечное движенье,
тот самый бесконечный путь вперед?
В. Высоцкий
Лиса Алиса
18.10.2010, 19:31
***
Фортепианностью листвы, поземкой нот багряной гаммы
Зал золочёный отзвучал. В последней клавише органа
Уже ни музыки, ни сна, она – вне аккомпанемента.
Дожди вербуют города в меланхоличные агенты.
И просят чаще наблюдать за поведением брусчатки,
Чтоб в ноги сумрачных людей бросать сырые распечатки.
А воздух белый, точно кость. Обглодан запах медуницы...
Вот почему на небесах сегодня высечены птицы.
Читай небесный алфавит, подтекст курлычущих линеек:
Что если где-то догорит, то это – что-нибудь согреет.
И лишь по памяти свечи найдут нетленные отсветы.
Когда-нибудь минует всё, как миновало это лето.
Все тяжелей и глуше дни. Лишь скрипнет бледная калитка –
Так над безмолвием людским взмывает буква алфавита.
Вдали – бездонная земля и годы трав и солнцестоя...
_______
– А напиши о журавлях.
– О журавлях писать – не стоит.
***
© Copyright: Лилай Интуэри
Жизнь наша в старости — изношенный халат:
и совестно носить его, и жаль оставить;
мы с ним давно сжились, давно как с братом брат;
нельзя нас починить и заново исправить.
Как мы состарились, состарился и он;
в лохмотьях наша жизнь, и он в лохмотьях тоже,
чернилами он весь расписан, окроплён,
но эти пятна нам узоров всех дороже;
в них отпрыски пера, которому во дни
мы светлой радости иль облачной печали
свои все помыслы, все таинства свои,
всю исповедь, всю быль свою передавали.
На жизни также есть минувшего следы:
записаны на ней и жалобы, и пени,
и на неё легла тень скорби и беды,
но прелесть грустная таится в этой тени.
В ней есть предания, в ней отзыв, нам родной,
сердечной памятью ещё живёт в утрате,
и утро свежее, и полдня блеск и зной
припоминаем мы и при дневном закате.
Ещё люблю подчас жизнь старую свою
с её ущербами и грустным поворотом,
и, как боец свой плащ, простреленный в бою,
я холю свой халат с любовью и почётом.
Спи, родная, засыпай,
Мы уедем в дальний край:
Там, где с гор бегут ручьи,
Там, где будем мы ничьи...
Там тебя я встречу вновь,
Вспыхнет молнией любовь,
Будут пальмы и грачи,
Только будем мы ничьи...
Пусть за стенкой хлещет дождь,
Пусть стоит стеною рожь,
Пусть грозятся стукачи –
Главное, что мы ничьи...
Остров морем окружён,
Волны лезут на рожон:
Поглотить грозят в ночи, –
Нам не страшно – мы ничьи...
Спи, родная, засыпай,
Мы не едем в дальний край:
Здесь в светёлке у печи
Мы и так с тобой ничьи...
А. Становский
Спрятаться в овражек и растечься
Превратиться в дождевую лужу!
но и ей никак не уберечься -
Ни от солнца, ни от лютой стужи!
Зыбкая надежность забытья,
не обманешь собственное «я»!
Шелиганова В. Г.
-
Струнам счет ведут на лире
Наши древние права,
И всего дороже в мире
Птицы, звезды и трава.
До заката всем народом
Лепят ласточки дворец,
Перед солнечным восходом
Наклоняет лук Стрелец,
И в кувшинчик из живого
Персефонина стекла
Вынуть хлебец свой медовый
Опускается пчела.
Потаенный ларь природы
Отмыкает нищий царь
И крадет залог свободы -
Летних месяцев букварь.
Дышит мята в каждом слове,
И от головы до пят
Шарики зеленой крови
В капиллярах шебуршат.
А. Тарковский.
Здесь счастлив я, здесь я свободен, —
свободен тем, что жизнь прошла,
что ни к чему теперь не годен,
что полуслеп, что эта мгла
своим могуществом жестоким
меня не в силах сокрушить,
что светом внутренним, глубоким
могу я сам себе светить,
и что из общего крушенья
всех прежних сил, на склоне лет,
святое чувство примиренья
пошло во мне в роскошный цвет...
Не так ли в рухляди, под хламом,
из перегноя и трухи,
растут и дышат фимиамом
цветов красивые верхи?
Булавки вытащу из спутанных волос…
У зеркала их горсти разбросаю…
В моих глазах усталость, а не злость…
И шлепает душа моя босая-
В мир, где родиться в муках довелось…
Я ей вослед: «Возьми пушистый плед»
Она в ответ: «Уже я закалилась…»
Я: «Будешь плакать?»
«Нет,А что случилось?...»
«Нет, ничего. Позволь мне дать совет..»
Она пожмет плечами и уйдет
За грань, где я не в силах потревожить…
Там – в зазеркальи уж который год
Мой каждый страх приручен и стреножен,
И щиплет травку без хлопот-забот…
А утром, чуть спросонья налегке,
Душа внутри доверчиво уткнется
В застывший пульс – мой жизненный макет,
И маятником пустит снова солнце
По небу, как проснувшейся реке…
«Как ты спала?» «Никак» «И почему?»
«Мне без тебя не спиться…Что заметно?»
«Ты в курсе, что живем мы наяву?»
«Догадываюсь…Что… меняет это?»
«Нет, ничего – ни сердцу, ни уму» ...
Ирбис Руа
ВЫ ДУМАЛИ...
Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.
Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали - я рвусь к истокам,
А я-то - к устью.
Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я - прощалась.
Новелла Матвеева
Я стар! Но разве я мечтами
о том, как здесь встречались мы,
не в силах сам убрать цветами
весь этот снег глухой зимы?
И разве в старости печальной
всему прошедшему не жить?
И не единой музыкальной,
хорошей думы не сложить?
О, нет! Мечта полна избытка
воспоминаний чувств былых...
Вот, вижу, лето! Вот калитка
на петлях звякает своих.
Июньской ночи стрекотанье...
И плеск волны у берегов...
И голос твой... и обожанье, —
и нет зимы... и нет снегов!
Я напишу тебе когда-нибудь письмо,
Не по «е-мейлу»…
Просто от руки...
Вложив в него сердечное тепло,
Пролив мои любимые духи…
Я расскажу тебе, как счастливо живу,
Что я объездила полмира, полземли,
Что я исполнила заветную мечту…
Что все мои невзгоды позади...
А ты откроешь, ухмыльнешься, вскинешь бровь,
Начнешь читать письмо неторопливо,
И вдруг поймешь, что потерял любовь,
И станет на душе твоей тоскливо.
И ты попробуешь мне даже позвонить,
Начнешь искать в блокноте реквизиты,
Не веря, что могла их изменить...
Но я сменила их...
Теперь мы квиты...
Бойкова Марина
Слышишь, черт побери? Я хочу тебе сниться,
Прикасаться сухими губами к запястью,
Пить с ладони туман с ароматом корицы,
От дрожания век рассыпаться на части.
Извини за письмо, это я ненарочно.
Перепутали пальцы и время, и место,
Собирая бессонницы в смутный подстрочник
К неизвестно зачем зарифмованным текстам.
Те, кто лечит мне душу, по-своему правы,
Но - причем здесь любовь? И звучит-то нелепо.
Это просто... не знаю - как выпить отравы,
Проводив брудершафтом сгоревшее лето.
Ночь - подкрашенный шарик пустого плацебо,
И коньяк не спасает от странной болезни.
Самолетик бумажный в эмалевом небе
Прочь уносит мои нерожденные песни
О тебе.
Светлана Ширанкова
Стихолюб
18.10.2010, 21:28
«Отмучилась…»
И яблочный румянец
Сползает с утомлённых влагой скул.
А поодаль такой же «новобранец»
Вгоняет неподвижностью в тоску…
«Отмучилась…»
По мученице небо
Стрижом заупокойную звонит,
Бродяга ждёт полста с краюхой хлеба,
И супится под глянцем лиц гранит…
«Отмучилась…»
И мне по следу вдуют
Тремя горстями, просто, не со зла…
Послушайте, пока ещё живую:
Не мучилась я, верите? – жила!
АЛТА БЕЛАЯ
Стихолюб
18.10.2010, 21:31
А мне говорили: он мир для тебя сожжет.
И войну пройдет, и полезет на сам рожон…
И будешь с ним королевой… сама пойми!
Да черт с ней, но не бывает ее..любви…
А мне говорили в уши: да он же- клад!
Попадется в под руку- не знаешь куда и класть…
Ты за ним, как за самой каменной../в мире стен
Все равно за чем жить, если ты сама – манекен/.
И шансы его оставить все ползут, и ползут к нулю..
Я оправдываюсь… вот жалость- ну не люблю его, не-люб-лю…
Лола Льдова
Стихолюб
18.10.2010, 21:31
Это входило в привычку -
задвинув себя на потом,
/где-то на пару недель...ну а впрочем, как знать до 'когда'?/
вспарывать будничный день, как конверт канцелярским ножом,
и удивляться, что вторник /странно... казалось, среда.../
Это входило в привычку -
на завтрак яйцо и бекон
сонному мужу и крепко заваренный кофе себе,
и поскорей от вопросов, как есть -босиком- на балкон,
заполировывать фильтром ранку на нижней губе...
Это входило в привычку -
закусывать губы /терпи!
время супружеской ласки... не сжаться б в отчаянном 'нет!'/
и, избегая полночи соприкосновения спин,
сравнивать десять недель и восемь растраченных лет...
Это входило в привычку -
смотреть, улыбаясь, в окно
сквозь объективную данность домов, переулков и крыш,
мимо дождя и прохожих... да мало ли что там 'дано'...
главное то, что искомо... и смска 'не спишь?'
Елена Ломакина
Летит непойманая муха,
жужжит на незажженный свет,
вместились миллионы лет
в ее откляченное брюхо.
Но ей на это наплевать,
и, пригубив кухонной тряпки,
она метнется к вам в кровать,
чем ближе, тем говнистей лапки.
А вы витаете в ином
высоком слое мирозданья,
реализуя Ожиданье
своим набором хромосом.
Но мухе Истина претит,
ее рубашка ближе к телу,
и весь общипанный лимит
она пристраивает к делу.
А дело, видите ли, в том,
что мухе надобно питаться,
ей нет возможности пытаться
просительно вилять хвостом.
Но вы, себя не осознав,
и, пригвождая тело к духу,
смахнете истовую муху,
лишив ее законных прав.
Она взовьется от беды
и, барражируя по кругу,
простит вам, как прощают другу...
чешите мухины следы.
И, безнадежно прожужжав,
бедняжка возвратится к тряпке,
ее живительные лапки,
как брэнд жевательных держав.
О муха – ты живее всех,
тобой ли мне не восхищаться?!
Как жаль, что нам пора прощаться –
пришла зима и выпал снег.
Imho
http://s54.radikal.ru/i143/1010/5f/21416700ad6c.jpg (http://www.radikal.ru)
Обрывки смеха, жар свечей
Ночь рассекают на полоски...
Во влажной нежности очей
Былых предательств отголоски -
Как миг сближения мечей.
Ночь - словно древние подмостки,
Тревожит пышностью речей
И смрадом пота, лжи и лоска.
Не хватит искренности ей -
Завлечь в силки нас, как подростков :
Куда ни глянь, тщеты обноски
Зияют наготой своей.
Но в какофонии теней
Лишь ты стоишь всё так же просто.
Всё - тайна в ясности твоей,
Как в беглой прелести наброска.
Да, ярок пир и хмель сетей,
Но ярость властного вопроса
В глазах твоих - как твердь утёса
Средь бездны ледяной - страстей.
А.Акчурина
Стихолюб
18.10.2010, 22:39
АХ, БОЖЕ МОЙ, КАКАЯ CКУКА !
ВСЯ ЖИЗНЬ - ОДИН СПЛОШНОЙ РЕГЛАМЕНТ
НУ ПОЧЕМУ ЖЕ Я - НЕ СУКА -
ТИРЕ ОТОРВА ? ТЕМПЕРАМЕНТ
ВПОЛНЕ ПОДХОДИТ .
ВСЁ, РЕШИЛА :
ОТКРОЮ ЖИЗНИ НОВОЙ ФАЗУ
КАК - БУДТО РАНЬШЕ НЕ ГРЕШИЛА
стихи, стихи . . . ДАЕШЬ ЭКСТАЗУ !
АНИК НАТКА
Стихолюб
18.10.2010, 22:39
И кто бы знал, что можно ПО–ИНОМУ?
Нас всех кроили наспех, под формат:
Песочно-половинчатые гномы,
По тварям парно
вдавленные в ряд.
А кто бы ведал: можно великаном
Родиться под убогостью клише,
Разжаловав себя до званья «странный»
И чувствуя под рёбрами
мишень.
А сердца неизбежные разрывы
Латать гортанной кожей, точно встык.
И верить, что нельзя не быть счастливым,
Когда в кармане нет
ехидных фиг.
Но кто бы знал, что можно жить не в стаде? -
Прямой уйти с сутулости лекал.
Есть выбор – значит, есть противоядье
От данности.
…НО КТО БЫ ЭТО ЗНАЛ!
Алта Белая
Стихолюб
18.10.2010, 22:39
Или я не мастерица
У тебя читать в душе?
Я б могла тебе присниться,
Может даже – снюсь уже.
Шепот – твой висок щекочет,
Привкус хмеля на губах…
Что там женщина лопочет?
Отчего она хлопочет
О твоих чудесных снах?
Все бы женщине смеяться!
Все чертовке не всерьез!
…Мне бы только удержаться,
Милый, на людях от слез…
УТАМИ (Юлия Костина)
http://s42.radikal.ru/i097/1010/80/6a32fa371e43.jpg (http://www.radikal.ru)
Жаль ханурика в калошах,
Лобик сильно сильно скошен,
Челюсть из картона -
склад для моветона.
Не на шутку развелось
оборотней всяких.
В драки лезут на авось -
волки да собаки...
Т. Шанаева
Стихолюб
18.10.2010, 22:42
Заклевали белую ворону ...
ни слезы, ни возгласа, ни стона.
Ненависти приступы напрасны -
и в кровавом выглядит прекрасно.
Стаи черных, на душу нечистых,
лицемерной лживостью речистых
большинство свое назвали властью,
черный цвет постановили счастьем.
И от всех послушно удаляясь,
в белизне ни капли не раскаясь,
не спеши ты крест на жизни ставить,
где-то есть на свете белых стая...
Girich
Стихолюб
18.10.2010, 22:43
Мне ветра ударяли в спину,
Но, как видишь, еще держусь.
Слушай, сделай меня счастливой!
Или – думаешь – откажусь?
Я немыслимый твой подарок
Так припрятала – не найдешь.
Но стихи мои без помарок
На февральский ложатся дождь,
И – блаженные, и – блажные,
С этой искоркой – золотой
Выдают меня – звездной пылью –
Выдают глаза – с головой.
УТАМИ (Юлия Костина)
МУЗЫКА
Музыковеды пусть меня простят
За то, что я, вторгаясь в их владенья,
Не подкрепляю личные сужденья
Авторитетом ссылок и цитат.
Я слушал Баха.
И не где-нибудь!—
В концертном зале Домского собора...
Да, да, в том самом зале, о котором
Наслышан мир: хотя б глазком взглянуть...
Весь этот храм—величья торжество,
Таинственность пугающего склепа,
Они твое лицо возводят к небу
И делают молитвенным его.
И тишина окутывает вас.
Уже закрыты медленные двери,
Две тысячи неверующих глаз
Как-будто жаждут приобщенья к вере.
Глубинный голос подает орган.
И входит Бах.
Как Бог.
Как дух былинный.
И музыки бесформенную глину
Обрушивает к собственным ногам.
Ей до верхов наполнен весь собор...
Могучие обвалы мощных звуков
Напоминают: мир рождался в муках,
И стон его мы слышим до сих пор.
И вот уже я вижу, как сперва
Два-три удара на ладонях взвесив,
Великий Бах всю эту массу месит,
По локоть засучивши рукава.
Стоит он—чуждый всем людским недугам—
Под каждым взмахом оголенных рук—
Не Бог,
А мастер над гончарным кругом,
С земной орбиты снявший этот круг.
Господь не подвергал себя лишеньям.
Но Бах—не Бог.
И, может, потому
Он лучше знает:
Мир—несовершенен.
...О, как придать гармонию ему?!
ВЛАДИМИР ТУРКИН
Мучительный сонет
Едва пчелиное гуденье замолчало,
Уж ноющий комар приблизился, звеня…
Каких обманов ты, о сердце, не прощало
Тревожной пустоте оконченного дня?
Мне нужен талый снег под желтизной огня,
Сквозь потное стекло светящего устало,
И чтобы прядь волос так близко от меня,
Так близко от меня, развившись, трепетала.
Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,
И музыки мечты, еще не знавшей слова…
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!
Что счастье? Чад безумной речи?
Одна минута на пути,
где с поцелуем жадной встречи
слилось неслышное прости?
Или оно в дожде осеннем?
В возврате дня? В смыканьи вежд?
В благах, которых мы не ценим
за неприглядность их одежд?
Ты говоришь... Вот счастья бьётся
к цветку прильнувшее крыло,
но миг — и ввысь оно взовьётся
невозвратимо и светло.
А сердцу, может быть, милей
высокомерие сознанья,
милее мука, если в ней
есть тонкий яд воспоминанья.
Дорога в осень будет нелегка
через сомненья, горечь и тревоги...
Но не пытайся - не свернуть с дороги,
с дороги той, что прямо в облака...
И привыкай терять и отпускать,
как ветви листья - без тоски и молча...
Ведь слезы душу потихоньку точат,
пока не станет тоньше волоска.
И разорвется ожиданья нить,
и будет ночь длинней, а день короче...
Среди других таких же одиночеств
как будто легче одиноким быть...
...дорога в осень будет нелегка,
но если все принять, не прекословя...
То осень станет светом и любовью,
дорогой той, что прямо в облака...
...переступи осеннюю черту,
и ветер дверь закроет жизни прежней.
...быть может, нужно отпустить мечту,
чтобы найти и обрести надежду...
Осеннее утро проткнуло ветвей наготой
печальное небо, унылое серостью красок,
и листья засыпали стол на открытой террасе,
дарившей вчера еще теплый уют и покой...
Фонарь над столом помнит медленный вальс мотыльков,
куда-то пропавших за серую дымку тумана,
заливистый смех, перезвон веселящий стаканов,
надрывность гитары и вторящих ей голосов...
Страницы романа и ночи июльской тепло,
мерцанье свечи, аромат засыпающих лилий...
Молчанье двоих, что друг друга когда-то любили,
но стали чужими. Чье время уже истекло...
Бессильно вернуться, распавшись на тысячи слов...
По капле... Сквозь пальцы... Печально и как-то нелепо...
Как жизнь забирая из листьев, короткое лето
уходит, опавших надежд оставляя покров...
Как соткан дождь
из капелек воды,
Так счастье соткано
из крохотных мгновений:
Взгляд…
слово…
на песке следы…
Подаренный цветок…
тепло прикосновений…
Как небо соткано
из миллиона звезд,
Так радость соткана
из острых ощущений:
Восторг…
очарование…
туманность грез…
И возвращение…
и всепрощенье…
Как соткана вся жизнь
из суеты,
Так верность соткана
из клятв и обещаний…
Мольбы…
тоски…
несбывшейся мечты…
Разлук…
обид…
и горечи прощаний…
Как соткан дождь
из капелек воды,
Так небо соткано
из миллиона звезд…
Так соткана вся жизнь
из суеты,
Любви,
страданий…
запаха берез.
Благодарю
Благодарю за то, что я сидел в тюрьме
благодарю за то, что шлялся в желтом доме
благодарю за то, что жил среди теней
и тени не мечтали о надгробье.
Благодарю за свет за пазухой иглы.
благодарю погост и продавщицу
за то, что я без паюсной икры
смогу еще полвека протащиться.
Благодарю за белизну костей
благодарю за розовые снасти
благодарю бессмертную постель
благодарю бессмысленные страсти.
Благодарю за серые глаза
благодарю любовницу и рюмку
благодарю за то, что образа
баюкали твою любую юбку.
Благодарю оранжевый живот
своей судьбы и хлеб ночного бреда.
Благодарю... всех тех, кто не живет
и тех кто под землею будет предан.
Благодарю потерянных друзей
и хруст звезды, и неповиновенье
...благодарю свой будущий музей
благодарю последнее мгновенье!
Я позволю себе эту роскошь – любить,
Открывая любовь, как бесценную книгу,
Беззастенчиво радуясь каждому мигу,
Что с тобой позволяет невидимо быть...
И восходит рассвет золотою строкой,
И закат паруса расправляет для Грея –
Потому что люблю – и теплей, и сильнее,
Потому что люблю – и светло, и легко...
Потому что уже никуда не уйти
От растущих из памяти яблонек-дичек,
И от схожести странной – и слов, и привычек -
И от сложных изгибов земного пути...
Я позволю себе разноцветие снов,
Потому что нельзя беззащитному сердцу
Не поверить...
Не дрогнуть...
Не ждать..
Не согреться
В этом призрачном чуде с названьем «Любовь»...
...О реалиях жизни, увы, не забыть...
И судьбою завещаны прежние звёзды...
Даже зная стократ, что – не нужно... и поздно -
Я позволю себе
Эту роскошь –
Любить…
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Так. — Руку! — Держите направо, —
Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина — может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь нас посещают и ангел, и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба — на крышу!
Вам дети мои — два чердачных царька,
С весёлою музой моею, — пока
Вам призрачный ужин согрею, —
Покажут мою эмпирею.
— А что с Вами будет, как выйдут дрова?
— Дрова? Но на то у поэта — слова
Всегда — огневые — в запасе!
Нам нынешний год не опасен…
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края — до края —
Вот наша Москва — голубая!
А если уж слишком поэта доймёт
Московский, чумной, девятнадцатый год, —
Что ж, — мы проживём и без хлеба!
Недолго ведь с крыши — на небо.
