Просмотр полной версии : Любимые стихи
В ночь летнюю, когда, тревожной грусти полный,
От милого лица волос густые волны
Заботливой рукой
Я отводил - и ты, мой друг, с улыбкой томной
К окошку прислонясь, глядела в сад огромный,
И темный и немой...
В окно раскрытое спокойными струями
Вливался свежий мрак и замирал над нами,
И песни соловья
Гремели жалобно в тени густой, душистой,
И ветер лепетал над речкой серебристой...
Покоились поля.
Ночному холоду предав и грудь и руки,
Ты долго слушала рыдающие звуки -
И ты сказала мне,
К таинственным звездам поднявши взор унылый:
Не быть нам никогда с тобой, о друг мой милый,
Блаженными вполне!
Я отвечать хотел, но, странно замирая,
Погасла речь моя... томительно-немая
Настала тишина...
В больших твоих глазах слеза затрепетала
А голову твою печально лобызала
Холодная луна.
Иван Тургенев
Ноябрь 1843
Письма династии Минь
I
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, -- гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли --
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, -- туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
1977
Жизнь есть борьба, обреченная на поражение:
С обществом, с телом, с природой, с абсурдом реальности -
Вроде бы нонсенс. Бессмысленное напряжение
Сил. Исполнение некой ненужной формальности.
Слишком упрямы различные факты и фактики!
Строишь ли здания или слагаешь элегии,
Если мы где-нибудь как-то и выиграем в тактике,
То все равно ведь потом проиграем в стратегии.
Все результаты - ничто с точки зрения вечности,
Все, что создашь, поглотят энтропия и трение.
Жизнь изначально бессмысленна в силу конечности,
Сгинет не только творец, но, увы, и творение.
Что же нам делать и где же искать утешения?
В общем-то негде. Лишь только одно и поведаю:
В поезде даже за восемь секунд до крушения
Можно еще наслаждаться приятной беседою.
Стакан с водой
Ты стоишь в стакане передо мной, водичка,
и глядишь на меня сбежавшими из-под крана
глазами, в которых, блестя, двоится
прозрачная тебе под стать охрана.
Ты знаешь, что я -- твое будущее: воронка,
одушевленный стояк и сопряжен с потерей
перспективы; что впереди -- волокна,
сумрак внутренностей, не говоря -- артерий.
Но это тебя не смущает. Вообще, у тюрем
вариантов больше для бесприютной
субстанции, чем у зарешеченной тюлем
свободы, тем паче -- у абсолютной.
И ты совершенно права, считая, что обойдешься
без меня. Но чем дольше я существую,
тем позже ты превратишься в дождь за
окном, шлифующий мостовую.
1995
О если бы птицы пели и облака скучали,
и око могло различать, становясь синей,
звонкую трель преследуя, дверь с ключами
и тех, кого больше нету нигде, за ней.
А так -- меняются комнаты, кресла, стулья.
И всюду по стенам то в рамке, то так -- цветы.
И если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.
О если б прозрачные вещи в густой лазури
умели свою незримость держать в узде
и скопом однажды сгуститься -- в звезду, в слезу ли --
в другом конце стратосферы, потом -- везде.
Но, видимо, воздух -- только сырье для кружев,
распятых на пяльцах в парке, где пасся царь.
И статуи стынут, хотя на дворе -- бесстужев,
казненный потом декабрист, и настал январь.
1994
Мы незримы будем, чтоб снова
в ночь играть, а потом искать
в голубом явлении слова
ненадежную благодать.
До того ли звук осторожен?
Для того ли имен драже?
Существуем по милости Божьей
вопреки словесам ворожей.
И светлей неоржавленной стали
мимолетный овал волны.
Мы вольны различать детали,
мы речной тишины полны.
Пусть не стали старше и строже
и живем на ребре реки,
мы покорны милости Божьей
крутизне дождей вопреки.
serg1969
02.08.2010, 08:29
Октябрь слипается мёдом признаний
малиновым словом залечишь, задышишь
теплом расставаний, вагонным, вечерним
от муки вчерашней спасёшь меня свыше
и грянет сирена над плюшевым раем
взрывая стеклянные нежные уши
друг друга наощупь губами узнаем
но сон наш уже безнадёжно нарушен
проклятье, лепечешь, и снова - проклятье
какой-то осенний ублюдок их пишет
на влажных оконных, на сорванном платье
а после морозом ступает по крыше
пошли меня дальше, хоть матом, хоть почтой
а если не можешь - раздень меня, слышишь
я буду, как ножик, под это заточен
я буду, как будда, с тобою возвышен......
Ульяна Ангелевская
Мы жили в городе цвета окаменевшей водки.
Электричество поступало издалека, с болот,
и квартира казалась по вечерам
перепачканной торфом и искусанной комарами.
Одежда была неуклюжей, что выдавало
близость Арктики. В том конце коридора
дребезжал телефон, с трудом оживая после
недавно кончившейся войны.
Три рубля украшали летчики и шахтеры.
Я не знал, что когда-нибудь этого больше уже не будет.
Эмалированные кастрюли кухни
внушали уверенность в завтрашнем дне, упрямо
превращаясь во сне в головные уборы либо
в торжество Циолковского. Автомобили тоже
катились в сторону будущего и были
черными, серыми, а иногда (такси)
даже светло-коричневыми. Странно и неприятно
думать, что даже железо не знает своей судьбы
и что жизнь была прожита ради апофеоза
фирмы Кодак, поверившей в отпечатки
и выбрасывающей негативы.
Райские птицы поют, не нуждаясь в упругой ветке.
1994
Лиса Алиса
02.08.2010, 09:34
Кабиасы
Зимним вечером задремлется вполглаза,
Вьюга воет за окном сердитым басом.
И припомнится мне бабушкина сказка,
Как из леса выходили кабиасы...
*******************************************
Как из леса выходили кабиасы
На опушку, моя детка, на опушку
И следили до полуночного часу
За избушкой, мой котёнок, за избушкой.
А в избушке жили-были дед и баба,
И была у них собачка белолапа.
Поздней ночью выходили кабиасы
Пообедать, моя детка, пообедать,
Чтоб отведать человеческого мяса,
Чтобы съесть, мой ангел, бабушку и деда.
Так бы всё у них, наверно, и случилось,
Да залаяла собачка, заярилась.
Как залаяла она, моё сердечко,
Убежали кабиасы что есть духу.
А старик-то сразу вышел на крылечко
Со старухой, моя детка, со старухой.
И чтоб больше не будила их напрасно,
Отрубил собачке хвостик для острастки.
Как из леса выходили кабиасы
С лютой злобой, моя детка, с лютой злобой,
Чтоб отведать человеческого мяса,
Но собачка им в ответ: "А ну, попробуй!"
Как залаяла она на всю округу -
Задрожали кабиасы от испуга.
Как залаяла она, моё сердечко,
Убежали кабиасы что есть мочи,
А старик-то снова вышел на крылечко:
Мол, опять ты успокоиться не хочешь?
И чтоб больше не будила их напрасно,
Отрубил собачке лапку для острастки.
Как из леса выходили кабиасы
На злодейство, моя детка, на злодейстово,
Чтоб отведать человеческого мяса,
Но собачка зарычала: "Не надейся!"
Зарычала, забранилась по-собачьи,
Из последних сил, мой ангел, не иначе.
Как залаяла она, моё сердечко,
Убежали кабиасы, что есть силы.
Прибежали бабка с дедом на крылечко:
"Ты почто нас, дура, снова разбудила?"
Уж они её ругали, уж и били,
И головушку бедняжке отрубили.
Плохо дело, моя детка, плохо дело:
Выходили кабиасы на опушку.
Нет собачки - в дом вошли и съели деда
И старушку, мой котёнок, и старушку.
Бог с тобою, не грусти, моя отрада:
Так и надо лиходеям, так и надо!
******************************************
Чуть коптила керосиновая лампа,
По стене ходили сказочные тени,
И чертила чья-то призрачная лапа
На окошках белоснежные растенья.
Запуржило, замело туда дороги
Да не снегом - пролетевшими годами.
Отчего ж так свЕжи в памяти уроки
Милосердия, любви и состраданья?
И неважно - кабиасы, что за звери?
Где мораль у этой сказки, где истоки?
Важно только, что в добро мы с детства верим.
Не жестоки мы, мой ангел, не жестоки.
© То Ли Кошка То Ли Птица (Валентина Белоусова)
serg1969
02.08.2010, 09:35
Когда придёт конец календарям,
Когда гонец мне принесёт худую весть,
Когда открытия останутся дверям,
Я докажу, что порох сух, а повод есть -
Уйти, растаять, раствориться, проскользнуть поверх голов,
Погибнуть в правильном бою без всяких модных ныне ран,
Пустить разнузданных коней в неуправляемый галоп
И, уперевшись лбом об лоб, смотреть в тускнеющий экран, -
А там - пружины посторонних бед,
А там - вершины призрачных преград...
Ничто - ничто не стоило побед,
Ничто - ничто не стоило утрат.
Прости меня, но я уже не однолюб,
Пусти меня - я ухожу к другой судьбе.
Мне не вписать воздушный шар в тщедушный куб,
И мне с тобой уже не по себе.
Уж лучше в космос, в преисподню, в чёрт-те что и чёрт-те как,
Сменив изящный поводок на цепь осмысленных причин,
Пустить попеременный ток и течь в божественный кабак,
Где много долгожданных вдов и преждевременных мужчин.
Смотри, уходят к звёздам корабли
Со дна, где тиной правит мутный бес...
Ничто - ничто не стоило земли,
Ничто - ничто не стоит и небес.
Мой первый долг - не возвращаться никогда,
И ты, мой друг, не возвращайся, уходя.
Пойми: все то, что пел я раньше - ерунда,
Все песни - вздор, и жить лишь рифмами - нельзя!
Стезя открыта, вместо плуга - зуб дарёного коня,
Дожить до завтрашнего дня трудней, чем стать самим собой.
Мы удостоили друг друга - без огнива и кремня.
Лишь лихом поминай меня - и всё окупится с лихвой.
Я был всегда с Великими на "ты",
И мне обещан с Главным визави...
Ничто - ничто не стоило мечты,
Но что?! - но что-то стоило Любви!
Константин Арбенин
Парусник
02.08.2010, 10:30
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...
А.С. Пушкин
Моллюск
Земная поверхность есть
признак того, что жить
в космосе разрешено,
поскольку здесь можно сесть,
встать, пройтись, потушить
лампу, взглянуть в окно.
Восемь других планет
считают, что эти как раз
выводы неверны,
и мы слышим их "нет!",
когда убивают нас
и когда мы больны.
Тем не менее я
существую, и мне,
искренне говоря,
в результате вполне
единственного бытия
дороже всего моря.
Хотя я не враг равнин,
друг ледниковых гряд,
ценитель пустынь и гор --
особенно Апеннин --
всего этого, говорят,
в космосе перебор.
Статус небесных тел
приобретаем за счет
рельефа. Но их рельеф
не плещет и не течет,
взгляду кладя предел,
его же преодолев.
Всякая жизнь под стать
ландшафту. Когда он сер,
сух, ограничен, тверд,
какой он может подать
умам и сердцам пример,
тем более -- для аорт?
Когда вы стоите на
Сириусе -- вокруг
бурое фантази
из щебня и валуна.
Это портит каблук
и не блестит вблизи.
У тел и у их небес
нету, как ни криви
пространство, иной среды.
"Многие жили без, --
заметил поэт, -- любви,
но никто без воды".
Отсюда -- мой сентимент.
И скорей, чем турист,
готовый нажать на спуск
камеры в тот момент,
когда ландшафт волнист,
во мне говорит моллюск.
Ему подпевает хор
хордовых, вторят пять
литров неголубой
крови: у мышц и пор
суши меня, как пядь,
отвоевал прибой.
Стоя на берегу
моря, морща чело,
присматриваясь к воде,
я радуюсь, что могу
разглядывать то, чего
в галактике нет нигде.
Моря состоят из волн --
странных вещей, чей вид
множественного числа,
брошенного на произвол,
был им раньше привит
всякого ремесла.
По существу, вода --
сумма своих частей,
которую каждый миг
меняет их чехарда;
и бредни ведомостей
усугубляет блик.
Определенье волны
заключено в самом
слове "волна". Оно,
отмеченное клеймом
взгляда со стороны,
им не закабалено.
В облике буквы "в"
явно дает гастроль
восьмерка -- родная дочь
бесконечности, столь
свойственной синеве,
склянке чернил и проч.
Как форме, волне чужды
ромб, треугольник, куб,
всяческие углы.
В этом -- прелесть воды.
В ней есть нечто от губ
с пеною вдоль скулы.
Склонностью пренебречь
смыслом, чья глубина
буквальна, морская даль
напоминает речь,
рваные письмена,
некоторым -- скрижаль.
Именно потому,
узнавая в ней свой
почерк, певцы поют
рыхлую бахрому --
связки голосовой
или зрачка приют.
Заговори сама,
волна могла бы свести
слушателя своего
в одночасье с ума,
сказав ему: "я, прости,
не от мира сего".
Это, сдается мне,
было бы правдой. Сей --
удерживаем рукой;
в нем можно зайти к родне,
посмотреть Колизей,
произнести "на кой?".
Иначе с волной, чей шум,
смахивающий на "ура", --
шум, сумевший вобрать
"завтра", "сейчас", "вчера",
идущий из царства сумм, --
не занести в тетрадь.
Там, где прошлое плюс
будущее вдвоем
бьют баклуши, творя
настоящее, вкус
диктует массам объем.
И отсюда -- моря.
Скорость по кличке "свет",
белый карлик, квазар
напоминают нерях;
то есть пожар, базар.
Материя же -- эстет,
и ей лучше в морях.
Любое из них -- скорей
слепок времени, чем
смесь катастрофы и
радости для ноздрей,
или -- пир диадем,
где за столом -- свои.
Собой превращая две
трети планеты в дно,
море -- не лицедей.
Вещью на букву "в"
оно говорит: оно --
место не для людей.
Тем более если три
четверти. Для волны
суша -- лишь эпизод,
а для рыбы внутри --
хуже глухой стены:
тот свет, кислород, азот.
При расшифровке "вода",
обнажив свою суть,
даст в профиль или в анфас
"бесконечность-о-да";
то есть, что мир отнюдь
создан не ради нас.
Не есть ли вообще тоска
по вечности и т. д.,
по ангельскому крылу --
инерция косяка,
в родной для него среде
уткнувшегося в скалу?
И не есть ли Земля
только посуда? Род
пиалы? И не есть ли мы,
пашущие поля,
танцующие фокстрот,
разновидность каймы?
Звезды кивнут: ага,
бордюр, оторочка, вязь
жизней, которых счет
зрения отродясь
от громокипящих га
моря не отвлечет.
Им виднее, как знать.
В сущности, их накал
в космосе объясним
недостатком зеркал;
это легче понять,
чем примириться с ним.
Но и моря, в свой черед,
обращены лицом
вовсе не к нам, но вверх,
ценя их, наоборот,
как выдуманной слепцом
азбуки фейерверк.
Оказываясь в западне
или же когда мы
никому не нужны,
мы видим моря вовне,
больше беря взаймы,
чем наяву должны.
В облике многих вод,
бегущих на нас, рябя,
встающих там на дыбы,
мнится свобода от
всего, от самих себя,
не говоря -- судьбы.
Если вообще она
существует -- и спор
об этом сильней в глуши --
она не одушевлена,
так как морской простор
шире, чем ширь души.
Сворачивая шапито,
грустно думать о том,
что бывшее, скажем, мной,
воздух хватая ртом,
превратившись в ничто,
не сделается волной.
Но ежели вы чуть-чуть
мизантроп, лиходей,
то вам, подтянув кушак,
приятно, подставив ей,
этой свободе, грудь,
сделать к ней лишний шаг.
1994
Объяснение в любви
...И обращается он к милой:
Люби меня за то, что силой
И красотой не обделен.
Не обделен, не обездолен,
В поступках - тверд, а в чувствах - волен,
За то, что молод, но умен.
Люби меня за то хотя бы,
За что убогих любят бабы,
Всем сердцем, вопреки уму, -
Люби меня за то хотя бы,
Что некрасивый я и слабый,
И не пригодный ни к чему.
Александр Межиров
РАССЫПАЮЩАЯ ЗВЕЗДЫ
Не всегда чужда ты и горда
И меня не хочешь не всегда,
Тихо, тихо, нежно, как во сне,
Иногда приходишь ты ко мне.
Надо лбом твоим густая прядь,
Мне нельзя ее поцеловать,
И глаза большие зажжены
Светами магической луны.
Нежный друг мой, беспощадный враг,
Так благословен твой каждый шаг,
Словно по сердцу ступаешь ты,
Рассыпая звезды и цветы.
Я не знаю, где ты их взяла,
Только отчего ты так светла
И тому, кто мог с тобой побыть,
На земле уж нечего любить?
Н. С. Гумилев
Любовь - беспричинность
Любовь - беспричинность. Бессмысленность даже, пожалуй.
Любить ли за что - нибудь ? Любится - вот и люблю.
Любовь уподоблена тройке, взбешенной и шалой,
Стремящей меня к отплывающему кораблю.
Куда? Ах, неважно. Мне нравятся рейсы без цели.
Цветенье магнолий... Блуждающий , может быть, лед...
Лети , моя тройка, летучей дорогой метели
Туда, где корабль свой волнистый готовит полет!
Топчи, моя тройка, анализ, рассудочность, чинность!
Дымись, кружевным, пенно - пламенным белым огнем!
Зачем? Беззачемно! Мне сердце пьянит беспричинность!
Корабль отплывает куда - то. Я буду на нем!
Игорь Северянин
1919
Подтверждается дым из трубы
стариками, живущими в доме.
Подтверждается правда судьбы --
человеком с монеткой в ладони.
Точно так же движенье души,
что сродни умолкающей ноте,
замирающей в общей тиши,
подтверждает движение плоти.
Так и смерть, растяжение жил,
-- не труды и не слава поэта --
подтверждает, что все-таки жил,
делал тени из ясного света.
Точно так же бросок иль рывок
подтвержден неотступною тенью.
Так и жизнь -- подтверждает кивок
в толчее, -- человеку -- виденью...
август 1963
Так ждать, чтоб даже память вымерла,
Чтоб стал непроходимым день,
Чтоб умирать при милом имени
И догонять чужую тень,
Чтоб не довериться и зеркалу,
Чтоб от подушки утаить,
Чтоб свет своей любви и верности
Зарыть, запрятать, затемнить,
Чтоб пальцы невзначай не хрустнули,
Чтоб вздох и тот зажать в руке.
Так ждать, чтоб, мертвый, он почувствовал
Горячий ветер на щеке.
Илья Эренбург
1912
serg1969
02.08.2010, 13:04
Среди связок
В горле комом теснится крик,
Но настала пора,
И тут уж кричи, не кричи,
Лишь потом
Кто-то долго не сможет забыть,
Как, шатаясь, бойцы
Об траву вытирали мечи.
И как хлопало крыльями
Черное племя ворон,
Как смеялось небо,
А потом прикусило язык.
И дрожала рука
У того, кто остался жив,
И внезапно в вечность
Вдруг превратился миг.
И горел
Погребальным костром закат,
И волками смотрели
Звезды из облаков.
Как, раскинув руки,
Лежали ушедшие в ночь,
И как спали вповалку
Живые, не видя снов...
А "жизнь" - только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть...
Эй! А кто будет петь,
Если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать........
Виктор Цой
serg1969
02.08.2010, 13:17
NEMO
Пока я был никто, не обитал нигде,
примерно лет от двух до трёх,
я наслаждался тем, что никакой вражде
не захватить меня врасплох.
Любой в ту пору шторм, иных сбивавший с ног,
не досадил бы мне, заметь.
И ни один гарпун тогда меня не мог
(не говорю - пронзить) задеть.
Тогда любая власть, любой творя эдем,
не причиняла мне вреда.
Ведь я же был никто. И потому никем
не назывался я. О да.
Именовался я не вожаком вояк,
не завсегдатаем таверн.
Я тёзкой был тому, кого в подводный мрак
отправил странствовать Жюль Верн.
Была недвижна зыбь, невысока волна.
И мог ли думать я тогда,
что мне ещё тонуть, не достигая дна,
в стихии злейшей, чем вода.
Была надёжна ночь (пока я слыл ничем),
как дверь, закрытая на ключ.
И только лунный шар, как водолазный шлем,
незряче пялился из туч.
А предстояло мне не по лазури плыть
на зов луны, волны, струны,
но рыть болотный торф и чужеземцем слыть
на языке любой страны.
Вдали от райских рощ, где дышат лавр и мирт,
считать отечество тюрьмой
и бормотать в сердцах «какой невкусный спирт»,
лечась от холода зимой.
И повергаться ниц, теряя нюх и слух,
когда случится вдруг узреть,
как стая синих птиц клюёт зелёных мух
(лечась от голода, заметь).
Перебираться вскачь по разводным мостам,
спасаясь из огней в огни.
И перебраться прочь, и оказаться там,
где чужеземцы лишь одни.
Где никакой за мной не уследит Кусто,
где не видна блесна ничья.
Я раньше был никем. Я и теперь никто.
Но только знающий, кто я.
А далеко вдали, где в роще бьёт родник
и дышат мирт и лавр и клён,
уже пустился вплавь мой молодой двойник,
ещё не знающий, кто он.......
Михаил Щербаков
В темноте у окна,
на краю темноты
полоса полотна
задевает цветы.
И, как моль, из угла
устремляется к ней
взгляд, острей, чем игла,
хлорофилла сильней.
Оба вздрогнут -- но пусть:
став движеньем одним,
не угроза, а грусть
устремляется к ним,
и от пут забытья
шорох век возвратит:
далеко до шитья
и до роста в кредит.
Страсть -- всегда впереди,
где пространство мельчит.
Сзади прялкой в груди
Ариадна стучит.
И в дыру от иглы,
притупив острие,
льются речки из мглы,
проглотившей ее.
Засвети же свечу
или в лампочке свет.
Темнота по плечу
тем, в ком памяти нет,
кто, к минувшему глух
и к грядущему прост,
устремляет свой дух
в преждевременный рост.
Как земля, как вода
под небесною мглой,
в каждом чувстве всегда
сила жизни с иглой.
И, невольным объят
страхом, вздрогнет, как мышь,
тот, в кого ты свой взгляд
из угла устремишь.
Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты
в этом доме ночном,
где скрывает окно,
словно скатерть с пятном
темноты, полотно.
Ставь на скатерть стакан,
чтоб он вдруг не упал,
чтоб сквозь стол-истукан,
словно соль, проступал,
незаметный в окно,
ослепительный Путь --
будто льется вино
и вздымается грудь.
Ветер, ветер пришел,
шелестит у окна.
Укрывается ствол
за квадрат полотна.
И трепещут цветы
у него позади
на краю темноты,
словно сердце в груди.
Натуральная тьма
наступает опять,
как движенье ума
от метафоры вспять,
и сиянье звезды
на латуни осей
глушит звуки езды
по дистанции всей.
1961
Юрий Аврех.
Научи меня, Господи, жить
И по водам ходить, как по снегу.
Хоть повязкой глаза завяжи,
А потом развяжи, чтобы небо
Вдруг увидеть и все полюбить.
Никого, ничего не бояться,
Научи меня, Господи, жить,
Если жизнь может вмиг оборваться.
Сделай так, чтобы избранным быть,
А не гостем, пришедшим незваным.
А усну, пусть приснятся каштаны,
И любовь, и далекие страны.
Научи меня, Господи, жить.
NorthWind
02.08.2010, 13:52
ДО ДНА
Тебя приветствую, мое поражение,
тебя и победу я люблю равно;
на дне моей гордости лежит смирение,
и радость, и боль — всегда одно.
Над водами, стихнувшими в безмятежности
вечера ясного, — все бродит туман;
в последней жестокости — есть бездонность нежности,
и в Божией правде — обман.
Люблю я отчаяние мое безмерное,
нам радость в последней капле дана.
И только одно здесь я знаю верное:
надо каждую чашу пить до дна.
1901
Зинаида Гиппиус
Около океана, при свете свечи; вокруг
поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной.
Ввечеру у тела, точно у Шивы, рук,
дотянуться желающих до бесценной.
Упадая в траву, сова настигает мышь,
беспричинно поскрипывают стропила.
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то, что было.
Пахнет свежей рыбой, к стене прилип
профиль стула, тонкая марля вяло
шевелится в окне; и луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.
1975
Selena513
02.08.2010, 14:03
ах, какое же было лето
в те далекие тридцать два!
как слетали с орбит планеты,
с плеч – ненужная голова!
как она распахнула двери
торопливым «входи, входи!»,
как рискнула любить и верить
сладким снам на его груди...
нет, она не расскажет внукам,
поправляя седую прядь,
как соседи, добавив звука
теле-монстру, ворчали «*****»,
как звенел между ними воздух
хит-парадом небесных тел,
как плясали лезгинку звезды,
когда он на нее смотрел,
как сбивалось его дыханье
ароматом ее волос,
как последним ночным свиданьем
все внезапно оборвалось…
нет, и он промолчит угрюмо,
вспоминая ее лицо,
как о ней лишь ночами думал,
в пальцах тесное сжав кольцо,
как звонил ей: «ты жди, я буду!»,
как она повторяла «да,
да, любимый», стонал сквозь зубы,
но не выбрал ее тогда,
как к зиме увядали розы –
что ж, не вечно же им цвести…
и как стало однажды поздно
для стотысячного «прости».
Осень -- хорошее время, если вы не ботаник,
если ботвинник паркета ищет ничью ботинок:
у тротуара явно ее оттенок,
а дальше -- деревья как руки, оставшиеся от денег.
В небе без птиц легко угадать победу
собственных слов типа "прости", "не буду",
точно считавшееся чувством вины и модой
на темно-серое стало в конце погодой.
Все станет лучше, когда мелкий дождь зарядит,
потому что больше уже ничего не будет,
и еще позавидуют многие, сил избытком
пьяные, воспоминаньям и бывшим душевным пыткам.
Остановись, мгновенье, когда замирает рыба
в озерах, когда достает природа из гардероба
со вздохом мятую вещь и обводит оком
место, побитое молью, со штопкой окон.
1995
Мужской взгляд
Тpи фyнта пpавды,
Пyд коваpства.
Тpи гpамма веpности,
Пyд зла.
Hахальства - десять килогpаммов,
Пpитвоpства двадцать два ведpа.
Одна восьмая гpамма чести,
И постоянства один гpамм.