Октябрь 1919
Розенбаум
Пустая, холодная, жуткая комната.
Захламлена, грязная, очень бездомная.
Уйти - не уйти - кто же мне посоветует?
Одно говорить, а другое - ответствовать.
Одно говорить, а другое - прочувствовать,
Как трудно, как мерзко за жизнь врачу совать.
Когда тяжело, то не надо подробностей.
И слышится иноходь скорая, дробная.
По снегу холодному снова непонятый
Бреду чистокровною, лучше, чем понею.
И хочется крикнуть: "За что же? Что сделал я?"
Да рот забивает метель, вьюга белая.
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!
Я знаю: за то, что хотел по-хорошему,
За то, что поверил вдруг в мир огорошенный,
За то, что любовь не считал подаянием,
За то, что себе не искал оправдания,
За то, что горел не дровами, а свечкою,
Что многое знал, хоть и не был предтечею, -
За всё это жуткая, грязная комната,
Пустая, холодная, очень бездомная.
СТАРАТЕЛЬСКИЙ ВАЛЬСОК
Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль
Ни в пустыню, ни к полюсу холода,
Ни на катере… к этакой матери.
Но поскольку молчание – золото.
То и мы, безусловно, старатели.
Промолчи – попадешь в богачи!
Промолчи, промолчи, промолчи!
И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не против, конечно, а за!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду…
А молчальники вышли в начальники.
Потому что молчание – золото.
Промолчи – попадешь в первачи!
Промолчи, промолчи, промолчи!
И теперь, когда стали мы первыми,
Нас заела речей маята.
Но под всеми словесными перлами
Проступает пятном немота.
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем – доходней молчание,
Потому что молчание – золото!
Вот как просто попасть в богачи,
Вот как просто попасть в первачи,
Вот как просто попасть – в палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи!
Александр Галич
Про маляров, истопника
и теорию относительности
...Чуйствуем с напарником — ну и ну,
Ноги прямо ватные, все в дыму,
Чуйствуем — нуждаемся в отдыхе,
Чтой то нехорошее в воздухе.
Взяли «Жигулевского» и «Дубняка»,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили еще раза —
Тут нам истопник и открыл глаза
Про ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари!
Всё теперь на шарике вкривь и вкось,
Шиворот навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день — ночь!
А что мы с вами думаем ночь — день!
И рубают финики лопари,
А в Сахаре снегу — невпроворот!
Это гады физики на пари
Раскрутили шарик наоборот.
И там где полюс был, — там тропики,
А где Нью Йорк — Нахичевань,
А что мы люди, а не бобики,
Им на это начихать!
Рассказал нам все это истопник,
Вижу — мой напарник ну прямо сник!
Раз такое дело — гори огнем! —
Больше мы малярничать не пойдем!
Взяли в поликлинике бюллетень,
Нам башку работою не морочь!
И что ж тут за работа, если ночью — день,
А потом обратно не день, а ночь?!
И при всей квалификации
Тут возможен перекос:
Это все ж таки радиация,
А не просто купорос!
Пятую неделю я хожу больной,
Пятую неделю я не сплю с женой.
Тоже и напарник мой плачется,
Дескать, он отравленный начисто.
И лечусь «Столичною» лично я,
Чтобы мне с ума не стронуться:
Истопник сказал, что «Столичная»
Очень хороша от стронция!
И то я верю, то не верится,
Что минует та беда...
А шарик вертится и вертится,
И все время — не туда!
Александр Галич
1962
ДОЖДЬ
Такая тьма вокруг, что даже в полдень
На улицах включают фонари…,
Под шум дождя проснулся я и понял,
Что полдень сер – снаружи и внутри.
Стучит о крышку мусорного бака,
Отсчитывая капли: раз…, два…, три…,
Осенний дождь…, усталый, как собака,
Весь мокрый и снаружи, и внутри.
И, кажется, что связь времён распалась,
С пространством счёты личные сведя,
А та усталость, что в душе осталась –
В наследство мне досталась от дождя.
Обои отсырели – к непогоде
У деда разыгрался ревматизм,
И нет желанья – думать о свободе,
И нет здоровья – выйти и пройтись –
По лужам, где лишь фантики и спички,
Да клочья туч пускают пузыри…,
Вдоль насыпи, где стонут электрички…
А дождь идёт – снаружи и внутри.
перевод
Герман Гецевич
Динамик-мученик охрип,
Но продолжалась дискотека.
И таял в дымке Казантип –
Ди-джеев нынешняя Мекка.
Рок-музыканты входят в раж,
И публика на все готова!..
Здесь был когда-то дикий пляж,
Бродили сонные коровы.
Мне было семь неполных лет.
Вдали от шума и прогресса
Мальчишка – загорелый шкет –
Мне говорил: моя принцесса...
Ни набережной, ни перил.
Другая жизнь – другие страны...
А пес хозяйский так любил
Подвыть под песню «Спят курганы...»
И мать с отцом, смеясь легко,
На море шли, сплетая руки,
Еще им было далеко
До запредельной той разлуки.
И над клеенкою стола
Свисали гроздья винограда.
Такая музыка была –
Что никакой другой не надо.
http://i050.radikal.ru/1010/d2/92a21d4ccc51.jpg (http://www.radikal.ru)
Не спросишь.
И я не отвечу.
Не скажешь.
И я промолчу.
Испортить
Нечаянно вечер
Не хочешь.
И я не хочу.
Не встанешь.
И я не посмею.
В молчании
Касаясь плечом,
Сгораешь стремительно.
Тлею.
Сегодня
Слова не причём.
С. Ванеева
От этой страсти роковой, такой не поправимо грубой
Несу на рынок вековой свои израненные губы
И за плечами у меня ночь, словно алый, алый бархат
И крылья белого коня лишь белою сиренью пахнут.
Откинуты мои года, как карты битые для ада
Я, покупавший города хмельною кистью винограда.
Я, сотворивший музу вам, нагую музу без перчаток,
Ходившую по головам и не искавшую печати.
Я, мордой падавший в сугроб и столько раз для вас раздетый,
Я, на дрова пустивший гроб, чтобы согреться до рассвета.
Постигший слово как восторг, как ночь с любимой, непонятный,
Пленивший запад и восток своей непогрешимой клятвой.
Вот на коленях я стою пред образом ее прекрасным
И знаю, что она в раю, а я в аду и все ужасно
И что мне руки целовать, те бледные худые пальцы
Она умела счастье дать мне, одинокому скитальцу
А я забыл ее, забыл и как всегда бессмертно запил
Гвоздями сердце я забил, ключ выбросил и душу запер.
Но с неоглядной синевой, как жаворонок чистый в клетке,
Она со мной, она со мной и я распят на этой ветке.
Ты снишься мне, ты снишься мне сквозь гром и ангельские трубы,
Когда целуешь в тишине мои израненные губы
От этой страсти роковой, такой не поправимо грубой
Несу на рынок вековой свои израненные губы...
Губанов Л.
БЕТХОВЕН
То кожаный панцирь и меч костяной самурая,
То чашка саксонская в мелких фиалках у края,
То пыльный псалтырь, пропитавшийся тьмою часовен, –
И вот к антиквару дряхлеющий входит Бетховен.
Чем жить старику? Наделила судьба глухотою,
И бешеный рот ослабел над беззубой десною,
И весь позвоночник ломотой бессонной изглодан, –
Быть может, хоть перстень французу проезжему продан?
Он входит, он видит: в углу, в кисее паутины
Пылятся его же (опять они здесь) клавесины.
Давно не играл! На прилавок отброшена шляпа,
И в желтые клавиши падает львиная лапа.
Глаза в потолок, опустившийся плоскостью темной,
Глаза в синеву, где кидается ветер огромный,
И, точно от молний, мохнатые брови нахмуря,
Глядит он, а в сердце летит и безумствует буря.
Но ящик сырой отзывается шторму икотой,
Семь клавиш удару ответствуют мертвой немотой,
И ржавые струны в провалы, в пустоты молчанья,
Ослабнув, бросают хромое свое дребезжанье.
Хозяин к ушам прижимает испуганно руки,
Учтивостью жертвуя, лишь бы не резали звуки;
Мальчишка от хохота рот до ушей разевает, –
Бетховен не видит, Бетховен не слышит – играет!
1922
Памяти Живаго
"...Два вола, наряженные в арбу, медленно
подымались на крутой холм. Несколько грузин
сопровождали арбу.
- Откуда вы? - спросил я их.
- Из Тегерана".
- Что везете?
- Грибоеда".
А. Пушкин "Путешествие в Эрзерум"
Опять над Москвою пожары,
И грязная наледь в крови,
И это уже не татары,
Похуже Мамая - свои!
В предчувствии гибели низкой
Октябрь разыгрался с утра,
Цепочкой, по Малой Никитской
Прорваться хотят юнкера,
Не надо, оставьте, отставить!
Мы загодя знаем итог!
А снегу придется растаять
И с кровью уплыть в водосток.
Но катится снова и снова
- Ура! - сквозь глухую пальбу.
И челка московского сноба
Под выстрелы пляшет на лбу!
Из окон, ворот, подворотен
Глядит, притаясь, дребедень,
А суть мы потом наворотим
И тень наведем на плетень!
И станет далекое близким,
И кровь претворится водой,
Когда по Ямским и Грузинским
Покой обернется бедой!
И станет преступное дерзким,
И будет обидно, хоть плачь,
Когда протрусит Камергерским
В испарине страха лихач!
Свернет на Тверскую к Страстному,
Трясясь, матерясь и дрожа,
И это положат, положат в основу
Рассказа о днях мятежа.
А ты до беспамятства рада,
У Иверской купишь цветы,
Сидельцев Охотного ряда
Поздравишь с победою ты.
Ты скажешь - пахнуло озоном,
Трудящимся дали права!
И город малиновым звоном
Ответит на эти слова.
О, Боже мой, Боже мой, Боже!
Кто выдумал эту игру!
И снова погода, похоже,
Испортиться хочет к утру.
Предвестьем Всевышнего гнева,
Посыпется с неба крупа,
У церкви Бориса и Глеба
Сойдется в молчаньи толпа.
И тут ты заплачешь. И даже
Пригнешься от боли тупой.
А кто-то, нахальный и ражий,
Взмахнет картузом над толпой!
Нахальный, воинственный, ражий
Пойдет баламутить народ!..
Повозки с кровавой поклажей
Скрипят у Никитских ворот...
Так вот она, ваша победа!
"Заря долгожданного дня!"
"Кого там везут?" -
"Грибоеда".
Кого отпевают? -
Меня!
Песня исхода
"...но Идущий за мной сильнее меня..."
от Матфея
Уезжаете?! Уезжайте -
За таможни и облака.
От прощальных рукопожатий
Похудела моя рука!
Я не плакальщик и не стража,
И в литавры не стану бить.
Уезжаете?! Воля ваша!
Значит - так по сему и быть!
И плевать, что на сердце кисло,
Что прощанье, как в горле ком...
Больше нету ни сил, ни смысла
Ставить ставку на этот кон!
Разыграешься только-только
А уже из колоды - прыг! -
Не семерка, не туз, не тройка.
Окаянная дама пик!
И от этих усатых шатий,
От анкет и ночных тревог -
Уезжаете?! Уезжайте.
Улетайте - и дай вам Бог!
Улетайте к неверной правде
От взаправдашних мерзлых зон.
Только мертвых своих оставьте,
Не тревожьте их мертвый сон.
Там - в Понарах и в Бабьем Яре, -
Где поныне и следа нет,
Лишь пронзительный запах гари
Будет жить еще сотни лет!
В Казахстане и в Магадане
Среди снега и ковыля...
Разве есть земля богоданней,
Чем безбожная та земля?!
И под мраморным обелиском
На распутице площадей,
Где, крещенных единым списком,
Превратила их смерть в людей!
А над ними шумят березы -
У деревьев свое родство!
А над ними звенят морозы
На крещенье и рождество!
...Я стою на пороге года -
Ваш сородич и ваш изгой,
Ваш последний певец исхода,
Но за мною придет другой!
На глаза нахлобучив шляпу,
Дерзкой рыбой, пробившей лед,
Он пойдет, не спеша, по трапу
В отлетающий самолет!
Я стою... Велика ли странность?
Я привычно машу рукой!
Уезжайте! А я останусь.
Я на этой земле останусь.
Кто-то ж должен, презрев усталость,
Наших мертвых стеречь покой!
Уходят друзья
На последней странице газет печатаются
объявления о смерти, а на первых - статьи, сообщения
и покаянные письма.
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни.
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
Не спешите сообщить по секрету:
Я не верю вам, не верю, не верю!
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.
Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка - причастьем!
Есть уходят - на последней странице,
Но которые на первых - те чаще...
Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому - стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих, и чужих не щадит,
Уходят, уходят, уходят
Уходят мои друзья!
Мы мечтали о морях - океанах,
Собирались прямиком на Гавайи!
И, как спятивший трубач, спозаранок,
Уцелевших я друзей созываю.
Я на ощупь, и на вкус, и по весу,
Учиняю им проверку, но вскоре
Вновь приносят мне газету-повестку
К отбыванию повинности горя.
Уходят, уходят, уходят друзья!
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях,
Им право - не право, им совесть - пустяк,
Одни наплюют, а другие простят!
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
И когда потеря громом крушенья
Оглушила, полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить в утешенье,
Что немало есть потерь по соседству!
Не дарите мне беду, словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стертый!
Я ведь все равно по мертвым не плачу,
Я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый.
Уходят, уходят, уходят друзья -
Одни в никуда, а другие - в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья...
Лермонтов М.Ю.
Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы бойся вдохновенья...
Оно — тяжелый бред души твоей больной,
Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи:
— То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в заботах истощи,
Разлей отравленный напиток!
Случится ли тебе в заветный, чудный миг
Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
Простых и сладких звуков полный, —
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
Не передашь ты их значенья.
Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой,
Не выходи тогда на шумный пир людей
С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
То гневом, то тоской послушной,
И гной душевных ран надменно выставлять
На диво черни простодушной.
Какое дело нам, страдал ты или нет?
На что нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
Слезы не встретишь неприличной.
А между тем из них едва ли есть один,
Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
С своим напевом заучённым,
Как разрумяненный трагический актер,
Махающий мечом картонным...
Когда-нибудь дошлый историк
Возьмет и напишет про нас,
И будет насмешливо горек
Его непоспешный рассказ.
Напишет он с чувством и толком,
Ошибки учтет наперед,
И все он расставит по полкам,
И всех по костям разберет.
И вылезет сразу в середку
Та главная, наглая кость,
Как будто окурок в селедку
Засунет упившийся гость.
Чего уж, казалось бы, проще
Отбросить ее и забыть?
Но в горле застрявшие мощи
Забвенья вином не запить.
А далее кости поплоше
Пойдут по сравнению с той, -
Поплоше, но странно похожи
Бесстыдной своей наготой.
Обмылки, огрызки, обноски,
Ошметки чужого огня:
А в сноске -
вот именно в сноске -
Помянет историк меня.
Так, значит, за эту вот строчку,
За жалкую каплю чернил,
Воздвиг я себе одиночку
И крест свой на плечи взвалил.
Так, значит, за строчку вот эту,
Что бросит мне время на чай,
Веселому щедрому свету
Сказал я однажды: "Прощай!"
И милых до срока состарил,
И с песней шагнул за предел,
И любящих плакать заставил,
И слышать их плач не хотел.
Но будут мои подголоски
Звенеть и до Судного дня...
И даже не важно, что в сноске
Историк не вспомнит меня!
Не успокаивай,
не стоит.
Слова известны наперед:
Сначала поболит,
поноит,
потом забудется,
пройдет.
Я знаю, так уже бывало.
Казалось, вот она,
черта.
Но солнце поутру вставало
и побеждала доброта.
И все сходилось,
все сбывалось
наверняка, не на авось...
Но тихой грустью оставалось
в нас то,
что прежде не сбылось.
Александр Ковалев
Еще так сладко возвращаться...
Но мир, похоже,
стал иным -
уже пересчитать по пальцам
кого люблю,
и кем любим.
Еще не горек дым разлуки,
хотя и горше всякий раз.
Еще так славно -
руки в брюки -
пройтись проездом,
как сейчас,
по улочке родной, горбатой
и отворить в подъезде дверь.
Еще над парком,
как когда-то,
все та же кружит карусель.
И вальс Бостон неутомимо
все также кружит в вышине...
Но девушки проходят мимо
и улыбаются не мне.
Александр Ковалев
Вы хотите стихов?
Вы хотите стихов настоящих,
чтоб - на срыве аорты,
на взлете античном холста.
Чтоб - ни лжи, ни пустот,
и ни даже подобия фальши.
Чтоб ухмылка снобизма
не смела корежить уста.
Но ведь это не просто.
Трудней, чем циничней и старше,
обнаружить такое.
Тем более вырвать аккорд,
чтоб - ни лжи, ни пустот,
и ни даже подобия фальши,
и ухмылка снобизма
не смела корежить ваш рот.
Ну, а если случится,
и в мусоре рифм, не ваших,
вдруг проглянет, проступит,
сверкнет "золотая печать",
где - ни лжи, ни пустот,
и ни даже подобия фальши.
Вы уверены в том,
что смогли бы ее разглядеть
и узнать?
Александр Ковалев
SCORPIONSHA
19.10.2010, 18:13
Хрустальная туфелька твердо ступает на стол
У Золушек нынче весьма своевольные нравы
Им скучно плести кружева, они тянут ментол
Под рок или поп, открывают бутылку отравы
Изящная ножка пинает спасительный крест
Такие металлы у Золушек нынче не в моде
Они покоряют эстрады крутой Эверест
Прекрасной ладошкой давая автограф – «по морде»
Столь дивные шеи не портит огромный алмаз
И платье им шьет уже вовсе не крестная фея
Количество граней они вычисляют на глаз
И так же на глаз выбирают себе корифея
Короткие юбки поверх кружевного белья
И Золушки снова играют в высокие чувства.
И принца им мало, теперь – подавай короля!
Все было б смешно, если б не было чуточку грустно..
Саша Бес
"ДОЖДЬ"
И вновь дожди обрушились на землю,
А капли разрывают тишину.
Вокруг вода стекает с мутной пеной,
Смывая за собой пожухлую листву.
Весь город наполняется зонтами,
Их множество по всюду, всех сортов.
Под желтым девушка идет с цветами,
Под черным юноша задумчивый без слов.
А дождь все бьет по старым крышам,
Все также нарушая тишину;
Вода журчит, срывается и брызжет
На всех кто вновь проходит по дождю.
tatjana_v
19.10.2010, 19:00
Память о солнце в сердце слабеет,
Желтей трава,
Ветер снежинками ранними веет
Едва-едва.
В узких каналах уже не струится -
Стынет вода,
Здесь никогда ничего не случится.-
О, никогда!
Ива на небе кустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть! За ночь прийти успеет
Зима.
Анна Ахматова
SCORPIONSHA
19.10.2010, 19:29
У тебя характер прескверный.
И глаза уж не так хороши.
Взгляд неискренний. И, наверно,
Даже вовсе и нет души.
И лицо у тебя как у всех,
Для художника не находка,
Плюс к тому - цыплячья походка,
И совсем не красивый смех.
И легко без врачей понять,
Что в тебе и сердце не бьется.
Неужели чудак найдется
Что начнет о тебе страдать?!
Ночь, подмигивая огнями,
Тихо кружится за окном.
И портрет твой смеется в раме
Над рабочим моим столом.
О, нелепое ожиданье!
Я стою перед ним...курю...
Ну приди хоть раз на свиданье!
Я ж от злости так говорю!
Асадов Эдуард
У лавки табачной и винной
В прозрачном осеннем саду
Ребенок стоит неповинный,
Улыбку держа на виду.
Скажи мне, товарищ ребенок,
Игрушка природных страстей,
Зачем среди тонких рябинок
Стоишь ты с улыбкой своей?
Умен ты, видать, не по росту,
Но все ж, ничего не тая,
Ответь, симпатичный подросток,
Что значит улыбка твоя?
И тихо дитя отвечает:
С признаньем своим не спеши.
Улыбка моя означает
Неразвитость детской души.
Я вырасту жертвой бессонниц,
С прозрачной ледышкой внутри.
Ступай же домой, незнакомец,
И слезы свои оботри.
Алексей Цветков
Несло осенними пожарами.
Дымилось солнце над дорогой.
И тучи гончими поджарыми
Срывались с привязи нестрогой.
Листва с берез летела стаями,
Как вальдшнепы к поре отстрела,
И утро в щелку между ставнями
Так испытующе смотрело.
Все было в спешке, было некогда,
И рассветало, и смеркалось,
И сетка дождевого невода
Над пыльным городом смыкалась.
Я перегонами проворными
Пересекал шестую зону,
А ты стояла за платформами
В глухом пальто не по сезону.
Дома коробило рогожами,
Кружились ветры оперенно,
И равнодушными прохожими
Слонялись липы у перрона.
И укорял ненужной выдержкой
В холодной жиже заоконной
Твой дальний взгляд, такой невидящий,
Такой немыслимо знакомый.
Дрожал асфальт, блестящий лаково,
Гремела иноходь людская.
И ты, испуганная, плакала,
Меня навеки отпуская.
Алексей Цветков
Два ветра
.................................Пину и Дюше
Два ветра гуляли над брошенным полем,
они меж собою вели разговоры,
а поле клонилось, а солнце к закату,
а ветры гуляли, вели разговоры.
Ой, мамочка-мама,
что же мне так странно,
почему мне сердце
железом сковало?
Ой, мамочка-мама,
где мои руки,
где моя сила,
что со мной было?
Ой, мой сыночек,
кленовый листочек,
резной да кудрявый,
горький, зеленый.
Брось в окно песочком,
позабудь былое,
пусть не полюбит,
зато не забудет.
Ой, мамочка-мама,
что мне так странно,
почему я вижу
даже то, что скрыто?
В море вижу камни,
в цвете вижу семя,
только тебя я,
родную, не вижу.
Ой, мой сыночек,
кленовый листочек,
боль не обида —
поболит да выйдет.
Пусть позабудет,
зато не разлюбит.
Брось ей песочку
в любое оконце.
Ой, мамочка-мама,
если бы мне раньше,
был бы прозрачным,
стал бы лучистым.
Там, где высоко,
подошел к тебе я.
С тобой бы, родною,
да не разойтись бы.
Ой, ты сыночек,
кленовый листочек,
на тонком черешочке
висеть — не сорваться.
Тикки Шельен
Сонет 66
Устал я жить и мир оставить рад,
Не видеть, что у нищих благородство
И у ничтожеств золотой наряд,
И пламенная вера предается,
И лезет вверх сомнительная честь,
И растлено девичье достоянье,
И мажут грязью лучшее, что есть,
И сила силой быть не в состоянье,
И власть искусству затыкает рот,
И глупость судит разум вдохновенный,
И честность простоватостью слывет,
И в лагерь Зла Добро бредет, как пленный,
Устал я жить, и смерть страшна лишь тем,
Что друг мой станет одинок совсем.
Перевод П. Карпа
blagoroden_don
19.10.2010, 22:43
Прозаику нужны противовесы,
Пускай он сам не знает наперед,
Кто добр,кто зол,где ангелы,где бесы
И что за путь он дальше изберет.
Зато ему доподлинно известно,
На кой он ляд берется за перо,
И в трудный год,оставшись вдруг без места,
Не зря он будет щуриться хитро.
Поэт и впрямь не ведает сначала,
О чем пойдут невнятные слова,
Его душа,как лодка у причала,
Бессмысленно качается сперва.
Он присмирел,он понял: в этом весь я,
Он проклинает подлый жребий свой,
Покамест,выйдя вдруг из равновесья,
Не окунется в омут с головой.
Не сыщет он себе противовеса,
Его,как щепку ,вытолкнет вода.
И незамысловата эта пьеса,
А вот,поди-ка нравится всегда.
И долго бродят робкие вопросы
В умах у тех,кто спасся от греха,-
Откуда рос подспудный хаос позы,
И чем жива гармония стиха
Я не стану бороться за душу твою,
За любовь, за внимание, верность,
Чувства бурные я от тебя утаю,
Взгляд не выразит тайную нежность.
А при встрече с тобой я небрежно кивну,
Отвернусь, не дождавшись ответа,
Просто мысленно крепко тебя обниму,
Только ты не узнаешь об этом.
И всю ночь в тишине, под холодной луной,
Жизнь свою я, как книгу, листала,
Было все, только не было встречи с тобой -
Я тебя слишком поздно узнала.
Расплескала заря золотые лучи,
Погасила фонарики-звезды,
Сердцу я прикажу: "Не боли, замолчи" -
Я узнала его слишком поздно...
© Copyright: Ольга Оболенская, 2010
Уединение
Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу...
А не дописанную мной страницу,
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
1914
serg1969
19.10.2010, 23:25
Осень пишет - в ней Творцом заложено.
Это мой язык - и скуп, и сер,
У нее же проявлений множество
На любой задуманный манер.
Ей к лицу дождей печали частые
И лучей проклюнувшихся свет...
Все мы к этой осени причастные -
Кто в такое время не поэт?!
Осень пишет... Тихая и скромная,
Молчалив из уст ее итог.
Строки неудавшиеся комкает
И роняет под ноги листок...
Людмила Королева
julia_you13
19.10.2010, 23:57
НАПОЛНИМ ДОМ СВОИМ ТЕПЛОМ!
Как приятно возвращаться в этот дом.
Я вхожу в него, уверенный в одном –
Что меня здесь встретит ужин и уют
Что меня здесь любят, балуют и ждут.
В этом доме, словно в сказочном дворце
Исполняются желания в конце.
Будут ночи удивительнее снов,
Будут ласки поэтичней многих слов.
Я отдамся этим ласкам и вину,
Чтоб опять влюбиться в женщину одну.
Эта женщина все время мне нужна...
Это ты – моя любимая жена.
Петр Давыдов
Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.
Ты, — крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья —
Я тебе повелеваю: — будь!
Я — не выйду из повиновенья.
Марина Цветаева.
Гостить у художника
Итог увяданья подводит октябрь.
Природа вокруг тяжела, серьезна.
В час осени крайний - так скучно локтям
опять ушибаться об угол сиротства.
Соседской четы непомерный визит
все длится, и я, всей душой утомляясь,
ни слова не вымолвлю - в горле висит
какая-то глухонемая туманность.
В час осени крайний - огонь погасить
и вдруг, засыпая, воспрянуть догадкой,
что некогда звали тебя погостить
в дому у художника, там, за Таганкой.
И вот, аспирином задобрив недуг,
напялив калоши, - скорее, скорее
туда, где, румяные щеки надув,
художник умеет играть на свирели.
О милое зрелище этих затей!
Средь кистей, торчащих из банок и ведер,
играет свирель и двух малых детей
печальный топочет вокруг хороводик.
Два детские личика умудрены
улыбкой такою усталой и вечной,
как будто они в мирозданье должны
нестись и описывать круг бесконечный.
Как будто творится века напролет
все это: заоблачный лепет свирели
и маленьких тел одинокий полет
над прочностью мира, во мгле акварели.
И я, притаившись в тени голубой,
застыв перед тем невесомым весельем,
смотрю на суровый их танец, на бой
младенческих мышц
с тяготеньем вселенным -
Слабею, впадаю в смятенье невежд,
когда, воссияв над трубою подзорной,
их в обморок вводит избыток небес,
терзая рассудок тоской тошнотворной.
Но полно! И я появляюсь в дверях,
недаром сюда я брела и спешила.
О счастье, что кто-то так радостно рад,
рад так беспредельно
и так беспричинно!
Явленью моих одичавших локтей
художник так рад, и свирель его рада,
и щедрые ясные лица детей
даруют мне синее солнышко взгляда.
И входит, подходит та, милая, та,
простая, как холст,
не насыщенный грунтом.
Но кроткого, смирного лба простота
пугает предчувствием
сложным и грустным.
О скромность холста,
пока срок не пришел,
невинность курка,
пока пальцем не тронешь,.
звериный, до времени спящий прыжок,
нацеленный в близь, где играет звереныш.
Как мускулы в ней высоко взведены,
когда первобытным следит исподлобьем
три тени родные, во тьму глубины
запущенные виражом бесподобным.
О девочка цирка, хранящая дом!
Все ж выдаст болезненно -
звездная бледность -
во что ей обходится маленький вздох
над бездной внизу, означающей бедность.
Какие клинки покидают ножны,
какая неисповедимая доблесть
улыбкой ответствует гневу нужды,
каменья ее обращая в съедобность?
Как странно незрима она на свету,
как слабо затылок ее позолочен,
но неколебимо хранит прямоту
прозрачный, стеклянный ее позвоночник.
И радостно мне любоваться опять
лицом ее, облаком неочевидным,
и рученьку боязно в руку принять,
как тронуть скорлупку
в гнезде соловьином.
И я говорю: - О, давайте скорей
кружиться в одной карусели отвесной,
подставив горячие лбы под свирель,
под ивовый дождь ее частых отверстий!
Художник на бочке высокой сидит,
как Пан, в свою хитрую дудку дудит.
Давайте, давайте кружиться всегда,
и все, что случится, - еще не беда,
ах, господи боже мой, вот вечеринка,
проносится около уха звезда,
под веко летит золотая соринка,
и кто мы такие, и что это вдруг
цветет акварели голубенький дух,
и глина краснеет, как толстый ребенок,
и пыль облетает с холстов погребенных,
и дивные рожи румяных картин
являются нам, когда мы захотим.
Проносимся! И посреди тишины
целуется красное с желтым и синим,
и все одиночества душ сплочены
в созвездье одно притяжением сильным.
Жить в доме художника день или два
и дольше, но дому еще не наскучить,
случайно узнать, что стоят дерева
под тяжестью белой, повисшей на сучьях,
с утра втихомолку собраться домой,
брести облегченно по улице снежной,
жить дома, пока не придет за тобой
любви и печали порыв центробежный.
1965
Не рисуй миражи – я такая, как все...
где-то похоть, а где-то смиренье монашки.
В венах теплится кровь благородной дворняжки,
но собою горда. В благодарность Судьбе
одеваю улыбку Весны "от кутюр"
и вбираю в себя ароматы сирени,
чтоб душою наполнить пустые бассейны
интригующих чувств, колдовских авантюр.
Не пытайся узнать – я колодец, тайник.
Только вглубь погружаясь, откроются звёзды...
На поверхности мир безобразно исхлёстан
обещанием счастья. Небес палантин
на замёрзших плечах не согреет мечту,
не укажет маршрут к колыбели надежды.
Я устало бреду по пустыне неспешно...
И хотела бы вверх... но уже не взлечу.
Не пытайся любить – я в ответ не смогу...
Сердце - чёрствый кусок подгоревшего хлеба.
Не хочу поддаваться красивому блефу,
что умело скрывается в слове «люблю».
Боль оскалилась вновь... Я не трушу, не рвусь...
произвольно сама ей подставила шею -
тонкой струйкой стекает последнее «верю»...
...А ты смотришь, как все, мой единственный... трус.
Не рисуй миражи... Не пытайся любить...
Я не верю.
Арсений Тарковский
ПЕРВЫЕ СВИДАНИЯ
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И - боже правый! - ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи - таз, кувшин,- когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
* * *
Дружище, поспеши.
Пока округа спит,
сними
нагар с души,
нагар пустых обид.
Страшась никчемных фраз,
на мотылек свечи,
как будто в первый раз,
взгляни
и промолчи...
Придет заря,
шепча.
Но -
что ни говори -
бывает, что свеча
горит
светлей зари.
Р. Рождественский
Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть - счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя". Это сложно...
Нет, не сложно, а трудно
Очень трудно любить, веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Стану падать, поймать успеешь?
Ну а если уеду - напишешь?
Я хочу быть с тобой долго
Очень долго…
Всю жизнь, понимаешь?
Я ответа боюсь, знаешь....
Ты ответь мне, но только молча,
Ты глазами ответь, любишь?
Если да, то тогда обещаю
Что ты самым счастливым будешь
Если нет, то тебя умоляю
Не кори своим взглядом ,
Не тяни своим взглядом в омут
Пусть другую ты любишь, ладно…
А меня хоть немного помнишь?
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь
Если будет тебе трудно!
Рождественский Р.
Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное,-
в море брошусь,
густое,
зловещее,-
и спасу тебя!..
Это будет
сердцем велено мне,
сердцем велено...
Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама готова спасти других
от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла не накопишь.
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье,-
я прошу,
робея,-
помоги мне в себя поверить,
стань
слабее.
Рождественский Р.
Лиса Алиса
20.10.2010, 11:08
***
Вдруг показалось — хорошо бы небу
Вручить дорогу, по которой еду,
Чтоб ангел розовый, взглянув на наш автобус,
Задумался о чем-то непростом.
Чтоб тонким пальцем лоб себе погладил,
Нахмурился, на нас с тобою глядя,
И, что-то записав в своей тетради,
Пошел к начальству с вырванным листом.
Мария Тиматкова
ЧУЖИЕ ЛИЦА
Среди рыночного хлама
В пыльных рваных коробках
Лица дореволюционных фотографий
Одинакового коричневого цвета
На добротном глянцевитом картоне
С именным клеймом фотографа в нижнем углу
В торжественные моменты жизни.
Старомодные праздничные наряды,
Причудливые шляпы и шляпки,
Чьи-то кокетливые мамаши,
Гордые женихи и невесты,
Чопорные бабушки-колдуньи,
Самодовольные отцы семейства,
Миловидные гимназисты и гимназистки,
Резвые пухлощекие детки –
Чужие родственники.
У всех умные выразительные лица.
Они смотрят с надеждой на будущее.
А их будущее уже прошло.
Этот, верно, погиб на войне.
Этого унесла болезнь.
Этот застрелился из-за долгов.
Эта утопилась из-за несчастной любви.
Этого расстреляли за политику.
Эта умерла от голода.
Где их дети, внуки, потомки,
Которые бы их хранили
В бархатных тисненых альбомчиках
С золотыми застежками?
Чужие, безродные лица.
Их давно уже нет на свете.
А они смеются.
Михаил Крепс
СТИХОТВОРЕНИЕ О ЛЮБВИ (РУКОВОДСТВО)
Очень легко написать стихотворение о любви,
Сравнив глаза любимой с чем-нибудь ярким,
Губы – с чем-нибудь красным,
Стан – с чем-нибудь стройным и т. д.
(Не забыть рифмы!)
Или, если любимая красотой не блещет,
Похвалить ее ум, доброту, характер.
Или, если любимая ничем не блещет,
Описать силу своей любви к ней
(навсегда, без ума, горячо, неземная).
Или, если о своей любви особенно сказать нечего,
Описать в красках вечер первой встречи
(море, звезды, тюльпан в волосах, бокалы).
Или, если первой встречи не было,
Описать в красках вторую встречу или третью.
Или, если вообще не было ни встреч, ни любимой,
Создать их силой своего поэтического воображения.
Или, если нет ни встреч, ни любимой, ни поэтического воображения,
Написать стихотворение о том,
Как легко написать стихотворение о любви,
Сравнив глаза любимой с чем-нибудь ярким,
Губы – с чем-нибудь красным и т. д.
(При этом не забыть рифмы!)
Михаил Крепс
в россии грустная погода
под вечер дождь наутро лед
потом предчувствие распада
и страха медленный полет
струится музыка некстати
стареют парки детвора
играет в прошлое в квадрате
полузабытого двора.
а рядом взрослые большие
они стоят навеселе
они давно уже решили
истлеть в коричневой земле
несутся листья издалека
им тоже страшно одиноко
кружить в сухую пустоту
неслышно тлея на лету
беги из пасмурного плена
светолюбивая сестра
беги не гибни постепенно
в дыму осеннего костра
давно ли было полнолуние
давно ль с ума сходили мы
в россии грустной накануне
прощальной тягостной зимы
ока любила нас когда-то
не размыкая снежных век
но если в чем и виновата
то не признается вовек
лишь наяву и в смертном поле
и бездны мрачной на краю
она играет поневоле
пустую песенку свою
БАХЫТ КЕНЖЕЕВ
Вечерами, в переполненном трамвае,
Зыбкий контур отраженного лица,
От вагонного стекла не отставая,
Так и движется сквозь город до кольца.
Там, во тьме – черты пикассовой голубки...
(Бровь одна – чуть-чуть сильней подведена...)
Рыжий свитер над квадратом белой юбки –
В полуметре от вагонного окна.
Так прозрачно неподвижное движенье,
Только алым озаряются зрачки:
Это с ними совместились на мгновенье
Обгоняющей машины огоньки.
Сквозь мельканье окон встречного трамвая,
Как сквозь движущийся сгусток пустоты,
В вечер, в город, пролетая, проницая —
Невредима эта хрупкость красоты!
Слишком зыбко. Невесомо. Нереально.
В полуметре от летящего стекла,
Так спокойна и немыслимо печальна
По чертам лица струящаяся мгла,
Потому что свет в вагоне слишком плотен,
Чтобы так – не улыбаясь, не скорбя...
То ли город за окном наоборотен,
То ли я, в него глядящий сквозь тебя?
ВАСИЛИЙ БЕТАКИ
хочу проснуться твоей комнатой,
чтоб ты внутри меня бродила
и вечерами распевала песни –
тогда, быть может,
вновь воскресну?
и, становясь твоей постелью,
книжной полкой,
столом для взлета твоих рук
и, наконец, глубоким креслом –
тогда, быть может,
вновь воскресну?
и, становясь твоей прогулкой,
сердцебиеньем,
платьем легким,
глотком воды и хлебом пресным —
тогда, быть может,
вновь воскресну?
но, бросив беглый взгляд на стены,
ты комнату привычно запираешь...
и ключ под ковриком у двери
возьмут чужие руки
СЕРГЕЙ ПЕТРУНИС
Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
- Что за чёрт? – думает Юзек. – Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», – вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
- Юзек, я открою окно, ладно? - шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
- Хочешь пить? – а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» - Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.
Завтра побачимось. Дай мені Бог промовчати,
Дай мені втямити, Боже, як бути мені.
Хай би стояли усміхнені мальви на чатах,
Хай би спустилися зорі і стали земні.
Завтра — тоді, коли ночі між нами не буде —
Тільки дорога, де нарізно мусили йти.
Як на видовище, знову посходяться люди
Саме тоді, коли треба обом самоти.
Слухайся серця. Не варто його розуміти.
Просто люби свою волю, яка заболить.
Ми не одні на землі, та єдині на світі,
Випало поруч іти і згоріти за мить.
Доле моя, тихий посвисте завжди здалека,
Дике іржання нічне і остання земля…
Де та колиска, в яку заглядають лелеки,
Щоб на світанку туди принести немовля?
Мушу побути, бо ще ж не літав над собою,
Муляють крила тверді невмолимі слова…
Будемо завтра удвох наодинці з сльозою.
Має за нами вставати трава нежива
ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА
Перевод Марины Цветаевой
Из пещеры - вздох за вздохом.
Сотни вздохов, сонмы вздохов.
Фиолетовых на красном.
Глот цыгана воскрешает
Страны, канувшие в вечность.
Башни, врезанные в небо.
Чужеземцев, полных тайны...
В прерывающемся стоне
Голоса, и под высокой
Бровью - черное на красном.
Известковую пещеру
Дрожь берет. Дрожит пещера
Золотом. Лежит пещера -
В блеске - белая на красном -
Павою...
- Струит пещера
Слезы: белое на красном...
*********************
СЕЛЕНЬЕ
На темени горном,
На темени голом -
Часовня.
В жемчужные воды
Столетие никнут
Маслины.
Расходятся люди в плащах,
А на башне
Вращается флюгер,
Вращается денно,
Вращается нощно,
Вращается вечно.
О, где-то затерянное селенье
В моей Андалусии
Слезной...
ХАИМ МАЛЬТИНСКИЙ
Перевод Варлама Шаламова
Среди тысяч незнакомых,
Неизвестных мне людей
Я иду, ошеломленный
Гулом здешних площадей.
Я растерян: небо, воздух –
Всё другое, видно, тут;
Не пойму, какие звезды
Вместо звезд в домах живут.
Я шагаю осторожно
И дорогу всем даю:
Озабоченным, тревожным,
Заблудившимся в раю.
Не задеть чужой бы локоть,
Неизвестное плечо,
Там написано “не трогать”
Откровенно, горячо.
И шагаю я вполшага,
Тихо думаю в тоске:
Не украли бы бумаги,
Что укрыты в пиджаке.
Мои считанные гроши
На ночлег и на еду,
И без них я – что же проще? –
И домой не попаду.
Марина Лищенко
МОРЮ МОЕМУ
Морю моему,
что пахнет тиной,
Что, как и меня,
зовут Мариной,
Что века волнами
время мерит,
Что со мной глазами
цветом в зелень,
Лишь ему открою,
как туманы
Умывают зори
утром ранним,
Лишь ему доверю,
что, не спеты,
Бродят строки
синевою в лето.
А когда утихнут
сердца волны,
И до горизонта -
вздох неполный,
Море, тихо
колыхая тину,
Вспомнит ту,
по имени Марину…
Людмила Вейнгерова
В КАЛЕЙДОСКОП СОБЫТИЙ ВПЛЕТЕНЫ…
В калейдоскоп событий вплетены
Пространство, время, расставания, встречи,
Полночный шёпот, пламенные речи,
Каскад идей, мгновенья тишины.
В клубке событий скрученная нить
Причин и следствий, радости и гнева,
Страстей и чувств развесистое древо,
Что каждый день упорно просит пить.
В мозаике событий свой узор,
Свой ритм и темп, палитра и тональность,
И внешняя сюжетная банальность,
И ежедневный сам с собою спор.
Соткать ковёр событий не спеши.
Ворсинка каждая должна свой след оставить
В прозренье главного и в "узелках на память",
В полётах духа, в праздниках души.
МОЛИТВА
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
- "Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал - слишком много!
Я жажду сразу - всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой - день вчерашний,
Чтоб был безумьем - каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство - лучше сказки
И дай мне смерть - в семнадцать лет!
Марина Цветаева
Расщелина
Чем окончился этот случай,
Не узнать ни любви, ни дружбе.
С каждым днем отвечаешь глуше,
С каждым днем пропадаешь глубже.
Так, ничем уже не волнуем,
- Только дерево ветви зыблет -
Как в расщелину ледяную -
В грудь, что так о тебя расшиблась!
Из сокровищницы подобий
Вот тебе - наугад - гаданье:
Ты во мне как в хрустальном гробе
Спишь, - во мне как в глубокой ране
Спишь, - тесна ледяная прорезь!
Льды к своим мертвецам ревнивы:
Перстень - панцирь - печать - и пояс..
Без возврата и без отзыва.
Зря Елену клянете, вдовы!
Не Елениной красной Трои
Огнь! Расщелины ледниковой
Синь, на дне опочиешь коей...
Сочетавшись с тобой, как Этна
С Эмпедоклом... Усни, сновидец!
А домашним скажи, что тщетно:
Грудь своих мертвецов не выдаст.
Владислав Ходасевич
ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
Nel mezzo del cammin di nostra vita.
(На середине пути нашей жизни (итал.))
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачный балах,-
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкаладывал прыть,-
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами,-
Только есть Одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.
18-23 июля 1924
Марина Ершова
20.10.2010, 20:57
Июльский дождь, он льет, как сумасшедший,
Из неба в тучах, и вода рекой...
А мне светло, и даже видно лучше:
Душе тревожной дождь несет покой.
По листьям, по скамейкам, по деревьям,
Автобусам, домам и проводам
Грохочет дождь, и я как в детстве верю
Его прямым и хлещущим словам.
Я в этих звуках слышу зов свободы.
И детский смех в душе родится вновь.
И вера, что пропала в непогоду,
С грозой июльской воскресит любовь.