К мyжчинам жадности тонн двести,
Тpи тонны жадности к деньгам.
Тепеpь сложить все это вместе,
Добавить дypи тpи ведpа.
Поставить все в пpохладном месте,
И вот вам : женская дyша!
Тысячи дней и бессонных ночей,
Боль в глубине и улыбка снаружи..
Фразы, как свет миллиона свечей:
- Ты так нужна мне!…
- И ты мне нужен…
Теплом согревают простые слова,
Голос срывается, будто простужен..
Все забываем, услышав едва:
- Ты так нужна мне! …
- И ты мне нужен…
Нужность друг другу- хранит, будто щит.
Снег в январе и октябрьские лужи
Мы не заметим, покуда звучит:
- Ты так нужна мне !…
- И ты мне нужен…
Тяжесть на сердце, пуста голова,
Льдом покрываемся словно в стужу..
Раны наносят слова без ножа:
- Ты не нужна мне!…
- И ты мне не нужен!…
Главная ценность – простить и понять,
Даже когда нас обида закружит.
Словами мы можем друг друга обнять:
- Ты так нужна мне! …
- И ты мне нужен…
Подарок судьбы мы в душе сохраним,
Как ожерелье из тысяч жемчужин,
Два сердца вдруг станут горячим одним:
- Как ты нужна мне!…
- И ты мне нужен…
Утреннее, еще сонное
Доброе утро тебе, любовь моя, здравствуй... ты выспался, мой родной?..
Шепот, дыхание чуть неровное... Время, священное тишиной,
Ты замечаешь, слегка касается розовой кистью оконных рам.
Солнце, как писаная красавица, входит, собой освещая храм
Неба, затерянного за складками зданий немерянной вышины.
Ветер пропитан до боли сладкими пряными запахами весны
Даже печаль моя неотлучная скрылась - пылинкой в шальных лучах.
Самое-самое в мире лучшее - жмуриться у твоего плеча...
Алина Марк
Не то Вам говорю, не то
твержу с гримасой неуместной.
Рассудок мой что решето,
а не сосуд с водой небесной.
В худую пору взялся я
расписываться в чувстве чистом, --
полна сейчас душа моя
каким-то сором ненавистным.
Простите описанье чувств,
фальшивую и злую ноту,
всю болтовню, но больше -- грусть,
за матушку ее -- длинноту.
Простите, что разверз сей хлев
пред Вами, Господи, простите.
Как будто, ног не отерев,
я в дом влезал... И не грустите:
ведь я-то помню свой оскал,
а также цену рифмованью,
а также все, что здесь искал
в грошовом самобичеваньи.
О не жалейте Ваших слов
о нас. Вы знаете ли сами,
что неубыточно любовь
делить Вам можно с небесами.
1962
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Недотрога, тихоня в быту,
Ты сейчас вся огонь, вся горенье,
Дай запру я твою красоту
В темном тереме стихотворенья.
Посмотри, как преображена
Огневой кожурой абажура
Конура, край стены, край окна,
Наши тени и наши фигуры.
Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по-турецки.
Все равно, на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по-детски.
Замечтавшись, ты нижешь на шнур
Горсть на платье скатившихся бусин.
Слишком грустен твой вид, чересчур
Разговор твой прямой безыскусен.
Пошло слово любовь, ты права.
Я придумаю кличку иную.
Для тебя я весь мир, все слова,
Если хочешь, переименую.
Разве хмурый твой вид передаст
Чувств твоих рудоносную залежь,
Сердца тайно светящийся пласт?
Ну так что же глаза ты печалишь?
Борис Пастернак
1956
Зажегся свет. Мелькнула тень в окне.
Распахнутая дверь стены касалась.
Плафон качнулся. Но темней вдвойне
тому, кто был внизу, все показалось.
Была почти полночная пора.
Все лампы, фонари -- сюда сбежались.
Потом луна вошла в квадрат двора,
и серебро и желтый свет смешались.
Свет засверкал. Намек на сумрак стерт.
Но хоть обрушь прожекторов лавину,
а свет всегда наполовину мертв,
как тот, кто освещен наполовину.
1963
В лоб целовать - заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать - бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать - водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать - память стереть.
В лоб целую.
Марина Цветаева
5 июня 1917
Росток, листок и лепесток
И солнца утренний поток --
Роса в траве -- пчела иль две --
Едва заметный ветерок
И я -- цветок.
Эмили Дикинсон
Перевод Л. Ситника
Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт.
Сушатся сети -- родственницы простыней.
Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч.
Синий залив пытается стать синей.
Чайка когтит горизонт, пока он не затвердел.
После восьми набережная пуста.
Синева вторгается в тот предел,
за которым вспыхивает звезда.
1994
Она доросла до того, чтобы, бросив
Игрушки, что стали ей не нужны,
Принять почетную должность
Женщины и жены.
И если о чем-то она скучает --
О прежних днях, о тоске,
О первых надеждах или о злате,
Истончившемся на руке,
Она об этом молчит -- как море,
Что прячет чудовищ и жемчуга,
И только сама она знает --
Как она глубока.
Эмили Дикинсон
Перевод Л. Ситника
Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.
Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.
Я рад бы лечь рядом с тобою, но это -- роскошь.
Если я лягу, то -- с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.
Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.
1993
Полно очарованья
Лицо, что полускрыто —
Вуаль откинув, Облика
Приоткрывать секреты
Дерзают редко Дамы –
Вдруг волшебство уйдет?
Незавершенность образа —
Для Взглядов — словно мед...
Эмили Дикинсон
перевод Анатолия Кудрявицкого
-- Что ты делаешь, птичка, на черной ветке,
оглядываясь тревожно?
Хочешь сказать, что рогатки метки,
но жизнь возможна?
-- Ах нет, когда целятся из рогатки,
я не теряюсь.
Гораздо страшнее твои догадки;
на них я и озираюсь.
-- Боюсь, тебя привлекает клетка,
и даже не золотая.
Но лучше петь сидя на ветке; редко
поют, летая.
-- Неправда! Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак -- бесчеловечность.
И здесь я -- дома.
1993
Отрывок
На вас не поднимается рука.
И я едва ль осмелюсь говорить,
каким еще понятием греха
сумею этот сумрак озарить.
Но с каждым днем все более, вдвойне,
во всем себя уверенно виня,
беру любовь, затем что в той стране
вы, знаю, отвернетесь от меня.
14 августа 1962
Бабич Глеб
Осень. Ровно в восемь.
Тонким лезвием меж лопаток,
Ровно в восемь, щекочет осень.
«Ты мечтал полетать когда-то? –
Подоспела очередь, просим.
Будешь главным в моем спектакле,
Будет роль у тебя недлинной.
Хочешь - крылья из рыжей пакли?
Хочешь – небо из серой глины?
Воздух, выклеенный из дыма,
И скала твоя – старый ящик.
Только вот высота, любимый,
Будет полной и настоящей.
Остальное сыграешь честно,
И овации, напоследок.
Неужели тебе не лестно? –
Хоть и странная, но победа!»
Дождевыми глазами глядя,
Усмехается хитро осень.
Тонким лезвием душу гладит,
И ответа, увы, не просит.
И вокруг ни добра не лиха –
То ли небылью, то ли былью.
Я под взглядом дождливым тихо
Надеваю из пакли крылья.
Там, наверху, достают из коробки декабрь -
Крошится лёгкой крупой пенопласт упаковки;
Стылый асфальт полирует метельной пуховкой
Стайка танцовщиц Дега - серпантин "Па-де-катр"...
Там, наверху, к Рождеству обновляют декор -
Тонкого бра полукруг так светло-перламутров,
Хрупким леденчиком тает меж сумерек утро;
Под фонарями искрит обливной коленкор.
Там, наверху, куда снова взлетает душа,
С хрустом затылок и локти назад запрокинув, -
В доме фантомном, что так ненадолго покинут,
Скоро премьера. И пьеска-наив - хороша...
Елена Гуляева
ПОЖАРЫ
Широко, необозримо,
Грозной тучею сплошной,
Дым за дымом, бездна дыма
Тяготеет над землей.
Мертвый стелется кустарник,
Травы тлятся, не горят,
И сквозит на крае неба
Обожженных елей ряд.
На пожарище печальном
Нет ни искры, дым один,-
Где ж огонь, злой истребитель,
Полномочный властелин?
Лишь украдкой, лишь местами,
Словно красный зверь какой,
Пробираясь меж кустами,
Пробежит огонь живой!
Но когда наступит сумрак,
Дым сольется с темнотой,
Он потешными огнями
Весь осветит лагерь свой.
Пред стихийной вражьей силой
Молча, руки опустя,
Человек стоит уныло,
Беспомощное дитя.
Ф.И.Тютчев
16 июля 1868
serg1969
02.08.2010, 21:00
О женщина, закрытая для слов,
С которой мы так сладко непохожи,
Дай прорасти мне тысячью цветов,
Дай прорасти на изумленной коже,
Переступи немыслимый порог,
Где дышит все расплывчато-неровно,
И я услышу этот долгий вздрог
Огромных крыльев бабочки огромной.
Тысячеустый отклик в глубине,
Отдельно существующий от тела
На дне ночном и на небесном дне,
Как белая на черном хризантема.
Как белое двукрылье над тобой,
Как белое плечо над лампой голой,
Любовь запомнит, что она – любовь,
Не ведая стыда, не зная пола.
Не ощущая лета и зимы
Она запомнит контрабанду страсти,
Она запомнит жизнь, где будем мы
Так счастливы с тобой и так несчастны......
Юлия Листвицкая
Я проснулся от крика чаек в Дублине.
На рассвете их голоса звучали
как души, которые так загублены,
что не испытывают печали.
Облака шли над морем в четыре яруса,
точно театр навстречу драме,
набирая брайлем постскриптум ярости
и беспомощности в остекленевшей раме.
В мертвом парке маячили изваяния.
И я вздрогнул: я -- дума, вернее -- возле.
Жизнь на три четверти -- узнавание
себя в нечленораздельном вопле
или -- в полной окаменелости.
Я был в городе, где, не сумев родиться,
я еще мог бы, набравшись смелости,
умереть, но не заблудиться.
Крики дублинских чаек! конец грамматики,
примечание звука к попыткам справиться
с воздухом, с примесью чувств праматери,
обнаруживающей измену праотца --
раздирали клювами слух, как занавес,
требуя опустить длинноты,
буквы вообще, и начать монолог свой заново
с чистой бесчеловечной ноты.
1990
serg1969
02.08.2010, 21:22
И имя твое, словно старая песня,
Приходит ко мне. Кто его запретит?
Кто его перескажет? Мне скучно и тесно
В этом мире уютном, где тщетно горит
В керосиновых лампах огонь Прометея -
Опаленными перьями фитилей...
Подойди же ко мне. Наклонись. Пожалей!
У меня ли на сердце пустая затея,
У меня ли на сердце полынь да песок,
Да охрипшие ветры!
Послушай, подруга,
Полюби хоть на вьюгу, на этот часок,
Я к тебе приближаюсь. Ты, может быть, с юга.
Выпускай же на волю своих лебедей, -
Красно солнышко падает в синее море
И - за пазухой прячется ножик-злодей,
И - голодной собакой шатается горе...
Если все, как раскрытые карты, я сам
На сегодня поверю - сквозь вихри разбега,
Рассыпаясь, летят по твоим волосам
Вифлеемские звезды российского снега....
Павел Васильев
САУНА
Об испытаньях прежних
не вспоминай пока что...
Ты —
в сауне.
Ты — грешник.
И потому —
покайся!
Вживайся оробело
в блаженство
и мученье...
Но если это —
пекло,
куда девались
черти?..
Жара,
жарынь,
жарища,
не утихая, стелется.
Она теперь
царица!
Она
всему
владелица!
Она
погодой вертит.
А здесь,
в горниле
сауны,
из флоры —
только веник,
и только я —
из фауны.
И не хватает воздуха.
И дышишь —
как воруешь.
Но — тут же надо —
в озеро!..
А сможешь?
А не струсишь?..
Наверное,
сумею.
Конечно же,
не струшу.
Сейчас я чуть помедлю
и выбегу
наружу!
Ведь мы, во всяком случае,
в своем существовании
и кипятками
варены!
И холодами
кручены!
Все в жизни
повторяется.
И в нас
уже
вколочено:
в холодное!
В горячее!
В горячее!
В холодное!
Роберт Рождественский
1964
Родителям
Я нарисую теплые края,
Я нарисую искренние лица.
Лишь для того, чтобы от всех людей
Ну, хоть какой-то совести добиться.
Я не могу сказать, как было раньше
И спорить не хочу о том, что есть сейчас.
Я просто вас прошу - друг друга уважайте
И хоть немного думайте о нас.
Не буду обобщать, грести всех под одну гребенку,
Но все родители должны не забывать
О том, как уделить внимание ребенку.
Да, выросли давно мы из тех лет,
Когда в любви и нежности нуждались,
Но вы - родители должны не забывать,
Что ведь в душе мы все еще детьми остались.
И дело не в игрушках, книгах и питании,
А в обыкновенном человеческом внимании.
Прошу, не забывайте вы о детях,
Пусть даже взрослые сейчас уже они.
Поймите правильно, ведь всем на этом свете
Порой не достает родительской любви!
serg1969
02.08.2010, 21:38
РОМАНС НА МОСТУ
Стою под дождем на высоком мосту
И знаю, что все это было когда-то:
Бьет дождь по воде, и не видно заката,
И серые строки летят в пустоту.
Еще улыбались в тональности «фа»
Застенчивый вздор и заблудшая дата...
Бьет дождь по воде, и не видно заката,
И тонет в тумане вторая строфа.
Еще над рекой шелестят имена,
Теряясь вдоль набережных виновато.
Бьет дождь по воде, и не видно заката,
И зябко подумать, что это весна.
Стою под дождем, расплываясь в тоске,
И помню, что все это было когда-то:
Бьет дождь по воде, и не видно заката,
И сердце уносится вниз по реке......
Марк Фрейдкин
Море гораздо разнообразнее суши.
Интереснее, чем что-либо.
Изнутри, как и снаружи. Рыба
интереснее груши.
На земле существуют четыре стены и крыша.
Мы боимся волка или медведя.
Медведя, однако, меньше и зовем его "Миша".
А если хватит воображенья -- "Федя".
Ничего подобного не происходит в море.
Кита в его первозданном, диком
виде не трогает имя Бори.
Лучше звать его Диком.
Море полно сюрпризов, некоторые неприятны.
Многим из них не отыскать причины;
ни свалить на Луну, перечисляя пятна,
ни на злую волю женщины или мужчины.
Кровь у жителей моря холодней, чем у нас; их жуткий
вид леденит нашу кровь даже в рыбной лавке.
Если б Дарвин туда нырнул, мы б не знали "закона джунглей"
либо -- внесли бы в оный свои поправки.
1976
НЕ СПЕШИ
Ты спеши, ты спеши ко мне
Если я один, если трудно мне.
Если я, словно в страшном сне,
Если тень беды в моем окне.
Ты спеши, когда обидят вдруг,
Ты спеши, когда мне нужен друг,
Ты спеши, когда грущу в тиши,
Ты спеши, ты спеши!
Не спеши, не спеши, когда
Мы с тобой вдвоем и вдали беда,
Скажут "да" листья и вода,
Звезды, и огни, и поезда...
Не спеши, когда глаза в глаза,
Не спеши, когда спешить нельзя,
Слушай ночь, замри и не спеши,
Не спеши, не спеши...
Евгений Евтушенко
Под раскидистым вязом, шепчущим "че-ше-ще",
превращая эту кофейню в нигде, в вообще
место -- как всякое дерево, будь то вяз
или ольха -- ибо зелень переживает вас,
я, иначе -- никто, всечеловек, один
из, подсохший мазок в одной из живых картин,
которые пишет время, макая кисть
за неимением, верно, лучшей палитры в жисть,
сижу, шелестя газетой, раздумывая, с какой
натуры все это списано? чей покой,
безымянность, безадресность, форму небытия
мы повторяем в летних сумерках -- вяз и я?
1988
NorthWind
02.08.2010, 22:00
14 ДЕКАБРЯ 1918 ГОДА
Ужель прошло - и нет возврата?
В морозный день, заветный час,
Они, на площади Сената,
Тогда сошлися в первый раз.
Идут навстречу упованью,
К ступеням Зимнего крыльца...
Под тонкою мундирной тканью
Трепещут жадные сердца.
Своею молодой любовью
Их подвиг режуще-остер,
Но был погашен их же кровью
Освободительный костер.
Минули годы, годы, годы...
А мы все там, где были вы.
Смотрите, первенцы свободы:
Мороз на берегах Невы!
Мы - ваши дети, ваши внуки...
У неоправданных могил,
Мы корчимся все в той же муке,
И с каждым днем все меньше сил.
И в день декабрьской годовщины
Мы тени милые зовем.
Сойдите в смертные долины,
Дыханьем вашим - оживем.
Мы, слабые, - вас не забыли,
Мы восемьдесят страшных лет
Несли, лелеяли, хранили
Ваш ослепительный завет.
И вашими пойдем стопами,
И ваше будем пить вино...
О, если б начатое вами
Свершить нам было суждено!
14 декабря 1909, Санкт-Петербург
Она. Непревзойденная З.Н. Гиппиус
serg1969
02.08.2010, 22:06
Эта музыка, это быть может, -
Это легкий летит шепоток
В золотое легато дорожек,
Под лоток, под кусток, под мосток.
Это птичьи права и синичьи
Голоса, и прожиточный свет,
Заглаголье твое, заресничье,
Плач и пламень укрывчивых лет.
Все наречья тоски и блаженства,
Эолийские листья в окне
И волнение лучшей из женщин,
На закате пришедшей ко мне.
От мерцанья любимого локтя
Так кружится моя голова,
И дрожит распростертая охра,
Под ногой, ни мертва, ни жива.
...Эта музыка тоже продрогла,
Как продрогли слова и трава..........
Юлия Листвицкая
Это -- ряд наблюдений. В углу -- тепло.
Взгляд оставляет на вещи след.
Вода представляет собой стекло.
Человек страшней, чем его скелет.
Зимний вечер с вином в нигде.
Веранда под натиском ивняка.
Тело покоится на локте,
как морена вне ледника.
Через тыщу лет из-за штор моллюск
извлекут с проступившем сквозь бахрому
оттиском "доброй ночи" уст,
не имевших сказать кому.
1975
ЗАКЛИНАНИЕ
Весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.
Пусть я не там с тобой, а где-то вне,
такой далекий, как в другой стране,—
на длинной и прохладной простыне
покойся, словно в море на спине,
отдавшись мягкой медленной волне,
со мной, как с морем, вся наедине.
Я не хочу, чтоб думала ты днем.
Пусть день перевернет все кверху дном,
окурит дымом и зальет вином,
заставит думать о совсем ином.
О чем захочешь, можешь думать днем,
а ночью — только обо мне одном.
Услышь сквозь паровозные свистки,
сквозь ветер, тучи рвущий на куски,
как надо мне, попавшему в тиски,
чтоб в комнате, где стены так узки,
ты жмурилась от счастья и тоски,
до боли сжав ладонями виски.
Молю тебя — в тишайшей тишине,
или под дождь, шумящий в вышине,
или под снег, мерцающий в окне,
уже во сне и все же не во сне —
весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.
Евгений Евтушенко
1960
Если что-нибудь петь, то перемену ветра,
западного на восточный, когда замерзшая ветка
перемещается влево, поскрипывая от неохоты,
и твой кашель летит над равниной к лесам Дакоты.
В полдень можно вскинуть ружью и выстрелить в то, что в поле
кажется зайцем, предоставляя пуле
увеличить разрыв между сбившемся напрочь с темпа
пишущим эти строки пером и тем, что
оставляет следы. Иногда голова с рукою
сливаются, не становясь строкою,
но под собственный голос, перекатывающийся картаво,
подставляя ухо, как часть кентавра.
1975
Молодая пешеход
02.08.2010, 22:28
О. Б.
Через два года
высохнут акации,
упадут акции,
поднимутся налоги.
Через два года
увеличится радиация.
Через два года.
Через два года.
Через два года
истреплются костюмы,
перемелем истины,
переменим моды.
Через два года
износятся юноши.
Через два года.
Через два года.
Через два года
поломаю шею,
поломаю руки,
разобью морду.
Через два года
мы с тобой поженимся.
Через два года.
Через два года.
1959
---
Да простит мне уважаемая общественность мою дремучесть... а кто такая О.Б.? И - случилось ли что-нибудь знаковое через два года? :)
Я не знаю. Донжуанский список у Иосифа Александровича был не самый короткий, но Марина Басманова была одна единственная.
Я не философ. Нет, я не солгу.
Я старый человек, а не философ,
хотя я отмахнуться не могу
от некоторых бешеных вопросов.
Я грустный человек, и я шучу
по-своему, отчасти уподобясь
замку. А уподобиться ключу
не позволяет лысина и совесть.
Пусть те правдоискатели, что тут
не в силах удержаться от зевоты,
себе по попугаю заведут,
и те цедить им будут анекдоты.
Вот так же, как в прогулке нагишом,
вот так -- и это, знаете, без смеха --
есть что-то первобытное в большом
веселии от собственного эха.
Серьезность, к сожалению, не плюс.
Но тем, что я презрительно отплюнусь,
я только докажу, что не стремлюсь
назад, в глубокомысленную юность.
Так зрелище, приятное для глаз,
башмак заносит в мерзостную жижу.
Хоть пользу диалектики как раз
в удобстве ретроспекции я вижу.
Я не гожусь ни в дети, ни в отцы.
Я не имею родственницы, брата.
Соединять начала и концы
занятие скорей для акробата.
Я где-то в промежутке или вне.
Однако я стараюсь, ради шутки,
в действительности стоя в стороне,
настаивать, что "нет, я в промежутке"...
1964
blagoroden_don
02.08.2010, 23:51
Я не знаю. Донжуанский список у Иосифа Александровича был не самый короткий, но Марина Басманова была одна единственная.
С Басмановой он познакомился 2 января 1962-го года.
Из знаковых ,пожалуй,знакомство в августе 1961-го с Ахматовой.
blagoroden_don
03.08.2010, 06:11
Мне больно от того, что я не тот
кому всегда дано и не отнято;
мне ранит сердце каждый анекдот
про недруга не меньше, чем про брата.
О мне пояху пьющие вино,
смеяхуся жующие чизбУргер.
Мне кажется, что Богу всё равно,
ничто не интересно, кроме бури.
Мне кажется, что Бог неумолим;
такое дело - тьма в конце тоннеля.
Мы все умрём, умрём, а не успим,
мудрее всех Обломов и Емеля.
Я ничего не содержу в горсти
и ничего уже не обещаю.
Я не умею говорить "прости",
но я прощаю, Господи, прощаю
blagoroden_don
03.08.2010, 06:17
Тевтонские воинственные гонги
и англские дифтонги и трифтонги,
и франка авангардная гортань —
все вопияло громко о победе,
и бледный Рим при звуках чуждой меди
считал свой пульс и думал: «Дело дрянь».
А позади, в обозах, при слиянье
Донца и Дона, смутные славяне
замешкались, остались позади.
Их Скотий Бог под выпуклыми лбами
нашептывал горячими губами:
«Построй здесь домик. Садик посади».
Несутся ввысь стальные эскадрильи.
И Рим, как Лир, страшится Гонерильи,
а Византия царственно черства.
Кровавый пар клубится по-над лугом.
Мальчишка-гунн, вооружившись луком,
нас добивает, так, из озорства.
День кончился, как если бы она
была жива и, сидя у окна,
глядела на садящееся в сосны
светило угасающего дня
и нe хотела зажигать огня,
а вспышки яркие морозной оспы
в стекле превосходили Млечный Путь,
и чай был выпит, и пора уснуть...
День кончился, как делали все дни
ее большой и невыносимой жизни,
и солнце село, и в стекле зажглись не
соцветья звезд, но измороси; ни
одна свеча не вспыхнула, и чай
был выпит, и, задремывая в кресле,
ты пробуждался, вздрагивая, если
вдруг половица скрипнет невзначай.
Но то был скрип, не вызванный ничьим
присутствием; приходом ли ночным,
уходом ли. То был обычный скрип
рассохшегося дерева, чей возраст
дает возможность самому
поскрипывать, твердя, что ни к чему
ни те, кто вызвать этот звук могли б,
ни тот, кто мог расслышать этот возглас.
День кончился. И с точки зренья дня
все было вправду кончено. А если
что оставалось -- оставалось для
другого дня, как если бы мы влезли,
презрев чистописанье, на поля,
дающие нам право на длинноту,
таща свой чай, закаты, вензеля
оконной рамы, шорохи, дремоту.
2
Она так долго прожила, что дни
теперь при всем своем разнообразье
способны, вероятно, только разве
то повторять, что делали они
при ней.
1966
Светлана Барихновская
Скорый поезд судьбы нас везет только в общих вагонах
По дороге, что жизнь проложила в один лишь конец.
Сколько встреч и разлук на вокзальных осталось перронах...
Перестуком колес отзываются ритмы сердец.
Скорый поезд мечты. Как попасть на него мы стремимся,
Забывая, что негде купить нам заветный билет.
Контролеров небесных не слушаем и не боимся.
И на ощупь в туннеле находим мерцающий свет.
Скорый поезд надежд. Без него путешествовать сложно.
Синей птицею счастья нам видится город вдали.
Без иллюзий и веры пройти этот путь невозможно.
Окрыленный надеждой, наш поезд стартует с земли...
Скорый поезд души - самый светлый состав, самый скорый.
Откликаясь мгновенно, спешит - неотложкой - помочь.
Здесь, на окнах больших, не бывают опущены шторы,
И не гаснет свеча даже в самую длинную ночь.
Скорый поезд любви. Пересадка в него так желанна.
На подножку его успеваем вскочить впопыхах.
И в купе на двоих нам уже не покажется странным,
Почему вдруг весь мир растворился в любимых глазах.
Скорый поезд любви, ожидания счастья земного,
Он стрелою летит по маршруту, что жизнью зовем.
Мы однажды поймем: от судьбы нам не надо иного -
Два билета всего. И весь путь - до конечной - вдвоем…
Полонина Ирина
Как просто можно отвернуться
И сделать вид, что очень занят:
- Себе дороже! Пусть буянят…
- Не наше дело... вдрызг напьются,
И никому прохода нету…
- А им что дерево, что тело…
Придурки ржали оголтело,
И прижигали сигаретой
Стволы березок и кромсали
Кору живую: «Был здесь Вовка!»