Марина Ершова:rose:
От шляпы тень на пол лица,
И шеи нежной разворот,
И пальцы зябнут без конца,
Вот-вот поднимется, уйдет…
Но не уходит, как струна,
То встрепенется, то замрет…
Чего-то ждет, кого-то ждет…
Всегда одна, всегда одна…
Упала рюмка, разлилось
На белом - красное вино…
Ей все равно.
Марина Ершова
Марина Ершова
20.10.2010, 21:28
Театр Санторини
Какой спектакль играют в декорации,
Где небо голубее, чем вода,
Где, как дома, текут с горы года,
И лишь закат вознагражден овацией?
Здесь Солнце – самый главный режиссер
И осветитель, и теней ваятель.
Он горделив, как истинный создатель
И синевы, и розовости гор.
Закат сливая с синих куполов,
Он равномерно покрывает стены
Домов, и сходит, сходит постепенно,
Как звон отпевших песнь колоколов.
Зачем здесь люди? Их усталый бег
И хаотичен и весьма тревожен.
В толпе они безумно все похожи,
Летят и тают, словно странный снег.
Лишь кошки оживляют сей пейзаж,
Дразня непредсказуемой повадкой:
То подойдут, ласкаются украдкой,
То спрыгнут вниз, на следующий этаж.
А там, внизу, под холодом воды
Скрывается хозяин грозный, главный!
Проснется вдруг – и все покроет лавой,
Как Атлантиды древние сады.
22.33
В темноте на стене.
Тишина и внутри
Подсознанья, и вне.
Одинаковых цифр
Мимолётный уют.
Неразгаданный шифр
Из часов и минут.
И не нужно искать
В этом смысл или суть.
Можно лечь на кровать.
Можно просто уснуть.
Можно просто забыть
И отвлечься на сон.
Эту боль, может быть,
Успокоит хоть он.
Ненадолго. На ночь.
Чей безвременья плед,
Чтоб её превозмочь,
Накрывает мой свет.
Темнота. Лишь горят
За окном фонари.
Шах. И, кажется, мат.
22.33.
Без названия
Вот пришли и ко мне седины,
Распевается воронье!
"Не судите, да не судимы..." -
Заклинает меня вранье.
Ах, забвенья глоток студеный,
Ты охотно напомнишь мне,
Как роскошный герой - Буденый -
На роскошном скакал коне.
Так давайте ж, друзья, утроим
Наших сил золотой запас,
"Нас не трогай, и мы не тронем..." -
Это пели мы! И не раз!..
"Не судите!"
Смирней, чем Авель.
Падай в ноги за хлеб и кров...
Ну, писал там какой-то Бабель,
И не стало его - делов!
"Не судите!"
И нет мерила,
Все дозволено, кроме слов...
Ну, какая-то там Марина
Захлебнулась в петле - делов!
"Не судите!"
Малюйте зори,
Забивайте своих козлов...
Ну какой-то там "чайник" в зоне
Все о Федре кричал - делов!
- Я не увижу знаменитой Федры
В старинном многоярусном театре!..
...Он не увидит знаменитой Федры
В старинном многоярусном театре! -
Пребывая в туманной черности,
Обращаюсь с мольбой к историку -
От великой своей учености
Удели мне хотя бы толику!
Я ж пути не ищу раскольного,
Я готов шагать по законному!
Успокой меня, неспокойного,
Растолкуй ты мне, бестолковому!
А историк мне отвечает:
"Я другой такой страны не знаю..."
Будьте ж счастливы, голосуйте,
Маршируйте к плечу плечом,
Те, кто выбраны, те и судьи,
Посторонним вход воспрещен!
Ах: как быстро, несусветимы
Дни пошли нам виски седить...
"Не судите, да не судимы..."
Так, вот, значит, и не судить?!
Так, вот, значит и спать спокойно,
Опускать пятаки в метро?!
А судить да рядить - на кой нам?!
"Нас не трогай, и мы не тро..."
Нет! Презренна по самой сути
Эта формула бытия!
Те, кто выбраны, те и судьи?!
Я не выбран. Но я судья!
ПЕЙЗАЖ
Над черепицами
рыжих крыш
туман толпится
серый как крысы
два грача
на пятнистой ветке платана
глазами жёлтыми
полными тумана
уставились
ожидая ночи
на кого-то
бредущего
в одиночестве...
СИЛЬВИЯ ПЛАТТ
В переводе Василия Бетаки
СВЕЧИ
Вот они последние романтики – свечи.
Огни – перевёрнутые, сияющие сердечки –
Вниз вытягивают пальцы длинные, восковые,
Молочно-призрачные – как святые
В ореолах собственного света.
И становится совсем незаметным
Множество всяческих предметов,
Тонущих в глазу, в глубине,
В зыбкой бездонности её теней,
За бахромой тростников-ресниц, и –
Какая уж там красота,
Когда владелице их за тридцать!
Куда уместнее был бы тут дневной
Свет. Чтобы высказаться мог любой
Предмет. А свечам давно уж пора
В прошлое – вместе с полётами на воздушных шарах.
В наши дни взгляды очень личные не должны
Торжествовать. Когда моя рука зажигает
Спичку – колет то ли в носу, то ли в ушах.
Бледное пятно мерцающей желтизны
Какое-то викторианское ощущение пробуждает –
Воспоминания о бабушке из Вены
В белом передничке, протягивающей розы
Императору Францу-Иосифу (бюргеры непременно
Плакали и потели!) А мой будущий дед в Тироле
Вставал в позы, значительные и странные,
Воображая себя в Америке метр-д-отелем,
Порхающим в храмовой тишине ресторана
Меж ведёрок со льдом и морозно-крахмальных
Салфеток. И было всё это
Озарено жёлтыми сладкими грушами света
На свечах, что так милы взорам сентиментальных
Женщин... О, как эти свечи смягчают
Резкую и вездесущую луну!
Догорают, глядя только в небо, и ни с кем
Не сходятся никогда!
Глаза младенца, которого я качаю,
Едва раскрыты. Лет через двадцать, меж тем,
Я так же останусь в прошлом, как эти
Жёлтые эфемериды на сквозняке. Ну да,
Смотрю – слёзы их, скатываясь, мутнеют, сонно
Становясь жемчужинами. Ну скажи же, скажи
Хоть что-нибудь этому своему младенцу,
От несуществованья ещё не совсем пробуждённому,
Этой будущей девочке… Мягкий свет дрожит,
Как тонкая шаль, окутав её среди теней,
Которые, как гости на крестинах,
наклонились над ней.
СИЛЬВИЯ ПЛАТТ
В переводе Василия Бетаки
Помогите узнать автора; все перерыла - нету!!!
Подари мне, БОГ,
Эту женщину
И не дай никогда ей опомниться.
Я за каждый вздох,
С нею скрещенный,
Заплатил тебе больше, чем сторицей.
Одолжи мне, Бог,
Её горести,
Если станут они неизбежностью,
Чтобы мог финал
Её пОвести
Я украсить заботой и нежностью.
Укажи мне, Господь,
Грусти трещины
На душе её слишком доверчивой.
Я люблю, я хочу
Эту женщину.
Вот и всё, - больше мне просить нечего...
Помоги мне, Бог,
Стать единственным,
Пусть не первым, но Лучшим и стОящим
Её нежных губ,
Глаз таинственных,
Поцелуев её, как сокровища.
Подскажи ей, Бог,
Что я суженный,
Её брат, её муж, её копия.
Не случайный друг,
Не отдушина,
Не ночей одиноких утопия...
Я бы мог бы стать,
Без сомнения,
Настоящим отцом ее дочери.
Дай же сил нам ждать,
Дай терпения,
Ведь длинна к тебе, Господи, очередь...
автора скажите!!!!
Премьера песни "Подари мне бог" состоялась 30 августа 2000 года.Пел ее автор слов и музыки Александр Афанасьев.По дурости я опубликовал в 2008 году слова этой песни в однокласснике.Сегодня уже появилось куча лже авторов этого произведения. на сайте Стихи.ру опубликованы стихи Александра Афанасьева. Вы можете с ними ознакоммиться. Я был Сашиным близким другом.Из за своей дурости я с ним теперь в ссоре. 23 октября автору исполниться 39 лет.
Помогите узнать автора; все перерыла - нету!!!
Подари мне, БОГ,
Эту женщину
И не дай никогда ей опомниться.
Я за каждый вздох,
С нею скрещенный,
Заплатил тебе больше, чем сторицей.
Одолжи мне, Бог,
Её горести,
Если станут они неизбежностью,
Чтобы мог финал
Её пОвести
Я украсить заботой и нежностью.
Укажи мне, Господь,
Грусти трещины
На душе её слишком доверчивой.
Я люблю, я хочу
Эту женщину.
Вот и всё, - больше мне просить нечего...
Помоги мне, Бог,
Стать единственным,
Пусть не первым, но Лучшим и стОящим
Её нежных губ,
Глаз таинственных,
Поцелуев её, как сокровища.
Подскажи ей, Бог,
Что я суженный,
Её брат, её муж, её копия.
Не случайный друг,
Не отдушина,
Не ночей одиноких утопия...
Я бы мог бы стать,
Без сомнения,
Настоящим отцом ее дочери.
Дай же сил нам ждать,
Дай терпения,
Ведь длинна к тебе, Господи, очередь...
автора скажите!!!!
Премьера песни "Подари мне бог" состоялась 30 августа 2000 года.Пел ее автор слов и музыки Александр Афанасьев.По дурости я опубликовал в 2008 году слова этой песни в однокласснике.Сегодня уже появилось куча лже авторов этого произведения. на сайте Стихи.ру опубликованы стихи Александра Афанасьева. Вы можете с ними ознакоммиться. Я был Сашиным близким другом.Из за своей дурости я с ним теперь в ссоре. 23 октября автору исполниться 39 лет.
Живет под Солнцем Юля, подобной коей нет
И не было, наверно, уж много тысяч лет.
Теплей не сыщешь взгляда, улыбки нет светлей,
Нет никого задорней и нравом веселей.
На этом свете белом средь всех живых людей
Не встретишь друга лучше, надежней и верней.
С ней мало кто сравнится в душевной доброте:
Она все время рядом - и в горе, и в беде.
Добра, умна , отзывчива, внимательна, мила,
Трудолюбива, нравственна, всегда идей полна.
Порой с такою силою цветет её душа!
При этом неприлично собою хороша!!!
Красива - не то слово: излишни здесь слова -
От взгляда на неё кружится голова!
Стан гибок, изумителен и строен силуэт,
Глаза очаровательны и дарят нежный свет!..
Боюсь я продолжать - а то ведь получу,
Поэтому про щечки (и ушки) промолчу...
Живет под Солнцем Юля, подобной коей нет
И, верно, уж не будет ещё десятки лет!
Подводный
20.10.2010, 22:22
В.Ходосевич.
ИЗ ДНЕВНИКА
Мне каждый звук терзает слух,
И каждый луч глазам несносен.
Прорезываться начал дух,
Как зуб из-под припухших десен.
Прорежется — и сбросит прочь
Изношенную оболочку.
Тысячеокий — канет в ночь,
Не в эту серенькую ночку.
А я останусь тут лежать —
Банкир, заколотый апашем, —
Руками рану зажимать,
Кричать и биться в мире вашем.
18 июня 1921
Подводный
20.10.2010, 22:32
Не верю в красоту земную
И здешней правды не хочу.
И ту, которую целую,
Простому счастью не учу.
По нежной плоти человечьей
Мой нож проводит алый жгут:
Пусть мной целованные плечи
Опять крылами прорастут!
27 марта 1922
Лиса Алиса
20.10.2010, 22:50
На разговоры о Стругацких
Умею только наизнанку
В надрыв, в нарыв, в изъян на сердце
На примитивную приманку
Безбашенно открою дверцы
На разговоры о Стругацких
На горький кофе и коньяк
На незатейливость фиалок
На терпкий трубочный табак
На отстраненность и небрежность
На оголтелость жаркой ночи
На оглушительную нежность
На боль, что будет после, в «прочем»
На разговор о прошлой жизни
На Гиннес в пабе на Смоленской
На невозможность быть поближе
И на «прощай..» с улыбкой детской.
© Copyright: Ася Жемчужникова
Лиса Алиса
20.10.2010, 22:52
Слушаешь, как внутри прорастает рожь,
Смотришь туда невидящими глазами...
Что-то бормочешь... Детка, кого зовёшь?
Бог не придёт сегодня, он очень занят.
В общем, давай-ка, знаешь… сама-сама
Всё у тебя получится, ты же можешь.
В мир, где такая злая стоит зима,
Бог не придёт сегодня, и завтра тоже.
Слушаешь, как внутри поспевает рожь,
Смотришь оттуда долгим спокойным взглядом.
Детка, ещё немного, и ты поймёшь:
Бог не придёт, потому что всё время рядом.
© Copyright: Черная Лиса
Лиса Алиса
20.10.2010, 22:53
sic transit gloria mundi
так проходит время сказок наступает время прозы
и уже кривых записок не рискую в пустоту
лишь изломанные брови угрожающие позы
и горячечные руки безобразят красоту
немоту бессонной ночи и пожар настольной лампы
только пагубных фантазий демоническая прыть
пламенеет в сигарете и диван встаёт на лапы
чтобы что-нибудь в паркете невозможное зарыть
так кончаются капризы начинаются курьёзы
и от множества спиртного разжижжаются мозгИ
Ты пока ещё способен вызывать стихи и слёзы
можешь дальше жить как прежде только письма не сожги
электрические перлы истерические нотки
обжигающие речи и волшебные ля-ля
беспонтовые таблетки вместо двух бутылок водки
поглощает королева в ощущеньи короля
© Copyright: Инга Павлова
Лиса Алиса
20.10.2010, 22:54
Утро бестактно в окно стучится,
К жизни моей подбирает ключик,
Крестики-нолики… единицы…
Думаешь, вместе нам будет лучше?
Хочешь заставить меня поверить
В животворительность марта, мая?
Я не открою тебе Америк,
Если скажу, что не понимаю
В этом ни чёрта, ни малой капли,
Мне – что весна, что зима – до фени.
Я – всесезонно - на те же грабли,
Я же упряма, как птица Феникс…
Утро лучом раскаленной стали
Лижет подушку, злословит, злится.
Если будильник к виску приставить,
Может, получится застрелиться? ...
Вероника Сенькина
Лиса Алиса
20.10.2010, 23:02
Опять пришел. И замер у окна.
И притаился - ждет со мною встречи,
но не заходит в дом, где я одна,
где никого ничто уже не лечит.
Я так ждала, бежать к нему хочу,
схватить, обнять, заплакать, прислониться,
всё рассказать, как богу и врачу;
но палец уколола кружевница,
что вышивала слов моих узор –
и умерла, и выскользнули пяльцы:
желаниям своим наперекор
молчу ему. Мы оба с ним скитальцы,
и кто из нас в тюрьме – не разберешь,
я не могу уйти, а он – остаться,
из года в год, но этим и хорош
отсутствующий знак в конце абзаца…
Так мы вдвоем с Дождем по счету «три»
по первой капле на окно оброним
и будем состязаться до зари
в оплакиваньи стекол двухстороннем.
Юлия Драбкина
Лиса Алиса
20.10.2010, 23:06
Это старая сказка о главном, о том,
как вползает на крышу светило,
как над густо исписанным за ночь листом
мне под утро грехи отпустило,
как сменив на реальность свои миражи,
отойдет ото сна мостовая,
и на шпильках по ней, словно тень, пробежит,
как морзянкою «SOS» выбивая,
призрак маленькой женщины в черном пальто -
одинокое странное некто;
как оранжевый свет сквозь небес решето
изольется на тело проспекта,
как привычным путем новый день поплывет,
не сбиваясь на бег иноходца,
как ребенок с утра в материнский живот
неумытой мордашкой уткнется,
как очнется подрёберный космополит,
отдавая в районе ключицы,
но пока оно там хоть немного болит,
все нормально, и смерть – не случится.
Это новая правда о главном, без слов
подводящая лишь к многоточью,
это правда о том, как силки времялов
расставляет по-снайперски ночью,
как однажды, не в силах себя превозмочь,
подчиняясь зовущим валторнам,
исчезает с радаров ушедшая в ночь
безвозвратная женщина в чёрном,
чтобы где-то себя раздавать за гроши,
не смотря в незнакомые лица;
как ясней не бывает: пиши–не пиши,
все равно ничего не простится,
как, свернувшись калачиком в звездном ковше,
в молчаливой глядит укоризне
неподвижная ночь. И легко на душе,
как навряд ли бывает при жизни.
Юлия Драбкина
Лиса Алиса
20.10.2010, 23:09
Твой новый колпак-невидимка и мой, шутовской,
лежат на столе возле чашек остывшего чая.
Предельно сгустившись, пространство ушло на покой,
две жизни вне места легко в два часа умещая.
И сжатое время, до главного всё упростив,
по капле в мою темноту заливает белила,
из дома напротив доносится нежный мотив:
то Кэлверт играет в ночи на трубе Гавриила.
Помножен мой минус на твой относительный плюс,
да только сбоит математика в споре с Всевышним.
А света не надо, при нём я, быть может, влюблюсь,
что в свете грядущего дня представляется лишним.
Давай помолчим, так молчат оставаясь вдвоем,
но сердце предательски бьется – как будто жива я...
И небо, устав, распласталось на доме моем,
от Божьего глаза на время его укрывая.
Юлия Драбкина
Valentyn
20.10.2010, 23:15
На крылатых драконах расстроенных чувств
Прилетели хранители ночи.
Мой домашний очаг неестественно пуст…
В доме мрачно и холодно очень.
Отработал звонарь, – звон пропал за окном,
Ищет сердце мое утешенье.
Есть разлом на мосту между явью и сном,
А под ним – еле слышное пенье.
В темном небе ночном завели хоровод, –
Веселятся над городом птицы.
На соседском балконе сидит рыжий кот
И шипит на угрюмые лица.
В уголке – твой портрет, – так печальны глаза,
Что безумно любили когда-то.
Очень жаль, что тебя мало я целовал,
За ошибки всегда ждет расплата.
Спать ложится со мной, перья сна разбросав,
Темный ангел глубокой печали.
На душе моей груз – боли с горечью сплав
И сердца моих муз зарыдали.
Виталий Масановец
Памяти Б. Л. Пастернака
"...правление Литературного Фонда СССР извещает о смерти
писателя, члена Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей
30 мая сего года, на 71 году жизни, после тяжелой и продолжительной
болезни, и выражает соболезнование семье покойного".
Единственное, появившееся в газетах, вернее, в одной -
"Литературной газете", - сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге.
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские "письмэнники"
На поминки его поспели!..
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И не то, чтобы с чем-то за сорок,
Ровно семьдесят - возраст смертный,
И не просто какой-то пасынок,
Член Литфонда - усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
"Мело, мело, по всей земле, во все пределы,
Свеча горела на столе, свеча горела..."
Нет, никая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал -
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,
Не к "высшей мере"!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу,
Голосованьем!
И кто-то, спьяну вопрошал:
"За что? Кого там?"
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех,
И эту скуку!
Мы поименно вспомним всех,
Кто поднял руку!
"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..."
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный...
Ка-ра-ул!
Valentyn
21.10.2010, 00:14
Я хотел бы не помнить о снах
Тех, что душу тобою сжигают.
Это днём я – улыбка в размах
И морщинки приветливо в стаю,
А под вечер… такая тоска,
Столько думок о сладком, желанном,
Что так радостно стиснет в тисках
И мужское разбудит незвано…
Невозможно закрыть, умолить
Эту память не помнить о… Боже!
Ну не снись мне, прерви эту нить,
Уничтожь поцелуи на коже!
Обмороженным пальцам моим
Помнить тайные ласки не надо б.
…Вот дождёмся «апреля двоим» –
Ты мне снова придумаешь снадобь… Сафин Михаил
…Или это зрение проверяют, и тесты Рабкина:
Пятна, пятна, как винегрет смешивали или пробовали помаду;
Редко-редко неясный контур: волна ли, раковина,
Росчерк ли похмельный, из кляксы в помарку;
Или это картинка из детства загадочная: найти кого-то там,
Кто спрятался в сплетении проводов, в траве, в трубе, в дереве,
А найдешь — не отвяжется и пойдет за тобой по водам,
На глубину загонит, как нечего делать;
Или пруд это черный, вязкий, заросший ряской; сыто колеблется,
Пузыри пускает жирные, радужные, будто идет броженье,
Будто это утопленница всплывает, выкидывая коленца, —
Лишь на ощупь опознаёшь свое отраженье;
Или не мое оно больше, моей петляя дорогой, —
И уже не спрямлю, не окликну, не уберегу, ни кадра не вырежу;
Отпусти, не могу я на это смотреть, белобородый,
Не слепи своим нимбом, зеркальным, с дыркой, —
я вижу, вижу:
Еще длится, длится, еще трепещет, еще уловима,
Смутные контуры, помарки, ремарки, глоссы,
Четверть, треть, половина, больше чем половина,
Пятна, пятна, лица, глаза, слезы, слезы.
Сквозь сутолоку повседневных дел
Сквозь шум и гам, сквозь путаницу чувств
Ты чувствуешь, как тяжелеет груз
И узнаешь впервые свой предел
И черный жук, отважный вездеход,
Ползет по лесу утренней травы
Ползет, не поднимая головы
А ты сидишь и смотришь на восход
Тебе подарен этот вот рассвет
Твои ладони в капельках росы
И на запястье умерли часы
Предела нет. И смерти тоже нет.
Юлия Петрусевичюте
Ночь
1
кишит одиночек воплем
на душах скребущих кошек
и гонит поземкой ветошь
подрезанных вволю крыльев
прыжок затяжной бессониц
на тихий кошмар изводит
как заговор против плоти
раскрыв парашют рассвета
2
под листком календаря
день минувший погребен
эпитафия ему
время лунного витка
3
над головою каждой
простирается время
им бы распорядиться
было бы что в голове
P. S.
застолье на излете впереди
к десерту поспевающий закат
багровый таз с кизиловым вареньем
Юрий Перфильев
из чего следует
что не следует
ни за кем следовать
что-то наследовать
и идти след в след
не след не след
Тамара Буковская
http://i057.radikal.ru/1010/5a/c06b02fc910d.jpg (http://www.radikal.ru)
Иосиф Александрович Бродский
Век поэтов мимолетён – недолёт, налёт, полёт,
Побываешь в переплете – встанешь в книжный переплёт...
По стихам узнаешь думы. По страданию – талант.
Дескать, жнём свою беду мы и не требуем наград.
И не требуют отсрочки, смерть достанет, и – ложись.
Лишь бы в сроки строки, строчки отпустила бы им жизнь,
Лишь бы веровать, что где-то через лета и гранит –
Стих упрямого поэта чьё-то сердце сохранит.
А пока поодиночке к Чёрной речке их ведут
И не то чтобы отсрочки – строчки молвить не дадут.
Сей редут вполне завиден и сулит бессмертье, но
Жизнь уходит. Так обидно. Видно так заведено.
Кто завёл так, я не знаю, но завёл нехорошо.
Я читаю, я считаю, я искал да не нашёл.
Хороша, видать, машина и шофёры хороши –
Не шурши, а то за шиворот поможем от души.
И предложат им на выбор: пуля, нож, петля иль яд,
Или розги, или дыба, иль утопят, иль спалят.
Ведь от них все неудобства, неудобно долго жить,
Не угодно благородство да на плаху положить.
И гноят поэтов разом, да и как их не гноить,
Чтобы их «несветлый» разум с того света мог светить.
Освещать гнилые души их сгноивших палачей –
Будто можно из гнилушек новых нарядить свечей.
Не нужна поэтам слава запоздалого вранья
Лёд под ними слишком слабый, что ни шаг – то полынья.
Лишь бы веровать, что где-то через лета и гранит,
Стих российского поэта чьё-то сердце сохранит.
А. Градский
Колоски наших юных годов отшумели
Выше липы и ели над прахом отцов
Мы не спим на земле, завернувшись в шинели
Мы в шелку и в "Шанели" в ряду подлецов
А из этого ряда куда нам податься?
Коль молчал - все одно не отмоешь клейма
Стоит только лишь раз на посулы поддаться -
Не успеешь продаться - сгниешь задарма
Как ни стараться, как ни мучиться
Лица страдальца не получится
Сколь ни рисуй себя с великими
Не станешь лучше рисовать
Кого в Христы, кого в почет ввести
Кого в листы, кого в отчетности
Кого за томные страдания
Кого потом, кого заранее
Ну, а если найдется бродяга провидец
Все декреты правительств ему нипочем
Он святыни хранил, точно сказочный витязь
Но на муки уже обречен палачем
И на волю ему никогда не добраться
Побираться лишь, братцы, с грехом пополам
Поделом ему было с богами тягаться
Поделом. Посмотри на лицо. Ну а вам...
Как ни стараться, как ни мучиться
Лица страдальца не получится
Сколь ни рисуй себя с великими
Не станешь лучше рисовать
Кого в кресты, кого в покойники
Кого в кусты, кого в полковники
Кто шел не в ногу - ног не унести
Ума немного, так за глупости
Кого в Христы, кого в почет ввести
Кого в листы, кого в отчетности
Кого за томные страдания
Кого потом, кого заранее
Ваши рожи и хари не скрыть за вуалями
Не напялишь на морду изящный сюртук
Кто из вас эпохальнее, кто гениальнее
Распознаешь не сразу, оценишь не вдруг
Но на лицах великих морщины другие
И в других-то местах и в других сторонах
Они бросили камень. Мы видим - круги их
Разошлись по воде - жить во все времена
Как ни стараться, как ни мучиться
Лица страдальца не получится
Сколь ни рисуй себя с великими
Не станешь лучше рисовать
Сколь ни строчи статьи да оды им
Ну, разве выползешь в "народные"
Сколь ни служи крамол искателем
Тебе писателем не стать
И к вашим памятникам, знаю я
Не зарастет тропа народная
Она на то лишь будет годная,
Чтоб на могилы наплевать
Ведь их в кресты, ведь их в покойники
Ведь их в кусты, а вас в полковники
Кто шел не в ногу - ног не унести
Ума немного, так за глупости
Кого в Христы, кого в почет ввести
Кого в листы, кого в отчетности
Кого за томные страдания
Кого потом, кого заранее.
А. Градский
(P.S. Для многих... но не для всех.)
http://s53.radikal.ru/i140/1010/f2/8b331e98aa86.jpg (http://www.radikal.ru)
Люби питомца вдохновенья
И гордый ум пред ним склоняй;
Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй.
Не много истинных пророков
С печатью тайны на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.
Веневитинов Д. В.
Александр Кушнер
Неромантичны наши вкусы.
Нам утешаться до конца
Волос начесом светло-русым
И миловидностью лица
С чуть-чуть размытыми чертами
И носом, вздернутым слегка.
Где рок, сверкающий очами?
Как исступленность далека!
Угля на брови не хватило
И синей краски - на глаза.
Губа другую прикусила,
Чтобы не вылилась слеза.
Не плачь, пройдет! Вся жизнь с пустыми
Мечтами, все пройдет вполне.
Какими средствами простыми
Ты надрываешь сердце мне!
1973
***
Два мальчика, два тихих обормотика,
ни свитера,
ни плащика,
ни зонтика,
под дождичком
на досточке
качаются,
а песенки у них уже кончаются.
Что завтра? Понедельник или пятница?
Им кажется, что долго детство тянется.
Поднимется один,
другой опустится.
К плечу прибилась бабочка-
капустница.
Качаются весь день с утра и до ночи.
Ни горя,
ни любви,
ни мелкой сволочи.
Все в будущем,
за морем одуванчиков.
Мне кажется, что я - один из мальчиков.
1962
* * *
Какое счастье, благодать
Ложиться, укрываться,
С тобою рядом засыпать,
С тобою просыпаться!
Пока мы спали, ты и я,
В саду листва шумела
И с неба темные края
Сверкали то и дело.
Пока мы спали, у стола
Чудак с дремотой спорил,
Но спал я, спал, и ты спала,
И сон всех ямбов стоил.
Мы спали, спали... Наравне
С любовью и бессмертьем
Давалось даром то во сне,
Что днем — сплошным усердьем.
Мы спали, спали, вопреки,
Наперекор, вникали
В узоры сна и завитки,
В детали, просто спали.
Всю ночь. Прильнув к щеке щекой.
С доверчивостью птичьей.
И в беззащитности такой
Сходило к нам величье.
Всю ночь в наш сон ломился гром,
Всю ночь он ждал ответа:
Какое счастье — сон вдвоем,
Кто нам позволил это?
* * *
Любил — и не помнил себя, пробудясь,
Но в памяти имя любимой всплывало,
Два слога, как будто их знал отродясь,
Как если бы за ночь моим оно стало;
Вставал, машинально смахнув одеяло.
И отдых кончался при мысли о ней,
Недолог же он! И опять — наважденье.
Любил — и казалось: дойти до дверей
Нельзя, раза три не войдя в искушенье
Расстаться с собой на виду у вещей.
И старый норвежец, учивший вражде
Любовной еще наших бабушек, с полки
На стол попадал и читался в беде
Запойней, чем новые; фьорды и елки,
И прорубь, и авторский взгляд из-под челки.
Воистину мир этот слишком богат,
Ему нипочем разоренные гнезда.
Ах, что ему наш осуждающий взгляд!
Горят письмена, и срываются звезды,
И заморозки забираются в сад.
Любил — и стоял к механизму пружин
Земных и небесных так близко, как позже
Уже не случалось; не знанье причин,
А знанье причуд; не топтанье в прихожей,
А пропуск в покои, где кресло и ложе.
Любил — и, наверное, тоже любим
Был, то есть отвержен, отмечен, замучен.
Какой это труд и надрыв — молодым
Быть; старым и всё это вынесшим — лучше.
Завидовал птицам и тварям лесным.
Любил — и теперь еще... нет, ничего
Подобного больше, теперь — всё в порядке,
Вот сны еще только не знают того,
Что мы пробудились, и любят загадки:
Завесы, и шторки, и сборки, и складки.
Любил... о, когда это было? Забыл.
Давно. Словно в жизни другой или веке
Другом, и теперь ни за что этот пыл
Понять невозможно и мокрые веки:
Ну что тут такого, любил — и любил.
* * *
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.
Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время — это испытанье.
Не завидуй никому.
Крепко тесное объятье.
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас — его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
Порой ненастной, порой вечерней
у нас закончится всё печенье,
у нас закончатся чай и кофе,
запас картошки, запас моркови,
у нас закончится телевизор
с его истериками и визгом,
у нас закончатся все маршрутки,
гудки закончатся в чёрной трубке,
у нас закончатся все монеты
во всех карманах – ну, нету, нету –
ну ни копеечки и ни евро,
у нас закончится трёпка нервов,
у нас закончится вся одежда,
у нас закончатся все надежды,
вся вера в чудо и вера людям.
А мы с тобой друг у друга будем!
(с) Ника Невыразимова
CARMEN AETERNUM
Зеркальный шар лилового стекла
Меж яхонтовых гроздий винограда.
Из травертина грузная ограда,
И даль холмов – как сильный взмах крыла.
Так нежно италийская прохлада
В извивы дымной тени протекла, –
И мысль, отточенная, как стрела,
Размягчена в округлых волнах лада.
Где алый зной покоят мягко мхи,
Латинские усталые стихи
Поют, как медленный ручейный лепет, –
И вижу в быстрой смене, как Эней
Под звонким вихрем легкий парус крепит
И пенит синь неведомых морей.
1916
У всех есть дом: у облака, у птицы,
И у звезды, дарящей людям свет,
И лишь душа домой не возвратится:
Ей в этом доме больше места нет.
Обжитое пространство сжав до точки,
Подтянутся к вокзалу поезда,
Но к пустоте планетной оболочки
Душа не прикоснётся никогда.
Утратив обнищавшее величье,
Она не сможет, вопреки молве,
Укрыться в человеческом обличье
И в подлинном явиться естестве.
Найдёт паук свой уголок укромный,
Из плаванья вернутся корабли…,
Одна душа останется бездомной
На перекрёстке смерти и земли.
Возвращение на Итаку
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама
...в квартире, где он жил, находились он, Надежда
Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая приехала
его навестить из Ленинграда. И вот они сидели все
вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шел этот
обыск, за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова,
ничего не знавшего об обыске, запускали пластинки с
модной в ту пору гавайской гитарой...
"И только и света,
Что в звездной колючей неправде,
А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной,
И некому молвить
Из табора улицы темной..."
Мандельштам
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед-прощелыга крутил юбилей,
А два понятых, словно два санитара,
А два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчаньи,
Как пальцы копались в бумажном мочале,
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - все бочком, да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли страница,
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там за стеной все гоняли "Рамону":
"Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни".
"...А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной..."
И глядя, как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино!
Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скучно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили -
За лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
И пел за стеной тенорок-бедолага:
"Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты..."
"...И только и света,
Что в звездной, колючей неправде..."
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И хочешь, не хочешь - слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
Блатарь-одессит распевает "Рамону":
"Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов..."
"...И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной..."
ВЕЧЕРИНКА В САДУ
В «Роллс-ройсах», мигая фарами,
Для праздного словоблудья
Они прибывали парами –
Богатые, сытые люди.
А мелкие, но почтенные,
Что числятся в бедных лордах,
Улыбки даря надменные,
Подруливали на «Фордах».
Не ведали одиночества,
Чтоб с жизненной драмой слиться:
Сливки высшего общества…
Светские львы и львицы…
Смеялись лукавые леди,
И лорды, собравшись вместе,
Склоняли их к пошлой беседе,
Шепча комплименты из лести.
А шустрые свахи, которые
Остались без средств и занятья,
Как во времена Виктории
Несли отпечаток проклятья.
Но выглядели не старыми,
Не замкнутыми, не скучными…
А просто очень усталыми,
Измотанными, измученными…
В роскошных домах служили,
На графских балах танцевали,
Ведь в прошлом, одних – женили,
И замуж других выдавали.
А те, кто зажиточней, даже,
Солидней казаться чтоб,
Держали свои экипажи…
Их всех уничтожил потоп.
Перевёл с английского Герман Гецевич
Высокий военный
походкой надменной
прошёл по Тверской.
А рыночник низкий
прошёл по Никитской
походкой простой.
Прошёл по Неглинной
с ухмылкой невинной
средь многих других
опять же военный
с задержкой мгновенной
газету купив.
Прошли по Басманной
с оглядкою странной
и скрылись в дворах
походкой солидной
с улыбкой ехидной
монах и прораб.
И в ту же минуту
навстречу кому-то
вальяжный мажор
с заботою, скрытой
под внешностью зыбкой
по Мытной прошёл.
Но вдруг на Ордынку
выходит в обнимку
со мной моя зверь —
и вмиг все боязни
и тайные связи,
все знаки и звенья,
и страхи, и тени,
все стрелки и сделки
утратили цель.
Составились в ноль.
Рассыпались в пыль.
Николай Байтов
Номера
И. Б.
Вьюга листья на крыльцо намела,
Глупый ворон прилетел под окно
И выкаркивает мне номера
Телефонов, что умолкли давно.
Словно сдвинулись во мгле полюса,
Словно сшиблись над огнем топоры -
Оживают в тишине голоса
Телефонов довоенной поры.
И внезапно обретая черты,
Шепелявит озорной шепоток:
- Пять-тринадцать-сорок три, это ты?
Ровно в восемь приходи на каток!
Пляшут галочьи следы на снегу,
Ветер ставнею стучит на бегу,
Ровно в восемь я прийти не могу...
Да и в девять я прийти не могу!
Ты напрасно в телефон не дыши,
На заброшенном катке ни души,
И давно уже свои "бегаши"
Я старьевщику отдал за гроши.
И совсем я говорю не с тобой,
А с надменной телефонной судьбой.
Я приказываю:
- Дайте отбой!
Умоляю:
- Поскорее отбой!
Но печально из ночной темноты,
Как надежда,
И упрек,
И итог:
- Пять-тринадцать-сорок три, это ты?
Ровно в восемь приходи на каток!
Октябрьское поле
Это пахнет жёлтым сухим листом
тишина без единого журавля.
Это снова осень с чужим лицом
разгулялась утречком во поля.
Ни тебе, ни мне и не ей самой
не понять, зачем так светла печаль
у реки, у лежащих на дне сомов,
у ворон, летящих о ней кричать.
У небесных врат об одной петле,
невзначай расскрипевшихся на ветру
толь как всё вокруг: "Всё тщета и тлен",
то ли "все там будем" из первых рук.
Это год прошёл как немой урок,
как ушедший к половцам печенег.
Это осень медлит нажать курок.
Всё стоит, всё целится поточней.
Расскажи, зачем голова пуста?
Почему всё кончилось так светло?
Отчего вдруг высохло на устах
то, что целый год по усам текло?..
...То не добрый молодец с кладенцом
и не красна девица при свечах.
Это снова осень с чужим лицом
всё несёт меня на своих плечах.
Константин Рупасов
Лиса Алиса
21.10.2010, 19:43
и так бывает
больное утро. звонишь кому-то,
считая трупики сигарет.
смеяться глупо - вот-вот наступит
тебе на горло твой штатный бред,
наступит крепко - ни до розетки,
ни до веревки не доползти,
два пальца в рот не помогут рвоте -
у этой осени новый стиль.
и остается - плеваться в солнце,
подальше в небо забросить ключ,
давиться ядом, бросая взгляды
на морду в узком разрезе туч.
бродить по городу вслед за скорой,
ходить в театры, сходить с ума.
но эта осень - до передоза...
гораздо проще, когда зима.
и ловишь чувство - вот-вот отпустит,
сейчас все станет как раньше, ну!..
но все по новой - тебе хреново,
и кто ответил бы, почему.
такое дело - заело плеер
на треке "твой перманентный бред".
и так бывает - заснёшь в трамвае,
а просыпаешься в декабре.
© Copyright: Катерина Сердюк
Лиса Алиса
21.10.2010, 19:46
не говори мне
Не говори мне, как я буду жить
и чем чреваты нормы недостроя
и где нельзя переступать межи
и почему. /особенно второе/
Когда пишу тебе – «А в Праге класс!!!»
Не говори, что не была я в Праге…
Подумаешь, что Прага из бумаги…
/спасибо хоть бумаги про запас/
Не говори мне о смешном всерьёз,
травмируя невольно перепонки,
что мир не стоит радости и слёз,
а только телогрейки и тушёнки,
когда равненье станет по плечу
и человечье вылезет, как тесто…
-
Не говори мне – «ждать», «сидеть», «на место»,
не буду, не умею, не хочу.
Не запрещай свистеть…!
«И так долгов…»
Не говори.
Не слышу.
Не собачит.
У нас есть – рак, у рака – никого.
Так значит нам - свистеть!
/а он пусть плачет…/
И где не проканал подхалимаж,
не обижайся, что тебе не внемлю.
-
Возьми меня на «да», на «карандаш»,
на клятву, там, где надо кушать землю
/хоть этого ты мне не говоришь,
и слава…без вот этих порнографий/
на «модно» - Обезьянка и Париж.
Что мы об обезьянах знаем?!… лишь -
ну, есть они… /из крымских фотографий/
-
Не говори – «свеча свеча свеча»,
есть свет поярче, даже если темень
и человек способен различать…
/Но чаще различается не с теми../
И делится на ширь, на глубь, на высь,
ведёт, как от хорошей, крепкой браги…
/Но всё это как Прага из бумаги…
Как Прага из бумаги, согласись…/
В какие не раскрасишь колера,
и как не перепрячешься в молчанье,
не говори «покеда!» и «пора…»
/мне этих слов не нравится звучанье,
значенье, и вообще…/
Напротив? За?
В глаза?
Обняв ли, оттолкнув… неважно…
Всё отгорит, что может быть бумажным,
ты всё что хочешь, сможешь мне сказать,
когда приду к тебе одной строкой,
у входа сдав всё буйное без боя,
в рубашке из смирительного кроя…
-
Зачем-нибудь прими меня такой
и полюби. /особенно второе/
-
Ну а пока в той строчке не про нас
и мы звеним, как воздух в передряге,
я не пишу тебе, что в Праге – класс!
Я… правда… не была в той самой Праге…
© Copyright: Ленка Воробей
Лиса Алиса
21.10.2010, 19:50
Переговоры
Я хочу, чтоб вы славно жили в своих домах,
и смеялись, и зла не видели – днём с огнём.
Эта штука в руках называется "автомат".
Осторожнее говорите со мной
о нём.
© Copyright: Ракель Напрочь
ВОРОТИШЬСЯ НА РОДИНУ...
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу,
во всем твоя, одна твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо,что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах не откровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
1961
Хочу!
Хочу играть,
Хочу шалить,
Хочу писать,
Хочу творить
И обжигать,
И потушить,
И напугать,
И рассмешить,
И это всё хочу с тобой,
Когда ты рядом,только мой!
Хочу молчать,
Хочу пленить,
Хочу кричать,
Хочу винить
И соблазнять,
И прогонять,
И изменять,
И умолять,
Секреты все свои открыть,
И лаской нежной одарить!
Хочу шептать,
Хочу просить,
Хочу страдать,
Хочу любить
И обогреть,
И обругать,
И умерать,
И оживать,
Тобою,милый,обладать
И всю себя,тебе отдать!
Хочу ласкать,
Хочу гореть,
Хочу стонать,
Хочу согреть
И ублажать,
И ревновать,
И обнимать,
И целовать,
Чтоб только обо мне мечтал,
Меня хотел,меня желал!
И много я чего хочу,
Но я стесняюсь и молчу!!!
Опыт ностальгии
...Когда переезжали через Неву, Пушкин спросил:
- Уж не в крепость ли ты меня везешь?
- Нет, - ответил Данзас, - просто через крепость на
Черную речку самая близкая дорога!
Записано В. А. Жуковским со слов секунданта Пушкина - Данзаса
...То было в прошлом феврале
И то и дело
Свеча горела на столе...
Б. Пастернак
...Мурка, не ходи, там сыч,
На подушке вышит!
А. Ахматова
Не жалею ничуть, ни о чем, ни о чем не жалею,
Ни границы над сердцем моим не вольны,
Ни года!
Так зачем же я вдруг, при одной только мысли шалею,
Что уже никогда, никогда...
Боже мой, никогда!..
Погоди, успокойся, подумай -
А что - никогда?!
Широт заполярных метели,
Тарханы, Владимир, Ирпень -
Как много мы не доглядели,
Не поздно ль казниться теперь?!
Мы с каждым мгновеньем бессильней,
Хоть наша вина не вина,
Над блочно-панельной Россией,
Как лагерный номер - луна.
Обкомы, горкомы, райкомы,
В подтеках снегов и дождей.
В их окнах, как бельма трахомы
(Давно никому не знакомы),
Безликие лики вождей.
В их залах прокуренных - волки
Пинают людей, как собак.
А после те самые волки
Усядутся в черные "Волги",
Закурят вирджинский табак.
И дач государственных охра
Укроет посадских светил,
И будет мордастая ВОХРа
Следить, чтоб никто не следил.
И в баньке, протопленной жарко,
Запляшет косматая чудь....
Ужель тебе этого жалко?
Ни капли не жалко, ничуть!
Я не вспомню, клянусь, я и в первые годы не вспомню,
Севастопольский берег,
Почти небывалая быль.
И таинственный спуск в Херсонесскую каменоломню,
И на детской матроске -
Эллады певучая пыль.
Я не вспомню, клянусь!
Ну, а что же я вспомню?
Усмешку
На гадком чиновном лице,
Мою неуклюжую спешку
И жалкую ярость в конце.
Я в грусть по березкам не верю,
Разлуку слезами не мерь.
И надо ли эту потерю
Приписывать к счету потерь?
Как каменный лес, онемело,
Стоим мы на том рубеже,
Где тело - как будто не тело,
Где слово - не только не дело,
Но даже не слово уже.
Идут мимо нас поколенья,
Проходят и машут рукой.