Все обходили их сторонкой,
Ускорив шаг, и дале… дале…
Беззвучно плакали березы,
Стекал их сок из глаз-разрезов,
Смеялись пьяные повесы
Над болью... Вот метаморфозы!
Мамаши рыхлые гуляли,
Заткнув пустышкой рот ребенку,
Чтоб не орал в коляске громко,
Пацан какой-то жал педали…
Пенсионер с сердечной жабой
Присел и корчился от боли...
- Во бл...! Напился, старый, что ли? -
Рыгнул верзила, шедший с бабой…
На лавке шамкали старушки
И мыли кости всем соседям,
Увлекшись легкою беседой,
Шли мимо девушки подружки…
Беззвучно плакали деревья,
Просили помощи очами,
И столько было в них печали!
Да кто деревьям-то поверит?
И не разверзлось в гневе небо,
Стоял июль, всем было жарко…
Гулял народ в аллеях парка,
Желая пива, зрелищ, хлеба…
Валерий Панин
Любимые уходят…
Не из дома,
а тихо исчезают из души…
Проклятый телефон в сердцах изломан
и не хотят писать карандаши!
Кому звонить?
Кому писать? - Все тщетно!
В пустой квартире эхом бродит звук.
В углы, как в паутину, незаметно
вползает одиночество-паук.
И вдруг поймешь - отчаянно и страшно,
что ты один…
один среди теней,
начнешь метаться в памяти вчерашней
и будет больно...
с каждым днем больней!
Настанет час, когда в тоске невольной,
отчаяньем весь мир разворошив,
ты крикнешь так, что станет сердцу больно:
«Не исчезай!
…Хотя бы из души…»
Юрий Шмидт
Слишком поздно
Мечта порой приходит слишком поздно,
Стремясь разрушить жизненный уклад.
Душа кричит, бушуют в сердце грозы,
Но разум возвращает нас назад.
И ты порой боишься все разрушить,
У жизни сбить неторопливый ритм.
Ты прячешь вглубь израненную душу,
А разум тебя учит и твердит:
«Забудь, отбрось ненужные страданья,
Жизнь устоялась, поздно все менять.
Мечты уйдут, как первое свиданье,
И ни к чему все рушить и ломать».
Наш разум не дает нам сердце слушать.
Начать сначала? А к чему придем?
Откроем перед кем-то свою душу?
А если пониманья не найдем?
И мы молчим, и снова в себе носим,
Свои надежды, смелые мечты.
Зачем же у судьбы мы что-то просим,
Боясь с собой переходить на «ты»?
ДАВНЫМ-ДАВНО
Давным-давно, еще до появленья,
я знал тебя, любил тебя и ждал.
Я выдумал тебя, мое стремленье,
моя печаль, мой верный идеал.
И ты пришла, заслышав ожиданье,
узнав, что я заранее влюблен,
как детские идут воспоминанья
из глубины покинутых времен.
Уверясь в том, что это образ мой,
что создан он мучительной тоскою,
я любовался вовсе не тобою,
а вымысла бездушною игрой.
Благодарю за смелое ученье,
за весь твой смысл, за все -
за то, что ты
была не только рабским воплощеньем,
не только точной копией мечты:
исполнена таких духовных сил,
так далека от всякого притворства,
как наглый блеск созвездий бутафорских
далек от жизни истинных светил;
настолько чистой и такой сердечной,
что я теперь стою перед тобой,
навеки покоренный человечной,
стремительной и нежной красотой.
Пускай меня мечтатель не осудит:
я радуюсь сегодня за двоих
тому, что жизнь всегда была и будет
намного выше вымыслов моих.
Ярослав Смеляков.
blagoroden_don
03.08.2010, 09:26
[I] О. Б.
---
Да простит мне уважаемая общественность мою дремучесть... а кто такая О.Б.? И - случилось ли что-нибудь знаковое через два года? :)
О.Б -это Ольга Игоревна Бродович,тогда студентка филфака ЛГУ,а ныне ректор Института иностранных языков
Все выдумал —
И друга и жену.
Придумал все —
Любовь и даже бога.
Но ты — превыше вымысла любого.
Не смог придумать лишь тебя одну.
Зато сумел все вымыслы прочесть
В глазах оттенка серо-голубого,—
И это выше вымысла любого,—
Люблю тебя такой, какая есть!
Александр Межиров
Соединение
Луна восходит на ночное небо
И, светлая, покоится влюбленно.
По озеру вечерний ветер бродит,
Целуя осчастливленную воду.
О, как божественно соединенье
Извечно созданного друг для друга!
Но люди, созданные друг для друга,
Соединяются, увы, так редко.
Николай Гумилев
Стансы городу
Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте увидать
мои слезы и жалкое горе.
Пусть меня отпоет
хор воды и небес, и гранит
пусть обнимет меня,
пусть поглотит,
мой шаг вспоминая,
пусть меня отпоет,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная.
Все умолкнет вокруг.
Только черный буксир закричит
посредине реки,
исступленно борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою.
1962
cote d'Ivoire
03.08.2010, 11:29
Счастье
От моря пахнет гвоздикой,
А от трамвая как будто кожей.
Сегодня, ей-Богу, не дико
Ходить с улыбкой на роже.
Пусть скажет, что я бездельник,
Вот тот симпатичный дворник,
А мне все равно: понедельник
Сегодня там или вторник…
Во рту потухший окурок,
А в сердце радость навеки.
С табачной вывески турок
Прищурил толстые веки.
Смеяться? Сказать? – кому бы,
Кому в глухое оконце? –
Солдаты прошли, и на трубах
Кричало о счастье солнце…
А сверху, чтоб было жарче,
С балкона, где мопс на цепочке,
Осколком зеркала мальчик
Солнце разорвал на кусочки.
Юрий Олеша
Одесса, 1918
http://s57.radikal.ru/i155/1008/e3/b68a663cd04d.jpg (http://www.radikal.ru)
...и при слове "грядущее" из русского языка
выбегают черные мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких лет уже безразлично, что
или кто стоит у окна за шторой,
и в мозгу раздается не земное "до",
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
1975
В воду ветви
Марианна Черкасова
В воду ветви. В солнце листья.
В воздух выдох. В землю корни.
Где мне взять такие кисти,
Чтоб творить нерукотворно,
Чтоб склонившись над водою,
Кистью – ветром, кистью- трелью
Окроплять пейзаж живою,
Чудотворной акварелью,
Чтоб в палитре вдохновенья,
Распластавшись по стихиям,
Слышать каждое мгновенье,
Так, как слышат мир глухие…
Чтоб, однажды, утром ранним,
Появившись ниоткуда,
Здесь пророс корнями странник,
Устремив побеги в чудо.
Бесстрастно льет
Марианна Черкасова
Бесстрастно льет кипящую смолу
На голову безжалостное лето.
Влипая в раскаленную планету,
Приваливаюсь к впалому стволу,
Рассохшегося дерева – аскета,
Хранящего Кащееву иглу.
Вдыхая дым древесного угля,
Припаиваюсь к дереву, врастаю,
Вживаясь оголенными местами,
В сквозящие энергией поля.
И из-под ног куда-то улетает,
Наполненная гелием, земля.
Возможно, через многие века,
Отыщут археологи скульптуру –
Склоненную над вечностью понуро,
Из цельного гранитного куска,
Прижавшуюся к дереву фигуру,
С янтарной каплей жизни у виска.
Перемена
Я льнул когда-то к беднякам
Не из возвышенного взгляда,
А потому, что только там
Шла жизнь без помпы и парада.
Хотя я с барством был знаком
И с публикою деликатной,
Я дармоедству был врагом
И другом голи перекатной.
И я старался дружбу свесть
С людьми из трудового званья,
За что и делали мне честь,
Меня считая тоже рванью.
Был осязателен без фраз,
Вещественен, телесен, весок
Уклад подвалов без прикрас
И чердаков без занавесок.
И я испортился с тех пор,
Как времени коснулась порча,
И горе возвели в позор,
Мещан и оптимистов корча.
Всем тем, кому я доверял,
Я с давних пор уже не верен.
Я человека потерял
С тех пор, как всеми он потерян.
Хорони, хорони меня, ветер!
Родные мои не пришли,
Надо мною блуждающий вечер
И дыханье тихой земли.
Я была, как и ты, свободной,
Но я слишком хотела жить.
Видишь, ветер, мой труп холодный,
И некому руки сложить.
Закрой эту черную рану
Покровом вечерней тьмы
И вели голубому туману
Надо мною читать псалмы.
Чтобы мне легко, одинокой,
Отойти к последнему сну,
Прошуми высокой осокой
Про весну, про мою весну.
Приглашение к путешествию
Сначала разбей стекло с помощью кирпича.
Из кухни пройдешь в столовую (помни: там две ступеньки).
Смахни с рояля Бетховена и Петра Ильича,
отвинти третью ножку и обнаружишь деньги.
Не сворачивай в спальню, не потроши комод,
не то начнешь онанировать. В спальне и в гардеробе
пахнет духами; но, кроме тряпок от
Диора, нет ничего, что бы толкнуть в Европе.
Спустя два часа, когда объявляют рейс,
не дергайся; потянись и подави зевоту.
В любой толпе пассажиров, как правило, есть еврей
с пейсами и с детьми: примкни к его хороводу.
Наутро, когда Зизи распахивает жалюзи,
сообщая, что Лувр закрыт, вцепись в ее мокрый волос,
ткни глупой мордой в подушку и, прорычав "Грызи",
сделай с ней то, от чего у певицы садится голос.
1993
Сейчас -- лежит под покрывалом белым,
покуда сшито снегом, сшито сном
пространство меж душой и спящим телом.
Уснуло все. Но ждут еще конца
два-три стиха и скалят рот щербато,
что светская любовь -- лишь долг певца,
духовная любовь -- лишь плоть аббата.
На чье бы колесо сих вод не лить,
оно все тот же хлеб на свете мелет.
Ведь если можно с кем-то жизнь делить,
то кто же с нами нашу смерть разделит?
Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет.
Со всех концов. Уйдет. Вернется снова.
Еще рывок! И только небосвод
во мраке иногда берет иглу портного.
Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь.
Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло.
Того гляди и выглянет из туч
Звезда, что столько лет твой мир хранила
1963
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это --
города, человеков, но для начала -- зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода --
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
1975
I
Скорость пули при низкой температуре
сильно зависит от свойств мишени,
от стремленья согреться в мускулатуре
торса, в сложных переплетеньях шеи.
Камни лежат, как второе войско.
Тень вжимается в суглинок поневоле.
Небо -- как осыпающаяся известка.
Самолет растворяется в нем наподобье моли.
И пружиной из вспоротого матраса
поднимается взрыв. Брызгающая воронкой,
как сбежавшая пенка, кровь, не успев впитаться
в грунт, покрывается твердой пленкой.
II
Север, пастух и сеятель, гонит стадо
к морю, на Юг, распространяя холод.
Ясный морозный полдень в долине Чучмекистана.
Механический слон, задирая хобот
в ужасе перед черной мышью
мины в снегу, изрыгает к горлу
подступивший комок, одержимый мыслью,
как Магомет, сдвинуть с места гору.
Снег лежит на вершинах; небесная кладовая
отпускает им в полдень сухой избыток.
Горы не двигаются, передавая
свою неподвижность телам убитых.
III
Заунывное пение славянина
вечером в Азии. Мерзнущая, сырая
человеческая свинина
лежит на полу караван-сарая.
Тлеет кизяк, ноги окоченели;
пахнет тряпьем, позабытой баней.
Сны одинаковы, как шинели.
Больше патронов, нежели воспоминаний,
и во рту от многих "ура" осадок.
Слава тем, кто, не поднимая взора,
шли в абортарий в шестидесятых,
спасая отечество от позора!
IV
В чем содержанье жужжанья трутня?
В чем -- летательного аппарата?
Жить становится так же трудно,
как строить домик из винограда
или -- карточные ансамбли.
Все неустойчиво (раз -- и сдуло):
семьи, частные мысли, сакли.
Над развалинами аула
ночь. Ходя под себя мазутом,
стынет железо. Луна от страха
потонуть в сапоге разутом
прячется в тучи, точно в чалму Аллаха.
V
Праздный, никем не вдыхаемый больше воздух.
Ввезенная, сваленная как попало
тишина. Растущая, как опара,
пустота. Существуй на звездах
жизнь, раздались бы аплодисменты,
к рампе бы выбежал артиллерист, мигая.
Убийство -- наивная форма смерти,
тавтология, ария попугая,
дело рук, как правило, цепкой бровью
муху жизни ловящей в своих прицелах
молодежи, знакомой с кровью
понаслышке или по ломке целок.
VI
Натяни одеяло, вырой в трухе матраса
ямку, заляг и слушай "уу" сирены.
Новое оледененье -- оледененье рабства
наползает на глобус. Его морены
подминают державы, воспоминанья, блузки.
Бормоча, выкатывая орбиты,
мы превращаемся в будущие моллюски,
бо никто нас не слышит, точно мы трилобиты.
Дует из коридора, скважин, квадратных окон.
Поверни выключатель, свернись в калачик.
Позвоночник чтит вечность. Не то что локон.
Утром уже не встать с карачек.
VII
В стратосфере, всеми забыта, сучка
лает, глядя в иллюминатор.
"Шарик! Шарик! Прием. Я -- Жучка".
Шарик внизу, и на нем экватор.
Как ошейник. Склоны, поля, овраги
повторяют своей белизною скулы.
Краска стыда вся ушла на флаги.
И в занесенной подклети куры
тоже, вздрагивая от побудки,
кладут непорочного цвета яйца.
Если что-то чернеет, то только буквы.
Как следы уцелевшего чудом зайца.
Развивая Платона
I
Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река
высовывалась бы из-под моста, как из рукава -- рука,
и чтоб она впадала в залив, растопырив пальцы,
как Шопен, никому не показывавший кулака.
Чтобы там была Опера, и чтоб в ней ветеран-
тенор исправно пел арию Марио по вечерам;
чтоб Тиран ему аплодировал в ложе, а я в партере
бормотал бы, сжав зубы от ненависти: "баран".
В этом городе был бы яхт-клуб и футбольный клуб.
По отсутствию дыма из кирпичных фабричных труб
я узнавал бы о наступлении воскресенья
и долго бы трясся в автобусе, мучая в жмене руб.
Я бы вплетал свой голос в общий звериный вой
там, где нога продолжает начатое головой.
Изо всех законов, изданных Хаммурапи,
самые главные -- пенальти и угловой.
II
Там была бы Библиотека, и в залах ее пустых
я листал бы тома с таким же количеством запятых,
как количество скверных слов в ежедневной речи,
не прорвавшихся в прозу, ни, тем более, в стих.
Там стоял бы большой Вокзал, пострадавший в войне,
с фасадом, куда занятней, чем мир вовне.
Там при виде зеленой пальмы в витрине авиалиний
просыпалась бы обезьяна, дремлющая во мне.
И когда зима, Фортунатус, облекает квартал в рядно,
я б скучал в Галерее, где каждое полотно
-- особливо Энгра или Давида --
как родимое выглядело бы пятно.
В сумерках я следил бы в окне стада
мычащих автомобилей, снующих туда-сюда
мимо стройных нагих колонн с дорическою прической,
безмятежно белеющих на фронтоне Суда.
III
Там была бы эта кофейня с недурным бланманже,
где, сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть уже
девятнадцатый век, я бы видел, как взор коллеги
надолго сосредотачивается на вилке или ноже.
Там должна быть та улица с деревьями в два ряда,
подъезд с торсом нимфы в нише и прочая ерунда;
и портрет висел бы в гостиной, давая вам представленье
о том, как хозяйка выглядела, будучи молода.
Я внимал бы ровному голосу, повествующему о вещах,
не имеющих отношенья к ужину при свечах,
и огонь в камельке, Фортунатус, бросал бы багровый отблеск
на зеленое платье. Но под конец зачах.
Время, текущее в отличие от воды
горизонтально от вторника до среды,
в темноте там разглаживало бы морщины
и стирало бы собственные следы.
IV
И там были бы памятники. Я бы знал имена
не только бронзовых всадников, всунувших в стремена
истории свою ногу, но и ихних четвероногих,
учитывая отпечаток, оставленный ими на
населении города. И с присохшей к губе
сигаретою сильно заполночь возвращаясь пешком к себе,
как цыган по ладони, по трещинам на асфальте
я гадал бы, икая, вслух о его судьбе.
И когда бы меня схватили в итоге за шпионаж,
подрывную активность, бродяжничество, менаж-
а-труа, и толпа бы, беснуясь вокруг, кричала,
тыча в меня натруженными указательными: "Не наш!" --
я бы втайне был счастлив, шепча про себя: "Смотри,
это твой шанс узнать, как выглядит изнутри
то, на что ты так долго глядел снаружи;
запоминай же подробности, восклицая "Vive la Patrie!"
1976
Холмы
Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.
Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.
Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.
Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна --
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.
Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи --
как и сидели там.
___
По разным склонам спускались,
случалось боком ступать.
Кусты перед ними смыкались
и расступались опять.
Скользили в траве ботинки,
меж камней блестела вода.
Один достигал тропинки,
другой в тот же миг пруда.
Был вечер нескольких свадеб
(кажется, было две).
Десяток рубах и платьев
маячил внизу в траве.
Уже закат унимался
и тучи к себе манил.
Пар от земли поднимался,
а колокол все звонил.
Один, кряхтя, спотыкаясь,
другой, сигаретой дымя --
в тот вечер они спускались
по разным склонам холма.
Спускались по разным склонам,
пространство росло меж них.
Но страшный, одновременно
воздух потряс их крик.
Внезапно кусты распахнулись,
кусты распахнулись вдруг.
Как будто они проснулись,
а сон их был полон мук.
Кусты распахнулись с воем,
как будто раскрылась земля.
Пред каждым возникли двое,
железом в руках шевеля.
Один топором был встречен,
и кровь потекла по часам,
другой от разрыва сердца
умер мгновенно сам.
Убийцы тащили их в рощу
(по рукам их струилась кровь)
и бросили в пруд заросший.
И там они встретились вновь.
___
Еще пробирались на ощупь
к местам за столом женихи,
а страшную весть на площадь
уже принесли пастухи.
Вечерней зарей сияли
стада густых облаков.
Коровы в кустах стояли
и жадно лизали кровь.
Электрик бежал по склону
и шурин за ним в кустах.
Невеста внизу обозленно
стояла одна в цветах.
Старуха, укрытая пледом,
крутила пред ней тесьму,
а пьяная свадьба следом
за ними неслась к холму.
Сучья под ними трещали,
они неслись, как в бреду.
Коровы в кустах мычали
и быстро спускались к пруду.
И вдруг все увидели ясно
(царила вокруг жара):
чернела в зеленой ряске,
как дверь в темноту, дыра.
___
Кто их оттуда поднимет,
достанет со дна пруда?
Смерть, как вода над ними,
в желудках у них вода.
Смерть уже в каждом слове,
в стебле, обвившем жердь.
Смерть в зализанной крови,
в каждой корове смерть.
Смерть в погоне напрасной
(будто ищут воров).
Будет отныне красным
млеко этих коров.
В красном, красном вагоне
с красных, красных путей,
в красном, красном бидоне --
красных поить детей.
Смерть в голосах и взорах.
Смертью полн воротник. --
Так им заплатит город:
смерть тяжела для них.
Нужно поднять их, поднять бы.
Но как превозмочь тоску:
если убийство в день свадьбы,
красным быть молоку.
___
Смерть -- не скелет кошмарный
с длинной косой в росе.
Смерть -- это тот кустарник,
в котором стоим мы все.
Это не плач похоронный,
а также не черный бант.
Смерть -- это крик вороний,
черный -- на красный банк.
Смерть -- это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть -- это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть -- это стекла в бане,
в церкви, в домах -- подряд!
Смерть -- это всЈ, что с нами --
ибо они -- не узрят.
Смерть -- это наши силы,
это наш труд и пот.
Смерть -- это наши жилы,
наша душа и плоть.
Мы больше на холм не выйдем,
в наших домах огни.
Это не мы их не видим --
нас не видят они.
___
Розы, герань, гиацинты,
пионы, сирень, ирис --
на страшный их гроб из цинка --
розы, герань, нарцисс,
лилии, словно из басмы,
запах их прян и дик,
левкой, орхидеи, астры,
розы и сноп гвоздик.
Прошу отнести их к брегу,
вверить их небесам.
В реку их бросить, в реку,
она понесет к лесам.
К черным лесным протокам,
к темным лесным домам,
к мертвым полесским топям,
вдаль -- к балтийским холмам.
___
Холмы -- это наша юность,
гоним ее, не узнав.
Холмы -- это сотни улиц,
холмы -- это сонм канав.
Холмы -- это боль и гордость.
Холмы -- это край земли.
Чем выше на них восходишь,
тем больше их видишь вдали.
Холмы -- это наши страданья.
Холмы -- это наша любовь.
Холмы -- это крик, рыданье,
уходят, приходят вновь.
Свет и безмерность боли,
наша тоска и страх,
наши мечты и горе,
все это -- в их кустах.
Холмы -- это вечная слава.
Ставят всегда напоказ
на наши страданья право.
Холмы -- это выше нас.
Всегда видны их вершины,
видны средь кромешной тьмы.
Присно, вчера и ныне
по склону движемся мы.
Смерть -- это только равнины.
Жизнь -- холмы, холмы.
1962
Да у тебя сегодня пир, энергетический вампир!
Отличная работа.
Как Вам тут нравится, мессир?
Добро пожаловать в трактир
"В гостях у Бегемота."
Дымится жертвенный баран.
Наполнен кровушкой стакан.
Жгутом на вилке нервы.
Гудит эмоций ресторан.
Ты все сожрешь. Ты не гурман.
И превратишь в консервы.
Марианна Черкасова
Барахтаюсь в луже. Мое трепыханье
Приводит в смятенье случайных прохожих.
И жабры уже ощущаю дыханьем,
И боль чешуи уже чувствую кожей.
Неспешно проходят закаты, рассветы,
Со мной не здороваясь и не прощаясь.
А над головою раскинулось лето
С землею в обнимку кружась и вращаясь.
С брезгливою жалостью: "Самоубийца",
Прохожие лужу мою огибают.
И прячут в тени равнодушия лица,
И тянут туман через трубку губами.
Но кто-нибудь дерзкий, веселый и смелый
Однажды мне скажет, склонившись над лужей:
"Мадам, Вы в своем ли уме, в самом деле?
В таком мелком месте топиться не нужно.
Пойдемте, я Вас отведу где по-глубже.
Уж, коль собрались помирать, так с оркестром."
Подхватит под жабры меня и закружит,
Как-будто жених молодую невесту.
Марианна Черкасова
В разгаре шоу голых королей.
Задушен мертвой хваткой вечный странник,
Талантом освященный, менестрель,
Небес непредсказуемых избранник.
Тугой удав обдолбанной толпы
Ему на шею кольца пирамиды
Нанизывает. Дротиков понты
Кромсают его тайны Атлантиду.
Как ты сюда попал, незванный гость?
Зачем подставил трепетное сердце,
Чтоб клоуны в него всадили гвоздь
Для грязного, чужого полотенца?
Меняются коронами шуты
На подиуме евроизверженья.
Он смотрит в даль. Глаза его пусты.
Он выкинут в другое измеренье.
Марианна Черкасова
Я-королева Кривотолков.
Мой род от мира сотворенья.
Наш ДНК хранится в колбах
В архиве летоисчисленья.
Не раз моя родня по крови-
Интрига, Зависть и Злорадство
Играли значимые роли
Для укрепленья государства.
Мои кузины и кузены-
Злословье, Недомолвки, Слухи
Не раз обороняли стены
Дворца сиятельной старухи.
Я-королева Пересудов!
Мой трон могуч! ВечнА корона!
Помойки были, есть и будут.
Всем на колени! Я-Ворона!
Марианна Черкасова
Не сказать, что я уже на небе,
Но земли не чую под ногами,
Потому что рядом черный лебедь
Нарезает солнце мне кругами.
На крыле протягивает: "Будешь?"
А зачем отказываться: "Буду."
"И чего не ходится вам, люди?"
"Просто крылья лезут не оттуда."
"Ну, давай за то, чтоб все как надо!"
"Ну, давай за то, чтоб вашим тоже.
Вот бы смочь не очень больно падать!"
"Не дрейфуй рефлекторами. Сможешь."
Нам моря сомнений по-колено.
Панорама вечности с оконце.
Мы зависли где-то во вселенной...
Небо пьем. Закусываем солнцем.
Марианна Черкасова
Давай сегодня выпьем за любовь!
За меткий глаз, уверенную руку,
За вензель губ, за вздернутую бровь,
За линию стрелы, за форму лука,
За воздух встречь, за маятность разлук,
За водопад душевных совпадений,
За тишину, взрывающую слух,
За чуткость кожи без прикосновений,
За соло бас-гитары под конец,
За частый пульс ударной установки
Двух бъющихся по-разному сердец
До полной, обоюдной остановки.
Давай за обделенность этим всем,
За двух бездарных авторов романа,
Не выбравших одну из сотни тем,
Не чокаясь и залпом. Из стакана.
Марианна Черкасова
Не долог путь от неба до земли.
Не вкусен, после меда запах хлеба.
Летит душа под занавес любви,
Теряя в темноте дорогу в небо.
Несется жизнь бурлящею рекой,
А я, среди нее стою на суше
Смиренная, с протянутой рукой,
Для милости протягивая душу.
"Не верь, не унижайся, не проси..."
Нашептывают мысли-скарабеи.
А ангел выбивается из сил,
Молитвой изгоняя чародея.
Марианна Черкасова
Злое
С ленивым снисхождением монарха,
С тупым самодовольством дурака,
Как-будто бы последнюю рубаху,
Мне бросил кость хранитель маяка,
Как тощей, приблудивщейся собаке,
Решившей отожраться на костях.
А я тянулась к звездочке во мраке,
Земли ориентиры потеряв.
Да здравствует маяк широких жестов,
Поставленный на мелочность души!
Ты прОдал в своем сердце мое место
С купеческим размахом. За гроши.
Марианна Черкасова
Крестиком, жизнь без тебя, вышиваю.
Гладью пытаюсь, но не получается.
Нить извивается, словно живая,
Насмерть вцепившись в иголку отчаянья.
Вьюги творю, вышиваю метели,
Нитки июля припрятав под лестницей.
Криво петляют стежками недели.
Грубо узлами топорщатся месяцы.
Первой лыжнею на снежное поле
Крестик за крестиком в жизнь выпускаю...