Презренье, презренье, презренье,
Дано нам, как новое зренье
И пропуск в грядущий покой!
А кони?
Крылатые кони,
Что рвутся с гранитных торцов,
Разбойничий посвист погони,
Игрушечный звон бубенцов?!
А святки?
А прядь полушалка,
Что жарко спадает на грудь?
Ужель тебе этого жалко?
Не очень...
А впрочем - чуть-чуть!
Но тает февральская свечка,
Но спят на подушке сычи,
Но есть еще Черная речка,
Но есть еще Черная речка,
Но - есть - еще - Черная речка...
Об этом не надо!
Молчи!
КОГО ВИНИТЬ?
Кого винить? За что винить?
Зачем винить, коль сам виновен?
Коль быть любимым и любить
Я не был счастья удостоен?
Любовь слепа,
Козлов в избытке.
Жизнь коротка.
Так что, – вперед?!
А может быть наоборот??
А может быть от этой пытки
Меня избавит кто-нибудь?
Благословит на добрый путь,
Научит счастью и добру,
Как жить с самим собой в ладу,
И как с иллюзией расстаться.
Как можно плакать и смеяться,
Душой измученной любить,
И все равно счастливым быть!
И как с мечтою не прощаться ?
За это – можно ли винить?..
Angelinushka
21.10.2010, 20:39
Б. Пастернак
Все снег да снег, терпи и точка.
Скорей уж, право б, дождь прошел
И горькой тополевой почкой
Подруги сдобрил скромный стол.
Зубровкой сумрак бы закапал,
Укропу к супу б накрошил,
Бокалы, грохотом вокабул,
Латынью ливня оглушил.
Тупицу б двинул по затылку,
Мы в ту пору б оглохли, но
Откупорили б, как бутылку,
Заплесневелое окно,
И гам ворвался б: "Ливень заслан
К чертям, куда Макар телят
Не ганивал..." И солнце маслом
Асфальта б залило салат.
А вскачь за громом, за четверкой
Ильи пророка, под струи
Мои телячьи бы восторги,
Телячьи нежности твои.
Улыбнись!
Ведь улыбка светлее печали!
Даже в самые грустные дни
Улыбнись!
Чтобы в зависти люди сказали
Вот счастливец, ах черт побери!!!!!
Улыбнись!
Когда кошки скребутся
И внутри оборвалась струна!
Улыбнись!
Что бы Жизнь оглянулась,
Распахнув в удивленье глаза!
Улыбнись!
Когда режут по плоти
И разорвано сердце в клочки.
Улыбнись!
Сжав последнее «больно»,
Отпусти сам себя и прости!
Улыбнись!
И тогда ты заметишь
Столько лиц, что ответят тебе!
Улыбнись!
Сердце снова воскреснет!
Жизнь прекрасна! - вдруг стукнет Душе!!!
дошел до точки,
дошел до стенки,
снял ботинки,
вынул стельки,
пошел вдоль стенки…
дошел до ручки,
дошел до дверки,
надел ботинки
и постучал…
ВАЛЕРИЙ МИШИН
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ЭТЮД
Усталые, окончив тощий ужин,
они легли в холодную постель
и крепко в ней обнялись. Крепко-крепко!
Как будто ветер мог ворваться в дом
и разлучить навеки этой ночью!
ВАЛЕРИЙ КОРОСТОВ
В старом пансионате лечебный душ,
Золотой пляж,
По вечерам кино
Про корабль, который унес на дно
Пятнадцать сотен душ,
Но трепещет экранное полотно,
Потому что не так давно
Тетя Лиза тоже ушла на дно
И тетя Фира ушла на дно,
С Ивановыми заодно,
Оттого в соседнем доме темно,
И в старом саду темно,
И блуждает во тьме одинокий луч,
Задевая глазное дно,
И бледная роза Gloria Dei
Утратила веру в людей.
Мария Галина
А трамвай несется, разинув рот, —
Он разбойник и соловей,
И когда приближается поворот,
Пассажиры кричат «Ой-вэй!»,
Софа с внуком, Варя совсем одна,
Рабинович, его жена...
Им бы всем сойти тыщу лет назад,
А они всё сидят.
Проросли их яблоки и айва,
Башмаки оплела трава.
Мария Галина
Здесь в мягких туфлях добрый страж
Мышонком коротает век,
Он беспристрастен и учтив,
Хоть вам и нравится Лотрек.
В покойном кресле у стены
Другой вздремнет, потупя взор.
Танцовщица Дега сверлит
Его сияющий пробор.
Воздушно кружится она.
Но как напряжена нога!
Энергию и красоту
Сплотил в одно Эдгар Дега.
(Однажды приобрел Дега
Картину Греко — у стены
Стоял шедевр. Ложась в постель,
Он вешал на него штаны.)
Перевод П. Грушко
Танцует тот, кто не танцует,
Ножом по рюмочке стучит,
Гарцует тот, кто не гарцует,-
С трибуны машет и кричит.
А кто танцует в самом деле,
И кто гарцует на коне,
Тем эти пляски надоели,
А эти лошади - вдвойне!
1962
А. Кушнер
Слушая Баха
Мстиславу Растроповичу
На стене прозвенела гитара,
Зацвели на обоях цветы.
Одиночество Божьего дара -
Как прекрасно
И горестно ты!
Есть ли в мире волшебней
Чем это
(Всей докуке земной вопреки) -
Одиночество звука и цвета,
И паденья последней строки?
Отправляется небыль в дорогу
И становится былью потом.
Кто же смеет указывать Богу
И заведовать Божьим путем?!
Но к словам, ограненным строкою,
Но к холсту, превращенному в дым, -
Так легко прикоснуться рукою,
И соблазн этот так нестерпим!
И не знают вельможные каты,
Что не всякая близость близка,
И что в храм ре-минорной токкаты
Недействительны их пропуска!
Знаю я, что не врут зеркала,
Просто верить не очень им хочется.
И привыкнуть не сразу смогла
Отзываться на имя и отчество.
Где-то там были сладкие сны,
Что ещё до конца не разгаданы,
Вера в чудо путей запасных,
Проходящих в сторонке от ладана.
Но всё чаще с родными теперь
По печальным встречаемся поводам,
С неизбежностью новых потерь
Постепенно свыкаясь, как с холодом.
А в душе остаёмся детьми,
Даже если уже по полвека нам...
Обрывается детство в тот миг,
Когда мамой назвать больше некого.
Шедевра
Стихолюб
21.10.2010, 22:25
Есть у каждого тайная книга обид.
Начинаются записи с юности ранней.
Даже самый удачливы не избежит.
Неудач, несвершенных надежд и желаний.
Эту книгу пред другом раскрыть не спеши,
Не листай пред врагом этой книги страницы,
В тишине, в несгораемом сейфе души
Пусть она до скончания века хранится.
Будет много распутий, дорог и тревог,
На виски твои ляжет нетающий иней, -
И поймешь, научившись читать между строк,
Что один только ты в своих бедах повинен.
Вадим Шефнер
Стихолюб
21.10.2010, 22:33
Мой ангел на меня сердит.
Под пиджаком сутулит крылья.
И все-таки – меня хранит.
Бранится, но меня хранит.
И… пахнет булочкой с ванилью.
Мой ангел тяжело живет:
Попробуй охранить такую,
Которая не бережет
Ни слез, ни денег…Ей везет.
Но – Боже! Как она рискует!
Мой ангел просит за меня
У тех, кто надзирает свыше.
И в голосе его звенят
То стыд, то гордость за меня,
То страх: а вдруг да не услышат?
Мой ангел сверзился с небес
Мне руки согревать дыханьем.
Мой ангел – он почти что бес.
Но сколько ангельских чудес
Мне выпало его стараньем!
– Мой ангел, выпьете вина?
(он нынче хмурится, я знаю!)…
Так и живем. Проем окна,
Ванилью пахнет, ночь без сна,
Его беда, моя вина:
Я с толку ангелов сбиваю…
УТАМИ (Юлия Костина)
РЕЦЕПТ МЕФИСТОФЕЛЯ
Я яд дурмана напущу
В сердца людей, пускай их точит!
В пеньку веревки мысль вмещу
Для тех, кто вешаться захочет!
Под шум веселья и пиров,
Под звон бокалов, треск литавров
Я в сфере чувства и умов
Вновь воскрешу ихтиозавров!
У передохнувших химер
Займу образчики творенья,
Каких-то новых, диких вер
Непочатого откровенья!
Смешаю я по бытию
Смрад тленья с жаждой идеала;
В умы безумья рассую,
Дав заключенье до начала!
Сведу, помолвлю, породню
Окаменелость и идею
И праздник смерти учиню,
Включив его в Четьи-Минею.
ПОСЛЕ КАЗНИ В ЖЕНЕВЕ
Тяжелый день... Ты уходил так вяло...
Я видел казнь: багровый эшафот
Давил как будто бы сбежавшийся народ,
И солнце ярко на топор сияло.
Казнили. Голова отпрянула, как мяч!
Стер полотенцем кровь с обеих рук палач,
А красный эшафот поспешно разобрали,
И увезли, и площадь поливали.
Тяжелый день... Ты уходил так вяло...
Мне снилось: я лежал на страшном колесе,
Меня коробило, меня на части рвало,
И мышцы лопались, ломались кости все...
И я вытигивался в пытке небывалой
И, став звенящею, чувствительной струной,-
К какой-то схимнице, больной и исхудалой,
На балалайку вдруг попал едва живой!
Старуха страшная меня облюбовала
И нервным пальцем дергала меня,
"Коль славен наш господь" тоскливо напевала,
И я вторил ей, жалобно звеня!..
Каких-нибудь пять-шесть дежурных фраз;
Враждебных клик наскучившие схватки;
То жар, то холод вечной лихорадки,
Здесь - рана, там - излом, а тут - подбитый глаз!
Талантики случайных содержаний,
Людишки, трепетно вертящие хвосты
В минуты искренних, почтительных лизаний
И в обожании хулы и клеветы;
На говор похвалы наставленные уши;
Во всех казнах заложенные души;
Дела, затеянные в пьянстве иль в бреду,
С болезнью дряблых тел в ладу...
Все это с примесью старинных, пошлых шуток,
С унылым пеньем панихид,-
Вот проявленья каждых суток,
Любезной жизни милый вид...
К. Случевский
Скажите дереву: ты перестань расти,
Не оживай к весне листами молодыми,
Алмазами росы на солнце не блести
И птиц не осеняй с их песнями живыми;
Ты не пускай в земле питательных корней,
Их нежной белизне не спорить с вечной тьмою...
Взгляни на кладбище кругом гниющих пней,
На сушь валежника с умершею листвою.
Всё это, были дни, взрастало, как и ты,
Стремилось в пышный цвет и зрелый плод давало,
Ютило песни птиц, глядело на цветы,
И было счастливо, и счастья ожидало.
Умри! Не стоит жить! Подумай и завянь!
Но дерево растет, призванье совершая;
Зачем же людям, нам, дано нарушить грань
И жизнь свою прервать, цветенья не желая?
Светлой искоркой в окошко
Месяц к девушке глядит...
"Отвори окно немножко",-
Месяц тихо говорит.
"Дай прилечь вдоль белых складок
Гостю, лунному лучу,
Верь мне, всё придет в порядок,
Чуть над сердцем посвечу!
Успокою все сомненья,
Всю печаль заговорю,
Все мечты, все помышленья,
Даже сны посеребрю!
Что увижу, что замечу,
Я и звездам не шепну,
И вернусь к заре навстречу,
Побледневши, на луну..."
К.К.Случевский.
Устало дышит саксофон в ночи обрывками признаний,
Застыл ферматой слабый стон рояля, в глупом ожиданье
Умолкли клавиши любви, судьбой проставлены ремарки,
В них черным лаком сочтены души измотанной помарки.
В ночи безумствует фонарь, обертки старых снов срывая,
Изжогой мается декабрь, змеёй фригидной выползая.
И белых клавишей вуаль под лунным инеем неспешно,
Как в пережаренный миндаль, вливает нежность в неизбежность.
И снова жизненный гамак провис с пометкою «бессрочен»,
Надежда затаила страх, и автостопом вдоль обочин
Мечты… Как мне знаком сюжет: бросаться будет снег под ноги,
А мир все также будет слеп и глух к заезженной дороге.
Судьбы изменчивой каприз, как многоточье откровений,
Рассвет просроченных реприз и учащенный пульс терпения.
А мне бы учинить погром и зашвырнуть гамак подальше,
Но слышу… дышит саксофон, бросая чувства в ночь без фальши.
А за окошком снова дождь,
Казалось, нужно бы привыкнуть.
На цепи чувств надев крепёж
И сигареткой жгучей пыхнув,
Морзянку бью по мостовой,
Улыбку «чиз» надев на губки.
Я засыпаю боль листвой,
В орнамент пущены зарубки,
Что ты оставил невзначай
Мне на столбах по бездорожью,
И стынет в кружке мятный чай,
Не видно блюдечка с пирожным.
А впрочем, призракам еда
Нужна, как зайцам стоп-сигналы,
Пусть жизнь сегодня не халва,
Но и душа не обветшала.
Я буду кофе крепкий пить
Под жуткий маятника скрежет,
А если не смогу забыть,
Махну из Острова на стрежень.
Какой, однако, мерзкий дождь,
Знать, у небес печальный ужин,
И чувства – в массовый падёж…
Я… перепрыгиваю лужи….
А мы опять проводим вечера,
Как будто нас обиды не тревожат.
Вакцина октября течет под кожей,
И осень на амнистии щедра.
Теперь легко. Не нужен кофеин,
Чтоб строки стали чувственней и проще.
И облака над городом полощут,
Как паруса плывущих бригантин.
А плод в руке так сочен и упруг.
И стрелки начинают новый круг,
Пока еще не все дожди пролиты
В сонетный грунт. И кажется порой,
Что я осенней сорванной листвой
Лечу по колее твоей орбиты.
Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда...
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к рождеству отразилась семью плавниками звезда.
И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,
Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье —
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.
Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи,
Как, нацелясь на смерть, городки зашибают в саду,—
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.
Играю ноктюрн
«…на флейте водосточных труб?»
В. Маяковский
я узнаю вас позвоночно
флюиды флейты в трубах стока
когда размытое утрило
в дали палитры мокрых окон
бурливо гулькает в решетках
реки подземное бульканто
и дней закадры завершает
багрово тучное адДанте.
Елена КАЦЮБА
Бабочка превратилась в гусеницу
обросла щетиной
множеством ножек
живет, жиреет, жалуется, что обижают
утверждает даже
что прежде никогда не летала
и жует, жует, жует
Елена КАЦЮБА
Chelonia
«Turtles are members of the Chelonia…»
Encyclopжdia Britannica
Перечень черепах в Encyclopжdia Britannica
покоится на восьми столбцах
Пока ползешь по черепашне шрифта
обволакиваешься библиотечностью времени
кожа обложки втягивается в тебя
костенеет спиной
только руки и ноги еще помнят свободу движений
Ты выползаешь из дверей —
скорость стрелок опережает время
моргание светофоров сживается в один моргазм
автомобили-пули просвистывают перекрестки
А ты бежишь на месте
перекрестнутый
панцирем площади
с выбитым на спине цветком репейника
Елена КАЦЮБА
и пускай с другими всё перепутано,
зыбко, и недосказано, и непрочно
просыпаясь, он пишет ей "доброе утро"
засыпая, пишет – "спокойной ночи"
больше ничего, ни звонков ни писем
ни тем более встреч на аллее в парке
был бы набожен – за неё молился бы
был бы побогаче – дарил подарки
её кровь течёт у него под кожей
у неё словечки его, привычки
это всё что он теперь дать ей может
всё что ей принимать от него прилично
он всегда соблюдает свои законы
он ни словом ни телом её не греет
но становятся ночи её спокойнее,
но становится утро – чуть-чуть добрее.
© Copyright: Ракель Напрочь, 2008
Осенний ветер встанет – не отстанет!
А выбив стены в доме ноября,
Берет меня за улицу кустами,
Крапивных рук манжетами звеня.
Чугунный лифт наполненный по горло
Сейчас провалится в мои заобраза,
Из тесно – сквозь темно – в просторно
На мякоти тисков писать, глаза
Закрыв. Осенний ветер с треском,
Как черный зонт, наденет вдоль реки
Чехлы домов, простроченные леской,
На сумасшедшие свои стихи.
В огромной кофте в бешеных рисунках,
Заправленной за старый стадион,
Он поднимается с водонапорной рюмкой
В нарядно вечереющий бетон.
И так мычит, как рельсы над трамваем –
Хватая шеей лезвие сосны,
Он морщит дымный лоб и запивает
Смерть осени рождением зимы.
Тобою же, я только наблюдаю
В глухоте. Я лучше у калитки постою,
Ты не пришел и мне на сердце дунул ртутью.
Она теперь по стенам ног моих
Стекает туго вниз. Как плохо без Тебя.
Я ждал и дома, в четырех стенах,
Но там оно лежит в своей кровати
Укрыто кожею и венами заплетено.
Мне страшно с ним. Приди.
Вон Твои слуги за Твоей спиной
Листами шелестят, качаясь, и у окон
Мяучат, и по небу летят. А я?
Я задыхаюсь. Слышишь? Приходи!
Вдохну Тебя и задержу, чтоб БИЛО!
Чтоб грудь моя летела сквозь Тебя.
Чтобы, вцепившися в Тебя что было силы,
Уже не выпускать.
Тебя.
Тебя.
Тебя.
Е. Ракович
Дант в Венеции.
С змеёй в груди, унылый и суровый,
Я шёл один по площади торговой,
Был душен день и зной меня палил.
С усилием и медленно ступая,
Я кончил путь, — но вид чужого края
Изгнаннику был тяжек и немил.
Казалась мне мрачна морей царица,
Ряды дворцов глядели как гробница,
Бессмысленно бродил народ пустой;
Я изнемог, — и дрогнули колени,
И я присел на храмовой ступени,
Ко мрамору склонившись головой.
Вблизи меня две женщины сидели:
Одна была стара, — едва глядели
Её глаза из под седых бровей;
У той же — юной и пышноволосой —
Как змей семья, к ногам сбегали косы…
И слышен был мне шопот их речей.
«Смотри дитя! вон тот изгнанник смелый;
В Италии он не ужился целой.
Железный дух в груди его вложён!
Он в рубище глядит как царь пленённый,
Он предался науке сокровенной,
Въ сердцах людей все тайны видит он!
Он мстил за зло и злу не знал пощады;
Чтоб больше мстить, он сам в обитель ада
С вампиром бледным об руку входил
И видел там врагов своих в мученьи,
Но не скорбел, — а полный духом мщенья,
Проклятьем тех несчастных заклеймил!»
И, крест творя, умолкнула старуха;
Но в тот же миг опять коснулся слуха
Девичий говор, будто лепет вод:
«В его глазах не видно злого блеску;
Скажи мне, мать, не он ли про Франческу
Сложил ту песнь, что знает весь народ?
Как страшен он, сей путник величавый!
Как грозен вид его главы курчавой!
Небесный огнь её как бы спалил!
Так вот он, Дант, неукротимый мститель!
Он был в аду: нещадный зла гонитель,
Он всюду зло проклятием клеймил…»
И смолкла речь. И сердцу сладко стало;
Торжественно воспрянул дух усталый,
Почуявши привет простых сердец.
В простых речах и в сказке суеверной
Я, дань приняв любви нелицемерной,
Благословил тяжёлый свой венец!
И я сознал, что за моё изгнанье,
За тяжкий труд и тяжкое мечтанье
Моя мечта к народу перейдёт!
И вспять пошёл я твердою стопою…
И тихо всколыхнувшись предо мною,
Почтительно раздвинулся народ.
А В Дружинин
В день холодный, в день осенний
Я вернусь туда опять
Вспомнить этот вздох весенний,
Прошлый образ увидать.
Я приду - и не заплачу,
Вспоминая, не сгорю.
Встречу песней наудачу
Новой осени зарю.
Злые времени законы
Усыпили скорбный дух.
Прошлый вой, былые стоны
Не услышишь - я потух.
Самый огнь - слепые очи
Не сожжет мечтой былой.
Самый день - темнее ночи
Усыпленному душой.
1901
В те дни, когда душа трепещет
Избытком жизненных тревог,
В каких-то дальних сферах блещет
Мне твой, далекая, чертог.
И я стремлюсь душой тревожной
От бури жизни отдохнуть,
Но это счастье невозможно,
К твоим чертогам труден путь.
Оттуда светит луч холодный,
Сияет купол золотой,
Доступный лишь душе свободной,
Не омраченной суетой.
Ты только ослепишь сверканьем
Отвыкший от видений взгляд,
И уязвленная страданьем
Душа воротится назад
И будет жить, и будет видеть
Тебя, сквозящую вдали,
Чтоб только злее ненавидеть
Пути постылые земли.
1900
НЕКРАСИВАЯ ДЕВОЧКА
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955
*афористические строки поэту удались!
То отголосок юных дней
В душе проснулся, замирая,
И в блеске утренних лучей,
Казалось, ночь была немая.
То сон предутренний сошел,
И дух, на грани пробужденья,
Воспрянул, вскрикнул и обрел
Давно мелькнувшее виденье.
То был безжалостный порыв
Бессмертных мыслей вне сомнений.
И он умчался, пробудив
Толпы забытых откровений.
То бесконечность пронесла
Над падшим духом ураганы.
То Вечно-Юная прошла
В неозаренные туманы.
1900
mothlight
22.10.2010, 11:56
Друзья, сегодня день рождения Ивана Бунина.
ПИЛИГРИМ
Стал на ковер, у якорных цепей,
Босой, седой, в коротеньком халате,
В большой чалме. Свежеет на закате,
Ночь впереди — и тело радо ей.
Стал и простер ладони в муть зыбей:
Как раб хранит заветный грош в заплате,
Хранит душа одну мечту — о плате
За труд земной,— и все скупей, скупей.
Орлиный клюв, глаза совы, но кротки
Теперь они: глядят туда, где синь
Святой страны, где слезы звезд — как четки
На смуглой кисти Ангела Пустынь.