В жизнь, где, наверное, можно без боли
Вышить надежду своими руками.
С мощным размахом конькового хода,
Крестик толкается палками лыжными
И прорывается сквозь несвободу,
В жизнь без тебя. Значит вышью и выживу.
Марианна Черкасова
Проснулась, расплела тугие косы,
Подкрасила янтарные глаза
И выпорхнула ветреная осень
В расписанные гжелью небеса.
Укрылась от пронзительного света,
В тенистых, бирюзовых облаках,
Увидела, прижала к себе лето,
Чарующая, как роман в стихах.
На миг пахнуло терпкими духами
Опавшей, увядающей листвы...
Когда я забываюсь, друг мой, Вами,
Хоть на минуту мной забудьтесь Вы.
Внезапно ветер вскинул опахало.
Сорвался лист и крылья распростер.
А это осень платьем прошуршала
И веер уронила на ковер.
Марианна Черкасова
Для осени
-
Марианна Черкасова
-
Для осени является отрадой
Размазать по обрывкам дней листву,
Затмить зеленый шелест листопадом,
Закрасить ливнем неба синеву,
Свалять из облаков перину тучи,
Ветрами взбить чахоточную муть,
Поймав и спрятав, выбившийся лучик,
На солнце одеялом натянуть.
Добавить в Утра пепельного цвета,
Разлить кругом кривые зеркала
Туманных луж. Сбить с толку бабьим летом,
И холодом пальнуть из-за угла.
Для осени является забавой
Свести с ума внезапностью идей.
А я иду с сомнительным уставом
В суровый монастырь осенних дней.
Обострение осенью
Марианна Черкасова
Я безжалостность скользкого времени чувствую пальцами.
Оно смотрит в глаза, как удав, отключая сознание.
Облетают деревья в душе и безвольно ломаются,
Захломив древесиной дворы моего мироздания.
Я воздушный поток неизбежности чувствую легкими,
Замирая сиянием северным в южных желаниях,
А дрова уже, кто-то заботливый, вяжет веревками
И цепляет на каждую связку табличку с названием.
Кто бы выдумал пульт, отключающий боль обострения
Развороченных чувств вероломно нагрянувшей осени,
Бьющей молнией в дерево каждого прикосновения,
Чтоб сгореть мне до тла в обжигающей золотом россыпи.
Любовная физиология
Марианна Черкасова
Если фраза из нескольких слов приползает к вам ребусом,
Если смотрят на вас сотни глаз и, лишь пара, рентгенами,
Если антитела не желая сотрудничать с резусом,
Забивают стрелу для общения с вашими генами,
Если в кровь забрались эндорфины и носятся в "салочки",
Если каждая новая мысль вам не кажется старою,
Если сердце ломает о грудь барабанные палочки,
А душа возомнила себя семиструнной гитарою,
Значит жизненный опыт решил отменить вакцинацию
Перед вспышкой любовной инфекции в вашем гипофизе,
Бросил в стирку халат и отправился в эвакуацию,
Наплевав на последние гонадотропные новости.
гонадотропины: фолликулостимулирующий гормон и лютеинизирующий гормон. Отвечают за репродукцию. Эндорфин-гормон радости.
Текущая по линиям
Марианна Черкасова
Текущая по линиям руки,
Любовь, остановилась без движенья.
Не будет больше головокруженья
У берега единственной реки,
В которой, всем законам вопреки,
Ты молодости ищешь отраженье.
Весна зажжет апрельские огни
Веселой мать-и-мачехи вдоль речки.
Отчаянные, маленькие свечки
Растопят замороженные дни.
Взломает ветер перистый тайник
И выкурит кудрявые колечки.
Чужая юность будет ликовать,
Бросаясь, первый раз в любовный омут.
А мы с тобой построили по дому,
Чтоб жизнь поодиночке доживать.
И нам, не молодым, речная гладь,
Уже не подмигнет по-молодому.
Шестое чувство
Марианна Черкасова
Если тебя засосало в воронку,
Надо нырнуть и, прижавшись ко дну,
Крабовым шагом метнуться в сторонку,
Щупая чувством шестым глубину,
Выбрать площадку для низкого старта,
Сильно толкнуться и мощным китом
Выкинуть финт на пределе азарта
И закрутиться по ходу винтом,
Чтобы сбить с толку воронкину сущность,
Неадекватным поступком уесть,
Чтоб в каждом выходе ярче и гуще
Чувство светилось под номером шесть.
Давайте делать
Марианна Черкасова
Давайте делать добрые дела
Душевно, добросовестно, добротно!
Достаточно дуплетом из дупла
Дырявить донкихотствующих дробью.
Достаточно на дятлов и дроздов
Делить друзей. Долой долги и доли!
Достаточно деревья у дворцов
Доламывать, досадуя на долю.
Довольно деловито доедать
Дары добросердечья и доверья.
Довольно, добивая, доживать,
Дубася в дермантиновые двери,
Под дрязги демагогствующей дрели,
Чтоб долго-долго, дымно догорать,
От дутых догм душой деревенея,
И древними дровами со двора
Доказывать друг другу, кто древнее…
Давайте делать добрые дела!
Марианна Черкасова
С кровососущим постоянством
С тупым прожорством комара,
Внушаешь, что твоя нора –
Мое единственное царство.
По–моему, пришла пора
Проветрить личное пространство.
Ну почему, жалеют тех,
Кто эту жалость вымогает,
Кто лихо машет кулаками
К концу сраженья подоспев,
И топчет резвыми ногами
Уже раздавленный орех?
А я плутаю в трех соснах
Твоих лесов, покорной тенью.
Ты знать, не зная о поленьях,
Ораторствуешь о кострах.
Но я не чувствую горенья
В твоих обугленных словах.
По-моему, пришла пора
Пересмотреть приоритеты?
Уж, коль не вышло с пистолетом,
То, до свиданья, кобура.
Эй, кучер, подавай карету!
Прощай. Пошла гонять ветра.
Заснешь с прикушенной губой
средь мелких жуликов и пьяниц.
Заплачет горько над тобой
Овидий, первый тунеядец.
Ему все снился виноград
вдали Италии родимой.
А ты что видишь? Ленинград
в зиме его неотразимой.
Когда по набережной снег
метет, врываясь на Литейный,
спиною к ветру человек
встает у лавки бакалейной.
Тогда приходит новый стих,
ему нет равного по силе.
И нет защитников таких,
чтоб эту точность защитили.
Такая жгучая тоска,
что ей положена по праву
вагона жесткая доска,
опережающая славу.
1964
Смотри: экономя усилья,
под взглядом седых мастеров,
работает токарь Васильев,
работает слесарь Петров.
А в сумрачном доме напротив
директор счета ворошит,
сапожник горит на работе,
приемщик копиркой шуршит.
Орудует дворник лопатой,
и летчик гудит в высоте,
поэт, словно в чем виноватый,
слагает стихи о труде.
О, как мы работаем! Словно
одна трудовая семья.
Работает Марья Петровна,
с ней рядом работаю я.
Работают в каждом киоске,
работают в каждом окне.
Один не работает Бродский,
все больше он нравится мне.
1964
В трамвае
Среди сырых трамвайных шуб,
Друг с другом склеившихся плотно,
На зов, услышанный сквозь шум,
Проталкиваюсь неохотно.
Мой давний друг меня зовет.
Я втайне злюсь: мне помешали!
Кому там дело, как живет
Моя душа — да и душа ли?
Он говорит: "Садись ко мне".
Я говорю: "Как дом? Как дети?"
...На мерзлой рубчатой скамье
В двухостановочной беседе
Мы вспоминаем, что у нас
Давно сложились отношенья
Серьезной грусти, кротких фраз,
Избранничества, отрешенья...
Не то сокрытая любовь,
Не то насильственная дружба
Меж нами возникает вновь,
Единомышленно-двурушна.
Хоть нам постыла эта роль,
Но входим мы в нее мгновенно.
"Зайти, — он говорит, — позволь".
"Изволь, — киваю, — непременно".
На перекрестке мы потом
Стоим, как юноша и дева.
И облегченье наше в том,
Что нам — направо и налево.
Нонна Слепакова
1968
Человек приходит к развалинам снова и снова,
он был здесь позавчера и вчера
и появится завтра,
его привлекают развалины.
Он говорит:
Постепенно,
постепенно научишься многим вещам, очень многим,
научишься выбирать из груды битого щебня
свои будильники и обгоревшие корешки альбомов,
привыкнешь
приходить сюда ежедневно,
привыкнешь, что развалины существуют,
с этой мыслью сживешься.
Начинает порою казаться -- так и надо,
начинает порою казаться, что всему научился,
и теперь ты легко говоришь
на улице с незнакомым ребенком
и все объясняешь. Так и надо.
Человек приходит к развалинам снова,
всякий раз, когда снова он хочет любить,
когда снова заводит будильник.
Нам, людям нормальным, и в голову не приходит, как это можно вернуться
домой и найти вместо дома -- развалины. Нет, мы не знаем, как это можно
потерять и ноги, и руки под поездом или трамваем -- все это доходит до нас
-- слава Богу -- в виде горестных слухов, между тем это и есть необходимый
процент несчастий, это -- роза несчастий.
Человек приходит к развалинам снова,
долго тычется палкой среди мокрых обоев и щебня,
нагибается, поднимает и смотрит.
Кто-то строит дома,
кто-то вечно их разрушает, кто-то снова их строит,
изобилие городов наполняет нас всех оптимизмом.
Человек на развалинах поднял и смотрит,
эти люди обычно не плачут.
Даже сидя в гостях у -- слава Богу -- целых знакомых,
неодобрительно смотрят на столбики фотоальбомов.
"В наши дни, -- так они говорят, -- не стоит заводить фотографий".
Можно много построить и столько же можно разрушить
и снова построить.
Ничего нет страшней, чем развалины в сердце,
ничего нет страшнее развалин,
на которые падает дождь и мимо которых
проносятся новые автомобили,
по которым, как призраки, бродят
люди с разбитым сердцем и дети в беретах,
ничего нет страшнее развалин,
которые перестают казаться метафорой
и становятся тем, чем они были когда-то:
домами.
1961
Нет, не посетует Муза,
если напев заурядный,
звук, безразличный для вкуса,
с лиры сорвется нарядной.
Милая, грусти не выдаст,
путая спину и перед,
песню, как платье на вырост,
к слуху пространства примерит.
Правда ведь: как ни вертеться,
искренность, сдержанность, мука,
-- нечто, рожденное в сердце,
громче сердечного стука.
С этим залогом успеха
ветер -- и тот не поспорит;
дальние горы и эхо
каждое слово повторят.
Вот и певец возвышает
голос -- на час, на мгновенье,
криком своим заглушает
собственный ужас забвенья.
Выдохи чаще, чем вдохи,
ибо вдыхает, по сути,
больше, чем воздух эпохи:
нечто, что бродит в сосуде.
Здесь, в ремесле стихотворства,
как в состязаньи на дальность
бега, -- бушует притворство,
так как велит натуральность
то, от чего уж не деться, --
взгляды, подобные сверлам,
радовать правдой, что сердце
в страхе живет перед горлом.
1963
НОЧНОЙ ВОКЗАЛ
И город замер утомлённо.
Ночные улицы пусты.
Одни весёлые плафоны
Слепящим светом налиты.
Жизнь утихала, отползала,
Текла к окраинам.
И вот
В глазастом здании вокзала
Кипит её круговорот.
Здесь контролёры, точно судьи.
Здесь сон случаен, неглубок.
Здесь нити рельс и нити судеб
Сплелись в стремительный клубок.
Состав, не сдерживая дрожи,
Задышит тяжко за окном —
И вмиг
по чемоданной коже
Пройдёт пугающий озноб,
Изменят лица выраженье,
Шарахнется ночная мгла…
Так начинается движенье.
Так продолжается движенье.
Так завершается движенье,
Чтоб завтра перейти в дела.
Пространство до предела сжав,
Летят,
летят,
летят составы.
Не спят вокзалы, как заставы
У времени на рубежах.
Майя Борисова
60-е прошлого века
Верней песка с морской водой
(на помощь ночь зови),
борись с сердечной пустотой,
вступившей в след любви.
Уму грозящим страхом полн,
беги под крепкий кров,
наполнив сердце шумом волн,
как лунку, до краев.
Но лучше, в землю ткнув носком,
когда все крепко спит,
ее засыпать тем песком,
что в голосе хрипит.
1963
Матильда
03.08.2010, 17:56
Пятнадцать мальчиков...
Пятнадцать мальчиков, а может быть и больше,
а может быть, и меньше, чем пятнадцать,
испуганными голосами
мне говорили:
"Пойдем в кино или в музей изобразительных искусств".
Я отвечала им примерно вот что:
"Мне некогда".
Пятнадцать мальчиков дарили мне подснежники.
Пятнадцать мальчиков надломленными голосами
мне говорили:
"Я никогда тебя не разлюблю".
Я отвечала им примерно вот что:
"Посмотрим".
Пятнадцать мальчиков теперь живут спокойно.
Они исполнили тяжелую повинность
подснежников, отчаянья и писем.
Их любят девушки -
иные красивее, чем я,
иные некрасивее.
Пятнадцать мальчиков преувеличенно свободно, а подчас злорадно
приветствуют меня при встрече,
приветствуют во мне при встрече
свое освобождение, нормальный сон и пищу...
Напрасно ты идешь, последний мальчик.
Поставлю я твои подснежники в стакан,
и коренастые их стебли обрастут
серебряными пузырьками...
Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,
и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно,
как будто победил меня,
а я пойду по улице, по улице...
Белла Ахмадулина
ЖЕЛАНИЕ
В одних стихах всё розово,
спокойно всё и нежно.
С зарею так по озеру
плывёшь себе неспешно.
В других — есть солнце доброе
и слышен звон капели,
как будто в книжке собраны
все марты и апрели.
А третьи книги — грустные,
исполнены печали.
А те прочтёшь — почувствуешь
вдруг крылья за плечами!
А пятые — неласковы,
спартанцы и аскеты,
и есть ещё кабацкие,
заблудшие поэты.
Пускай шумят, волнуются
мои стихотворенья,
похожие на улицы
родимого Пирея.
И чтоб собой напомнили
наш порт с причалом главным,
чтоб души всем наполнили
и мятою и лавром.
Алексис Парнис
60-е прошлого века
Вослед за тем последует другой.
Хоть, кажется, все меры вплоть до лести
уж приняты, чтоб больше той рукой
нельзя было писать на этом месте.
Как в школьные года -- стирал до дыр.
Но ежедневно -- слышишь голос строгий;
уже на свете есть какой-то мир,
который не боится тавтологий.
Теперь и я прижал лицо к окну.
О страхе том, что гнал меня из комнат,
недостает величия припомнить:
продернутая нить сквозь тишину.
Звонки, звонки. Один другому вслед.
Под окнами толпа, огней смешенье...
Все так же смутно там, как ощущенье,
что жизнь короче на один запрет.
1963
Пусть август -- месяц ласточек и крыш,
подверженный привычке стародавней,
разбрасывает в Пулкове камыш
и грохает распахнутою ставней.
Придет пора, и все мои следы
исчезнут, как развалины Атланты.
И сколько ни взрослей и ни гляди
на толпы, на холмы, на фолианты,
но чувства наши прячутся не там
(как будто мы работали в перчатках),
и сыщикам, бегущим по пятам,
они не оставляют отпечатков,
Поэтому для сердца твоего,
собравшего разрозненные звенья,
по-моему, на свете ничего
не будет извинительней забвенья.
Но раз в году ты вспомнишь обо мне,
березой, а не вереском согрета,
на Севере родном, когда в окне
бушует ветер на исходе лета.
август 1964
Избави бог от поздних сожалений,
Когда нельзя поправить ничего.
Нам так отрадно сквозь туман осенний
Увидеть праздник лета своего.
Но, поразмыслив, мы под звон метели
Всё чаще станем вспоминать о том,
Что сделать мы могли и не сумели,
Что проглядели в лете золотом.
Скорей бы хлынул паводок весенний,
Чтоб год начать, минувшему не льстя.
Избави бог от поздних сожалений,
Когда поправить ничего нельзя.
Николай Рыленков
(1909 - 1969)
В НАЧАЛЕ
В начале
ни мира,
ни тебя.
Ни моря.
Ни песка.
Дышал туман, толпились облака.
Кто ж создал нас?
Как появился мир?
Кто океан раскрыл?
Откуда ты взялась?
Наверное,
тебя
принёс Морской Конёк.
Ты,
сидя между крыл,
держалась за шипы, за рыбьи острия
колючей гривы.
Ты —
раскрыв свои глаза
размером в горизонт —
рассматривала мир, и море, и песок.
А я
был создан для того,
чтоб здесь на берегу
вдруг увидать тебя.
Семён Кирсанов
Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь,
ночью при свете свечи пересчитывает стропила.
Будто ты вымолвила негромко: осень,
осень со всех сторон меня обступила.
Затихает, и вновь туч на звезды охота
вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.
С уст твоих слетают времена года,
жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.
Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,
так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.
Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,
молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.
Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)
чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,
благословляя родства с природой единственный случай,
будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.
Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.
Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.
Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,
говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.
Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты
улыбайся, шепчи, заливайся слезами -- сладость
дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,
кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.
Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши
не вливается звук, а ныряет с душою вровень,
я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,
чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.
И за тенью моей он последует -- как? с любовью?
Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.
Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,
как вожатого Дант, уступая уничтоженью.
И охватит тебя тишиной и посмертной славой
и земной клеветой, не снискавшей меж туч успеха,
то сиротство из нот, не берущих выше октавой,
чем возьмет забытье и навеки смолкшее эхо.
1964
А ты меня помнишь?
Ты мне прозвонилась сквозь страшную полночь:
"А ты меня помнишь?"
Ну, как позабыть тебя, ангел - звереныш?
"А ты меня помнишь?"
твой голос настаивал, стонущ и тонущ -
А ты меня помнишь? А ты меня помнишь?
И ухало это во тьме телефонищ-
рыдало по-русски, in English, in Polish -
you promise? astonish, а ты меня помнишь?
А ты меня помнишь, дорога до Бронниц?
И нос твой, напудренный утренним пончиком?
В ночном самолете отстегнуты помочи -
вы, кресла, нас помните?
Понять, обмануться, окликнуть по имени:
А ты меня...
Помнишь? Как скорая помощь,
в беспамятном веке запомни одно лишь -
"А ты меня помнишь?"
Андрей Вознесенский
Из «Писем с дороги»
Я сердце свое никогда не щадила:
ни в песне, ни в горе, ни в дружбе, ни в страсти…
Прости меня, милый. Что было – то было.
Мне горько.
И все–таки все это - счастье.
И то, что я страшно, горюче тоскую,
то, что, страшась неизбежной напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно…
И все–таки все это – счастье.
О, пусть эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.
Страшней – всепрощенье. Страшней – равнодушье.
Любовь не прощает. И все это- счастье.
Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая.
Покуда она не утеха, а – счастье.
Ольга Бертгольц
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту -
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.
Александр Блок
6 февраля 1908
Angelinushka
03.08.2010, 21:56
Б. Пастернак
АВГУСТ
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».
serg1969
03.08.2010, 22:06
Затерян след в степи солончаковой,
Но приглядись - на шее скакуна
В тугой и тонкой кладнице шевровой
Старинные зашиты письмена.
Звенит печаль под острою подковой,
Резьба стремян узорна и темна...
Здесь над тобой в пыли многовековой
Поднимется курганная луна.
Просторен бег гнедого иноходца
Прислушайся! Как мерно сердце бьется
Степной страны, раскинувшейся тут,
Как облака тяжелые плывут
Над пестрою юртою у колодца.
Кричит верблюд. И кони воду пьют.....
Павел Васильев
Код Бога
Вадим Мельников
полная версия
***
Мне снились деньги
в странном варианте-
паук,
ползущий к небу по стене.
Круги мне снились,
что придумал Данте,
и я по ним блуждаю в тишине.
В той тишине
ни звука,
ни ползвука
и стоны грешных
уху не слышны,
и мама мне протягивает руку,
пытаясь взять мешок моей вины.
Она мне говорит:
"Сынок, я буду
с тобой всегда,
и здесь
и даже там."
А я, в себе
почувствовав Иуду,
ей глухо говорю:
"Не надо, мам.
Не надо, мама!
Ты почти полвека
пытаешься
меня
боготворить,
а я едва
похож на человека,
вот разве,
что умею говорить,
молчать
и помнить."
Память не отшибло.
Благодарю, Господь,
за то, что жив!
Уставшие от собственных ошибок,
стоим с тобой над пропастью во ржи.
Открытой ветрам и сомненьям;
Влекомой и морем, и сушей;
Распятой меж солнца гореньем
И жгучим объятием стужи;
Зарытой в глубоких пещерах,
Во тьме нерешительных мыслей
И, взвившейся в небо на нервах,
Клокочущих в поиске жизни;
Омытою счастья слезами;
Разбитою горечью смеха;
С алмазно-хрустальными снами
Родится душа человека.
Незыблемость в хрупком сосуде...
Я нежно касаюсь руками
Тебя, размышляя о чуде
Смотрящем твоими глазами.
Стремительном, неукротимом...
И в пересечении взглядов
Два духа колдуют незримо
Напевы древнейших обрядов:
Сплетают разрозненность в цельность,
Скрестив небеса с подземельем...
И миг намешав в беспредельность
Любви варят вечное зелье...
---
Марина Танасова
Иллюзороность
.
Люди верят ещё в погрешность
в дате жизни на камне чисел.
Всё надеются на поспешность
Его взгляда с незримой выси.
.
Эта вера рождает мысли
взять в аренду у небосвода
светлый день, не лишенный смысла,
и в ладонях чистую воду
.
донести в те места, что святы,
(пусть залиты закатным светом).
.
Он смеется, зная об этом,
незаметно меняя даты.
Вадим Мельников
Слышишь...
.
Я люблю тебя очень... только
мир внутри становится тесен...
размножается в седце плесень...
да и жизнь - постольку-поскольку...
Я люблю тебя очень... слышишь
тебе нужно бежать от проказы.
Здесь, родная, руины да мыши...
да по пьянке разбитые вазы.
Извини, что так... без прелюдий.
Я срываюсь со скользой крыши,
но стреляю из всех орудий -
может быть, ты эхо услышишь?
Голос мой невнятней и глуше...
кто-то свыше даруют нам слезы...
ты слезой обессмертила душу...
мгла рассветная застит звезды.
Вадим Мельников
Как славно вечером в избе,
запутавшись в своей судьбе,
отбросить мысли о себе
и, притворясь, что спишь,
забыть о мире сволочном
и слушать в сумраке ночном,
как в позвоночнике печном
разбушевалась мышь.
Как славно вечером собрать
листки в случайную тетрадь
и знать, что некому соврать:
"низвергнут!", "вознесен!".
Столпотворению причин
и содержательных мужчин
предпочитая треск лучин
и мышеловки сон.
С весны не топлено, и мне
в заплесневелой тишине
быстрей закутаться в кашне,
чем сердце обнажить.
Ни своенравный педагог,
ни группа ангелов, ни Бог,
перешагнув через порог
нас не научат жить.
август 1965
Мужчина, засыпающий один,
ведет себя как женщина. А стол
ведет себя при этом как мужчина.
Лишь Муза нарушает карантин
и как бы устанавливает пол
присутствующих. В этом и причина
ее визитов в поздние часы
на снежные Суворовские дачи
в районе приполярной полосы.
Но это лишь призыв к самоотдаче.
2
Умеющий любить, умеет ждать
и призракам он воли не дает.
Он рано по утрам встает.
Он мог бы и попозже встать,
но это не по правилам. Встает
он с петухами. Призрак задает
от петуха, конечно, деру. Дать
его легко от петуха. И ждать
он начинает. Корму задает
кобыле. Отправляется достать
воды, чтобы телятам дать.
Дрова курочит. И, конечно, ждет.
Он мог бы и попозже встать.
Но это ему призрак не дает
разлеживаться. И петух дает
приказ ему от сна восстать.
Он из колодца воду достает.
Кто напоит, не захоти он встать.
И призрак исчезает. Но под стать
ему день ожиданья настает.
Он ждет, поскольку он умеет ждать.
Вернее, потому что он встает.
Так, видимо, приказывая встать,
знать о себе любовь ему дает.
Он ждет не потому, что должен встать
чтоб ждать, а потому, что он дает
любить всему, что в нем встает,
когда уж невозможно ждать.
3
Мужчина, засыпающий один,
умеет ждать. Да что и говорить.
Он пятерней исследует колтуны.
С летучей мышью, словно Аладдин,
бредет в гумно он, чтоб зерно закрыть.
Витийствует с пипеткою фортуны
из-за какой-то капли битый час.
Да мало ли занятий. Отродясь
не знал он скуки. В детстве иногда
подсчитывал он птичек на заборе.
Теперь он (о не бойся, не года) --
теперь шаги считает, пальцы рук,
монетки в рукавице, а вокруг
снежок кружится, склонный к Терпсихоре.
Вот так он ждет. Вот так он терпит. А?
Не слышу: кто-то слабо возражает?
Нет, Муз он отродясь не обижает.
Он просто шутит. Шутки не беда.
На шутки тоже требуется время.
Пока состришь, пока произнесешь,
пока дойдет. Да и в самой системе,
в системе звука часики найдешь.
Они беззвучны. Тем-то и хорош
звук речи для него. Лишь ветра вой
барьер одолевает звуковой.
Умеющий любить, он, бросив кнут,
умеет ждать, когда глаза моргнут,
и говорить на языке минут.
Вот так он говорит со сквозняком.
Умеющий любить на циферблат
с теченьем дней не только языком
становится похож, но, в аккурат
как под стеклом, глаза под козырьком.
По сути дела взгляд его живой
отверстие пружины часовой.
Заря рывком из грязноватых туч
к его глазам вытаскивает ключ.
И мозг, сжимаясь, гонит по лицу
гримасу боли -- впрямь по образцу
секундной стрелки. Судя по глазам,
себя он останавливает сам,
старея не по дням, а по часам.
4
Влюбленность, ты похожа на пожар.
А ревность -- на не знающего где
горит и равнодушного к воде
брандмейстера. И он, как Абеляр,
карабкается, собственно, в огонь.
Отважно не щадя своих погон,
в дыму и, так сказать, без озарений.
Но эта вертикальность устремлений,
о ревность, говорю тебе, увы,
сродни -- и продолжение -- любви,
когда вот так же, не щадя погон,
и с тем же равнодушием к судьбе
забрасываешь лютню на балкон,
чтоб Мурзиком взобраться по трубе.
Высокие деревья высоки
без посторонней помощи. Деревья
не станут с ним и сравнивать свой рост.
Зима, конечно, серебрит виски,
морозный кислород бушует в плевре,
скворешни отбиваются от звезд,
а он -- от мыслей. Шевелится сук,
который оседлал он. Тот же звук
-- скрипучий -- издают ворота.
И застывает он вполоборота
к своей деревне, остальную часть
себя вверяет темноте и снегу,
невидимому лесу, бегу
дороги, предает во власть
Пространства. Обретают десны
способность переплюнуть сосны.
Ты, ревность, только выше этажом.
А пламя рвется за пределы крыши.
И это -- нежность. И гораздо выше.
Ей только небо служит рубежом.
А выше страсть, что смотрит с высоты
бескрайней, на пылающее зданье.
Оно уже со временем на ты.
А выше только боль и ожиданье.
И дни -- внизу, и ночи, и звезда.
Все смешано. И, видно, навсегда.
Под временем... Так мастер этикета,
умея ждать, он (бес его язви)
венчает иерархию любви
блестящей пирамидою Брегета.
Поет в хлеву по-зимнему петух.
И он сжимает веки все плотнее.
Когда-нибудь ему изменит слух
иль просто Дух окажется сильнее.
Он не услышит кукареку, нет,
и милый призрак не уйдет. Рассвет
наступит. Но на этот раз
он не захочет просыпаться. Глаз
не станет протирать. Вдвоем навеки,
они уж будут далеки от мест,
где вьется снег и замерзают реки.
1965
Старик и осень.
.
Подари мою память ветру или запри на ключ.
Расскажи мне про осень. Какая она по счету?
Что-то ещё в ней есть, кроме простреленных туч,
кроме погасших небес, есть в ней ещё хоть что-то?
.
Осенью, часто бывает, ты видишь взгляд старика,
как он седыми глазами смотрит сквозь мир устало.
И ему совершенно не важно, что Стикс - это река,
по которой придется плыть. Гораздо важней одеяло,
.
которое летом было, да сплыло, простыл и след.
Да ещё этот дождь, размывает грязь по карнизам.
И смотрит старик безучастно, сужая осенний свет
в желтизну своего зрачка, в больничный остаток жизни.
.
Да нет, я не пьян и не болен, я тоже верю в И.Х.
Обычный осенний сплин. И осень всего лишь сумма
судьбы, географии, времени, придуманного греха.
Вот, пожалуй, и всё. Это к лучшему. Так я думаю.
Вадим Мельников
Сквозняк
.
Мудрый Некто сказал: "Нет путей, кроме торного,
и нет рук для чудес, кроме тех, что чисты,
если, кто и спасет - только волки да вороны...
мы уходим по свету погасшей звезды".
.
Когда слышу такие слова, появляется
нежелание быть. Пулей в душу сквозняк.
И, я, кажется, эдесь для того, чтобы маяться,
а не жить и любить просто так...просто так.
Вадим Мельников
Немного огня
.
Возьми меня за руку и ты поймешь значение слова "лёд".
Скорей от мутных зрачков... да, я знаю, ты очень устала...
милая, видно пора настала подвести хоть какой-то счёт
под тем, чего не было вовсе иль было ничтожно мало.
.
Времени колесница летит на нас, сдувает звездную пыль,
расставляет всё по местам и хранит от безмерной муки.
За углом исчезают эпохи, да и мхом порастает быль...
принеси в ладонях огонь, может быть я согрею руки.
Вадим Мельников
Я заражен нормальным классицизмом.
А вы, мой друг, заражены сарказмом.
Конечно, просто сделаться капризным,
по ведомству акцизному служа.
К тому ж, вы звали этот век железным.
Но я не думал, говоря о разном,
что, зараженный классицизмом трезвым,
я сам гулял по острию ножа.
Теперь конец моей и вашей дружбе.
Зато -- начало многолетней тяжбе.
Теперь и вам продвинуться по службе
мешает Бахус, но никто другой.
Я оставляю эту ниву тем же,
каким взошел я на нее. Но так же
я затвердел, как Геркуланум в пемзе.
И я для вас не шевельну рукой.
Оставим счеты. Я давно в неволе.
Картофель ем и сплю на сеновале.
Могу прибавить, что теперь на воре
уже не шапка -- лысина горит.
Я эпигон и попугай. Не вы ли
жизнь попугая от себя скрывали?
Когда мне вышли от закона "вилы",
я вашим прорицаньем был согрет.
Служенье Муз чего-то там не терпит.
Зато само обычно так торопит,
что по рукам бежит священный трепет,
и несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт,
другой рождает приглушенный ропот,
а третий знает, что он сам -- лишь рупор,
и он срывает все цветы родства.
И скажет смерть, что не поспеть сарказму
за силой жизни. Проницая призму,
способен он лишь увеличить плазму.
Ему, увы, не озарить ядра.
И вот, столь долго состоя при Музах,
я отдал предпочтенье классицизму,
хоть я и мог, как старец в Сиракузах,
взирать на мир из глубины ведра.
Оставим счеты. Вероятно, слабость.
Я, предвкушая ваш сарказм и радость,
в своей глуши благословляю разность:
жужжанье ослепительной осы
в простой ромашке вызывает робость.
Я сознаю, что предо мною пропасть.
И крутится сознание, как лопасть
вокруг своей негнущейся оси.
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних --
в конечном счете, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
Уж скоро осень. Школьные тетради
лежат в портфелях. Чаровницы, вроде
вас, по утрам укладывают пряди
в большой пучок, готовясь к холодам.
Я вспоминаю эпизод в Тавриде,
наш обоюдный интерес к природе,
всегда в ее дикорастущем виде,
и удивляюсь, и грущу, мадам.
август 1965
Рваное время
.
В руках у Моисея на скрижалях
начертаны слова, в которых суть...
там откровения ведут в такие дали,
куда лишь птица может упорхнуть,
но без тебя...
а, суть - наступит вечер,
и верный признак - колыханье струй
заброшенной души и части речи,
рождающие робкий поцелуй.
Не суть, хотя бы признак сохранить...
по-своему он был своеобразен...
но путает в клубок удавка - нить
своей петлей невидимые связи.
Вся эта масса - ночь, твои слова...
и горечь вперемежку с сожаленьем...
чуть виден век в окне... едва-едва...
трещат в камине времени поленья.
Вадим Мельников
Всегда остается возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая длина
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.
На пустой голове бриз шевелит ботву,
и улица вдалеке сужается в букву "У",
как лицо к подбородку, и лающая собака
вылетает из подоворотни, как скомканная бумага.
Улица. Некоторые дома
лучше других: больше вещей в витринах;
и хотя бы уж тем, что если сойдешь с ума,
то, во всяком случае, не внутри них.
1975
ИБО НЕ БУДЕТ – ПОТОМ
Тут ли жила – у холодного сада,
сразу направо – и в дом.
Дальше – прошу тебя, дальше – не надо,
ибо не будет – потом.
Оборвалось, так уж непоправимо!
Вот и бессвязной, рябой,
неутолимой и неумолимой
жизнь обернулась – судьбой.
А начиналась с невнятного знака:
голову прятать, дрожать,
с женского – «Он!»,
с материнского – «Как он?»,
с прыти кошачьей – бежать.
С этого самого мокрого сада,
с запаха мокрой травы,
с мокрых ладоней, но дальше – не надо,
Иль не сносить головы!
С чем разминулась я? Чем обернулась
мне эта память окрест,
если сюда – через сад, через юность –
сразу направо, в подъезд
я прихожу, чтоб дрожать и казниться,
никнуть пожухлым листом…
…Всё продолжается, тянется, длится,
только не будет – потом!
Олеся Николаева
ЛЮДИ И ЗВЕРИ
Только лишь звери уходят зализывать раны.
Люди порой, как ни странно, их любят касаться:
морщась от боли, вскрывают их, будто курганы,
мертвых пустых городищ не хотят опасаться.
Звери уходят страдать в одинокой берлоге.
Люди порой оглашают на всех перекрестках
долгие списки обиды и строят дороги
к бедам прошедшим и в гибельных мчатся повозках.
Как я хочу – безотчетней зверей, безответней –
с песней своей затаиться, ей сдаться и слиться
с горькой полынью, с землей успокоенной летней,
с миром уснувшим, – и сам он тогда покорится!
Олеся Николаева
Молодая пешеход
03.08.2010, 23:54
Зовешь, -- а в деревце гранатовом совенок
полаивает, как щенок.
В вечерней вышине так одинок и звонок
луны изогнутый клинок.
Зовешь, -- и плещет ключ вечернею лазурью.
Как голос твой, вода свежа,
и в глиняный кувшин, лоснящийся глазурью,
луна вонзается дрожа.
Снова Набоков.
tatjana_v
03.08.2010, 23:56
Никого не будет в доме
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Не задернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, - никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.
И опять кольнут доныне
Не отпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, найдешь.
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
Борис Пастернак
Твой локон не свивается в кольцо,
и пальца для него не подобрать
в стремлении очерчивать лицо,
как ранее очерчивала прядь,
в надежде, что нарвался на растяп,
чьим помыслам стараясь угодить,
хрусталик на уменьшенный масштаб
вниманья не успеет обратить.
Со всей неумолимостью тоски,
с действительностью грустной на ножах,
подобье подбородка и виски
большим и указательным зажав,
я быстро погружаюсь в глубину,
особенно устами, как фрегат,
идущий неожиданно ко дну
в наперстке, чтоб не плавать наугад.
По горло или все-таки по грудь,
хрусталик погружается во тьму.
Но дальше переносицы нырнуть
еще не удавалось никому.
Какой бы не почувствовал рывок
надежды, но (подальше от беды)
всегда серо-зеленый поплавок
выскакивает к небу из воды.
Ведь каждый, кто в изгнаньи тосковал,
рад муку, чем придется, утолить
и первый подвернувшийся овал
любимыми чертами заселить.
И то уже удваивает пыл,
что в локонах покинутых слились
то место, где их Бог остановил,
с тем краешком, где ножницы прошлись.
Ирония на почве естества,
надежда в ироническом ключе,
колеблема разлукой, как листва,
как бабочка (не так ли?) на плече:
живое или мертвое, оно,
хоть собственными пальцами творим, --
связующее легкое звено
меж образом и призраком твоим.
1964
С веселым ржанием пасутся табуны,
И римской ржавчиной окрасилась долина;
Сухое золото классической весны
Уносит времени прозрачная стремнина.
Топча по осени дубовые листы,
Что густо стелются пустынною тропинкой,
Я вспомню Цезаря прекрасные черты —
Сей профиль женственный с коварною горбинкой!
Здесь, Капитолия и Форума вдали,
Средь увядания спокойного природы,
Я слышу Августа и на краю земли
Державным яблоком катящиеся годы.
Да будет в старости печаль моя светла:
Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;
Мне осень добрая волчицею была
И — месяц Цезаря — мне август улыбнулся.
Август 1915
Когда тебе опять и пусто и печально,
в глазах покоя нет, а в мыслях высоты,
ты вспомни, что в тебе нет боли изначально,
а только трение мечты и суеты.
И если слезы есть - старайся в одиночку
их выплакать сперва, и к людям не спеши.
И мужество не в том, чтобы поставить точку,
а чтобы претерпеть рождение души.
И если так с тобой случится не однажды,
то с каждым разом легче будет этот миг.
Жестоки чувства одиночества и жажды,
но страшно - если ты к ним вовсе не привык.
Досадно - если ты, надеясь на подспорье,
в ответ не получил желанной сослезы.
Но в сотню раз страшней, когда испив от горя,
в чужую исповедь ты смотришь на часы.
И если нет того, о чем мечтал вначале,
и высота пути на уровне травы,
люби все то, что есть - и страхи и печали,
и труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладаньи -
все сквозь тебя, как Космос протечет.
И оправданье жизни - только в состраданьи
в желаньи размышлять - другое все не в счет.
А. Дольский
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое --
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
Может быть, это точка безумия,
Может быть, это совесть твоя:
Узел жизни, в котором мы узнаны
И развязаны для бытия.
Так соборы кристаллов сверхжизненных
Добросовестный луч-паучок,
Распуская на ребра, их сызнова
Собирает в единый пучок.
Чистых линий пучки благодарные
Собираемы тонким лучом,
Соберутся, сойдутся когда-нибудь,
Словно гости с открытым челом.
Только здесь, на земле, а не на небе,
Как в наполненный музыкой дом, -
Только их не спугнуть, не изранить бы -
Хорошо, если мы доживем.
То, что я говорю, мне прости.
Тихо, тихо его мне прочти.
Сёстры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на чёрных носилках несут.
Ах, тяжёлые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твое повторить!
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.
Словно тёмную воду, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землею была.
В медленном водовороте тяжёлые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела!
1920
М. Цветаева
Каждый день судьбу благодарю.
Каждый вечер подвожу итоги.
Не сверяюсь по календарю,
Дорожу сегодня очень многим.
Все закономерно и светло.
Все зачем-то было очень кстати.
То, что опалило – не сожгло.
То, что было болью, стало статью.
Кто ушел, тот должен был уйти.
Кто нашелся – значит, так и надо.
Ветрам дуть, а солнышку светить.
Самым близким быть со мною рядом.
Провожать, встречать, учить, жалеть,
Обнимать, лелеять, быть построже.
Знать, что ты на этой же земле,
Зыбкость мира ощущая кожей.
Как странно, холодно и глупо...
Как странно...
стекло окна в плену морозного узора,
а я в плену у этой красоты
легко могу вздохнуть я полной грудью
кристальный воздух полон чистоты.
Как холодно...
коль мёрзнешь изнутри, то не согреться
весь волос в инее, глаза во льду,
движенья плавные - я скован хладом
и до окна, чтобы открыть, я не дойду.
Как глупо...
зная, что не может быть - я очевидец
реальность, как и здравый смысл - отпета
я погружЁн в сугроб ... метель и вьюга,
а за окном - во всю пылает лето ...
Геннадий Лактионов
Качает ветер тоненькие прутья,
И крепнет голос проволоки медной,
И пятна снега — яркие лоскутья —
Все, что осталось от тетради бедной...
О небо, небо, ты мне будешь сниться,
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!
Жемчужный почерк оказался ложью,
И кружева не нужен смысл узорный,
И только медь — непобедимой дрожью —
Пространство режет, нижет бисер черный.
Разве я знаю, отчего я плачу —
Я только петь и умирать умею.
Не мучь меня: я ничего не значу
И черный хаос в черных снах лелею!
1911
Я шут с наколкой слезы на щеке
Я шут
с наколкой слезы на щеке,
И пусть -
с улыбкою к этому шёл.
Мой прут -
скипетром в правой руке
И грусть,
с которой его приобрёл.
Мой перст -
свая неба у Киносура,
Левит -
вопрос лишь пальцев щелчка,
А крест -
продуманная авантюра -
Лимит
общенья Творца и глупца.
Итог:
стою на краю Мирозданья,
Лишь шаг
и стал бы я ближе к мечте...
Не смог,
ведь стянут цепями сознанья,
Что шут
с наколкой слезы на щеке...
Геннадий Лактионов
Не спрашивай: ты знаешь,
Что нежность безотчетна,
И как ты называешь
Мой трепет -- все равно;
И для чего признанье,
Когда бесповоротно
Мое существованье
Тобою решено?
Дай руку мне. Что страсти?
Танцующие змеи!
И таинство их власти --
Убийственный магнит!
И, змей тревожный танец
Остановить не смея,
Я созерцаю глянец
Девических ланит.
7 августа 1911
Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты
И склянки с кислотой, часы хрипят и бьют, —
Гигантские шаги, с которых петли сняты, —
В туманной памяти виденья оживут.
И лихорадочный больной, тоской распятый,
Худыми пальцами свивая тонкий жгут,
Сжимает свой платок, как талисман крылатый,
И с отвращением глядит на круг минут...
То было в сентябре, вертелись флюгера,
И ставни хлопали, — но буйная игра
Гигантов и детей пророческой казалась,
И тело нежное то плавно подымалось,
То грузно падало: средь пестрого двора
Живая карусель, без музыки, вращалась!
1912
О свободе небывалой
Сладко думать у свечи.
— Ты побудь со мной сначала, —
Верность плакала в ночи.
— Только я мою корону
Возлагаю на тебя,
Чтоб свободе, как закону,
Подчинился ты, любя...
— Я свободе, как закону,
Обручен, и потому
Эту легкую корону
Никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным умереть,
О прекрасном постоянстве
И о верности жалеть!
1915
Я дарю тебе к светлому празднику множество
всяких странных вещей: звон нежданных звонков,
запах блюд, не сготовленных вовсе, и мужество
ни о чем не жалеть... и охапки цветов,
не проросших еще, ароматных и бархатных,
удивленье, надежду на добрую весть,
вид из окон (еще до сих пор не распахнутых)
на дорогу (которая, может быть, есть).
Булат Окуджава
1967
Ты сама проявила похвальное рвенье,
Только ты просчиталась на самую малость.
Ты хотела мне жизнь ослепить на мгновенье,
А мгновение жизнью твоей оказалось.
Твой расчет оказался придуманным вздором.
Ты ошиблась в себе, а прозренье – расплата.
Не смогла ты холодным блеснуть метеором,
Слишком женщиной - нежной и теплой –
была ты.
Ты не знала про это, но знаешь сегодня,
Заплативши за знанье высокую цену.
Уходила ты так, будто впрямь ты свободна,
А вся жизнь у тебя оказалась изменой.
Я прощаюсь сегодня с несчастьем и счастьем,
Со свиданьями тайными в слякоть сплошную,
И с твоим увяданьем. И с горькою властью
Выправлять твое тело одним поцелуем…
Тяжело, потому что прошедшие годы
Уж другой не заполнишь, тебя не забудешь,
И что больше той странной, той ждущей чего–то
Глупой девочкой – ни для кого ты не будешь.
Наум Коржавин
1960 год
Ты помнишь дачу и качели
Меж двух высоких тополей,
Как мы взлетали, и немели,
И, удержавшись еле-еле.
Смеялись.А потом сидели
В уютной комнате твоей.
Был час, когда река с луною
Заводит стройный разговор.
Когда раздумывать не стоит
И виснут вишни за забор.
Здесь, ни о чем не беспокоясь.
Торжествовала старина.
Сквозь лес мигнет огнями поезд,
Гудок... И снова тишина.
— На дачку едешь наудачку,—
Друзья смеялись надо мной:
Я был влюблен в одну чудачку
И бредил дачей и луной.
Там пахло бабушкой и мамой,
Жила приличная семья.
И я твердил друзьям упрямо.
Что в этом вижу счастье я.
Не понимая, что влюбился
Не в девушку, а в тишину,
В цветок, который распустился,
Встречая летнюю луну.
Здесь, ни о чем не беспокоясь,
Любили кушать и читать.
А я опаздывал на поезд
И оставался ночевать.
Я был влюблен в печальный рокот
Деревьев, скованных луной,
В шум поезда неподалеку
И в девушку, само собой.
Всеволод Багрицкий
Я вздрагиваю от холода,-
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото,
Приказывает мне петь.
Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!
Так вот она, настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Что, если, вздрогнув неправильно,
Мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной
Достанет меня звезда?
школьный курс
Вот этот город. Остов его прогнил. Каменный остров оставшихся навсегда.
Вот фонарей горячечная слюда.
Вот я иду одна и гашу огни.
Вот этот город, нужный только одним.
Вот и вода, идущая по следам.
Вот этот город. Картиночный до соплей. До постоянных соплей - полгода зима.
Сказочный, барочный его филей.
Набитые до оскомин его дома.
Вот этот город, петровский лаокоон. Не по канонам канувший в никуда.
Вот этот город - окон, коней, колонн.
Слякотная, колокольная ерунда.
Я знаю тебя, с математикой ты на ты. Тебе не составит труда эта разность тем.
Гармония безвыходной простоты.
Геометрия продрогших на лавках тел.
Вот этот город, влитый вольной Невой. Непрерывность парков, прямая речная речь.
Сделай мне предложение - из него,
из дефисов мостов, из наших нечастых встреч.
Вот этот город, он не простыл - остыл. Историю по колено в воде стирал.
Расторгни его союз, разведи мосты.
Закончи эту промокшую пастораль.
Радость моя, ты и с музыкой не на вы. Слушай всё то, что он от тоски навыл.
Гордый больной нарыв на брегах Невы.
Даже его революции не новы.
Чем же он жив, чем дорог его мирок? Чем он дрожит под левым моим плечом?
Теплой пуповиной железных дорог,
Сдобренной разговорами ни о чем.
Сдобренной перегноем бесценных слов, недосогретых губ, что тебе еще?
Как он стоит, чахоточный серый слон?
Чем он благословлён, чем он защищен?
Возьми этот город. Вычти центральный район. Отломай со шпиля кораблик и сунь в карман.
Отпусти его в какой-нибудь водоем.
Смотри, как исчезает его корма.
Смотри, как опадает Дворцовый мост, Васильевский опускается в глубину.
Флюгер берет направленье на норд-норд-ост,
Трамвай уцепился колесами за струну.
Вот этот город, косящий на запад рай с Заячьей, Каменной, Спасской его губой
Вот телефонов осиплые номера.
Вот я стою. Да, вот, я взяла с собой
Теплый пакет с батоном и молоком. Я не приду умирать, приезжай пожить.
Видишь, отсюда видно, как над рекой
Лепит туман облаков слоёных коржи.
Видишь, как он заворачивает в края мёрзлое ощетиненное лицо.
Вот этот берег. Вот я жду тебя. Вот я.
Вот драгоценный песок для наших дворцов.
Аля Кудряшева
Молитва
0.
Зря что ли мы потели,
что ж, итого,
давай-ка считать потери
За этот год.
Давай-ка умножим, сложим,
Прижмем локтем,
До самых последних ложек
Переучтем.
1.
Дмитровка плещет людьми и совсем тесна,
В центре Москвы опять началась весна.
Солнце сияет в тысячи мегаватт,
Плавит под куполами пасхальный гвалт.
Высох асфальт, расправился, посерел,
Слышно вдали, как плавится вой сирен,
Где-то случилась смерть, но о том не сметь.
Видно, у Бога просто упала сеть.
Видимо, слишком часто и горько мы
Плакали в небо, боясь не прожить зимы,
И не хватило сил - на последний шаг.
Солнце у нас в глазах, перезвон - в ушах.
Резкое солнце, тени так глубоки,
Ангелы с сетью порванной - рыбаки.
Что же, все твои казни совершены.
Дай тишины нам, Господи. Тишины.
2.
Я слишком назойлив и бестолков, я б с радостью был таков,
Но ты не не слышишь моих звонков, не видишь моих флажков.
И вот сейчас, на исходе дня, когда облака резней
не надо, Господи, для меня, помилуй моих друзей.
Я не прошу тебя рая здесь, я милости не хочу,
Я не прошу для них тех чудес, что Богу не по плечу,
Тебе ж не стоит огромных трат, подумаешь, ты ведь Бог,
Пусть будет кофе для них с утра и вечером теплый бок.
Пусть врут все те, кто все время врал, и плачут все те, кто не,
Пусть будет снег, суета, аврал, морщины и мокрый снег,
Час-пик, толпа, недород, тоска, концерты, порнуха, дым,
И боль, щемящая у виска, и скука по выходным,
Измены, дети, дела, коты, простуды, метро и зной,
Долги, работа до тошноты, просроченный проездной,
И груз заданий, и лишний вес, и девочки в скверике
И на обзорной парад невест, и утки в Москве-реке.
Помилуй их, они столько лет работают на износ,
Помилуй тех, кто им греет плед и тех, кто целует в нос,
Помилуй тех, кто лез на рожон и кто не лезет уже,
Помилуй их бестолковых жен и их бедолаг-мужей
Помилуй, тех, кто силен и слаб (ведь ты-то сам не слабак),
Помилуй, Боже, их мам и пап, врагов, хомяков, собак,
Помилуй счастливых, бомжей, калек, хозяев или гостей
Помилуй коллег и друзей коллег, коллег друзей и детей.
И вне защитной сети потом оставшегося меня
Пускай забирают пожар, потоп и прочая потебня.
Я знаю, я тебе не в струю - бездельник и ротозей,
Но, не оставив меня в строю, помилуй моих друзей.
3.
Но перезвон, сирены и резкий свет,
Дмитровка бьется в ритме колоколов.
Падает сеть на небе или в Москве,
Значит, у смерти нынче большой улов.
Я не пишу письма - не дойдет письмо,
Горе на привкус сладкое, как шираз.
Я не прошу ни о чем, чего ты не смог,
Господи, будь человеком. Как в прошлый раз.
Аля Кудряшева
Angelinushka
04.08.2010, 13:17
Осип Мандельштам
Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре,
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей.
И, равнодушнен к суете актеров,
Сбирающих рукоплесканий жатву,
Я не услышу, обращенный к рампе,
Двойною рифмой оперенный стих:
— Как эти покрывала мне постылы...
Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит.
Спадают с плеч классические шали,
Расплавленный страданьем крепнет голос.
И достигает скорбного закала
Негодованьем раскаленный слог...
Я опоздал на празднество Расина...
Вновь шелестят истлевшие афиши,
И слабо пахнет апельсинной коркой,
И, словно из столетней летаргии,
Очнувшийся сосед мне говорит:
— Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!
Когда бы грек увидел наши игры...
Как много в жизни хочется сказать!
Как мало говорим на самом деле.
Мы так боимся душу раскрывать
И прячемся..как та улитка, в теле..
Как редко мы с друг другом говорим!
Торопимся..спешим всегда куда-то..
Порой не ведаем мы сами, что творим.
И замолкаем снова виновато.
Как мало теплоты мы дарим тем,
Кому нужна порой она бывает!
Кому-то улыбнёмся..а затем
Проходим мимо, миг тот забывая..
Не лучше ль чаще в лица заглянуть
Чтобы увидеть, что в душе твориться?
Быть может там, внутри, есть что-нибудь,
Что может в жизни нашей пригодиться?
Быть может мы увидим там всё то,
Что в жизни нам порой казалось малым,
Что виделось когда-то уж давно,
Но только времени всегда нам не хватало.
Тогда, быть может, мы заговорим
И скажем то, что мы сказать хотели.
Ну... а пока...как рыбы мы молчим..
И прячем души вновь в уставшем теле..
Девушке
Мне не нравится томность
Ваших скрещенных рук,
И спокойная скромность,
И стыдливый испуг.