Открыто все: и сердце и ладони...
И блещут, блещут слезы в небосклоне.
Иван Бунин
1908
В полночный час я встану и взгляну
На бледную высокую луну,
И на залив под нею, и на горы,
Мерцающие снегом вдалеке...
Внизу вода чуть блещет на песке,
А дальше муть, свинцовые просторы,
Холодный и туманный океан...
Познал я, как ничтожно и не ново
Пустое человеческое слово,
Познал надежд и радостей обман,
Тщету любви и терпкую разлуку
С последними, немногими, кто мил,
Кто близостью своею облегчил
Ненужную для мира боль и муку,
И эти одинокие часы
Безмолвного полуночного бденья,
Презрения к земле и отчужденья
От всей земной бессмысленной красы.
И.А.Бунин
25 августа 1922
mothlight
22.10.2010, 12:59
Иван Бунин
ЧУЖАЯ
Ты чужая, но любишь,
Любишь только меня.
Ты меня не забудешь
До последнего дня.
Ты покорно и скромно
Шла за ним от венца.
Но лицо ты склонила -
Он не видел лица.
Ты с ним женщиной стала,
Но не девушка ль ты?
Сколько в каждом движенье
Простоты, красоты!
Будут снова измены...
Но один только раз
Так застенчиво светит
Нежность любящих глаз.
Ты и скрыть не умеешь,
Что ему ты чужда...
Ты меня не забудешь
Никогда, никогда!
mothlight
22.10.2010, 13:01
Иван Бунин
ОДИНОЧЕСТВО
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой...
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один - без жены...
Сегодня идут без конца
Те же тучи - гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись, я сроднился с тобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила - и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.
mothlight
22.10.2010, 13:04
* * *
Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась.
Белели стужей облака
Сквозь сад, где падали капели,
Бледна была твоя щека
И, как цветы, глаза синели.
Уже полураскрытых уст
Я избегал касаться взглядом,
И был еще блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом.
28 сентября 1917
Иван Бунин
Бунин в эмиграции
Кустарники в желтых гирляндах
Слегка припорошило снегом,
А солнце взойдет, он растает,
И снова, как летом, тепло.
Спокойна французская осень:
Газоны зеленые в неге,
И грасский насыщенный воздух
Пьянит молодым «Божоле».
Галина, искристая кошка,
На пальцы усталые дует,
Друзья приезжают, и все же
Печаль поселилась в груди.
Как будто старуха колдует,
И тянутся долгие мысли,
Плывут журавлиные песни
С холодных орловских полей.
А тени из темной аллеи
Летят, как усталые листья.
И слякоть российской дороги
Покоя душе не дает.
На кончиках пальцев
На кончиках пальцев танцуют потоки огня.
Горячие камни, босые уставшие ноги…
Ты тысячу лет простояла у этой дороги,
Ты целую вечность ждала в этом месте – меня.
На кончиках пальцев чувствительность выше на тон,
Но намертво в узел сплетаются горечь и сладость.
Коснувшись тебя, я почувствую боль или радость?
Ты скажешь мне тихо:
– Проснись. Это больше не сон.
По кончикам пальцев стекают три капли воды,
Три быстрых реки убегут от меня к океану
Мы станем одним, и раздвинутся стены тумана,
И больше не будет ни боли, ни слёз, ни беды.
На кончиках пальцев ветра закрутились в спираль,
И вихри безумные рвут мои руки на части.
Коснувшись тебя, может быть, я почувствую счастье,
Но ветер, сорвавший резьбу, унесёт меня вдаль.
Обычный глинистый залив,
Но каждый камень, карамели глаже,
Так глянцевит и прихотлив!..
Наверно, так же на испанском пляже
Джордж Борроу, оцепенев, глядел
На сотни обнаженных женских тел.
Должно быть, вид их был похож
На эти груды, на улов тяжелый
Плечей и голеней, где сплошь
Изгибы, складки; их избыток голый —
Владей Джордж Борроу хоть мильоном глаз —
Его не влек бы, как меня сейчас.
Быть может, свет порозовел —
Округлости камней в потеках алых,
Лежат вповалку груды тел.
Кровь Жерико пунцовеет на скалах,
Как будто здесь разграблен караван
И все скончались от смертельных ран,
А те, кто совершил разбой,
Пыль завивая, скачут прочь, и это —
Как отбегающий прибой,
Но кровь тускнеет в перемене света,
И ветер свеж, и пепельная тень
От облаков преображает день.
И если все еще они —
Тела, то в них не сон, а разложенье,
Финал освенцимской резни,
Пласты холодной глины, погруженье
Во мрак, где спят они в глуши земной,
Как галька под приливною волной…
Но беглый страх, как чуткий страж,
Велит прогнать видений мрачных свору,
И рассыпается мираж,
И я в реальном нахожу опору —
И думаю, как испокон веков
Утес, вознесшийся до облаков,
Старел, пока не стал седым,
Когда земля, как сжавшаяся шкура,
Закутанная в пар и дым,
Огонь кипящий пропускала хмуро,
И струи кварца в трещины текли,
И магма из глухих реторт земли
Рвалась через пласты, тесня
Пузырчатые сгустки в хриплом горле,
И ветры — до шестого дня
И дня людей — песком и градом терли
То, что потом под гнетом ледника
Обкатывалось, глыбилось, пока
Не стало тем, что возле вод
Легло: Адам и Ева, чьи изгибы
Меняет солнца поворот.
Три девушки, три золотые рыбы,
Под сгиб большой руки легли в тиши —
Посоленные морем голыши…
Я знаю, в чьем-нибудь окне
Сейчас газета крылья простирает,
Кричит и плачет о войне.
Но день цветет и волнами играет,
И чайка вьется, тая у волны,
Как белизна на фоне белизны, —
И радость разум мой слепит:
Сказать по чести, все в конечном счете
Обрящет свой уклад и вид
Согласно назначенью данной плоти,
Подобно этим спящим племенам.
И да поможет их безмолвье нам
Перевод А. Сергеева
УИЛБЕР Р
У скрипок - ведущая тема,
Такая, что грусть - на виду.
Японский цветок хризантема
В апухтинском сохнет саду...
Ни слова, о друг мой, ни вздоха!
Красиво садится на мель
Красивая эта эпоха
С французским эпитетом belle...
Что пользы? Не видно в ней прока.
Излишнее - в этом успех!
Здесь святость с оттенком порока...
Но как привлекателен грех!
Горят аметисты на вдовах,
Томленье в сердцах разлито.
Закатов настолько лиловых
Не сыщешь ни после, ни до...
Пора потакания моде
На самоубийства вдвоем...
А правильный профиль при входе
Все четче очерчен дождем.
На холоде дымчатой глыбы
Все тоньше улыбки камей.
В прическе все круче изгибы
Причудливых каменных змей.
Мозаика ставит под крышей
Изломанных лилий букет
И сыплются маки все тише
На хитрофигурный паркет...
И чем это кончиться может
На самой высокой из нот...
А время - старо! - подытожит
И струны на скрипке порвет,
Чтоб жить в молодеющем мире,
Где Шехтель, построивший дом,
Умрет в коммунальной квартире.
Но это уже о другом.
Наталья Ванханен
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
Маяковский "Лиличка"
blagoroden_don
22.10.2010, 21:25
Мы стали уставать,мы стали остывать.
Ах,если б сесть на землю и больше не вставать.
И начертить,как в детстве,такой волшебный круг,
Чтоб нас никто не видел -ни ворог и ни друг.
Нам надоела эта заумная игра-
То плач,то смех,то скука,то хохот,то хандра.
Уже немеют ноги,уже во рту горчит
От терпкого азарта,от криков и обид.
И трудно притворяться,что надо нам опять
Песчаный этот замок спасать иль разрушать.
Начертан круг.Как тихо.Ни слез,ни громких фраз.
Проходят мимо.Топчут.Никто не видит нас.
Перевела Н.Мальцева
Юная гроза в Паланге
Сосну и волны заглуша,
расплавив небеса,
жара потухла и ушла,
и началась гроза
в саду, где ночью танцы — там,
где все поют и пьют, —
горячий ливень по цветам
ударил, будто кнут
и обдувал, как ветер, страх
горячие тела
так много страсти в двух кострах,
так мало в них тепла
«не верь ни славе, ни словам
любимым и любым!» —
потом седой паук сновал
по нитям голубым
и клялся я, что обрету
семь сотен синих птиц,
и снова небо — всё в цвету —
блеснуло словно блиц
там роза рослая цвела
одна среди песка, —
остались тусклые слова:
три ломких лепестка
Георгий ЕФРЕМОВ
НАШ РОМАН
Наш роман завершился успехом:
Ты ушла без причин и помех.
Ты ушла со слезами и смехом,
И со мной только вечер и снег.
Я не всё до копейки истратил:
Эти окна – в морозных цветах,
И стихи из потёртой тетради
Той, где осень и что-то не так.
Ну а ты отпустила поводья,
Весела от любви и вина.
А в глазах у тебя половодье –
Так над лугом вода зелена.
От волос, от одежды и кожи
Веет страстью, и всё как в дыму.
Пусть кого-то пьянит и тревожит
Этот запах. А мне ни к чему.
Та любовь завершилась успехом:
Поднялась и ушла без помех.
Но осталась слезами и смехом,
И цветами, что брошены в снег.
Антанас Мишкинис
1905-1983
Перевод: Георгий Ефремов
БАРЫШНЕ, КОТОРОЙ НЕТ
Она: святой небесный пух
И акварельное дрожанье,
А у меня – спиртовый дух,
И черти (или каторжане).
Она... Она совсем не та –
Не Маргарита, но блондинка.
Невинность, нежность, чистота.
Несовременность поединка.
Живу с газетой. Например:
С Богемией, учётной ставкой,
Трухой сценических премьер,
Самоубийственной удавкой.
Её глаза глядят с полос,
Из нонпарели и петита.
И смех её – белей волос...
Блондинка – но не Маргарита*.
--------------------------------------------------------------------------------
* героиня Гётевского "Фауста"
Генрикас Радаускас
1910-1970
Перевод: Георгий Ефремов
глаза мои
почему вы грустные
я же веселая
слова мои
почему вы грубые
я же нежная
дела мои
почему вы глупые
я же умная
друзья мои
почему вы мертвые
я же сильная
Вера Павлова
...Нічого по-справжньому не хотілось
У білому світі, де біль, де біль...
Все далі і далі від духу тіло,
Важке від похмілля з чужих весіль.
Все більше мене потойбіччя манить.
Тут рибні консерви хіба таїна?..
Хоч голос русалки – як плоть туману,
І постріл далекий...
І смак вина...
Зірок повні гнізда і цвіту, цвіту...
Гримить – наче перший оргазм весни!
І знову хочеться жить на світі,
Як ті он сільські пацани:
У травах високих коника пасти –
Й не знати, що він – пегас.
Не знати, що світ – наче вовча пастка,
В якій не один погас.
І ти, сирота, – в ній, і сильні світу...
Хто мудрий, а хто – герой.
Бо пустка для пастки ніколи не світить.
Там час тече – як Дніпро.
Там легко (як сніг чи вогонь) вмирають
Усі, хто... вогонь чи сніг.
Як є батьківщина – не треба раю, –
Сказав поет...
Але жити у ній не зміг.
І я не знаю, чи зможу нині,
Коли продається той, хто хреста несе.
Хочеться віршів, вина і сорочку зі скрині...
Все.
Лиса Алиса
23.10.2010, 06:45
Уходя уходи, все свое забирая с собой,
отложи ненадолго дурацкую маску героя:
иногда чтобы выиграть последний решающий бой,
лучше просто исчезнуть, совсем отказавшись от боя.
Где трагедия, где буффонада, а где водевиль,
не понять в переменчивом ритме дрожащего пульса;
от любви до любви бездорожье на тысячи миль -
из ушедших по этой тропе ни один не вернулся.
По расхлябистой почве в безлюдье уводят следы,
в те края, над которыми нет человеческой власти;
в этом мире, большом и несказочном, столько беды,
что ее никакое количество счастья не застит.
Колокольчик звенит – угасающий звук бытия,
справедливости нет и не будет в его теореме;
это где-то вдали исчезает карета моя,
запряженная тройкой: судьба, одиночество, время.
Юлия Драбкина
Несостоявшиеся стены,
Дверь с неподатливым ключом,
Всё время - что-то ни о чём,
Подъём давленья гасят вены
Балами светскими. И в том
Находишь признаки измены.
Вовне - с мурлычащим котом,
Что хочет корма или ласки,
Взамен рассказывая сказки,
А ты - бренчишь, бренчишь ключом
Уже ненужным. Блекнут краски,
А жаль - столь ярок этот дом.
Ватт шестьдесят, а, может, сто,
Сияет лампочка в подъезде,
Не ты её сюда повесил,
И не тебе принять пальто
Чужой изменчивой завесы,
Нет - ширмы, если мы о том.
О том. При том. При ней. При ком-то.
Играй словами. Угловой.
Поймаешь? Примешь? Песня? Вой?
Уже согласен и с дисконтом...
Кот не согласен лишь с тобой, -
Он брезгует твоим афронтом.
Ещё раз чай. Ещё затяжка.
Дверь с неподатливым ключом.
Вовне - с мурлычащим котом.
Уже испытанная ласка.
А жаль - так ярок этот дом.
Несостоявшаяся сказка...
Лиса Алиса
23.10.2010, 06:49
Нам по жребию выпал удел декабря:
замыкать, заметать, хорохориться зря,
проноситься как вихрь, успевая везде,
застывать ледяною корой на воде,
рассыпаться, как сыплется снег-купорос,
босиком из похмелья ступать на мороз.
Нам по жребию выдан счастливый билет:
потакать скоростному течению лет,
подставляться легко под свистящую плеть,
ради редких минут живота не жалеть,
находиться задаром, точнее, взаймы
на пиру Валтасара во время чумы.
Нам всегда достается такая тюрьма,
что дай бог не сойти в «одиночке» с ума,
что гадай-не гадай по дрожащей руке -
все равно пропадать от любви вдалеке.
Говоришь, это всё перебродит внутри?
Я не верю… Но ты говори, говори…
Нам в смешеньи религий, в скрещеньи эпох
освещает дорогу слияние трех:
эта желтая звездочка – символ беды,
эта радость от елочной красной звезды,
эта в небе звезда, что сгорит до зари -
так обычно кончаются все декабри…
Юлия Драбкина
Стена
Овить плющом, скользить змеёй, парить орлом,
Рекой растечься, лесом сдвинуть плечи,
Мести метелью, волком выть, лететь дождём,
Не быть предтечей, значит – незамечен
И неотмечен, не запомнен, но спасён,
Рекой спокойной пополняя море,
Очеловечен, не подобен, но за всё
Уже в ответе, не пытаясь спорить.
Один ответ, один вопрос, одна судьба,
Одна любовь, потоком безрассудным,
Погаснет свет, отослан SOS – летит мольба
На небеса: «Спасите наши судьбы!»
Судьба – твоя, скользи змеёй, пари орлом,
Предтеча – ты, ты намостил дорогу,
Ей – долгий путь, она летит за окоём,
Тебе – Стена…
Ты плачешь? Это – к Богу.
Лиса Алиса
23.10.2010, 06:50
А это неминуемо, смотри: сначала - по сюжету – будет слово, неловкое топтанье у двери; влюбленные, бездумно, безголово, мы вышагаем город от и до, охваченные общей лихорадкой, не оставляя за собой следов, сбегая от родителей украдкой. А будет все по плану, расскажи, какие там у нас большие планы, про звательные замуж падежи, про скромный быт шута и несмеяны, про бесконечность будущих ночей и наш с тобой счастливый, редкий случай, про то, что я ничья и ты ничей, про то, что так, наверно, даже лучше...
А дальше? Дальше утро. В цвете беж покажет время облик обезьяний, и вот уже виднеется рубеж, где боль и неизбежность расстояний. А мы с тобой на этом рубеже случайно разминемся на перроне.
И я не та, и нет тебя уже, и я не знаю, где ты похоронен... Но там, в моем далеком далеке, в пространстве нестерпимо глупых сплетен, где трескается наледь на реке и ничего не слышали о Лете, неделя до скончания зимы, до взрослости – четыре с лишним века, обшарпанный подъезд, и ты, и мы, два маленьких счастливых человека; и столько слов, и все слова - не те, болтливых не пускают в эмпиреи. И мы молчим, уткнувшись в темноте замерзшими носами в батарею.
Юлия Драбкина
Ночное
Табун уходит сквозь промозглый туман,
По склону дня ныряют кони в обрат,
Чеши в затылке – свой последний тумак
Тебе отвесил и не враг, и не брат.
Нет смысла спорить, чей же истинен бог,
Когда различье веры лишь в именах,
Лети с вершины – не придвинется стог,
Да и подостлана – только стерня.
Уйди по пояс в жёсткий нечернозём,
Удар хорош, да не волам вынимать,
Они южнее в параллельном твоём,
Что наблюдает сбоку, ночи под стать.
Звезда мелькнёт сквозь решето облаков,
Не упадёт, хоть загадай, хоть гадай,
Но если жить в переплетении снов –
Не удивляться ничему никогда.
Виляет эхо быстрым лисом сквозь лес,
«Не прав… не прав…», - кукушка долбит в висок,
Сегодня ночью не поднимут на крест,
Шепча: «Не выход и не вышел твой срок».
Ночное
Не уняться сейчас, не устроиться,
Всё мешает тупая бессонница,
Перемешивает, но не взбалтывает,
Всё, что «к лешему», перемалывает,
Всё оставленное вновь подсовывает,
Были жаворонками, стали совами,
Были праведными, стали грешными,
В полуночной оценке, конечно же.
Полуночники, полупьяницы
(Полутрезвенники – чтоб не маяться),
Полугении, полумученики,
Полу-, полу-, а там – как получится.
Как получится, так и исполнится,
Всем желаньям – глухая бессонница.
Не услышит. Орать и размахивать
Бесполезно – стена белым кафелем.
Рукомойное, медицинское –
Леденеет египетско-сфинксово.
Непривычно, дружок? Ну, не жалуйся –
На планете поставлена «пауза».
Не вращается/дышится/мыслится,
А давно ли друг другу мы письма-то?..
Закипает вода синим пламенем,
Да гори всё огнём…
Утро.
«Амено».
Лиса Алиса
23.10.2010, 06:54
Календарь тридцать третий - просрочены главные даты -
я сорву со стены на исходе субботнего дня,
чтоб не думать о том, что тебе я оставлю когда-то,
если большего нет и не будет уже у меня.
Эту музыку ночи, исполненной звуков шипящих,
или карточный домик, все время готовый на слом?
Или фото незваных гостей, беззастенчиво спящих
на балконной веревке у нас, с головой под крылом?
Или сказочный ключ, открывающий лунные скобки -
там виднеется Южный, потерянный ранее, Крест....
Я оставлю тебе обжитые дорожные пробки
как единство времен и слегка усмиряющих мест;
эту память чужих стариков, подбирающих крошки,
как тогда, на войне, несмотря на прошествие лет;
этот след на душе - как от детской горячей ладошки,
оставляющей сеть ручейков на замерзшем стекле;
эти в новую, лучшую жизнь уводящие рельсы
и хороших людей, никому не желающих зла;
я составлю тебе расписание - лучшие рейсы
в те далекие страны, где я никогда не была;
я останусь с тобой неизбежным немым приговором -
отпуская синиц, устремляться всегда к журавлю;
я оставлю тебе этот русский язык, на котором
так безумно тебя, несуразно, бесшумно люблю.
Вот и все. Никаких завещаний. Смешное наследство.
Порасскажут тебе про меня - ты не верь, это ложь...
А пока я тебя до рассвета возьму в свое детство,
а потом ты меня до заката в свое заберешь...
Юлия Драбкина
Лиса Алиса
23.10.2010, 06:57
Многорукая ночь-каракатица открывает невидимый шлюз,
с крыши ливень по катетам катится, размывая земной сухогруз.
Я смотрю из окна, словно с палубы, за спиной благодать и уют,
я, наверно, отсюда пропала бы, да надолго - долги не дают.
Хорошо убегать незамеченной, захватив только пса-Паспарту...
Норовят дождевые картечины пробуравить насквозь темноту.
Я ждала тебя, дождь-испытатель, но мы теперь до рассвета вдвоем,
заполняй, поскорее желательно, предоставленный мною объем.
В лужи теплые сыплется кольчато, заживляя на почве рубцы,
словно где-то звенят колокольчики, расправляя свои бубенцы.
Одиночество – дело десятое, как давно я его не боюсь...
Лишь с дождем, на поруки не взятая, заключаю внебрачный союз.
И поклясться готова на Торе я, развлекавшая дождь до зари,
что продажную девку-историю смыло в море без четверти три.
Потому-то, запутавшись с датами и не помня из них ни одной,
не приехал за нами, поддатыми, некто важный по имени Ной,
потому и не видно давно его... Из трубы над избушкою - дым,
там жена постаревшая Ноева вяжет шапочки детям седым...
Просто дождь. Просто осень зарубкою прямиком попадает под дых
как последняя истина хрупкая при отсутствии истин других.
Юлия Драбкина
mothlight
23.10.2010, 09:51
* * *
Женщины шутят всерьёз
И, не прощаясь, уходят.
Счастье летит под откос,
Визг тормозящих колёс
Током по нервам проходит.
Женщина знает сама
Дату и время разлуки;
Лучше – надежды тюрьма,
Чем пустяков кутерьма
И недоверия муки!
Женщины сходят с ума,
С поезда и самолёта –
Каждая видит сама,
Как неподъёмна сума
На протяженье полёта.
Женщины шутят всерьёз,
Взглядом безжалостно жалят,
Молча – по коже мороз –
Держат за ниточку слёз
Невозвращённую память…
Ольга Журавлева
mothlight
23.10.2010, 10:08
Услышать Женщину, когда она молчит…
Задача, непосильная для многих.
Но… Кто умеет Сердцем говорить,
Поймёт - перебивать её не стоит.