Героиня романов Тургенева,
Вы надменны, нежны и чисты,
В вас так много безбурно – осеннего
От аллеи, где кружат листы.
Никогда ничему не поверите,
Прежде чем не сочтете, не смерите,
Никогда никуда не пойдете,
Коль на карте путей не найдете.
И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу.
Николай Гумилев
Девушка с сервера
04.08.2010, 15:52
* * *
Ликование вечной, блаженной весны.
Упоительные соловьиные трели
И магический блеск средиземной луны
Головокружительно мне надоели.
Даже больше того. И совсем я не здесь,
Не на юге, а в северной царской столице.
Там остался я жить. Настоящий. Я - весь.
Эмигрантская быль мне всего только снится -
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.
...Зимний день. Петербург. С Гумилёвым вдвоём,
Вдоль замёрзшей Невы, как по берегу Леты,
Мы спокойно, классически просто идём,
Как попарно когда-то ходили поэты.
Георгий Иванов (1894-1958)
Я равна для тебя нулю
Что о том толковать, уж ладно.
Все равно я тебя люблю
Восхищенно и беспощадно,
И слоняюсь, как во хмелю,
По аллее неосвещенной
И твержу, что тебя люблю
Беспощадно и восхищенно.
Мария Петровых
Зрелость любви
Значит, "зрелость любви"?
Это что ж?
Вот я сжался,
я жду.
Ты идешь.
Встреча взглядов!
Должен быть вздрог!
Но -покой...
Как удар под вздох!
Встреча пальцев!
Должен быть взрыв!
Но - покой...
Я бегу, чуть не взвыв.
Значит , все -
для тебя и меня?
Значит, пепел -
зрелость огня?
Значит зрелость любви -
просто родственность,
да и то -
еще в лучшем случае?
Это кто ж над нами юродствует,
усмехаясь усмешкою злючею?
Кто же выдумать мог посметь
лживый термин
в холодной умелости?
У любви есть
рожденье и смерть.
У любви не бывает зрелости.
Е. Евтушенко
1963
Девушка с сервера
04.08.2010, 16:36
* * *
Назначь мне свиданье
на этом свете.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье
в том городе южном,
Где ветры гоняли
по взгорьям окружным,
Где море пленяло
волной семицветной,
Где сердце не знало
любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоем по окраинам,
Меж домиков тесных,
по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки
сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чем-то прекрасном.
Тропинка все выше кружила над бездной...
Ты помнишь ли тот поцелуй
поднебесный?..
Числа я не знаю,
но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном...
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.
Друг другу навстречу
по-прежнему выйдем,
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю:
назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье,
хотя б на мгновенье,
На площади людной,
под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье...
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
Мария Петровых (1908-1979)
Девушка с сервера
04.08.2010, 16:38
ПЯТОЕ
Любовь - это пятое время суток,-
Не вечер, не ночь, не день и не утро.
Придешь ты - и солнце сияет в полночь,
Уйдешь ты - и утро темнее ночи.
Любовь - это пятое время года,-
Не осень она, не весна, не лето,
Она не зима, а то, что ты хочешь,
И все от тебя одной зависит.
Любовь ни с чем на свете не схожа:
Не детство, не старость, не юность, не зрелость;
Любовь - это пятое время жизни.
Вадим Шефнер (1915-2002)
В.Егоров
Я скучаю по тебе, и, собой не докучая,
Не пою теперь - скулю, не живу теперь - скучаю,
Жизнь, как ветошь, расползлась:
День в лоскутья, ночь в лохмотья,
И у Бога на столе, как отрезанный ломоть я...
Впрочем, это все вранье, ведь, прижав ладонь к виску, я
Не скучаю по тебе, не скучаю, а тоскую
И струна еще туга, и перо еще живое,
А тоска, как волк в степи, на снегу сидит и воет...
А на том краю степи - там твоя тоска-волчица,
Мне навстречу по стерне не несется, а влачится,
Потеряв и стать, и прыть, дышит хрипло, смотрит кротко,
Ей бы, бедной, тоже взвыть, но она сорвала глотку.
Друг до друга доползти среди мрака и разрухи -
Это дохлый номер, но - две тоски ползут на брюхе,
Так ползти им и ползти, от своей тоски иссохнуть,
И осилить пол-пути, и на пол-пути издохнуть...
Я скучаю по тебе, и, собой не докучая,
Не пою теперь - скулю, не живу теперь - скучаю,
А струна еще туга, а перо еще живое,
А тоска, как волк в степи, на снегу сидит и воет...
Девушка с сервера
04.08.2010, 17:07
* * *
Я думала, что главное в погоне за судьбой -
Малярно-ювелирная работа над собой:
Над всеми недостатками,
Которые видны,
Над скверными задатками,
Которые даны,
Волшебными заплатками,
Железною стеной
Должны стоять достоинства,
Воспитанные мной.
Когда-то я так думала
По молодости лет.
Казалось, это главное,
А оказалось - нет.
Из всех доброжелателей никто не объяснил,
Что главное, чтоб кто-нибудь
Вот так тебя любил:
Со всеми недостатками,
Слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами
И склонностью ко лжи -
Считая их глубинами, считая их загадками,
Неведомыми тайнами твоей большой души. (:))
Горбовская Е.
Девушка с сервера
04.08.2010, 17:10
Накануне совершеннолетия
Я кричу по ночам от ужаса,
Я от ужаса днем молчу:
Я боюсь, я боюсь замужества -
Не хочу, не хочу, не хочу!
Я хочу жить у папы с мамою,
Грызть морковку, вести дневник,
А мне снится все то же самое:
Пучеглазый чужой мужик.
Снятся комнаты неуютные
И большая кровать у стены -
Извели меня эти мутные,
Беспощадно дурные сны.
Горбовская Екатерина
Angelinushka
04.08.2010, 17:16
На последних страницах было много стихов одного их моих любимых поэтов, некоторые из них повторились даже не по-второму разу:) Надеюсь, этого ещё не было.
И. Бродский
К Урании
У всего есть предел: в том Числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист -- в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
Девушка с сервера
04.08.2010, 17:23
* * *
А жизнь короткая такая,
Я, видно, зря к ней привыкаю
И обосновываюсь:
Хочу изучить клинопись,
Собирать живопись,
Занимаюсь гимнастикой, пластикой
И развитием вкуса,
Скупаю сережки, колечки, бусы -
То ли для пущей нарядности,
То ли от жадности.
И все время думаю,
Что когда-нибудь все кончится.
И не то чтобы страшно, а просто не хочется.
Горбовская Екатерина
Девушка с сервера
04.08.2010, 17:29
И будет день.
И будет ночь.
И у меня родится дочь.
Я дам ей имя
И скажу ей все, что знаю.
Я ей скажу, что мир неплох,
Хотя, быть может, и не «ох!»,
Но что его задумал Бог,
Как самый лучший.
И научу стоять стеной,
И быть натянутой струной,
И взгляды чувствовать спиной -
На всякий случай,
Не доверять хорошим снам,
Плохим стихам, чудным словам…
И сколько б ни было вас там -
Егор Кузьмич, Демьян Фомич, Иван Петрович -
За каждую ее слезу -
Я горло вам перегрызу,
И Бог мне в помощь!
Горбовская Екатерина
serg1969
04.08.2010, 17:30
Облака - существа нелетучие,
Облака - существа висячие.
Что же мучит меня, что же мучает,
Что же силы мои подтачивает?
Вот опять многопутье завертится,
Заморгает Судьба - семафорщица,
И рассмотрит меня, и рассердится,
И проглотит меня, и поморщится.
Ой вы, песни мои бесполезные,
То острожные, то осторожные,
И куплеты дорожно-железные,
И сюжеты железно-дорожные!
У судьбы я не баловень - шпаловень,
Я не дома, я в стане, я в таборе,
Я на трапе, в каюте, на палубе,
На перроне, в вагоне и в тамбуре.
...Мы с тобою опять не насытились,
И опять не решили - расстаться ли,
Мы любили, ругались, обиделись,
А увиделись только на станции.
В несогласии глаз - несоглазие,
В разлучении рук - неприрученность,
Безобразие слов - в многоразии,
В неизмученности - неизученность.
Так и жить мне, тобой попрекаемым,
В суматошном дорожном язычестве,
В одуреньи моем неприкаянном,
В сентябреньи моем, сентябричестве.
Но уже не умею иначе я,
И болтаюсь от случая к случаю,
Забредя в небосводье висячее,
В нелетучие тучи ползучиее...
Михаил Щербаков
*Morskaya*
04.08.2010, 17:59
http://i.piccy.info/i5/58/09/360958/Novyi_rysunok_(3)_500.jpg (http://piccy.info/view3/360958/a57895bb25d4243c708129f0af689430/)
Как нежданного счастья вестник,
Ты стоишь на пороге мая,
Будто сотканная из песни,
И загадочная, и простая.
Я избалован счастьем мало.
Вот стою и боюсь шевелиться:
Вдруг мне все это только снится,
Дунет ветер... и ты - пропала?!
Ветер дунул, промчал над садом,
Только образ твой не пропал.
Ты шагнула, ты стала рядом
И чуть слышно спросила: \"Ждал?\"
Ждал? Тебе ли в том сомневаться!
Только ждал я не вечер, нет.
Ждал я десять, а может статься,
Все пятнадцать иль двадцать лет.
Потому и стою, бледнея,
И взволнованный и немой.
Парк нас манит густой аллеей,
Звезды кружат над головой...
Можно скрыться, уйти от света
К соснам, к морю, в хмельную дрожь...
Только ты не пойдешь на это,
И я рад, что ты не пойдешь.
Да и мне ни к чему такое,
Хоть святым и не рвусь прослыть.
Просто, встретив хоть раз большое,
Сам не станешь его дробить.
Чуть доносится шум прибоя,
Млечный Путь как прозрачный дым...
Мы стоим на дороге двое,
Улыбаемся и молчим...
Пусть о грустном мы не сказали,
Но для нас и так не секрет,
Что для счастья мы опоздали,
Может статься, на много лет,
Можно все разгромить напасти.
Ради счастья - преграды в прах!
Только будет ли счастье - счастьем,
Коль на детских взойдет слезах?
Пусть иные сердца ракетой
Мчатся к цели сквозь боль и ложь.
Только ты не пойдешь на это,
И я горд, что ты не пойдешь!
Слышу ясно в душе сегодня
Звон победных фанфарных труб,
Хоть ни разу тебя не обнял
И твоих не коснулся губ.
Пусть пошутят друзья порою.
Пусть завидуют. В добрый час!
Я от них торжества не скрою,
Раз уж встретилось мне такое,
Что встречается только раз!
Ты не знаешь, какая сила
В этой гордой красе твоей!
Ты пришла, зажгла, окрылила,
Снова веру в меня вселила,
Чище сделала и светлей.
Ведь бывает, дорогой длинной,
Утомленный, забыв про сон,
Сквозь осоку и шум осиный
Ты идешь под комарный звон.
Но однажды ветви раздвинешь -
И, в ободранных сапогах,
На краю поляны застынешь
В солнце, в щебете и цветах...
Пусть цветов ты не станешь рвать,
А, до самых глубин взволнованный.
Потрясенный и зачарованный,
Долго так вот будешь стоять.
И потянет к лугам, к широтам,
Прямо к солнцу... И ты шагнешь!
Но теперь не пойдешь болотом,
Ни за что уже не пойдешь!
Эдуард Асадов
Когда гнетет любви и веры долг
И перед прошлым чувствуешь вину,
Когда проходит день, как будто полк,
Без музыки идущий на войну,
Когда вокруг пугает пустота,
Когда вокруг дожди бредут дворами,
Когда полет последнего листа,
Когда зима уже не за горами,
Когда грущу и веселюсь один,
Когда вокруг и резче и виднее,
Когда уходит лето в карантин,
Когда куда и проще и сложнее,
Тогда равны и горе и пустяк,
А мы с тобой – лишь тени тех влюбленных,
Что нынче врозь – и дома и в гостях,
Как в разных будках – будках телефонных.
Стекло услышать голоса не даст,
А мимика слаба, а жест побочен.
Пусть будет так. Я дурень. Я фантаст.
И о тебе тоскую я не очень.
Но вспомнятся подробности лица
Под эту непогодь, под этот ветер…
И ты со мной навеки, до конца,
Покуда я живу на белом свете.
Евгений Блажеевский
Маше.
То язвительная, то уязвимая,
мой защитник и мой судья,
мне сказала моя любимая,
что она разлюбила себя.
Есть у женщин моменты загнанности,
будто сунули носом в хлам,
тайный ужас от собственной запусти,
злость к безжалостным зеркалам.
Мною вылепленная, мной лепимая,
меня вылепившая, как судьба,
неужели ты тоже, любимая,
разлюбила меня, как себя?
Время – это завистливый заговор
против юности и красоты.
Но в глазах моих время замерло,
и в них лучшая женщина – ты.
Так зазывно играют разлуки мной,
Но в тебя я хочу, как домой.
Не позволь себе стать разлюбленной
Мной
и даже тобой самой.
Евгений Евтушенко
2005
blagoroden_don
04.08.2010, 19:08
Чем человек в душе живет,
кто разберет?
Заметен сразу тот,кто лыс,
средь прочих лиц!
А пустоту души,ответь,
как разглядеть?
И вправду сбиться здесь легко...
Вот чья-то сгорбилась спина-
боль! кривизна!
А кривизну души,ответь,
как разглядеть?
Перевод Н.Булгаковой
Отказом от скорбного перечня -- жест
большой широты в крохоборе! --
сжимая пространство до образа мест,
где я пресмыкался от боли,
как спившийся кравец в предсмертном бреду,
заплатой на барское платье
с изнанки твоих горизонтов кладу
на движимость эту заклятье!
Проулки, предместья, задворки -- любой
твой адрес -- пустырь, палисадник, --
что избрано будет для жизни тобой,
давно, как трагедии задник,
настолько я обжил, что где бы любви
своей не воздвигла ты ложе,
все будет не краше, чем храм на крови,
и общим бесплодием схоже.
Прими ж мой процент, разменяв чистоган
разлуки на брачных голубок!
За лучшие дни поднимаю стакан,
как пьет инвалид за обрубок.
На разницу в жизни свернув костыли,
будь с ней до конца солидарной:
не мягче на сплетне себе постели,
чем мне -- на листве календарной.
И мертвым я буду существенней для
тебя, чем холмы и озера:
не большую правду скрывает земля,
чем та, что открыта для взора!
В тылу твоем каждый растоптанный злак
воспрянет, как петел ледащий.
И будут круги расширятся, как зрак --
вдогонку тебе, уходящей.
Глушеною рыбой всплывая со дна,
кочуя, как призрак -- по требам,
как тело, истлевшее прежде рядна,
как тень моя, взапуски с небом,
повсюду начнет возвещать обо мне
тебе, как заправский мессия,
и корчится будут на каждой стене
в том доме, чья крыша -- Россия.
1967
О как мне мил кольцеобразный дым!
Отсутствие заботы, власти.
Какое поощренье грусти.
Я полюбил свой деревянный дом.
Закат ласкает табуретку, печь,
зажавшие окурок пальцы.
И синий дым нанизывает кольца
на яркий безымянный луч.
За что нас любят? За богатство, за
глаза и за избыток мощи.
А я люблю безжизненные вещи
за кружевные очертанья их.
Одушевленный мир не мой кумир.
Недвижимость -- она ничем не хуже.
Особенно, когда она похожа
на движимость.
Не правда ли, Амур,
когда табачный дым вступает в брак,
барак приобретает сходство с храмом.
Но не понять невесте в платье скромном,
куда стремится будущий супруг.
август 1965
Светлячок:)
04.08.2010, 20:46
Роберт Бернс
Ода к зубной боли
Ты, завладев моей скулой,
Пронзаешь десны мне иглой,
Сверлишь сверлом, пилишь пилой
Без остановки.
Мечусь, истерзанный и злой,
Как в мышеловке.
Так много видим мы забот,
Когда нас лихорадка бьет,
Когда подагра нас грызет
Иль резь в желудке.
А рта боль - предмет острот
И праздной шутки!
Бешусь я, исходя слюной,
Ломаю стулья, как шальной,
Когда соседи надо мной
В углу хохочут.
Пускай их бесы бороной
В аду щекочут!
Всегда жила со мной беда -
Неурожай, недуг, нужда,
Позор неправого суда,
Долги, убытки...
Но не терпел я никогда
Подобной пытки!
И я уверен, что в аду,
Куда по высшему суду
Я непременно попаду
(В том нет сомнений!),
Ты будешь первою в ряду
Моих мучений.
О дух раздора и войны,
Что носит имя сатаны
И был низвергнут с вышины
За своеволье,
Казни врагов моей страны
Зубною болью!
serg1969
04.08.2010, 21:11
Разве ты объяснишь мне - откуда
Эти странные образы дум?
Отвлеки мою волю от чуда,
Обреки на бездействие ум.
Я боюсь, что наступит мгновенье,
И, не зная дороги к словам,
Мысль, возникшая в муках творенья,
Разорвет мою грудь пополам.
Промышляя искусством на свете,
Услаждая слепые умы,
Словно малые глупые дети,
Веселимся над пропастью мы.
Но лишь только черед наступает,
Обожженные крылья влача,
Мотылек у свечи умирает,
Чтобы вечно пылала свеча!
Николай Заболоцкий
Я бел, любимая
Я бел,
любимая.
Я — мел,
который морем был
и рыб и птиц имел
и побелел.
Я меловой период.
В глубине
есть отпечатки раковин на мне.
Моя ладонь, и та
лишь оттиск допотопного листа.
А ты — начало.
Ты полёт стрекоз.
Ты всплеск летучих рыб.
Ты небо первых гроз.
Ты только что начавшаяся жизнь.
Ты радуга,
ты первая из призм.
Ты только что открытые глаза.
Ты водопад из золота волос.
Ты вылет первых ос.
А я — глубинный мел,
в моей душе
былых стрекоз, и рыб, и птиц клише.
Рукой весёлой камни разгребя,
на белом
мне —
прочти:
«Любил тебя».
Семён Кирсанов
Романс
Взрывная сила писем старых…
Табак цветущий под окном…
Негромкий пеpебор гитары
С его старинным языком…
Какую власть они имеют
Над потрясенною душой!
Bдpуг зaмиpаeт, и немeет,
И зaтихает мир большой.
Он уступает место этой
Мгновенной власти -
всё вернуть,
Когда лучом внезапным светa,
Kак бы мечом, разъята грудь.
И, словно молнии ударом,
Твоя душа опалена…
А ведь всего-то
звук гитары.
Слова забытых писем старых,
Табак, расцветший у окна.
Елизавета Стюарт
(1906 - 1984)
Стихотворение написано ко дню рождения Александра Кушнера.
Ничем, Певец, твой юбилей
мы не отметим, кроме лести
рифмованной, поскольку вместе
давно не видим двух рублей.
Суть жизни все-таки в вещах.
Без них -- ни холодно, ни жарко.
Гость, приходящий без подарка,
как сигарета натощак.
Подобный гость дерьмо и тварь
сам по себе. Тем паче, в массе.
Но он -- герой, когда в запасе
имеет кой-какой словарь.
Итак, приступим. Впрочем, речь
такая вещь, которой, Саша,
когда б не эта бедность наша,
мы предпочли бы пренебречь.
Мы предпочли бы поднести
перо Монтеня, скальпель Вовси,
скальп Вознесенского, а вовсе
не оду, Господи прости.
Вообще, не свергни мы царя
и твердые имей мы деньги,
дарили б мы по деревеньке
Четырнадцатого сентября.
Представь: имение в глуши,
полсотни душ, все тихо, мило;
прочесть стишки иль двинуть в рыло
равно приятно для души.
А девки! девки как одна.
Или одна на самом деле.
Прекрасна во поле, в постели
да и как Муза не дурна.
Но это грезы. Наяву
ты обладатель неименья
в вонючем Автово, -- каменья,
напоминающий ботву
гнилой капусты небосвод,
заводы, фабрики, больницы
и золотушные девицы,
и в лужах радужный тавот.
Не слышно даже петуха.
Ларьки, звучанье похабели.
Приходит мысль о Коктебеле --
но там болезнь на букву "Х".
Паршивый мир, куда ни глянь.
Куда поскачем, конь крылатый?
Везде дебил иль соглядатай
или талантливая дрянь.
А эти лучшие умы:
Иосиф Бродский, Яков Гордин --
на что любой из них пригоден?
Спасибо, не берут взаймы.
Спасибо, поднесли стишок.
А то могли бы просто водку
глотать и драть без толку глотку,
у ближних вызывая шок.
Нет, европейцу не понять,
что значит жить в Петровом граде,
писать стихи пером в тетради
и смрадный воздух обонять.
Довольно, впрочем. Хватит лезть
в твою нам душу, милый Саша.
Хотя она почти как наша.
Но мы же обещали лесть,
а получилось вон что. Нас
какой-то бес попутал, видно,
и нам, конечно, Саша, стыдно,
а ты -- ты думаешь сейчас:
спустить бы с лестницы их всех,
задернуть шторы, снять рубашку,
достать перо и промокашку,
расположиться без помех
и так начать без суеты,
не дожидаясь вдохновенья:
"я помню чудное мгновенье,
передо мной явилась ты".
сентябрь 1970
NorthWind
04.08.2010, 21:54
Я Богом оскорблен навек.
За это я в Него не верю.
Я самый жалкий человек,
Я перед всеми лицемерю.
Во мне — ко мне — больная страсть:
В себя гляжу, сужу, да мерю...
О, если б сила! Если б — власть!
Но я, любя, в себя не верю.
И все дрожу и всех боюсь,
Глаза людей меня пугают...
Я не даюсь, я сторонюсь,
Они меня не угадают.
А все ж уйти я не могу.
С людьми мечтаю, негодую...
Стараясь скрыть от них, что лгу,
О правде Божией толкую, —
И так веду мою игру,
Хоть притворяться надоело...
Есмь только я... И я — умру!
До правды мне какое дело?
Но не уйду; я слишком слаб;
В лучах любви чужой я греюсь;
Людей и лжи я вечный раб,
И на свободу не надеюсь.
Порой хочу я всех проклясть —
И лишь несмело обижаю...
Во мне — ко мне — больная страсть.
Люблю себя — и презираю.
Видно, тоскливо в пустом доме было, что вновь потрепанный томик Зинаиды Николаевны перед тревожным сном открыл...
МОИ НАЗВАНЬЯ
Над миром грешным
плывут ночами —
проспект Надежды,
бульвар Печали.
Над серой глыбой
озябших зданий —
квартал Улыбок,
кольцо Свиданий.
Они похожи,
но только внешне,
на тот тревожный
мой город снежный,
на тот моторный,
бетонный улей…
Проезд Восторгов,
тупик Раздумий…
Они похожи,
как сказка с былью,
как дух таёжный
с квартирной пылью.
Аллея Тайны,
фонтан Беседы…
Мои названья
моей Планеты!
Глеб Горбовский
NorthWind
04.08.2010, 22:07
О нет. Не в падающий час закатный,
Когда, бледнея, стынут цветы дня,
Я жду прозрений силы благодатной...
Восток — в сияньи крови и огня:
Горело, рдело алое кадило,
Предвестный ветер веял на меня,
И я глядел, как медленно всходило,
Багряной винностью окроплено,
Жестокое и жалкое светило.
Во славе, в пышности своей оно,
Державное Величество природы,
Средь голубых пустынь — всегда одно;
Влекутся соблазненные народы
И каждому завидуют лучу.
Безумные! Во власти — нет свободы,
Я солнечной пустыни не хочу, —
В ней рабье одиночество таится, —
А ты — свою посмей зажечь свечу,
Посмей роптать, но в ропоте молиться,
Огонь земной свечи хранить, нести,
И, покоряя — вольно покориться.
Умей быть верным верному пути,
Умей склоняться у святых подножий,
Свободно жизнь свободную пройти
И слушать... И услышать голос Божий.
Отдал своё настроение. Автора знаете. Вас - люблю.
I
Помрачненье июльских бульваров, когда, точно деньги во сне,
пропадают из глаз, возмущенно шурша, миллиарды,
и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне
не от мира сего замусоленной ласточкой карты.
Вечер липнет к лопаткам, грызя на ходу козинак,
сокращает красавиц до профилей в ихних камеях;
от великой любви остается лишь равенства знак
костенеть в перекладинах голых садовых скамеек.
И ночной аквилон, рыхлой мышцы ища волокно,
как возможную жизнь, теребит взбаламученный гарус,
разодрав каковой, от земли отплывает фоно
в самодельную бурю, подняв полированный парус.
II
Города знают правду о памяти, об огромности лестниц в так наз.
разоренном гнезде, о победах прямой над отрезком.
Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас,
воскресавших со скоростью, набранной к ночи курьерским.
И всегда за спиной, как отбросив костяшки, рука
то ли машет вослед, в направленьи растраченных денег,
то ли вслух громоздит зашвырнувшую вас в облака
из-под пальцев аккордом бренчащую сумму ступенек.
Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил; у квартир --
вид неправильных туч, зараженных квадратностью, тюлем,
и версте, чью спираль граммофон до конца раскрутил,
лучше броситься под ноги взапуски замершим стульям.
III
Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве,
время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
обращается к звуку, к его серебру в соловье,
центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.
Так творятся миры, ибо радиус, подвиги чьи
в захолустных садах созерцаемы выцветшей осью,
руку бросившем пальцем на слух подбирает ключи
к бытию вне себя, в просторечьи -- к его безголосью.
Так лучи подбирают пространство; так пальцы слепца
неспособны отдернуть себя, слыша крик "Осторожней!"
Освещенная вещь обрастает чертами лица.
Чем пластинка черней, тем ее доиграть невозможней.
1987
translator
04.08.2010, 22:44
И. Бродский
~~~~~~~~~~~
* * * ("Воздух с моря")
Голландия есть плоская страна,
переходящая в конечном счете в море,
которое и есть, в конечном счете,
Голландия. Непойманные рыбы,
беседуя друг с дружкой по-голландски,
убеждены, что их свобода -- смесь
гравюры с кружевом. В Голландии нельзя
подняться в горы, умереть от жажды;
еще трудней -- оставить четкий след,
уехав из дому на велосипеде,
уплыв -- тем более. Воспоминанья --
Голландия. И никакой плотиной
их не удержишь. В этом смысле я
живу в Голландии уже гораздо дольше,
чем волны местные, катящиеся вдаль
без адреса. Как эти строки...
1993
Глупое время: и нечего, и не у кого украсть.
Легионеры с пустыми руками возвращаются из походов.
Сивиллы путают прошлое с будущим, как деревья.
И актеры, которым больше не аплодируют,
забывают великие реплики. Впрочем, забвенье -- мать
классики. Когда-нибудь эти годы
будут восприниматься как мраморная плита
с сетью прожилок -- водопровод, маршруты
сборщика податей, душные катакомбы,
чья-то нитка, ведущая в лабиринт, и т. д. и т. п. -- с пучком
дрока, торчащим из трещины посередине.
А это было эпохой скуки и нищеты,
когда нечего было украсть, тем паче
купить, ни тем более преподнести в подарок.
Цезарь был ни при чем, страдая сильнее прочих
от отсутствия роскоши. Нельзя упрекнуть и звёзды,
ибо низкая облачность снимает с планет ответственность
перед обжитой местностью: отсутствие не влияет
на присутствие. Мраморная плита
начинается именно с этого, поскольку односторонность --
враг перспективы. Возможно, просто
у вещей быстрее, чем у людей,
пропало желание размножаться.
1994
Плеснула боль минора,
Пролился мрачный свет,
За поволокой взора
Не разгадать секрет.
Так просто и так сложно,
Любовь – тугая нить.
Всё призрачно и ложно:
Душа не жаждет жить.
Измена – в сердце ядом,
Дыханьем грудь садня,
Обидой и досадой
Обволокла меня!
***
Ольга Шаховская
Кому из нас по жребию придётся
Сухим щелчком курок судьбы взвести,
И в сердце, что тобою только бьется
Ударить первым, выстрелив: прости…?
Кому из нас, бледнея тонкой кожей,
Учиться вновь умению дышать,
И падать с неба, но при этом всё же
Во что-то верить и чего-то ждать?
Вернётся эхо, снег с ветвей сбивая;
Какая мука палачей любить!
…он мне чужой… она теперь чужая…-
Кому из нас придётся с этим жить?
И звать весну, но так и не дозваться,
Вмерзая в снег расстрелянной душой,
И иногда счастливым притворяться
Тебе с другим…, а может мне с другой?
Кому из нас, стирая память снова,
Гнать чей-то голос: что ты натворил!
И ни звонка полгода, ни полслова,
Как будто кто-то тоже всё забыл.
Следы укроют белые метели;
Кому из нас пробьет навылет грудь?
Пора и нам по правилам дуэли
По очереди жребий свой тянуть…
Рука в перчатке – скручены бумажки;
С пяти шагов… и чей-то ствол пустой…
Мой номер – два. Последних две затяжки.
- Похоже… первый выстрел за тобой.
***
Сказоч-Ник
Романс
Темнеет за окном, ты зажигаешь свечи,
И светлая рука стеклом отражена,
И снова к нам с тобой пришел осенний вечер,
И в доме, и в душе покой и тишина.
А где–то далеко шумит вечерний ветер,
Кружится в темноте опавшая листва,
И снова мы вдвоем, и с нами долгий вечер,
Вечерний разговор, вечерние слова...
Юрий Коваль
Не ходи за мной, как за школьницей,
ничего не сули.
И не хочется, и не колется —
не судьба, не суди.
Я еще ничуть не вечерняя,
я пока на коне.
Я еще такая ничейная —
как земля на войне.
Не держи на леске, на поводе,
на узде, на беде,
ни на приводе, ни на проводе,
ни в руках и нигде!
Все, что вверено, что доверено,
разгоню, как коня.
Ой, как ветрено,
ой, как ветрено
в парусах у меня!
Не кидайся лассо набрасывать —
я тебе не мустанг.
Здесь охота — дело напрасное
в этих вольных местах.
Сквозь вселенную конопатую —
чем бы ты ни смутил —
я лечу, верчусь и не падаю
по законам светил.
У меня свое протяжение,
крупных звезд оселки...
Ну а вдруг
твое притяжение —
не узлы, не силки?
И когда-нибудь мне, отважась, ты
скажешь так, что пойму, —
как тебе твоя сила тяжести
тяжела одному...
Когда это было, когда это было,
Во сне ? Наяву ?
Во сне, наяву, по волне моей памяти
Я поплыву.
Золотая, как солнце, кожа, тоненькие каблучки,
Узел волос из шелка, складки платья легки,
Мулатка, просто прохожая, как мы теперь далеки.
Подумал я вслед : "Травиночка,
Ветер над бездной ревет.
Сахарная тростиночка,
Кто тебя в бездну столкнет ?
Чей серп на тебя нацелится,
Срежет росток ?
На какой плантации мельница
Сотрет тебя в порошок ?"
А время бежало,
Бежало с тех пор, счет теряя годам.
Бежало, бежало,
Меня все кидало, и здесь я, и там.
Ничего никогда не узнал я, и не у кого спросить.
Ничего не прочел в газетах, да и что они могут сообщить ?
Про ту, с золотистой кожей, на тоненьких каблучках.
С волосами из черного шелка,
С улыбкой на детских губах,
Про мулатку, просто прохожую,
Просто прохожую.
Что плывет по волнам,
По волнам моей памяти,
Исчезая в этих волнах, исчезая в этих волнах.
Когда это было, когда это было,
Во сне ? Наяву ?
Во сне, наяву, по волне моей памяти
Я поплыву.
Брожу по городу и ною
безвестной песенки напев...
Вот здесь простились мы с тобою,
здесь оглянулись, не стерпев.
Здесь оглянулись, оступились,
почуяв веянье беды.
А город полн цветочной пыли,
и нежных листьев, и воды.
Я всё отдам - пускай смеются,
пускай расплата нелегка -
за то, чтоб снова оглянуться
на уходящего дружка!
Ольга Берггольц
Поскольку ты уходишь,
И не придешь назад,
А Cлед твой может потерять
Мой пристальнейший взгляд,
Поскольку смерть - навечно,
Хотя и в первый раз,
Над Пропастью зависло
Короткое "сейчас".
Всю жизнь свою друг друга мы
Учились понимать
И все, что знаем мы теперь,
Не сможет Бог отнять.
Но мне осталось Вечность
Смелей предположить -
Кто был самою жизнью,
Забыл что значит жить.
И что теперь известно мне
О "Жизни сей земной"?
Не больше чем о Рае
До встречи там с тобой.
"Жизнь будущего века" - суть
Пустейшие слова,
Пока в Спасителе своем
Не разгляжу тебя.
Сомнения в Бессмертии
Исчезнут у того,
Кому твой Лик загородит
Все, что ни есть кругом.
И будет мною осужден
Решивший образ твой
На чей-то образ заменить -
Сравним ли кто с тобой?
Раз "Бог - Любовь" - с Его же слов,
А это тем верней
Что говорит о ревности
Господь еще ясней,
Раз "Все возможно" для Него
Как сам Он признает,
Он конфискованных Божков
Нам наконец вернет -
перевод Алексея Гришина
Angelinushka
05.08.2010, 11:00
А. Рембо
Первый вечер
Она была полураздета,
И со двора нескромный вяз
В окно стучался без ответа
Вблизи от нас, вблизи от нас.
На стул высокий сев небрежно,
Она сплетала пальцы рук,
И легкий трепет ножки нежной
Я видел вдруг, я видел вдруг.
И видел, как шальной и зыбкий
Луч кружит, кружит мотыльком
В ее глазах, в ее улыбке,
На грудь садится к ней тайком.
Тут на ее лодыжке тонкой
Я поцелуй запечатлел,
В ответ мне рассмеялась звонко,
И смех был резок и несмел.
Пугливо ноги под рубашку
Укрылись: "Как это назвать?"
И словно за свою промашку
Хотела смехом наказать.
Припас другую я уловку!
Губами чуть коснулся глаз;
Назад откинула головку:
"Так, сударь, лучше... Но сейчас
Тебе сказать мне что-то надо..."
Я в грудь ее поцеловал,
И тихий смех мне был наградой,
Добра мне этот смех желал...
Она была полураздета,
И со двора нескромный вяз
В окно стучался без ответа
Вблизи от нас, вблизи от нас.
На ковре опавших листьев
Я сижу, тобою пьяный.
Наши встречи, наши мысли
Нашей совести изъяны
Эти запахи волнуют.
Эти шорохи тревожат.
Я уже насквозь ревную
Эту чувственную кожу
Захлебнусь тобой украдкой,
Пригубив кусочек лета.
Ты - девчонка-шоколадка
Мной потерянная где-то.
Есть вопросы? Нет вопросов.
Только что же будет дальше?
Нам смотреть придётся косо
В отражение из фальши.
И плевать на все приметы
На морали, на устои
Пусть потом придут ответы,
Объяснение простое.
Что же это? Повод слиться
Или женские обманы
На ковре опавших листьев
Я сижу, тобою пьяный.
...А кого-то время не лечит,
А кому-то – прижаться б к кому-то.
Кто-то скажет: за утром – вечер,
Кто-то скажет: за ночью – утро.
А кому-то обрыдли вина,
А кому-то и пиво в радость.
Кто-то ищет горечь в калине,
Кто-то в ней же находит сладость.
А кому-то – греться на печке,
А кому-то – тонуть в сугробах.
Кто-то бьет чужие сердечки,
Кто-то любит до крышки гроба.
А кому-то благ не хватает,
А кому-то – вернуть бы маму.
Кто-то клад откопать мечтает,
Кто-то машет киркой упрямо.
Кто-то учит – а кто-то судит,
Кто-то верит – а кто-то спорит.
До чего ж мы смешные, люди,
До чего ж мы дурные – вдвое...
Подари мне, Бог, эту женщину!
И не дай никогда ей опомниться.
Я за каждый вздох, с нею скрещенный,
Заплатил тебе больше,чем сто рыцарей!
Одолжи мне, Бог, ee горести,
Если станут они неизбежностью..
Чтобы мог финал ee повести
Я украсить заботой и нежностью.
Укажи мне, Господь, грусти трещины
На душе её слишком доверчивой.
Я люблю.. Я хочу эту женщину..
Вот и всё..Больше мне просить нечего….
Помоги мне, Бог, стать единственным,
Пусть не первым, но лучшим и стоящим
Её нежных губ, глаз таинственных,
Поцелуев её, как сокровища..
Подскажи ей, Бог, что я – суженный,
Её брат, её муж, её копия!
Не случайный друг, не отдушина,
Не ночей одиноких утопия….
Я бы мог бы стать, без сомнения,
Настоящим отцом ее дочери..
Дай же сил мне ждать, дай терпения.
Ведь длинна к тебе, Господи, очередь......
ВОЛКИ
Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.
Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и живем вне закона.
Мы — волки, нас мало,
Нас можно сказать — единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.
Вам блюдо похлебки,
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки,
Сугробы в молчании звездном.
Вас в избы пускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже.
Вы смотрите в щелки,
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы, в сущности,— волки,
Но вы изменили породе.
Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили,
И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить
Вы за хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник
Достойная ваша награда.
Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим.
ЮНКЕР ШМИДТ
Вянет лист. Проходит лето.
Иней серебрится...
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
Погоди, безумный, снова
Зелень оживится!
Юнкер Шмидт! честное слово,
Лето возвратится!
Козьма Прутков
Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай,
Что мне делать с земным имуществом,
Если скажет он: выбирай?
Мне не надо в раю тоскующей,
Чтоб покорно за мною шла,
Я бы взял с собой в рай такую же,
Что на грешной земле жила, -
Злую, ветреную, колючую,
Хоть ненадолго, да мою!
Ту, что нас на земле помучила
И не даст нам скучать в раю.
В рай, наверно, таких отчаянных
Мало кто приведёт с собой,
Будут праведники нечаянно
Там подглядывать за тобой.
Взял бы в рай с собой расстояния,
Чтобы мучиться от разлук,
Чтобы помнить при расставании
Боль сведённых на шее рук.
Взял бы в рай с собой всё опасности,
Чтоб вернее меня ждала,
Чтобы глаз своих синей ясности
Дома трусу не отдала.
Взял бы в рай с собой друга верного,
Чтобы было с кем пировать,
И врага, чтоб в минуту скверную
По-земному с ним враждовать.
Ни любви, ни тоски, ни жалости,
Даже курского соловья,
Никакой, самой малой малости
На земле бы не бросил я.
Даже смерть, если б было мыслимо,
Я б на землю не отпустил,
Всё, что к нам на земле причислено,
В рай с собою бы захватил.
И за эти земные корысти,
Удивлённо меня кляня,
Я уверен, что бог бы вскорости
Вновь на землю столкнул меня.
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
ДУЭТ ДЛЯ СКРИПКИ И АЛЬТА
М. П.
Моцарт в легком опьяненье
Шел домой.
Было дивное волненье,
День шальной.
И глядел веселым оком
На людей
Композитор Моцарт Вольфганг
Амадей.
Вкруг него был листьев липы
Легкий звон.
«Тара-тара, тили-тики, –
Думал он. –
Да! Компания, напитки,
Суета.
Но зато дуэт для скрипки
И альта».
Пусть берут его искусство
Задарма.
Сколько требуется чувства
И ума!
Композитор Моцарт Вольфганг,
Он горазд, –
Сколько требуется, столько
И отдаст…
Ох, и будет Амадею
Дома влет.
И на целую неделю –
Черный лед.
Ни словечка, ни улыбки.
Немота.
Но зато дуэт для скрипки
И альта.
Да! Расплачиваться надо
На миру
За веселье и отраду
На пиру,
За вино и за ошибки –
Дочиста!
Но зато дуэт для скрипки
И альта!
Давид Самойлов
1981
Чтобы стать мужчиной,
мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться, разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Какие бури душу захлестнули!
Но ты — солдат и все сумей принять:
От поцелуя женского до пули, —
И научись в бою не отступать.
Готовность к смерти —
тоже ведь оружье,
И ты его однажды примени.
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.
ВОЛЕЙБОЛ НА СРЕТЕНКЕ
А помнишь, друг, команду с нашего двора,
Послевоенный над верёвкой волейбол
Пока для секции нам сетку не украл
Четвёртый номер, Коля Зять – известный вор.
А первый номер на подаче – Владик Коп,
Владелец страшного кирзового мяча,
Который, если попадал кому-то в лоб,
То можно смерть установить и без врача.
А пятый номер, наш защитник, – Макс Шароль,
Который дикими прыжками знаменит,
А также тем, что он по алгебре король,
Но в этом двор его нисколько не винит.
Саид Гиреев – нашей дворничихи сын,
Торговец краденным и пламенный игрок,
Серега Мухин, отпускающий усы,
И на распасе – скромный автор этих строк.
Да, вот это наше поколение –
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.
А вот противник, он нахал и скандалист,
На игры носит он то бритву, то наган.
Здесь капитанствует известный террорист,
Сын ассирийца, ассириец Лев Уран,
Известный тем, что перед властью не дрожа,
Зверю-директору он партой угрожал,
И парту бросил он с шестого этажа,
Но, к сожалению для школы, не попал.
А вот и сходятся два танка, два ферзя –
Вот наша Эльба, встреча войск далеких стран :
Идет походкой воровскою Коля Зять,
Навстречу – руки в брюки – Лёвочка Уран.
Вот тут как раз и начинается кино,
И подливает в это блюдо остроты
Белова Танечка, глядящая в окно, –
Внутрирайонный гений чистой красоты.
Ну что, без драки: волейбол так волейбол.
Ножи оставлены до встречи роковой,
И Коля Зять уже ужасный ставит кол,
Взлетев, как Щагин, над веревкой бельевой.
Да, и это наше поколение –
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.
...Мясной отдел, Центральный рынок, дня конец –
И тридцать лет прошло, о Боже! Тридцать лет!
И говорит мне ассириец-продавец:
– Конечно, помню волейбол, но мяса нет!
Саид Гиреев – вот сюрприз! – подсел слегка,
Потом опять, потом отбился от ребят;
А Коля Зять пошел в десантные войска,
И там, по слухам, он вполне нашёл себя.
А Макс Шароль – опять защитник и герой,
Имеет личность он секретную и кров.
Он так усердствовал над бомбой гробовой,
Что стал член-корром по фамилии Петров.
А Владик Коп подался в городок Сидней,
Где океан, балет и выпивка с утра,
Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней,
Но также нету ни кола и ни двора.
Ну, кол-то ладно, не об этом разговор,
Дай Бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат.
Но где найдёт он старый Сретенский наш двор?
Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль.
Ну, что же, каждый выбрал веру и житьё,
Полсотни игр у смерти выиграв подряд,
И лишь майор десантских войск Н. Н. Зятьёв,
Лежит простреленный под городом Герат.
Отставить крики, тихо, Сретенка, не плачь,
Мы стали все твоею общею судьбой –
Те, кто был втянут в этот несерьезный матч
И кто повязан стал верёвкой бельевой.
Да, уходит наше поколение –
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужёсткие крепления
Или радиолы во дворах.
Юрий Визбор
26 июля – 6 октября 1983
Когда ты на могилу
в ночь придешь
И выплачешь -
все до единой слезы,
Я буду думать -
это только дождь
Или шумят печальные березы.
Но я пойму потом,
когда уйдешь
Ведь после смерти
совершенней мысли.
Кто в ад ушел -
тот вечно-вечно ждет
С земли хотя бы раз
таких вот писем......
* * *
В эпоху листопада и дождей
Вся скрытая от нас природой нежность
Становится заметней и ясней —
И в этом есть высокая небрежность.
Природа, из объятий тесноты
Выводишь шум, томящийся в растеньях, —
И в этом есть идея красоты,
Ведь шум и цвет — твои изобретенья.
Есть в увяданье — щедрость бытия,
Переходящего в небытие, — и в этом
Мы узнаем раздвоенность себя,
Замедливших меж голосом и эхом.
ЛУЧШЕ НЕ СПАТЬ
(памяти В. Векштейна)
Эй! Лучше не спать. Это время для сонь...
угарный газ -
Запрещённый вираж в гараже,
Липкий цвет "мерседеса" -
Так "Аида" становится воплем московских ворон -
коньячный джаз...
Бомбой взорвётся коробка драже -
ночь двоих сплющит прессом.
Лучше не спать!
Блеск седин - на виски,
Бес в ребро - топором...
- и бог не спас!
Но - поп пока отпевает других,
но - жена варит кофе,
Тащит смерть по асфальту
белья грязный ком -
И любовь ржёт пока за пару гнедых,
серебрит пальцы Нопфлер.
Лучше не спать!
Завтра - ящик и крест,
Рот без губ - просто щель...
- за упокой!
За нашедших приют в гараже,
За мотор "мерседеса",
За незыблемый в мире подлунном порядок вещей...
Тел, не узнавших кнута и вожжей,
Душ без меры и веса,
но -
Но лучше не спать...
1990
tatjana_v
05.08.2010, 13:16
Если
(Перевод - С. Маршака)
О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь, -
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд, -
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" –
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег,-
Земля - твое, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты - человек!
Редьярд Киплинг
Мы стоим и молчим на холодной прокуренной лестнице.
Снова прячешь глаза... И боишься сказать то, что хочется.
Мне - в тебя, а тебе - в меня - больше ни капли не верится.
Легкий дым сигарет... Вот и встретились два одиночества.
Закрываю глаза. В ритме сердца сгорают секунды.
Осыпается под ноги пеплом прошедшая тихая ночь.
И нам кажется - завтра все будет иначе, как будто
Мы сумеем понять, мы сумеем себя превозмочь...
В перешепот эфира рванется тоска по теплу и желание.
И в ответ - тишина... Кран по капле отмерит тоски...
Непрожитая жизнь, вечный круг из любви и прощания,
И прощенье в отчаянном, теплом касаньи руки...
Нам отмерено щедрой судьбой столько боли и нежности,
Сколько вынести сможет, и выжить с ней, каждый из нас.
Если встретимся вновь - то узнаем ли друг в друге прежнее,
Что свело нас с тобой в тот прозрачный предутренний час?
Горький вкус на губах. Вот и встретились два одиночества...
И в себя нам с тобой теперь больше ни капли не верится...
И во взгляде в глаза - вопль беззвучный, счастливый, бессовестный...
Мы стоим и молчим на холодной прокуренной лестнице...
Знаешь, я видела во сне,
как ты летаешь,
Как бережно ты
к небу приникаешь
Мятущейся и нежною душой.
Таешь, меня одну
на свете оставляешь.
Я видела во сне,
как ты летаешь,
Ты издали махнула мне рукой.
И небо любит тебя,
Ты слышишь, любит тебя,
Так тихо любит тебя,
Как я не умею, прости…
6j5Vtd-7lJs
Вянут настурции на длинных жердинках.
Острой гарью пахнут торфяники.
Одиноко скитаются глубокие души.
Лето переспело от жары.
Не трогай меня своим злым током...
Меж шелестами и запахами, переспелого, вянущего лета,
Бродит задумчивый взгляд,
Вопросительный и тихий.
Молодой, вечной молодостью ангелов, и мудрый.
Впитывающий опечаленно предстоящую неволю, тюрьму и чахлость.
Изгнания из стран лета.
Елена Гуро
(Из сборника «Трое», 1913)
Ты - рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты - рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить..
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!
Ах, позитивное стихотворение!
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил - жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы - не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: "Иди!"
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
В мозгу могилу, заступ рыл
Кого то хороня и люди шли,
И звук шагов перерастал меня.
За упокой бил барабан
И в такт гудела тьма
Сильней, сильней и мнилось мне,
что я сойду с ума.
Взяв гроб со скрипом на душе
Процессия пошла
и тут пространство принялось
Звонить в колокола.
все небо превратилось в звук,
А все живое в слух...
И с тишиной мы глаз на глаз
Одни остались вдруг.
Nika_tet
05.08.2010, 17:29
Мой прекрасный палач... Я сейчас непослушная жертва,
Никакими тисками нельзя удержать мою страсть.
Пусть безносая Смерть направляет горячее жерло,-
Есть другая и более, более высшая власть!
Мой прекрасный палач... Что вы можете взять, кроме боли?
Изощрённости женщин ещё не положен порог...
Мерно капает кровь, но поверьте, что будь в моей воле,
Я бы сам вам помог, сунув ногу в "испанский сапог".
Мой прекрасный палач... Ваши сладостно-нежные руки
Остужают огонь. Я готов на всё это, но лишь...
Невозможно так долго кричать от тоски и разлуки,
Ожидая разрыва горящих страданием мышц.
Мой прекрасный палач... Моя вера, любовь и надежда.
Почему нам четыре коротких, обрывочных дня
Отпустила судьба? Если кожа ползет, как одежда,
Вниз с ободранных плеч и вконец обнажает меня...
Мой прекрасный палач... Обозначив закат на рассвете,
Мне осталось недолго в мучительном свете бродить.
Головою отрубленной, падая, сладко отметить
Роковой поцелуй на твоей вдохновенной груди...
Nika_tet
05.08.2010, 17:32
Для графини травили волка.
Его поступь была легка...
Полированная двустволка,
Как восторженная строка!
Он был вольный и одинокий.
На виду или на слуху.
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоённо рычала свора,
Егеря поднимали плеть,-
Все искали, где тот, который
Призван выйти и умереть?
Нет, любимая... Даже в мыслях
Я не буду ничей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый, звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура. Конечно, дура...
Только в поле и я - один...
Всё бело, и борзые стелят
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля -
Поглядеть, как растает снег...
Как по небу скользят беспечно
Облака до краев земли...
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду
до крика:
"Пли!!!"
Nika_tet
05.08.2010, 17:34
Когда убивали последнего единорога -
Лес содрогнулся, и даже птицы роняли слёзы.
Глядела в испуге девочка недотрога,
Как копья дрожали, словно виноградные лозы,
Вонзаясь в белую спину зверя,
Что голову прятал у неё на коленях.
И бледное солнце отворачивалось, не веря
В людскую жестокость. Таилась в глазах оленьих
Вассальная преданность королю леса,
Тому, кто царственным рогом даровал волю...
Запевали сосны хором дневную мессу
О том, кто сегодня захлёбывался болью!
А после мясо с размаху швыряли на блюдо,
И пили охотники в честь величайшей победы
Над силой природы, её тонконогое чудо
Убили люди. Наши отцы и деды...
Nika_tet
05.08.2010, 17:35
Подними потолок. Просто нечем дышать,
Или стены раздвинь, я хочу потянуться...
В неоглядную ширь, в непролазную гать
На мгновенье уйти и совсем не вернуться.
Так ли надо спешить? Я же был в тех краях...
Там не пишут стихов, не страдают, не мыслят.
Я ещё задержусь, но буквально на днях
Получил свой билет и бумаги на выезд.
Значит, снова плутать в чёрном небе без звёзд,
Где прошедшая жизнь далека и условна...
Ах, как тихо вокруг! Жёлтый свечечный воск
Залепил бубенцы, и дорога безмолвна.
Ни дыханья, ни сна, ни пылинки в лицо...
Просто вечный покой. Даже скулы немеют...
Здесь прилежно живут и у мёртвых певцов
Отбирают гитары для фондов музея.
Хоть бы стон, хоть бы храп, чей-то смех, или крик...
Но давненько огни потушили на башнях.
В облаках - то ли крест, то ль обугленный лик,
То совсем ничего... и становится страшно.
Если наша любовь всё равно догорит
И останется здесь золотой и нетленной...
Над безверием тень, только где-то внутри
Сердца стук на Безмолвных
Скрижалях
Вселенной...
Nika_tet
05.08.2010, 17:36
Как встреча коротка -
Все мысли кувырком:
Проносятся века
За окнами - молчком.
Сиреневая ночь...
И я иду, спеша,
По лезвию ножа...
По лезвию ножа.
Как бесконечен путь,
Как надоедлив дождь,
Как холод режет грудь
И выбивает дрожь.
И зелень фонарей
Качается, дрожа,
На лезвии ножа,
На лезвии ножа...
А ты - во тьму, ты - вдаль...
И я кричу: "Постой!"
Прозрачная печаль
Вдруг стала темнотой.
Окончена игра,
Но как скользит душа
По лезвию ножа,
По лезвию ножа.
Nika_tet
05.08.2010, 17:37
Расстаемся... Ты это всерьез?
Я не помню банальнее фразы.
Мне всегда представляется сразу
Океан из упреков и слез...
Убеждаю себя - не спеши.
Поиграв отражением лунным,
Пробегусь по ладам семиструнным
Одинокой, бродяжьей души.
Миги горьких и радостных встреч
Подбирая на пыльной дороге,
Я прикинусь немым и убогим,
Отложив восхищенную речь.
И отпраздную день расставанья,
Опьяненно вглядевшись в закат,
Если это усилит стократ
Сердца стук и длину расстоянья.