Что можно слышать в этой тишине?
Немой упрёк иль пылкое признанье?
Надрывный плач или весёлый смех?
Восторг, а может, разочарованье?
Услышьте то, о чём она молчит -
Душою, Сердцем, только не ушами.
Ведь к этой тайне есть свои ключи:
Она молчит,
но говорит…
ГЛАЗАМИ...
автора не знаю )))
РЕКА ТИШИНА
(отрывок)
— Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?
— Я хотел бы. В ночь ледостава.
— Но отыщешь ли лодку хотя бы одну
И возможна ли переправа
Через темную Тишину?
В снежных сумерках, в ночь ледостава,
Не утонешь?
— Не утону!
В городе том я знаю дом.
Стоит в окно постучать — выйдут меня встречать.
Знакомая одна. Некрасивая она.
Я ее никогда не любил.
— Не лги!
Ты ее любил!
— Нет! Мы не друзья и не враги.
Я ее позабыл.
Ну так вот. Я скажу: хоть и кажется мне.
Что нарушена переправа,
Но хочу еще раз я проплыть по реке Тишине
В снежных сумерках, в ночь ледостава.
Леонид Мартынов
1929
mothlight
23.10.2010, 10:11
Я хочу быть... последней женщиной...
Окончательной... заключительной...
Не уболтанной... а обвенчанной...
Ясным светом... твоей обители...
Добрым утром… и тихой пристанью...
И сводящим с ума... желанием...
Я хочу быть... контрольным выстрелом...
И последним твоим... признанием...
Я хочу быть... твоими крыльями...
Этим лёгким надёжным ... бременем...
Я хочу быть ... твоими былями...
В рамках времени... и безвременно...
Не умею я жить... на меньшее...
Что ты смотришь в глаза... так пристально ?..
Я хочу быть... последней женщиной...
Просто ... женщиной… и единственной...
Вита Савицкая
Нежность
Вы поблекли. Я - странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
заставляет меня возвратиться обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
"Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте, не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность".
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.
Леонид Мартынов
ЮРИЙ КОЛКЕР
Деревья форм своих не сознают,
Пространства свойств, незрячие,
не знают,
Не видят, как хорош ажурный лист,
В прожилках, ими вызванный из мрака
Земли... И мрак невнятен им, а свет
Они воспринимают осязаньем,
Как ласку божества, его улыбку,
Но - внепространственную, как они.
Вот клен шумит под ветром, свеж и влажен.
Спроси его о месте, где он вырос,
И он ответит шорохом листвы
Недоуменно-мудрым: я - нигде.
Душа в геометрическую точку
Не так же ли вмещается? - но мощно
Фрактальные развертывает формы
В пространстве смежном,
разуму незримом…
Взгляни: вот мысль, согретая любовью,
Благоуханный, трепетный цветок,
Перед которым роза - праздник
плоти...
Но некуда взглянуть. Опущен полог.
Душа и знает, что она жива,
А форм своих почувствовать
не может,
И если спросишь: велика ли ты? -
Ответит горделиво: необъятна.
Но дух
И сам незряч. Уж он-то всякой формы
Лишен в пространстве бесконечномерном.
Ни Гауссовым колоколом вечным
В саду алгебраическом, ни кварком,
С которым наши мудрецы на ты,
Не связан, - потому и наслажденья
Не ведает - ни горечи, ни злобы,
Ни аромата нежного цветка,
Ни малодушья, ни великодушья...
Мечта
Выросли
На стеклах
Снежные цветы.
- Где мой полушубок?- спрашиваешь ты.
- Я не понимаю, что ты говоришь!
- Где мой полушубок, белый полушубок,
Белый полушубок в мире снежных крыш,
Делается синим он под вечера,
Красный полушубок - ночью у костра,
Чтобы под луною серебром блистать!
Вот какое чудо ты невесть откуда
Вздумала достать.
Леонид Мартынов
Подсолнух
(отрывок)
Я это понял. Одного лишь только
Не мог понять: откуда мне знакомы
Твое лицо, твои глаза, и губы,
И волосы, упавшие на лоб?
Я закричал:
— Я видел вас когда-то,
Хотя я вас и никогда не видел,
Но тем не менье видел вас сегодня,
Хотя сегодня я не видел вас!
И повторяя:
— Я вас где-то видел,
Хотя не видел...
Леонид Мартынов
Слепой
Идёт слепой… Он тростью вспоминает:
Где лестница, где мост, а где земля…
С таким же риском по траве ступает,
Сапёр, что разминирует поля.
Огромный город – мусорная свалка,
Вдоль, поперёк исхоженная ширь:
Стена, бордюр…, постукивает палка –
Всевидящий, надёжный поводырь.
И хоть асфальта мёртвая природа
На восприятье давит тяжело,
Не спутает слепой: ни время года,
Ни час, ни календарное число…
И, чтоб его ущербным не считали,
Чтобы в чужих глазах он выше стал,
О книге он не скажет: «Мне читали…» –
А с важностью заявит: «Я читал!»
Он различит и деньги, и окурки…
Под чёрною повязкой темноты,
Но зрячий мир всю жизнь играет в жмурки
И от слепого прячется в кусты.
Если бы
А я могла быть самой счастливою,
Случайно Вами весною встреченной,
Или осенним рассветом дождливым
В промокшем платьице Вами замеченной.
А я могла быть Вашей Единственной,
Даря Вам нежность свою нерастраченную,
Любя Вас трепетно, со всею искренностью,
Самой судьбою Вам предназначенной...
А я была бы Вашей радостью тихою
И к свету Вашей души устремлением,
И сокровенной чувственной книгою,
В печали Вам принося утешение...
Была бы нужною Вам и верною,
И в храм души своей дверь открыла бы,
Если бы встретилась Вам раньше... первою...
Если б меня тогда полюбили Вы...
18.05.2010
© Copyright: Алёна ВОЛОШИНА
serg1969
23.10.2010, 11:58
Еще свежи на мокрых тротуарах
все краски осени: и охра, и багрец.
Как будто ветром золотой ларец
вдруг распахнуло, высыпав в подарок
с прощальной щедростью все то, что накопилось
за лето красное: июня солнцепек,
июльский жар листвой под ноги лег,
а кровь рябин - так в августе садилось
Ярило отдыхать за горизонт,
устав за день. И вот теперь слезой
дождя осеннего размыв палитру лета,
природа пишет осени портрет.
Но день, другой - и только серый цвет
останется в палитре яркой этой.......
Елена Челнокова
http://s39.radikal.ru/i086/1010/a7/82020227ed09.jpg (http://www.radikal.ru)
Есть что-то, что не любит ограждений,
Что осыпью под ними землю пучит
И сверху сбрасывает валуны,
Лазейки пробивает для двоих.
А тут еще охотники вдобавок:
Ходи за ними следом и чини.
Они на камне камня не оставят,
Чтоб кролика несчастною спугнуть,
Поживу для собак. Лазейки, бреши,
Никто как будто их не пробивает,
Но мы всегда находим их весной.
Я известил соседа за холмом,
И, встретившись, пошли мы вдоль границы,
Чтоб каменной стеной замкнуться вновь,
И каждый шел по своему участку
И собственные камни подбирал -
To каравай, а то такой кругляш,
Что мы его заклятьем прикрепляли:
"Лежи вот здесь, пока мы не ушли".
Так обдирали мы о камни пальцы,
И каждый словно тешился игрой
На стороне своей. И вдруг мы вышли
Туда, где и ограда ни к чему:
Там сосны, у меня же сад плодовый.
Ведь яблони мои не станут лазить
К нему за шишками, а он в ответ:
"Сосед хорош, когда забор хороший".
Весна меня подбила заронить
Ему в мозги понятие другое:
"Но почему забор? Быть может, там,
Где есть коровы? Здесь же нет коров.
Ведь нужно знать пред тем, как ограждаться,
Что ограждается и почему,
Кому мы причиняем неприятность.
Есть что-то, что не любит ограждений
И рушит их". Чуть не сказал я "эльфы",
Хоть ни при чем они, я ожидал,
Что он поймет Но, каждою рукой
По камню ухватив, вооружился
Он, как дикарь из каменного века,
И в сумрак двинулся, и мне казалось,
Мрак исходил не только от теней.
Пословицы отцов он не нарушит,
И так привязан к ней, что повторил:
"Сосед хорош, когда забор хороший".
Перевод М. Зенкевича
Роберт Фрост
Я впишусь в эту осень, к стене прислонившись спиной.
Это время - река, где непарных ботинок галеры
по теченью плывут. И слышны из ближайшей пивной
фортепьянные опусы в темпе домашней аллегры.
Я впишусь в этот рыжий кирпич и с изнанки моста
меловые графити, чумных басквиатов творенья,
и в общагу, где будка консьержки уж год, как пуста,
но жильцы до сих пор предъявляют удостоверенья.
Здесь на койке больничной кончается некто, и свет
упрощается в нем, перевернутым кажется днищем.
И работают все службы быта. И в желтой листве
сокращенное солнце восходит над парковым нищим.
Я в графе распишусь. С белой койки мертвец поглядит
в поднесенное зеркальце, и заведут хоровую
та консьержка пропавшая и этот нищий, к груди
прижимающий мокрого пса, точно грелку живую.
Третируй меня Станиславским,
развешивай ружья повсюду,
без лишнего шарма и ласки
разбей или вымой посуду.
Не нужно большого таланта,
а нужен лишь край авансцены,
мерцание кухонной лампы,
фарфор, в черепках или целый.
И, в общем, неясно, что нужно,
поскольку ненужно все это,
ни пробы для фильмы чернушной,
ни взгляд, или как там, поэта.
Сядь ближе. Так быстро стихает
зал зрительный многоэтажный.
И свет сам собой потухает
с тех пор, как в отлучке монтажник.
Без песен, ибо музыка сильнее
поэзии и упраздняет слог,
я подпишусь под этой ахинеей,
без красных строчек сочиню пролог.
Задумал эпос нации отсталой,
но вместо "Калевалы" за окном
лишь талый снег прочелся, сумрак талый,
подчеркнутый дорожным полотном.
И физкультурник, что бежит под плеер
с такою верой в жизнь и правоту,
как будто лейкопластырем заклеил
навеки ахиллесову пяту.
Забудь припев, смени наличье смысла
на распорядок слов, бег вдоль шоссе -
на тренажер, чтоб никуда не смылся
главный герой, холерик подшофе.
Ибо, куда ни двинь, одна дорога
бежит, покуда сам бежишь по ней
в обратном направленье от порога,
от детских дней и от недетских дней.
А. Стесин
Леди, плача на дорогах,
Милого ль найдешь?
С соколом и сворой гончих —
Как же он хорош!
Подкупи птиц на деревьях —
Пусть молчат они.
Взглядом солнце с небосвода
В ночь, во тьму сгони.
Ни звезды в ночи скитаний,
Вьюгам края нет.
Ты беги навстречу страху.
Прочь раскаянье...
Ты услышишь океана
Неумолчный стон.
Пей! — пусть он глубок и горек, —
Чтоб виднелось дно.
И терпи, терпи в темнице
Во глуби морей,
Ключ златой ища в кладбищах
Старых кораблей.
К краю мира поцелуем
Путь себе купи
И на сгнивший мост над бездной
Не робей, ступи.
Замок опустевший долго
Ждал тебя... Внутри —
Белый мрамор. Поднимись и
Двери отопри.
Зал пустой... Сомненьям там не
Задержать тебя.
Паутину сдунь. Ты видишь
В зеркале — себя.
Нож складной нащупай, ибо
Все совершено,
И всади его в свой бок, где
Сердце лжи полно.
ОДЕН
перевод Максим Немцов
Ольга Гришаева
Я осень попрошу, пусть, будет тихой
И не жалеет солнечных лучей,
И по листве искусная портниха
Сошьет мне плащ, и стану я ничьей.
Я спрячусь в желтых складках пелерины,
Задумавшись на миг или на два,
Потом устрою пышные смотрины,
И кругом разойдется голова.
Смотрите, золотыми кружевами
Отделан мой любимый капюшон,
Он сшит из листьев с рваными краями,
В нем профиль мой забавен и смешон.
По подолу заметными стежками
Приколоты пушинки с перьев птиц,
И я иду неслышными шагами,
И нет путей, и нет путям границ.
Моим ногам не страшны переходы,
Не страшен дождь дырявым башмакам,
А осень водит птичьи хороводы
И золото прощает должникам.
Ей золотого лишнего не нужно,
С прощальной песней странников небес
Она пришла ко мне вчера на ужин,
И грустный вечер медленно исчез.
То слушали друг друга, то молчали,
Иль говорили вместе невпопад –
То шепотом, то весело кричали,
То плакали по два часа подряд.
Закончив плакать, мы опять шутили,
Простив обиды свету и себе,
Мы словно жизнь отдельную прожили
За этот вечер, отданный судьбе.
Я отдала б еще один такой же,
Чтобы поближе к осени побыть,
Но не сейчас, теперь немного позже,
Сначала – диких уток проводить.
Собрать ручьев веселых перезвоны,
Пересчитать росинки на туман.
Осенние серьезные законы
Арестовали лето за обман.
В сентябрь украдкой проскользнуло лето,
Оставив в полдень свой горячий след,
И поплатилось бедное за это,
И держит перед осенью ответ.
Суровый суд к общественным работам
Приговорил, и лету, хоть и лень, –
Мести метлой с угла до поворота
Песок и листья нужно каждый день.
А лето горячится от обиды,
И сердится и греет день и ночь,
И осень, очень строгая для виду,
Уже его простить совсем не прочь.
И я не прочь, но пусть никто не злится,
А каждому закону – свой сезон,
И осенью пусть осень состоится,
А лето пусть не лезет на рожон.
Но если лето уходить не хочет,
Я приглашу его в обед на чай –
Оно сухарик в блюдечке размочит,
Рассыплет сахар с ложки невзначай.
А осень буду снова ждать на ужин,
Мне без нее и аппетита нет,
И голос мой опять слегка простужен,
И я прошу ее мне дать совет.
Куда мне деться, раз уходит лето?
Мне с ним уйти или остаться здесь?
Но не дает мне мудрая ответа –
Молчит, словно немая, вечер весь.
Ведь, осень – просто куча желтых листьев,
А лето – мир, нагретый донельзя,
И если я смешаю краски кистью,
Все расплывется, медленно скользя.
Придет зима, и краски вновь застынут,
И белым станет ярко золотой,
И все сомненья вдруг меня покинут,
Но только стану я уже не той.
И все же – я, и вы меня узнали.
Я к вам пришла не с рыжею косой,
Как вы меня однажды рисовали
На серой стенке желтой полосой.
Я – в золоте с температурой лета
И мыслями расчетливой зимы.
Вы не должны судить меня за это,
Я не брала у вас тепла взаймы.
Я с вами лишь душою обменялась,
И, уходя, просила все вернуть,
Но вы сказали: «Где-то потерялась…»
Я обещала подождать чуть-чуть.
Минуты растянулись бесконечно,
И в ожиданье смысла больше нет.
Я жду зимы спокойно и беспечно,
Как в первый раз, за много-много лет.)
Светлана Муравьёва-Попенко
ПОТЕРЯННОМУ ДРУГУ.)
Ты был монетой золотой
Стариннейшей чеканки
Был пробы редкой, непростой,
И не имел изнанки.
Ты был вином столетий прошлых,
И растекаясь весь во мне,
Ум промывал от плевел пошлых,
Всю грязь мою топил на дне.
Ты был родник, как лёд холодный,
Так освежающий в жару.
Был по душе моей голодный
В обед, на полдник, поутру…
Был шаловливым ветром тёплым,
Что треплет волосы шутя,
Горячим хлебом был, не клёклым
Был близок сердцу, как дитя.
Ты был любви, фонтан бурлящий,
Всё заполняющий…Мой ДРУГ!
Был бескорыстный, настоящий…
Как стал простым МУЖЧИНОЙ вдруг!
И жирной кляксою чернильной
Накрыло дружбу,… нас с тобой.
Скажи, ты бедствовал так сильно,
Что разменял свой золотой?.)
НАВСТРЕЧУ УТРЕННЕЙ ЗАРЕ.
Навстречу утренней заре,
на белоснежном корабле,
я отправляюсь в путь к далёким берегам.
Навстречу утренней заре,
по убегающей волне,
доверив свой маршрут попутным ветеркам.
Навстречу утренней заре,
как по натянутой струне,
спешу вперёд за первым солнечным лучом.
Навстречу утренней заре,
к манящей вдалеке мечте,
оставив прежние проблемы за плечом.
Навстречу утренней заре,
по влажной от росы траве,
промокнуть, не боясь, ступаю босиком.
Навстречу утренней заре,
всё выше по крутой горе,
я к своей цели направляюсь прямиком.
Навстречу утренней заре,
все угли, потушив в костре,
иду вперёд на зов далёкого огня.
Навстречу утренней заре,
в прозрачной ранней тишине,
туда, где верю, непременно ждут меня.
Ольга Тюрина
serg1969
23.10.2010, 17:06
НА БУЛЬВАРЕ
Никого кроме нас... Как пустынна аллея платановая!
В эти серые дни на бульвар не приходит никто.
Вот — одни, и молчим, безнадежно друг друга обманывая:
Мы чужие совсем — в этих темных осенних пальто.
Все аллеи как будто устелены шкурою тигровою...
Это — желтое кружево листьев на черной земле.
Это — траур и скорбь. Я последнюю ставку проигрываю
Подневольным молчаньем — осенней серебряной мгле.
Что ж, пора уходить?.. улыбаясь, простимся с безумиями...
Только как же сказать? — ведь осеннее слово — как сталь...
Мы молчим. Мы сидим неподвижными скорбными мумиями...
Разве жаль?................
Бенедикт Лившиц
1908
Завидую волнам — несущим тебя —
Завидую спицам колес.
Кривым холмам на твоем пути
Завидую до слез.
Всем встречным дозволено — только не мне—
Взглянуть на тебя невзначай.
Так запретен ты для меня — так далек —
Словно господний рай.
Завидую гнездам ласточек —
Пунктиром вдоль застрех —
Богатой мухе в доме твоем —
Вольна на тебя смотреть.
Завидую листьям — счастливцам —
Играют — к окну припав.
За все алмазы Писарро
Мне не купить этих прав.
Как смеет утро будить тебя?
Колокольный дерзкий трезвон —
Тебе — возвещать Полдень?
Я сама — твой Свет и Огонь.
Но я на цветок наложу интердикт—
Пчелу от него отженя —
Чтоб Полдень не бросил в вечную тьму
Архангела — и меня.
Перевод В. Марковой Эмили Дикинсон
Когда я не могу уснуть, а дождь
Барабанит по крыше,
Я вспоминаю наш пароль,
Который означает: "Бежим отсюда".
Однажды мы втиснулись в вагон,
А с нами - софиты, кинокамера,
И человек с дождевой машиной.
"Не пора ли нам выключить дождик?" -
Засмеялась ты.
"Это воля Божья нисходит свыше!" -
Изрек чей-то голос. "Это вам не кино!
Каждому отмерена доля дождя!"
Когда воля Божья снизойдет на меня,
Промочив до костей,
Я вспоминаю наш пароль.
Я повторяю его сейчас, зная, что ты услышишь.
Х Уильямс
перевод Максим Калинин
serg1969
23.10.2010, 17:29
А где-то там, куда нам не вернуться
В далеком детстве, в юности, вдали,—
По-прежнему ревнуют, и смеются,
И верят, что прибудут корабли.
У возраста туда не отпроситься,—
А там не смяты травы на лугу,
И Пенелопа в выгоревшем ситце
Всё ждет меня на давнем берегу.
Сидит, руками охватив колено,
Лицом к неугасающей заре,
Нерукотворна, неприкосновенна,—
Как мотылек, увязший в янтаре.......
Вадим Шефнер
1962
Булат Окуджава
Тянется жизни моей карнавал...
Тянется жизни моей карнавал.
Счет подведен, а он тянется, тянется.
Все совершилось, чего и не ждал.
Что же достанется? Что же останется?
Всякая жизнь на земле – волшебство.
Болью земли своей страждем и мучимся,
а вот соседа любить своего
все не научимся, все не научимся.
Траты души не покрыть серебром.
Все, что случается, скоро кончается.
Зло, как и встарь, верховодит добром...
Впору отчаяться, впору отчаяться.
Всех и надежд-то на малую горсть,
и потому, знать, во тьме он и мечется,
гордый и горький, и острый как гвоздь,
карий и страждущий глаз человечества.
1992
serg1969
23.10.2010, 18:37
Как долог дождь, как свет в окошках желт.
Тень сгорбилась за влажною портьерой –
как бережно убогий стережет
свой нищий мир, с надеждою и верой
тщась свыкнуться, чтобы себя с собой
во тьме свести, босую правду с кривдой
в сафьяновых сапожках, смерть – с судьбой,
уклончивой, и все же непрерывной!
Как долог свет, как голоден очаг –
нет истины, дружок, в твоих речах,
но нет и лжи. Да, сударь, одиноки-с.
Я ль с этим ливнем поздним незнаком.
Спой песенку, сними аммиаком
на серебре чернеющую окись –
и засияет зеркальцем оно,
и бросит блик в закрытое окно.
Я здесь бывал, мед-пиво пил – текло
по бороде, а в горле пересохло,
чтоб легкий дождь в оконное стекло
стучал всю ночь, чтобы другие стекла
звенели, разбиваясь. Не до сна.
O dolce mia – слышится. И ты не
спишь. И в миланском щебете слышна
глухая спесь безвременной латыни........
Бахыт Кенжеев
БУРЯ
Я люблю замирать у окна
В штормовую безумную ночь,
Когда хочется ветер догнать
И умчаться порывами прочь,
Когда дождь, захмелев на ветру,
Бьется грудью с размаху в стекло,
Когда кажется – раз! – и сотру
Все, что в душу зазря намело.
И я верю, что там, в темноте,
Кто-то бурей, как я, пробужден.
Он лицо подставляет мечте
И гуляет в обнимку с дождем!
Мария Попова