Боль строки, никогда, в никуда
Вознесет первобытная песня.
Как зеленый осколок из перстня,
С поднебесья сорвется звезда.
И зарю возвестят соловьи,
Далеко, не на этой планете.
Жизнь увидев в возвышенном свете,
Я порву все стихи о любви...
Nika_tet
05.08.2010, 17:40
Слезы - в чем-то вода, если тщательно смежить веки,
То никто не узнает, и два к одному не сложит.
Я один поднимался, один под дождем и снегом,
И заставить меня покориться - никто не сможет.
Бестолковых эмоций шальные, как птицы, стаи,
На рассвете ворвутся в окно и тоску разбудят.
Будет лето в тюльпанах и лед на ручьях растает,
Будут ночи без сна - но, похоже, меня не будет.
В синих-синих озерах играет дорога света,
Там смеется звезда и поет соловей - душевно.
Мне стеклом встала в горле чужая душевность эта.
Тем, кто голову не склоняет - ломают шею.
Но часы в Кенсингтоне пробили - пора в дорогу,
Остров Нетинебудет - налево, а смерть - направо.
Я возьму тебя за руку, можно? Я ненадолго...
Навсегда - это вовсе ведь и не долго, правда?
Эол
В твоих глазах - любовь кромешная
Немая, дикая, безгрешная,
И что-то в них религиозное.
А я - созданье несерьезное,
Сижу себе за грешным вермутом,
Молчу, усталость симулирую...
В каком году стрелялся Лермонтов? -
Я на вопрос не реагирую.
Пойми, пойми мою уклончивость,
Что мне любви твоей не хочется,
Хочу, чтоб все скорее кончилось.
Хочу.
Но разве это кончится?
Nika_tet
05.08.2010, 17:40
Меж пальцев натянуты нити
Незримых ментальных оков.
Приснитесь мне снова... приснитесь,
Под черным покровом шелков
Сокрыто холодное сердце,
Жестокость бессмертной души.
Не верьте мне снова... не верьте,
Горящий огонь потушить
В узоре змеиного танца
Не смог чей-то жалобный вскрик.
Останьтесь со мною, останьтесь
До утренней нежной зари.
Влюбленность - последнее дело,
В остатке - смертельная грусть.
Любить Вы - увы - не умели...
Я тоже. Но я научусь.
Эол
Игорь Северянин
СТРАННО...
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет...
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет...
Nika_tet
05.08.2010, 17:41
Когда ты уйдешь, будут реквием петь мосты
Над Темзой и сыпаться в темную воду цветы
С лепестками из белой тоски, и на кончиках пальцев дрожь
Поселится гостьей незваной, когда ты уйдешь.
Когда ты уйдешь, будет слово - острей меча,
И станет гранит мостовой стонать и кричать,
Что в белом плену сновидений жива лишь ложь
В цветных лоскутах распутства, когда ты уйдешь.
Когда ты уйдешь, часовой разобьет часы
И тень в капюшоне бесстрастно возьмет под уздцы
Четверку страстей, что копытами бьются в дождь,
Она за тобой уведет их, когда ты уйдешь.
Когда ты уйдешь, станет полдень – полночной мглой,
Закатом – восход, вдохом выдох, весна обернется зимой,
И кладбищем Тауэрским станет тот миг и век,
Когда ты уходишь, последний из рода Блэк.
Эол
Мэри_Поппинс
05.08.2010, 17:50
Скорей убийство можно спрятать в тень,
Чем скрыть любовь: она ясна, как день.
Цезарио, клянусь цветеньем роз,
Весной, девичьей честью, правдой слез,
В душе такая страсть к тебе горит,
Что скрыть её не в силах ум и стыд.
(Шекспир; "Двенадцатая ночь")
В человеческом организме
девяносто процентов воды,
как, наверное, в Паганини,
девяносто процентов любви.
Даже если - как исключение -
вас растаптывает толпа,
в человеческом
назначении -
девяносто процентов добра.
Девяносто процентов музыки,
даже если она беда,
так во мне,
несмотря на мусор,
девяносто процентов тебя.
1972
Nika_tet
05.08.2010, 17:57
Не забудь, уходя, пристрелить свою белую лошадь.
Пусть не дрогнет рука, когда ты будешь жать на курок.
Милосердие в сердце своем ты должна уничтожить
Или спрятать в укромное место на длительный срок.
Не забудь, уходя, придушить свою серую кошку,
Что доверчиво и беззаботно ласкалась к тебе.
Ты давно уже жалость свою растеряла по крошкам
Так убей ее, чтобы она не скучала! Убей!
Не забудь, уходя, отравить свою рыжую псину.
Пусть не воет она от тоски, когда ты вдруг уйдешь.
Вспомни, как ты любила чесать ей мохнатую спину,
Ты же любишь ее очень сильно, а значит убьешь!
Не забудь, уходя, сжечь свой дом из гранитного камня,
И свой маленький сад уничтожь до последнего пня.
И еще одну вещь не забудь: я прошу - обещай мне,
Что, когда ты решишь уходить, ты прикончишь меня.
Мальчик Джейк
Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему.
Будто послушник хочет к господу,
ну а доступ лишь к настоятелю —
так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.
Будто сделал я что-то чуждое,
или даже не я — другие.
Упаду на поляну — чувствую
по живой земле ностальгию.
Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает.
Одиночества не искупит
в сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству,
задыхаюсь по настоящему.
Когда слышу тирады подленькие
оступившегося товарища,
я ищу не подобья — подлинника,
по нему грущу, настоящему.
Все из пластика, даже рубища.
Надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем,
а церковка...
И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: «Идиоты — в прошлом.
В настоящем рост понимания».
Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая.
Что прошло, то прошло. К лучшему.
Но прикусываю, как тайну,
ностальгию по-настоящему.
Что настанет. Да не застану.
1976
В кастальском переулке есть лавчонка:
колдун в очках и сизом сюртуке
слова, поблескивающие звонко,
там продает поэтовой тоске.
Там в беспорядке пестром и громоздком
кинжалы, четки -- сказочный товар!
В углу -- крыло, закапанное воском,
с пометкою привешенной: Икар.
По розам голубым, по пыльным книгам
ползет ручная древняя змея.
И я вошел, заплаканный, и мигом
смекнул колдун, откуда родом я.
Принес футляр малиново-зеленый,
оттуда лиру вытащил колдун,
новейшую: большой позолоченный
хомут и проволоки вместо струн.
Я отстранил ее... Тогда другую
он выложил: старинную в сухих
и мелких розах -- лиру дорогую,
но слишком нежную для рук моих.
Затем мы с ним смотрели самоцветы,
янтарные, сапфирные слова,
слова-туманы и слова-рассветы,
слова бессилия и торжества.
И куклою, и завитками урны
колдун учтиво соблазнял меня;
с любовью гладил волосок лазурный
из гривы баснословного коня.
Быть может, впрямь он был необычаен,
но я вздохнул, откинул огоньки
камней, клинков -- и вышел; а хозяин
глядел мне вслед, подняв на лоб очки.
Я не нашел. С усмешкою суровой
сложи, колдун, сокровища свои.
Что нужно мне? Одно простое слово
для горя человеческой любви.
Властелин
Я Индией невидимой владею:
приди под синеву мою.
Я прикажу нагому чародею
в запястье обратить змею.
Тебе, неописуемой царевне,
отдам за поцелуй Цейлон,
а за любовь -- весь мой роскошный, древний,
тяжелозвездный небосклон.
Павлин и барс мой, бархатно-горящий,
тоскуют; и кругом дворца
шумят, как ливни, пальмовые чащи,
все ждем мы твоего лица.
Дам серьги -- два стекающих рассвета,
дам сердце -- из моей груди.
Я царь, и если ты не веришь в это,
не верь, но все равно, приди!
<1923>
Знание жизнь разделило на "до" и на "после".
Такие, как мы - изначально рождаются взрослыми.
И, раскидав по мирам, городам и столетиям
Время к закату нас гонит безжалостной плетью.
С детства мы ищем своих и однажды находим.
Древняя кровь просыпается, пламенем бродит...
Предназначение каждому жестко отмерено:
Травы - ведуньям, друиду - священное дерево...
И, разбираясь в наследстве старинного знания,
Нам ли не знать человеческих тел уставания,
Нам ли не ведать проклятья Конечного Времени,
Вечно искать, заплутав в человечьих сомнениях...
Книги своих, как учебники, ставим на полку.
Жизнь постигаем чутьём, что дано нам от волка.
Знаем - свои по деяниям честно рассудят.
Рвемся вперед, чуя сердцем, что счастья не будет.
Счастье - не наша дорога. Лишь манит надеждами.
Кто-то уходит, сломавшись, не выдержав, в прежнее,
Век отграничив флажками охот и заборами.
Те, кто остался - разделят ответственность поровну.
Можем любить лишь своих, но дороги не сходятся.
Нам человечьего счастья ждать не приходится.
Лишь по крупицам ловить отражения в вечности,
Жить, находя в себе силы всё ж быть человечными.
Теми, кто нами играет, - все роли расписаны.
Скроены, четко и резко отмерены числами.
Предназначенье пинает от метки до метки.
Бьётся сознанье зверьком обезумевшим в клетке...
Горькое, острое чувство своей чужеродности...
Волчьим наметом стелиться во ржи по-над пропастью,
Рваться к своим сквозь флажки, попадая под пули...
И, погибая, вдруг чувствовать - нас обманули...
Роли расписаны. Выдержать путь до финала -
Сколько за это любило, дралось, умирало
Чуя своих, закрывая на линии выстрела...
Не успевая.... Не веря, что было бессмысленно...
Ненависть гасим в пределах, отмеренных совестью.
Гремучая смесь из души с человеческой гордостью -
Вечно искать, ждать, и знать, что свои не осудят.
Жить и любить.
И не верить, что счастья не будет.
Блеклый небосвод, неприбранный сад.
Настежь веранда. Семья у стола.
Пыльные портьеры вдоль окна парусят,
чайник остывает, и клеенка сползла.
Споров затейливые кружева.
Сплошь недомолвки. Как береглась
тайна! Почти непонятны слова,
но жесты не укрывались от глаз.
Тайна гнездится в скопленьи забот,
в стопке газет, в шепотке по углам.
Бабочка летит на зеленый забор,
садится и складывается пополам.
Изнанка крыльев. Зубчатый край.
Такие же листья. Цветное стекло.
Плетеные кресла, встревоженный рай.
Все это в движенье – и все прошло.
О чем в пятьдесят таком-то году
спорили те, кто сегодня мертвы?
Какие надежды в дачном саду
кружились поверх моей головы?
Мы детям своим задаем теперь
те же загадки. Проснувшись в ночи,
я вспоминаю: распахнута дверь,
дедушка в кителе из чесучи,
круглые, в тонкой оправе очки,
на переносице тонкий след.
Прошлое сузилось, как зрачки,
когда в лицо направляют свет.
Борис ХЕРСОНСКИЙ
Одесса, июль 1954
НЕЛЮБОВЬ
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый,- открой, открой!
Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний - любовь мою.
Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах,- порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье - и в Нелюбви.
Охладевая, творю молитву,
Любви молитву едва творю...
Слабеют руки, кончаю битву,
Слабеют руки... Я отворю!
1907
АРИЯ
Что-нибудь из другой
оперы, типа Верди.
Мало ли под рукой?
Вообще — в круговерти.
Безразлично о ком.
Трудным для подражанья
птичкиным языком.
Лишь бы без содержанья.
Скоро мене полста.
Вон гоношится бобрик
стриженого куста.
Вон изменяет облик,
как очертанья льдин,
марля небесных клиник.
Что это, я — один?
Или зашел в малинник?
Розовый истукан
здесь я себе поставил.
В двух шагах — океан,
место воды без правил.
Вряд ли там кто-нибудь,
кроме солнца, садится,
как успела шепнуть
аэроплану птица.
Что-нибудь про спираль
в башне. И про араба,
и про его сераль.
Это редкая баба
если не согрешит.
Мысль не должна быть четкой.
Если в горле першит,
можно рискнуть чечеткой.
День пролетел. Пчела
шепчет по-польски «збродня».
Лучше кричать вчера,
чем сегодня. Сегодня
оттого мы кричим,
что, дав простор подошвам,
Рок, не щадя причин,
топчется в нашем прошлом.
Ах, потерявши нить,
«моль» говорит холстинка.
Взгляда не уронить
ниже, чем след ботинка.
У пейзажа — черты
вывернутого кармана.
Пение сироты
радует меломана.
1987
На Земле
безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.
...А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!
1969
xf7obbVxXEY
«Письмо к возлюбленному» из цикла "Последняя поэма".
Ветер ты старые ивы развей.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня, друг мой,
Прощай...
Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.
Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.
В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон -
Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя.
Рабиндранат Тагор
Перевод Аделины Адалис
Еще один вариант
Последняя поэма
Полный текст стихотворения, завершающего роман Рабиндраната Тагора "Последняя поэма", приводится по тексту третьего тома восьмитомного собрания сочинений Рабиндраната Тагора, выпущенного гос. изд. художественной литературы в 1956 году.
Перевод В. Новицкой.
... Слышишь ли шорох летящего времени?
Вечно его колесница в пути...
Сердца удары нам слышатся в небе,
Звезды во тьме колесницей раздавлены,
- как не рыдать им у тьмы на груди?..
Друг мой!
Время мне бросило жребий,
В сети свои захватило меня,
Мчит в колеснице опасной дорогой,
Слишком от мест, где ты бродишь, далекой,
Там, где уже не увидишь меня,
Там, где неведомо, что впереди...
Кажется мне: колесницей захвачена,
Смерть уже тысячу раз победив,
Вот я сегодня взошла на вершину,
В блеске зари обагренно-прозрачную...
Как не забыть свое имя в пути?
Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край...
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня...
Друг мой,
Прощай!
Знаю - когда-нибудь в полном спокойствии,
В позднем покое когда-нибудь, может быть,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня!
Цветом бакуля опавшим и плачущим
Небо тебя опечалит нечаянно,
Ты погляди, не осталось ли что-нибудь
После меня?...
В полночь забвенья
На поздней окраине
Жизни твоей
Погляди без отчаянья,
Вспыхнет ли?
Примет ли облик безвестного сонного образа, будто случайного?...
...Это не сон!
Это -- вся правда моя, это - истина,
Смерть побеждающий вечный закон.
Это -- любовь моя!
Это сокровище -
Дар неизменный тебе, что давно еще
Был принесен...
В древний поток изменений заброшена,
Я уплываю, -- и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели...
Друг мой, прощай!
Ты ничего не утратил, по-моему...
Вправе и пеплом и прахом играть
Создал бессмертной возлюбленной образ,
Блеск и сиянье бессмертной возлюбленной
вызвать из сумрака можешь опять!
Друг!
Это будет вечерней игрою,
Не помешает меня вспоминать...
Жадным движеньем обижен не будет
Трепет левкоев на жертвенном блюде.
Ты обо мне не печалься напрасно --
Дело достойное есть у меня,
Есть у меня мир пространства и времени...
Разве избранник мой беден? О нет!
Всю пустоту я заполню опасную,
Верь, что всегда выполнять я намерена
Этот обет.
Если же кто-нибудь, озабоченный,
Ждать меня будет с тайной тревогою,
Счастлива буду - вот мой ответ!
Из половины светлой месяца в темную
половину вынесяБлагоухающий сноп тубероз,
Кто -- пронеся их дорогою долгою,
В ночь теневой половины месяца
Жертвенный мог бы украсить поднос?
Кто и меня увидал бы в радости
Безграничного всепрощения?..
Соединятся злое и доброе, --
Им на служенье себя отдам!
Вечное право я получила,
Друг мой, на то, что сама отдала тебе...
Ты принимаешь мой дар по частям.
Слыша печальных мгновений течение,
Ими наполни ладонь -- и напейся:
Сердце мое, как пригоршню, любовно
Я подставляю твоим устам... О, несравненный!
Я дар принесла тебе:
Все, что дарю, -- мне тобою даровано:
Сколько ты принял - настолько должницею
Ты меня сделал...
О друг мой, прощай.
Источник http://al-pas.livejournal.com/8835.html
Еще один перевод для сравнения...
***
Неумолимый Времени возница
Меня увозит вдаль, и темнота
Распахивает надо мной крыла.
Ты слышишь, как грохочет колесница?
Ты слышишь, друг? Сегодня я не та,
И мне иной рассвет сегодня снится,-
Я тысячу смертей пережила!
Напрасно ты о прошлом вспоминаешь:
Нет прежней Лабонно,- об этом знай!
И ты меня при встрече не узнаешь.
Мой друг, прощай!
Но, может быть, когда-нибудь весною,
Когда в росинках, как в слезах, цветы
Доверчиво раскроют лепестки,
Заглянешь ты в туманное былое,-
Увидишь там не слабый свет мечты,
А пламя сердца, вечное, живое,
Пылающее смерти вопреки!
И пусть меняется все в этом мире бренном,
Пусть ухожу все дальше в дальний край,
Мой дар тебе пребудет неизменным,
Мой друг, прощай!
Я все тебе дала! Из смертной глины
Сам изваяй богиню для себя
И в храме сердца поклоняйся ей.
Не оскверню твой храм, рукой не двину,
Слезинки я не уроню, скорбя,
Не заглушу напев священной вины
Печалью безысходною моей.
Все к лучшему, и ты разлуку нашу
Не смей оплакивать со мною,- обещай!
Я вновь могу наполнить жизни чашу.
Мой друг, прощай!
Я не одна. Он добрыми руками
Мне собирает бледный свет луны,
Он все простил, и я воскресла вновь.
Со всеми слабостями и грехами,
Какие есть, друг другу мы нужны;
Очаг домашний, кров над головами,-
Смиренна наша тихая любовь.
А ты, мой друг, любовник вечный мой,
Ты предпочел безмерный дар, иной,
Неуловимый, яркий как зарница,
Нам озарившая на миг небесный рай!..
Тот миг был щедр, и я твоя должница.
Прощай, мой друг, прощай!
перевод Ф.Мендельсона
Изменчивость (Mutability)
Мы точно облака вокруг луны полночной,
О, как они спешат, горят, дрожат всегда,
Пронзают темноту! — но гаснет свет непрочный,
Их поглотила ночь, и нет от них следа.
Как позабытые мы арфы: лад их струнный
Расстроен и даёт изменчивый ответ.
На ровный вздох ветров, при той же ласке лунной,
Вторичных трепетов, таких, как первых, нет.
Мы спим. — У сна есть власть нам отравить дремоту.
Встаём. — Одна мечта гнетёт нас целый день;
Лелеем ли мы смех, лелеем ли заботу,
Храним ли свет в душе, или печаль и тень:
Нет выхода для нас! — Всё к гибели стремится,
Как полон день минут, так жизнь измен полна:
С грядущим прошлое не может здесь сравниться,
Лишь неизменна здесь Изменчивость одна.
1808
перевод: Константин Бальмонт
Ужасная пора! Как душны вечера!
Томлюсь в полдневный зной, не сплю в тиши ночной.
Жестокость солнца гибельно щедра.
Здесь голубь чуть живой, от жажды сам не свой,
В иссохшей роще сетует с утра.
Я страх мой превозмог, я знал: настанет срок —
И ливнем хлынешь ты с далекой высоты
К душе, которую гнетет жара.
Рабиндранат Тагор
Перевод М.Петровых
Gabriella
05.08.2010, 20:24
:)
СНЫ О ГРУЗИИ
Сны о Грузии - вот радость!
И под утро так чиста
виноградовая сладость,
осенявшая уста.
Ни о чем я не жалею,
ничего я не хочу -
в золотом Свети-Цховели
ставлю бедную свечу.
Малым камушкам во Мцхета
воздаю хвалу и честь.
Господи, пусть будет это
вечно так, как ныне есть.
Пусть всегда мне будут в новость
и колдуют надо мной
милой родины суровость,
нежность родины чужой.
x x x
Смеясь, ликуя и бунтуя,
в своей безвыходной тоске,
в Махинджаури, под Батуми,
она стояла на песке.
Она была такая гордая -
вообразив себя рекой,
она входила в море голая
и море трогала рукой.
Освободясь от ситцев лишних,
так шла и шла наискосок.
Она расстегивала лифчик,
чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутного
дразнил и душу бередил.
Там белое пошло по смуглому,
где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости,
в воде ладонями плеща,
и перекатывались радуги
от головы и до плеча.
x x x
- Все это надо перешить, -
сказал портной, - ведь дело к маю.
-Все это надо пережить-
сказала я, - я понимаю.
И в кольцах камушки сменить,
и челку рыжую подрезать,
и в край другой себя сманить,
и вновь по Грузии поездить. ...
Мне очень многим для тебя, увы, не быть.
Не быть ни первой, ни последней женщиной.
Не быть ни обрученной, ни повенчанной.
Не быть любимой. И единственной - не быть.
Мне очень многим для тебя, увы, не стать.
Не стать ни песней в жаркой силе лета,
Ни ветром, что в лицо, и ни ответом
На те вопросы, что хотел задать.
Не стать и той, к кому придешь в ночи
Чтоб разделить вино и горечь ласки.
И мир наш - ненаписанная сказка
Где от дверей потеряны ключи.
Мне не качать ночами колыбель,
Не вздрагивать, лишь скрипнет ветер дверью,
Не знать твоих шагов... Зачем же верить,
Что ты придешь в один из странных дней?..
И не отдать себя... Не смочь забыть...
Не знать твоих имен. Не видеть глаз.
Стать призраком в безликой бездне фраз...
Как жаль. Мне многим для тебя, увы, не быть.
Бессоница
Ночь лакает чай из чашки,
лапы лижет.
Вот и умер день вчерашний
над Парижем.
Это небо две недели
было синим,
Я гляжу сквозь дно коктейля-
легкость линий.
И пускается впогоню
Мысль за мыслью.
Мир ложится на ладони,
Словно листик.
И кружится, и сверкает
Солнце лампы.
Ночь из чашки чай лакает,
лижет лапы.
Елена Серова
Что же мне делать, слепцу и пасынку,
В мире, где каждый и отч и зряч,
Где по анафемам, как по насыпям —
Страсти! где насморком
Назван — плач!
Что же мне делать, ребром и промыслом
Певчей! — как провод! загар! Сибирь!
По наважденьям своим — как пó мосту!
С их невесомостью
В мире гирь.
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
22 апреля 1923
Остановиться, оглянуться
Внезапно, вдруг, на вираже,
На том случайном этаже,
Где нам доводится проснуться.
Ботинком по снегу скребя;
Остановиться, оглянуться,
Увидеть день, дома, себя
И тихо-тихо улыбнуться...
Ведь, уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть,
Остановиться, оглянуться
И никогда не умирать!
Согласен в даль, согласен в степь
Скользнуть, исчезнуть, не проснуться-
Но дай хоть раз ещё успеть
Остановиться, оглянуться.
Александр Аронов
Замшелая радость книжной души -
Встретить старинный том
В доподлинном платье далеких лет.
Честь - побыть с ним вдвоем -
Его почтенную Руку взять -
Cогреть пожатьем своим -
Вместе уйти в те Времена -
Когда он был молодым.
Чудаковатые мненья его
В споре поглубже копнуть.
Доведаться - как понимает он
Литературы суть.
Над чем ученые бились тогда?
Как состязались умы -
Когда достоверностью был Платон -
Софокл - человеком - как мы -
Когда девушка Сафо вступала в круг -
Беатриче по улице шла
В том платье - что Данте обожествил?
Домашние эти дела
Он помнит. Может вам возвестить -
Как дальней земли посол -
Что были правдивы все ваши Сны.
Он с родины их пришел.
Его присутствие - Волшебство.
Просишь - еще побудь! -
Он качает пергаментной головой -
Дразнит - чтоб ускользнуть.
Angelinushka
05.08.2010, 21:51
Рядом с Рембо обязательно должен быть Верлен.
ТОСКА
Меня не веселит ничто в тебе. Природа:
Ни хлебные поля, ни отзвук золотой
Пастушеских рогов, ни утренней порой
Заря, ни красота печального захода.
Смешно искусство мне, и Человек, и ода,
И песенка, и храм, и башни вековой
Стремленье гордое в небесный свод пустой.
Что мне добро и зло, и рабство, и свобода!
Не верю в Бога я, не обольщаюсь вновь
Наукою, а древняя ирония. Любовь,
Давно бегу ее в презренье молчаливом.
Устал я жить, и смерть меня страшит. Как челн,
Забытый, зыблемый приливом и отливом,
Моя душа скользит по воле бурных волн.
* * *
Этих снежинок
смесь.
Этого снега
прах.
Как запоздалая месть
летнему
буйству
трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное
крыло.
Белого небытия
множественное число...
Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе
себя разъяв,
стать на земле
собой.
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.
Этого снега
зов.
Медленной чередой
падающие из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
зимы.
Роберт Рождественский
* * *
Алене
Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клена.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.
Роберт Рождественский.
* * *
Помогите мне, стихи!
Так случилось почему-то:
на душе
темно и смутно.
Помогите мне,
стихи.
Слышать больно.
Думать больно.
В этот день и в этот час
я —
не верующий в Бога —
помощи прошу у вас.
Помогите мне,
стихи,
в это самое мгновенье
выдержать,
не впасть в неверье.
Помогите мне,
стихи.
Вы не уходите прочь,
помогите, заклинаю!
Чем?
А я и сам не знаю,
чем вы можете
помочь.
Разделите эту боль,
научите с ней расстаться.
Помогите мне
остаться
до конца
самим собой.
Выплыть.
Встать на берегу,
снова
голос
обретая.
Помогите...
И тогда я
сам
кому-то помогу.
Роберт Рождественский
Бессложное
безвременье
безличное
вновь ложное
бездействие
привычное
протянутые
руки
к одиночеству
затягиваясь
куришь
снова дочиста
до отзвука
раскатится
мгновение
беззвучно
разобьется
в вязкой темени
молитва
сводит зубы
бьет причастием
как бритвой
по рукам -
делитесь счастием
узнать -
живой
остаться незамеченной
не спать...
с тобой -
бояться больше нечего
уйдешь
искать забвения
до светлого
в дождь
откровения
ответного
и досуха
сомкнется
предвечерие
и россыпью
прольется
отречение
вне веры
вне времен
и вне обычая
нет меры
не твое
и не привычное
иные дни
настанут
мир изменится
иные сны
поманят
жить, надеяться
расправить крылья
боль
тягуче-сладкая
рвать мышцы
в ночь
летать украдкой
и чувствовать
в рассчитанном
усилии
в потоках звезд
распахнутые
крылья